Оглавление

1. Далеко от Земли
2. 1. Крейсер прорыва «Алмат». Где-то в Диком Космосе. Арни Лот, аратанец
3. 2. Королевство Галантэ. Столичная планета. Замок графа ди Контэ. Лия, она же Лионель ди Контэ, биологическая аграфка
4. 3. Крейсер прорыва «Алмат». Где-то в Диком Космосе. Лия, бывшая Лионель ди Контэ, псион-недоучка
5. 4. Земля. Неизвестная горная система, Сердце мира. Никита Чернов, отшельник и бывший полковник Генерального штаба ВС России
6. 5. Средний крейсер «Крофт». Сонг Дирн, капитан пиратского космического корабля
7. 6. Средний крейсер «Крофт». Юрлан бин Катасана, медик, раб
8. 7. Средний крейсер «Крофт». Никита Чернов, бывший полковник Генерального штаба, и бывший Хранитель мира
9. 8. Подвалы императорского дворца империи Авар. Шаркух одиннадцатый, император, и Сарагат Калон, новый начальник Службы Безопасности империи
10. 9. Средний крейсер «Крофт». Никита Чернов, он же Кит. Бывший полковник, раб
11. 10. Линкор «Баламут», борт без официальной приписки в Содружестве Миров. Временный капитан судна Горат Кроу
12. 11. Линейный корабль «Баламут» — средний крейсер «Кроу». Антэн Жор, начальник службы безопасности станции, временный командир абордажной команды линкора
13. 12. Средний крейсер «Крофт» — линкор «Баламут». Никита Чернов, бывший полковник и раб. временный инженер

1. Крейсер прорыва «Алмат». Где-то в Диком Космосе. Арни Лот, аратанец

Дикий, Глубокий Космос; Задница Вселенной… Как только не называли эту безграничную и безжизненную область пространства, ограниченную с одной стороны таким же диким Фронтиром, а с другой… С другой стороны никаких границ не было. По крайней мере, никто ее, эту границу, не достигал. Наверное, и не стремился. Хотя — каких только чудаков в Мирах Содружества и за ее пределами не встречалось?! Но если они — эти самые любители пощекотать собственные нервы смертельными приключениями — и прыгали в гиперпространстве «до упора», до полного истощения топливных баков, и даже находили что-нибудь интересное, никто таких счастливчиков не встречал. А уж Арни Лот тем более.

Вообще-то Арни даже не подозревал, что находился в этом самом Диком Космосе, в пяти прыжках от самой крайней из обжитых систем. На которую, впрочем, чужим соваться никак не рекомендовалось. Потому что это была вотчина пиратского клана «Черные Умхи», отъявленных мерзавцев, которых даже «коллеги» по ремеслу сторонились. Когда их неожиданно сводила судьба, конечно. По собственной воле с этим кланом никто не связывался.

Как мимо них беспрепятственно просочился «Алмат», и второй корабль — крейсер-близнец «Салмат», Арни Лот тоже не знал? И знать, по большому счету, не желал. Он желал одного — закончить работу по контракту, получить несусветную для его знаний и возможностей оплату в восемь миллионов кредитов, и вернуться домой. На окраинную планету Садрина империи Аратан, с которой он в первый раз отправился в космос.

— Не очень-то и хотелось, — пробормотал он, поворачиваясь к двери апартаментов, которые были выделены ему работодателем.

Шикарные, надо сказать, апартаменты. Арни, впервые попавший в эту «каюту», ощутил, насколько жалко и непрезентабельно выглядит он в привычном комбезе техника; невысокий, смуглокожий, с вьющимися курчавыми волосами, за которые его когда-то в детстве нередко таскали соседские мальчишки. А все потому, что соседи эти были все как один светловолосыми, голубоглазыми и крепкими телом. Арни же, будь он чуть потемнее, вполне мог сойти за подданного Аварской империи. Которых аратанцы, мягко говоря, недолюбливали.

— Да кто там?! — нервно крикнул Арни, не к месту вспомнивший не самые приятные минуты собственного детства, — входите!

Дверь беззвучно сдвинулась в сторону, и в большую комнату-прихожую, где Арни Лот устроил себе рабочее место, ступила она. Нет, ОНА! Аратанец буквально прилип взглядом к ее лицу, чувствуя… зная, что все остальное в этой девушке так же прекрасно, как эти нежные щечки, чувственный рот, глаза, сейчас прикрытые в смущении, уши… Это были прекрасной формы ушки. Обычные, человеческие.

— Хотя, — подумал Арни, с трудом затолкнувший в себя застрявший в глотке комок воздуха, — будь они чуть подлинней и поострее, можно было бы не сомневаться, что передо мной сейчас стоит настоящая аграфка. Ага! Аграфка, и передо мной! В смущении! Три раза «Ха»!

Аратанец чуть отошел от ступора, в который его вогнала девушка своим появлением, и уставился на нее уже с немым вопросом.

— Я к вам, господин Лот, — почти прошептала девушка, покрывшись румянцем, — теперь я буду помогать вам.

Щеки молодого двадцатипятилетнего парня, несмотря на природную смуглость, заалели еще ярче, чем у девушки. Потому что в той несложной работе, которой он до сих пор занимался, никаких помощников ему не требовалось. Его взгляд метнулся к двери спальни, где располагалась кровать немыслимых размеров.

— Вот там твоя помощь, детка…

Незнакомка повторила путь, пройденный его взглядом, собственным; вроде как смутилась еще явственней, и чуть покачала головой, опуская голову книзу. Только теперь Арни разглядел, что ее руки оттягивала неподъемная ноша — два тяжеленных контейнера, которые ему прежде каждый день приносил один из техников корабля. Четыре раза в день! При том, что каждый из этих контейнеров весил не меньше, чем…

— Как половина тебя, — про себя решил Арни, — так что держишь ты сейчас в руках собственный вес. Ничуть не напрягаясь, кстати…

Его удивление было прервано самым жестоким способом. Девушка как-то жалко, и в то же время обещающе улыбнулась, и парень ринулся на выручку, буквально выхватив из ее рук ношу. Контейнеры действительно были полными, тяжелыми, так что он едва не уронил один из них на роскошный ковер, которым были застелены полы комнаты от стены до стены. На рабочий стол, который сюда принесли по его просьбе, Арни забросил их по одному. Удивление снова начало расти в душе, как снежный ком, но чуть слышный, поистине ангельский девичий голосок тут же растопил его, оставив лишь непривычное желание скакать от радости, подобно несмышленому щенку, которого потрепали за ухо.

— Опять эти уши, — невольно цыкнул на себя парень, кивая в ответ га просьбу.

Он попытался прочесть имя девушки, ее должность на корабле. Увы — ее нейросеть, как и у безымянного техника, не откликнулась. О том, что у незнакомки этой самой нейросети вообще могло не быть, Арни Лот не мог даже помыслить.

— Меня зовут Лия, — представилась девушка сама, — можно, я посмотрю, как вы это делаете?

— Можно!

Арни не стал поворачиваться, иначе прекрасная незнакомка («Нет — уже не незнакомка! Уже — Лия!») убедилась бы, что парень ухитрился покраснеть еще контрастней. Он буквально рухнул на стул, и вскрыл крышки сразу двух контейнеров. И сразу успокоился, как всегда на рабочем месте. Руки сами вынули из левого контейнера длинную трубку неизвестного для Арни материала, из правого ее точную копию. Снаружи эти трубки были многогранными, внутри — идеально круглыми. Арни Лот не счел за великий труд, давно уже подсчитал число наружных граней; насчитал их сто двадцать четыре. Обе части надо было соединить, а затем нанизать на получившуюся ось длиной больше стандартного метра пару тысяч («Точнее — две тысячи сто двадцать четыре») тончайших диска. Нанизать в строго определенном порядке. Арни за прошедшие три декады натренировался делать это так ловко и четко, что мог собрать нужную конструкцию с закрытыми глазами. И собирал, и ни разу не ошибся. По крайней мере, ни одного нарекания на этот счет он не получил. Хотя был уверен — и сейчас, и все декады до этого, каждое его движение записывают камеры наблюдения. Но…

— Инструкция есть инструкция, — вздохнул он, доставая из левого контейнера прозрачный кристалл диаметром в ноготь большого пальца.

Информации на кристалле, по крайней мере, доступной Арни, было совсем немного — лишь подробный чертеж той самой конструкции. Он вставил носитель в гнездо, которое собственноручно врезал в столешницу; еще и соединил его энергошиной с ближайшим энерговодом, спрятанным за панелью, прекрасно имитирующей натуральное дерево, и активизировал его. Перед ним тут же развернулась объемная проекция, раскрашенная в три насыщенных цвета. Коричневая, как и реальная ось, основа проекции зависла прямо напротив уровня глаз — сначала продольно, а затем торцом, так что и в Арни, а значит, и в ахнувшую мгновением раньше Лию словно уставилась грозным оком игольная винтовка. Сам парень, впервые развернувший чертеж три декады назад, едва не слетел со стула на ковер — настолько реальным было в тот миг впечатление от готовности виртуального дула выплюнуть ему в лицо самый настоящий снаряд-иглу. Или целую очередь таких игл. Теперь же все было привычным. Первый диск ярко-красного цвета из левого контейнера занял свое место. Он не был идеально круглым; правильным его форму было назвать рваным кругом. Следующий, из правого контейнера, был нежно-розовым, и представлял собой овал с одним неровно отрезанным краешком. Так, одну за другой, надо было нанизать на ось тысячу шестьдесят две пары. И ни одна из них не повторяла другую!

На первый взгляд, особого труда это не составляло. Залить программу обычному ремонтному, даже не конструкторскому, дроиду, и за пять минут задача была бы решена. Но почему-то нужны были именно живые человеческие руки, и лучше его, Арни, рук заказчик не нашел. Так он, представитель государственной корпорации «Аратантон» и заявил, выкладывая перед ошеломленным парнем контракт. И парень сейчас, забывший на время даже о Лии, в который раз прокручивал в голове все то, что привело его, техника не самого высокого ранга, сюда, на корабль, в эту роскошную каюту, ставшую на время пребывания здесь юного техника мастерской.

Итак, Арни Лот, двадцати пяти лет, подданный империи Аратан, проживающий на планете Садрина, в поселке с немудреным названием «Разборка». Родился… Вот этого сам Арни не знал. И не знал никто, пожалуй, кроме его отца, Пола Лота, приехавшего в Разборку с двухлетним пацаном на руках. Так что матери парень не знал, и отец о ней никогда не рассказывал. Учитывая внешний вид Арни, и то, что сам Пол от большинства аратанцев ничем не отличался, это было не удивительно. Демобилизованный из Флота ветеран (так заявлял сам Пол Лот) сразу занял место приемщика на Разборке. Вот это было уже удивительным — потому что место было «хлебным»; по меркам поселка очень приличным. Где-то на одном уровне с поселковым Главой.

Так что самым ранним воспоминанием Арни был кусок железа, который сунул ему в руки один из мусорщиков. Так называли вполне добропорядочных граждан, разбиравших завалы выброшенной за ненадобностью, или сломавшейся и не поддающейся ремонту бытовой техники. Свалка была общепланетарной, и вполне культурной. Никаких спившихся небритых рож и оборванцев! Рабочие на контрактах, в форменной спецодежде; с твердой поденной оплатой и немалой премией от сдачи пригодных для дальнейшей эксплуатации блоков. И размер этой премии зависел как раз от Приемщика. То есть от отца Арни Лота.

Арни до сих пор отчетливо помнил чувство безмерного удивления на лицах отца и очередного мусорщика, отчаянно торговавшихся у прилавка, и умолкнувших на полуслове, когда в углу, где обычно играл железяками маленький аратанец, вдруг зажужжал двигателем обычный бытовой дроид. Что-то ремонтируемое, а значит, конвертируемое в кредиты преподнести ему никто не мог, а вот зажужжало же! И заелозило по полу, засобирало невидимый в неярком свете мусор. Так Арни Лот нашел свое призвание в жизни. И в день своего совершеннолетия он твердо заявил отцу, который собрался ему сделать шикарный подарок — индивидуальную инженерную сеть аж пятого поколения — что это ему на фиг не нужно. Не так грубо, конечно, но вполне определенно. В итоге отец с сыном пришли к соглашению — пусть будет «Техник», но индивидуальный, и универсальный, и не ниже четвертого поколения. За эту сеть отец отвалил почти сорок тысяч кредитов, и это было только началом. Еще ведь нужны были базы знаний.

— Еще импланты — на память, интеллект, скорость реакции, — хмуро подсказал представитель компании «Нейросеть», оформлявший первый договор с Арни.

Сам Арни тоже был немного ошарашен. Обследование в этом же здании полчаса назад показало впечатляющий индекс интеллекта — сто пятьдесят шесть. И сотрудник «Нейросети» прямым текстом порекомендовал ему одну из государственных корпораций.

— Иди туда, парень, — выдохнул он, явно надеясь на хороший откат, — подтянешь за пару лет интеллект до двух сотен, и инженерная сеть не ниже седьмого поколения у тебя в кармане. Точнее, в голове. И все у тебя будет. И кредиты, и девки…

— И контракт с корпорацией… на сколько лет? — оборвал его гладкую речь отец.

— Ну-у-у, — протянул молодой, но очень ушлый советчик.

— А я тебе скажу, парень. У меня такая сеть стоит. «Администратор — 7СУ». И знаешь, сколько я за нее отдал?

— Сколько?! — выдохнули и Арни, и ушлый из «Нейросети».

— Сто сорок лет жизни, — буквально выкрикнул Пол, — сто сорок лет! А потом меня вышвырнули с сетью и кучей изученных баз… принимать металлолом у мусорщиков. Вот какая цена твоим обещаниям, парень. Ну, не твоим, конечно, корпоративным.

В общем, так Арни стал уже настоящим, сертифицированным техником. Базы учил не спеша, больше надеясь на собственные голову и руки. Открыл рядом с приемным пунктом мастерскую, и жил в свое удовольствие, не подозревая, что спокойно жизнь долго тянуться не может, обязательно вылезет какая-то пакость. В случае семьи Лот это была болезнь отца. Даже не болезнь, а возраст. Как выяснилось только теперь, Полу исполнилось уже почти триста пятьдесят лет! Сам Арни о такой проблеме, как возраст, пока не задумывался. Знал, конечно, что обычный разумный с поддерживающей здоровье нейросетью вполне может прожить лет двести-двести пятьдесят. Накопив за это время сотню тысяч кредитов, можно заплатить за процедуру омоложения, и радоваться жизни еще лет сто, и даже немного больше. А потом — еще столько же, но уже за целый миллион. А это такие деньги…

Так вот, сто тысяч в свое время Флот ценному специалисту Полу Лоту выделил. Но как только на горизонте замаячила круглая сумма в миллион кредов, сразу же последовала почетная отставка. И прошло с того момента больше тридцати лет. Так что голова Арни несколько дней была занята расчетами. Руки продолжали собирать очередную безделушку, принесенную богатеньким коллекционером, а юный техник считал и пересчитывал. И по всему выходило, что миллион они вместе с отцом накопят не раньше, чем через…

— Никак не успеем, — с разочарованием пробормотал он, откладывая в сторону холодное железо, вполне уже работоспособное, — даже если будем питаться только солдатскими спецпайками. Да и из отца какой уже работник. Скоро попросят его из приемки…

Предложение корпорации «Атаранком» поступило как нельзя вовремя. Словно кто-то отслеживал, или даже подстроил такую безвыходную для семьи ситуацию.

— Что значит подстроил? — удивился тогда собственному предположению Арни, — за такие деньги я даже без отцовской проблемы должен ухватиться двумя руками… и ногами, и всем, чем только можно. Восемь декад по миллиону кредов за каждую.

Он уставился на заказчика, представительного дядечку с чуть грустными глазами с немым вопросом: «А не обманешь?». Тот угадал вопрос, засмеялся.

— А смысл? — ответил он вопросом на вопрос, — боишься, что в рабы угодишь, к аварцам, или еще хуже? Или что не заплатим за работу? Так это — смотри — в контракте прописано. Оплата подекадно. Через десять дней можешь начинать тратить первый миллион. Хотя… времени на это у тебя не будет. А вот через восемь декад! И еще. Смотри. Этот контракт не обычный. Он именной, и подтвержден «Юрконом». Слышал про такую?

Про юридическую корпорацию с немудреным названием в Аратане знал, пожалуй, каждый. И Арни Пол тоже. Услугами ее до сих пор не пользовался, но о железной репутации был наслышан.

— Так что скидывай копию отцу, назначай наследника…

Парень опять вскинул голову, и Урай Ган — так звали представителя «Аратанком» — успокаивающе протянул вперед руки:

— На всякий случай — мало ли что…

Вот так юный техник оказался в одноместной каюте, на борту малого торгового судна, что осуществлял рейс между Садриной и Галлой, центральной планетой системы, уже больше четырехсот лет входящей в империю Аратан. Этот двухдневный полет запомнился исключительно скукой. Больше всего «страдали» от нее руки техника, привыкшие в любую свободную минуту что-то откручивать, или — напротив — прикручивать; резать, или паять. Потом был длинный, и почти такой же скучный рейс на межсистемном лайнере, чью огромную тушу можно было исследовать месяцами. Увы — на космос, на огромные звезды в безграничной тьме — можно было любоваться в панорамном зале лишь между длинными гиперпрыжками; оттягиваться в элитных барах, куда ему, как обладателю билета премиумкласса, был свободный доступ, он жутко стеснялся, а потому…

Арни залег в своей каюте, и поставил на обучение базу «Ремонтные дроиды» четвертого ранга, которую никак не мог добить вот уже третий год. В таком вот медиативном режиме ему потребовалось бы еще дней десять, но уже через шесть из них обучение прервалось. На нейросеть пришло сообщение, что первая декада его «работы» завершилась, и личный счет пополнился ровно на один миллион кредитов. Радостный парень напрочь забыл и про дроидов, и про свои вполне обоснованные страхи, и помчался было в так нелюбимые бары (один из них, а там — кто его знает?), но затормозил в коридоре, не добежав до тяжелых двухстворчатых дверей натурального дерева десятка шагов.

— И куда я спешу? — спросил он себя, оглядывая такой удобный, и такой непрезентабельный комбез техника синего цвета, — похвалиться миллионом? Первым миллионом в жизни? Так у этих ребят таких миллионов — на один вечер.

Это Арни подумал о четверке юнцов в шикарных костюмах, что обходили его сейчас по стеночке — будто боялись испачкаться.

— Да и этого миллиона у меня уже нет, — поставил точку в своих терзаниях Арни, отдавая мысленное распоряжение на перевод кредов Полу Лоту.

Парень вернулся в каюту, но к дроидам так и не вернулся. Через два дня от лайнера, выпрыгнувшего в очередной раз в обычное пространство, отпочковался шаттл, который вез единственного пассажира на базу Третьего Имперского Флота. Шаттл был маленьким, а его командир — служакой от головы до кончиков пальцев на ногах. Поэтому в рубку Арни Лот не попал, а иной возможности увидеть громадную базу, висевшую в космосе, и множество кораблей всех форм и размеров, снующих вокруг нее, не было. Так что техник через шлюз шаттла, влетевшего в огромный ангар, попал в длинный коридор, а по нему, пролетев с молчаливым сопровождающим на гравиплатформе почти десяток километров, в другой шлюз; теперь уже ведущий в крейсер прорыва «Алмат». Здесь, в роскошной каюте, несомненно, принадлежавшей кому-то из высшего командного звена крейсера, его и поселили. Здесь же он, наконец, приступил к своим прямым обязанностям.

Немногословный техник (или другой член экипажа, ловко прикидывающийся таковым), принес тяжеленные контейнеры и сунул в руки Арни кристалл с первичной инструкцией. А сам повернулся, и вышел в коридор, не проронив ни слова. Первую конструкцию, в своем окончательном виде похожую на диковинный цветок из тропического леса длиной не меньше метра, он собирал больше шести часов. Медленно, но очень точно — как привык. Техник не сомневался, что сможет перекрыть норматив, установленный в той самой инструкции; собрать конструкцию за пятнадцать минут. Естественно, не ошибившись ни одним лепестком.

Надо сказать, что поначалу несколько таких ляпов Арни допустил. О чем ему тут же сообщил голос, звучавший словно отовсюду, и лишенный всякой индивидуальности. Что лишний раз подтверждало его вывод о тотальном контроле. Уже на третий день тренировок его результат вплотную приблизился к требуемому; ошибок он больше не допускал. Это был как раз день окончания второй декады контракта, и очередной миллион кредитов порадовал душу юного техника и его счет в имперском банке. Недолго, впрочем — при здравом размышлении парень и эти деньги отослал отцу.

— Там будут целее, — решил он.

А вот с третьим «траншем» что-то не срослось. Прошла очередная декада; Арни уже так наловчился собирать неведомую часть неведомого механизма, что рискнул несколько раз сделать это вслепую. И не ошибся. И очередной миллион пришел на счет, но в далекую Садрину переместиться не пожелал. Техник, оставшийся безымянным, и единственным, с кем Арни «общался» вот уже полторы декады, на вопрос парня лишь пожал плечами. Но не ответил. И больше не пришел.

— Зато пришла Лия, — эта мысль словно теплой волной омыло все тело парня, задержавшись в самом интимном месте, отчего он невольно заерзал на стуле.

А девушка позади словно прочла его мысль, негромко кашлянула, возвращая техника в рабочее состояние. Арни сосредоточился на сборке; он только теперь понял, что тяжелые лепестки сегодня чуть отличаются от тех, к прикосновению которых он привык. Они словно были живыми, никак не хотели расставаться с человеческими пальцами, а потом — оказавшись на оси — так же любовно льнули друг к другу. Так что конструкция, внешне не похожая ни на что знакомое Арни Лоту, сейчас получалась весьма совершенной, гармоничной; даже красивой. Настолько, что парень невольно залюбовался делом своих рук. Как и Лия за его спиной, наверное. Она глубоко вздохнула, всхлипнула, и практически невесомо дотронулась ладошкой до плеча техника. И оставила ее там, на этом плече, на потертом материале комбеза. Резко дернувшееся в судороге сердце парня, и глаза, закрытые на мгновение в томлении, а еще предчувствие чего-то необычного, волшебного, сотворили с ним злую шутку. Один из лепестков, а именно ярко-красный, цвета свежей крови, мягко скользнул по оси, сместившись по ней на одну единственную грань. Еще вчера бесстрастный голос заставил бы Арни исправить ошибку, и даже, быть может, начать сборку с нуля, но…

Арни Лот не мог знать, что в огромной, полукилометровой туше крейсера «Алмат» не было сейчас никого, кроме него с Лией; что не работал ни один агрегат, даже шестерка мощных реакторов. И что те крохи энергии, освещавшие сейчас отсек корабля, в котором сознание парня раздвоилось между работой и предвосхищением чего-то необычного, подавались исключительно из запасов химических аккумуляторов — древних, как… как сама Империя!

— Все, — выдохнул Арни, огладив последний, нежно-розовый лепесток, имевший, как и всегда, форму неправильно ромба, — и что теперь?

Лепесток из чистого иллиниума, редчайшего металла в изученной Вселенной, стоимостью не меньше, чем оплаченная декада контракта аратанца, мог бы ответить ему, если бы сподобился заговорить:

— А теперь все, Арни. Ты закончил главную работу в своей жизни. А теперь можешь отдохнуть. Навсегда.

И больше тысячи таких же иллиниевых лепестков, и их антиподы — еще более дорогие кроваво-красные заллиниевые диски — только подтвердили бы этот вывод. Увы, говорить баснословно редкие, и смертельно опасные лепестки не могли. За них это сделала Лия.

— А теперь все, Арни. Ты закончил свою главную работу в жизни. А теперь можешь отдохнуть.

Слово «навсегда» не прозвучало. Пока.

Парень медленно развернул конструкцию, утвержденную на подставке, словно приглашая полюбоваться ее совершенством. Теперь, на первый взгляд, она ничем не отличалась от голограммы, что до сих пор висела над столом. Единственный лепесток, занявший место не по ранжиру, разглядеть слабыми человеческими глазами было невозможно. Да Арни и не пытался сделать это. Потому что он почувствовал, как девичья ладонь перестала греть своим теплом его комбез, и почти сразу зашуршала другая одежда — белого цвета, практически ничего не скрывающая, и совсем не подходящая для космоса. Та, в котором и пришла в каюту Лия. Так могло шуршать женское платье, когда его одевают.

— Или снимают, — поправил себя техник.

Он медленно поднялся со стула, и еще медленней повернулся. Предчувствие (и предвкушение) его не обмануло. Лия стояла перед ним абсолютно обнаженной. Она так же медленно поднимала навстречу ему руки, совершенные, как и каждая точка ее божественного тела. Арни сам не понял, как выскользнул из собственного комбеза. Теперь их не разделяло ничего, кроме пары десятков сантиметров технически чистого воздуха космического корабля. Мгновение — и не стало и этих сантиметров. А мимолетную мысль, стремление парня подхватить божественную ношу на руки, и бегом рвануть в спальню, на многоместную кровать, Лия пресекла одним движением, потянув его вниз, на толстый, и такой удобный ковер.

Арни провалился в блаженство, бессвязно шепча слова, которые сам не воспринимал. «Люблю…, навсегда…, на всю жизнь…». А вот девушка определенно расшифровала горячечный шепот. Потому что неожиданно спокойным и твердым голосом переспросила:

— На всю жизнь? На всю ОСТАВШУЮСЯ жизнь?!

— Да! — выдохнул парень прямо в лицо любовницы.

И замер, уткнувшись взглядом в прекрасные, сейчас абсолютно серьезные и жесткие девичьи глаза. Он больше не смог шевельнуть ни единым своим членом. Даже самым главным на этот момент. А жизнь, только недавно открывшаяся ему одной из своих граней, обещавшей вечной блаженство, неумолимо перетекала из одних глаз в другие.

— Все! — наконец буквально выплюнула в уже мертвое лицо парня Лия, — отвали!

Резким движение она сбросила с себя ставшее необычно тяжелым тело, и повернулась к конструкции. Руки одного совершенного создания потянулись к другому. Лия подхватила металлический «цветок» за кончики оси, не касаясь пальцами крайних лепестков, и легко подняла ее. Сила, что бушевала сейчас в ней, позволила не только нести тяжеленную вещь на вытянутых руках, но и громко кричать при этом, не стесняясь никого и ничего в пустом корабле:

— «Люблю», — говоришь? — «Навсегда?», — говоришь…

2. Королевство Галантэ. Столичная планета. Замок графа ди Контэ. Лия, она же Лионель ди Контэ, биологическая аграфка

Слово «любовь» для Лионели ди Контэ, дочери главы славного аграфского клана, было абсолютным табу. Впрочем, как и для большинства граждан Центрального королевства Галантэ, да и остального Содружества Миров тоже. Не такое непререкаемое, конечно, но… Но уже больше пяти веков назад группой аграфских ученых был доказан, а потом разнесен по Содружеству как совсем уже непреложная истина постулат о том, что никакой любви не существует. А есть набор определенных биохимических реакций в теле разумного, или в паре тел, которые и приводят к целому спектру ощущений — от неописуемого блаженства до желания немедленно покончить с жизнью. Своей или чужой. И страсти эти вполне можно вылечить, или — напротив — вызвать таблеткой… поначалу. Потом таблетки сменили чипы, или кристаллы; а в последнее время страстную (и любые другие виды — от безответной до особо извращенной) любовь можно было купить, сбросив нужное количество кредитов по сети, и получить товар по ней же. Великое дело Галонет, и кредиты, поддерживаемые все мощью Центрального королевства Галантэ.

Впрочем, не всем эти постулаты пришлось по душе. Были даже бунты отдельных миров, подавленные тихо, и почти бескровно. Силами своих же властителей. Триллионы же граждан Содружества не сомневались — все, что идет от аграфов, только во благо.

— А как же? — с умным видом рассуждали в ресторанах, забегаловках… да даже на свалках, делясь куском жареной крысы, — а как же без них, ушастых? Как без нейросетей и имплантов; как без гидропривода и медицинских капсул; как без чудо-помощников — искинов? Как без кредитов, наконец, без которых не прожить и пары дней. И все это буквально подарили нам, людям, аграфы. А злокозненные придурки, утверждающие, что ушастые сами слямзили секреты у Древних, и теперь впаривают их нам вдесятеро… Ату их, придурков! В подвалы Службы Безопасности, или прямо к самим аграфам. Пусть на собственной шкуре почувствуют все те «ужасы», которые они приписывают этим милым, таким добрым, и прекрасным как один, существам. И где бы мы, люди, были, если бы не аграфы?!

Лионель ди Контэ эти ужасы действительно ощутила. И действительно на собственной шкуре. Нежной, прекрасной шкурке истинной аграфки. Вот только ее принадлежность к племени Галантэ не признавали ни родной отец, ни мать, и никто в огромном и мрачном родовом замке клана Контэ. А все по одной, казалось бы такой незначительной причине. Лионель родилась с человеческими ушами. Круглыми нежными розовыми младенческими ушками, которые заставили отца в гневе отшатнуться от младенца, а мать… Для матери она тоже перестала существовать, как только девочку подхватила на руки кормилица. Последняя, впрочем, тоже едва скрывала отвращение, которое внушало окружающим милое детское личико. Точнее, уши ребенка. Незначительный сбой в геноме, за который, кстати, солидарно отвечали мать с отцом, в жизни вылился в сущий ад. Нет — ее не били, не морили голодом. Ее просто не замечали; отрезали от мира, который ее окружал. Ей не было хода никуда, кроме замка и парка при нем; ей запрещали покидать комнату, определенную для жилья, когда в замке появлялись гости. Да что там говорить — даже старший брат, который таковым, «естественно», ни разу себя не обозначил, перестал приезжать на отдых из военного колледжа.

— Пока «это» ходит здесь, моей ноги в доме не будет! — заявил он отцу.

А что отец? Скрипнул зубами, и выделил непризнанной дочери еще одни «апартаменты». В подвале замка, на одном из нижних его ярусе. Там создали неплохие условия для жизни, а главное — оттуда был отдельный ход в парк, и теперь в самом замке девочка не появлялась.

Конечно, такая жизнь не могла не отразиться на психике ребенка. Она не озлобилась. Она просто вычеркнула всех разумных из своей жизни, как они вычеркнули ее, и жила в собственном мире. Мире фантазий и не сбывающейся день за днем мечты. Зримого образа у этой мечты не было. Было предчувствие — что-то произойдет; что-то изменится в ее жизни. Так пришло первое, детское совершеннолетие. В двадцать лет юным аграфам ставили нейросети; специальные детские, подобранные строго индивидуально. И это было одним из самых строго охраняемых секретов королевства Галантэ. Дети перед установкой сети проходили полное обследование, которое, к неизбывной обреченности и неописуемой ярости элиты королевства, показывало один, и неизменный в последние столетия результат: природный индекс интеллекта абсолютно всех аграфов составлял сто двадцать единиц. Плюс-минус единица, не больше. И все! А в человеческих государствах, при том, что большинство индивидуумов не поднималось интеллектом выше восьмидесяти единиц, достаточно много рождалось детей, легко перепрыгивающих верхнюю для аграфов границу. Немало попадалось людей с индексом интеллекта в сто пятьдесят, сто восемьдесят, и даже двести единиц. А уж уникумы в двести двадцать-двести тридцать… Все они рано или поздно оказывались в королевстве, и жизнь их, для многих вполне комфортная, им самим уже не принадлежала.

Так что насчет интеллекта Лионель можно было не гадать — сто двадцать, плюс-минус. Но вот сеть ей не поставили, еще раз подчеркнув отверженность и ненужность в мире аграфов. Впрочем, сама девушка об этом даже не подозревала. Она создала для себя собственный мирок, достаточно примитивный, и никого туда не пускала. Точнее, не хотела пускать. Как будто кто-то спросил бы ее, если бы пожелал вторгнуться. Не было таких? Нашелся! Собственный брат, не видевший младшую сестру практически с самого рождения.

Он наткнулся на нее в парке, где Лия сидела на привычном, стертом до блеска пеньке. Она чуть слышно мурлыкала мелодию, которую сама же и сочинила, и бездумно провожала взглядом облака, несущиеся по высокому небу. На тень, упавшую на нее сзади, она отреагировала слишком поздно. Лионель вскочила как раз, чтобы попасть в сильные и жесткие руки Армонвилля — так звали брата. Последний такт мелодии покинул ее уста, и больше ни одного звука не прозвучало из них. Все то время, пока Армонвилль вертел ее как куклу, выворачивая из скромных девичьих одежд; пока аккуратно снимал собственное одеяние, и, наконец, пока он громко пыхтел на ней, одаривая одной лишь болью.

— Ну, скажи ты хоть что-нибудь, наконец! — почти закричал он ей в лицо, облегчившись в первый раз, — закричи, выругайся, или зареви!…

Тридцатипятилетний парень, младший офицер Флота Галантэ словно был испуган. Не собственным поступком, а… Он резко дернул Лионель за подбородок, заставляя ее глянуть прямо в его глаза, и тут же пожалел об этом. Но поздно! Девичьи очи не отпустили его; больше того — теперь уже Лия проявляла инициативу. Она легко вытянула руки из захвата, протянула их вдоль тела насильника, и ухватилась ими за уши. Теплые, длинные, чуть мохнатые уши, которыми Армонвилль, как каждый уважающий себя аграф, законно гордился. А взгляд девушки не опускал его. Напротив, он звал, он тянул в себя саму суть офицера. И аграф закричал — громко, отчаянно… в последний раз в жизни.

Лионель, напротив, ощущала себя счастливой, как никогда прежде. Счастливой и всемогущей. Сила, прежде неподвластная ей, буквально рвалась из некрупного тела наружу. Так, что юная аграфка сама не поняла — эта ли сила, или ее собственные, совсем не развитые мускулы отбросили безвольное тело брата в сторону. А в следующий миг левый бок обожгло острой, тоже никогда не испытываемой болью. Удар остроносого ботфорта отца — именно в этот момент глава клана оказался на полянке, где стремительно разворачивалось действо — подбросил девичье тело в воздух не меньше, чем на полметра. Ну, и сломал при этом пару ребер. Но эта боль была сейчас для Лии неземным блаженством. Она упивалась ею, громко шепча:

— Еще, еще! ЕЩЕ!

— Еще, — говоришь?! — искаженной гримасой ярости лицо графа ди Контэ стало совсем жутким.

Он на мгновение замер. Лионель, раскинувшая на траве руки и ноги подобно диковинному цветку, не обратила на эту паузу никакого внимания. Она знала, что такое дроид; слышала не раз о нейросетях. Но о том, что вот так, не разомкнув уст, можно вызвать страхолюдную железяку, и отдать ей приказ… Для девушки, образованием которой не занимался никто и никогда, это было сверх понимания. Между тем слуга-дроид, появившийся из-за деревьев, бережно подхватил тело юного аграфа, и помчался прочь. А именно — к ближайшей медицинской капсуле, которая, как вполне обоснованно предполагал разгневанный отец, должна была вернуть его к жизни. Ведь смерть его наступила буквально на глазах Главы, и прошло с того страшного мгновения не больше трех минут. Для медкапсулы восьмого, предпоследнего для королевства поколения, был пятикратный резерв времени.

Несколькими мгновениями позже первого появился еще один дроид. Этот, в отличие от медицинского, был грубее в обращении с живой плотью. Лионель, которую холодные и жесткие манипуляторы бездушного механизма больно ущипнули, вскрикнула, почувствовав боль уже не блаженную, а вполне плотскую. Еще громче она закричала, осознав, что той бурлящей силы, которая заставляла ее хохотать в душе от попыток отца причинить ей страдания, остались сущие крохи. Что энергия, которой с ней так щедро поделился Армонвилль, действительно истекала наружу. Безвозвратно.

Дроид, тем временем, мерно шествовал вслед за Главой клана, чья выпрямленная спина и затылок вместе с острыми, выступающими выше темени, ушами без всяких слов обещали девушке часы, а может быть, и дни нестерпимых пыток. Только эти напряженные члены аграфа, и темные стены подземелья, никогда не знавшие света — вот и все, что могла видеть сейчас Лия, болтавшаяся в клешнях дроида подобно безвольной кукле. Процессия, возглавляемая отцом, уже давно миновала уровень, который был домом для Лионель уже почти два десятка лет, а каменные ступени все не кончались. Наконец, топот-скрежет стальных ступней четырехногого и четырехрукого механизма стих, но тут же раздался еще более зловещий скрип — это аграф с трудом открывал старинную цельнометаллическую дверь.

Внутри каменного склепа все было устроено, как в самой страшной сказке. Увы, Лие никто сказок не читал. Поэтому о назначении железных, деревянных, и каменных предметов, чьи тени дрожали в свете самого настоящего факела, зажженного аграфом небрежным щелчком пальцев, знать она не могла. Но от этого ужас ее меньше не стал. Напротив, он разгорался внутри тщедушного тельца жарче, чем пламя маленького рукотворного костра, заключенного в чаше факела. И тем сильнее, чем меньше в ней оставалось заемной энергии. Последняя капля растворилась в полумраке подземелья, когда на запястьях Лии защелкнулись тяжелые стальные браслеты наручников.

Дроид разжал две стальные клешни (двумя другими он ловко приковал девушку к каменной стене), и аграфка повисла, не доставая такого же каменного пола даже кончиками пальцев ног. Из ее груди, обнаженной, и «украшенной» наливающимися синяками, раздался еще один долгими мучительный стон.

— Подождем, — мрачно заявил Глава, останавливаясь в двух шагах от висящей дочери.

Два взгляда перекрестились, и застыли, словно слившись воедино. Совершенно бездумно Лия попыталась вызвать внутри себя то чувство, с каким она приняла в себя первые капли чужой энергии. Увы — то ли не хватило сил и опыта, то ли для такого таинства нужен был телесный контакт, быть может, даже такой интимный, как в случае с Армонвиллем, но Глава лишь хищно усмехнулся, показав дочери безупречные клыки. Он не сдвинулся ни на сантиметр; застыл подобно хищнику, поджидавшему добычу. Впрочем — добыча уже была здесь, и бежать она не могла. Могла лишь стенать и молить о пощаде. Но в холодном воздухе подземелья не прозвучало ни слова; лишь чуть слышный скулеж аграфки, прерываемый ее же стонами. До того самого мгновения, когда в пыточной появился еще один разумный — старый слуга, единственный, который при виде Лионель не морщил в презрении губ. На самом деле он относился к девочке не лучше всех остальных. Просто громадный опыт службы в клане приучил его сдерживать, точнее, скрывать эмоции — мало ли что, мало ли как повернет течение жизни капризная судьба? Но в эти мгновения старый прислужник был явно встревожен; больше того — он был в панике. И не удивительно — весть, которую он принес хозяину, могла лишить его головы. Причем, самым мучительным образом.

— Лэр, — почти прошептал он, не решаясь поднять головы, — я не смею сказать…

— Что ты там бормочешь? — рыкнул на него Глава, поворачиваясь, перетекая на месте всем корпусом так, что Лия даже не успела моргнуть, а перед ней снова нарисовалась замершая до судорог спина отца, — говори громко и ясно.

— Да, лэр, — старый слуга тоже выпрямился, — я принес дурную весть. Ваш сын, лэр…

— Что с Армонвиллем?! — вскричал в бешенстве Глава.

Слуга попятился назад, но головы опустить не посмел. И даже вполне крепким голосом завершил послание:

— Лэр, медкапсула не смогла помочь вашему сыну. Он… умер!

— Что?!! — теперь уже взревел аграф, — как это может быть?! Этого просто не может быть!!

Спина, и плечи, и вся его фигура на мгновение потеряла свою стройность; каким-то неведомым чувством Лия поняла, что Глава осознал и принял непоправимое. Но жалеть отца она не стала. Напротив, ее губы попытались раздвинуться в злорадной усмешке, но… Глава повернулся уже медленно, переступая ногами как каменный истукан. Его лицо, опять замершее напротив девичьего, было спокойным; это было спокойствием смерти. И оно обещало ей то, что невозможно было выразить словами. Хотя аграф попытался.

— Ты будешь жить, отродье Тьмы, — почти ласково пообещал он, — жить долго. Жить и мучиться. Это я тебе обещаю. А для начала… Для начала мы, доченька, попробуем вот это…

За спиной Главы громко икнул слуга. Это «доченька», впервые за четверть века покинувшее уста отца, означало для прислужника неминуемую смерть. В руках аграфа, тем временем, оказалось что-то металлическое, с острой зубастой пастью, в которой могла поместиться голова юной аграфки. Агрегат хищно щелкнул; один из его зубьев ткнулся в середину девичьего лба, и пополз вниз, и вправо, к глазу, оставляя за собой кровавую полосу. Лия зажмурила глаза что было сил, и потому не могла увидеть, кто и где негромко произнес слова, заставившие зуб остановиться, не дойдя пары сантиметров до глаза, и впиться в лоб с такой силой, словно теперь ей хотели пробить черепную кость.

— Нет, — произнес кто-то неизвестный негромко, но так властно, что даже Лия, висевшая на цепях, постаралась выпрямиться вдоль стены, — остановись, Глава. Королевству нужна эта девочка.

Отец скрипнул зубами. Он, кстати, уже стоял спиной к девушке, и, естественно, лицом к аграфу совершенно непримечательной внешности, который стоял в проеме открытой двери. Несомненно, Глава знал этого аграфа. Потому что не взорвался бешенством, не швырнул в незнакомца (незнакомца — для Лии) механизм, что держал в руках, или что-нибудь потяжелее. Нет — он согнул спину, никогда прежде не гнувшуюся в присутствии дочери, в достаточно глубоком поклоне, и не менее уважительно приветствовал «гостя».

— Я рад принимать в своем доме тебя, Второй Советник королевства. Слуги проводят тебя в подобающие тебе покои, пока я завершу здесь Дело клана.

— Нет, — таким же, как прежде, спокойным тоном возразил неведомый Второй Советник.

— Что нет, славный лэр?

Главе тоже удалось произнести вопрос спокойно и уважительно.

— Это не дело клана, граф ди Контэ. Это дело королевства. Выйдем.

Советник отступил от двери вглубь темного холодного коридора. Граф медленно, явно перебарывая себя, зашагал туда же. А Лия, всем своим существом понимая, что сейчас может решиться ее судьба, и что жизнь, висевшая на тонком волоске, сможет порадовать ее день, и два, и еще много-много дней, дернулась вслед за ним. Подобно тому, как она пыталась вытянуть из отца его жизнь. И на этот раз, видимо, ее желание перешагнуло какую-то грань и очень органично двинулось вслед за аграфом. Последний, быть может, что-то почувствовал, потому что остановился в дверях, повернулся, тряхнул ушастой головой, и «наградил» дочь долгим обещающим взглядом. А потом с силой, с громким стуком захлопнул тяжелую дверь. Но толстое металлическое полотно не стало преградой для Лионель. Она висела на стене, и одновременно была там — рядом с двумя высокопоставленными аграфами. Ее глаза были закрыты, и в то же время всматривались в темень коридора, пытаясь разглядеть каждую морщинку на лице Советника. Который, как она уже поняла, теперь имел наивысшую власть над ее судьбой. А уши, нормальные человеческие уши, сквозь камень и металл, отчетливо слышали каждый вздох, каждое слово судьбоносного разговора. В отличие от старого слуги, который стоял рядом с дверью, и тоже тянул к ним свои длинные уши. Слышал ли он что-нибудь? Лию это совершенно не интересовало. Главное — слышала она! Слышала каждый слог короткой беседы.

— Советник! — наедине голос Главы не был таким почтительным; он был скорее гневно-раздраженным.

— Граф! — поставил его на место одним словом гость, — мне нет дела до твоих переживаний, лэр. Я заберу эту девочку живой и невредимой. Даже если для этого придется прервать линию одного из кланов Галантэ. Я уже сказал — это Дело королевства. Для тебя, Глава, и для твоего клана этого недостаточно?

— Но, лэр, — Лионель отчетливо увидела, как отец за дверью скукожился, стал меньше, и, поклонившись много глубже, чем в первый раз, заявил жалобно и просительно, — эта тварь убила моего сына. Убила, можно сказать, на моих глазах. Убила так, что даже медкапсула была бессильна. Может ты, Советник, или твои люди…

— Нет! — жестко заявил гость, — ни я, ни мои люди не в силах помочь тебе. Не находишь, что это странно и… страшно?

Глава, помедлив мгновение, кивнул.

— Вот поэтому я забираю ту, которую ты не признал своей дочерью.

Граф ощутимо дернулся. А Советник торжественно, громче, чем все предыдущие слова, отчеканил:

— Но я обещаю тебе, граф ди Контэ, что эта тварь долго не проживет. Ее смерть будет не менее мучительной, чем та, что приготовил для нее ты. И, если это будет возможно, последний удар нанесет твоя рука.

— Да будет так! — еще торжественней заявил граф.

Так Лионель попала в руки Второго Советника королевства Галантэ, и его управления, о котором даже среди аграфов ходили самые жуткие слухи. Впрочем, за пределами королевства об этом управлении никто даже не подозревал.

3. Крейсер прорыва «Алмат». Где-то в Диком Космосе. Лия, бывшая Лионель ди Контэ, псион-недоучка

От каюты техника Арни Лота, чье тело остывало на роскошном ковре, до медицинской секции, которая одновременно была жильем для Лии, было всего несколько шагов. Так что резерв времени для действа, единственного, которому ее обучили в управлении Второго Советника королевства Галантэ, был внушительным; с тройным запасом. Она едва не споткнулась, вспомнив Советника, и тех аграфов, что окружали его. Ну, и какое-то время Лию, конечно. Вступление в новую жизнь было не менее кошмарным, чем та, что ожидала ее в «родном» доме. Впрочем, первые полдня после того, как ее привезли в закрытом флайере в закрытое же помещение, расположенное глубоко под землей, были вполне спокойными. Девушку покормили, заставили искупаться в настоящей душевой и одели в чистый белоснежный комбинезон. Впрочем, последний почти сразу же пришлось снять, потому что помощница Советника, приветливая (на первый взгляд) аграфка подвела ее к медицинской капсуле, и приказала раздеваться. Лия беспрекословно подчинилась, и застыла перед длинным пластиковым ложем, чья прозрачная крышка призывно открылась без всякой видимой и слышимой команды. О том, что аграфка, никак не представившаяся Лие, отдала команду при помощи нейросети, девушка не просто догадалась; она словно почувствовала, и даже увидела, как что-то едва различимое протянулось от головы помощницы к изголовью капсулы. Но об этом, как и обретенной способности видеть и слышать сквозь стены, девушка предпочла умолчать. Это не было исключительно умственным заключением, для этого Лионель была слишком слабо развита; точнее сказать, ее разум был практически не развит. Но инстинкт подсказал ей — вести себя заторможено; улыбаться чуть испуганно и отстраненно, и, главное, не раскрываться никогда, и ни перед кем. Потому что вокруг одни враги, презиравшие ее, и желавшие ей только одного — смерти. Получив от нее предварительно еще что-то, пока непонятное. И этот вывод подтвердился буквально в течение часа.

— Ага, — довольно мило улыбнулась помощница, видя ее нерешительность, — кажется, ты не слишком часто пользовалась медкапсулами.

Лия медленно кивнула. О том, что сейчас будет ее первый опыт пользования этим величайшим творением лучших умов королевства, она сообщать не стала. Просто последовала инструкциям местного медика, и аккуратно легла в ложе капсулы, какую за пределами королевства могли себе позволить разве что властители Миров. Ведь это был аппарат последнего, девятого поколения, и его экспорт приравнивался к государственной измене, и карался соответствующим образом.

Прозрачная крышка медленно опустилась, и Лию начало втягивать в глубину сна. Она, в принципе, была не против отдохнуть; день выдался исключительно богатым на события, и он еще не кончился. Но что-то подсказывало ей: «Не спи, потерпи!». А потом… сознание как-то раздвоилось. Большая часть вместе с уставшим, побитым телом действительно спало, а крохотная любопытная змейка, абсолютно невидимая даже для нее самой, выползла из головы, и принялась «бродить» по капсуле, а потом и за ее пределами. Так, опытным путем, Лионель выяснила, что ее возможности слышать и видеть (даже с закрытыми глазами) не превышают примерно десяти метров. Дальше — стена; невидимая, и абсолютно непроницаемая для змейки.

Иногда любопытное хладнокровное нечто, выращенное девушкой из самой себя, тыкалась безглазой, и безротой головой обратно в тело — в те места, где, как по волшебству пропадали ссадины и синяки, а под восстанавливающей нежность кожей срастались сломанные ребра. Еще что-то пыталось подергать за уши. Попыталось, и отступило. Но вот змейка опять метнулась наружу, за пределы капсулы. Это в пределы десятиметровой зоны, которую не покидала помощница, вступил сам Второй Советник.

— Лэр, — помощница склонилась так низко, что едва не достала до идеально чистого пола ушами, — я почти готова.

— Ну, что там?

В абсолютно спокойном голосе аграфа проскользнули нотки нетерпения. Помощница замерла, и змейка дернулась в попытке проследовать вслед за другой, такой же бестелесной нитью. Той самой, что протянулась теперь от капсулы к аграфке. А та, все так же в ступоре, подобно сомнамбуле начала декламировать:

— Лионель ди Контэ, двадцать пять биологических лет. Без всякого сомнения, родная дочь графа ди Контэ и его супруги. Генетически — стопроцентная аграфка. Уродство с человеческими ушами объяснению не подлежит; на попытки медкапсулы вернуть нормальные — аграфские — уши организм отреагировал резким выбросом гормонов и антител, готовых прервать операцию изнутри. Прервана командой снаружи.

— Давай главное, — подстегнул ее начальник.

— Индекс интеллекта — сто девятнадцать. Абсолютно не развит. Нейросеть отсутствует. Точнее — не устанавливалась вообще. Уровень развития крайне низок. Словарный запас соответствует шести-семилетнему возрасту. Многочисленные внутренние и наружные повреждение купированы…

— Самое главное! — рявкнул Советник.

— Увы! — фигурка помощницы сжалась; она склонилась, словно заранее прося прощения за не очень приятную весть, — ничем хорошим девочка нас порадовать не может. Уровень ментоактивности едва дотягивает до H8.

— Не может быть! — даже пошатнулся от неожиданности лэр, — я собственными глазами видел. Там уровень был не меньше, чем C. А может, и до B дотягивал.

— Ну, не знаю…

Советник, тем временем, ее не слушал. Он явно прислушивался к кому-то, или чему-то другому. И, скорее всего, услышал. Потому что буквально через пару минут он удовлетворенно кивнул, и повернулся к помощнице уже с привычным властным выражением лица.

— Аргениэль (так, очевидно, звали помощницу)! Повреждения — о которых ты говорила — они уже полностью залечены?

— Да, сиятельный лэр!

Помощница явно уловила перемену в настроении шефа; из ее голоса исчезли даже намеки на игривость. Вся ее фигура показывала готовность сорваться с места по первому слову. И слово это прозвучало. Точнее, слова: