ИСТОРИЯ СССР/РФ
В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОГО РОССИЕВЕДЕНИЯ

ОТВЕТСТВЕННЫЕ РЕДАКТОРЫ:
чл.-кор. РАН, д-р ист. наук, проф. Е. И. Пивовар,
д-р ист. наук, проф. А. Б. Безбородов

---

ebooks@prospekt.org

УДК 94(47)(075.8)

ББК 63.3(2)я73

И89

Авторы:

И. А. Агакишиев, канд. ист. наук, доц. — разд. 4, гл. 3; А. Н. Бачинин, канд. ист. наук, доц. — разд. 5, гл. 2; А. Б. Безбородов, д-р ист. наук, проф. — введение; разд. 2, гл. 2; заключение; А. В. Власов, канд. ист. наук, проф. — разд. 4, гл. 1; Л. Е. Горизонтов, д-р ист. наук, проф. — разд. 1, гл. 3; А. А. Городов, аспирант — разд. 2, гл. 3; А. В. Гущин, канд. ист. наук, доц. — разд. 4, гл. 2. в соавт. с А. С. Левченковым; Н. В. Давлетшина, канд. ист. наук, доц. — разд. 1, гл. 4; С. П. Донцев, канд. полит. наук, ст. преп. — разд. 5, гл. 3; Н. В. Елисеева, канд. ист. наук, проф. — разд. 1, гл. 2; В. Д. Зимина, д-р ист. наук, проф. — разд. 3, гл. 1; Т. Ю. Красовицкая, д-р ист. наук, проф. — разд. 5, гл. 1; А. С. Левченков, канд. ист. наук, доц. — разд. 4, гл. 2 в соавт. с А. В. Гущиным; С. М. Маркедонов, канд. ист. наук, доц. — разд. 4, гл. 4; П. П. Марченя, канд. ист. наук, доц. — разд. 3, гл. 3; Ю. Н. Нестеренко, д-р экон. наук, проф. — разд. 2, гл. 1; Е. Н. Пенская, д-р филол. наук, проф. — разд. 1, гл. 4; Е. И. Пивовар, чл.-кор. РАН, д-р ист. наук, проф. — разд. 1, гл. 1; А. В. Шубин, д-р ист. наук, проф. — разд. 3, гл. 2. 

Ответственные редакторы: 

Е. И. Пивовар, чл.-кор. РАН, д-р ист. наук, проф.;

А. Б. Безбородов, д-р ист. наук, проф.

Россиеведение — это комплексная научная дисциплина, рассматриваемая в рамках магистерского курса по истории. Ее исследование закономерно, потому что кризисное развитие России в отдельные годы постсоветской эпохи стимулировало интерес общественности к более успешным годам советского периода и противоречивому в целом развитию страны в 1991-2009 гг.

В данном учебном пособии рассматривается история СССР/РФ в 1985-2009 гг. Учебное пособие дает богатый материал для типологии, моделирования, изучения альтернативных сценариев развития в рамках характеризуемой дисциплины.

Для студентов, аспирантов и широкого круга читателей.

УДК 94(47)(075.8)

ББК 63.3(2)я73

© Коллектив авторов, 2011
© ООО «Проспект», 2011

Введение

Крупной, многоплановой проблемой россиеведения является история СССР/РФ в 1985—2009 годах. Ее исследование в рамках магистерского курса по истории вполне закономерно, в частности потому, что кризисное развитие России в отдельные годы постсоветской эпохи стимулировало интерес общественности к наиболее успешным годам советского периода и противоречивому в целом развитию страны в 1991—2009 годы. Возникло обоснованное желание сравнить две разные эпохи, при этом не обошлось без повторения старых и сотворения новых мифов, сопряженных с трудным процессом формирования новых методологических подходов.

К середине 1990-х годов отечественные обществоведы констатировали, что россиеведение — это комплексная научная дисциплина, предметом которой является российская цивилизация как целостное образование. За рубежом, в наиболее заметной россиеведческой нише — американской, при трансформации советологической традиции наметилось новое — социокультурное — направление как реакция на кризисное постсоветское развитие всего американского россиеведения.

Кроме того, ближнее постсоветское зарубежье все более осознается как лаборатория процессов, которые могут стать актуальными и для самой России. Оно дает богатый материал для типологии, моделирования, изучения альтернативных сценариев развития в рамках характеризуемой дисциплины. Вместе с тем принципиально важно уяснить, что в бывших союзных республиках сформировалась новая реальность, отличная как от прежней — советской, так и сегодняшней — российской.

Сегодняшние слушатели магистратур (научной, практико-ориентированной и педагогической) должны быть вооружены системным знанием по данной проблематике. Оно поможет им успешно овладеть навыками самостоятельной научно-исследовательской и научно-педагогической деятельности. Именно такая учебная задача и решается в настоящем пособии, а само пособие призвано стать одним из принципиальных звеньев новой информационно-образовательной среды, в которой преодолевается линейность восприятия материала; максимально используются возможности разных источников информации; эпоха, проблема и т. д. представляются как целое. В нем также обозначено стремление разумно сочетать трансляционный и компетентностный подходы при подготовке магистров.

Отечественные и зарубежные слушатели курса россиеведения в международных магистратурах увидят в нем динамичную нацеленность гуманитарной науки на преодоление национальных границ с учетом того факта, что россиеведческий дискурс объективно компаративен, а это расширяет возможности, в частности, истории как науки.

Высшая школа Российской Федерации стремится рассматривать россиеведение в качестве как научной, так и учебной дисциплины. В данном магистерском курсе россиеведческая проблематика представлена в виде контента одноименной международной учебно-научной дисциплины, исследующей общественно-государственное развитие России во всех проявлениях человеческой жизнедеятельности и построенной на принципах методологического плюрализма. Будущее этой дисциплины видится в междисциплинарном поле, где разработаны и практикуются единый универсальный профессиональный язык и единый научный стандарт.

РАЗДЕЛ I
Методология россиеведческих исследований

Глава 1
Постсоветское зарубежье как историографическая проблема россиеведения

Россиеведение — полидисциплинарная система знаний о России в разные периоды ее истории, социокультурный, политический, экономический, географический ее портрет, писавшийся усилиями историков, философов, писателей, юристов, экономистов, религиоведов, лингвистов на протяжении всей ее истории.

Подобные «портреты» создавались и продолжают создаваться в большинстве стран мира. Они преподаются в виде таких предметов, как American Studies (американоведение), Canadien Studies, Indian Studies, Arabian Studies.

Заметим, что россиеведение, т. е. некое обобществленное гуманитарное знание о России, имеет давнюю традицию. Первые описания России принадлежали зарубежным послам, затем появились такие направления знания о России, как русистика и применительно к советской истории — советология. С распадом СССР эта одна из фундаментальных на Западе дисциплин прекратила свое существование. И вновь возникло западное россиеведение. Но вопрос о релевантности советологических исследований, т. е. соответствии решаемых советологией задач общественным потребностям, их роль и место в россиеведении в целом остаются малоизученными с историографической точки зрения. 

В последние годы в российском сообществе гуманитариев усилился интерес к России как историографической проблеме россиеведения в контексте проблематики регионоведения и краеведения. Региональные и столичное сообщества исследователей поставили на принципиально новую основу интерес к России в ее локальном разрезе, расширив предмет россиеведения до истории отдельного города и поселка, памятника архитектуры и старинной книги, провинциальной церкви и русской усадьбы в рамках историко-краеведческого движения — Союза краеведов России во главе с доктором исторических наук, профессором ИАИ РГГУ С. О. Шмидтом. Одновременно обратились к «образу России», созданному многочисленными западными исследовательскими школами, соотечественниками за рубежом.

В гуманитарном плане разрастание проблематики россиеведения послужило причиной и одновременно следствием кардинального изменения постсоветской исторической науки, ее академическому и вузовскому представительству.

Сегодня уже наметились предпосылки для начала реализации актуального трансдисциплинарного исследовательского мегапроекта с условным названием «Россия». Его масштабные культурно-просветительские программы включают в себя и историографическую традицию, изучение которой — неизбежная задача для развития россиеведения в целом. Обобщенного знания о России в ее постсоветское время пока не выработано. И это большая научная, политическая и культурная проблема. Решение ее — многоэтапная задача. К числу важнейших этапов можно отнести проблематику постсоветского зарубежья.

Постсоветское зарубежье имеет два уровня определений: ближнее зарубежье (страны СНГ и страны Балтии) — 15 независимых стран, бывших республик СССР, вышедших из его состава в результате распада в 1991 г., а также некоторое количество непризнанных или частично признанных республик; дальнее зарубежье (страны Центральной и Юго-Восточной Европы) — страны, ранее входившие в социалистическую систему европейских государств.

Является постсоветское зарубежье и предметом различных исследований в области географии, истории, политики, экономики и культуры. Среди ученых нет единого мнения относительно идентификации нового пространства. Это касается в первую очередь стран ближнего зарубежья, которые на протяжении 1990-х годов столкнулись с множеством проблем государственного строительства, поиска собственного пути развития, решения, по меньшей мере, трех труднейших задач: смены политической и экономической систем, преодоления экономического кризиса, минимизации серьезных социально-политических потрясений и нестабильности.

В российском политологическом и историческом дискурсе первоначально за словосочетанием «ближнее зарубежье» лежало представление о том, что границы Российского государства после распада СССР пока нельзя считать окончательными. Официальные заявления властных структур также давали повод рассматривать ситуацию двоякого истолкования этого словосочетания: «условно зарубежные страны», «свои, но уже лежащие за границей территории». Это, в свою очередь, послужило основанием для западной политической мысли полагать, что концепт «ближнее зарубежье» рассматривается российскими политиками как идеологический инструмент внешней политики для обеспечения гегемонистских позиций на пространстве бывшего Советского Союза.

Со временем в большинстве исследований понятия «постсоветское пространство» и «ближнее зарубежье» стали приобретать не столько политико-метафорический, сколько описательный смысл, использоваться в ходе изучения совокупности бывших советских республик СССР. По мнению ряда современных авторов, ближнее зарубежье (часто отождествляемое с постсоветским пространством) — это территория, которая до сих пор остается зоной применения русского языка (в этом ее принципиальное отличие от дальнего зарубежья)». Терминология явления трансформировалась в научную и образовательную проблему и актуализировалась в конце 1990-х годов, когда геополитическое самоопределение ряда бывших республик СССР привело их в интеграционные структуры, считавшиеся в начале 1990-х годов дальним зарубежьем, не имевшим никакого отношения к советским реалиям. Речь идет о НАТО и Европейском союзе (в эти структуры Латвия, Литва и Эстония вступили соответственно 29 марта и 1 мая 2004 г.), Организации Исламская конференция (к которой присоединился Азербайджан, четыре республики Средней Азии и Казахстан). Более того, в некоторых новых интеграционных проектах, инициированных новыми независимыми государствами, они успешно взаимодействовали со странами дальнего зарубежья. Примеры тому — ШОС (Шанхайская организация сотрудничества, в которой вместе с РФ и бывшими Среднеазиатскими республиками активно сотрудничает КНР), Содружество демократического выбора (грузино-украинская внешнеполитическая инициатива, включившая, помимо бывших союзных республик, Польшу, Словению, Македонию, Румынию).

Эти новые реалии выступили как серьезные проблемы не только терминологического, но и сущностного характера в ходе изучения и преподавания истории постсоветского пространства в целом и ближнего зарубежья в частности.

В самом деле, казалось бы, в ходе распада могущественной империи — СССР — все 15 республик обрели свободу выбора развития, самостоятельного разрешения различных проблем в сфере экономики, политики, международных союзников, экономических партнеров. Однако на практике оказалось, что для всех субъектов постсоветского пространства, в том числи стран ближнего зарубежья, раздел единого союзного образования не только не решил многих проблем, но выдвинул новые, такие как безопасность, экономическая состоятельность, социальная стабильность.

Бывшие советские республики вне зависимости от их отношения к общему прошлому и друг к другу продолжали быть связанными в экономическом, политическом, культурном отношении тысячами всевозможных нитей. В результате отношения между странами ближнего зарубежья выглядели как колебания интеграционных и центробежных тенденций. Неравномерность развития республик бывшего СССР после 1991 г. не уменьшилась, а возросла. И если сырьевая экономика России, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана продвинула их (с определенными оговорками) к мировым рынкам, позволила достичь некоторых экономических успехов, то Киргизия, Молдова, Таджикистан далеки от перехода к диверсифицированной экономике и малоперспективны с точки зрения модернизационных процессов.

Научными и образовательными проблемами выступают и вопросы самоопределения стран ближнего зарубежья в сфере обороны и безопасности. В результате распада СССР стратегически важные объекты военной инфраструктуры оказались в разных государствах (главная база Черноморского флота — Севастополь — в Украине; космодром Байконур — в Казахстане и т. д.). Более того, на территории Украины остались три мощных военных округа (Киевский, Одесский и Прикарпатский). В результате распада СССР вместо одной ядерной сверхдержавы — СССР — появилось четыре государства, обладающих ядерным вооружением (Россия, Белоруссия, Казахстан и Украина).

Не менее сложной проблемой изучения и преподавания России и стран постсоветского зарубежья оказалась история двусторонних отношений между республиками бывшего Советского Союза по делимитации границ и разрешения пограничных споров. Например, в положении анклава, отрезанного от «Большой России» литовской и белорусской территорией, Калининградская область (территория бывшей Восточной Пруссии, включенной в состав РСФСР в 1945 г.), сложным — правовой статус Каспия (система была сформирована договорами 1921 и 1940 гг. между СССР и Ираном), конфронтационным — статус Крыма и Севастополя и многие другие вопросы.

Актуальную проблемную тематику ближнего зарубежья составляют межэтнические и гражданские конфликты. После распада единого союзного государства восемь конфликтов перешли в открытое военное противоборство. Это: Армяно-азербайджанский (1991— 1994), Грузино-абхазский (1992-1993, 1998, 2001 и 2008), Грузино-осетинский (1991-1992, 2004 и 2008), Молдавско-приднестровский (1992), Осетино-ингушский (1992), Российско-чеченский (1994-1996 и 1999-2001) конфликты. Помимо этого на территории бывшего СССР произошли две гражданские войны (в Грузии 1991-1993 гг. и Таджикистане в 1992-1997 гг.). Многие из этих конфликтов сформировались еще в советский период. Некоторые (Армяно-азербайджанский конфликт в Нагорном Карабахе, Грузино-осетинский и Грузино-абхазский конфликты) переросли в противостояние между постсоветскими государствами (Арменией и Азербайджаном, РФ и Грузией). Межэтнические конфликты привели к тому, что принцип «нерушимости границ», провозглашенный при создании СНГ, многократно нарушался. Армения, не признавая Нагорный Карабах, поддерживала его военными, политическими и финансовыми средствами, тем самым не соглашалась с признанием Азербайджана в его границах, зафиксированных ООН. Россия, признав де-юре независимость Абхазии и Южной Осетии, отказалась от поддержки территориальной целостности Грузии.

Значительной научной и образовательной проблемой является на сегодня «интернационализация» постсоветского пространства (проникновение в этот регион США, ЕС, Ирана, Турции, КНР). Необходимы исследовательские решения по поводу политики США в отношении Грузии, Азербайджана, появления европейских политических проектов («Черноморская синергия», «Новое европейское соседство», «Восточное партнерство»), а также активизации Турции (инициатива «Кавказская платформа»), Китая, Японии (имеющих экономические интересы в Центральной Азии и на Каспии). Для аналитиков и ученых очевидно, что формально-юридическое прекращение существования Советского Союза и его распад как политический процесс - явления разнопорядковые.

Таким образом, контуры постсоветского зарубежья достаточно пунктирны, оно фрагментированно на разных уровнях: от экономики до общего исторического прошлого и его оценок. По мнению большинства исследователей постсоветского пространства, России принадлежит лидерство в геополитическом и экономическом планах. Однако это лидерство обеспечено историческим прошлым и им же обременено. Для сохранения этого лидерства необходимы новые эффективные интеграционные проекты, в том числе в гуманитарной и образовательной сферах, которые позволят придать новый импульс развитию стран постсоветского зарубежья и их интеграционным намерениям, а значит, осуществлять тот исторический выбор, который диктует новый глобальный мир.

Обращение к истории России в пространстве постсоветского зарубежья можно рассматривать как один из первых шагов на пути историографического осмысления новых реальностей, возникших в результате распада СССР в конце 1991 г. Эти реальности весьма неоднозначно оцениваются современниками и специалистами разных сфер знаний. Строительство новых государств на территории некогда единой страны, изменения их социокультурных и политико- экономических систем сопровождается многовекторными процессами дезинтеграционного и интеграционного характера. Однако в целом, конец 1990-х — начало 2000-х годов демонстрирует усиление интеграционных тенденций.

Участие в интеграционных процессах, несомненно, актуально для России, учитывая ее роль как в мировой политике, так и на постсоветском пространстве.

Эффективная интеграционная политика может способствовать созданию благоприятного внешнего окружения как необходимого фактора устойчивого внутриполитического развития. Важно учитывать, что Россия, являясь федеративным государством и располагая богатым историческим опытом межцивилизационного взаимодействия, обладает значительными возможностями для реализации интеграционных проектов. Отношения России с бывшими республиками Советского Союза носят стратегический характер, поэтому роль интеграционного взаимодействия на постсоветском пространстве как инструмента политического и культурного диалога между бывшими союзными республиками трудно переоценить¹.

Вместе с тем сочетание политических, экономических факторов в политике постсоветских государств обусловливает цикличность и неоднородность взаимоотношений. С чем это связано?

Распад СССР в 1991 г. ознаменовал собой завершение целой эпохи. Одновременно он породил комплекс проблем политического, экономического, военного и гуманитарного характера. В новом пространстве, которое мы сегодня называем постсоветским зарубежьем, на первый план вышли проблемы интеграции и дезинтеграции, вопрос формата отношений между новыми независимыми государствами.

Взаимоотношения между бывшими республиками СССР складывались противоречиво. Их невозможно осмыслить и оценить без глубокого анализа истории как советского периода, так и дореволюционной России. Взаимосвязь и взаимозависимость советских республик наложила глубокий отпечаток на характер их государственного строительства после распада СССР.

На формирование моделей взаимодействия постсоветских республик в новом суверенном статусе огромное влияние оказывали и продолжают оказывать объективные факторы. В первую очередь - это сложность и болезненность разделения единого в прошлом хозяйственно-культурного комплекса. Не меньшую роль играет и фактор субъективного порядка - этнонациональная напряженность, связанная с новой самоидентификацией новых национальных элит.

Сегодня отношения между новыми государствами на постсоветском пространстве во многом определяются форматом интеграционного взаимодействия в экономической и военно-политической областях в рамках СНГ, ОДКБ, ЕвразЭС, ЕЭП и др. Споры относительно характера этих интеграционных структур не утихают в среде политиков, экономистов, политологов. У двух парадигм, характеризующих сущность новых политических и экономических объединений - новой формы интеграции или формы «цивилизованного развода», - есть свои сторонники и противники. Однако ни те ни другие не могут предъявить однозначно убедительную систему аргументов в доказательство своей точки зрения. В этой связи представляется необходимым концептуально изменить подход к проблеме дихотомии интеграционных и дезинтеграционных процессов, оценки причин возникновения интеграционных структур, их генезиса, функционирования и той роли, которую они играют в современном мире.

Степень изученности темы. Различные аспекты становления новой государственности постсоветских стран, вхождения их в международное сообщество, проблемы формирования и функционирования их в рамках интеграционных объединений сегодня все чаще становятся объектом исследований.

Внимание акцентируется на пространственных аспектах интеграционных процессов. Для представителей концепции «нового регионализма» типична констатация образования дуалистической конструкции мироустройства, включающей национальные государства и наднациональные объединения.

Особое значение приобретают работы, в которых освещаются общетеоретические вопросы региональной интеграции. Первостепенную важность имеют труды таких известных теоретиков интеграции, как Ф. Шмиттер, Э. Моравчик, Э. Хаас, А. Этциони, Й. Галтунг, Н. Б. Шеленкова, В. Г. Шемятенкова, Р. Купер, Д. Б. Казаринова². Большой интерес с точки зрения изучения роли России на европейской арене и постсоветском пространстве, анализа различных моделей интеграции представляет исследование А. О. Чубарьяна «Российский европеизм»³.

В советский период было сформировано особое направление исследований - теория интеграции развивающихся государств. Большое внимание в ней уделялось социально-политическим факторам, а интеграция трактовалась как средство для объединения усилий по отпору политике неоколониализма и т. п.

Политико-правовые аспекты интеграционных процессов в различных регионах мира анализируются с позиций теории интеграции, общей теории права, концепций модернизации.

Одно из направлений изучения интеграционных процессов - это анализ роли интеграционных объединений в современном мире. В рамках этого направления активно разрабатываются вопросы взаимоотношений США и Европы, европейской интеграции⁴. Многие специалисты занимаются региональными объединениями Латинской Америки, АТР, Африки и т. д.

Еще одним важным направлением исследования можно назвать изучение структуры и функционирования интеграционных объединений.

Рассматривая проблему интеграционных процессов, автор обратился к публикациям отечественных и зарубежных ученых по теории интеграционных процессов: В. Г. Афанасьева, Л. фон Берталанфи, А. Э. Воскобойникова, В. Г. Ледяева, М. Месаровича, З. М. Оруджева, Т. Парсонса, А. Рапопорта, В. Н. Садовского, А. И. Уемова и др. Важное значение для настоящего исследования имел сборник статей «Интеграционные процессы в современном мире»⁵.

Работы, посвященные интеграционным и дезинтеграционным процессам на постсоветском пространстве, - это труды российских, белорусских и казахских историков, политологов, экономистов и др., в которых рассматриваются отдельные аспекты этой проблемы в контексте истории стран ближнего зарубежья.

При рассмотрении геополитических реалий, в которых оказались Россия и другие страны Содружества после распада СССР, существенное значение имеют работы Г. Бордюгова и П. Гобла, И. П. Блищенко, К. С. Гаджиева, В. А. Густова, А. В. Дугина, В. В. Журавлева, Д. Н. Замятина, Ю. Иванова, Л. Г. Ивашова и И. Ф. Кефели, М. В. Ильина, В. Л. Иноземцева, С. А. Караганова, А. А. Королева и В. И. Буренко, А. И. Мосякова, М. М. Лебедевой, А. С. Панарина, А. И. Подберезкина, А. В. Соловьева и А. В. Чаевича, В. Г. Федотовой, Ф. Фукуямы, С. Хантингтона, И. С. Хорина, П. А. Цыганкова, A. И. Шендрика и др.

Необходимо отметить также ряд исследований в области политологии, истории, экономики, международных отношений, философии и юриспруденции, анализирующих национальные интересы России, проблемы обеспечения безопасности постсоветского пространства, влияние международных процессов на отношения в рамках Содружества, стабилизирующую роль России на евроазиатском пространстве и необходимость углубления интеграции в рамках СНГ.

Эти проблемы нашли свое отражение в работах Р. Г. Абдулатипова, С. В. Алексеева, О. А. Арина, К. Л. Астапова, С. Н. Бабурина, Е. П. Баженова, В. Г. Барановского, Ш. У. Гарнетт, С. В. Гвоздикова,

B. В. Егозарьяна, Е. Г. Журавской, В. А. Золотарева, В. Н. Иванова, М. В. Ильина, И. М. Ильинского, Н. К. Исингарина, С. В. Косилкина, Г. М. Костюниной, С. Кузьмина, В. Л. Манилова, В. Б. Мантусова, А. Н. Михайленко, Г. В. Осипова, Т. А. Пачаджановой, А. А. Прохожева, В. В. Серебрянникова, Е. В. Скурко, М. В. Стрежневой, Г. С. Хозина, В. Ц. Худовердяна, В. У. Чиналиева, Н. Г. Шапиро, В. Г. Шемятенкова, Ю. В. Шишкова, Е. Н. Шувалова, Н. Н. Шуйского, Р. Г. Яновского и др., а также в многочисленных коллективных работах сотрудников различных институтов и центров, занимающихся проблемами интеграционного развития, в том числе сотрудников Института социально-политических исследований Российской академии наук.

Ставится проблема «интеграционного» выбора для России - между Западом, Европой и Евразией, причем в качестве наиболее востребованного варианта интеграционной идеологии для нее рассматривается «неоевразийство»⁶. Кроме того, анализируя отдельные особенности интеграционного взаимодействия в разных форматах, политико-правовые вопросы, проблемы СНГ и субрегиональных объединений, в том числе Союза и Союзного государства Беларуси и России, которые чаще всего признаются образованиями с тенденцией к федерализации⁷.

Уделяется внимание СНГ и другим объединениям на постсоветском пространстве. Авторами многих работ являются представители новых независимых государств, в частности Центральноазиатских республик.

После распада СССР существенно возрос интерес западных исследователей к изучению постсоветского пространства. Среди фундаментальных работ западных авторов, посвященных изучению постсоветского пространства, особо следует отметить работы М. Олкотт, А. Коэна, Г. Фуллера, Ф. Стара, З. Бжезинского и др.⁸ В центре внимания вопросы энергетической безопасности ведущих индустриально развитых стран Запада. Все формы интеграции на постсоветском пространстве рассматриваются этими авторами как инструмент давления России на своих соседей, стремлением сохранить контроль над бывшими «имперскими правителями».

Большое количество работ посвящено военно-политическому сотрудничеству в рамках СНГ. Исследователи Е. Г. Моисеев, В. В. Пустогаров, В. А. Ржевский, Майсара Аль-Халед, Ф. Г. Павленко и В. Д. Новицкий, С. Л. Ткаченко, С. Петерманн, В. Г. Манов и другие в своих работах проанализировали различные аспекты, касающиеся международного статуса СНГ и органов Содружества (Совет глав государств, Совет министров обороны государств - участников СНГ, Штаб по координации военного сотрудничества государств - участников СНГ и др.)⁹.

Во многих исследованиях рассматриваются отношения стран Содружества в военной сфере после распада СССР и влияние на эти отношения Североатлантического альянса. Представляют интерес в этой связи труды отечественных ученых, занимающихся вопросами военно-технического сотрудничества в советский период¹⁰. Значительный материал содержится в работах о системе военно-технического сотрудничества России с иностранными государствами после распада СССР, а также принципах государственного управления военно-техническим сотрудничеством с другими странами СНГ.

При рассмотрении современного состояния военно-технического сотрудничества России с другими странами Содружества Независимых Государств большое значение имеют работы отечественных исследователей А. Ю. Бельянинова, В. В. Кудашкина, Б. Н. Кузыка, А. Л. Рыбаса, А. И. Симакова, С. В. Чемезова, В. В. Юдина, и др. Авторы рассматривают вопросы обеспечения национальной безопасности России, законодательной и нормативно-правовой базы ВТС, военно-технической политики России по отношению к другим странам - участницам СНГ, взаимосвязи тенденций мирового рынка продукции военного назначения и современных геополитических процессов. Особое внимание уделяется анализу объемов экспорта и реальных доходов СССР в торговле оружием в период 1981-1990 годов, положению России на мировом рынке оружия в 1991-2003 годах.

Целый ряд работ посвящен исследованию истории подписания и реализации Договора о коллективной безопасности (1992), а также его трансформации в военно-политический союз. Большое внимание уделяется интеграционной политике России и Беларуси.

В целом высказываются различные оценки развития российско-белорусского союза - от пессимистичных (М. Г. Делягин, Т. Гомар и др.) до умеренно оптимистичных (Н. Г. Федулова, Н. С Зиядуллаев, Р. Я. Евзеров). Большинство авторов не склонны к односторонним оценкам, поискам «виновников» неудач в области интеграции, а пытаются найти системные причины «торможения» в разных сферах политики и взаимоотношений государств.

Проблемами интеграционных процессов на постсоветском пространстве занимается целый ряд вузовских центров, аналитических центров РАН, экспертных групп.

Важное место в исследованиях постсоветской проблематики занимают разработки Института всеобщей истории РАН. В его рамках ведутся проекты, посвященные анализу и прогнозированию ситуации в ближнем зарубежье, изучаются проблемы взаимодействия России и новых независимых государств, исследуются модели интеграционного развития на постсоветском пространстве, а также вопросы интеграции постсоветских государств в мировое политико- экономическое пространство. Институт выпускает монографии, сборники научных трудов и научно-методические пособия, проводит конференции и симпозиумы, организует летние школы молодых преподавателей и студентов, занимающихся постсоветской проблематикой.

Изучение стран ближнего зарубежья и подготовка квалифицированных специалистов соответствующего профиля являются приоритетным направлением в деятельности Российского государственного гуманитарного университета, в рамках которого функционирует кафедра стран постсоветского зарубежья (до июня 2007 г. — Учебно-научный центр по изучению стран постсоветского зарубежья). Особое внимание в научно-аналитических исследованиях сотрудников кафедры уделяется текущим событиям. Ведутся спецпроекты по таким актуальным темам, как политические партии и общественные движения в странах ближнего зарубежья, энергетическая политика, международные отношения, интеграционные процессы, миграции и др. Для публикации аналитических статей кафедры стран постсоветского зарубежья функционирует интернет-сайт¹¹.

Кафедра выступает организатором общероссийских и международных конференций, посвященных внешней политике государств постсоветского пространства, экономике и внутриполитическому развитию этих стран.

При историческом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова функционирует Информационно-аналитический Центр по изучению общественно-политических процессов на постсоветском пространстве. Центр занимается изучением общественно-политических и экономических проблем в странах СНГ и странах Балтии совместно с кафедрой стран постсоветского зарубежья РГГУ. Центр выпускает ряд изданий, среди которых журнал «ЕвроАзия», содержащий экспертно-аналитическую информацию по всем постсоветским странам и интеграционным проектам. На базе данной структуры функционирует сайт¹².

Силами ИАЦ совместно с кафедрой стран постсоветского зарубежья РГГУ и партнерами из стран СНГ проводится большое число конференций, семинаров, круглых столов, материалы которых представляют большой интерес по данной теме.

Уделяет внимание постсоветской проблематике и Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН. В частности, в рамках института реализуются проекты, посвященные энергетической политике, проблемам экономик переходного периода, проводятся сравнительные социально-экономические и социально-политические исследования и др.

В Институте Европы РАН функционирует ряд подразделений, специализирующихся на постсоветской проблематике. Так, Центр эволюционных процессов на постсоветском пространстве занимается исследованием политической и социально-экономической трансформации в постсоветских странах. Научные изыскания Отдела восточноевропейских исследований посвящены особенностям внутренней и внешней политики новых независимых государств Восточной Европы и стран Балтии.

Межэтнические отношения и миграционные процессы на постсоветском пространстве, факторы этнополитической конфликтности в постсоветских государствах, социально-культурный статус русских, проживающих в ближнем зарубежье, исследуются в Институте этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. Этими и другими вопросами, касающимися этнокультурного взаимодействия в Евразии, специально занимаются научные работники таких подразделений института, как Центр этнополитических исследований, Центр по изучению межэтнических отношений, и ряда других центров.

Постсоветское зарубежье - предмет исследований Отдела стран СНГ Института востоковедения РАН, в рамках которого действуют сектор социально-антропологических исследований и сектор историко-политических проблем. С момента основания в 1996 г. Отдел работал по научно-исследовательской программе «Межнациональные отношения и внутриполитическое развитие в СНГ: анализ и прогноз». В настоящее время отдел реализует новое направление научно-исследовательской работы в рамках программы «Россия и страны СНГ».

Отдельные аспекты постсоциалистической трансформации на постсоветском пространстве исследуются сотрудниками Института славяноведения РАН, в центре внимания которого - комплексное изучение истории, культуры, литературы и языков славянских народов.

Многочисленные информационно-аналитические проекты, посвященные политическим и социально-экономическим процессам на постсоветском пространстве, реализуются в рамках Института стран СНГ, функционирующего с 1996 г.

Проблемами развития постсоветских государств занимается также Центр проблем интеграции, созданный по инициативе Национального инвестиционного совета (НИС) и Российской академии наук (РАН) в Институте международных экономических и политических исследований Российской академии наук (ИМЭПИ РАН). В связи с прошедшей реорганизацией Института экономики РАН и ИМЭПИ РАН Центр проблем интеграции вошел во вновь созданную научную организацию - Институт экономики РАН (ИЭ РАН). В Центре ведется работа по проблемам экономической интеграции с оперативным анализом интеграционных процессов, а также разработка практических рекомендаций для оптимизации российской внешней политики и принятия решений бизнес-сообществом, выявление специфики и перспектив интеграции и экономической консолидации в регионе СНГ¹³.

В мае 2009 г. был создан Институт международных исследований (ИМИ) МГИМО (У) МИД России, в составе которого ряд подразделений занимаются различными аспектами изучения стран ближнего зарубежья.

С января 2001 г. функционирует Центр постсоветских исследований МГИМО (У) МИД РФ, к основным направлениям деятельности которого относятся: институциональные механизмы и международно-правовая основа взаимодействия на постсоветском пространстве; политика России в отношении бывших советских республик; сотрудничество стран СНГ в сфере безопасности; экономическое взаимодействие на постсоветском пространстве и т. д.

Еще одной структурой МГИМО (У) МИД России является Центр исследований Восточной Азии и ШОС (до 1 марта 2005 г. - Центр восточноазиатских исследований). В числе основных направлений работы Центра проекты, посвященные различным аспектам деятельности Шанхайской организации сотрудничества, программа развития «научного измерения» ШОС, а также политика России по отношению к иммигрантам из стран ближнего зарубежья и соотечественникам на постсоветском пространстве.

Кроме того, в рамках Института международных исследований МГИМО (У) МИД России функционирует Центр кавказских исследований, который был учрежден в марте 2004 г. Научные разработки Центра ведутся по таким важным направлениям, как: международные отношения и вопросы безопасности в Кавказском регионе; становление государственных институтов и тенденции политического развития государств Южного Кавказа; социально-экономическая и политическая ситуация в республиках Северного Кавказа; история Кавказа в составе Российской империи и СССР.

Вопросы интеграционных процессов затрагиваются и в учебной литературе по истории России, рекомендованной Министерством образования и науки Российской Федерации в качестве учебных пособий для студентов высших учебных заведений¹⁴. В последние годы также вышел ряд пособий, затрагивающих экономические и правовые аспекты интеграции на постсоветском пространстве¹⁵. Однако достаточно часто трактовки интеграционных процессов на постсоветском пространстве являются весьма спорными и неоднозначными.

Подводя краткие итоги анализа историографической базы по проблемам развития интеграционных процессов на постсоветском пространстве, следует отметить, что, несмотря на наличие значительного количества работ по данной проблематике, эти вопросы еще ждут глубокого и комплексного исторического анализа. Часто проводятся достаточно подробные, но нередко «одномерные» исследования политических факторов постсоветской интеграции: либо «изнутри», с точки зрения правящих элит, либо «извне». При этом преобладает изучение социально-экономических и правовых вопросов интеграции с акцентом на выявление количественных показателей (объема товарооборота, миграционных потоков и т. п.). Перед российской историко-политологической наукой по-прежнему стоит задача системного историографического исследования всех векторов развития постсоветской интеграции. 

---

^Сноски

1 См.: Чубарьян А. О. Российский европеизм. М., 2006; рецензию на книгу см.: Яншина Ф. Т., Пивоваров Ю. С. // Вестник РАН. 2007. № 7. С. 651-655.

2 См. напр.: Этцтони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. М., 2004; Etzioni A. Political Unification Revisited: On Building Superanational Communities. Lancham, 2001; Казаринова Д. Б. Европейская интеграция: политико-инстуциональное и социокультурное измерения. М., 2006.

3 Чубарьян А. О. Российский европеизм. М., 2006.

4 Иноземцев В, Кузнецова Е. Возвращение Европы. В поисках идентичности: европейская социокультурная парадигма // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 6; Нелсон Д. Европа versus Америка // США - Канада: Экономика. Политика. Культура. 2002. № 9; Кейган Р. О рае и силе: Америка и Европа в новом мировом порядке. М., 2004; Кузнецова Е. The Breaking of Nations. Размышления над книгой Роберта Купера // Международная жизнь. 2004. № 2; Кэмерон Ф. Европейский союз и Соединенные Штаты: друзья или соперники? // Свободная мысль - XXI. 2004. № 11; Троицкий М. А. Трансатлантический союз 1991-2004. Модернизация системы американо-европейского партнерства после распада биполярности. М., 2004.

5 Интеграционные процесссы в современном мире. М., 2005.

6 Концепция внешней политики Российской Федерации // Независимая газета. 14 января 2000; Россия, Запад, Восток во всемирной истории: сб. науч. трудов: [по итогам международной научной конференции «Россия и Запад в XVII—XX вв.: история, взаимоотношения, интеграция», 21—23 апреля 2003 г.] / Кол. авт.: Рязанский государственный педагогический ун-т им. С. А. Есенина. Рязань: 2003; Россия и Евроарктический регион: интеграция, стабильность, безопасность / Явчуновская Р. А.; Сыченкова Е. В. Москва: КОМЭК, 2008. 11 июля.; ВаЬак V. The incept оf Eurasian Union: Roots, Essence, and Prospects. Jerusalem, 1996; Pursiainen Ch. Eurasianism and Neo- Eurasianism: the Past, Present and Postmodernity of Russian Integration Ideology. Helsinki, 1998; Haug R. Putins Welt. Rutland auf dem Weg nach Western. Baden-Baden, 2003.

7 Авакьян C. A. Договор между Республикой Беларусь и Российской Федерацией о создании Союзного государства: конституционно-правовой аспект // Вестник Моск. ун-та. Серия 11. Право. 2001. № 1; Вишняков В. Т. О соотношении норм международного и конституционного права (на примере Белоруссии и России) // Журнал российского права. 2002. № 9; Михалева В. А. Правовые проблемы создания Союзного государства России и Беларуси // Государство и право. 2002. № 6.

8 Бжезинский З. Великая шахматная доска: Господство Америки и ее геостратегические императивы. М., 1999; Коэн А. США, страны Центральной Азии и Кавказа: проблемы и перспективы взаимоотношений//Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 2; Олкотт М. Б. 12 мифов о Центральной Азии // Казхастан и мировое сообщество. Алматы, 1995. № 3; Fuller С. Central Asia: the New Geopolitics. Santa Monica, 1992; Olcott M.B. Central Asia's New States. Washington, 1996; Freudenstein R. Nachdenken fiber den Europa-Begriff: Integrationsmotivation einst und jetzt // Intern. Politik. Bonn, 1997. J. 52. № 11; Bauman Z. Europe. An Unfinished Adventure. Cambridge, 2004; Die Europaisierung nationaler Geselschaften / hrsgn. von M. Bach. Wiesbaden, 2000; Коэн С. Вопрос вопросов: почему не стало Советского Союза? // Вестник аналитики. № 4 (26), 2006.

9 Ржевский В. А. О юридической природе форм нового Содружества Независимых Государств // Государство и право. 1992. № 6; Пустогаров В. В. Международно-правовой статус Содружества Независимых Государств // Государство и право, 1993, № 2; Моисеев Е. Г. Правовой статус СНГ. М., 1995; Он же. Международно-правовые основы сотрудничества стран СНГ. М., 1997; Майсара Аль-Халед. Международно- правовые основы сотрудничества стран Содружества Независимых Государств: дисс. канд. юрид. наук. М., 1998; Павленко Ф, Новицкий В. Тенденции структурных изменений и промышленная политика в странах СНГ // Вопросы экономики, № 1, 1999; Ткаченко С. Л., Петерманн С. Сотрудничество стран СНГ в военной сфере и фактор НАТО. СПб.: Изд-во СПб ун-та, 2002.; Манов В. Г. Механизмы разрешения споров, возникающих между между государствами — участниками СНГ // Журнал российского права. 2000. № 2.

10 Региональная общественная организация «Ветераны внешнеэкономических организаций по военно-техническому сотрудничеству». Военно-техническое сотрудничество с иностранными государствами. 50 лет 1953—2003. М.: 2003; Гринберг Р. Стержень постсоветской конструкции // Стратегия России. 2006. № 7. Июль. С. 14.

11 www.Postsoviet.ru

12 www.ia-centr.ru

13 Информационно-аналитический бюллетень. ЦПИ ИМЭПИ РАН. 2005. № 3. С. 3.

14 Козьменко В. М. История России: учебник для вузов. М., 1999; История российской государственности: учеб. пособие для вузов / Ш. М. Мунчаев и др. М., 2000; История России: учебник / А. А. Чернобаев, И. Е. Горелов, М. Н. Зуев и др. М., 2001; Мир русской истории. Энциклопедический словарь. М., 2000 и др.; Протопопов А. С, Козьменко В. М, Елманова Н. С. История международных отношений и внешней политики России. 1648—2005. М., 2006.

15 См., к примеру: Барковский А. Н. Модели внешнеэкономических связей стран СНГ и их влияние на интеграционные процессы в Содружестве: учеб. пособие. М., 2003; Булатов А. С. Экономика России и других постсоветских стран: учеб. пособие для вузов, М., 2005; Шинкарецкая Г. Г. Содружество независимых государств (Правовые основы деятельности СНГ.): учеб. пособие. М., 2006.

Глава 2
Российская историческая наука в годы трансформаций и реформ второй половины 1980 - начала 2000-х годов: формирование методологического плюрализма

Во второй половине 1980-х годов в Советском Союзе были осуществлены реформы, известные как Перестройка. Эти реформы коснулись всех сторон жизни огромного многонационального государства, в том числе и сферы идеологии и науки, положив конец моноконцептуальности научного анализа, свойственного марксистско-ленинскому мировоззрению.

В полной мере это относилось к исторической науке. Формирование новых методологических подходов протекало здесь достаточно драматично, так как включало в себя глубокое переосмысление роли истории, историков, самого исторического прошлого в условиях перехода общества на антимарксистские идеологические позиции.

Историческая наука столкнулась с трудностями внешнего и внутреннего характера. «Внешние» трудности были обусловлены самой эпохой реформ, когда в обществе оказались востребованны темы, ранее не только не изучавшиеся, но запретные, что породило исторический «бум», не имевший аналогов в предыдущие времена и вызвавший к жизни целый поток исторической литературы разных жанров. От исторической науки потребовалось объяснение причин кризиса развития страны, разоблачительной и обвинительной критики пороков системы, раскрытие неизвестных страниц советской истории.

«Внутренние» трудности были обусловлены профессиональными потребностями изменить методологическую основу исследований, признать правомерность множественности подходов в изучении исторического прошлого, освоить мировые достижения гуманитарных наук, критически воспринять и включить в исследовательский арсенал всю совокупность теорий и методов исторического анализа, т. е. перейти к методологическому плюрализму в научно-исследовательской практике, аналогичному политическому плюрализму, провозглашенному в ходе реформ.

Следует иметь в виду, что историческая наука в СССР имела высокий партийно-государственный статус и выступала как составная часть марксистско-ленинской идеологии. Главной методологической теорией познания являлась марксистская интерпретация истории как поступательной смены общественно-экономических формаций: первобытно-общинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и коммунистической. Марксистский метод располагал достаточно точным категориальным аппаратом диалектического материализма (материя и движение, время и пространство, качество и количество, особенное и всеобщее, противоречие, сущность и явление, содержание и форма, необходимость и случайность, возможность и действительность и др.). В сочетании с тремя универсальными законами диалектического материализма (переход количества в качество, единство и борьба противоположностей, отрицание отрицания) этот метод позволял до известной степени формировать целостность восприятия исторического процесса и реализовывать познавательную функцию истории.

Тогда, в условиях реформ и смены идеологии, марксистская интерпретация истории, формационный подход и сам метод были подвергнуты тотальной критике.

Начало этому процессу было положено переходом советских реформаторов во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС М. С. Горбачевым на позиции западноевропейской социал-демократии. На протяжении нескольких лет советская политическая лексика была переформатирована на язык ревизионистских (с точки зрения марксистско-ленинской методологии) теорий об обществе, его развитии, перспективах. В основу перестроечной риторики были положены идеи многовариантности социализма, в политический дискурс введен один из наиболее распространенных тезисов западных теоретиков марксизма - о плюрализме общественного развития (Г. Лукач, М. Джилас, А. Лефевр, Э. Блох, Л. Колаковский, Р. Гароди, Э. Фишер, Ф. Марек, югославские сторонники «гуманистического марксизма»).

От советской исторической науки, как и всех общественных наук в СССР, потребовалось теоретическое обоснование реформ через критику существовавшего общественно-политического строя и самокритику. Запущенный в ходе этого процесса механизм обанкротил идеи марксизма-ленинизма как теорию построения социализма на практике. В советской исторической науке, ставшей одновременно и субъектом реформаторского процесса (историки занялись раскрытием «белых пятен», поиском исторической правды, переосмыслением истории и сталинизма, «застоя» и, позднее, Октябрьской революции и роли В. И. Ленина), и его объектом (историки подверглись жесткой критике со стороны историков-реформаторов, литераторов, публицистов, вызвали неудовлетворенность их деятельностью со стороны власти), обозначился методологический кризис, обусловленный переходом из состояния монометодологии в состояние методологического плюрализма.

Глава 3
Регионалистика как область научного знания и направление россиеведческих исследований¹²²

Социальные процессы всегда развертывались не только во времени, но и в пространстве. Без понимания этого едва ли возможно раскрытие всего многообразия причинно-следственных связей. Между тем, согласно Д. С. Лихачеву, «мы часто забываем в последнее время о географическом факторе в человеческой истории»¹²³. Учет пространственных параметров требует от гуманитариев, в том числе историков, адекватного исследовательского инструментария. Точно так же, как цели систематизации событийно-временного ряда служит периодизация, упорядочение происходящего в пространстве производится посредством регионального членения. Россия с ее огромной территорией нуждается в этом особенно. Россиеведение («познание России», как говорили до революции) без сильной регионоведческой составляющей абсолютно немыслимо. На судьбе регионов отражаются общие тренды развития страны, но эти последние, в свою очередь, в немалой степени формируются именно в регионах.

Регион понимается как относительно гомогенное пространство, которое может быть специализированным (например, экономический регион) или сложносоставным, т. е. формируемым совокупностью нескольких характеристик¹²⁴. Характеристики эти в значительной степени связаны между собой. Так, природно-географические параметры во многом задают хозяйственный тип, а историко-культурные особенности зависят от этнических. Любая физически определенная территория может интегрироваться во множество регионов-пространств. Сложносоставные регионы, как правило, имеют ту или иную регионообразующую доминанту. Понятно, что непродуктивно ожидать от региона целостности по всем мыслимым признакам. Дискуссионным остается вопрос о том, обязательна ли в их числе развитая региональная идентичность населения.

Тем не менее изучение региональной идентичности входит в программу регионоведческих исследований. В каждом конкретном случае важно определить ее место в иерархии идентичностей, в которой она сосуществует, в частности, с чувством принадлежности к этносу и государству. Гипертрофированное развитие региональной идентичности свидетельствует о кризисном состоянии других типов идентичности. Слабая ее выраженность, впрочем, тоже вовсе не является верным симптомом благополучия социума. В крайних проявлениях она способна обращаться в негативную идентичность, когда «свой» регион наделяется отрицательными чертами, решительно не выдерживая сравнения с соседями.

Особенности любого региона выявляются путем его соотнесения с иными регионами. Регионы взаимно дополняют друг друга, образуя систему, ввиду чего региональная автаркия скорее исключение, чем правило. Про это обстоятельство следует помнить при ответе на вопрос, должна ли в дефиницию региона включаться его самодостаточность.

Типология регионов производится по нескольким основаниям. Помимо характера, таковым служит масштаб региона. При этом количественные показатели могут переходить в качественные: регионы разных размеров зачастую различны и по своей природе. В начале XX в. Европейская Россия была поделена на более чем тысячу микрорегионов, основанных на торгово-промышленных особенностях. Современные японские специалисты, занятые изучением Евразии, прежде всего постсоветского пространства, активно пользуются термином «мезорегион». Макрорегионы, как правило, наделяются цивилизационными признаками и, в свою очередь, членятся на субрегионы.

Регион может как находиться внутри государства, так и выходить за его рамки, охватывая, полностью либо частично, несколько государств и становясь даже субъектом международных отношений. Консолидации «надгосударственных» регионов способствуют региональные организации и/или гравитационное поле региональной державы. Наиболее крупным и, несмотря на известные коллизии, успешным региональным проектом признается Европейский союз. ЕС обнаруживает выраженную тенденцию к поглощению сопредельных территорий, демонстрируя способность региональной организации расширять свой регион. Пройдя балканский рубеж и бывшую границу СССР, этот мегапроект в настоящее время остановился на таких странах, как Турция и Украина. В поле зрения стратегов ЕС попали Ближний Восток и Северная Африка.

Однако и «внутренние» регионы способны поддерживать международное общение разного уровня и содержательного наполнения. Особенно эта черта выражена у приграничных регионов: сухопутные границы и даже моря не только разделяют, но и объединяют. Региональная специфика обнаруживает себя как в федеративных, так и в унитарных государствах¹²⁵.

Существует большое число понятий, производных от региона: регионализм, регионализация, региональная элита, региональная идентичность, региональная организация, региональная держава, региональная политика, региональная безопасность, региональный конфликт, регионоведение (регионалистика). Этот ряд можно еще продолжить, подтверждая тем самым высокую продуктивность регионального подхода к анализу социальных процессов¹²⁶.

Региональный формат исследований в гораздо большей степени отвечает требованию научной корректности, нежели внимание к национальному пространству (родственному «идеальному отечеству» — этой геополитической проекции национальной идеи), так как позволяет учитывать весь сложный баланс межэтнических отношений. Об этом особенно следует помнить в федеративной России со свойственной ей тенденцией к этнорегионализму.

Неизбежно соотнесение регионов и с таким историческим феноменом, как империя. Применительно к Новому времени можно говорить о Евразийском регионе континентальных империй (и, соответственно, империи в регионе), империях-регионах, империях регионов. К западу от классического региона империй находились длительное время разобщенные в государственном отношении немецкий и итальянский этнические массивы, объединение которых привело к росту имперских амбиций, а на берегу Атлантики - национальные государства, строившие империи колониального типа¹²⁷.

В свете сказанного выше совершенно очевидна плодотворность обращения регионоведов к компаративистике. Второй предпосылкой успешности регионоведческих исследований можно считать применение системного анализа. Регионы образуют динамическую систему, где системообразующие функции распределены между ними неравномерно. Опыт исторического изучения России в региональном измерении убеждает в особом значении ее Центрального региона, который вовсе не тождествен столичному центру принятия властных решений, а именно такое понимание Центра является преобладающим не только в политологической, но и в исторической литературе. В имперский период Санкт-Петербург устойчиво помещался общественным сознанием за пределы Центрального региона и только после утраты столичных функций ментально «приблизился» к нему¹²⁸. Изучая диалектику центростремительных и центробежных процессов, регионоведы обращаются к методу моделирования.

Сложной системой видится и каждый регион в отдельности. В частности, от особенностей регионального центра (потенциала, расположения, наличия конкурентов, репутации в регионе и за его пределами) в весьма значительной мере зависит общая региональная архитектоника. Известны регионы, которым свойственно связанное с ростом «вторых городов» двоецентрие. Последнее обнаруживается даже в тесных рамках административных единиц. Назовем современные пары: Вологда - Череповец, Тамбов - Мичуринск, Самара - Тольятти. В дореволюционной России яркую страницу истории Урала составило соперничество Перми и Екатеринбурга, а в Поволжье в споре за региональное лидерство принимали участие Казань, Самара, Саратов. Города жестко конкурировали между собой, борясь за учет своих интересов при строительстве железнодорожной сети и основании университетов.

В-третьих, для регионоведения принципиально важен полидисциплинарный синтез, достигаемый путем соединения данных различных наук, комплексного использования их методов и понятийного аппарата. Предметное поле регионоведения выходит даже за рамки базовых для него социальных и гуманитарных дисциплин. С феноменом региона, региональных подсистем активно работают специалисты по международным отношениям, а также геополитики, в центре внимания которых находится проблематика границ и пограничий (фронтира). Региональное измерение присутствует в политологическом и экономическом анализе. Специально следует отметить вклад эконом-географов. Диагностике регионального сознания служат данные социологии. Особое направление, предполагающее участие языковедов-этимологов, составляет изучение в исторической динамике наименований регионов.

Историческое регионоведение имеет точки соприкосновения с исторической географией, но вовсе не тождественно ей. Миссия историков в развитии регионалистики видится прежде всего в том, чтобы показать корни современных региональных процессов и поставить ретроспективное изучение регионов на солидную источниковедческую основу. Исследование отечественной истории в региональном измерении демонстрирует континуитет дореволюционной, советской и постсоветской России. Вместе с тем задача историка состоит в анализе динамики и контекста региональных процессов как в рамках переходных периодов, так и применительно к эпохам большой длительности. Не ограничиваясь, подобно культурологам, преимущественно художественными текстами, именно историки обеспечивают репрезентативность и верификацию источниковой базы исследований по исторической регионалистике. Важная ее составляющая — записки путешественников, в которых фиксируется как монотонность, повторяемость, однородность увиденного, так и их нарушение при перемещении в пространстве.

Налицо все предпосылки для участия историков в развитии такого генетически тяготеющего к культурологии направления, как ментальная (аксиологическая) география¹²⁹. Она изучает представления о пространстве, наделение общественным сознанием локусов различными ценностными качествами, так называемые ментальные карты. Реальное и ментальное не совпадают, второе всегда служит искаженным образом первого, но все-таки это отражение, в котором для исследователя важны как механизмы искажения, так и аккумулирование адекватной информации.

Людям, отмечал Ю. М. Лотман, «свойственно особое переживание пространства: как подлинно реальное воспринимается свое, домашнее, лично знакомое и привычное пространство. По мере отдаления слабеет чувство реальности. То, о чем только слышал, воспринимается как ирреальное, хотя и существующее. Даже Петербург для большинства московских и провинциальных жителей XVIII в. был чем-то не совсем реальным... «Мы знаем, что существуют чужие земли как некоторая географическая реальность. Но верить в их существование мы начинаем, только повидав их и оставив там какие-либо дорогие или просто сильные воспоминания»¹³⁰.

Необходимо учитывать, что образ региона формируется как теми, кто идентифицирует себя с ним, так и носителями взгляда извне. Ментальные карты приверженцев разнообразных мировоззренческих систем, образованного общества и простонародной среды имеют не только отличия, но и черты сходства.

Феноменом ментальной географии служит широкое употребление в современном политическом лексиконе понятия «ближнее зарубежье», которое, надо сказать, несет в себе немалый конфликтогенный заряд, поскольку с различных позиций «близость» и «зарубежность» оцениваются отнюдь не однозначно. Не вполне соответствует «близость» и географическим реалиям: в одних случаях соседние государства воспринимаются как зарубежные без уточняющего эпитета, в других — к ближнему зарубежью относят страны, не имеющие с Российской Федерацией общей границы (Армения, бывшие среднеазиатские республики СССР).

Следуя общей логике конструктивистов, в регионах видят продукт представлений, воображаемое пространство. Иными словами, регионы оказываются сродни нациям в известной интерпретации, данной им Б. Андерсоном. Однако природа представлений о регионах, на наш взгляд, не может найти удовлетворительного объяснения в системе координат крайнего конструктивизма, и весьма полезен примордиальный антидот. Историк должен стремиться к установлению степени соответствия образов оригиналу. В противном случае исчезнет грань между реальным миром, преломлением которого являются ментальные карты, и причудливыми мирами фэнтези. Сказанное справедливо не только в отношении труда историка. Совершенно очевидно, что в любом региональном проектировании излишняя самонадеянность проектировщика чревата самыми плачевными результатами. Следует помнить и о том, что простран-ственные представления сами являются реальностью, которая формирует поведенческие стратегии людей, не исключая принятия ими политических решений.

Если теоретические наработки в регионоведении являются обобщением большой практики конкретных исследований, то такое направление, как «локальная история», выступает по преимуществу экстраполяцией на проблематику исторического пространства постмодернистских идей¹³¹.

В отличие от регионоведениядля краеведения характерныэмоциональная связь исследователя с изучаемым объектом («краелюбие», как это определяет С. О. Шмидт), участие в местных общественных инициативах и отсутствие жесткого профессионального ценза. Как направление научно-аналитической и экспертно-проектной деятельности профессионалов регионоведение более чем краеведение нацелено на установление связи между частью, каковой является регион, и государственным целым. Центру государства жизненно важно быть обеспеченным специалистами по всем регионам страны, тогда как краеведы, не порывая с почвой, работают в своих «краях».

Следует отметить, что с ростом наукоемкости краеведения в нем все яснее обозначается стремление к решению значимых научных проблем. Так, воронежские краеведы предложили в этой связи модель регионального краеведения, видя в нем связующее звено между микрографическим изучением местного материала и разработкой общероссийской исторической парадигмы¹³². Тем не менее, I Всероссийский съезд историков-регионоведов (Санкт-Петербург, 2007) прошел все же под знаком преобладания традиционных краеведческих подходов.

Москвоведение, этот частный случай краеведения, не может ограничиться изучением мегаполиса или городской агломерации. Помимо собственно краеведчески-урбанистического ракурса важно задаться вопросом о структурируемом Москвой регионе — его истории, границах и особенностях. Сформулированный еще в первой половине XIX в. тезис о регулярном расположении городов вокруг Москвы и передаче ею своих свойств обширному пространству дополнился наблюдением о том, что по-разному воспринимаемые людьми сегменты столицы имеют продолжение далеко за административными рубежами последней¹³³.

Краеведение, исследование российской провинции и регионоведение взаимно проникают. Обсуждается, в частности, «влияние складывающихся в течение длительных исторических периодов паттернов регионального развития, которые задают набор ограничений для политических и культурных предпочтений и изменений в том или ином регионе». При этом под «паттернами регионального развития» участниками совместного российско-германского проекта понимается «исторически формирующийся тип воспроизводства региональной идентичности»¹³⁴.

Судьбы регионоведения представляют интерес не только для историка науки. Становление российского регионоведения было длительным и непростым процессом. Одному из его пионеров К. И. Арсеньеву незадолго до восстания декабристов рецензент инкриминировал вторжение в сферу, являющуюся предметом исключительного ведения государства. В правительственных кругах тогда действительно велось проектирование административного деления империи на крупные регионы, лишь отчасти получившее впоследствии практическую реализацию. В документах декабристских обществ сохранилось несколько вариантов достаточно экзотического регионального членения страны. Столицу, в частности, предлагалось перенести в Нижний Новгород. Таким образом, в русле революционной мысли развивалось альтернативное регионоведение. Помимо охранителей к изучению российского пространства скептически относились те, кто видел в нем казенное однообразие присутственных мест и полосатых будок со шлагбаумами. О том, надо ли путешествовать по России, велись споры.

Между тем Арсеньев был приближен ко двору и участвовал во второй половине 1830-х годов как в пересмотре административного деления нескольких крупных регионов империи¹³⁵, так и в сопровождении наследника престола в его ознакомительном путешествии по России. В длительные путешествия двинулись и исследователи. Чтобы облегчить сбор информации, они облачались порой в простонародные одежды и еще задолго до «хождения» народников имели трудности и со своими респондентами, и с местными властями. Ситуация несколько улучшилась с образованием Русского императорского географического общества, во главе которого был поставлен второй сын Николая I Константин: подписанные великим князем бумаги производили сильное впечатление на губернаторов, городничих и полицейских чинов.

На исходе Крымской войны в возглавляемом великим князем Константином Николаевичем передовом в то время Морском министерстве возникла идея описания регионов, прилегающих к морям и крупным речным артериям. Проект вышел далеко за рамки удовлетворения ведомственных нужд и осуществлялся силами известных литераторов, в числе которых - А. Н. Островский, А. Ф. Писемский, Г. П. Данилевский и С. В. Максимов. Такого рода описания близки жанру физиологических очерков, сложившемуся в 1840-е гг. Таким образом, научное регионоведение формировалось в тесной связи с русской классической литературой и само являлось крупным историко-культурным феноменом.

Удивительно образно иллюстрировал этот параллелизм О. Э. Мандельштам. Через сто лет после пушкинского путешествия в Арзрум он отправляется в Армению и размышляет о... П. С. Палласе. «Никому, как Палласу, - пишет Мандельштам, - не удавалось снять с русского ландшафта серую пелену ямщицкой скуки. В ее мнимой однообразности, приводившей наших поэтов то в отчаяние, то в унылый восторг, он подсмотрел. богатое жизненное содержание». Мандельштам начинает фантазировать: «Вообразите спутником Палласа не кого иного, как Н. В. Гоголя. Все для него иначе. Как бы они не перегрызлись в дороге. Картина огромности России слагается у Палласа из бесконечно малых величин. В его почтовую карету впряжены не гоголевские кони, а майские жуки. Не то муравьи ее тащут цугом с тракта на тракт, с проселка на проселок, от чувашской деревни к винокуренному заводу, от завода — к сернистому ключу, от ключа к молочной речке, где водятся выдры»¹³⁶. Истинно гофмановский антураж придается ученому путешественнику последней трети XVIII в., участнику знаменитых академических экспедиций, ставших вехой и едва ли не стартом в научном познании России.

Показательной для россиеведов второй половины XIX в. фигурой был С. В. Максимов, труды которого продолжали издаваться в советское и постсоветское время. Он совершал длительные путешествия по разным частям Российской империи — Русскому Северу, Сибири, Белоруссии. Максимов черпал сведения из народной толщи и писал книги для народа. Замечательные образцы описания жизни Урала оставил Д. Н. Мамин-Сибиряк¹³⁷.

Пореформенная цензура подозревала областничество даже в использовании географической номинации (Сибирь, Поволжье и т. д.). Казалось, что Азиатская Россия звучит гораздо безопаснее Сибири. Областничество, вылившееся в начале XX в. в интегральное течение автономизма — федерализма, бросало тень на регионоведение.

Однако все же возобладал взгляд, согласно которому необходимо культивировать связь между «малой родиной» и «отечеством» со всеми промежуточными звеньями. Синтезом краеведения, регионалистики и интегрального россиеведения были «концентрические родиноведения», идею которых пропагандировал в 1870-е гг. сибирский областник Г. Н. Потанин, предлагавший идти в изучении от «малой родины» к большим областям, а от тех к государству в целом¹³⁸.

Периоды реформ сопровождались ростом интереса к регионоведению. Власть нуждалась в специалистах по различным частям страны и привлекала их к государственной работе в качестве «сведущих людей». Развитию регионоведения способствовали колонизация и строительство железных дорог. Освоение Зауральской части империи стимулировало более дробное ее деление, выразившееся в формировании представлений о Западной и Восточной Сибири, Дальнем Востоке и Степном крае как особых регионах¹³⁹. Благоприятствовавшим развитию регионоведения фоном следует также признать войны, ведущиеся на территории собственной страны.

Рубеж веков стал временем расцвета отечественного регионоведения, получившего возможность оперировать огромными массивами статистических данных и методами точных наук. Размышляя о факторах государственной стабильности, Д. И. Менделеев проводил различие между географическим центром и центром народонаселения страны. По его расчетам, центр народонаселения в начале XX в. находился вблизи юго-восточной оконечности Центрального региона России и имел тенденцию к дальнейшему перемещению «по направлению к востоку, с уклоном на юг». В сближении двух центров ученому виделся залог устойчивости империи¹⁴⁰.

Был создан целый ряд моделей регионального строения России, и увидело свет несколько многотомных изданий, содержавших описание важнейших регионов. По подсчетам начала 1930-х гг., до революции было произведено около двадцати «теоретических опытов» районирования России¹⁴¹. Этот багаж активно использовался в ранний советский период. Вместе с другими специалистами после революции продолжил свою научную деятельность В. П. Семенов-Тян- Шанский - представитель славной династии российских географов, наследие которого оказалось востребованным в постсоветской России¹⁴².

В послереволюционные годы «золотое десятилетие» краеведения¹⁴³ совпало с периодом расцвета регионоведения, и совпадение это представляется не случайным. Никогда раньше административно-территориальное деление страны не подвергалось столь радикальным изменениям, а общественная дискуссия не была столь широкой. В процессе разработки нового АТД особой сложностью отличалась гармонизация соображений экономической целесообразности с императивами национальной политики¹⁴⁴. Произведенное тогда экономическое районирование, крайне необходимое в условиях социалистической реконструкции и плановой экономики, в значительной мере просуществовало до конца советского периода.

Не вполне корректно противопоставление национально-государственного деления советского образца дореволюционной практике образования административных единиц сугубо территориального характера. Дело в том, что, стремясь стратегически к слиянию национальных, прежде всего окраинных, регионов с остовом империи, власти в прагматических интересах управления были вынуждены обособлять их с помощью административных границ, в частности путем создания генерал-губернаторств. Временная, переходная мера сохранялась зачастую до конца существования империи. Ярким проявлением этнизации АТД стало в канун Первой мировой войны учреждение и изъятие из состава Царства Польского Холмской губернии. Национальные образования советского периода, с известными оговорками, конечно, имели своих исторических предшественников.

На рубеже 1920—30-х годов и в СССР, и в эмиграции пришло время задаться вопросом о неравномерности освещения различных регионов в литературных произведениях. М. Горький настаивал на том, что дореволюционная литература отражала по преимуществу реалии Центральной, даже более узко, Центрально-Черноземной, помещичьей России, и только советские писатели существенно расширили пространственный охват¹⁴⁵. Возможно, в этой постановке следует искать истоки скандально известной в анналах отечественного языкознания сталинской формулы начала 1950-х годов, гласившей, что в основу литературного русского языка лег «курско-орловский диалект». Эмигрировавший из СССР Г. П. Федотов в отличие от Горького подчеркивал, что еще в начале XX в. русская литература переместилась из центра на окраины страны¹⁴⁶.

На пике своего могущества Советский Союз брался за осуществление масштабных региональных программ, таких как преобразование Российского Нечерноземья, строительство БАМа, разработка нефтегазовых месторождений Западной Сибири. Было очевидно, что подобные программы должны носить комплексный, системный характер и осуществляться силами всей страны. Во многом их решение досталось в наследство правопреемнику СССР — Российской Федерации.

Регионализацию СССР накануне его распада и продолжение этого процесса в РФ связывают с ответной реакцией на жесткий советский централизм. Однако изображать советские области и республики как сугубо ориентированные, в противоположность современным российским, на государственную интеграцию довольно рискованно. Местнические тенденции и тогда приводили, в частности, к вопиющей разлаженности дорожно-транспортной инфраструктуры. Эконом-географами замечено, что стыки административно-территориальных единиц наименее освоены и, как следствие, обладают большим экологическим потенциалом, что в современных условиях воспринимается как позитив¹⁴⁷.

В период резкой поляризации политических сил и нарастания национальных конфликтов демократическая оппозиция на I Съезде народных депутатов СССР избрала для себя в 1989 г. наименование «Межрегиональной депутатской группы» — как представляется В. Л. Шейнису, «нарочито нейтральное, лишенное политической окраски»¹⁴⁸. Помощник М. С. Горбачева в середине 1991 г. по достоинству оценил региональный фактор, обратившись к дореволюционному опыту. «Единство России, — записал он в своем дневнике под впечатлением от неэффективных действий союзного руководства, — держалось на самодержавии губернаторов-наместников, т. е. на регионализме и на казачестве. И то и другое являло собой сугубо русское имперское начало целостности государства»¹⁴⁹. 

В 1990—1992 годах в России возникли межрегиональные (по сути, региональные) ассоциации экономического взаимодействия субъектов РФ, создаваемые на базе традиционных экономических районов советского времени. Межрегиональные ассоциации экономического взаимодействия не были проектом центральной власти — союзной или российской. Они создавались по почину местных элит в условиях разрушения хозяйственных связей и падения координирующей роли Москвы, когда на повестке дня во весь рост встала чреватая социальным взрывом продовольственная проблема. Этот процесс, на наш взгляд, допустимо сравнивать с образованием больших областей в 1917—1918 годах. Как на заре власти Советов, так и при ее ликвидации Центр первоначально вынужден был поддержать выявление крупных регионов, поскольку ничего не мог предложить взамен. Пик легитимации ассоциаций пришелся на вторую половину 1998 г.: очередное экономическое потрясение побудило включить их руководителей в состав федерального правительства. Ассоциации охватывали всю территорию страны, не исключая национальных образований, и даже втягивали в орбиту своей деятельности ряд территорий постсоветского зарубежья.

Введенное в 2000 г. деление России на федеральные округа вступало в определенное противоречие со сложившейся сеткой ассоциаций и вызывало критику в тех случаях, когда нарушались традиционные региональные тяготения. Примером может служить отнесение Башкортостана к Приволжскому округу, несмотря на его тяготение к Уралу. Округа поспешили сравнить с генерал-губернаторствами царской России.

Властная вертикаль большой жесткости, сформированная в 2000-е годы, не устранила регионального разнообразия¹⁵⁰, в том числе существования региональных режимов, о чем интересно рассказывал в телепрограмме «Реальная политика» (2005—2008) В. Л. Глазычев. Регионы бывают депрессивными, дотационными и донорскими, профицитными, служащими локомотивами модернизации, что исключительно важно учитывать при выработке стратегии регионального (пространственного) развития¹⁵¹. Знакомство широкой аудитории с российскими регионами, не уходящее от обсуждения острых проблем, - задача, значение которой далеко выходит за рамки сугубо просветительских устремлений. Без общедоступной информации, без ликвидации закрытых для критики зон едва ли успешным будет построение гражданского общества и формирование российской идентичности.

Правда, проведенные в конце 2003 г. опросы во всех типах городских поселений страны показали, что региональная идентичность существенна всего для четверти респондентов. В иерархии идентичностей более высокие позиции занимают национальная принадлежность и историческая государственность. Социологи делают вывод о том, что «гражданское самосознание россиян достаточно унитарно. Во всяком случае... в большей степени, чем у населения Западной Европы»¹⁵².

С сентября 2004 г. в России действует Министерство регионального развития (официальный интернет-сайт: www.minregion.ru), которое в настоящее время возглавляет В. Ф. Басаргин - бывший заместитель полпреда президента в Уральском федеральном округе (его предшественник Д. Н. Козак пришел на министерский пост с должности полпреда в Южном округе). В последние годы объем полномочий и ресурсных возможностей министерства увеличился.

Если на заре индустриализации существенным фактором регионального развития выступало строительство железнодорожной сети, то ныне, с ростом значения энергоресурсов, первостепенную важность приобрела логистика их транзита. Как в городах несущей конструкцией являются градообразующие предприятия, так и в регионах многое определяет доминирующая отрасль, которая в современных условиях к тому же может контролироваться компанией-монополистом, что не остается без последствий для всей местной жизни, включая ее политическую составляющую.

В постсоветское время понятие региона получило особенно широкое распространение: частота употребления делает его одним из ключевых. Если раньше говорили «на местах», то сейчас с большей вероятностью скажут «в регионах». В октябре 2007 г. на базе Санкт-Петербургского государственного университета с размахом был проведен I Всероссийский съезд историков-регионоведов. Выражением растущего внимания к регионоведческой проблематике служит основание профильных изданий в странах постсоветского зарубежья, в частности на Украине и в Белоруссии¹⁵³.

Однако с ростом своей популярности понятие утрачивает терминологическую точность. Наиболее типичной аберрацией служит отождествление региона с субъектом РФ. За этим нередко стоит настойчивое стремление местных элит сформировать региональную идентичность в пределах контролируемой ими территории как средство мобилизации электората. Важной пространственной технологией является укрупнение субъектов Федерации, однако до сих пор результаты укрупнительных акций, которые свелись к поглощению ряда бывших советских национальных округов, по своим масштабам весьма далеки от создания административных образований, адекватных региональной матрице страны.

Востребованность исторической регионалистики во многом явилась следствием магистральных процессов современности. Регионализация рассматривается в диалектической связи с глобализацией: как защитная реакция на последнюю, восполняющая дефицит идентичности, и как необходимая ступень на пути к глобальному миру. Соотношение глобализации и регионализации выражает понятие глокализации, созвучное программным установкам антиглобалистов, предлагающих свою модель глобального мира. Консолидация крупных регионов не должна механически трактоваться как противовес глобализации или алармистски восприниматься как препятствие внутренней целостности той или иной страны. Исторический опыт России показывает, что Центр нуждается в «средостениях» и девиз «Сильный Центр — сильные регионы» формулирует технократический императив управления большим государственным пространством-организмом. Гармонизация отношений между ними должна непременно отвечать интересам граждан и происходить в правовом поле.

Региональное измерение имеют такие глобальные проблемы, как демографическая, энергетическая, продовольственная, экологическая. Налицо вопиющие диспропорции в размещении населения и интенсивности экономической жизни, порождающие в одних случаях депопуляцию, а в других — избыток трудовых ресурсов и безработицу. Выраженную региональную адресность имеет приток мигрантов, порождающий целую цепочку проблем общегосударственного масштаба, решая которые приходится обращаться к мировому опыту.

В числе глобальных проблем современности с полным на то основанием рассматриваются региональные конфликты. Сегодня в них неизбежно втягиваются новые участники, а урегулирование немыслимо без усилий со стороны международного сообщества, включая внерегиональных акторов. Наиболее острыми и масштабными региональными конфликтами считаются региональные войны, многочисленные прецеденты которых имели место и на постсоветском пространстве, где особой конфликтогенностью отличается Кавказ с характерными для него высокой плотностью этносов, экономической депрессивностью, перекрестьем интересов различных международных игроков. Универсальной причиной региональных конфликтов является конфликт идентичностей, что, разумеется, не освобождает от изучения факторов иной природы¹⁵⁴.

Не исключена и перспектива мирного, но при этом недружественного, поглощения одного региона другим. На российском Дальнем Востоке сохраняется (если не крепнет) почва для бытования традиционных представлений об островной оторванности региона от Большой земли, связь с которой, как показывает совсем свежий опыт, осуществляется с помощью танкеров, завозящих топливный мазут. От своевременности таких поставок в самом прямом смысле зависит жизнь населения обширных территорий. Ситуация усугубляется огромным перепадом плотности населения российского Дальнего Востока и пограничных с ним территорий Китая, соседством экономических лидеров Азиатско-Тихоокеанского региона.

После распада СССР общим местом стало противопоставление интеграции Европы и дезинтеграции постсоветского пространства. При этом как минимум преувеличивается монолитность Европейского союза: стирая межгосударственные границы, его проект явственно обнажил региональные «шрамы истории». Европа предстала континентом историко-культурных регионов, что нашло отражение в принятой Европарламентом Хартии регионализма (1988) и соответствующих представительных органах ЕС. Собственно, и границы между членами союза целенаправленно стирают при помощи регионального инструмента, конструируя так называемые еврорегионы.

С другой стороны, интеграционные процессы протекают и на постсоветском пространстве, о чем, в частности, свидетельствует деятельность ЕврАзЭс и ОДКБ, а также создание Таможенного союза¹⁵⁵. Сходная с еврорегионами технология трансграничного сотрудничества используется и в ареале СНГ, причем резервы в данной области исключительно велики, учитывая самую большую в мире протяженность российских границ. Как дезинтеграционные, так и интеграционные процессы неизбежно ведут к тому или иному типу фрагментации постсоветского пространства, т. е. к созданию новых регионов.

Региональный рельеф постсоветского пространства еще не обрел черт стабильности, его «переформатирование» не завершено. Это, образно выражаясь, тектонически активная зона, что не в последнюю очередь связано с возросшей ролью внерегиональных акторов, поощряющих те или иные геополитические и цивилизационные ориентации элит постсоветских государств. Новые геополитические реалии не только породили калининградский эксклав, окруженный странами ЕС/НАТО, но и сделали приграничным традиционный Центральный регион России. Фундаментальные последствия этой метаморфозы будут выявляться по мере дальнейшей эволюции российско-украинских и российско-белорусских отношений.

Конструированием регионов озабочены не только локальные элиты. Примером международного регионального проекта может служить Восточно-Центральная Европа. Приверженцы этого конструкта с несомненной политической подоплекой стремятся разорвать восточнославянский цивилизационный массив, отказав России в принадлежности к Европе. Хотя исторически макрорегион возводится к Речи Посполитой и Габсбургской монархии, к Восточно-Центральной Европе целиком причисляется внутренне разнородная современная Украина. Понятие Восточно-Центральной Европы достаточно широко используется в настоящее время российскими авторами, по всей видимости, не имеющими ясного представления о его историографических и политических истоках и коннотациях. Симптоматично и частое употребление термина в редакции «Центрально-Восточная Европа» (сравните: East Central Europe в английской и Europa Srodkowо-Wschodnia в польской версиях). Между тем речь идет вовсе не о центральной части Восточной Европы, а о восточной части Центральной Европы, что звучит гораздо более привлекательно с позиций современной географии престижа. Характерно, однако, что с 1993 г. проводятся саммиты стран Центральной и Восточной Европы.

Позитивный имидж Восточной Европы еще предстоит создать, и это в значительной мере сопряжено с европейским выбором России. В исторической ретроспективе Восточная Европа видится как макрорегион, где надолго утвердились континентальные империи, преобладало славянское население со свойственным ему чувством этнокультурной взаимности, был произведен имевший значение для всего человечества социалистический эксперимент. Восточная Европа — контактная зона, где постоянно происходила активная конвергенция европейских и азиатских начал. Сегодня привлекательность регионов превратилась в существенный фактор их развития. Отсюда растущее значение стратегии позиционирования региона, влияющей на привлечение инвестиций вообще и, в частности, в туристическо-рекреационный сектор, на сохранение и наращивание трудовых ресурсов.

При большом числе теоретико-методологических проблем, решения которых требует современное регионоведение, оно, вне всякого сомнения, носит практико-ориентированный характер. Важнейшие предпосылки эффективности региональной политики - ее адресность и наукоемкость.

Рассмотрение исторических и современных проблем в их региональном измерении - весьма продуктивная образовательная технология. Практика преподавания в рамках магистерских программ РГГУ по направлению «История» («История коммуникаций на советском и постсоветском пространстве», «Восточноевропейские исследования») убеждает в огромном дидактическом потенциале регионоведения. Помимо всего прочего, это апелляция к индивидуальному опыту, региональной идентичности учащихся, представляющих различные части России и даже разные страны. На регионоведческую проблематику целесообразно ориентировать пишущих квалификационные сочинения, причем не только историков. 

---

^Сноски

122 Настоящая статья-лекция основана на наших учебных курсах, предусмотренных подготовкой магистров истории («Современные проблемы истории», «Современные проблемы изучения истории Восточной Европы», «Взаимодействие РФ со странами СНГ», «Междисциплинарные аспекты изучения советской и постсоветской истории», «Центральный регион на ментальных картах России»), а также курсе «Глобальные проблемы XX-XXI вв.», который читается в рамках программы специалитета (бакалавриата) по истории постсоветской России. Использован материал и ряда других разработанных нами курсов: «Постсоветские нарративы национальных и региональных историй (Украина, Белоруссия, Россия)», «Региональное измерение истории постсоветской России» (с участием магистра истории В. Н. Круглова), «Союзники и конкуренты российского самосознания в мире идентичностей» (История коммун

...