Соборная площадь
Слезы вымысла — эхо судьбы?..
Первые стихи… Они пришли в непорочную душу девятилетнего пацана, когда рабочая окраина провинциального городка тонула в чистом полесском снегу, набивавшемся под самые стрехи невысоких пролетарских жилищ. Белый снег детства и черные булочки «оттепельных» зим. Всегда, даже только с прилавка, выпеченные в виде (замерзшей) птахи с угольком изюминки на кончике смешно обрубленного носа-клюва. Эти булочки-птахи впечатлительный шалопай заедал снегом — сводило зубы, бурчало в животе — и летел по накатанной грузовиками проезжей части неглавной улицы Пинска на одном коньке-«снегуренке», намертво пригнанном ремешком из свиной кожи к валенку. Чем еще мог порадовать тебя батька, за семьдесят рублей «новыми» тягавший вагонетки со шпоном на самом крупном предприятии города — фанерно-спичечной фабрике («фанерке»), что три раза в сутки будоражила округу нудным, тяжелым и колючим как наждак гудком…
Но кто сжалился над тобой — дал свободно догулять детство? Ты вдруг бросил карандаш и бумагу, и, пряча за пазухой кеды (от матери), бежишь в спортзал ДСШ (детской спортивной школы) — бывшей главной синагоги Пинска — в секцию бокса. Разве без секции мало доставалось тебе «по роже», раз-по-раз выходя «один на один» со сверстниками, но чаще с пацанами постарше к школьной уборной — подальше с глаз всё видящих и знающих училок. Из-за девчонок? Как ты влюблялся… Нет, читал бы умные книжки, а то: «…в зеленый вечер под окном на рукаве своем повешусь…» И хриплый голос «блатаря» Высоцкого с магнитофона под чужим окном. И первые двойки. И первое… вино, купленное на деньги, что выдал тебе с друзьями какой-то скрюченный мокрогубый очкарик за дрова, стянутые с «фанерки». Как в то лето гоняли вы вплавь бревна по Пине, пряча их небольшими штабелями в кустах на том, загородном берегу…
Первая любовь… Первая печаль… Первое вино… Первая беда…
Стихи, стихи…
И первые гонорары. Тебе, восьмикласснику, кривясь («не имею права без паспорта») выдает их «почтовая тётка» все на той же рабочей окраине, раздавшейся вширь и потянувшейся «хрущобами» к солнцу…
Почему ты бросил школу, едва получив такой долгожданный паспорт?.. Двойки пугали? А может, захотелось иметь «свои» деньги, ведь ходил уже вовсю на танцы-«гопанки» с окрестной шпаной? И опять же — вино… А может, недоставало «свободы»? Ах, эта свобода!.. Но завод, вечерняя школа… И вдруг — о, это твое «вдруг» — ты, оглядываясь на темные окна уже не твоей школы, пошёл на вокзал, взял билет: «в Симферополь!» и, ни кого не предупредив, кроме лучшего друга, укатил в Крым. Первая встреча с морем…
Стихи, стихи…
И бегство обратно, домой. Никуда не берут на работу. Мать изводится, — что делать?.. И любовь. Свидания в зимнем, парящем над мирозданием парке… Но тебя призывают в армию. Слава Богу, тебя призывают в армию! Ну что тебе, вечно лятящему и битому, кирзачи и портянки, ледяная стужа и пыльная сушь Семиречья?.. Все, все по плечу, но… письмо от той, что так любишь, из-за которой некогда даже подумать о матери… Письмо, после него уже — ни сна, ни покоя, ни света… На отдаленном посту чуть было не нажал на курок «калашникова», заглянув перед тем в мертвый зрачок ствола…
Стихи, стихи…
«Над вымыслом слезами обольюсь…”, «Подтвердить строку судьбой…”. Судьба, судьба… «Любовь, печаль, разлука, дороги синий дым…» Вымысел — судьба?.. Судьба — вымысел?..
Стихи, стихи…
1995
«Время отправления» 1981
***
Кто-то собирается в дорогу,
Кто-то в дверь стучится, воротясь…
Что зовет нас вечно от порога,
Что волнует бесконечно нас?
Молодость или познаний жажда,
Может быть, вокзалов суета?
Только если выехал однажды, —
Значит, ты сорвался навсегда!
И ничто уже не остановит:
Как же так, на полпути застрять?
Это значило б на полуслове
Молодости песню оборвать.
А без песни мы шагать не сможем,
Молодость — дорога сквозь грозу.
И летит над сонным бездорожьем
Ветер, вышибающий слезу!
***
Я знаю: крыши пахнут небом,
Дождями, солнцем и зарей,
Как полем пахнет корка хлеба,
Как сталь блестящая — рудой.
А строки песен пахнут ветром,
Дорогой, рожью, тишиной,
Густым туманом предрассветным,
Соляркой пахнут и смолой.
В словах шумят колосья мудро,
Рассветы будят петухи,
И осыпает звезды утро
В мои нехитрые стихи.
***
Твоих окон темные страницы
До утра я, как школяр, читал —
Все боялся, чтоб не ошибиться,
И ответа с нетерпеньем ждал.
…В полночь переулками глухими
Я, влюбленный, молча брел домой,
И писал игриво твое имя
Звездопад весенний над землей.
***
В который раз на родине моей
В садах налился сладким соком август,
И длинноногий белокрылый аист
Вброд переходит, не спеша, ручей.
В который раз, когда спадет жара,
Луна в пруды глядит — не наглядится,
И в тишине идут воды напиться
Росистой тропкой лоси по утрам.
В который раз ей говорю: «Люблю…»
И снова возвращаюсь к первой песне,
Где живы люди и земля Полесья,
С которыми все поровну делю.
***
Радость — последние астры
Тихо мерцают в окне.
Это — предвестие счастья? —
Нет… Нет… Нет…
Счастье — улыбка любимой.
Счастье — дорога в весну.
Горечью желтой, полынной
Все листопад зачеркнул.
Все разметала вьюга,
Видно, такая судьба…
Если теряешь друга,
Значит, теряешь себя.
Как и куда мне прибиться,
Будто весло уронил.
Счастье — пролетная птица,
Что удержать нету сил.
Помни же, друг мой, свято
Жизни простой обет:
«Платим за радость утратой —
Радости легкой нет».
В МИНУТУ ОТКРОВЕНИЯ
Обо мне уж так судачили-рядили,
Меня хаяли, чернили и рябили.
Но меня еще за что-то и любили,
И такие, знаю, тоже люди были.
Вдруг уеду я, потом приеду.
По зиме вдруг загрущу, а то по лету.
Наплевал давно на суды-пересуды —
Счастья мало от того, что бьют посуду…
И меня когда-то били — не убили.
…Вот такие, братцы, были со мной были.
***
У меня две матери,
Первая,
мама Мария,
Кормила меня грудью,
Качая на нежных жилистых руках.
А когда я сплавлял плоты,
Меня качала
вторая мама
На синих руках Припяти и Пины.
Я любил ее,
как родную,
Называя гордо и мужественно —
Мать — земля родная!
***
Синяя полночь. И белые звезды.
Снег голубой под ногами скрипит.
— Поздно, ты слышишь? Уже слишком поздно —
Мысль эта голову тупо сверлит.
И спотыкаясь, на насыпь взбираюсь.
К станции ближней бегу через лес.
Поздно?.. Да нет же, я не опоздаю!
Но что же толкнуло меня в этот рейс?
Поиск? Отчаянье? Жизнь на пределе?
К черту! — Покоя я с детства не знал.
Сводит дыханье. Тянусь еле-еле.
Где ты, надежды и веры вокзал?!
…Близкий гудок. И далекие звезды.
Голые руки о поручни жгу.
Дверь — нараспашку! Не поздно. Не поздно!
Злится кондуктор… Колеса бегут…
***
Медовый месяц август…
Как быстро он прошел…
Жди — в мае будет аист,
Все будет хорошо.
В окошко, будто в прорубь,
Прорубленную в ночь,
Вкатился вихрем голубь!
…Ах, если б это вновь…
И яблоки, и звезды
На ветке за окном,
И в горнице был воздух,
Как жбан с густым вином.
…Разлука… Письма… Горечь
Утри с порочных губ.
Ни радости, ни горя
Уже не берегу.
…Был сладкий месяц август.
Теперь — лишь боль в груди…
А где желанный аист?
Наверное, твой адрес
Он потерял в пути…
***
Освистанный гудками полустанок
На голубой обветренной версте,
Где, примостясь на пухлых чемоданах,
Девчонка улыбается во сне.
Распахнуты навстречу солнцу двери,
В них льются ветры южные легко.
…Я просыпаюсь утром и не верю,
Что так уже уехал далеко.
От той улыбки, от огней далеких,
От юных, необузданных ветров.
Бегут меридианами дороги,
Сводя людей и разлучая вновь.
Мы выросли, ведь поезд жизни едет.
Ты ничего не знаешь обо мне.
А мне тебя порой так надо встретить
С улыбкой детской, как тогда, во сне…
***
Зачем же ты снова приходишь
На берег безмолвной реки,
Где, мимо плывя, теплоходы
Роняют прощально гудки;
И где по-над плесами пляшет
Дымок от чужого огня,
Где только пустынные пляжи
Тепло нашей встречи хранят?..
***
Деревья первым снегом зацвели,
Деревья людям высветлили души.
И будто в зеркала, забыв про лужи,
Глядятся в окна светлые мои.
…Деревья первым снегом зацвели.
В беретах новых — крыши и скворечни.
И кажется, так было, есть и вечно,
И вечно будет на холмах земли!..
***
Помню:
Мать стелила на соломе
И она струилась, как лучи, из рук.
Говорила мама:
— В отчем доме
И солома мягче, чем в неволе пух…
***
Побереги меня от неудач,
Решимости придай в пути нелегком,
Девчонка, что со мной гоняла мяч
По вечерам за пыльным перекрестком.
Где ты сейчас? И помнишь ли тот май?
Ах, сколько златокрылых листопадов,
Как будто стужею гонимых стай,
Спустилось тихо на дорожки сада.
А ты бежишь… Вокруг звенит весна!
Мне за тобой, я знаю, не угнаться…
В пустом вагоне дремлет тишина,
И слышно, как колеса в ночь стучатся.
Побереги меня, побудь со мной
И над моей серьезностью посмейся.
Глухая степь. В вагонное окно
Глядит, в дугу скрутившись, месяц.
ПО ТРЕВОГЕ
Прогнулся ковш Медведицы от снега,
И, кажется, лишь ветер поднажмет —
Вдруг покачнется над землею небо
И на головы ковш перевернет.
Но небо не качается. И звезды
Гвоздями вбиты в пасмурную смоль.
Бежим… А в горле — комом сжатый воздух,
И выступает под шинелью соль.
А встречный ветер, северный и колкий,
Шатает, бьет в лицо и валит с ног,
Но мы — солдаты. Есть приказ и только
Под сапогами сыплется песок!..
А где-то вновь по горному ущелью
Спешит рассвет в долину голубой, —
Тревога в эту ночь была учебной,
Но мы всегда готовы к боевой!
***
Мне снилось: на родине — утро,
Дождинки стучат по стеклу,
И старенький наш репродуктор
Бурчит что-то тихо в углу.
И так мне легко и спокойно,
Как будто я вовсе не жил
На грешной земле, той, где войны
Запомнил навек старожил.
Мне снилось: открытые двери
В весенний раскидистый сад,
Где, кажется, в небе деревья
Над ливнем веселым летят!
Мне снилось: дорогою к дому
Мы с мамой счастливо идем.
Мне снилось… Но окрик знакомый
Летит по казарме:
«Подъем!»
***
А если честно, ты была права,
Когда меня по городу водила,
Когда мне, бестолковому, твердила,
Что мир прекрасен — в нем течет Нева.
И Летний сад в печальном сентябре,
Листву с ветвей устало отряхая,
Пронизан солнцем, как в начале мая
Боры в моем Полесье на заре.
Но, как рывок огня из темноты,
Скалой свалилась на сердце разлука.
И, как твои в прощальном взмахе руки,
Над городом — до самых звезд — мосты.
И снова «бьют копытом» поезда,
Пыхтят от нетерпенья тепловозы!
И вот уже на струнах рельс колеса
Поют разлуки песню. Темнота…
А где-то там, в дыхании листвы,
Проходишь ты по берегам гранитным,
И снова расстоянья и границы
Разводят между нами мост любви.
***
Есть что-то от ранней весны
В повадках у осени поздней:
Все так же закаты красны,
Все та же зеленая озимь.
И так же деревья грустят
По первому, теплому снегу,
Как ранней весною не спят
В предчувствии нежных побегов.
Такой же знобящий, сырой
И гулкий, как колокол, воздух.
И так же, как ранней весной,
Ветра обживаются в гнездах.
…А ночью холодный туман
До самых костей пробирает.
И сразу поверишь: зима
Ключи к ноябрю подбирает.
***
Опять в последних числах сентября,
Когда сплетает ветер паутину
И напоит притихшие рябины
Пунцовым соком поздняя заря,
Я буду долго думать о тебе,
Вернусь к любви далекому истоку,
И сердце повторит невольно строки,
Написанные в прошлом сентябре.
ОКТЯБРЬСКИЕ СТИХИ
Год постарел: ему — десятый месяц,
И на висках деревьев седина.
А я опять брожу с утра не весел, —
За тридевять земель ушла весна.
Мне двадцать два. Но я душой ребенок:
Не принимаю подлости и зла.
Проснусь. И все мне кажется спросонок:
Учительница к матери пришла.
Она ей скажет, что вчера с уроков
На стадион с дружками я сбежал,
Что в переменку прыгали из окон —
Подумать! — со второго этажа…
Обидно за меня, я знаю, маме.
Несдобровать мне в этот черный день, —
Придет отец с работы и достанет
Горячий, как огонь в печи, ремень.
Ах!.. Что же, чего вдруг нос повесил? —
Как детство, я ремень тот потерял…
Год постарел: ему — десятый месяц.
Мне — двадцать два дождливых октября.
***
Со мной не раз такое было:
Глухая ночь, пустой перрон,
И рядом птаха голосила,
Забившись в брошенный вагон.
Кого я ждал? Чего хотел я?
Какой бедой сюда попал?..
Дрожало зябнущее тело.
Дыханьем руки согревал.
Под утро в ближний шел поселок,
Хлебал в столовке жадно щи.
Я был тогда чертовски молод!..
И одинок, хоть закричи…
Потом в прокуренной каптерке
Я документы оформлял.
Курил с амбалами махорку,
Мешки тяжелые таскал…
А через месяц вновь срывался,
Встречал на родине зимУ.
Но где вот с юностью расстался? —
Я до сих пор все не пойму.
***
Устанешь ждать,
Надеяться устанешь.
Погасишь свет,
Присядешь у окна…
А ночью снег
На улице растает
И закричат в саду скворцы:
Весна!..
«Круг аистиный» 1991
ГОЛУБЯТНЯ
Голубятня, крашенная в колер
Утренних распахнутых небес,
Подалась одним оконцем в поле,
А другим — на загородный лес.
В телогрейках, рыцари окраин,
Короли окрестных пыльных крыш,
Вырастали мы веселой стаей
Под салют свистящих в небо крыл!
И бывало, посреди урока
Из-под парт, вихрастою весной,
Под испуг, растерянность и хохот
Вылетали голуби в окно!
Проглотив обед, портфель закинув,
И по шаткой лестнице — наверх,
Где уже друзей мелькали спины,
Ну а дальше — птицы в синеве!
Улетели, растворились в далях,
Не вернуть обратно сизарей…
И как будто облака привяли,
Да и небо — ниже и бледней.
Не узнать окраину былую,
Нет в помине пыльных чердаков.
Но опять весной вдруг заворкует
Под окошком пара голубков!
А внизу, исполнена порыва,
Словно песня — сквозь беду навзрыд! —
Средь бетонно-блочного массива
Голубятня синяя парит…
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
Из детства
Все на этом свете преходяще:
Нет отца и дома больше нет,
Где искусно мастерил он ящик,
Подмигнув: — Для писем и газет.
— Кто же нам пришлет письмо с печататью:
Вся родня, лишь кликни — и придет?
Батька щурит глаз: — Однополчане,
Вспомнит кто, да и словцо черкнет…
41-й ГОД
Упадет в бою неравном,
Оглянувшись на восток,
Нецелованный, кудрявый,
Русый русский паренек.
На губах, алея нежно,
Запечется — нет! — не кровь:
Имя матери — Надежда.
Имя девушки — Любовь.
***
Порой ударит память дверью,
И с донца самого встает
В ветвях растрепанных деревьев
Церквушка. Пасха. Крестный ход.
Толпы испуганный невольник,
За бабкой трепетно иду.
А в небе стонет колокольня —
Ну, точно, словно на беду!..
Размыты пашни и дороги.
Вода весенняя окрест.
И сводит судорога ноги —
На цыпочках целую крест.
Птенец, дитя, пострел зеленый,
Какой ты грех на душу взял,
Что так устами воспаленно
К кресту холодному припал?!
Весна скворцу полощет горло.
Идет к концу учебный год.
Курьезы денежной реформы.
Полесье. Пасха. Крестный ход.
***
И чего только не было в жизни:
Полз, как червь, я, как птица, летел!
Ни упрека ей, ни укоризны.
А горел-то как, братцы, горел…
До кровавых — на сердце — мозолей
Я любил, хоть и не был любим.
Уходила жена — не неволил:
Дай Бог счастья в пути ей с другим!
Всё как встарь: и раздолье, и воля,
Даже небо не стало бледней.
Но как ветер с горящего поля,
Среди ночи вдруг — память о ней!
Ну и было бы горя? Да вот же
Закружило, несло напрямик…
Степи. Горы. Тайга. Бездорожье.
Полустанки. Разъезды. Тупик.
О, тропа отлученного волка —
Бег тяжел и тревожен закат.
И случайная встреча. И водка.
И угрюмый напарника взгляд.
Да, чего только не было в жизни:
Полз, как червь, я, как птица, летел!
Ни упрека ей, ни укоризны —
Лишь обидно: до срока сгорел…
***
Весна. Конец апреля. Утро. Солнце.
Хотя и стар — еще силен отец,
Гремит ведром, склонившись над колодцем,
И громко пьет. Каков же молодец!
В деревне мы. В его родной деревне.
Как дышит батька, небо и земля!..
Стоит в саду и слушает деревья,
И долго-долго смотрит на поля…
Идем к погосту. Вечная дорога!
Кольнуло что-то непривычно грудь.
Мне двадцать лет!.. И далеко-далёко
До рощи, что синеет на юру…
А батька молчалив, сосредоточен:
Его деревня там уже. Да, там…
Он знает: мимо этих вот обочин
В последний раз проедет скоро сам.
Ну а пока — туда нам и обратно!
И мы о жизни разговор ведем.
Пришли. И батька смотрит виновато
С погоста на деревню за бугром.
***
Топится банька по-черному
В дальнем закуте двора.
Ловко старуха проворня
Колет сырые дрова.
Дым, будто весть — над деревнею.
Глушь да замшелая тишь.
Древняя, как воскресение.
Молодость не воскресишь.
Все повторяется: праздники,
Будни. И тает свеча.
Только вот, реже все — праздники,
Только все чаще — печаль.
Все приедается, небо лишь,
Хлеб да в кринице вода,
Где бы и кем бы мы не были,
Неповторимы всегда.
Где же вы, дочки, где, внуки,
Где же вы, где, сыновья?..
Матери хворые руки
Тяжкая давит бадья.
Топится, топится банька.
Дым, будто память, горчит.
Видно, в последний раз батька
Дверью знакомой скрипит…
ПАМЯТИ ОТЦА
Над родиной грустной, над родиной милой
Взовьются и светом ударят снега!..
Деревья отступят — проступят могилы.
И дали отступят — проступят стога.
И дым над деревней потянется к небу.
И утром колодцы ледком прозвенят.
И первому снегу, как первому хлебу,
Там, в детстве далеком, старик будет рад.
***
Кепку в раздумье помну.
Сяду в тиши на скаемейке.
И, бесшабашный, пойму:
Жить я совсем не умею…
Время авансов прошло,
Желтое время поблажек.
Жизнь — это, брат, ремесло,
Что не прощает промашек.
***
Памяти бабушки моей,
вечной труженицы В. С. Новак
Бью челом я тебе,
свет Варвара Семеновна,
Из сосновой избы
ты под сосны ушла.
Как там спится тебе
под широкими кронами,
В жизни горькой своей
Вдосталь ты не спала.
То война, то беда,
суп — похлебка с крапивою.
Горе шло по земле —
отнимало детей.
Ты молилась,
прося у небес справедливости,
Ты трудилась,
не зная ни дней, ни ночей…
По лугам да полям,
по стерне да репейникам
То с косой, то с серпом —
вдовья злая судьба.
В жизни горькой своей
все снесла, все стерпела ты
И растила внучат —
не жалела себя…
То одной, то другою
войной опаленная,
Жизнь твоя —
голод, холод, колхоз и погост.
Бьючелом я тебе,
свет Варвара Семеновна,
Дай-то Бог,
чтоб хоть там тебе сладко спалось…
ОГОНЬ
Я помню,
Как бабушка,
Разведя огонь в печи,
Быстрым движением крестила легкое пламя.
Верил ли я тогда в Бога?..
Верил:
Богом для меня был огонь.
И бабушка,
Осенив его крестным знамением,
Просила,
Чтобы он был добрым, —
Согрел избу
и сварил в чугунке бульбу.
А когда я однажды
Плюнул в красный родничок огня
И с детским любопытством
Слушал загадочное шипенье,
Шершавая,
В буграх мозолей ладонь
Больно обожгла мою щеку.
— Огонь, —
Сказала бабушка, —
Маленький и красивый, как цветок
(Я знал его только таким),
Бывает большим и злым,
Похожим на лютого,
Багрового от злости
Зверя,
Который пожирает дома и деревья
И рычит,
Страшно и с громким треском…
…С тех пор
Множество закатов
Оромными кострами
сгорело над погостом,
Над почерневшим крестом,
Похожим на бабушкины руки,
Простертые к небу.
Но никогда большн
Я не плевал в огонь…
И не потому,
Что боялся разгневать его.
Нет!
Я от всей души благодарен ему:
За тепло и уют в доме,
За горячий суп на столе,
Что добрые,
Как у бабушки,
Руки матери ставят передо мной.
И если бы
Я был скульптором,
Я бы изваял памятник Добру и Теплу —
Алый порыв огня.
***
Хоронили бабушку,
Так и не отмыв добела ее большие руки.
Изрезанные бурыми бороздами морщин,
Они лежали —
крест-накрест —
на белом фартуке,
Сшитом ею когда-то.
Над только что вспаханным полем
С криком носились вороны
И кружился легкий мартовский снег.
Я смотрел на бабушкины руки
И думал:
Как они похожи на это поле…
Поле ее детства,
поле ее молодости,
поле ее жизни.
Как и принято в деревне,
Хоронили бабушку всей деревней.
Говорили о жизни и смерти,
Что жизнь прожить —
не поле перейти…
А еще —
про бабушкины руки
И про это весеннее поле,
Которое бабушка исходила вдоль и поперек
И совсем не думала его пройти,
Потому что это поле — было ее жизнью,
А бабушкины руки — золотыми,
Потому что она всю жизнь,
От зари до зари
Лелеяла это поле своими руками,
Чтобы оно звенело
золотой песней колосьев…
И большие бабушкины руки,
Так похожие на это припорошенное поле,
Плыли над похоронной процессией,
Прощаясь с солнцем
в молодой синеве
весеннего неба.
Прощаясь с родным полем,
Чтобы уйти в него
и слиться с ним
Навсегда.
***
Я хорошо помню
Свой первый рабочий день:
С утра и до обеда,
С обеда
и до конца смены
Я вывозил на свалку
стружки и опилки —
Работал подсобником в столярном цехе.
В этом же цехе
работал мой отец.
И однажды
я случайно услышал,
Как начальника цеха
сказал ему:
— Смышленый парень,
но звезд с неба
Хватать не будет…
Но как-то ночью
Я шел со второй смены,
Гремя большими
отцовскими сапогами
По мокрому асфальту.
И прямо под ногами,
в темных лужицах,
Сверкая и разлетаясь в стороны,
Сияли огромные звезды…
И вдруг
сами собой
Родились строки:
Я был не из первых, но не был
Дешевкою и подлецом.
И звезд фиолетовых с неба
Хватать не хочу. И с концом!
Зачем их хватать, если просто
Сверкают они у сапог?
Большие, как яблоки, звезды
Летят на асфальт из-под ног.
Утром
Эти строки
я прочитал отцу.
Он помолчал,
Потом
совсем неожиданно спросил:
— А в школу вечернюю
ходишь?..
***
Здесь апрель не звенит журавлями,
Снег на сопках до лета лежит
И в холодных лучах вечерами
Сквозь густеющий сумрак блестит.
И насколько глазами окинешь,
Степь да степь с желтой дымкой вдали,
Будто нету лесов и в помине
На бескрайних просторах земли.
Но сквозные каленые ветры
Вдруг плеснут прямо в душу весной
На далеком степном километре,
В стороне необжитой, чужой.
Снова вспомнишь о доме, о маме
И, конечно, немного взгрустнешь —
Где-то небо звенит журавлями,
Где-то пахнет березами дождь…
Советская Армия, 1974
***
Лайме — по-литовски счастье.
По листве приснеженной шуршу.
Стукнет дверь. Едва промолвлю: «Здравствуй!»
И язык, волнуясь, прикушу.
Удивиться милая литовка.
Ничего, как видно, не поймет.
Чай согреет. Улыбнется только.
И поставит — в полных сотах — мед.
Сладкий чай. Несладкое свиданье.
На крыльце расстанемся впотьмах.
И, как мед, хмельное слово «лайме»
Долго будет таять на губах…
ПРОЩАНИЕ С ЛИТВОЙ
Уеду. Останется небо
С тоской горизонта вдали,
Да чувство, как будто здесь не был,
Да горечь неясной любви.
Та вечная, смутная горечь,
Ее и года не сотрут.
И море, бессонное море —
Как будто тетрадь на ветру…
***
Выбегала на крыльцо —
От обиды жгло лицо!
И вещала зло с крыльца:
— Ненавижу подлеца!..
А потом в обнимку шла.
Жгли ботву. Сирень цвела.
Девять дочек родила!
Сад старел. И дом ветшал.
Да не старилась душа!..
***
Встретились — холод по коже,
В горле — соленый комок!
Может быть, просто похожий?..
Как же — кровинка, сынок…
Было ли? Не было?.. Было!
То-то, стоишь не дыша…
Сладостно водка кружила —
Руки поныне дрожат.
Кто ты? Завкафедрой? Дворник?
Боже мой, сукин ты скот!
Мимо — простой посторонний —
Сын твой родимый идет…
Скулы обида воротит,
Сердце сорвалось: «Прости!»
В небо метнулись вороны.
Эхо картаво свистит…
***
Сладко спится под осенний дождик
На литовской станции лесной.
В изголовье саквояж положен
Да богатый опыт кочевой.
Не буди нас, постовой Будинас,
Выспимся — уедем навсегда.
Как свели, так разведут пути нас.
Пусть поют ночные поезда!
Отмахала жизнь за середину,
Размотался — не смотать клубок:
Не видать уж, взгляд куда ни кину,
Ни начала, ни конца дорого.
Как там было?..
Не юлил, не спился,
Честно подставлял всегда плечо.
Как там будет?..
Хоть спокойно спиться,
Но стучится сердце горячо!
***
Мне снился сон, где был я стариком —
Иду, и мне дорогу уступают,
И уступают место мне в трамвае.
Мне снился сон, где был я стариком…
Мне снился сон, где был я стариком…
Меня с восторгом дети обступают,
Они смеются, тешатся, играют.
Мне снился сон, где был я стариком…
Мне снился сон, где был я стариком —
Я одинок. И близких нет в помине,
Всё оттого, что не смирил гордыни.
Мне снился сон, где был я стариком…
Мне снился сон, где был я стариком —
Я умираю. Двери нараспашку, —
Но кто наденет чистую рубашку?!
…Мне снился сон, где был я стариком.
***
Не вышел ни статью, ни родом.
Упрямец, ослушник, чудак,
Куда ты?.. Но ветер свободы
Полощет над городом флаг.
В дорогу? Ну что же, в дорогу!
Ах, как необъятна страна…
В работе не знаешь упрека —
Гудит, как дорога, спина.
В бараке однажды проснешься,
К ручью припадешь второпях,
И будто водой обожжешься, —
В себе вдруг увидишь себя.
Не в силах смотреть и не в силах
Глаза от себя отвести,
Как будто у края могилы
Стоишь и не можешь уйти.
Ну что же ты, что ты робеешь:
Неужто себя не узнал?!
Стареешь? Конечно, стареешь.
Да главное — лишним не стал.
Плевать, что ни статью, ни родом
Не вышел. В конце-то концов
Не пасынком был у народа —
Одним из надежных сынов.
ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ
Я стучусь, а мне не открывают.
Уезжаю — мне приветы шлют.
Почему я их не понимаю?
И когда они меня поймут?
Снова я приеду в этот город,
Постучусь в заветное окно.
Распахнет старуха дверь, которой
Не касался я давным-давно.
Скажет бабка: — Вера улетела,
А Надежде делать нечего с тобой.
— Ну так что ж, — скажу, — такое дело:
Я согласен на одну Любовь!
А в ответ старуха: — Шутки плохи,
Для таких любовь — что в сердце нож!
Уноси-ка лучше, милый, ноги,
Грешен ты от шапки до калош.
Навсегда покину их обитель
И уеду к матери грустить.
Никого я в жизни не обидел,
Видно, просто не умею жить…
***
Чернеют рельсы в снежном поле.
Далекий поезд. Тишина.
И воля сердцу, и раздолье,
Но хоть разбейся — жизнь одна.
И веришь в счастье, как в заклятье.
И знаешь: годы — колесом.
А поезд катит, катит, катит
Куда-то вдаль, за окомем…
РАЗДУМЬЕ НА СТАРОМ ПОГОСТЕ
Здесь тополь прижался к березе,
Здесь слабый и сильный на «ты».
Как вечная скорбь, на погосте —
Воздетые к небу кресты.
А может, хотел кто-то небо
С землею при жизни сложить,
Да так и не смог, вместо склепа
Велев себе крест сколотить?
На ветреный яр, за селенье,
Несли его братья гурьбой.
Поставили крест — знак сложенья
Меж небом и тихой землей.
С тех пор он стоит в чистом поле,
Хоть годы, хоть грозы прошли…
И небо за синью околиц
С землею сравнялось вдали.
***
Занавешена дорога снегом,
Память окликают поезда.
Дайте надышаться сердцу небом,
Этим небом вечным! Навсегда.
Дайте вдох предзимнего покоя,
Пусть течет неспешный снегопад
Надо мной, над вами, над землею,
Над тоской кладбищенских оград…
И понятней станет, и дороже
И земля, и люди на земле
В этот час, на этой вот дороге,
В двух шагах от осени к зиме.
***
И снова — таежная осень,
Смешение красок и дней,
И тянет, и хочется очень
Идти до рассветных огней.
Но что тут поделать? — Работа!
Буксуя, ревет грузовик,
Высоко, над марью болота —
Гусей пролетающих крик.
Сижу под намокшим брезентом.
Дышу молодым сентябрем,
Любуюсь огромным рассветом —
Багряное на голубом.
Я отдал за эти минуты
Полжизни бродячей своей,
Ночуя в холодных каютах,
На теплых перинах степей.
А счастлив? Конечно же, счастлив
За то лишь, что выпало мне
Быть к чуду рассвета причастным
В таежной глухой стороне.
***
Ну вот и встретился с Байкалом!
Поклон тебе от светлых вод
Земли, что столько горя знала,
В кровавых войнах полыхала,
Но не сдавалась, хоть стонала —
Пахала, сеяла, рожала.
Там добр и мужествен народ.
Стою на пристани дощатой.
Туристы весело галдят.
А мне за хмарью лиловатой
Вдруг показалось: из заката
Глаза Вампилова глядят;
Босой Шукшин березку гладит,
И утопает все в закате…
Я мало прожил. Много видел.
Я столько перенес обид,
Что сердце — больше ненавидит,
Хотя его удел — любить.
И я не ангел. Что поделать?
Я столько намутил воды
По делу, а порой без дела,
Что сердце жаждет чистоты!
Да, мало прожил. Но осталось
Уж и того поменьше мне.
Ах, если б знал ты, как шагалось,
Как пелось там, на зорьке дней!..
Да, я не ангел. Вместо крыльев —
В мозолях руки и рубцах.
Они в тайге на стройках стыли,
Они любили и рубили,
Они добры, а если били,
То значит: не запросто так.
Я здесь не гость. Как, впрочем, всюду.
И путь нелегкий выбран мной.
Я честным был. И честным буду.
Но перед лихом и бедой
Ты сотвори простое чудо,
Ты освяти своей водой.
***
На Байкале осень золотая,
Золотая осень и покой.
И душа наивно молодая,
Жаль вот — сам не шибко молодой.
Да и то накуролесил столько,
Что ни Бог, ни черт не разберет…
Зачастую не держался стойко,
Сам страдал и близких не берег.
Что с того, что волен, будто птица,
Если больше некуда лететь?..
Мне с пути совсем не страшно сбиться,
Страшно песню главную не спеть.
Ну, а осень листья разметала,
Захлебнулись дали синевой.
Золотая осень на Байкале,
На Байкале — осень и покой.
А душа все также молодая,
Жаль вот — сам не шибко молодой…
***
Пустынное, зыбкое небо.
Безлюдный поселок. Вокзал.
И тучи, ломаясь от снега,
Ползут за штормящий Байкал.
Последняя песня допета.
Получен нещедрый расчет.
На лето составлена смета.
Ну что же, зима, твой черед.
Пуржи, заметай без оглядки, —
Что было — тому не бывать.
И если в душе неполадки,
На время не надо пенять.
В холодные дали влюбленный,
Маршрут свой не сменишь вовек:
На крышах транзитных вагонов
Белеет заманчиво снег…
***
На краю у неба и земли,
На краю у славы и молвы
Покидал он берег твой, Илим,
Шапку сняв с беспутной головы.
Города и годы — под откос!
Имена и лица стерты в пыль.
Гул турбин и перестук колес —
В сказку превратившаяся быль.
Минет час — все заново начнет.
И его опять же не поймут…
Да и сам себя он не поймет.
Жаль вот — быстро дни его бегут.
ВЕСНА НА БУРОВОЙ
Самолет промчится над тайгою —
Шухнет под корягу бурундук,
Ревностно ловя над буровою
Непривычный реактивный звук.
Распахнулось небо синевою,
В кедраче, хмельной, гуляет май.
Пахнет снегом талым и корою,
Жизнь бурлит, выходит через край.
И зверек, очухавшись от спячки,
Прямо к буровой, на столик пня
Ловко тащит шишки из заначки
И влюблено смотрит на меня.
Дружен он с народом бородатым,
Помнит, как делились с ним сполна.
Угощает нас зверек, ребята,
Что гадать, весна пришла.
Весна!
***
— Марьюшка, Марина! — Эхо тает,
Бьется в паутине на кустах.
Именем, как ягодкой, играю
В обожженных севером губах.
Да, Марина, скоро, скоро осень:
С каждым днем угрюмее тайга,
Скоро шубы лиственницы сбросят,
Спеленает этот край пурга…
Ну, а ты смеешься… Надо мною?
Над собой?.. ты плачешь, черт возьми!
Посмотри, — какое молодое
Небо над тайгою в этот миг!..
И не плачь. Запомни это небо.
Эту синь, с отливом янтаря…
Твои губы пахнут первым снегом.
Или это — ветер сентября?..
…В тишине тяжелой просыпаюсь
Я на зов печальных глаз твоих.
И, душой усталою оттаяв,
Я иду, иду с тобой по краю
Молодости, лета и любви…
ВОСПОМИНАНИЕ О ГЕОЛОГИИ
Глухая апрельская полночь.
И звезды, как искры, в глазах.
И неба болтается полог
На кронах и темных ветвях.
Бежим за мелькнувшей машиной:
— Куда ты, шофер?.. Погоди!
О, сладость, присев за кабиной,
Курить бесшабашно в пути…
Но будто бы две папироски,
Раздутые ветром, взгляни,
Мелькают в нечастых березках
Вблизи бортовые огни.
…К утру доберемся в поселок,
В округе подняв песий лай,
И снимет усталость и голод
Смолистый, наваристый чай.
И снова на вахту: работа.
Простая, святая-святых,
Как солнце в копрах над болотом,
Как хлеб на ладонях твоих.
ТАЕЖНИК
Сгребет лицо в корявые ладони.
Присядет на делянке у костра.
Начнет припоминать и не припомнит.
А жизнь текла живицей с топора.
Ни слава, ни любовь и ни болезни
Не мучили сознание и плоть.
Он лес валили. Он хваткою железной
Медведя смог бы, встретив, побороть.
И вот сидит на пне. Но ты попробуй
Его из жизни выкорчевать — нет!
И думает. О чем? Нам, яснолобым —
Увы! — вовеки не уразуметь…
***
Ты была или снилась, Марина?.. —
Над Иркутском летит первый снег.
И в круженье его лебедином —
Твой приглушенный голос и смех.
Все, как есть принимали, любили,
Будто знали с тобой наперед:
Эту осень Восточной Сибири
Нам никто, никогда не вернет.
И над крышами улиц уснувших,
Над свинцовой ночной Ангарой,
Будто наши смятенные души,
Снег летит вперемешку с листвой…
***
Славен август последним теплом.
Лес богат молодыми грибами.
И стоит по утрам над садами
Дух медвяный, как чаша с вином.
Славен август последним теплом.
В небе аисты ходят кругами,
Обнимаются там с облаками, —
Ждет их путь под каленым дождем.
Как их встретит неведомый край?
Ну, а осень-то — не за горами.
В небе аисты ходят кругами.
Что же, лето, спасибо! Прощай…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Стать хотелось богаче,
Стать хотелось добрей.
Только вышло иначе —
Ни рублей, ни друзей.
Водка, горькая водка,
Смрад больничных палат.
И затравленным волком
Смотришь ты на закат.
Ничего не осталось,
Лишь болезнь и долги.
Что тебе помешало?!
Чем ты хуже других?..
ЛИРИЧЕСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
О НАРЯДЕ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
День рожденья. Двадцать лет. В наряде
Восседаю в штабе и курю.
Если б, скажем, в парке, на параде…
Но плевать! Судьбу благодарю
Лишь за то, что там, в степи, багрово
Расплескало утро свет зари,
И с помдежем, старшиной Холщевым,
Мы не по уставу говорим.
Я ему свои стихи читаю,
Он смеется: «Ну, скажи, солдат,
Будто вирши Боги сочиняют,
Словно это — наивысший дар…»
Говорит он: «Шел бы в офицеры,
Ты же парень вроде не дурак.
Голова — ну просто для карьеры,
Там, глядишь, уже и генерал!»
Нет, Холщев, я слишком сердобольный,
Быть военным не сулили мне Бог.
Но с гербом узорные погоны
Я тебе вручил бы, если б мог.
Ты герой! Да вот не вышел рангом,
Хоть из окруженья выходил.
Перед самым юным лейтенантом
Ты, поди, уже не командир.
Ну, а я привык не по уставу
Жить, от рангов и чинов устав:
Человеком быть — святое право,
Совесть — мой единственный устав!
В НОЧНОМ ЛЕСУ
Как от болезни, вдруг проснулся!
И бор дремавший покачнулся —
Поплыли сосны в небесах…
И постарел я на глазах.
— А как ты жил? — спросил себя я.
И ужаснулся, вспоминая.
А в небе сосны плыли, плыли…
Ах, как я жил…
А вы — как жили?..
***
Буду грустен, а может быть, весел
(Я давно не был весел. Давно).
Как в старинной задумчивой песне,
Побреду по дороге ночной.
И, до нитки последней промокнув,
Сам того не желая, прибьюсь
Под печально знакомые окна
И давнишней тоской подавлюсь.
Закурю у случайных прохожих,
Посмеюсь над собой и судьбой:
Вроде я и не глуп? Так чего же
Жизнь все шутит и шутит со мной?..
***
Я все прощу: обиду друга,
Любимой ложь и лесть врага.
Да минет ночь! Да стихнет вьюга!
Да пропадет печаль-тоска!..
Мой старый друг — моя отрада,
С тобой теряю я себя…
Любимой брошен. Как отрава —
Два слова в сердце: «Не судьба…»
…Светло в последней электричке.
Свистит пространство за окном.
Всё вроде правильно, логично,
Но — где же друг?
Темным-темно…
И — где любимая?..
На выход!
Пункт назначения. Пора!
И нету выбора и выгод.
Вокзал, скамейка. До утра.
А там: взахлеб — простор, свобода!
И ты опять, как в детстве, чист:
Друзья, любимая, работа.
И снова жизнь — как белый лист.
***
Он упал в траву, раскинув руки.
В стороне гудел вечерний шлях.
Комом к горлу подкатив, разлука
Растеклась по телу тяжкой мукой,
И печаль туманилась в глазах.
И сквозь сон он видел, как в проеме
В майский сад открытого окна
Хлопотала мам в отчем доме,
И текла, как молоко в подойник,
Ей в ладони ранняя луна…
— Поднимайся! — шелестели ветры.
— Торопись! — сигналили вдали.
И спускалась полночь незаметно,
Все вокруг залив туманным светом.
И сбивали звезды журавли.
Осмотрелся. Закурил. Шатаясь,
Шел, освободясь от сонных пут.
И, друг друга громко окликая,
В небе низком шла за стаей стая,
И с земным смешался Млечный Путь.
И, припав к случайному болотцу,
Долго пил и набирался сил.
Понял он: вот-вот заря прольется.
И пошел — навстречу утру, солнцу
Пусть бедовый, все же чей-то сын…
***
К нам кто-то этой ночью заходил,
Но в темноте неразличимы лица!
Стучатся в окна поздние дожди,
Им, как и мне, какую ночь не спится.
Я встал с постели, нервно закурил.
Мелькают мысли в голове, как спицы:
— Ну кто к нам этой ночью заходил?..
Я слышу голоса. Не различаю лица.
***
Гроза среди ночи разбудит.
К ребенку прижмешься, любя.
Ты в горе меня не забудешь.
Я в горе не вспомню тебя.
Судьба, точно буря, закрутит,
Удачей слепя и дразня!
Я в счастье тебя не забуду.
Ты в счастье не вспомнишь меня.
***
Пригород. Дачный поселок.
Смех осторожный жены.
Белый рождественский холод.
Как мы еще влюблены…
Верим ли в счастье? Не верим?
Ссоримся. Больно молчим.
Дуют балтийские ветры.
Что же мы в поле стоим?..
Низко дрожащие звезды.
Крик эликтричек вдали.
Позднее время. Не поздно:
Руки и сердце — любви!
…Тянется, тянется холод
Столько томительных лет…
Пригород. Дачный поселок.
Звездный негреющий свет.
***
Приснилось: Боже праведный, хоронят…
Меня хоронят, ну а я — живой!
Молчат в упряжке в черных шорах кони,
Молчит возница, с перепоя злой.
А я лежу. Ни встать, ни шелохнуться…
Ну подойди же кто-нибудь ко мне!
Глаза открыть бы, небу улыбнуться
И закричать, как в юности, весне!..
А я лежу. Одни… Как это дико,
Как страшно на последней из дорого!
Мне б только встать, узнать, чего так тихо?
Ведь я при жизни не был одинок?..
Везут меня. Мне щеки ветер студит,
Он пахнет прелью, хвоей и землей.
И — тишина. Такая, будто люди
Прощаются навеки с тишиной.
Все тишина. И только низко ворон
Так заскрипел, так заскрипел, подлец,
Что враз дохнуло в душу мраком черным
И понял я: конец пришел, конец.
Эх, встать бы мне, тряхнуть за грудь возницу:
Куда везешь? В уме ли ты, старик?
Но никого… И только низко-низко
Висит над полем черной птицы крик.
Вот и погост. Остановились. Точка.
Закрыли крышку. Молотки стучат.
…Проснулся — утро. Первый гром рокочем,
Скворцы от ливня прячутся, кричат…
***
Лебеди, вмерзшие в реку,
Рухнувший в воду паром.
Боже мой, здесь человеку
Надо ж рубить было дом…
Молча стоим, горожане,
Сытые счастьем своим.
В доме любили, рожали,
Да вот остался пустым…
Дети войны, ширпотреба,
Как мы смогли очерстветь?!
Лебеди с болью на небо
Смотрят — не могут взлететь.
***
На дальние огни ночных поселков,
На близкие огни далеких звезд
Уходим мы тропой, известной только
Глухим ветрам, слетающим с берез.
Уходим молча. Курим осторожно —
Сухой валежник и тайга, тайга…
И в жизни невозможное возможно:
Весной реке плевать на берега!
Я в жизни не был первой скрипкой в хоре,
Но истово пою, до хрипоты!
Да, я горяч, пусть даже в малом споре,
Но я всегда открыт — до простоты.
Друзья простят, что с ними ненадолго.
Их путь не прост, мой тоже путь не прост:
На дальние огни ночных поселков,
На близкие огни далеких звезд…
***
В. К.
Жизнь летела от вокзала до вокзала,
Жизнь тащилась от ларька и до ларька.
Слушай, друг, давай начнем сначала —
Это надо нам наверняка.
Словно дым в трубу, летело время,
По теченью слишком просто плыть.
Только в жизни главная проблема —
Это правильно и честно жить.
Жить, чтоб мать больная не боялась
Нам с дороги двери отворять.
Слушай, друг, давай начнем сначала —
Завтра будет поздно начинать…
***
Ф. Чечику
Слава Богу! — никому не должен.
Уезжаю… Опускаю флаг…
Для друзей — я верный друг все тот же.
Ну, а для врагов, конечно, враг.
Если напишу кому с дороги,
То тебе, моя больная мать.
Ты прости меня за все тревоги,
Ноя сердце не могу унять.
Жизнь свою в дороге подытожив,
Самому себе скажу я так:
— Слава Богу — никому не должен!
— Слава Богу — поднимаю флаг!
***
Задует ветер пепелище.
Забвения закружит снег.
А он все ходит,
что-то ищет,
Во что-то верит
Человек!
Из разных тетрадей (стихи 70-80-х ХХ ст.)
ПОЛЕССКАЯ БАЛЛАДА
У истока Припяти — озеро Любязь
Светлою подковой поперек реки.
Не с того ли так здесь ясноглазы люди,
Что чисты, как души, в селах родники?
Родина. Полесье. Чистая водица!
Гнездами буслиными коронован край.
Из реки родимой нам ли не напиться?!
Эх, браток, хлебнули так, что через край…
Начиналась Припять — Любешов да Любень,
А венчалась в устье страшно — ЧернобЫль.
Ни любви, ни горя, видно, не избудем —
Горькая славянская, да родная быль…
КОСТРЫ БРАТСТВА
Золотые клены.
Белые мосты.
От села до вёски —
ровно три версты.
Неразрывной лентой
Припяти-реки
Связаны навечно
мы, полешуки.
Воины славянских
доблестных князей
Из нее поили,
в бой идя,
коней.
Поднимались вместе
супротив врага,
Чтоб оков не знали
эти берега!
За голубоглазых
Лесей и Алён
Встанем,
если надо
под кумач знамен.
Мы вам — щири друзи.
Вы для нас — сябры!
Не погаснут братства
нашего костры!
***
Мой дед Феодосий Максимович
Не ведал чинов и наград.
Дубы вековые с осинами
Над скромной оградкой шумят.
Про то, как туманными веснами
За плугом ты шел бороздой.
И эта дорога незвездная —
До звезд самых дальних длиной.
Ногами твоими измерено
Жизнь-поле. И полем ты шел.
Светила кому-то Америка, —
Ты здесь свое счастье нашел.
А горе-нужда переборются:
В разруху, любви не тая,
Над пыльной замшелой околицей
Звенела гармошка твоя!
Ты прожил, как спел. И наградою —
На вечные веки живой, —
К земле наклонясь, за оградкою
Колосья поют над тобой.
***
Первая разлука — полуостров Крым.
Рынок. Дешевизна. И — голодный в дым!
Толкотня базара. Черная земля.
Юность — это точно: нету ни рубля.
Но зато открыто на ходу курю!
И уже за это жизнь благодарю.
Пробую. Торгуюсь. Дальше прохожу.
На околыш красный искоса гляжу.
Вновь торгуюсь — пробую. А базар шумит!
Не спешу — к обеду, знаю, буду сыт.
Подкатились с картами, юбками шуршат.
Что ж, гадайте, милые, — нету ни гроша!
Прикурить? Пожалуйста! — спичками богат.
Да-а, вина, конечно, я и сам бы рад…
К вечеру устану. Брошу толчею.
В привокзальном сквере высмотрю скамью.
Вспомню дом и маму — на закат взгляну.
И в обнимку с небом до утра усну.
Что там снилось-мнилось — ветром унесло.
А сбылось — не сбылось — на сердце легло.
Первая разлука — встреч пьянящий дым.
Степь, базары, море — полуостров Крым.
***
Вот и ушла, отвернулась.
Что-то сказала зло.
Жизнь, как пластинку, качнуло
И понесло, понесло…
Вслед не пошел, не окликнул,
Хоть бы словечко — вслед.
Крутит разлука пластинку —
Боже мой, — сбоя нет.
Крутит и крутит, и вертит,
Замкнутый черный круг!
По этой, по круговерти
Куда-то все пру и пру…
Но где же тот смех, тот голос,
Иглы удалой забег?!
До хрипа пластинка стерлась.
А чисто звучал запев…
***
Свет лунный по комнате бродит.
Любимая плачет во сне.
А лучшие годы проходят,
Как этот — за окнами — снег.
Все ждешь перемен. Не иначе.
Хоть жизнь, как слезинка, ясна.
С чего тогда милая плачет,
Ведь вечером пела она?..
***
Тот же тополь. И та же улица.
Тот же дом. И калитка та.
Отчего же ты, друг, сутулишься, —
В сердце боль и в душе маета?
Все пройдет. Навсегда позабудется.
Не забудутся только вовек
Этот тополь и эта вот улица,
И забывший тебя человек…
***
…и признаться, мне уже не страшно.
Страшно было это пережить:
Смотрит мама сдержанно и мрачно,
Батька, тот не хочет говорить…
Как солдат, забывший святость флага,
Вырвавшийся чудом из огня,
Вспомнив вдруг товарищей, присягу, —
Жизни не обрадовался я!..
Что такого? — Развелись и точка.
Разошлись — и нечего делить!
Переезды, передряги, теща…
Сыну как все это объяснить?..
Вырастет — похожий-непохожий —
Разве только в этом толк и суть?
Встретится случайно, как прохожий
И посмеешь, разве что, взглянуть…
Если что и нажил, — хворь да склоки,
Мчал по жизни, не жалея ног.
От судьбы отцовой, как от водки,
Боже упаси тебя, сынок…
***
Негодяй, а говорят: «Собака»…
Подлецу вослед глядят: «Прохвост»…
Но, друзья, задумайтесь, однако
И пускай простит нас
друг наш — пес.
Человек додумался до мата:
«В мать!» — ревет. И даже — «В бога мать!»…
Что ж тогда вам, братцы люди, свято,
Коль святыни стали осквернять?..
***
Ничему не удивлюсь,
Все приму — спасибо.
Счастьем больше не упьюсь,
А беду осилю.
Милые жена и мать
(Есть ли кто роднее?!),
Необъятное обнять,
Кажется, сумею.
Вот он, возраста предел:
Шляпу снял — Голгофа.
Что хотел — не все успел,
Да не все так плохо.
Что гадать? И что рядить?
Что глядеть на звезды?
Просто надо
просто жить,
Что не так-то просто…
***
Дорога. Поле. Крест высокий.
Холмы. Дубрава. Синева.
В деревьях — домик одинокий.
И рожь. Без края рожь. Литва.
И пенье птиц, и скрип колодца,
И на дворе гусей возня…
Хозяйки щедрость, щедрость солнца
Вскружили голову, пьяня.
И только щупальца антенны,
Черно торчащие в листве,
Напомнят вдруг о мире бренном:
Ракеты, космос… Страшный век!
У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ В ВИЛЬНЮСЕ
Осенний парк. Знакомый. Незнакомый.
Озябший дворник дышит тяжело.
И ты, какой-то тайною влекомый,
Идешь-идешь, пока вдруг лист кленовый
Не остудит разгоряченный лоб!..
И встанешь посреди сквозной аллеи,
Глаза поднимешь и поймаешь взгляд
Такой живой, родной до ослепленья!
Уютней сразу станет и теплее.
И не захочешь уходить назад.
ВИЛЬНЮС. КОНЕЦ 1987-го
Серый город. А снег синеватый.
Неожиданно рухнувший снег.
И проулок, кривой и горбытый,
Вдруг нырнувший в бурлящий проспект.
Магазины, витрины, толкучки…
И не верится: здесь по холмам
Мчал в пролетке взволнованный Пушкин,
Крепко Адам его обнимал!..
Бонапарта и Кайзера слава
Спотыкалась на этих камнях.
А в окрестных полях и дубравах
«Лайсве!» гордо кипело в устах.
И не здесь ли с бедой заскорузлой
Шли, сутулясь, в тревожный рассвет,
И летело вслед: — Кто?..
— Белорусы! —
Сердце Янки стучало в ответ.
Этот город — эпох перекресток
И славянства извечный причал.
Снег идет. И кончается осень.
И зима — как начало начал…
Лайсве — свобода (литовск.).
***
Льется по небосводу
Свет кровавый луны.
Утро Нового года.
Шли солдаты с войны.
Пехотинец-калека
Без руки и погон.
Утро нового века —
Восемнадцатый год.
Встретит мать — зарыдает,
Вспыхнет счастьем жена:
В стороне этой знают,
Что такое — война…
На просторах России
И в Полесье моем
Землю с кровью месила,
Жгла слезой и огнем.
Ничего, что безрукий,
Лишь бы вышел живой
Из такой заварухи —
Боже мой! — мировой…
С веток сыплется иней —
Белый вздох января.
Над смятенной Россией
Занималась заря.
***
Ольшаники. Болота торфяные.
Крик перелетных стай в дыму костров,
Как родины весенней позывные, —
И снова в жилах горячеет кровь.
Туда, туда, в хмель утренних туманов,
В разливы рек и в пробужденье чащ!
Припасть к курганам сердцем, будто раной —
Унять тревогу и забыть печаль…
А лед идет! По Мухавцу. По Пине.
По Припяти идет вчерашний лед…
И аист на знакомой луговине
Стартует с аистихою в полет.
И день встает, зарею осиянный.
И в поле трактор голос подает.
И в мире все рассветно-первозданно.
И жизнь,
как лед,
идет,
идет,
идет…
***
В тумане лодку потеряю.
Очнусь на душном берегу.
И, ничего не понимая,
Вдоль тихой речки побреду.
Я здесь родился. Здесь я вырос.
Из этой речки воду пил…
И не один здесь невод вытряс,
И не одну версту проплыл.
Ни рыбнадзор, ни дед небритый,
Ну хоть бы кто бы — на пути!..
Бреду без кепки, с толку сбитый,
А лодки все мне не найти.
Кричу отрывисто с откоса.
В ответ — ни крика, ни гу-гу.
Но вот на яликах матросы
Выходят строго на реку.
Идет буксир, как наважденье,
Ревет пронзительный гудок.
Но где же лодка?.. Нет терпенья!
И я, устав, под стог прилег.
И мне приснился странный невод,
В нем билась лодка. Лодка! Та!..
И я, босой, бегу по небу!..
И пустота… И пустота…
***
Который год. Который год.
Уходит вдаль по рекам лед.
И, словно белый пароход,
Душа моя за ним плывет.
Ах, ледоход… Ах, ледоход!..
Который год… Который год!..
Но он не вечен, этот лед —
Водою талой потечет.
Но вечен он, души полет —
Из года в год… Из года в год…
Плыви, плыви, мой пароход!
***
Когда нас нет, нас быстро забывают,
Совсем другими мысли заполняют,
А если же порой и вспоминают,
Как паузу в концерте, заполняют
О нас пустыми спорами досуг.
Все больше убеждаясь только в том,
Что нас легко и просто забывают,
Так, словно двери в доме забивают,
Навеки покидая этот дом.
И думают, что быт свой обновляют,
Лишь снова повторяя старый круг…
***
Избавь меня от похорон старух,
Избавь меня от свадеб всех твоих подруг,
От вечеров в кругу твоих друзей,
От лжи, что завтра будет веселей.
Избавь меня от вечной беготни,
Очередей, дешевой болтовни,
Избавь меня, прошу тебя, избавь.
И отпусти в объятия дубрав!
И отпусти меня в мои леса,
Под небеса, родные небеса.
Там каждый дуб — мой самый верный друг,
Там весь в цветах, как небо в звездах, луг.
Избавь меня от лжи своей, прошу тебя,
От слов заезженных «любовь», «судьба»
Избавь меня,
избавь меня,
избавь…
***
Отвыкаем от общих вагонов,
От попуток, случайных телег.
Это, в общем-то, братцы, резонно
В наш сверхбыстрый, сверхопытный век.
От лесов отвыкаем и речек,
От весеннего чувства земли.
О погоде болтаем при встрече,
А природу «средой» нарекли.
Все спешим. И друзей замечая,
Извиняемся: служба, семья…
И прекрасно же — да! — понимаем,
Что с друзьями — теряем себя.
Отвыкаем… Не это пугает:
Просто пробил нежданный тот час —
Это молодость нас покидает,
Это время уходит от нас…
У МОГИЛЫ ДРУГА
Памяти Лени Шахновича
Облака над кладбищем. Полдень голубой.
Неужели там лишь встретимся с тобой?..
Под землею… В небе… Это все — слова.
Здесь вовсю бушует майская трава!
Ну а там что?.. Что там?!
Кабы это знать,
Может, было б легче близких провожать.
Постою, подумаю в скорбной тишине,
Что там уготовано, бедокуру, мне?..
***
Что там — дубы за селом вырубают?!
Это поэт в темноте умирает…
Что там — листва средь весны опадает?!
Это поэт в тишине умирает…
Что там — пшеница в полях полыхает?!
Это поэт в духоте умирает…
Что там — война взорвалась мировая?!
Это поэт, жизнь любя, умирает…
Курим. Молчим. Губы в кровь искусали.
Вместе с друзьями и мы умирали.
Снова дубы небосвод поднимают;
Листья, что птицы, под небо взлетают;
В поле колосья, как лира, играют;
Люди живут, в Мире мир утверждая!
Люди живут. И поэт вырастает!..
***
А я любил позировать для фото:
— Внимание!
Пусть птичка не летит,
Но завтра на тебя, не на кого-то
Девчонка заворожено глядит…
Задира, сбита кепка на затылок.
В зубах окурок,
весел и смешон,
Я помню, как меня заворожило
Фотографа-мальчишки:
— Хоро-шо-о!..
Все хорошо. Да вот отцу попало
Мое лихое фото в тот же день.
И сам не знаю, почему не взял он
Со спины стула старый свой ремень?
Закашлявшись. Помял он папиросу:
— Тут не геройство, хлопец, а беда…
И так сказал он это горько-просто,
Что расхотел курить я навсегда.
***
Адрес Весны…
Его в том марте
Чертило солнце
первыми проталинами
На белой странице
твоей улицы;
Его писали
Розово-белые
от майского цвета ветки
По стеклу твоего окна;
Два года
Я писал его
на солдатских конвертах
В письмах к тебе…
Но без меня отцвели,
Душистой порошей
выбелив твой подоконник,
Яблони старого сада…
И напрасно
прямо с поезда
Я побежал к тебе:
Было уже лето.
…Самыми светлыми
воспоминаниями
Вписан он в мою память,
В мое сердце,
Адрес Весны…
ДРУГ ДЕТСТВА
— Не грусти. До свиданья, старик! —
И сейчас же, огромный, усталый,
Он пошел через парк напрямик,
Через лужи и морось — к вокзалу.
Лишь махнул, обернувшись, рукой.
Значит: нет, не напишет с дороги.
Коль уехал — с собой все тревоги,
Все печали и боли — с собой!
Сядет в поезд. Спокойно уснет.
Ни поклажи, ни сверточка даже!..
У других — и сберкнижки, и дачи,
У него — свой особенный счет.
Кто-то высмеет тайно вослед,
Кто-то зависть улыбкой прикроет:
Его знают великие стройки,
Его помнит целинная степь.
***
Дождями захлебнулось лето,
Рыдают стаи по ночам:
Уносят птицы на край света
И радость нашу, и печаль.
И вновь от пристани далеко
Текут прощальные гудки.
И только ярче светят окна —
Надежды нашей маяки.
***
Ох, извечная эта сумятица…
Осень, лето или зима, —
Что-то в жизни моей все не ладится,
Хоть кричи, хоть сойди с ума!..
Говорят мне: «Влюбился бы, что ли ты?..»
Ну, а толку? — Влюблялся не раз.
Было время — летал соколиком,
А сейчас бы — воробышком рад.
Надоело вздыхать и плакаться.
Да и плакать-то не по себе…
Эх ты, молодость, жизни растратчица!
Чем платить мне за буйство теперь?..
СЕРДЦЕ
Боль прошла. Утихла понемногу.
Потрепавши, отпустила сердце боль.
И ему опять давай тревогу.
Снова подавай ему любовь.
Общие вагоны и попутки,
Гул турбин и мерный скрип телег.
И во что тебя только не впутывал,
В полымя бросал, на лед и снег…
Битое, в рубцах и грубых шрамах,
Ты куда несешься второпях,
Ведь стучит такое же у мамы,
Да еще с тревогой за тебя?..
***
Снег метет. Колотит вьюга в рамы.
Бьется белый пламень холодов.
На таежной станции Тушама
Перекличка встречных поездов.
Ритма жизни этой не нарушу.
Стукну дверью: стужа, ветер, снег
За моей спиной огни потушат,
Заметет поземка грубый след.
***
Всю ночь мело… Пуржило. Завывало.
Из край в край метало жгучий снег.
Надвинув шапку, в сторону вокзала,
Ссутулившись, тащился человек.
Портфель. Клюка. Один, без провожатых.
Ботинки и помятое пальто.
И там, на том конце, на снег примятый
Под вечер ступит — нет, не ждет никто.
В толпе пройдет по улице горбатой.
Окраина. Пустой, холодный дом.
И дверь, что кошка, взвизгнет виновато,
Отброшенная в сторону пинком…
***
За мною, злясь, кричали двери:
Я уходил! В туман и ночь.
В меня — увы — никто не верил,
Считали: нечем мне помочь.
На стыках рельсы прогибались.
Мелькали рощи и мосты.
И где-то в прошлом оставались:
Дом, школа, юность и мечты.
Я уезжал. Куда? Не знаю.
Да я и не стремился знать.
Летела молодость по краю
И было некогда мечтать.
Я землю рыл. В тайгу врубался.
Долбил ночами мерзлоту.
Я падал в снег. На мат срывался.
Но свято верил — в чистоту!
Так почему кричали двери,
Мол, здесь ты лишний, уходи?!
Я верю вам! И вы поверьте!
Мне с вами, люди, по пути.
ПОСТФАКТУМ ПЕРЕСТРОЙКИ
Я — пессимист.
Желчный и безнадежный.
И таким
Сделала меня жизнь —
Меня предавали любимые
И те, кого я называл друзьями…
Я — пессимист.
Потому, видимо,
Никогда не пойму
Людей с пылающими глазами —
Оптимистов,
Готовых сплясать
На крышке собственного гроба…
ПОСТСКРИПТУМ 7 ЯНВАРЯ 1989-го
Переведи меня через майдан…
…А поля не было, где кончился майдан.
Виталий Коротич
Переведи меня, Виталий,
Через майдан, где лесть и ложь,
Туда, в поля, где птичьи дали,
Где бьет волною в небо рожь.
Туда, где летом зори вишен
Горят над степью день-деньской;
Где пульс трагедии — ой! — слышен
На вене Припяти больной.
Туда, где бури пашут пляжи,
Где горы падают, туда,
Туда, где боль и радость наши,
Где горе наше и беда…
Туда, где реки выпрямляли,
Где лес и нива просят пить,
И где кресты с церквей срывали,
Чтоб избы наглухо забить.
Туда, туда веди, Виталий,
Где мы спокойно забывали,
А может, просто — предавали
Отцов, Отечество, язык…
Веди. И сам иди, Виталий,
Где поле кончилось — тупик.
***
Я начинал все заново. И снова
Я голубей гонял по чердакам,
Ломал тайком, босой, белоголовый,
В чужих садах сирень по вечерам.
Я начинал все заново. Мальчишка
В фуфайке не по возрасту большой
Сжимал в кармане пропускную книжку,
Волнуясь, у фабричной проходной.
Я начинал все заново. И поезд
Меня из детства быстро уносил,
Смеялся я, конфеты ел, а после
Махать лопатой не хватало сил.
Но я взрослел. И становились тверже
Ладони рук моих от черенка.
И пусть прошел уже немало, все же
Дорога, как и прежде, нелегка.
***
Жизнь прошла в расставанье с порогом.
Нынче многого горестно жаль.
— Поверни меня, слышишь, дорога,
Я вернусь в свою первую даль.
Под окошком за тихой калиткой,
На скамье у тесовых ворот,
Где и в будни под пышной калиной
Собирался окрестный народ.
Шутки, смех, прибаутки… И чарка
Золотилась до звонкого дна!..
И не пьяной была, не случайной
Доброта, будто все тут — родня.
Светлой песней будили округу —
Пережили войну, голодуху…
Как давно это было, дорога…
Но спешишь ты за ветром вперед —
От весны, от любви, от порога,
Где остался тот славный народ…
***
Леониду Кривецкому
Господи! Дай мне силы
Молча презреть подлеца,
Жить и не прятать лица,
Господи, дай мне силы.
Господи! Дай мне силы
Голод и холод стерпеть,
Горем разбитому, петь,
Господи, дай мне силы.
Господи! Дай мне силы
Нищего не обойти,
Не встать на чужом пути,
Господи, дай мне силы.
Господи! Дай мне силы
Алчных простить и понять,
Страждущим боли унять,
Господи, дай мне силы.
Господи! Дай мне силы
Зверя в себе убить,
Не растранжирить любви,
Господи, дай мне силы.
Господи! Дай мне силы
Встать над бедой и тщетой,
В счастье остаться собой,
Господи, дай мне силы…
СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
(Питер-93)
В этот город я еще приеду,
Обниму Фонтанку и Неву.
Этот город шел за мной по следу,
Ну, а я вперед спешил — к нему.
Не заметил, просвистело время,
И желанной встрече сам не рад,
Я иду по Невскому, не веря,
Что уж ты теперь не Ленинград.
Что давно и я не тот, крылатый,
Да и ты какой-то уж не тот,
И мосты твои, прости, горбаты,
И перемудрил с конями Клодт, —
Им бы вскачь, иль через реку вброд!..
Ну, а мимо — всё народ, народ…
Как же он сейчас похож на сброд…
Ни на что давно не претендуя,
Отмахав по жизни налегке,
Я уже ищу не храм — пивную
И любуюсь мусором в реке…
Боже мой, какими же мы стали,
Вечный город, мимолетный я?..
В сумрачном, замызганном вокзале
Бомжем занята моя скамья.
Постою у входа виновато,
А за что? Прости нас, Бог, прости,
И уеду в сторону заката —
Смоют ли наш грех твои дожди?..
***
Ты для меня, как ночью плач в подушку,
Как пенье одинокого в лесу!..
Поэзия,
Найди кого получше,
Я этого, наверно, не снесу…
***
— Что вынес ты из тысячи дорого?
— Десяток встреч да столько ж светлых строк.
— А что, другие просто растерял?
— Нет, я значенья им не придавал.
— Уж больно скучно и легко ты жил?
— Да, ничего, увы, не совершил.
— И вот пришел пустым на перевал?
— Зато друзей в пути не предавал.
— А с перевала, как и с чем, пойдешь?
— Пойду, как в мае полем щедрый дождь.
— Но вот зачем, куда ты всё спешишь?!
— На праздник вашей и своей души…
***
«Белые мосты» 2004
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Я шел на голос завтрашней печали
По следу отболевших бед и ран.
Меня в вокзальных толпах узнавали —
Краюху подвигали и стакан.
Гремели двери, лязгали колеса.
Я уезжал, ни слова не сказав.
Дымилась даль от ветра и мороза,
От слез мутнели небо и глаза.
Я забывал о матери и доме,
Я родину в лицо не узнавал…
От пыли задыхаясь, в суходоле
Качался шлях и в звездах пропадал.
Тот самый шлях, от серой пыли млечный,
Что наши души с небом заручил.
И, обрекая нас на поиск вечный,
Единственно — тревогой — наделил.
СВЕТЛАЯ СЕДМИЦА
После зимних холодов и житейских неурядиц
Вдруг окликнет древний Гдов — это ли тебе не радость?
Светом дивным озарюсь, засмеюсь тщете вчерашней,
Чаю выпью, помолюсь — не такой уж я пропащий…
Здравствуй, Русь! Господень лик на твою глядит обитель.
Свете дивный, — поклонюсь, — вот и я тебя увидел.
Что божба да ворожба, что заклятья да проклятья, —
Вот он свет — твоя судьба! Как легко в его объятьях!..
Здравствуй, женщина! С тобой нам идти еще по свету.
Жизнь моя, моя любовь и твоим сияют светом.
Столько света!.. На земле. Я люблю, люблю вас, люди!..
Столько света на земле — о конце своем забудешь…
***
Упадешь в пути далеком — Припять
Зарябит в испуганных глазах.
Поднесут воды — не сможешь выпить.
В кружку сухо скатится слеза.
И глазами шаря в небе слепо,
Задыхаясь на краю полей,
Ты увидишь ясно напоследок,
Что и не заметил на земле.
Лето. Полдень. Пина. Струмень. Припять.
Тихий городок у тихих рек.
Если бы из них водицы выпить,
Может быть, и встал бы, и окреп…
Но пылит чужих просторов ветер,
Оседая зноем в волосах.
И, как слезы на припухших веках,
Реки детства замерли в глазах.
НА РОДИНЕ
Алесю Кожедубу
— …они поредели, родные леса.
— Но все же сияет на листьях роса!
…а может быть, лешего это слеза?
— …река обмелела, и озера нет.
— Но все же высок над болотом рассвет!
…ну, ладно, русалки, — лягушки где след?
— …деревня была тут, в ней батька мой рос.
— Но все же, смотри, сохранился погост!
…и ветер ли, память — за мной в полный рост?
Пошел прогуляться, да что-то не рад.
Ну, вот так прогулку устроил мне брат!
А может быть, просто с душою разлад?..
Но я-то, но я-то… И я виноват!
***
«Подстил твой и крыша — полынь да репей,
А дальше-то, братец, и прыгать не смей…»
Но знал я, что есть поцветистей поля,
Грудастее девки, жирнее земля;
И крепче вино, и свирепей рассол, —
Я счастье искал — я его не нашел…
А водка несла, хоть был гол как сокол:
— Держите! — И в бабий валился подол.
Но вьюга стихала — тоска, хоть убей! —
Во мне просыпались полынь да репей.
И поле гудело, дул ветер с реки,
И мать убирала слезу со щеки…
И сами всплывали отцовы слова:
«За морем ноги — в дому голова…»
БЕЛАЯ РОЩА
Светлые ночи и черные дни.
Белая роща, молю: схорони
Сердце мое под осенним листом,
Чтобы однажды воскреснуть потом.
Легкою пташкой вспорхнуть над землей
И приземлиться в сторонке родной,
Где под железным тяжелым крестом
Батькино сердце сокрыто пластом.
Белую песню ему пропою,
Хоть не до песен в родимом краю.
Что он-то видел!.. Лишь черные дни, —
Кровь, трудодни да пожарищ огни…
Белая роща — Отчизны печаль.
Сердце устало мечтать по ночам.
Что-то там будет? Что ждет впереди?!
Белая, роща, ты только свети!
Ну, а пока что — лишь черные дни.
Все проходило. Пройдут ли они?..
ПРОЩАНИЕ БЕЛОРУСА С КРЕМЛЕМ
Москва. Красная площадь. 199… год
Шапку снял: спасибо, перестройка,
Стал, что шавка, дерганым и злым,
Все стерпел бы, Милостивый, только
Осени сей плац перстом своим;
Камень сей и каменные души
За стеной, стенающей от лжи…
Храм твой попран, осквернен, порушен,
Но еще хранят Свет рубежи.
Вдалеке от родины и дома
Твой солдат, я здесь уже — чужой?
Это чувство мне давно знакомо,
А теперь добавилось — изгой.
Все пойму и все приму отныне,
Только с этим нет, не примирюсь.
Кто там встал?! Се — русская святыня,
Дай на храм спокойно помолюсь.
И СНИЛОСЬ МНЕ…
И снилось мне: взошел на раздорожье,
Хлеба несжатые заносит снег…
Тьма позади сгущается тревожно,
А впереди — тревожно всходит свет.
Что там за свет — сквозь снег — во тьме кромешной?
Я дом оставил, Русь… За далью зим
Пришел. Стою на пепелище, грешный,
Куда теперь?! — Разграблен Третий Рим…
***
Под шум листопада, под всхлипы дождя,
Очнусь и опомнюсь — живу, уходя.
И вечно на кромке, у самых дверей —
Я тот, с кем на свете всего тяжелей.
Побитый, отпетый, пропитый до тла!..
Спасибо, Отчизна, хоть ты берегла.
Ни боли. Ни страха. Ни горьких обид.
Отвергнутый зло, научился любить.
Я верил: придут они, день тот и ночь.
И высшей наградою стала мне дочь.
Над пыльной, над вьюжной дорогой моей
Не меркнет сияние милых очей…
А там, за дождями, за палой листвой?
Не кто-то другой там. Там я, но другой.
Мне дорог и он. Я его не корю.
И жизни «спасибо» за всё говорю.
И даже за то, что за дальней чертой
Не станет такого, хоть стал я другой.
***
Свет зажгу, оставлю дверь открытой:
Сколько их, пропащих, на земле?..
Я и сам пришел испитый, битый,
С думой о прощеньи, о тепле.
Хлеб нарежет, вскипятит водицу,
И посмотрит — как с иконы — мать.
Помолясь, присядет под божницу
Плакать, улыбаться и вздыхать.
Отчий дом, бедой и горем крытый,
Ни за что не оброню упрек,
Дверь твоя всегда была открытой,
Потому я был не одинок.
Потому легка была дорога
И, по сути, — жизнь не тяжела.
И пока жива мать — слава Богу! —
Хватит мне и хлеба, и тепла.
***
Снова пришел я на берег твой, Припять.
Горьким туманом допьяну упьюсь.
Родины боли — как водки — не выпить.
Тень на лице твоем, Белая Русь.
Спился бы, Родина! Только бы выпить,
Боль твою выпить до белого дна!
Плачут славянки — не высохнет Припять,
Чистые слезы, а речка черна…
Родина — дух чабреца и бензина,
Ленты каналов… Болото, ау-у!..
Боже мой, аист! Худющий. В низине.
Все же вернулся?.. И я, брат, живу…
Бульбой и хлебом, да утренним светом
Кто же хотел этот край обделить?!
Вот и мой город под выжженным небом
С прядью зеленой каштанов и лип.
Кроме самих, нас никто не обделит.
Что же случилось — живем, как враги?
Кто мне на это, Отчизна, ответит?
Город молчит. Может, ветер с реки?
Может быть, аист, тот самый, худющий?
Он без конвоя вернулся сюда.
Может, в деревне колодец скрипучий,
Где поржавела на донце вода?..
Знаю, ответа пока не услышу.
Сердце утешу: живуч мой народ.
Дальше пойду. За излукой увижу:
Белый, как сказка, плывет пароход.
Горше родимой — полыни не сыщешь.
Слаще беды, чем любовь, не узнать.
Родина — сад мой, мое пепелище.
Здесь расцветал я. И здесь мне сгорать.
БАРАНОВИЧИ
За насыпью дворы — снега по пояс,
И тает день, поземкою звеня.
Здесь где-то хоронился царский поезд,
Здесь вытрезвитель привечал меня.
Барановичи — Родины предбанник,
Вон после Бреста стряхивает пыль
Европа, развалясь на чемодане,
При этом ловко пряча свою гниль…
А снег метет! Он, глядя на ночь, черный.
И кажутся горбатыми дома.
И поезд из Парижа расфранченный
Встречает грубо местная зима.
А мне-то что?.. Последний рваный пропит.
Вагон рабочий, выручай, браток!
Нам, как похмелья, не видать Европы —
Ну, хоть бы пива кислого глоток!..
Барановичи — вечный перекресток,
Судьбы моей немыслимый зигзаг…
Ну, где еще, скажи мне, так вот просто
Мы можем бездне заглянуть в глаза?..
ВЕТЕР
Вдруг ветер поймаю! И выброшу,
И сплюну, ругаясь черно.
Казалось, богатым я вырасту —
В карманах от ветра тесно…
Дорога печальная Родины,
Куда ты меня привела?..
Глаза поднимаю — уродины:
Червонец на месте чела.
А сам-то ты лучше? Вот именно.
На брата пеняй, на жену —
Всё по миру бросил, до имени,
И богом избрал сатану.
Ах, улица города шумного,
Знакомый, с буфетом тупик,
Ну что же, не приняли юного —
Теперь-то иду напрямик!
Я слыл непутевым, отчаянным,
От жен уходил и детей,
Мол, что мне?! Да вот же нечаянно —
Церквушка.
И стал у дверей…
МОСКВА, МИМО ПУШКИНА
Здесь русский дух…
А. Пушкин
Сатанинский грай подземных переходов,
Ледяное наважденье скользких стен,
Словно реку переходишь вброд без брода
Перед бурей на неведомой версте.
Боже мой, куда зашли же мы, столица,
В эту яму кто загнал нас без кнута?!
Здесь не то что похмелиться и забыться —
Удавиться не дадут за просто так!..
Красный свет по Красной площади кроваво
Растекается к подножью Ильича.
— Здравствуй, Кремль!
Оплот Отечества и слава?
Скоро, скоро разнесут — до кирпича.
И давно уже от духа здесь — ни духу,
Только так, расхожей нечисти душок:
О России в Белокаменной — ни слуху,
И сверлит слух пьяной нищенки басок.
Не к лицу тебе, столице белолицей,
Этот пьяный несусветный балаган,
Где Егорий твой с копьем и плащаницей? —
Расходился — не унимешь — хулиган.
Эх, Егорий, на Руси родимой горе,
Вопль — ни Бога, ни пророка не слыхать.
То ли водки, то ли слез клокочет море,
Всё в таком разоре — спасу не видать.
Ну, а ты, Поэт, чего так смотришь скорбно,
Перед кем склонил главу и шляпу снял,
А не ты ли возносился непокорно? —
Вон уж — лезет ростовщик на пьедестал.
Мать честная, мать-Отчизна, где же выход,
И конец сему концу, в конце концов?!
Ох, ты, яма переходная «вход-выход» —
В голове гудит Садовое кольцо…
Мать честная, матерь-Родина родная,
Не оставь, не кинь мя грешного, приди ж!
Позови! Кивни! В любой толпе узнаю!..
…А не ты ли там, нагая, голосишь?..
20 сентября 1993 г.
***
…и ушел, не понят и не принят,
А любил — аж прогорел дотла!
Вытряхнуть бы душу, да не вынуть —
Тяжела… Неужто там — зола?..
За душой — ни денег, ни угла…
Ни рубля в кармане! Боже правый,
Не оставь бродягу на углу…
Жил по сердцу, но без общих правил —
Ни хвалу не принял, ни хулу.
Отгорел — слепой — иду во мглу…
***
Юрию Савченко
На скамейке за полночь сижу —
Первые итоги подвожу.
Ни семьи, ни дома, ни друзей…
Выпил бы — не станет веселей.
Сам себе судья и прокурор,
Выношу суровый приговор.
Много пил, чудил и колесил,
Жил как жил — поблажки не просил.
В драку лез, в чужую лез постель,
Словно двери, душу рвал с петель.
И — один… Как на издохе зверь —
Сам себе не в радость я теперь.
Посмеялся б — не до куражу —
Первые итоги подвожу…
Вот подсел подельник — что гроза,
Змей зеленый, красные глаза.
Ну и шельма, беспощадный зверь!
Жены, дети… Где они теперь?!
Крутит задом баба (не слаба!),
Это — моя глупая судьба.
Нету сил, опять за ней бегу,
Оторваться, братцы, не могу.
Не могу, хоть знаю, видит Бог, —
Ох, печален, горек мой итог…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я поверю в чудо, я послушным буду,
Милая, прошло все, позабудь скорей.
Я в Христа поверю, в Магомета, в Будду.
Я пройду по небу и по дну морей.
В сердце моем глупом расцветали розы,
Душу выстилали чистые снега…
Что ж не отодрать мне тело от коросты,
Что же мысли где-то ниже каблука?
Вот тебе букет мой — вырывай из сердца
Розы, розы, розы — с мясом вырывай!
Пусть не ты сажала, но куда мне деться,
В гроб живому?! Что же — крышку забивай!..
Никому не верю — я родился зверем,
Сдуру стукну дверью! И пойду, пойду…
Голые деревья, фонари, и в сквере
На скамейке мокрой лягу-упаду.
Вот тебе и чудо. Сам ты, брат, паскуда,
Без надежды, веры, даже без креста.
Что там Магометы? Что твердишь про Будду?
Не такие разве предали Христа?..
Помнишь, перед строем целовал ты Знамя? —
Как дрожало сердце, кругом шла земля.
Милые, родные, да я с вами, с вами!..
Где моя отчизна?! Где моя семья?..
Мокрая скамейка. Голые деревья.
Фонари слепые. И слепая ночь.
Нет, я все ж надеюсь! И люблю! И верю!
Потому сегодня и ушел я прочь.
***
Вокзал. Незнакомый и мрачный.
И морок — когда же рассвет?!
Угрюмый поселок барачный.
Я не был здесь тысячу лет!
Да лучше б и не быть!.. Какая,
Какая беда занесла
Сюда, где речонка былая
Напомнит обломком весла,
Мол, были и годы покруче,
И знали мы всякий народ…
А нынче — лодчонка на круче,
Кружком ее — люди ли, сброд?
Орут, что-то истово делят,
Ну как же — закуску и спирт.
Уехать! Скорей! В самом деле,
Пока память давняя спит…
ПОПЫТКА АВТОПОРТРЕТА
(на пятом десятке)
Отцежу печаль души корявую
И спросонья влезу в сапоги.
Гой ты, дурь, подстегнутая славою,
Мне с тобою нынче не с руки.
Не с руки — не с той ноги поднялся я,
Не с руки — до ручки довела.
Молодость? И с нею распрощался я —
Отстираю душу добела…
Наизнанку выверну, продажную:
Э-хе-хе, да что же я творил?..
Вся она, как выдублена сажею,
Парил-драил — так и не отмыл.
Ну так что ж, браток, крути-сворачивай,
Никуда не денешься — живи.
С этакой измызганной, растраченной,
В ссадинах, блевотине, крови?..
С этакой измызганной, растраченной.
И давай зубами не скрипи,
А, какая есть, крути-сворачивай,
Тут, брат, не продать и не купить…
Глупая головушка, тщеславная,
Под глазами темные круги,
Руки задубелые, корявые,
Борода, фуфайка, сапоги…
***
Детство. Я отстал от мамы
И — бегу! А следом — страх.
Ободрался, ухнул в яму —
Привкус крови на губах…
Юность. Хмель ночных свиданий.
Что за тени на углах?
Пальцы шарят нож в кармане —
Привкус крови на губах…
Зрелость. Друг ушел с любимой,
Позвала тебя труба,
Спишь в обнимку с карабином —
Привкус крови на губах…
Стала женщина — женою.
Нелюбимой. Что ж, судьба.
Дверь закрыла за тобою —
Привкус крови на губах…
Но легка моя дорога —
Отряхну лишь пыль с горба!
Всех пожитков — боль, тревога —
Привкус крови на губах…
***
Приходил, а дверь не открывали.
Уходил — вздыхали тяжко вслед.
Только рельсы на мостах стонали
Да метался полуночный свет…
Где теперь ты, брат мой непутевый,
Друг сердечный, вечный рядовой,
Вон уж день зарей сияет новой —
Над твоей взошел он головой?..
Ах, как били нас!.. И как любили!..
Сколько женщин не сомкнули глаз…
Не от нас они детей родили,
Да и вряд ли вспоминают нас.
Шли по жизни — море по колено,
Горе — горше б не было беды.
Ну, а в жизни бренно все и тленно,
Слишком больно падать с высоты.
Но в бессилье подломили крылья —
Бьется странный полуночный свет.
Приходили — двери не открыли,
А ушли — и потерялся след.
ИСХОД
П. К.
Серый свет одиночества. Полночь.
Городская слепая звезда.
Ничего, даже жизни не помню.
Не спешу — так давно опоздал.
Засвистеть от тоски и напиться?
Завалится в кусты за ларьком?!
Ходит важно с дубинкой столица,
Надурняк зарядясь коньяком.
Эх ты, шапка с орлом забубенным,
С грязной лычкою мятый погон,
Негодяй и прохвост откровенный,
Не сломаешь меня, дурогон!
Ничего-то не зная о жизни,
Что всё тычешь дубинкой в бока?
Разменяли державу-Отчизну
Три таких же, как ты, мудака…
Я уеду, уеду, довольно, —
Нахлебался, воротит нутро, —
Добровольно, мне, вольному, воля,
Вот откроется только метро.
А пока отойди, не мешайся
Ну страна, как начальник — дурак!
Отступил — взвыла драная шавка,
Развели тут б… да собак.
Чахнет свет, разливаясь по жилам,
Никуда неохота идти…
Жил ли?.. Жив ли?.. Отжил ли?..
Боже милостивый, прости.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Дверь открыл —
во все концы дорога!
Лишь поправил шапку, выходя.
Март. И лед гремит по водостокам,
В зеленя слетясь, грачи галдят…
Ты куда?..
И златочубый жнивень
Выметал — из края в край — стога.
«Эко разгулялся нынче ливень…»
«Ну да что, брат, осень — хмарь да мга…»
Ты придешь?..
И дверь стучит во мраке,
Снег сечет, сметаясь на крыльце.
«Что-то нынче плакали собаки…»
«Это, брат, на том, чужом конце…»
Что за весь?..
Ни голоса, ни лая…
День ли, ночь?
Но этот дом узнал он!
Отворяй!..
И рухнули ворота,
Ни замка, ни двери — заходи!
Дом стоит — во все концы дорога.
Не войти, не отыскать пути…
***
И нет зимы. Прошла — как не бывала.
Весна, весна! И солнце по утрам!..
И жизнь опять — как будто бы сначала!
И все цветы, улыбки, песни — нам.
Весна, весна!.. Кому какое дело,
Кто там поет? Поет — и все равно!
И женщина, жена, помолодела —
Из солнца вся, — стоит, глядит в окно.
Весна, весна… И женщина, и песня,
И луч в окне, и солнце за окном,
И мир, и свет — они опять воскресли,
И потому еще мы — поживем!
Ведь этот свет — в глазах и в наших жилах,
И наши души — это тоже свет!..
И смотришь ты с улыбкой светлой, милой,
Распахивая окна мне в ответ.
***
Тихо на улице нашей,
Тихо и в доме моем.
Думу нелегкую пашем
В сердце избитом своем.
Мать — как она постарела!..
Да уж немолод и я…
Вечное русское дело —
Выведать суть бытия.
Вывернут душу — до донца!
И ничего не понять…
Скрипнет журавль у колодца,
Вскрикнет — куда улетать?
Что же мне тут не сидится?
Сколько ж бежать мне да ждать?!
Эх, деревянная птица,
Нам бы с тобой — полетать…
***
Бывает такое, бывает —
Старинный мой друг запивает
И с болью в душе запевает
О том, что его забывают.
Бывает такое, бывает…
Затянет, а я подпеваю,
В стаканы вино наливаю.
А мать головою качает,
В слезах вся, хоть нас понимает.
Затянет, а я подпеваю…
Где друг мой печальный, я знаю.
И вот уже — сам запиваю
С того, что там червь проживает
И вряд ли ему подпевает.
Где друг мой печальный, я знаю…
А я все живу-поживаю,
В стаканы вино наливаю,
И мать, вся в слезах, мне кивает,
И друга судьбу вспоминает.
А я все живу-поживаю…
А я все живу-попиваю…
***
Умывалась женщина в лесу,
Над ручьем, до пояса нагая.
И заря струилась по лицу,
Меж грудей в лесной ручей стекая.
День вставал, огромный, словно лес,
Лес, что голосами наполнялся.
И, звеня, летел в простор небес,
И на землю снова возвращался.
К женщине, глядевшейся в ручей —
Как улыбка на лице сияла!
И потом, сверкая меж грудей,
В воду родниковую сбегала.
И казалось, не было беды,
И вовек уже не будет горя,
Лишь испей немного той воды —
Чистоты рассветной и простора.
Умывалась женщина в лесу,
Над ручьем, до пояса нагая.
И текла улыбка по лицу, —
Не она ли солнце зажигала?..
***
Лесостепь. По горизонту — горы.
Кедрача глухой, знобящий бред.
Мы вдвоем. И нам беда — не горе,
Да к тому же близко окон свет.
Тянет дымом, ах, как тянет дымом,
Пахнет человеческим жильем.
В этой жизни, горькой и любимой,
Слава Богу, не одни живем!
Нас напоят молоком и чаем,
Ради нас затопят в доме печь,
Искренне друзьями величают,
Предлагают на кровати лечь.
Ну, а мы постелемся у печки —
В изголовье на двоих седло.
Эх, Марина, друг ты мой сердечный,
Что ни говори, нам повезло!
Как нам спится, как нам снится
Светлая байкальская волна,
И в тумане розовая птица,
«Счастье» называется она.
Встанешь первой и прильнешь к оконцу:
Боже! — там, в светающей дали,
Над болотцем, в алом нимбе солнца,
Радостно танцуют журавли…
ВРЕМЯ ТЕРНОВНИКА
Зарядило с утра! С подоконника
Тихо капают слезы дождя.
Не горюй — это время терновника,
Соберем урожай погодя.
Погодя, перед первой порошею,
А пока — всё дожди и дожди…
Не горюй, не печалься, хорошая,
Лучше в печке огонь разведи.
Это время терновника. Ягода
Вон уж светится, жжет, словно боль.
Знай, — к беде бы готовились загодя,
Да беда ли, родная, — любовь?..
Дай-ка плечи теплее укутаю.
Это — слезы. А были — дожди.
Я люблю и тебя, и тоску твою.
Ты пореже в окошко гляди.
Это осень. И время терновника.
Эта горечь — с горчинкою чай.
К окнам тянутся гроздья шиповника —
Мы еще соберем урожай!..
ПОКАЯНИЕ
У ног блудницы плачу и рыдаю,
Неужто же всему виной — вино?
Она молчит, растерянно кивая,
Она, которой, вроде, все равно.
Что бросило в объятья нас друг другу,
Похмелья горечь, лютая тоска?..
Как музыку ее, я слышу вьюгу, —
Гудит, как море, зимняя тайга.
Я знаю: это прихоть, блажь, гордыня.
Она в окошко смотрит, не дыша.
Там снег и снег, там мертвая пустыня,
Как ночь, темна, молчит ее душа.
Все кончилось: нет ни вина, ни хлеба.
Все кончено — ни страсти, ни любви.
И только ночь. И тьма. И тяжесть неба.
И холод, холод… В доме и в крови.
И на земле зима. Зима и холод.
И жизнь не жизнь — без Бога, без тепла.
Я молод был, я был бездумно молод.
Я все забыл. Я не забыл тебя.
Распутную. Беспутную. И все же —
Навеки боль, и память, и укор…
Я до сих пор стою на раздорожье.
Не плачу. Но все тот же. До сих пор.
***
У голубы глаза голубые,
Вороненые брови вразлет.
И к ногам ей летят мостовые,
И она — что голубки полет!
Да и выдалось утро на славу.
Что слова — вот бы вместе пойти…
И не важно — хоть слева, хоть справа,
Лишь бы только — навек по пути.
Распусти-ка свои золотые —
Я не видел богаче волос!..
Под тобою лежат мостовые,
Над тобой — полыхание гроз!..
Шел я, шел… И срывался, и падал.
И — прощай! — безнадежно отстал.
Но –спасибо! — Я шел с тобой рядом.
И о большем, поверь, не мечтал.
***
— Здравствуй, голубь желанный, почтовый! —
Я бежал, не таясь, на крыльцо.
И, бедовый, а думал, — фартовый,
Как, должно быть, сияло лицо…
Я конверт разрывал, торопился,
Я сгорал на знобящем огне,
Я читал твои долгие письма,
Твои вздорные письма ко мне…
Днем ходил, как больной, ну а ночью
Задыхался, метался, кричал:
Я бежал за тобой между строчек —
Догонял, обнимал, целовал…
Где ты? Где?! Под каким ходишь небом?..
Как я звал!.. Не откликнулась ты…
Да, я сжег твои письма. И пеплом
За тобою засыпал следы.
ДАВНЯЯ ПЕЧАЛЬ
Это осень перешла дорогу —
Распрощалась вольница со мной.
Словно на Голгофу — к Петергофу
Я тащусь, похмельный и чумной.
Дождь идет, играя фонарями,
Закружил округу листопад…
Будет свадьба — подавлюсь слезами,
Сам себе, дурак, уже не рад.
Ни разлука не спасет, ни водка,
Эта боль по самый гроб с тобой —
Милая, игривая походка —
Вышла боком первая любовь.
— Здравствуй!.. Заждались… Ну, слава Богу!
Поцелуя мертвая петля…
…К Петергофу, словно на Голгофу,
Катит поезд — кружится земля.
***
Да, любил я тебя, непутевую.
Что ж, посмейся вдогонку судьбе.
Тихо падают листья кленовые —
Осень волосы рвет на себе.
Были молоды — счастливы не были.
Огляделись: да вот оно, вот!..
Как мы ждали, как верили в небыли —
Не с того нынче желчью-то рвет…
Охолонь, остуди же головушку,
Не один ты такой, не один…
Клены цедят нам под ноги кровушку —
Осторожнее, слышишь, ходи.
И на все, на четыре все стороны
Отпускаю тебя, не кляня…
Да, любил. И люблю тебя, вздорную.
Ты ж вовек не полюбишь меня.
ПИСЬМО ВОСЛЕД
Мне уже лицо твое не снится,
Я давно забыл твои глаза.
Да, не спится. Было просто — спиться.
Выстояли в бурю паруса!
Уходил по брезжущему свету
За надеждй призрачной вослед.
Таял свет. А я всё брел по свету.
И казался черным белый свет…
Что хранил, обузою вдруг стало.
Тяжелеет, леденея, кровь.
Но опять пришла и рядом встала,
Кандалами бряцая, любовь.
Как похожа!.. Неужель проститься
С нею мне вовеки не судьба?!
Мне уже лицо твое не снится.
Только как, ну как забыть тебя?..
***
Солнце скрылось за большой горою,
Наше солнце — за чужой горой…
Ни веселья, ни тоски не скрою.
Подавлюсь весельем и тоской.
С кем теперь ты, вдовая невеста,
Славная подруга давних лет?
Хорошо жилось нам, хоть и тесно
(Комнатушек тех давно уж нет)…
Как теперь ты, матерь-одиночка,
Иль на все махнула: мать-растак?!
Как сынок наш? А моя-то дочка
Без меня (опять же) подросла…
Сколько намутил?.. Веков не хватит
Замолить мне мой беспутный путь.
Знаешь, вдруг накатит на закате —
Не всплакнуть, не вскрикнуть, не вздохнуть.
Умереть — поверишь ли? — не страшно,
Страшно жить, когда растет, как горб,
Груз ошибок и обид вчерашних —
Столько их, что не поднимут гроб.
Постарел — пою уже с надрывом,
Пью — с безумной и глухой тоской.
Наше солнце — встало над обрывом,
И пропало — за чужой горой…
***
Пролетели гуси — грустно прокричали,
Полетели следом пышные снега.
Утолил я голод — избыл печали,
И — что кол осинов — на сердце тоска.
Выйду за ворота — никого в округе,
Жмется пес бездомный: «Здравствуй, дорогой!».
Я и сам извелся — рад последней суке:
«заходи, гулена, посиди со мной…».
Посиди да выпей — нечего терять нам,
Скидывай одежки — печка горяча.
Эх, вдвоем оно-то мягче и в кровати,
Ну, а гостья греет — лучше первача!..
Что за свет, за гомон?.. Это плачут гуси,
Это ночь роняет чистые снега.
И одно лишь страшно: поутру проснусь я —
Никого в округе, на душе — тоска…
***
— Погоди!..
…В ответ рукой помашешь.
Сядешь в поезд — дальше от беды!
Сажа будней наглухо замажет
Наших встреч неверные следы.
Не напишешь.
Ну и Бог с тобою,
Стороною обойду вокзал —
Там все так же ходит тот же поезд
И сквозят с небес твои глаза.
Вот и все…
И снег летит, как пепл
Нами позабытого костра.
У огня чужого не заметил,
Как душа обуглилась до тла.
***
Он умирал. И снилось ему поле.
Дорога… У обочин — облака.
И за дорогой — через поле — поезд.
И женщина бежит издалека.
Бежит и машет трепетно рукою.
И, падая в траву, встает опять.
И между ними — поле, длинный поезд,
И тень от облаков растет, растет.
Все шире тень. И даль — как будто в саже,
И поезду скончанья не видать.
А девушка бежит! И машет, машет…
Бежит. И все не может добежать…
***
У моей печали — ни моста, ни брода.
У моей кручины — ночь без берегов…
Эх ты, путь-дорога, — прямо за ворота!
Вышел, будто канул. И бывал таков.
Снится дом на круче. В доме — молодица.
Пригляделся: братцы, да никак — жена!
Я к ней было с ходу — дыбом половицы,
Кулаками машет — ожила! — стена…
Я и так, и этак. Слышу: квохчет теща,
Зелена, и космы — с головы до пят.
Я и год забыл тот, только знаю точно:
Не один над нею плакал листопад…
А жена-то, женка, женушка родная
(Нет, уже другому… Радуйся, стервец!)
Тянет, тянет руки, сладко так вздыхая,
Ну, чего ты, тут я, встань же, наконец…
Ничего не видно: ни моста, ни брода.
Никого не слышно: ночь без берегов…
У моей кручины — заперты ворота.
У моей печали — двери на засов.
***
Сыплет снег. И ветер, ветер, ветер.
Словно в преисподней кутерьма.
Ни весны, ни лета не заметил,
Оглянулся: Боже мой, зима!
Хвост поджав, сидят в снегу дома.
И кругом такая заваруха,
Как осатанев, бежит народ!..
То пустырь, то свалка, то проруха,
Будто разрешился черт — разброд.
И метет, метет… Где ночь? Где утро?
Не поймешь: да впрямь ты на земле?..
Свист и вой такой стоит, как будто
Пролетел ведьмак на помеле.
Снег и ветер. Снежень на земле…
На дворе декабрь. И холод, холод,
Бель такая, что черно в глазах.
В снег, как в шубу, залезает город
И стоит, ссутулившись, впотьмах.
Непонятный страх… И снег, и ветер.
Словно провалились в ночь дома.
Был и май, и лето… Не заметил.
Огляделся — лютая зима…
Не сойти бы, Господи, с ума.
ДНО
На станции Дно под Псковом
9 марта (по ст. стилю) 1917 г.
Царь Николай II отрекся от престола.
Ранний март. И скорбно гнутся крыши.
Полдень, только солнца не видать.
Что с одышкой тяжкой, батя, дышишь? —
До весны уже рукой подать.
Вот и март. И голубь холку мылит.
Сушит небо рваное рядно.
Две недели ехали-пылили,
Выметайся, прикатили: Дно!
Что за дно? Ни дна, брат, ни покрышки.
Все допито-выпито до дна…
На юру — сторожевые вышки,
Затаилась глухо тишина.
Вот так март… Мороз под шкуру лезет,
Цельсий полетел к чертям на дно!
Заходи — буфет стакан отвесит,
И давай — до дна за град сей, Дно.
Ну, а город, темный, как буфетчик
(Эх, чего не встретишь на Руси…),
Ну да каждый сам себе ответчик,
Ты, носатый, око не коси…
И опять, опять свистят посадку,
Раздувает ноздри тепловоз.
Хорошо бы, батя, для порядку —
Что-нибудь для смазки бы колес.
А буфетчик нос кривой воротит:
Не таких ломали тут… Но-но!!
Где ж ты, голубь?! Грязные вороны
Запятнали напрочь наше дно…
Откатились окна, крыши, вышки,
Покатилась в поле тишина…
Вот так Дно… Ни дна, брат, ни покрышки.
И никак не выбраться со дна…
***
Расстаюсь под небом твоим, Север.
Обреченный на любовь и грусть.
И дорогой бренною кочевий
За надеждой призрачной тащусь.
Загремит железо под ногами,
Тяжкое, как водка натощак.
Соль дороги, с песней, матюгами,
Запечется кровью на губах.
Где ты, счастье? Пьяная русалка,
Сука ненаглядная, вернись!
Мне себя нисколечко не жалко,
Забирай оставшуюся жизнь…
Что ж ты, счастье, жгло и обвивало,
Чтобы так вот бросить навсегда?..
Потянулись мрачные вокзалы,
Полустанки, веси, города…
И, поди, ты тут не растеряйся,
В колготне себя не потеряй,
Где приют пленительного счастья —
На ночь — кем-то брошенный сарай.
Вот и все, что от тебя осталось,
Да колючей памяти укор.
Ну, а что потом со мною сталось —
Это уж отдельный рахговор…
***
…И от любовницы под утро уходил
На поезд — через кладбище — так ближе.
Туман литовский сказочно парил,
И плыл костел, вздымаясь кровлей рыжей.
Кресты да склепы, склепы да кресты,
Невидные, во сне ворчат вороны…
И призрак смерти, призрак темноты,
И ты, с душой, как правда, обнаженной.
И забывались женщина, любовь,
И даже жизнь, и ты в сей жизни бренной!
И мысль, что ЭТО будет и с тобой,
Входила в сердце думой сокровенной.
И что там страсть и страх? Я в небе был,
Я зреньем уходил все глубже в землю:
Один — не одинок среди могил,
Когда не только этой жизни внемлешь.
Но вот ворота. И — иная жизнь,
Вокзал сияет светом дня и ночи.
И люди, люди… И о смерти мысль
Куда-то отступала между прочим.
ВОЛКИ
За волчицей раненой по снегу,
По сырому следу, в черный лог,
Уходил — подобный человеку,
Воротился — плюнул в потолок.
И на все сплеча махнул рукою:
Эх-ма, матерь-сука, не реви!
Надоело шляться над рекою,
Захотелось каши на крови.
Где ты, батька грозный, город Грозный?
Мне бы — в войско к грозному царю…
И упер глазищи в небо грозно,
Хвать берданку: «Всех приговорю!»
— Ты куда, сынок?..
— Прощай, мамаша,
В жилах кровь — что на огне смола!
Что там пашня-квашня, если каша
Пожирнее маслица взошла…
И пошел — в пылище сапожищи,
Топнул — гору раздавил, как вошь!
И ушел — вослед кровище свищет:
«Кто там воет?! — Завтра подотрешь…»
…Где ты, Ванька, дурачок сельповский,
По следам твоим гуляет смерть.
А твоих любовниц недоноски
Нынче кровь перегоняют в нефть.
И куда ни глянешь — харя волка,
И такой стоит в эфире вой!..
Ложку взял, поднес ко рту — винтовка!
И с экрана скалит морду — волк!
Люди-звери, волки-человеки,
Ни следа не видно, ни звезды…
И повсюду — снег, и в диком снеге —
Черный крест, кровавые следы.
***
Не учил — рубцом кровавым твердо
По судьбе прошел закон разлук.
Смолоду и честь губил, и гордость,
Молодость давно пустил из рук.
Никого собой не беспокою,
Все узлы и связки разрубил.
Что же это там еще за поезд?!
Я свое давно отколесил…
Не пишу. И мне уже не пишут.
И душа — как обгоревший храм.
Но ворвался, будто гром под крышу,
В сердце стиль железный телеграмм:
«Извини проездом поезд время»…
Боже мой, да кто же это, кто?..
Вера… Вера?.. На шабаш безверья?!
Дверь на ключ. И на запор окно.
Что за Вера? Никому не верю!
Не надеюсь!.. Не люблю!.. Не жду!..
Но под утро — молча настежь двери,
И на зов, как битый пес, иду…
РЕКВИЕМ НЕГОДЯЮ
Ткется жизни суровая нить —
Не подправить след, не изменить.
То-то сладко елось и спалось,
Да за все сполна платить пришлось.
За постель с чужой женой и ложь,
За кусок ворованный и грош;
За навет на друга, лесть и зло…
Ничего бесследно не прошло.
Слезы. Речи. Трубы. Ордена.
Потирает руки сатана…
***
…и не будет тебе покоя!
Будешь голоден, гол как сокол,
И куда б ни пристал, ни пошел, —
Тенью беса — беда за тобою.
Ну, а встретишь участье людское,
Сытый, в новые влезешь порты,
Не заметишь, как влюбишься ты,
И подавишься новой мечтою.
Счастлив будешь с женой олодою,
Знаменит станешь, даже богат,
Но чужим вдруг окажется брат,
Да и сын не поладит с тобою…
Ты и сам не поладишь с собою!
И не станет ни сна, ни рожна,
И жена — не жена, а мошна,
Что капкан, схватит хваткой стальною.
Оглянешься — лишь тьма за тобою,
Суета, маета, пустота…
Ни черта! — Роковая черта.
И не будет тебе покоя…
ПОХМЕЛЬЕ
Сколько наврано, накручено…
Мир у беса на хвосте!
Рыщем, ищем долю лучшую,
Поиссохли от страстей.
Где она, река молочная?
Хоть бы кружку, хоть глоток…
Боль-кручина полуночная,
Не спросясь, легла у ног.
Ох, гудит-болит головушка…
Что там булькает на дне?..
Эх ты, женушка-бедовушка,
Знамо, истина — в вине.
Пей же, пей, душа бредовая!
Горечь-дума — через край.
Голова твоя садовая,
Вот и вызрел урожай.
Никого… Тоска полынная.
Стул. И стол. Пустой стакан.
Боль-кручина беспричинная —
Щелкнул наглухо капкан…
КОРОБЕЙНИКИ
В чистом поле — скорый поезд.
Вдоль дороги — воронье.
Не смотри за штору, Поля,
Сердце нежное мое…
Как мы жили — всё рядили,
Всё считали да скубли.
Об одном лишь позабыли:
Ох, прилипчивы рубли…
— Ты об чем, твердишь, забыли?!
— Поля, Поля, о любви…
Поля, Поля, в чистом поле
Тризну правит воронье.
Мчится поезд, скорый поезд —
Горе горькое мое…
***
Потеряюсь в полях одиночества
На сквозных, на полынных ветрах.
Ни любви, ни приюта, ни отчества,
Только памяти пепел в горстях.
До свиданья! Прощайте, залетные,
Душу гревшие ложью мечты.
За одно уж спасибо вам, рОдные:
До нужды довели — не тщеты…
Слава Богу, сбылось, что пророчили,
От вина до фатальной вины:
Не дождешься улыбки от дочери,
Что ж тогда ожидать от жены?..
До свиданья. Прощайте, родимые.
Хорошо, как у Бога в гостях!
Ни-кого!.. Только ветры полынные,
Только памяти пепел в горстях…
***
Что сказать? Один, как перед Богом,
Ты идешь по кладбищу. Зима.
Вот она, венчальная дорога.
Ты ее, как хочешь, принимай.
Праздничную — со снежком на плитах,
Скорбную — в согнувшихся крестах.
Всё-то ей, заснеженной, открыто.
Всё на ней, спокойной, суета…
Некурящий, здесь и закурил бы.
Снег смахнешь — захочешь вдруг присесть.
И, непримиримый, всех простил бы,
Да и сам прощенья хочешь здесь.
Оглянешься: где же, где начало?!
И не здесь, у этих плит, конец…
На кресте ворона прокричала,
Как из тех, незнамых мест гонец.
***
Эх, дороги мои да пути-перепутья,
Там тюрьма, там сума — как не спятил с ума?
Не боялся ни зги, что ж теперь перепуган,
Коли выбор один: не тюрьма — так сума…
Был вокзал и базар. И при этом — зарплата.
Отлетели года, прошуршав, как рубли.
Эта свалка труда, этот праздник разврата —
На помойке лежат серп и молот мои.
Ты прости меня, жизнь, дорогая подруга,
Мать-Отчизна моя и товарищ устав, —
Ни шиша, лишь душа, как продажная сука,
Ох, намаялся с ней, от надежды устав.
То-то торба с крюка распустила веревку —
Хоть носись. Хоть давись — путь один и итог.
Эх ты, батюшкин дом, вышел вон втихомолку —
И, поди разберись, кто тушил, кто поджег…
Всё сгорело дотла, лишь осталась дорога:
Что назад, что вперед — на погост приведет.
Кто там в спину глядит?! Не смотри, ради Бога!
Эх ты, Родина-мать, — ни назад, ни вперед.
НОЧЬ НАКАНУНЕ ХХI СТОЛЕТИЯ
НА ХУТОРЕ БЛИЗ ПИНСКА
Не помню, что было. Не знаю, что будет.
Не все ли равно!
Как просто теряю… Какие-то люди
Стучатся в окно.
Ну, что вы гремите? Тут все нараспашку.
Валяйте к столу!
Коль надо — сниму и штаны и рубашку
За так, за хулу.
Здесь рыцари были. И женщины были.
А толку? — скажи.
И ели, и пили. И пели, и выли.
И вот — ни души.
Поэты, бродяги, барыги, блудницы —
Припомнишь ли всех…
Потек потолок, и гниют половицы,
Кончается век.
И нечего вспомнить. А было ли, было?..
И некого ждать.
Какие-то хари, какие-то рыла,
Да мать-перемать.
А темень глухая, а ночка такая —
Не смежит черт век.
Не видно, пропала халупа слепая,
И ты, и твой век.
Не помню, что было. Не знаю, что будет.
Не все ли равно!
Как просто теряю… Какие-то люди
Стучатся в окно…
***
Понять, принять и полюбить,
В себе самом открыть другого.
И дальше жить. Всего лишь — жить,
Чтоб слово — дело, дело — слово.
Детей родить и сад растить,
И ошибаться-ушибаться…
Да просто жить! Всего лишь — жить,
От боли плакать и смеяться.
А завтра день, как мир, открыть,
Увидеть: вот, бежит дорога!..
И снова жить. Всего лишь — жить,
Не отвернуть лица от Бога.
«Я из тех…» 2012
***
Я из тех, кто сеял ветер — славный урожай!
Как поспел, — и не заметил, — только пожинай…
Вот так пожил, вот так нажил — стягивай узлы.
Пожни, пожни… пашни, пашни… Подметай углы.
Стукну дверью — клубы пыли, сполохи огня.
Вроде люди проходили, — волки встречь меня…
В голом поле, в диком поле — плачь, хоть завывай, —
Волки воют, буря воет, — что ж, брат, пожинай.
МЕЖДУ СМОЛЕНСКОМ И ОРШЕЙ
Распятье. Росстань. Август. Порубежье.
В распадках притаился листопад.
Но по утрам такая росность, свежесть. —
Не утерпел — к дороге вышел сад.
С антоновкой — ну что ему граница?!
С малиновкой — кто б ни был, хороша!..
И здесь, и там — до хруста — сладко спится,
Когда светла, как этот сад, душа.
А кочет — во весь дух! — там, за кордоном,
И залились в округе петухи!..
И струйкой к небу, и от дома к дому,
Не ведая границ, пошли дымки.
Тут все давным-давно вражды не знает.
Граница. Сад. Спаситель на кресте.
Объединяют нас?.. Разъединяют?..
А вот и солнце! Всем. Одно. Везде.
***
В деревне Колбы наПинском Полесье растет могучий дуб.
Под ним в дни прохождения воинской службы (1916 — 1917гг.)
любил сидеть Александр Блок. Сохранилась в деревне и капличка+,
что поэт срисовал в свой альбом.
Взлетают в небо аисты высоко.
Отходит лето — скоро птицам в путь.
Сорвется ветер — зазвенит осока,
И пруд запорошит гусиный пух.
Свернет, пыля, автобус на проселок —
Мелькнет в низине стайка серых крыш.
И распахнется в зелени веселой
Село под сенью аистиных крыл.
Стога. Забор. Поленницы. Деревья.
Капличка светлоликая в саду.
Полесье. И — деревня как деревня.
Да вот — капличка. И на взгорке — дуб.
Ах, этот дуб, запутавшийся в небе!
Не знать нам дум, что зреют в желудях.
О доблестях, о родине, о хлебе?..
Где суть искать нам — в кроне ли, в корнях?..
К тебе ведет дорога?.. От тебя ли?..
Но нет конца ей — только синь вдали!..
Не счесть вовек того, что потеряли,
Как и того, что мы на ней нашли…
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
Мороз под Рождество. Горчит беда
И на губах сухих полынью расцветает.
И в лед небес полночная звезда,
Взойдя, вмерзает…
Засяду за письмо. Привет, привет!
Ни слова от тебя! Ни голоса, ни вздоха…
Конец? В лед превратился снег. И в белый свет
Уперся посох…
Возьми вино и хлеб. И горсть земли.
И память. И любовь. Тепло родного крова.
Не встретишь никого? — Уже прошли.
Не жди другого…
Туда, туда!.. На свет, на зов звезды,
На крик беды, что в черной вечности летает,
Иди, иди! Умрешь в дороге ты? —
Душа оттает…
БЕЛОРУССКИЙ ШЛЯХ
Судьбы нам, край мой, не придумывать,
Хлебнули горюшка сполна:
От Куликова и до Грюнвальда,
От Ворсклы до Бородина.
Трепали рваные знамена
Полынных росстаней ветра.
Катились желтые, зеленые —
Гремело пьяное «ура!».
У славы есть примета страшная,
Где больше лиха — там она!
Рубились белые и красные —
Хлестала кровушка, черна.
У «всходних крессов» на завалинке
Колхозный нюхали пирог.
Пилсудский шел — в Кремле у Сталина
Скрипел затравленно порог.
Ты в их игре, как туз к десятке.
И шла игра за кругом круг.
Вмешался третий на раскладке
С кровавой хваткой грязных рук.
И запылился шлях кандальный
От нив родимых и болот
До горьких копей Магадана,
За Бухенвальдский поворот.
Напрасно тешились: Берлином
Закончен шлях твой роковой.
Но перед кем и в чем повинна —
Вдруг вспыхнул атом над тобой?..
Я многоточья ставлю точку,
Я вовсе не хочу гадать,
Себя не жаль — мне жалко дочку:
Ну, скольким здесь еще страдать?!
Мы не горды, скорей, обратно.
Не потому ль не сбросим пут?
И вспоминая путь твой ратный,
Горды за этот страшный путь.
Но дай нам Бог не возгордиться,
Чтоб впопыхах не растерять
Тот свет, что в знамя воплотился, —
Ему в столетиях сиять.
***
Откуда эта грусть и боль такая,
Как будто ты уже ступил на край
И под ногой песок шуршит, стекая…
Уйди скорей и душу не терзай.
Ну что там увидел — не увидел?
И что же ты увидеть хочешь там?..
Ослеп Гомер, изгоем стал Овидий,
И Данта тень все бродит по кругам…
Угомонись, забудь дорогу эту,
В кабак иди, на рынок, в Божий храм,
Но не ищи разгадок тьме и свету,
Тем более — тому… Се — не по нам.
Да, не по нам. Но ты стоишь у края,
Закатный пламень на челе горит.
И все глядишь. И боль в глазах такая,
Что даже ТАМ навряд ли отболит…
РОЖДЕСТВО У МАМЫ
Не белоручка — белоруска,
Ты почернела от беды.
Но все ж — достало лебеды,
С того и радость песни грустной.
Опять зима. И вперемешку
Со снегом дождь. Как будто смех
Сквозь боль и слезы. Дождь и снег.
И жизнь осталась где-то между.
Как небо черное — в деревьях,
Как смех — в слезах и в счастье — боль.
Но чистой ты несла любовь
И веру — в лютое безверье.
Стоишь — светла вся — у окошка,
А за окошком — снег и смех.
И отступают хворь и смерть,
И в чугунке кипит картошка.
А на столе — вино. И скатерть
Хрустит на сене молодом…
И тесно будет за столом,
Но места всем, как прежде, хватит.
***
Сестре
По жизни шел я, словно через реку,
Но, ни моста, ни брода не искал.
В пути был рад любому человеку —
Как много я народу повстречал…
Где вы теперь? Простите, всех не помню.
А разве вы запомнили меня?..
Светлым-светло! Стоит высокий полдень,
Счастливой птахой весело звеня.
Куда идти?.. Летит, гудит дорога!
Но нет, стою, печальный, в стороне.
Как много вас, друзей хороших, много
И женщин, тех, что рады были мне.
Чего же мнусь, и шапку мну, и душу —
Любой из них мне поднесет стакан!
А женщины… Ужель их нынче трушу?..
Эх, жизнь моя, — шалман да балаган…
Куда идти?! В душе — как на помойке.
Звени-звени, кладбищенский скворец!
Пора понять средь торжищ и попоек —
Коль есть начало — будет и конец.
Звени, скворец! Лети, лети, дорога!..
А мне — назад, в тот год, в тот день и час,
Где мать сидит с лукошком у порога,
Картошку чистит и глядит на нас…
ЖАРА В МОСКВЕ. ЛЕТО 2002-го
Горит июль. Горят леса, болота,
Земля и небо… Дым, тягучий дым.
А ты идешь, высматривая что-то,
Здесь только дым! Горяч, непроходим.
Болят глаза. И сушит, сушит горло.
И свет без света — мир, как занемог.
И над землей уже не дым, а город,
Висит, висит, качает город смог.
А ты идешь, угрюмый, нелюдимый,
В толпу — как в дым, бесцветный и глухой.
И лица, лица — словно клочья дыма,
Плывут, плывут. Навстречу, за тобой…
Все дым и дым. Что делать человеку?
И где в дыму его тут отыскать?..
И день за днем, за годом год от веку
Идти, идти, не думать и не спать.
Все только дым — мечты твои и муки,
И жизнь твоя — всего лишь только дым!..
Тяжел он, горек, вяжет ноги, руки,
А ты идешь. Идешь и дышишь им.
ДАВНИЙ СЛУЧАЙ
Ни села, ни двора… Ни забора!
Лишь ворота скрипят на ветру,
Да обрывки — рыданья ли, спора,
Да изгнивший колодезный сруб.
Ни избы, ни сарая… Откуда
Эти клочья то вскриков, то слов?
Не хотел ни загадок, ни чуда, —
Отдохнуть бы, — и всех-то делов.
Ни куста, ни цветочка… Крапива
Да в проплешинах чертополох.
Бесприютно, пустынно, тоскливо,
Словно проклял места эти Бог.
Ни поесть, ни напиться… Да что там! —
Даже негде с дороги присесть…
Тянет гарью и гнилью с болота,
Вот и вся подорожному весть.
Походил, покружился… И споро
Двинул дальше от жутких ворот.
Ну а следом — клочки разговора, —
По сей день, только вспомню, трясет.
***
Уходила — робко оглянулась.
Даже и рукой не помахал.
Тяжело, натужно улыбнулась.
Почему вослед не побежал?
Резко кепку на глаза напялил,
Шарф поправил, вздернул воротник.
Тормоза вдруг сзади завизжали —
Холод в сердце самое проник.
Ветер свищет — кружит, крутит листья.
Вон — с мешками полными — зима…
Сколько помню. Все ты торопился,
Может, хватит, — крутится земля.
Крутится, летит быстрее жизни —
Не догнать, хоть вспять, брат, припусти.
Погулял!.. Теперь пируй на тризне.
Солоно и горько?.. Что ж, плати!
Крутится земля, и снег, и листья, —
Кажется, вцепился б в небеса!..
Снег прошел — тяжелый дождь полился, —
Осень все не выплачет глаза…
Да и самому завыть тут впору
И податься прямиком в шалман!
Сколько зряшных споров-разговоров, —
Не помогут слезы и стакан.
Да, ушла… И больше не вернется,
Если б даже на небо взошел!..
Дождь и снег… А с нею и без солнца
Было и светло и хорошо…
***
Дело к осени — окна закроем,
Включим свет, сядем ближе к столу
И почувствуем сердцем: нас двое, —
Тень качнется — одна — на полу…
Что там было вчера? Было лето.
И весна — ледолом, ледоход,
Дождь и град, и гроза напоследок —
Я уж думал: и землю снесет…
Пронесло. Лишь листва под ногами,
Словно осени первый намек.
И так тихо, что наше дыханье
Не иначе, сейчас слышит Бог.
Мы открыты. Друг другу и людям.
Не таимся. И что нам скрывать?
Да, грустили. Знать, веселы будем.
Да, теряли. Что ж, будем искать.
ДОЖДЬ ПРОШЕЛ
Дождь прошел, как песня, через город,
Город в небо улицы взметнул
И как будто бы прочистил горло —
Серебрится воробьиный гул.
Я давно не знал такого лета:
Прогремит, прокатится гроза,
И опять — как сотканы из света —
Над землей сияют небеса.
Кажется, ушел бы в рощу, в поле,
На кулички к лешему махнул,
Захлебнулся волей бы, неволей,
Душу бы, как грушу, тряханул!
А потом рванул во все бы горло,
Так, чтоб от земли и до небес!..
Дождь прошел, как песня, через город,
Поманил куда-то и… исчез.
ПОЗДНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Выйдешь их поезда: что это?! Там ли?..
Глянешь, комком поперхнувшись, вокруг —
Окна, горбатые крыши в тумане,
Столб и фонарь… Что ж, с прибытием, друг.
Тут мы живали — хлеб с квасом жевали,
Водку хлебали — доселе тошнит…
Землю пахали и в космос летали, —
Ты-то с каких воротился орбит?..
Горько закуришь и сплюнешь, ругаясь,
Сумку подхватишь — дворами пойдешь:
Все-то знакомо! Но жизнь та — другая,
Той, братец, жизни и здесь не найдешь…
Нету как не было!.. Что верить в небыли?
Вон перекресток — сворачивай: тут!..
Небо светлее все… Сколько ж здесь не был-то?!
Ждут ли — не ждут?..
***
Находят письма старые меня —
Печальный дым забытого огня.
Горчит он, вышибает он слезу,
И судорогой тянет по лицу.
Размазывает почерк, имена
Стирает, да и лица. И меня.
Несет на край совсем других небес,
И там уже не сад шумит, а лес.
Там звери заповедные, цветы.
Там никогда не проходила ты!
Там озеро, костер на берегу…
Присяду, письма старые сожгу.
***
…И понял я тогда — уходит жизнь,
Вот так, со стуком быстрых каблуков.
Хотелось крикнуть: «Мир, остановись!»
Но мир летел — под гром твоих шагов.
И я бежал, бежал, чтоб резко стать
И на тебя, потом — вослед смотреть.
И все забыть, не видеть и не знать,
И жить, и жить — как будто умереть.
Идут часы — и пусть себе идут!
И дни идут — как по воде круги.
И умереть, и жить мне дают
Твой голос,
взгляд твой,
взмах твоей руки.
***
Не вовремя пришел ты, невпопад,
Не в пору объяснился с этим светом,
Бродягою прослыл ты и поэтом
И поздно, поздно уходить назад.
Рассвет. Распутье. Плачут соловьи.
Затравленно ты смотришь на дорогу,
Подверженный глумленью и пороку,
А как хотел ты дружбы и любви…
Рыдают соловьи, горит рассвет,
И ты стоишь, пронизан ясным светом,
Но темен почему-то сам при этом,
Ослушник, бедокур, поэт…
Иди, иди, пусть плачут соловьи,
Пусть в поле потеряется дорога,
Ни Бога им не надо, ни пророка,
И дружбы им не надо, и любви.
Не вовремя пришел ты, невпопад,
Не в пору объяснился с этим светом.
Бродягою прослыл ты и поэтом? —
Иди, иди! И путь забудь назад.
***
Я стучался — мне не открывали,
Слава Богу — выпал путь, далек.
Я просил, но мне не подавали,
Сам я взял — спасибо за урок!
За пинки и синяки, спасибо,
Друг, что предал вовремя меня, —
Я беды сегодня б не осилил,
Сдох бы, одиночество кляня.
И тебе, жена, привет сердечный,
Спутника с улыбкой и мошной. —
Я б извелся в круговерти вечной,
Если б не закрыла дверь за мной.
Милые, прелестные, живите,
Пусть вас осеняет благодать,
Ну, а часом вспомните, простите, —
Это я за вас молюсь опять…
***
…И вот пишу о старшем брате.
Мой старший брат, прости меня!
Я весь в растрате, как в разврате.
И трудно что-то поменять.
Влюбленный, словно Лель последний,
Блуждаю в мире торгашей.
Ну, где он, трезвый понедельник
С речами опытных мужей?!
Они вещали — обещали…
А вышло-то, хоть режь, хоть ржи:
Кто был в мужах — они мужали,
Они не сдали рубежи…
А мы с тобой — два равных сына,
Два брата, будто не в родстве.
Хоть это труднообъяснимо,
Но это так. И вместе с тем
Налей, смеясь, по полной кружке,
Присядем рядом у огня.
Во имя матери-старушки,
Мой старший брат, прости меня!
За все, что было, все, что будет, —
Еще нам многое делить.
Пусть нас осудят злобно люди,
Нам, худо-бедно, вместе жить!
Как жили мы на постном хлебе
С мечтой о счастье впереди.
Мой старший брат, и здесь, и в небе
Одни у нас с тобой пути.
***
Отзвенели синицы мои,
Журавли потерялись в туманах…
Где вы, где вы, мои соловьи?
Ветер-плут распевает в карманах.
Ни дороги уже, ни тропы,
Снег да глина текут под ногами.
И гудят верстовые столбы,
И ложатся круги под глазами.
Что ж, мой свет, столько лет, столько бед.
Столько встреч и разлук за спиною!..
И встают, телепают вослед,
Чьи-то тени плетутся за мною.
Вон осина обочь — на суку
Кто-то торбу забыл и веревку.
Да блудливое слышно «ку-ку»,
Вот схватить бы за горло плутовку!
Все «ку-ку» да «ку-ку»… И врагу
Пожелал бы пройти стороною.
Вон, видать уж, — на том берегу
Кто-то машет призывно рукою.
Но осина дрожит и дрожит,
И веревка в петлю закрутилась.
А кукушка трещит и трещит —
То ли блажь, то ли дьявола милость?
Коль отпели мои соловьи,
Журавли потянули по снегу,
Ты, кукушка, посылы свои
Отнеси лешаку на потеху.
Обойду стороной, убегу —
Что якшаться мне с долей чужою?
Вон, видать уж, — на том берегу
Кто-то машет призывно рукою…
Я УШЕЛ…
Я напьюсь из ручья. И уйду: я — не я,
Я — который прошел стороною.
Вон за рощей деревня. Она не моя.
Да и город не мой — за рекою.
Чую: вертится, ходит кругами земля,
Небо рушится — прямо под ноги,
Разбежались поля, и, гремя и пыля,
Провалились, как в бездну, дроги.
Я ушел. Я прошел. Ничего не нашел.
Как вернуться — не знаю, однако.
Снится родина мне — вечный озими шелк.
Воет во поле волком собака…
***
Мне еще улыбаются женщины,
И девчонки нет-нет кинут взгляд.
Что ж все больше смотрю на них желчно я?
Что ж так часто я жизни не рад?..
Вот и снова весна заполошная,
И звенят, и поют небеса!..
И попутчица смотрит хорошая, —
Как вино, зеленеют глаза.
Говори, говори, я послушаю,
Я такое тебе расскажу…
Раскатаю, как по полу, душу я,
А пот — бух! — на стол положу.
Забирай, забирай, не разглядывай.
Я допил, как отраву, вино.
Что ж так много в глазах твоих яду-то?
Отчего так на сердце темно?..
Ты все смотришь, такая хорошая,
Хоть икону с тебя тут пиши…
Ночь и глушь. И весна заполошная.
Нет вина. И вокруг — ни души.
ГРОЗА
…посмотрел в твои зеленые
В приворотные глаза…
Не хмельные, не влюбленные, —
Под кустом свела гроза.
Обними ж меня, смешливая,
Вон как свщет-хлещет дождь!..
Шаловливая, игривая,
Ты счастливою живешь.
Так, покрепче!.. Голубицею
Хватит, милая, кружить.
Грозовой, крутой водицею
Небо хочет обручить.
Обручить. Меня, заклятого
Отщепенца-огольца,
Да с певуньею крылатою —
Не видал нежней лица…
Отведи, прикрой зеленые,
Боже, ведьмины глаза!..
И — влюбленный, не влюбленный ли, —
Я пропал: гроза, гроза…
***
Разгулялась нынче вьюга, разгулялась.
Тянет снегом через реденький забор.
Затерялась тропка к дому, затерялась.
Полыхает — во всю ширь — зимы костер.
Напиши мне, Антонина, напиши мне:
На деревне с воскресенья — ни души…
Как молитву, повторяю твое имя —
До чего же эти звуки хороши!..
Ну а лучше — соберись, нагрянь под вечер,
Затопи, пока вернусь я, в доме печь.
Понесет дымок над крышами далече.
Милый, как твоя с придыхом, речь.
Антонина, Антонина, Антонина,
Ах, не дым, а черный снег над головой,
Не огонь, а горем-горькая калина
У окошка, где склонился домовой.
Без дороги, без тропинки, через поле —
Вон дымит, журчит под горкою родник, —
Задержись хоть на минутку, слышишь, поезд?
Я бегу к тебе, без шапки, напрямик…
***
Мимо вокзала, да через базар,
Верьте, минул и пивную,
Шел я, все шел я и чувствовал жар,
Одурь хмельную…
Одурь хмельную. Беду за спиной.
Горечь попойки вчерашней.
Люди вы, люди… Я стану другой!
Зря я родился в рубашке?!
Вот вам! Рубаху рвану на груди:
Боже, креста на мне нету…
Был же… Хотел вот… Боже, прости, —
Как мне теперь-то по свету?
Я ли?.. Не я?.. Обнимаю фонарь.
В лужу гляжусь ошалело…
Шел же, мечтал: вот увижу алтарь —
Встану на Божее дело.
Нету креста. И рубахи-то нет.
А ведь родился в рубашке…
Боже мой, Боже, я видел Твой свет!
— Все это в жизни вчерашней…
***
Вдоль дороги моей-путевины —
Пустозелье, бурьян, дурноцвет.
А хотелось — калины-малины…
Ночь и мрак. А все мнится — рассвет…
Я и сам почернел — не заметил,
Как обуглилось сердце — дотла!
И по следу — поземка и ветер,
И не снег то, не пыль, а зола…
Засмеюсь! Хоть давно не до смеха.
Жил я — мрачен, и все же — не зол.
Потому согревают утеха:
Будет добрым за мною подзол…
***
Где родился — там не пригодился,
Вроде нужен был, да не с руки.
Зря томился, напрочь износился,
Ну а жизнь — она не сапоги.
Думалось и чаялось, и было…
Сплыло, за водою утекло.
И такое тут тебе явило, —
Судорогой челюсти свело.
Вот так Матерь-Родина… Да мать бы
Вашу я не видел и не знал!..
С самого того бы — наплевать бы,
Ноги в руки — да и на вокзал.
Думалось о совести, о чести.
Чаялось, ну как же, вот поймут…
Косяком пошли такие вести,
Что… а, впрочем, до сих пор идут.
Пусть идут, идут пусть!.. Вышли сроки
И коль, стало быть, я не с руки,
Слава Богу, есть еще и ноги,
Да и мысли все еще легки,
Потому… Да нет же, нет, простите,
Постарайтесь все-таки понять…
И — живите! Счастливо живите, —
Жизнь прожить — не сапоги стоптать.
СНЕГ 95-го
Снег пошел! Да вот же суетливый,
Как и все сегодня на земле.
Дурачок с кокардою — счастливый! —
Радуется (напоказ) зиме.
Что гогочешь, трутень из народа,
Кабака ударник и герой?
Снег пошел — расщедрилась природа
И тряхнула, наконец, мошной.
Перед нашей вечной нищетой…
Ну да что я это, в самом деле,
Будто снегу и зиме не рад?
Вот поеду к другу в понедельник,
Он вручит мне (на зиму) бушлат.
То-то выйду — будто на парад!..
И пройду я ровно, не сутулясь,
Перед этой шапкой набекрень:
— Эй, крапленый туз окрестных улиц,
Есть и у меня, милок, ремень!
Ну, а снег, а снег взлетел, как птица,
Распростер огромные крыла…
— Эй, смехун с кокардой, мне ли злиться,
Да и даль вокруг — белым бела!..
Может, на поправку жизнь пошла?..
Январь 1995-го, Москва
ИЗ БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ
Одиночество шумного города,
И на мне твоя волчья печать.
Раздираю рубаху до ворота —
Не могу ни молчать, ни кричать.
Мне печаль твою плакать — не выплакать,
Твоя радость мне — тягость и боль.
Столько их, что в сто глоток не вылакать,
Так давай посмеемся с тобой!
Здесь давно уж беда — не кручина
И не солоны слезы и кровь.
Ах, ты, любушка-маша-галина,
Затянула удавку любовь…
Хорошо в этот час на скамейке,
Снег идет — наметает сугроб.
Что же выть, как смогли — так сумели, —
Из сугроба не страшно и в гроб.
Забирай и не спрашивай имени!
Наливай да тишком выпивай —
Я такого же сучьего вымени,
Так что имени не вспоминай…
Шире шаг, запевай, эмигранты!
Плачь, союз-профсоюз, твою мать!..
Отходную бьют лихо куранты,
Брови сдвинула Родина-мать.
От Кремля — то ли ночь, то ли туча, —
Мавзолей там разверзнулся, ад?
Кто-то валит, пальто нахлобуча, —
Бес не бес, может, дьявола сват…
Заворачивай строй, эмигранты,
Пока теплятся память и кровь,
Что, мы в доме своем квартиранты?! —
Запевай — про весну и любовь!..
ОСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ
Это осень во всем виновата,
Это душу морочат дожди.
Не спеши, это было когда-то.
Было, было… Не плачь, не грусти.
Погоди, вон вода закипела,
Чай заварим, добавим винца.
Жизнь, поверь, не пропащее дело
И далеко еще до конца…
Нуда что ты все смотришь на двери,
Поздний вечер стоит за окном.
Я тебе и в тебя, друг мой, верю,
Разве плохо нам было вдвоем?
Это осень, печаль вековая,
Я и сам еле сердце несу.
И когда бы не ты, дорогая.
Я бы умер, глотая слезу.
Вон и чашки — до края — налиты,
И румянятся рюмки вином,
Улыбнись! Не грусти, не молчи ты,
Мы еще, слава Богу, вдвоем…
***
На кухнях чужих и в прихожих,
На жестких вокзальных скамьях,
Я спал, чуть прикрывшись рогожей —
Валялся у жизни в ногах.
Прокуренный тамбур вагона,
Каюты речных колымаг,
Я вызубрил ваши законы, —
Спасибо, стакан и кулак!
Я рано вошел в эти двери.
Я вырвался поздно из них.
Обманут был, предан и… верил.
Сдыхал… и остался в живых.
Как прежде, на что-то надеюсь.
Наивный — все так же люблю.
У счастья чужого согреюсь.
Чужую беду разделю…
***
Как я жил — не жить уже, однако.
Да и жить так больше не хочу!
На беду крутило. И на благо.
До сих пор плачу — не оплачу.
По сырому снегу да по следу
Горя неизбывного страны
Все куда-то еду — не доеду.
Я ли должен? Может, мне должны?
Эту ль землю обнимал когда-то?
Этот путь под сердцем протекал?!
Как вы мне, а я вам кровным братом
Был и буду… И не жду похвал…
Сплюну желчь нечаянной обиды
И со зла маленько поворчу.
Я не злой. Я просто хмурый с виду.
И долги, конечно, возвращу.
***
Как перегруженный вагон,
Крутой вираж проходит он,
Не окрылен — не похмелен.
Не то что трезв, но и не пьян,
Идет Иван, идет Степан…
Кусок им хлеба да стакан!
А это кто там?.. Русь сама —
Тюрьма, сума да боль ума, —
Гуляют пьяные шторма…
А тот в сторонке, трезв и брит,
Он вроде с дамой говорит?..
Осмеян будет и избит!
Куда же вы, Иван, Степан?
Неужто норма — в доску пьян?!
Бушует пойла океан…
…И я в сердцах разбил стакан.
***
Нелегкий крест — дорога от порога.
Вперед-вперед! Все дальше! Все быстрей!
Но соль пути горька, как желчь упрека —
Все ощутимей в жилах, все больней.
Туда ли?.. С теми?.. Что ж так одиноко?..
Вперед себя — не значит же: вперед.
Есть путь, который вовсе не дорога,
Дорога есть. Что в никуда ведет…
Но та, где крест, где свет Любви с Востока
И никуда не надобно спешить…
Остановись! Не глас ли это Бога —
Спокойный голос собственной души?..
ПЛАЧ ПО СССР
Геннадию Дубровину
Я круто сою свою пищу,
Хоть жизнь без того солона.
Я тот, кто по свету все рыщет:
— Ну, где ты, родная страна?
Страна негодяев и урок,
А может, страна работяг?
Ты помнишь, партийный придурок
Нас гнал под размашистый стяг?
Как весело было!.. Болото
Дешевого в доску вина…
Мы пили и пели — до рвоты!
И жизнь не была солона.
Хорошее дело — коммуна,
Гуляй от темна до темна!..
Прекрасна была жизнь кому-то.
Кому-то… А как — с бодуна?
Мы все из лаптей — из народа.
Но где этот самый народ?!
Что рожа — то рожа урода.
И саамы ты — последний урод.
Ну что ж, посолю свою пищу,
Хоть жизнь без того солона…
Не знаю, другие ЧТО ищут,
Я плачу: ну где ты, СТРАНА?
МОСКВА. 90-е…
Вот посмеялись… Потеха!
И ублажили гостей.
Жизнь — словно комната смеха.
— Будет еще веселей…
Не было водки? Залейся!
Выпей. И снова налей.
Песню рвани да посмейся.
— Будет еще веселей…
Господи милый! Дождались.
Праздник — до хруста костей.
Славно, до слез посмеялись.
— Будет еще веселей…
Что там оплата? Богато
Жить по примеру друзей.
Р-раз! — за полгода зарплата.
— Будет еще веселей…
Зря, что ли, рвали-метали? —
Вон сколько новых вождей!
В хохоте — скрежет металла:
— Будет еще веселей…
Хлещет за край пустословье.
Прыти в любом — что соплей.
Ну посмеялись — до крови!
— Будет еще веселей…
***
Я иду по Арбату:
Шут и враль ты, Арбат.
От восхода к закату
Твои камни лежат.
Ни Орда, ни Россия, —
Чьих вы, камни, кровей?
Слепо окна глухие
Смотрят мимо людей.
Век безбожный протопал —
Не его ль это быль? —
На морщинах Европы
Вавилонская пыль.
Что ищу тут — не знаю.
Руки-ноги гудят.
Все хожу и… теряю, —
Плут и вор ты, Арбат.
Развеселая пляска,
Что ж, куражься, стервец!..
Хороша эта сказка,
Да печальный конец.
***
Уезжает мать от сына.
Не ужились. Кверху дном
Рухнул дом, вчера единый —
Перестройка: пыль столбом!
Управдом и участковый
Похмелились, разошлись.
И на круг заходит новый
Тем же, тем же боком жизнь.
И ползет — скрежещут нервы, —
Песни, смех и плач кругом:
Детский дом, дом престарелых,
А промеж — домзак, дурдом…
Что с тобой стряслось, Россия,
Как так жить, отворотясь?..
Уезжает мать от сына,
Тихо плача и крестясь.
***
Тяжелые вздохи болота,
Смятенье пустынных полей.
Где, осень, твоя позолота? —
Лишь нищенский трепет ветвей.
И тянутся, тянутся рельсы
Куда-то в поля, на закат.
Любимая, руки и сердце
Предательски подло дрожат.
В глазах твоих стынет дорога
И неба знобящая даль.
Но нету и капли упрека,
Лишь светится с донца печаль.
Да, видно, мы много теряли,
Коль стали родного родней
И эти знобящие дали,
И нищенский трепет ветвей…
***
Молюсь на образ Твой, Спаситель,
Так почему же вдруг во сне
Незван, неждан в мою обитель
Является Иуда мне?..
Не лжесвидетель, не растлитель,
Законный сын, отец и муж,
Молюсь на образ Твой, Спаситель, —
Осина снится почему ж?
Не вор, не плут и не хулитель,
Земли и неба рядовой,
Молюсь на образ Твой, Спаситель,
Но вот во сне — со мной другой…
Где отступил? Где оступился?
Где поступился верой я?!
Издревле предок так молился,
Дед и отец, и мать моя…
Любви и дружбе знаю цену,
Я Истиной не поступлюсь!
Да, изменял… За ту измену
Я по сей день молюсь, молюсь.
Молюсь на образ Твой, Спаситель,
За всех заблудших, грешных чад.
Не потому ль в мою обитель
Нет-нет и бесы постучат?..
***
То, что я сделал сегодня, и то, что я делал на днях, —
Батька мой сдвинул бы брови, бросил бы хмуро: «Гульня!*»
И ничего б не добавил, хоть был на слово охоч, —
Войны изведал, ремесла, чарку был выпить не прочь.
Знал и тюрьму, и чужбину, куцую грамоту знал,
Да проморгал, думал, сына — сын все бумагу марал.
Также мараю все, батя, ночи, бывает, не сплю,
Все уж, кричу себе, хватит, только — леплю и леплю…
Божье ли дело, мирское, может быть, — просто свое?
Боль моя, мука и радость — и оправданье мое!
*Гульня (бел.) — игра.
«Как на духу…» 2015
***
Проходит все. И жизнь пройдет, как сон,
Как чей-то сон — в нем все о нашей жизни.
Она идет, идет еще, лишь свистни,
Взмахни рукой — и повторится он.
Нет, промолчи. Да, лучше промолчи —
Пусть длится сон, финал отодвигая,
Ты спи, ты спи, все та же, молодая,
Из той — была ли? — нашей той ночИ…
Молчи, молчи!.. Не счесть уже утрат.
Да и считать — глупее нету доли.
Мы перешли, давно прошли мы поле —
Идем, идем — все дальше. Наугад.
Назад? Ни-ни! И не смотреть туда.
Иди, иди!.. Пусть даже бездорожье,
Гроза пусть, снег, пусть страшно и тревожно,
Иди, иди — еще горит звезда.
***
…Нет-нет придут и мучают меня,
Терзают сердце и в душе саднят
Слова, что всуе там и сям бросал,
Слова, что добрым людям не сказал.
Встаешь средь ночи, зажигаешь свет,
К столу садишься… Вот же были! Нет…
И — наизнанку душу! Сердце — вон!
Идут слова — стоят со всех сторон!
Я слышу их — они звучат во мне,
Но нет, не записать их и в черне.
Сжимает сердце, кругом голова —
Ну, вот они, заветные слова!..
Слова, что всуе там и сям бросал,
Слова, что к месту так и не сказал.
***
Николаю Крышталю
Апрель. День Благовещенья. Дорога.
И с неба крик. Вгляделись — журавли.
Летят, летят! Как радостно! Как много!
Знать, что-то есть у бедной сей земли…
Летят, летят!.. Глядим, содравши кепки.
Сдорожились* — и не спешим уже.
Молчим. И нету слов — великолепье,
Как будто небо разлилось в душе…
Летят, летят — высоко, там, у солнца.
И засияли в кронах купола.
И с неба светлый клич к земле несется,
И вторят им с земли колокола…
*Сдорожились (бел.) — устали в пути.
ВЕЧНАЯ СТРАДА
Вдруг спохватишься — сумрачно в небе,
Черный снег под ногами, вода.
Всё терзался — о доле, о хлебе,
Что-то сеял… Взошла лебеда.
«Не беда» — утешался. Впрягался
И тащил кандалы — лемеха.
Снова сеял… Чего ты дождался? —
Наша мельница мелет снега…
Но ты пашешь. И сеешь. И сеешь.
Да когда ж это он, умолот?!
Схоронил всех, а сам не стареешь,
Словно время край поля идет…
Ничего не дождался. Но хлеба
Не жалел — ни своим, ни чужим.
Сходит снег. И до самого неба
Мир усыпан зерном молодым…
***
Леониду Голубовичу
Много званых. А сколь не позванных?..
А таких, что нахрапом прут?!.
Тот — в пророки, а тот — в апостолы,
Тот — мессия без трех минут.
Сколько пыли… А сколько грохота!..
Гром копыт ли, ракетный гул?..
За слезами, за стоном-хохотом
Бог ли, дьявол в толпе мелькнул?..
Не увидел — так накопытили…
Не услышал — ревет толпа…
Ну а вы, может, часом видели?
И не слышали?! Вот судьба…
***
Твоя печаль, как смерть, необъяснима.
Пройдет она. Так все проходит — мимо.
Так жизнь прошла! Прошла… Была и нету,
Пока грустил, пока бродил по свету.
Мечтал. Любил. И даже был любимым.
Любовь прошла?.. Да все проходит — мимо.
Не верится! И все же это было:
Не ту любил, не та тебя любила…
Хотел все знать? Ты знаешь слишком много,
Тебе уж даже дела нет до Бога…
Чего тебе еще желать, хотеть?..
Твою печаль утешит только смерть.
***
Солнце родины за кладбищем садилось,
Солнце родины вставало за рекой…
Жизнь прошла. И столько в жизни изменилось!..
Солнце родины стоит над головой.
Обернешься — километры, километры…
Сколько их легло за стрелкой часовой?..
Проносились облака, летели ветры.
Солнце родины стоит над головой.
Сколько видано… А сколько пережито…
Неужели это было?.. И со мной?! —
Лишь вчера глаза поднял перед калиткой —
Солнце родины стоит над головой.
Сколько помнится… А сколько позабылось…
Как он держится еще, сей шар земной?..
Жизнь идет. И ничего не изменилось.
Солнце родины стоит над головой.
***
Уже и боль, и горечь, и обида
Куда-то напрочь отступили прочь.
Была любовь? Была. И что — забыта?
И вдруг на улице встречаешь дочь.
Растерянность, невольная улыбка,
Расспросов и ответов чехарда.
Любовь, любовь… Пускай любовь — ошибка,
Но вот же, вот!.. И это — навсегда!
Нет объясненья этому и меры.
Тут воедино намертво сплелись
Восторг и страх, отчаянье и вера,
Земля и небо — смерть твоя и жизнь.
***
Все то, что посторонним нам казалось
И что с тобой нас вроде не касалось,
Ворвалось, не спросивши, понесло,
И завертело, и вертИт, судьбе назло.
Сидишь, глядишь. Ну что ж, сиди, гляди.
Что впереди? Да что и позади…
А позади? Давай припоминай,
И ничего — как есть — не забывай.
Неуж-то это было всё со мной?..
Да нет же, нет, я был совсем другой.
И ты была другой! Другой и дорогой…
Я другом был, был мужем и отцом.
Был мужем, был отцом — стал подлецом?
Нет друга, нет жены, не знает сын…
Уходишь — возвращаешься, — один.
И что тебя когда-то не касалось,
Твоей, увы, судьбиной оказалось.
***
Жизнь прошла — как будто между делом.
Что в итоге? А в итоге — боль.
Встанешь утром — крутит, ломит тело,
И душа, что кровяной мозоль.
Вот и осень. Куцая рябина
Тянет гроздья рдяные в окно.
Эх, душа, как много ты любила!..
Разлюбила… То-то и оно…
То-то и саднит, с того и больно,
И тоска — хоть в телевизор вой!..
Разлюбил? Ну что же, и довольно.
Помолчи. Побудь с самим собой.
Посиди — как будто между делом,
Руки на колени положа.
И почуешь, как сроднилась с телом
Намертво уставшая душа.
Значит, отлетать ей рановато.
Ну и ладно. И живи, живи…
Ну а боль? Она и боли рада —
Не бывает боли без любви.
***
Заплатил за славу — немотой,
Хмель веселья перевит тоской.
Страшен стал, как в январе гроза.
Где ты, жизнь?
Так больше жить нельзя!
Через поле двину в ближний лес.
Вон он, в синьке утренних небес.
Побреду, а если упаду —
Прямо лбом в дотлевшую звезду…
Где ты, жизнь?..
Так больше жить нельзя!
Вот упал я. Встал. Иду скользя.
По жнивью, по пашне, через лог,
Драной кепкой прикрывая лоб.
Был здоров, удачлив, легкокрыл.
А теперь — ни радости, ни сил:
Все сполна судьбою оплатил.
Где ты, жизнь?!
Как будто и не жил…
***
Душа зарастает полынью —
Уже и не видно ее.
За пылью, за горечью-стынью
То ль ветер, то ль дьявол поет…
Иду по широкому полю,
По долам угрюмым души,
По чертополоху, по боли,
По старой любови, по лжи!
По были вчерашней, где нынче
Еще пострашнее вранье.
Чего же ты ищешь, что хнычешь,
Ты сам расплодил воронье,
Что кружит, что каркает злобно.
А полю конца не видать…
И больно, и горько, и скорбно.
Как жить?! И боюсь помирать.
ВОТ ПРИШЛИ…
Михасю Позднякову
Напылили, наплевали, наплели.
Посидели, погалдели и ушли.
А за ними… хоть из дома убегай!
Окна — настежь! Выметай да выгребай.
Кто такие? И откуда? А зачем?!
Как-то ладил же со всеми и со всем.
Был и хлеб. И к хлебу. Радуйся — живи!
Находилось время песне и любви.
Что ж случилось? И за что сия напасть?
Были ж люди. Были нравы. Долг и власть.
А теперь… Хоть ты ворот не отпирай!..
Вот опять идут, кричат про счастье-рай.
Вот пришли. Расселись. Стали по углам.
Оглядеться не успел — плююсь и сам…
НОВАЯ СКАЗКА
За дорогой, за угрюмой рощей,
Кто там ходит, только ночь придет?
Что он ищет, что он, шалый, хочет,
Что найдет — лишь лиха приживет!
Обойду и я дорогу эту —
Мало ль бродит ночью шельмецов?
Тут и на селе сведут со свету —
Зазевался — и бывай таков!
А вокруг — свистки да звон церковный,
Мессы, пионерский барабан,
Не верховный царь, и царь верховный,
И на всех один дурак — Иван.
Как ему, бедовому, со всеми?
И на всех ведь надо угодить…
А не он ли, как наступит темень,
Стал за рощу с топором ходить?..
***
Всегда находится другой,
Кому-то также дорогой.
И есть всегда она, другая,
Кому-то тоже дорогая.
И непременно есть такой:
Как ни посмотришь — никакой.
А вот и ты, хмельной, смурной,
Самовлюбленный и больной.
И есть такие — без лица.
И все — подобие Творца?..
***
Вот звезда загорелась — Венера, —
Пронеслась через сердце гроза!..
И смотрю я, не веря и веря:
Всходят звезды — любимой глаза.
То ли молнии в них, то ли змеи —
Все страшнее зеленый огонь!
И смотрю, оторвать глаз не смею,
Загорюсь — только краешком тронь.
Ты приходишь в сиянье созвездий,
Как змея, как гроза, как звезда.
На беду нашу сходимся вместе —
Мимолетна и сладка беда…
Гаснут звезды, и молнии гаснут,
Разбегаются змеи в кусты.
День восходит, высокий и ясный,
И уходишь, притихшая, ты…
ПРИСТАВШИЙ К ХРАМУ
Русский?.. Не русский?.. А память кричит.
Вон изыди, фарисеи!..
Руки колотятся, сердце дрожит.
Врать, как и жить, не умею.
Жен потерял. И детей растерял.
Вот тебе — русский не русский…
Что там, тюрьма?.. Я хотел на вокзал.
Путь мой и скользкий, и узкий.
Храм Божий тут же, о правой руке.
Боже, кто запер ворота?!
Лоб осеняю — в поту и тоске.
За руку дергает кто-то.
Кто ты?! Иди себе, братец, иди,
Я тебя знать не желаю.
Мне на вокзал. Что, тюрьма впереди?
Эх-ма, опять опоздаю.
Вон уже — гром побежавших колес.
Окна вагонов — как счастье…
Бог ли оставил? Черт не донес?..
Господи, тут и пропасть мне…
Сяду-присяду — прямо в сугроб.
Шапку сниму, отираясь.
Снова напялю — поглубже на лоб.
Думу опять погадаю:
Русский?.. Не русский?.. И не поляк!
Слава те, Господи, трезвый!
Трезвый-то трезвый, но все же — дурак,
Да ко всему еще — резвый.
Резвый — не трезвый: вышел, брат, весь.
Эй, отворяйте ворота!!
Здесь мое место! Слышите, здесь!..
Чу, там запор тронул кто-то…
***
И будет ночь — я в эту ночь умру.
И будет день — меня уже не будет.
И в этот день — о, да! — меня полюбят,
И столько всякой всячины наврут…
Но вот я просыпаюсь поутру,
Смотрю в окно, привычно умываюсь,
Готовлю завтрак, хмуро улыбаюсь —
Живу! Живу?.. Как тряпку, душу рву!..
И все-таки?.. Ведь что-то говорю,
Звоню друзьям и женщине, пишу.
Да-да, пишу!.. И все еще — дышу.
…И жизнь уже за то благодарю.
***
Что русского было в батьке моем?
Вопрос, как ладонь, твердо ставил ребром.
И правду, что маткой зовут, от порога
Рубил без оглядки, без крика-упрека.
Я помню походку, и жесты, и голос…
А если склонялся — то, как в поле колос.
Эх, как же, бывало, кидался я в раж:
Ремнем он вбивал в плоть мою «Отче наш».
За это, мой батя, родимый мой отче,
Обязан всей жизнью тебе, между прочим.
Я вором не стал и не стал я бандитом
С того, что слова эти намертво вбиты!
Да, жил непутево, любил непутево.
Да, часто не дело вело меня — слово.
Но в нем с малолетства быть честным старался,
Хотя, незадача, молитвы чурался…
И все ж, только скрутит и делу шабаш,
Хочу — не хочу, но твержу: «Отче наш…»
2
Что же было в отце моем русского?..
В «Войске польском» когда-то служил.
И дорогою, шаткой да узкою,
Словно конь, батя рвался из жил.
Невысокий, но выправка, выправка!
На подбор были, брат, мужики…
Говорил с диалектом, а выпьет как:
— Что ж мы, русские, все дураки?!
Эх, веселые вы да двужильные,
Что ж вы нажили, чудаки?
Нынче делят гербы фамильные,
Достают из могил стяги…
Ничего мне не выпало кровного,
Знаю, батя, пуста твоя клеть.
Взбунтовалась душа непутевая,
Возжелала по-русски запеть!
***
Лик Богородицы. И матери лицо.
Улыбка утренняя женщины любимой…
Пусть повторяются! Они — неповторимы!
Крутись, крутись, земное колесо!..
И жизнь моя, кружи! И не ищи конца,
Проснись и посмотри, как солнышко смеется!..
Пока летит земля, пока смеется солнце,
Пред ликом светлым их
не отврати лица.
***
Что за водка — пьяный, хоть убей!
Видно, гонит тысяча чертей!..
Ну, не тыща, но — рогатый сброд.
Вон мешок терзает главный черт.
Что он, нечисть, сыплет да плюет?!
Выпил грамм — скривил корявый рот:
— Подыхай, коли дурак, народ…
Стервь за ним, синюшно-зелена,
Этикетки шлепает она:
«Водка из отборного зерна».
Где же взяли — был неурожай?..
Но кричит хвостатый: — Загружай!
Что-то сыплет, сволочь, да плюет,
Выпьет грамм — да стонет и блюет:
— Подыхай, коли дурак, народ…
***
Вот, пришла… Да век бы вас не видеть!
Столько слов!.. Да лучше б помолчать…
Почему же все боюсь обидеть?
Почему бы прямо не сказать?
Впрочем, я ведь тоже вам не нужен,
Всё это пустые словеса,
Может, льстит вам, что стою, сконфужен,
Слушаю, не отвожу глаза?
Что со мной? Чем дальше, тем наивней.
Столько видел — надо б огрубеть.
Стал умней, увы, не стал счастливей.
Стал добрей — нет силы жизнь терпеть…
Что ж теперь? Да ничего! И даже
Дверь не стану глуше запирать.
С памятью, сей тяжкою поклажей,
Трудно жить. А как же… помирать?
***
Еще ничего не случилось,
Я даже не знаю тебя…
И горе казалось за милость,
И дурой казалась судьба.
И день был чудесный, и вечер —
С утра отгремела гроза,
И думать не думал о встрече, —
Не видели б света глаза!..
А поезд летит через поле!
Ни сна, ни любви, ни тепла…
И что это — к черту — за поезд?!
Куда он уносит тебя?..
Недолго терзали друг друга,
Мы быстро расстались. Да вот,
Всё воет та давняя вьюга,
Уснуть до сих пор не дает.
Холодная ночь Ленинграда,
Скупые во мраке огни…
Из нашей любови, из ада
Кадят поминально они?
А поезд летит через поле!
Полнее, друзья, наливай!..
Куда разогнался так поезд?..
— А что вы, не знаете?.. В рай!
Ни рая не помню, ни ада,
Бесцветные ночи и дни.
И жизнь — наказанье, награда?
Горят поминально огни.
***
Горько — как бывает лишь под старость.
Страшно — словно завтра помирать.
Не с того ль все точит сердце жалость
Да все чаще тянет вспоминать?..
Ну, а вечер выдался на славу —
Свет притих и в нем кружит снежок!
Столько прожил, видел, но вот, право,
Не увидел ничего, дружок…
Эх, а снег кружит!.. А с ним и вечер
Закружил, повел тебя, понес!..
Шаг, другой и, кажется, навстречу
Выйдет, вместе с детством, Дед-мороз…
…Нет, браток, держись, не надо падать!
Ну-ка, грудь пошире — отдышись!
Хорошо, когда есть кто-то рядом…
Тяжко!.. Да на то она и жизнь…
***
Звезды падают, отгорая,
Не оставив даже следа.
Жизнь — прекрасная, дорогая,
Отгоревшая в небе звезда.
И за что ты мне, да такая?!
Полюбил, лишь вкусил, навсегда!
Не щадила себя ты, сияя,
Как горела же ты, молода!..
Эх, была — не была, чумная,
Разбитная — туда-сюда,
Как слепила ты, удалая, —
Кто считал, пока счастлив, года?..
Что ж, играй, и умри, играя,
Перекатная голь-беда!..
Приоткрыла лишь двери рая,
А куда завела, куда?..
***
Приходят письма — пишет старый друг
И женщина, не ставшая судьбою…
Нет-нет и вспомнят: жизнь пустил из рук,
Она, что ворон, кружит надо мною.
Кружи, кружи! Черненое крыло
Пускай гнетет — не отведу я взгляда,
Пока холодным ветром не снесло
За даль, за грань, за тихую ограду.
Перечитаю, положу в конверт:
Как хорошо, что есть друзья на свете!
А старость — сон, и жизнь — всего лишь смерть.
Лети, мой ворон, — не стихает ветер…
***
Священные камни мои:
На жерди колодца и тот,
На котором дед ставил ведро;
И третий,
Что вместо крылечка
Лежит у сеней…
Я видел священней, божественной силы,
Я реки-моря переплыл.
Они украшали дворцы и могилы,
Народ, что к богам, к ним ходил.
А дедова хата травой зарастает,
Замшел и колодезный сруб.
Но камень на жерди все воду тягает,
Есть место святое ведру.
Истоптан валун, что лежит у порога —
Мне рады, я здесь не чужой.
Дитя урбанизма, разгула, порока,
Целую я камень живой.
Сестра, света Божьего век не видала,
Песок обметает и стелет фартук.
Сестра дорогая, да если б ты знала,
Я Бога забыл, я отбился от рук.
И все, что мне надо, присесть на пороге,
На сад посмотреть — он, как я, постарел,
Да знать, никакие ни бури, ни сроки,
Не тронут святых, еще дедовых дел…
Священные камни мои:
На жерди колодца и тот,
На котором дед ставил ведро;
И третий,
Что вместо крылечка
Лежит у сеней…
***
Вот идешь и вспоминаешь сына:
Где он? Как дела?
Эх ты, женушка Галина,
Счастье догнала?
Счастье, счастье — чье-то горе,
А порой — беда.
На губах полыни горечь,
В сердце — лебеда.
Жизнь прошла — не знаю сына.
И тебя б не знать,
Дьявол, любушка Галина,
Мила сына мать.
Глупой юности отрава,
Чья ж то ты жена…
Пусть вам будет жизнь отрада,
Грех ты мой, вина.
У меня есть тоже радость,
Не страшна с ней ночь.
Моя горечь, моя сладость —
Дочь.
***
Это улица Пугачева —
Два десятка старых домов.
Вот и снова я, снова —
Мимо окон твоих, дворов.
Никуда уже не уеду,
Здесь, в сарайке твоей, умру, —
По какому ни шел бы следу,
На каком ни стоял ветру…
Что тут было — землей укрыло,
Нет ни улицы, ни домов.
Деревянные крыши-крылья
Пролетают над тленом годов.
Над раздорами-разговорами,
Над заводом и пустырем.
Дело было, считались заборами,
Всех, однако, приветил дом…
Дай присесть на твоей окраине,
На углу твоем постоять…
Так, видать, себя чувствует раненый,
Что добрался к своим — помирать…
***
Видно, время приходит прощаться.
Не хочу я встречаться, встречать.
Мы умели легко обольщаться,
Не умеем от сердца прощать.
Эти милые некогда лица!..
Встретишь — хочешь скорее уйти.
Легче было тогда ошибиться,
Чем нескладное что-то нести.
Может, гордый я, самолюбивый?
Может быть и еще-то какой…
Не со мною вы были красивы.
Не хочу некрасивых со мной.
Я отчасти совсем неуклюжий,
Много нажил молвы и вины.
Может быть, я кому-то и нужен?
Извините, вы мне не нужны.
НОЧЬ ОДИНОЧЕСТВА
Ранней старости одиночество — затянувшийся холод весны.
Что-то хочется и не можется, — вот покоя бы, тишины…
Ночь приходит — заходит без стука. Заходи! Вдруг вдвоем веселей?
Что ломаешься, старая сука, — не напьешься всё крови моей?..
Да, не тот я. А ты, что, та же?.. На ведьмачку похожа ты!
Почернела — как будто в саже, исхуднела — до дурноты.
Вон постелено — располагайся, я и прилягу на стульях в углу.
Раздевайся — меня не стесняйся, я и вздохом тебя не вспугну.
Это старость? А может, усталость? Скрип осины ли, времени хрип?
Словно что-то внутри развязалось — отдается в мозгах сердца скрип.
Это — старость. И одиночество. Это — стужа, когда ждешь весны.
И одно — оправдаться лишь хочется — давит тяжесть забытой вины.
Это — старость. И это — усталость. Сердца дряблого тяжкий хрип.
Что осталось?.. Да то и осталось — только времени нудный скрип.
***
Дорогие сердцу голоса,
Дорогие имена и лица,
Как за лесом дальняя гроза,
Будто снег, что на воду ложится.
Вы всё глуше, глуше и… родней,
Вы всё дальше, дальше и… слышнее,
Голоса прекрасные друзей,
Лица женщин — не было милее.
Нет, не спутать ваши имена.
Не забуду голоса и лица.
Всё, что есть сегодня у меня —
Память — свет, что из души струится.
***
Горевала мама, что меня родила,
Видно, в это время не до сына было.
Не ошиблась мама, словно заклинаю,
Я и сам без счастья по земле блуждаю.
Говорила мама, ох, метельно было!..
Лучше бы в сугробе ты меня забыла.
Может быть, с того я ненавижу зимы:
Рос я одиноким, рос я нелюдимым.
Как я жил, как прожил — мы про то не будем:
Шибко интересно любопытным людям.
Бережен был Богом, да молва губила.
Горевала мама, что меня родила…
***
Больница — печальная повесть.
И что тут попишешь, когда
Поймешь вдруг: вчерашняя доблесть
Сегодня всего-то — беда.
Напрасно чернила не мучай,
И воду зазря не мути:
Больница — как раз это случай
Под прошлым черту подвести.
Подумать, как можно, спокойно,
О жизни подумать всерьез,
Принять, если надо, пристойно
Не радостный самый прогноз.
И все же утешиться в слове,
Как ни было б страшно оно,
Ведь жизнь, твою горькую повесть,
Тебе дописать лишь дано…
***
По первому снегу, по следу
Ушедших и канувших зим
Уйду, оглядясь напоследок,
Что я оставляю другим.
— Постой, уходить ты не в праве,
Ну, как же на свете ты жил, —
Копья за собой не оставил,
Да что же ты делал?!
— Любил.
Оставил я ветер и колос,
И небо, и солнце-звезду;
И веры уверенный голос —
Отгонит хандру и беду.
— Да нет, уходить ты не в праве,
Каков молодец, он любил…
А что ты потомкам оставил?!
— Дорогу, которой ходил.
Я лес вам оставил, и поле,
И полные реки воды;
Надежду оставил и волю —
Спасут от хандры и беды.
По первому снегу, по свету,
Что утру оставила ночь,
Уйду, ну а белому свету
Я сына оставил и дочь.
***
Опять заморочки ночные:
«Что мне Маяковский, — пустяк!»
И споры — до хрипа — пустые.
А днем… да и днем — порожняк.
Эх, милые рощи, поляны,
Когда же приду к вам, когда?!
А теплые — с речки — туманы,
И там, за рекою, звезда…
Я отдал и душу, и силы —
Кому это нужно — вопрос?
И, в общем, не любый, не милый,
Щетиной по уши зарос…
Поймут ли Куняев и Кошель?
Бывайте! Живите сто лет!..
Обидно, до моли изношен,
А, в сущности, я-то — поэт.
Опять заморочки ночные,
И в душу колотит чудак:
«Пустые вы люди, пустые…»
Да нет, дорогой мой, не так.
И вспомнятся Пушкин и Тютчев,
И Блок, и Есенин… Рубцов…
Да, можно бы жить и получше.
Но… что бы сказал Кузнецов?..
***
Помельчала жизнь
и помельчали люди,
Да и сам, что шавка
крутишься, хрипя.
А потом очнешься,
ноешь, мол, не любят,
Ну, а сам, что, любишь?
Любишь, брат, себя…
Где ты, время крупного помола?
Как мне дорог твой кулак и мат…
Да, немало жизнь перемолола,
Ну а, сколько чахнет за полушку, брат?..
Отступи, наветники, блудницы,
Отойди, разменной ковки шваль!
А вокруг… да разве это лица?
Жалко жизни, да и этих — жаль.
Помельчала жизнь
и помельчали люди,
Да и сам, что шавка
крутишься, хрипя.
И живешь,
хоть никого не любишь.
Впрочем, вряд ли
любишь и себя…
***
Середина лета, середина.
Жизнь давно не ягода-малина.
А начнешь припоминать…
Сплошная Ъ.
Середина, середина лета,
Правда, вроде песенка не спета.
А начнешь припоминать…
Сплошная Ъ.
Срифмовать судьбу и жизнь не в силах,
Что течет там нынче в моих жилах?
Не хочу ни понимать, ни знать,
Сплошная Ъ.
Середина лета, середина —
Славы, счастья, жизни половина!..
Ничего б не видеть и не знать:
В дом войдешь,
а там отныне — Ъ.
***
Не стоит село без праведника.
Поговорка
В каждом местечке есть свой дурачок.
Вот он бежит, грозно машет клюкою,
Напрочь лишенный сомнений, покоя,
Зло покарает, низвергнет порок.
Вот подбежал он, неистовый, злой,
Палкой колотит по сходням сельмага,
И отступили пропойца, бродяга,
Скромно блудница закрылась рукой.
Встал на крыльце — словно правда сама,
Брызжет слюною на флаг сельсовета,
Тут бы другого, конечно, за это,
Он же в местечке — и суд, и тюрьма.
Вдруг как осекся, скрутился, затих,
Будто бы яростью враз подавился,
Словно, все поняв, себе подивился —
Ужас прозренья скривил его лик.
Как он рванул со ступеней!.. Костыль
Шмякнулся наземь со звоном, со стоном!
Каждый тут понял, что значит, что стоит.
Долго висела над площадью пыль…
***
Я понял значение слов,
И даже их первооснову.
Когда произносится слово, —
За ними и смерть, и любовь.
И в этом высокий их смысл,
Тот смысл, что лишь Богу подвластен,
Уму изощренному ясен,
А простолюдину — как свист.
Ведь слово, оно еще звук,
И запах. Прислушайтесь к полю:
Как вольно! Как пахнет раздолье!
Журавль вылетает из рук…
***
Он выскочил с веревкою на шее.
12 на часах. И 7 минут…
Прохожие, завидя, столбенели.
А он бежал, неистов, длинен, худ.
Да от кого? К кому? И что виною?
Ни слова не роняя, лишь хрипя.
И только ночь да ветер за спиною.
Кто остановит, глупого, тебя?..
Слепая ночь. И нет почти прохожих.
Милиция? Ищи ее свищи…
Остановись! Вернись домой, хороший,
Того, что неизбежно, не ищи.
Оно придет, оно всего сильнее —
Что тут любовь и страсти, и барыш?..
А он бежит! Петля висит на шее —
Беги-беги, авось да убежишь…
***
Есть что-то такое — из самой груди!
За этим далеко не надо ходить.
Нет равных Гомеру. И Пушкин хорош.
И все же всего и у них не найдешь.
Мицкевич, Купала… И это не то.
Батька приходит в огромном пальто.
Идет за дровами — мороз, что огонь!
К огню подставляет большую ладонь.
Меня подзывает: не бойся огня!
И на руки садит у печки меня.
И так мне уютно, и так мне тепло!..
Доселе, хоть столько снегов протекло.
Простите, великие. Свет ваш высок!
Меня ж согревает другой огонек…
***
На полыни настаивал водку
Старый батька — от всякой беды.
Как горчила!.. Но вот же, в охотку
Выпивал — был совсем молодым.
Укоряли, ругали. И все же
Находил и опять выпивал.
Эх, полынь ты! Мое раздорожье,
И беспутье, где жил-пропадал.
Сколько выпито… Сблевано сколько!
Не однажды свет меркнул в глазах.
Столько выпито всякого, столько…
Даже что-то на вдовьих слезах…
Но, поди, ясно слышу поныне
Поскрип батькиных сбитых сапог,
Как он сыплет в горилку полыни:
«Не спасет — так поможет, сынок…»
***
Вот и закровянела рябина,
Налилась тоской ушедших дней.
И нутром почуял: пуповина,
То, что держит тут, — слабей, слабей.
Что прельщало — навсегда отстало.
Странно: мне не хочется вина…
Женщины? Неверие осталось.
Да вина, неясная вина.
Выйду в полночь — звезды, звезды, звезды…
Тишина!.. Иди себе, иди…
Что казалось рано — стало поздно,
Так напрасно дум не береди!
Слава Богу, повзрослела дочка.
Что ж не радость на сердце, а страх?..
Лето. Август. И такая ночка,
Словно ты уже на небесах…
***
Когда еще ничто не изменилось
И не пугали мысли невпопад,
Грустилось так, как будто это милость,
Тогда еще… тогда… тому назад…
Леса шумели, колосились нивы,
И весело свистели поезда…
И жизнь была, и с нею ты, счастливый,
Тогда еще… тогда… тому назад…
Зачем же ты, зачем остановился?
Что вдруг увидел, что вдруг разглядел?..
Нет-нет, не мир — ты в мире изменился,
Отныне в мире страшен твой удел.
И грусть твоя давно уже не милость,
Но боль и скорбь, и жизнь вся — невпопад.
И ничего ничуть не изменилось,
Все так же, как тогда… тому назад…
НАЧАЛО
Время печальных раздумий,
Сладость осенней тоски…
Так же шатался ты, юный,
Здесь вот, один, у реки.
Все-то вот здесь начиналось,
В том — не забыть — сентябре:
Небо в реке отражалось,
Плавились волны в заре…
Шел бы — прошел себе мимо,
Столько ведь раз проходил!..
Надо ж, почувствовал зримо,
В тихом восторге застыл…
Знал бы, чего это стоит, —
Век не ходил бы сюда!
Осень. В вечернем покое
Плещется сонно вода…
***
Зачем же, зачем ты тут бродишь,
Подолгу стоишь над рекой?..
Как тихо в округе!.. В природе
Тягучий, знобящий покой.
Ну что же, постой так, подумай.
Покой — будто время стоит!
Простор, да и ты в нем, — угрюмы,
Угрюмы и думы твои…
И радость твоя, и тревога, —
Всего лишь круги на воде.
У Бога, и только у Бога
Ответы.
Но где же Он?
Где?..
***
Улыбнись — жизнь уже на исходе.
Оглянись — красота-то кругом!..
И покой. И в душе, и в природе.
Крыт молитвой родительский дом.
Слава Богу, и пожил, и прожил:
Жены, дети, друзья и вино…
Ни серьезней не стал ты, не строже.
И смешно доживаешь, грешно.
Ну а может, тебе и простится,
Хоть за то, что страдал и любил,
На чужие могилы крестился,
За детей, за убогих молил…
Улыбнусь, улыбнусь на прощанье.
Что увижу? Закат ли? Звезду?..
И, любя, полон чувств и желаний,
Незаметно и тихо уйду.
***
Звон трамвая, прокатясь, растаял.
На излете вспыхнула звезда.
Пролетая, простонала стая.
Встрепенулись крылья у моста.
И земля вдруг резко повернулась:
Всхлипнула — невидная — волна.
Все куда-то зыбко потянулось.
Почернела мигом тишина.
И бесшумно полетели листья,
Пепельные, в жирной темноте.
Мир как будто в бездну провалился —
Ни огня, ни всплеска в черноте.
Темь и темь. И тишина такая,
Словно ты — последний человек…
Но схватил, из бездны вырывая,
Землю обнял первый, чистый снег.
***
Сколько было восторгов, бессонниц…
Вспомнишь — словно из жизни другой.
Помянем — и друзей, и любовниц,
И помолимся — за упокой.
«За здоровье!» — стаканы наполним,
Что отмерено — то и пройдем.
И врагов добрым словом припомним,
Ведь и нас, может, вспомнят добром
Вот и водка идет — что водица!
Корку съел — и как будто бы сыт.
Было — мерил: а стоит водиться?
Плох — хорош ли, — не тронь его — спит.
Что осталось? Да то и осталось —
Провожать, поминать, вспоминать…
И, быть может, последняя радость —
Водку с добрым словцом наливать.
***
Мой путь вне троп, мой путь вне трасс —
Пускай летит, свистит дорога!..
А мне б дойти, дойти до вас,
А там бы с вами — и до Бога.
Да, жил, спеша, да, шел, греша,
И все ж, прошу: еще б немного,
Я звал — откликнулась душа,
А значит, близко и до Бога…
Не с тем, не с той, бывало, шла,
Ну, что ж, не пророню упрека:
Уж доведет, коль повела,
Тут главное — сойти с порога.
А там — была ли не была —
Сама, глядишь, пойдет дорога!..
— А ноша, как, не тяжела?
— Так не один уже я — с Богом.
***
Жизнь свою — беспутную красотку —
Отпустил на волю — погулять.
Эх, бывало, смотришь на походку…
Эх, бывало, пялишься на стать…
Хоть убей, не верю: шел под рУку…
Господи! Ведь было: обнимал…
Это ж надо, принимал за мУку…
И к другой — да чтоб ты! — убегал…
Где гуляешь, жизнь моя-молодка,
Вон уж черный вал несет гроза?..
Где твоя — давай скорей! — походка,
Повертайся — просмотрел глаза…
Чу, идет! Не баба, не старуха.
Кто такая? И куда идешь?..
Это ж надо?! Ты ли?.. Бляха-муха,
А ведь думал: сам и проживешь…
— Что, не рад? — Ну, что ты, вот так встреча!..
— Рад не рад, — не надо было звать.
И — ни слова! А уже и вечер, —
Что ж, вдвоем спокойней ночевать…
***
Реки родной кривые берега —
Течет вода. Теки, моя река!
Вот я пришел, стою на берегу,
Смотрю, и наглядеться не могу.
Как много рек и лет я переплыл!..
Но вот стою, как будто здесь и был…
Пускай не широка, не глубока, —
Дороже всех мне рек моя река.
Смотрюсь в тебя, смотрю — не видно дна.
Как жизнь моя, твоя вода мутна.
Что ж, было всяко — радость и беда.
И будет всяко — жизнь ведь, как вода!..
Долга она ли будет, не долга,
Пусть у нее кривые берега,
Мутна, не широка, не глубока,
Теки, река, теки, моя река…
ИСТИНА
Глас вопиющего в пустыне!..
Кто там бредет, во мгле, один?
А, это ты, дитя гордыни,
Поэт, скиталец, сукин сын!
Какой бедой опять гонимый,
Идешь по свету без дорог,
Самим Спасителем хранимый,
Носитель истины, пророк?..
Иди!
Тебя лишь горький ветер встретит.
Кричи!
Услышит, разве что, глухой…
Из века в век всё то ж на свете —
Бездомный свет, повитый мглой.
***
Одиночества хроника скорбная —
Ветер ада гнездится в душе.
А душа, птица вещая, гордая,
Улетает из тела вчуже.
И живешь, с тьмою вечной повенчаный,
Вьючишь ношу беды да нужды,
И куда ты с такой, болью меченой,
Тут и тихие-то не нужны?..
Успокойтесь! Ваш мир не нарушу я —
Я из тьмы и обратно во тьму.
Потерял — не найду свою душу я —
Я чужой задарма не возьму.
Вот беда, что досталась мне гордая,
Я-то сам неказист и не горд,
И судьбина мне выпала скорбная —
Волочу правды брошенный горб.
Никуда с ним… Во тьму лишь кромешную.
Ноги сбил — все иду да иду,
Не помешанный, на любови замешанный,
На полынную память-звезду…
***
Дождь за окном и гудящие ели —
Песня рассветная хмурых Карпат.
Прожили много — не много успели,
Вот и насуплено очи глядят.
Все ж, как ни горько, но как же прекрасен
Мир этот вечный, где мы — только миг…
Радуйся дню! Он идет, не напрасен, —
Голову выше и взгляд распрями!
Прожито много — бездарно и страшно.
Все ж не напрасно, кому-то — урок.
Вон как возвышенно, жарко и страстно
Птаха весенняя горло дерет!..
***
Да где ж он, путь? Туман и стынь.
Деревья темные по краю…
Куда завел ты, блудный сын,
И без того всю жизнь блуждаю.
Не держат ноги. Всё. Хана!
Вот, значит, и дошел до края.
И гробовая тишина
Накрыла напрочь. Помираю?..
Литва? Даурия? Волынь?
Зовет ли кто?.. Собака лает?..
Так вот он, Путь — туман и стынь.
И небо ль, бездна укрывает?..
…Ну что же, всё. И нет вопросов.
Погреться б только у огня —
Кривой чернобыльской березой
Отчизна смотрит на меня.
***
Извечная правда — дорога Христа,
Путь истины — крест и Голгофа!
И вроде всё ясно, прозрачно-проста
Суть жизни: живи себе с Богом.
И вроде… Как будто… Но все же — увы,
Нет-нет и, скажите, откуда
Под знаком участия, дружбы, любви
Являются каин, иуда?
А там уж, хотим мы того, не хотим —
Черна нашей сути изнанка, —
Гулаг и Освенцим, Катынь и Хатынь…
У беса без сбоев шарманка!..
И все же высок свет Христова креста —
Видна, присмотрись лишь, дорога!
Да, жизнь тяжела, и судьба не проста.
А проще была, что ль, у Бога?..
***
В старинном парке д. Дубой,
что на Полесье, среди множества
реликтовых деревьев стоит и дуб,
ему почти 500 лет.
Присесть под дубом у деревни Дубой,
Там, за болотом, за лесами — Пинск.
Есть все-таки и продых в жизни грубой —
Вот так присесть, сидеть под жабий писк.
Под шум листвы, под жгучий птичий щебет
Дыши, дыши — отдышишься ль от бед?..
А дуб, он вот, и он высоко в небе,
В земле родной — уже полтыщи лет!..
Все сто дорог, все сто путей беспутных,
Что ты прошел, не приходя сюда, —
Один ковчег, сплетенный наспех, утлый —
Его несет проточная вода…
А дуб, он вот, стоит, эпох свидетель.
Прижмись к стволу, постой так у комля:
Ты слышишь, да? Гудит в тебе не ветер —
Текут по жилам небо и земля…
Пусть гром гремит, пускай гроза бушует!
Пусть белый свет смешается со тьмой!..
Всё преходяще, что приходит всуе,
Мир Божий не кончается тобой.
ПОЛЕШУК
Моя усталость — совсем не боль.
Моя угрюмость — совсем не зло.
Она сама пришла — любовь,
Пусть даже счастье не пришло.
Ты плоть от плоти родных болот,
В глухих лесах — твой древний дух.
Да кто придумал: простой народ?
Нет, ох, не прост он, полешук!..
Есть где-то горы, и есть моря,
Земля богаче, народ щедрей,
Но мне милей, родней — моя,
Пусть и убоже, пусть и бедней.
Ты украинец. Ты белорус.
Ты ветру в поле и сват и брат.
Да, ты не горд, но и не трус,
Вот перед всеми и виноват…
Да что твердить?! Ты вышел в мир,
Свистят парижи за спиной!
А мир давно затерт до дыр,
И в Старом Свете — ты молодой!
Но кто вернет простор болот,
И синь лугов, и неба шум?..
Эх, мать твою, ведь был народ,
Не раз я слышал: полешук…
***
Сколько глупости в Божьем мире!..
Вот тебе — по Подобью и тварь…
Возжелал человек: стать бы шире!
Промолчу — пахнет бурею, хмарь.
Эх, скорее б гроза, столько пыли!..
Что-то поезд опять не идет…
Бросить все и пешком? А дойти ли?..
Да и кто там тебя нынче ждет?..
Вот и хлынуло!.. Пусть себе льет.
КУКУШКИНЫ ДЕТИ
Яйца кукушки — иссиня-рябые,
Голос кукушки — пугающе-пуст.
Кто же нас высидел — вот, мы, живые,
Заперли сердце, не заперли уст.
Всё по Подобию? Ложь и наветы…
Что же, известно, язык без костей…
Эй, проходимцы, блудницы, поэты,
Голову выше и взгляд веселей!
Мы начинаем, подкидыши века,
Ну-ка смелей выходи, байстрюки!
Бога забыли? Да нет, человека —
Видеть других нам, увы, не с руки.
Четче шеренги, рябые, косые,
Руки пошире, сильней загребай!
Что там воняет?
— Да газ из России!
— Что нам Россия?! Нам рай подавай!..
Эй, там, не прятаться, выход за нами!
Наше тут всё — и земля, и страна!..
Красные морды, высокое знамя…
Кто же ведет нас?!
Да кто, сатана.
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ
Поздно вышел я на этот шлях…
Но вот вышел и иду, иду…
Что за гул? Полынь шумит в полях,
Раздувает надо мной звезду.
Не сорвется с губ моих упрек
И душа лишь отклика полна —
Сколько лет, а сколько встреч, дорог,
Что ж, спасибо, родина-страна!
Ни судьбой, ни родом не кичюсь,
Да и что кричать, простолюдин,
Русофил, я сын твой, Беларусь,
Может быть, не самый лучший сын.
Может быть, и выродок, шпана
Со звездою красною во лбу.
Я не изменял тебе, Страна,
Я не выбирал себе судьбу.
Нет уже ни веры, ни любви,
Знаю я, заклятый русофил,
Ты в слезах моих, в моей крови,
Украина — горький чернобыл!..
Не колись так, памяти стерня,
Я давно былое не зову.
Есть Россия в сердце у меня,
Потому, видать, еще живу…
Вот лежит он, вот пылит он, шлях.
Вот иду я, всё иду, иду…
Что за гул? Полынь шумит в полях,
Раздувает надо мной звезду.
***
Вот и дождался: изба над рекою,
Низкое небо да лес вековой —
Самое время для сна и покоя,
Что же не спится? И где он, покой?..
Ранняя осень, а хмуро, как в зиму —
Вечная тайна суровых Карпат.
День, лишь начавшись, рассеялся дымом,
Глухо и гулко вороны кричат.
Вот оно, время, пора вдохновенья,
Что ж ты сидишь всё, уставясь в окно?
Там только темень, скрип елей да тени,
Там, как в душе, беспробудно темно.
Ветер ударит со стоном о крышу,
Небо качнется — прорвется луна,
Вырвет из мрака, но я не увижу
Душу — она беспроглядно-черна.
Что ж, поделом, не напрасно, знать, ехал,
Мыкался, маялся, ночи не спал,
Думал потешиться? Вот и утеха, —
Разве не ты ли прозренья искал?..
***
И снова осень — печалей восемь,
Тоски сердечной невпроворот.
Чего такой я, скажи мне, осень,
Вон и последний мой поворот.
Калиткой хлопнув, уйду под утро,
Не попрощавшись — а что сказать? —
Дорогой утлой, насквозь продутой,
Что ж, уходить мне не привыкать.
Чего ж так зябко, да так туманно,
И тяжко — вышел ведь налегке?
Не от тебя я ушел, Татьяна,
К себе иду я, к своей тоске.
В туман и слякоть, в седую осень,
Вот и последний мой поворот.
Темно там, страшно? Да нет, не очень,
Никто не знает, что нас там ждет.
***
Уже, казалось, не до слез,
Не до печали.
Уже не ты, а тянет воз
Тебя едва ли.
Уже пора тебе, пора
Сгребать манатки.
Да вот любовь — беды сестра —
Играет в прятки
И снова думаешь, не спишь,
Летишь за дымом.
И все глядишь вослед, глядишь
Идущим мимо.
И даже нету сил уйти!
И нет — остаться.
Того, что было, — не найти.
Но — как признаться?..
* * *
Ты приходишь — и хочется жить,
И тепла вроде больше, и света,
Даже если зима и при этом
Ночь и негде себя притулить.
Ты смеешься — и всходит звезда, —
Надо мной, над тобою, над миром.
Это милость — жить с Богом и миром,
И я верю: так будет всегда.
Вот бы встретиться нам — молодым!..
Да на это не наша-то воля…
Все искали: то долю, то волю,
Да и счастье — всего только дым.
Но ты рядом — и хочется жить!
И не надо ни света, ни лета,
И как будто бы было все ЭТО,
И хочу — не могу объяснить…
* * *
Вот и поставлена точка:
Выпил до дна — протрезвел.
Взрослой становится дочка,
Я становлюсь не у дел.
Все уж как будто известно —
Время итог подвести:
Вроде старался жить честно,
Да все сбивался с пути.
Было — и жил непутево,
Был и с душой не в ладах,
Мучила совесть — и слово
Солью скрипело в зубах.
С кровью оно отлетало,
Падало к вашим ногам.
Может быть, всуе пропало?
Может, сподобится вам?..
Вы уж тут сами рядите,
Я ничего не жалел.
Пожил. С мое поживите!
Я остаюсь не у дел.
ПАМЯТИ СОСЕДА
И жизнь была — не путь, и не дорога,
Всего лишь — жизнь, работа — день и ночь.
А умирал и думал: жил неплохо,
Еще б немного — выдать замуж дочь…
Работа — жизнь. А жизнь — всегда работа,
Не подвиг, нет, так жил тогда любой.
Да что за жизнь? Но вот же, было что-то:
Женились, жили, и была любовь.
Любовь, любовь… Она вела по свету,
И свет давала — не давала пасть.
Спросить бы вот… Кого? Таких уж нету.
Вернуть таких — на то не наша власть.
Что их вело? Ну ладно б — вера в Бога.
Ну, страх… Ну, жадность… Жили не по лжи!
Да что за жизнь?!
Но есть еще дорога,
Конца и края нет ей — путь души.
***
Есть кто-то, кто лучше тебя.
Живет он, дружа и любя.
Но дело, конечно, не в этом,
А в том, что зимою и летом
Слывет, так сказать, человеком,
Идет в ногу с миром и веком.
Ты этому только не злись,
Всё это и есть наша жизнь.
Есть кто-то, кто лучше тебя —
Прими сие должно, любя.
* * *
Ты шла рекой — и речка высыхала.
Ты лугом шла — и вянули цветы.
А в дом вошла — божница застонала.
Что тайного творила в доме ты?
Красива — что ж темно тогда в округе?
Желанна — что ж всегда вокруг молчат?
Добра, но избегают встреч подруги?
Мила, но опускают парни взгляд?..
И вот ты рядом. Боже, некрасива…
Желанна ли — все что-то говоришь…
Добра — твердишь о том, что несчастлива…
Мила — уж точно! — но когда молчишь…
Течет река, течет — не пересохла,
И на лугах не вымерли цветы,
И дом стоит — играют в солнце стекла,
И ходишь — как другие — ходишь ты…
***
Все разрешилось буднично и просто,
И что гадать — кто прав, кто виноват?
Уже горят совсем другие звезды,
Хотя всего-то — изменился взгляд.
И я другой… Другой и всё же — тот же.
И ты другая… И все та же, та.
Лишь стала недоступнее и строже.
Прекрасней и желанней, чем тогда.
— Прощай, прощай. Мне на трамвай и дальше.
— Куда? Уже не ходит здесь трамвай… —
Дрожит слеза, чистейшая, без фальши.
— Но все равно — прощай…
* * *
Были съезды. И были разъезды.
Звезды рядом сияли — срывай!
Где там было подумать о чести,
Намекнул кто — души не теряй?
Гнал на свадьбу — вернулся с поминок,
Протрезвел — вот стою на ветру,
Тщусь припомнить отца… Но и сына…
Да и мать, и жену, и сестру…
Только лица, какие-то лица!..
Только окна и двери, и тьма…
Да, тут в пору пойти и напиться,
Заблудиться — лишиться ума.
Но запомни: се — время поминок,
Время съездов-разъездов прошло.
Ну-ка, вспомнил отца? — Вспомнишь сына,
И спасенье свое — ремесло.
А пока что — постой у порога,
Протрезвел — отдышись, оглянись.
Вспомнил дом? — Вспомнишь Бога.
Знать, не кончена жизнь.
* * *
Затевали споры — ночи не хватало,
Было сладким горькое вино.
Но дойти до сути — жизни, видно, мало.
Да откройте, наконец, окно!..
Все длиннее ночи — краче разговоры.
И закрыто наглухо окно.
В чем же суть — без спора мы узнали скоро:
Стало горьким сладкое вино.
НОЧЬ В БОЛЬНИЦЕ
В долгом ожидании весны,
В тяжком предстоянии с бедою
Мы, видать, не шибко-то сильны —
Дрожь в руках и в сердце перебои.
Вот опять встаешь, идешь к окну —
Ничего там, ночь там, непогода…
Ждешь-пождешь — луну, весну, жену?
Но — ни зги, лишь холод с небосвода.
Кран свернешь — но нету и воды.
Снова ляжешь. Тут же встанешь снова.
И к окну причалишь снова ты, —
Тяжкий холод от окна ночного…
***
Уже и сердце, чую, износилось,
И поостыла вроде голова,
Не та уже давно, конечно, сила,
И тяжелее мысли, и слова,
Но чувства, вот же, чувства не остыли,
Все так же кровь грохочет, горяча.
Мне свет уже изрядно опостылел,
Но светит солнце женского плеча.
Взгляд отведешь испуганно-поспешно,
Совсем в другую сторону пойдешь.
И, пойманный на тайной мысли грешной,
Порадуешься: ты еще живешь…
И все же, все же ясно понимаешь,
Что это солнце светит не тебе.
Да, плодоносит только цветень мая,
Наводит грусть цветенье в сентябре.
***
Я к ней, бывало, заходил без стука.
И — ночь не ночь — она стелила мне.
Нет, не любовница. И даже не подруга.
Но было нам легко наедине.
А кто она мне?.. Так, приют от скуки.
Но я-то знал: я ею был любим.
И не боялся ссоры и разлуки:
Я для нее-то был необходим…
Что говорили — ничего не помню.
И не было ни страсти, ни любви.
Но вот, поди ты, помню и сегодня
Ее дыханье, ток ее крови…
И я ушел. Зачем? Убей — не знаю.
Чего хотел, с другими что искал?..
Казалось, я ее не вспоминаю.
Но странно: я ее не забывал.
И захотел вернуться. Не вернуться,
Так хоть узнать, что с нею, как она?
Открыла дверь. Все так же улыбнулась.
И не впустила, хоть была одна…
***
Оглянулся — и тебя увидел!..
Боже мой, ведь вечность как ушла…
Я все ждал, искал, я душу выдрал.
Вот так встреча!.. Здравствуй! Как дела?
Постарел… Конечно, постарели.
Только ты как прежде хороша!..
Просвистели годы и метели.
Словно сито — память и душа.
Но тебя и все с тобою — помню.
Как же так — расстались… Не судьба…
Да, другой пытался жизнь заполнить,
И с другой хотел забыть тебя…
Что ж ты плачешь, милая, не надо.
Я и сам… Я тоже виноват…
И бушует пламя листопада…
И в полнеба — горестный закат…
Счастье, счастье, кто тебя заметил,
Кто тебя отметил в суете?!
Ничего нет вечного на свете,
Да и счастье… Где оно?! Ну, где?..
МОЛИТВА ВЕРООТСТУПНИКА
Не спится и не думается,
Думается, как не спиться…
Ночь кончается, но не спится.
Терпеть!
Иного, увы, не придумывается.
Мать свое доживает.
С нею вместе приходится жить…
Дочка — уже большая, —
Надо бы деньги копить…
Вот и утро. Одеяло срываю,
Будто кожу с перекошенной рожи!..
Живу. Точнее — проживаю.
Да и жил ли, когда был моложе?
И все же, Всемилостивый Боже,
Как бы это дольше продлить —
Пусть и с перекошенной рожей,
Но… не запивая, жить?..
***
Построил дом — мне места нету в нем:
Родня, друзья, любовницы, соседки…
Покоя! Прочь! Но даже и в беседке
Нет места мне — чтоб тихо! — за столом.
Пора, пора побыть с самим собой,
Тем более — собою. Без кавычек.
Устал от фальши, лжи и зуботычин —
Да ну вас всех! Иду к себе домой.
Домой, домой! Но где он, этот дом?
Пустыня! Миражи! Обман и скука…
Ну что ж, гуди, лети по следу, вьюга!
А дом, он там. Уже за тем углом…
Иду, иду — еще я не был в нем.
А здесь, ну что ж, давно мне места нету.
Там, за чертой, в конце пути и света,
Я верю: всех приветит добрый дом.
* * *
Вот тебе плечо мое и руки,
Обопрись — вдвоем верней идти.
Сердце? А зачем? — С ним только муки.
У души же — горние пути…
Милая, какие наши годы!..
Отшумели славные года…
Я тебе — делить с тобой невзгоды.
Радости не будет — не беда.
С кем ты разделила свое счастье,
Что теперь об этом-то гадать?..
Милая, не надо, не печалься:
Не вернутся славные года…
Вот тебе плечо мое и руки —
Что там: горе, радость впереди?
Но до той, уже навек разлуки,
Обопрись — вдвоем верней идти.
* * *
Вот и осень — как не было лета…
Да и было ли? — вспомни, поди:
Выйдешь из дому — ясно с рассвета,
А к полудню — то хмарь, то дожди.
Все ждалось, все чего-то хотелось,
И казалось, — вот-вот, день-другой,
Ну а там… Там привычное дело,
С маетой и давнишней тоской.
Минул август, а горечь осталась,
И к туману добавился дым,
И за что ни возьмешься — усталость,
Что ни сделаешь — видишь иным.
Может, осень… Не впору… А может,
Не свое все вершишь ремесло…
Поостынь и прими непреложность:
Жизнь идет, это лето прошло.
ДРУГУ НАПОСЛЕДОК
Поэт ли я?
Я писал в строительных бараках,
В солдатских каптерках,
В жерлах поездов,
В трюмах речных судов,
На дебаркадерах и перронах,
В экспедициях и кабаках,
В больницах и лечебницах,
В церквях и на стадионах,
В квартирах друзей и любовниц…
Поэт ли я,
Если даже на кладбище мурлыкал стихи?..
Я просто бродяга
С больших и малых дорог.
Но все же надеюсь,
Господь Бог
Когда-нибудь
Услышит и мою молитву.
P. S. ВОСЛЕД ПЕРЕСТРОЙКЕ
Дымом тяжким тянет от болота,
Пахнет гарью, прелью и смолой.
Где ты, брат мой, пусто до блевоты,
До тоски саднящей, ножевой.
Как мы пали… Навсегда пропали!
Истрепали души и сердца!..
Ну да ладно, скажешь, мы не знали,
Спали — не встречали подлеца.
Не встречали и не привечали,
Не стяжали лавров и мошны.
Ничего мы от него не ждали,
Да ему такие не нужны…
Ты все с болью, скорбью да виною,
Правдою врываешься в игру,
А ему бы посорить казною,
С бабой покрутиться на миру.
Так-то, брат… И как бы ни упали,
Встанем, час пробьет, не пропадем!
Не такое, было, повидали…
Ну да будет! Всем нам — поделом.
***
Все познал — и хвалу, и хулу, —
Слушал небо и землю.
Слышал небо и землю,
И созвездиям внемлил.
Молод был — стал печален и мудр, —
Птиц узнал, и зверье, и деревья.
Недалек уже час — я умру, —
Может, вспомнят деревья и звери?..
***
За листвой, за снегом, за дождями
Мы уходим — тихо, навсегда,
Дочерьми оставшись, сыновьями, —
Значит, не уходим без следа.
И не нас ли окликают снами
Души тех, кто там уже, вдали, —
Память дерева и память камня,
Память неизбывная земли?..
***
Моя любовь меня переживет —
Смеется сын и дочь бежит, играя.
И день, высок, стоит над отчим краем,
Дорога убегает в небосвод.
Выходит поезд и идет, идет,
Течет река, течет, не убывая.
И это — жизнь. Моя жизнь. Не чужая.
Моя любовь меня переживет.
26 АПРЕЛЯ 2006 ГОДА
(Годовщина аварии на ЧАЭС)
Молчанье звезд, мятежность половодья,
Весенних рек неистовая речь…
Как просто все, как мудро все в природе —
Не учимся и не хотим беречь.
Приди, постой, внимательно послушай:
Мильоны их — не молкнут голоса!
А ты все норовишь забраться в душу,
Все глубже, глубже — в землю, в небеса.
И замерзаешь, заживо сгораешь —
Какой дурак ты все же, человек!..
Бежит вода, на солнышке играет,
Все дальше, отчужденней голос рек.
***
Не вечны ни люди, не реки —
Родной стороною иду, —
Теперь мы похожи: калеки,
Поймет ли кто нашу беду?
Присяду на пень у погоста,
Погодка — куда мне спешить?
Я тоже здесь так, вроде гостя,
И будет печаль ворошить!
Из темной кладбищенской рощи
Веселое слышно «ку-ку!».
Ну, кто мне так щедро пророчит? —
Не прочь, — сосчитать не могу…
И снова великою тайной
Проникнусь — понять не пойму, —
Проста жизнь, как ветер, случайна,
Но смерть не подвластна уму.
С того-то, прикрою лишь веки,
И вижу: бескрайней весной
Раздольно полесские реки
Несутся родной стороной.
***
…есть и такая радость у меня —
Молчать и думать, сидя у огня.
Горит костер! Горят в печи дрова.
И жизнь как жизнь, и беды — трын-трава!
Сижу, молчу — смотрю в глаза огню, —
Тепло его до смерти сохраню…
И, сколько помню, все хотел понять,
Что там, внутри, куда рукой подать?
Но нет, увы, туда нам не дойти,
Как не пройти по Млечному пути.
Ну, что ж, сиди, углей не вороша:
Сам не ходил — пройдет твоя душа.
Не потому ли так влечет огонь, —
Красив и ласков, но… попробуй, тронь?
МИКОЛА
Омут у железной дороги.
Школа. И запах — встреч ли, разлук?
Он шел — костыли гремели, сунулись ноги, —
Сам Бог не отнимет у Миколы рук!
Микола — бродяга, пропойца, разбойник,
Пугали тобой ребятню.
Но вот же, ходили мы следом —
Ты бойко
Шагал и давал всем «огню».
А встретимся часом — гребнешь пятернею, —
Озноб восторга пронзит до костей.
Видать, так Небесный Микола дланью святою
Заблудших направлял сыновей.
…Кто схоронил тебя?
Когда и где? —
Блуждаю на старом кладбище, могилу ищу, —
Ни на кресте тебя, ни на звезде…
У старой купины Богу молитву отпущу:
Вечный покой тебе! —
Того, что не было в лютой судьбе.
ОТКРОВЕНИЕ
Каждый умирает в одиночку…
Впрочем, также и приходит в мир.
Тут бы впору и поставить точку —
Истина, затертая до дыр.
Но вот, сколько ни припоминаю,
А прошел немало я дорог,
Почему-то вышло — шел я с краю,
И опять же, — вечно одинок.
А ведь был он, погулянок трепет,
Сеновалов пух и прах перин…
Вон, летит он, давней страсти пепел,
Пролетел… Стою, как перст, один.
Слава Богу, сына знал, и дочку.
Были жены. Были и друзья…
Умереть не страшно в одиночку —
Страшно жить, как жил на свете я.
***
Я шел к тебе, сжигая душу в прах,
Я так горел, что даже не заметил
Две искорки в твоих простых глазах,
И вот уж ветер кружит гарь и пепел.
А я иду, я все еще горю,
И ветер страсти раздувает пламя,
И, сам себя не слыша, говорю,
Но нет тебя — пустыня между нами.
И канули — в огонь ли мой, во тьму —
Две искорки, — глаза твои простые…
Мне не добраться к сердцу твоему —
Вокруг меня души моей пустыня.
ЖЕНЩИНА
Есть тайная радость — в тиши
Подумать о смерти, о Боге;
О том, что ОНА — на пороге,
Хотя и не знаешь о сроке, —
Молись о спасенье души.
Но двери, как тайну, — долой!
Врывается — ветер не ветер,
Желанна, как сон на рассвете,
И где тут подумать о смерти, —
О жизни забудешь с такой!..
Уйдет. Не спросясь. Как пришла.
На службу? К подруге? К другому?..
Бродить будешь долго по дому,
И надо ж случиться такому —
И душу, и жизнь унесла…
***
Первый снег обозначил рябины,
Прошуршал да и канул во тьму.
Жили-были, рядили, любили…
Отлюбили — встречаем зимУ.
Тихо в доме и тихо в округе.
Хлипко падают капли с рябин.
Само то бы — зашиться к подруге,
Да хоть к бабе Яге! — бес один…
Пусто в доме. И пусто в сусеках:
Ни-чего… хоть шаром покати!..
Жил бы с толком — зашел бы к соседям
Одолжится… Прогонят, поди…
Ну, так что же?.. — Сальцом да по роже!..
Гроздь рябины сорвать и жевать.
Горько? Горько… Но будет и горше,
Так, что медом сочтешь помирать…
***
Неужели — ни дна, ни покрышки,
Только дно, только вязкое дно?
И сияют болотные вспышки,
И другого уже не дано…
Но ведь рано, поди, слишком рано —
Вечер тихо застыл на часах.
Да, открылась вчерашняя рана, —
Соли нет, что, зудит почесать?
Почешите, с ногтями дерите,
Лезьте глубже — до самой души!
А потом про любовь говорите,
А потом… Привыкать ли ко лжи?..
Налегайте! Смелее! Наглее!
Вам и к этому не привыкать.
Но я даже с веревкой на шее
Прокричу вам про Кузькину мать.
***
Мы расстались, расплевались — разошлись.
День — как год, а год — как век: минула жизнь.
Я забыл тебя. Забыла ты меня.
Ну конечно, — ни друзья мы, ни родня.
Да и было что? — В пустой беседке страсть:
Попытались у себя — себя украсть…
Нынче вспомнишь, — вроде даже и смешно.
Ну а было… Нет, сказать-то вслух грешно.
И расстались. Слава Богу, разошлись.
Полетела по другим ухабам жизнь.
Покрутило! Повертело! Потрясло!
Напрочь вытряхнуло жадность, дурь и зло.
И живу себе, живу себе, живу!
Попиваю… Нынче воду. Хлеб жую.
И гляжу вокруг: светло — куда ни кинь.
Все нормально! Да вот памяти полынь…
***
Молчит земля, и небеса молчат,
Спокойно тайну вечную хранят.
Шумят деревья и дожди шумят, —
О чем поведать нам они хотят?
Восходит солнце, а за ним — луна.
Зима приходит, а за ней — весна.
Проста задумка Бога и ясна:
Грозу всегда сменяет тишина,
А детство — юность. Жизнь сменяет смерть.
И это все так просто подсмотреть,
И надо-то немногое успеть, —
Родиться надо, жить и умереть,
И рассказать, а что там ждет, — суметь.
Уйти дождем в зеленые леса
Так, как земля уходит в небеса.
Проста задумка Бога и ясна,
Но жизнь одна, и смерть у нас… одна.
***
Я выйду по белой дороге —
По черной дороге вернусь.
Сниму сапоги на пороге,
Войду и избе поклонюсь.
Что было, что есть — не отнимут
Ни царь, ни кабацкий звонарь, —
Я сам, что имею, покину.
А что я имею?.. Фонарь.
И тот не горит и не светит.
А, помню, горел и светил…
И сам я светил, и на свете
Светло было, так, без светил.
Что ж, сборы легки — без поклажи,
И жизнь-то прошла на ходу…
Оставлю фонарь — все, что нажил.
И белой дорогой уйду.
***
Л.
Кончилось лето. И что же,
Свет что ли с летом погас?
Нет, он отчетливей, строже,
В цвет твоих солнечных глаз.
Только печали не надо,
Грустных, растерянных слов.
Тихие шорохи сада,
Музыка поздних ветров.
Вот она, выше все, выше,
Вот уже небо поет!
Слышишь?.. И я его слышу!..
Слышу и сердце твое.
В шорохе темного сада,
В шелесте поздних ветров,
Только признаний не надо —
Все ведь понятно без слов.
Стали задумчивей, строже.
Стали мудрей про запас.
Кончилось лето? Ну, что же,
Есть еще осень у нас…
***
Наше солнце еще не погасло,
Это — непогодь, морок, а там
Грянет утро — широко и ясно,
Станет просто душе и глазам.
