Как я стал военным
Вообще-то я собирался стать юристом. Для этого были все предпосылки.
Во-первых, мама у меня была юрист.
Она окончила Ленинградский Университет, и предполагалось, что я пойду по её стопам. Это не она предполагала, а я. Мама у меня очень демократичная особа, по-современному — толерантная. Не единым словом она не обмолвилась о таких моих перспективах с её точки зрения. Но я так сам решил. После того, как поработал на общественных началах у неё в нотариальной конторе секретарём. Мне очень понравилось сидеть с важным видом у мамы-нотариуса под дверью, записывать в очередь граждан, печатать разные бумажки на машинке и торжественно приглашать к нотариусу-маме в кабинет «следующего». Народу было! И все жаждали попасть к маме на приём как можно скорее и «первее». И регулировать эту очередь было очень почётно и ответственно. И я очень гордился. И мама мной тоже гордилась. «Хороший ты помощник, сынок», — говорила она. Но ни разу опять же не выразила своего пожелания, чтобы я пошёл по её стопам. Может, тогда уже понимала, что другое по жизни занятие мне будет милее, а главное — нужнее.
Это всё было — во-первых.
Во-вторых, было то, что мне действительно нравилось сидеть вот так вот под дверью кабинета мамы-нотариуса, в костюме- троечке, специально сшитом по мне, с часами-луковицей на цепочке, купленными по моему пожеланию. Я сидел весь чистенький такой, аккуратненький, благородный даже (на фоне всех этих китайских курток, штанов «адидас», белых тапочек и прочего китайского ширпотреба). А вечером после работы мы с мамой садились в машину, — иногда мама даже давала мне порулить, — и ехали домой, предварительно заезжая в местные магазинчики и покупая всё, на что падёт глаз. А дома нас ожидал пир. И так каждый день: с деловым видом печатать нужные бумажки, регулировать очередь и вызывать «следующего».
Ну, а в-третьих, было то, что в конце месяца мама выдавала мне жалованье, чисто символическое, конечно, но для меня очень даже приятное.
Вот и казалось мне тогда, что именно так и обстоят дела у всех юристов: не пыльно, почётно и прибыльно. Я же не осознавал тогда, что мама в поте лица, можно сказать, не покладая рук и не отдыхая головой, изо дня в день трудится на этом поприще. Мне казалось тогда, что ей так же легко там, за дверью кабинета, как и мне здесь — перед этой дверью.
Кроме всего прочего, я каждый день наблюдал, как счастливые и довольные выходили все эти люди из маминого кабинета, и как все наперебой благодарили её и желали здоровья и счастья.
Скажите, разве всего этого мало, чтобы захотеть поступить в университет, который окончила мама, и стать потом успешным юристом?
Так вот…
И вся эта моя такая славная жизнь протекала на Дальнем Востоке в начале 90-х. Я оканчивал школу, а мой брат — уже окончил. Он был натурой творческой, ранимой, а вскоре перед ним должен был встать вопрос службы в армии. Творческий потенциал и армия. Трудно совместимые вещи. И в этот напряженный момент мама предложила ему, так сказать, запасной вариант. «Поступай в военное училище, сынок, — сказала она ему, — три года отучишься, и, если поймёшь, что это твоё — продолжишь. А не твоё — уйдёшь. Зато долг Родине честно отдашь, бегать от армии, как другие, не станешь, позорить отца твоего, подполковника запаса, не будешь. И меня тоже».
Так решилась судьба брата. А я юристом собирался стать.
Пока то да сё — мама в Ленинград вернулась, с расчётом, что и отец вскоре к ней туда подтянется. Но вместо него, мы с братом вслед за ней туда подтянулись. Взяли билеты, сели в поезд «Владивосток — Санкт-Петербург», отец загрузил нам пару ящиков рыбных консервов и китайской лапши (очень ходовой, и даже — престижный — тогда продукт), и мы поехали. Брат едет в училище поступать, я — в университет, на юридический.
А ехать семь суток.
И вот ехали мы с братом, ехали, а когда к Питеру подъехали, обожравшись до горючей изжоги этой самой лапши с консервами — оба уже в училище приехали поступать. Даже и не знаю, как так получилось.
