Оглавление

Предисловие

Иногда судьба мира решается не в залах и кабинетах, не с помощью огромных армий и не в тайных лабораториях. Иногда она полностью зависит от неуклюжих движений одного существа.

Он не был героем, не умел сражаться и не носил ни знаков отличия, ни гордой униформы. Он не цитировал великих мыслителей и даже никогда не ходил в школу — никакой школы на его орбитальной станции просто не было. Единственными его учителями и пособиями были пыльные архивы давно вымершей расы и старый гаечный ключ.

В команде он появился случайно. Его не искали и не звали, он будто сам нашёл дорогу — по какой-то странной логике, известной только ему. И остался. Поначалу — как лишний, затем — как полезный, а потом — как свой.

Он чинил то, чего не могли другие, таскал тяжёлые ящики, когда остальные спорили, и неизменно шёл рядом, даже когда было очень страшно. Он не умел шутить, но становился причиной смеха — чаще всего невольно, но всегда искренне.

И да, по большей части он был там, где нужно. Никто и не заметил, как он стал тем, без кого их маленькая команда больше не была бы целой.

Сморг не искал славы. Он просто делал то, что считал необходимым. Иногда — с ворчанием, иногда — с нежданной смелостью, а иногда — с такой трогательной прямотой и теплом, что порой даже у самых поначалу недоверчивых в уголках глаз проступала слеза.

Если бы он был человеком, он, вероятно, носил бы рубашку на два размера больше, чтобы было куда прятать душу. Но он был сморгом, а у сморгов душа не нараспашку — она тихо живет внутри, как надежный аккумулятор, незаметно заряжающий всех вокруг.

А потом всё закончилось — война утихла, жуткие велиары вроде как исчезли, и мир снова вздохнул свободно.

Старая добрая команда на время разлетелась по своим делам. Корабль — тот самый, что спас не одну цивилизацию, — остался на орбите. Почти пустой.

Почти.

Ведь если задержаться в коридоре чуть дольше обычного — особенно в ночное время, когда весь корабль замирает в тихом полусне, то можно услышать, как он возится в техническом отсеке. Гремит инструментами, что-то подкручивает, что-то разбирает, чтобы потом снова собрать, даже если оно и не ломалось.

Иногда он просто идёт — не спеша, вдоль стен, будто праздно прогуливается по родным улицам, которых никогда не видел. А иногда разговаривает — негромко, словно проверяет, есть ли кто-то рядом, кто услышит. Или просто так, чтобы было спокойнее, хотя бы от звука своего голоса.

Он не пытается удивить и не просит слушать. Просто знает, что истории, как и жизнь, нельзя подолгу держать взаперти. Даже если ты последний, это вовсе не значит, что на этом всё заканчивается.

«Никогда не поздно сложить инструменты на полку», — как-то вспомнил Сморг слова старого друга. «Но что, если где-то ещё осталась дверь, которая ждёт, чтобы её открыли? Или свет, который всё ещё можно починить и зажечь? А может, кто-то когда-нибудь найдёт то, что ты для них создал и сохранил. А значит, что всё это — сотню раз того стоило».

Глава I. Последний оставшийся на борту

Когда «Армаон» замер на стационарной орбите над одной из торговых станций планеты Тлаан в системе Вриин, тишина внутри корабля стала почти осязаемой. Просторные отсеки, обычно полные голосов, шагов, звона приборов и хохота друзей, вдруг стали похожи на музей и теперь были словно запечатаны под стеклом. Сморг бродил по пустым коридорам, не зная, куда себя деть. На нём, в силу привычки, был его старенький пояс с инструментами. Он даже не помнил, когда в последний раз что-то чинил этим набором. Наверное, когда его старый друг Кейн сломал дверцу капсулы регенерации, а потом уверял, что «так всё и было».

В кают-компании было непривычно пусто. Он неуклюже плюхнулся на диван и уставился в потолок, где под куполом тихо поблёскивала розовая жемчужина с Баджара. Вокруг неё мерцали слабые огоньки — кажется, кто-то устроил тут маленький прощальный праздник, а потом забыл выключить гирлянду.

— Ну вот, — грустно протянул Сморг, обращаясь в никуда, — Один я тут. Что ж, мне не привыкать.

— Технически, я тоже тут, — отозвалась Арма, которая давным-давно уже «переросла» свой номинальный статус ИИ и стала настоящей душой и надежным членом команды звездолёта «Армаон». Голос её был спокойным, как всегда, но в нём теплилось нечто похожее на сочувствие.

Сморг скосил глаза к ближайшей панели.

— Я ведь… тебе не мешаю?

— Пока ты не решил устроить из моего коммуникационного блока «что-то более полезное», — не мешаешь.

— Я и хотел, но ты запаролила шкафчик, — буркнул Сморг, и немного надулся. Получилось весьма трогательно. Он немного поёрзал на диване и потёр руками колени. Затем взглянул на жемчужину, а потом в сторону экрана, на котором виднелись очертания желто-зеленой планеты.

— Я тут подумал… Как бы это сказать… Вот бы мне попасть домой…

Прошло немало времени и Арма, наконец, прервала возникшую паузу:

— В смысле, на твою родную планету, на которой ты никогда не был? Там, где сейчас пыльные ураганы и, вероятно, уже бродят какие-нибудь жуткие порождения давно заброшенного мира? Но даже и они, скорее всего, давным-давно там вымерли от тоски и одиночества.

— Да, туда. Я ээ…, — он почесал затылок. — Просто… Я бы очень хотел найти там кое-что. Я читал в наших старых архивах про одно хранилище. Ну как хранилище… То самое, про которое я как-то уже рассказывал… Сморги называли его… эмм… «Склад готовой продукции»!

— Ты это серьёзно?

— А что? Удобное название, ёмкое. Это там, где всё аккуратно разложено, подписано и сияет!

— Ты хочешь отправиться на мёртвую планету, в одиночку, чтобы поискать сокровища, о которых мечтает каждый авантюрист и искатель сокровищ на пять световых лет вокруг?

— Да. Мы ведь можем отправиться туда вместе! — с неожиданной решимостью сказал Сморг, и запнулся. — Вернее, по-другому то ведь и не получится… Он встал и направился к мостику. — Все равно тут больше никого, кроме нас с тобой, нет…

Некоторое время Арма, словно насупившись, грозно молчала, а потом начала медленно включать подсветку. Вскоре и на носовой палубе загорелись навигационные огни, которые даже через иллюминаторы отбросили свет на ближайшие доки. Корабль будто вздохнул, просыпаясь от спячки.

— Путь построен, — вскоре сообщила Арма. — Что ж, берем курс на родную систему сморгов. Время в пути — двенадцать суток. Возможна турбулентность, как и чрезмерный радиационный фон при входе в атмосферу. И, пожалуй, нет смысла говорить о каком-то там проценте вероятности находки целого склада драгоценных камней…

Сморг кивнул, будто всё услышанное точно соответствовало его внутреннему плану. Он немного постоял у иллюминатора, потом негромко сказал:

— Там ведь никто толком и не был… С тех самых пор.

— Почти никто, — отозвалась Арма. — Зафиксировано несколько экспедиций, но ни одна из них не вернулась.

Сморг задумался. Потом добавил, глядя на звёзды:

— Может, они просто не там искали.

— Вот с этим я полностью согласна, — в тон ему ответила Арма, — Именно «не там» сразу и приходит в голову, когда речь заходит о подобных планетах.

Сморг сделал вид, что больше её не слушает и уселся у обзорной ниши в кают-компании — с неё было удобно смотреть в глубину космоса и не мешать другим членам экипажа, которые в обычные насыщенные будни могли носиться туда-сюда по кораблю по своим делам… или не делам. Удобно устроившись и вытянув ноги, он крепко взялся за поручень, как будто это могло помочь кораблю лететь быстрее.

Корабль набрал импульс, и звёзды начали постепенно растягиваться в узкие длинные нити — «Армаон» выходил в сверхсветовой режим. Туда, где когда-то был его дом, и где, возможно, ещё что-то он него осталось.

Глава II. Мир под широким небом

До того, геномод коснулся мира сморгов, их планета не знала войн, гнёта и страха перед будущим. Она росла, развивалась и дышала так, как дышит организм, движимый ясными мыслями и верой в созидание.

Сморги были народом не спешащим, но основательным. Они не стремились покорять космические просторы, но умели понимать их. Их цивилизация тянулась не вверх, а вширь — и не к экспансии стремились они, а к глубокому, почти философскому освоению того, что уже принадлежало им по праву разума.

Города сморгов были широкими и округлыми — словно их архитекторы черпали вдохновение из полевых цветов и естественных симметрий живых форм. Здания формировались по принципу центростремительной гармонии, где каждый квартал был завершённым миром, в котором они дружно жили, трудились, учились и отдыхали, не разрывая связей. Высотных строений они избегали. Первый этаж всегда приподнимался на массивных опорах, чтобы земля могла дышать — между дугообразными колоннами прокладывались дорожки, струились ручьи, тянулись сады и фонтаны, укрытые в тени нависающих этажей.

Сморги никогда не отделяли природу от технологии. Их энергетические установки питались циклотронной реакцией водных масс, а пища создавалась в специальных биоцентрах, в которых синтезировались идеально сбалансированные компоненты без уничтожения живых природных ресурсов. И вся эта мощнейшая инфраструктура была вплетена в текстуру природы, и не угнетала её, а подчёркивала.

Величественные космопорты представляли собой плавающие платформы. В случае необходимости их можно было увести за пределы мегаполиса или развернуть над ними защитный купол. В прежние века Трианна нередко страдала от метеоритных дождей и фрагментов астероидных потоков, и такие меры помогали защитить корабли и звездолёты. За последние двести лет подобных угроз не наблюдалось, но сморги продолжали проектировать космопорты по тем же принципам — не из суеверия, а как дань инженерной традиции, в которой прошлое превращалось не в бремя, а в опыт, достойный уважения. Платформы были оснащены независимыми сварктроновыми стабилизаторами, которые в случае тревоги могли отключаться автоматически, позволяя укрыть конструкцию под куполом или увести её по безопасной атмосферной траектории.

Каждое соединение, каждый инженерный узел — словно строка на изящном, но логичном языке. Мир сморгов был эстетическим выражением равновесия между знанием и уважением к неизвестному. Но величие, в их понимании, заключалось не в технологиях и научных достижениях. Настоящей их гордостью было общество.

Сморги отвергали иерархии. Их система управления базировалась на коллективах Ясных Советов — больших и малых, где каждый принимал участие по своему профилю, мироощущению или видению: инженер, исследователь, философ, наблюдатель. Старейшины не приказывали, а толковали. Младшие не подчинялись, а осмысляли. Идеалом был не герой, а мастер-ювелир, мастер-садовник или мастер-навигатор… Понятие «мастерство» относилось не столько к профессии, сколько к духовному состоянию.

В школьных залах обучали не ради карьеры, а ради понимания. Уроки и ранние знания сводились не к заучиванию, а скорее к диалогу с миром. Ученик, открывший новый способ описания воды, становился таким же героем, как геолог-разведчик, открывший новый минерал или редкоземельную богатую жилу на соседней планете.

Однако никакая философия, никакая утончённость инженерной мысли и уважение к природе не могли спасти их от жуткого геномода — смертельного вируса, который возник внезапно, как чёрная тень, как неверно подставленная переменная в привычную систему мира. Его действие было изощрённым, постепенным и абсолютно фатальным. Ни один из поначалу уцелевших сморгов не покинул планету — все понимали, что кораблей на всех не хватит, и поэтому, не сговариваясь, они решили остаться.

Трианна, некогда сияющее сердце сморгской цивилизации, погрузилась в тишину с пугающей скоростью: геномод работал беззвучно и безжалостно. Ни колоколов тревоги, ни сирен, лишь внезапные обрывы связи, молчание лабораторий и гаснущие огни нарядных куполов. Сначала счёт шёл на недели, а потом — на дни.

Уцелела лишь небольшая горстка сморгов — те, кто находился на орбитальных станциях — инженеры связи, операторы навигационных комплексов, немногочисленные звездные патрули с научными наблюдателями, а также группы ученых нескольких исследовательских станций на трех условно пригодных для жизни планетах системы: Вэльтора, сплошь покрытая соляными пустынями и полыми хребтами, коварный и влажный Вейлид, известный переменчивой биосферой и низким гравитационным порогом, и Унра — безжизненная и пустынная, самая удаленная от светила планета, богатая разнообразными ресурсами.

Со временем часть сморгов покинула свою систему. Некоторые — на оставшихся кораблях научных миссий, другие — в спасательных челноках орбитальных станций. Они ощущали себя изгнанниками, покидающие руины родного мира. Но окружающий мир встретил их не как спасённых, а как прокажённых.

Сморгов никто более не слушал, им не задавали вопросов и не вникали в объяснения. Их просто обвиняли, и обвинения были яростны и многочисленны. Их считали теми, кто собственными руками стёр свою цивилизацию с лица мира — разрушителями, создавшими смертельный геномовирус. Их сдержанные, аккуратные и честные попытки как-то объяснить произошедшую трагедию воспринимались как жалкие оправдания. А сдержанность, как известно, всегда проигрывает ярости.

Сморги были сильны в науках — особенно в синтезе веществ, создании молекулярных шаблонов, генной инженерии и биосимбиозном клонировании. И как это часто бывает, их способности привлекали тех, кто искал выгоду и наживу, а не смысл. Преступные картели, теневые корпорации, торговцы оружием — все они быстро поняли, какую пользу можно выжать из сморгов. Достаточно было лишь предложить иллюзию понимания или жалкую симуляцию родины, и сморги соглашались. По сути, у них ведь и не было никакого выбора в этой нелегкой борьбе за выживание. А ещё была наивная вера в то, что когда-нибудь их снова примут как равных. Ну а когда их разработки и открытия приводили к трагедиям, никто не думал о том, кто именно стоял за этими разработками — виноваты, бесспорно, были они, сморги.

Вот так, довольно быстро репутация великого народа, некогда почитаемого за точность мысли, скромность и великие научные достижения, превратилась в нестираемое клеймо. Сморги стали символом разрушения, образцом неудач и предупреждением. В архивах одних — как случай галактической трагедии, в упоминаниях других — как доказательство, что сморги опасны.

Но те, кто смог пережить трагедию, всё же что-то робко сохранили в своем сознании — не столько память о былом величии, сколько ощущение правды, которая хоть и была утеряна, но не исчезла. Она просто ждала момента, когда кто-то снова её найдёт.

Глава III. Полет сморгской мысли длиной в двенадцать дней

Среднестатистическому человеку может не хватить и целой жизни, чтобы осознать, насколько всё суетно и мимолётно. Сморгу же хватило нескольких часов. К исходу второго дня Арма в полной мере начала ощущать, каково это — оказаться в замкнутом пространстве с вездесущим сморгом, и что космический вакуум за бортом — не самое плохое место, чтобы катапультировать туда все свои блоки, процессоры, матрицы и интегральные схемы и навсегда бесследно раствориться в бесконечных просторах вселенной.

— Знаешь, — задумчиво сказал Сморг, усевшись посреди коридора в инженерном отсеке с тарелкой протеиновых галет и любимым компотом, — Если во вселенной всё состоит из циклов, тогда наша жизнь — это просто сбой в системе. Такой короткий и случайный сбой. Просто временный всплеск энтропии с глазами.

— Сколько ты уже не спишь? — поинтересовалась Арма с лёгкой тревогой. — Или ты тольк