Оглавление

1. Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса
2. ДИКТАТУРА ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ПРОТИВ УТОПИИ СРЕДНЕГО КЛАССА
3. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ НА РАСПУТЬЕ
   1. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ: ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ
   2. НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
   3. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И НАЦИЯ
   4. НА ДВА ФРОНТА
   5. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И НАРОД
   6. ПЯТИГЛАВЫЙ ЗМЕЙ
   7. ДВЕ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
   8. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ: НЕ ЖДАЛИ…
4. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ КАК ОНА ЕСТЬ
   1. КРИЗИС ИНТЕЛЛИГЕНТОВЕДЕНИЯ ИЛИ СОЦИОЛОГИЯ И ИСТОРИОГРАФИЯ ВОСХОДЯЩЕГО КЛАССА
   2. ФОРМИРОВАНИЕ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В XVIII ВЕКЕ
   3. ОШИБКИ В ИЗУЧЕНИИ ИСТОРИИ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
   4. ЛЕНИН ОБ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
5. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, ВПЕРЕД!
   1. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, ВПЕРЕД!
   2. КОНЦЕПЦИЯ НОВОЙ РОССИИ И ЗАДАЧИ НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

ДИКТАТУРА ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ПРОТИВ УТОПИИ СРЕДНЕГО КЛАССА

Не устаю удивляться социальным фантазерам, которых всемогущий Господь посылает России в качестве ее верховных правителей.

Вот был у нас один такой по имени Леонид Ильич, который всего лет за пятнадцать до крушения советского строя выступил с двумя доктринами: 1) «советский народ — новая историческая общность людей» и 2) «советский народ — общество социальной однородности».

Прошло совсем немного времени после обнародования этих гениальных тезисов, и национальные и социальные противоречия, которые пошли в гигантский рост именно при Брежневе, упорно не желавшем их замечать, разорвали общество и страну как раз по национальным и социальным граням. И сегодня память об этих утопических доктринах вызывает только горький смех.

Но Брежнев-то хоть исходил из лучших побуждений. Так ему хотелось видеть вокруг тишь, гладь и божью благодать, чтобы все жили дружно, мирно, никто никому не завидовал, никого не обижал… Недаром об этом замечательном человеке точно высказался поэт: «Придурковат был старый Брежнев, а все же был отец родной!» (А. Добрынин).

А вот из чего, интересно бы знать, исходят наши президенты Путин и Медведев, вслух мечтающие о превращении российского общества на 60—70% в «средний класс»?! Страна лабазников и чиновников: вот точная социологическая расшифровка этой мечты. Мелкобуржуазный раек. Можно подумать, мелкий предприниматель или иной индивид, оторвавшийся от людей наемного физического труда, но так и не выбившися в хозяева жизни, — а именно таков и есть весь пресловутый средний класс! — это соль земли[1]…

Как представлю себе чаемое Медведевым «светлое среднеклассное будущее», так всего и передергивает от недобрых предчувствий. Дело в том, что жизнь среднего класса (насмотрелся я на него на Западе) — это жуткое беличье колесо, из которого нет выхода. В хозяева жизни выбиваются единицы, это участь немногих, а вот скатиться вниз, разориться, потерять свой кусочек хлеба с маслом — это реальная перспектива, дамоклов меч! Рабочий отпахал свою смену — и свободен. Представитель среднего класса всегда во власти своих проблем, не отпускающих ни на минуту, ни днем ни ночью.

Средний класс, что самое смешное, живет во власти иллюзий по поводу собственной свободы, он кажется себе хозяином собственной судьбы, селфмейдменом, но ближайший же кризис может смять и выкинуть этого «свободного предпринимателя» за борт жизни, превратить в люмпена и положить жестокий конец его мнимой свободе. А его уцелевшие братья по классу с удвоенной энергией начнут вращать свое беличье колесо, выйти из которого им не дано.

Понятно, почему общество, на 70% состоящее из среднего класса — крутящих свои персональные колесики мелких грызунов, — голубая мечта власть имущих: потому, что это общество абсолютно лояльное к власти, ведь всем этим людям уже есть что терять, а обрести что-то путем революций и баррикад им не светит, свое колесико надежней. Они поддержат всей своей инертной массой любое правительство, лишь бы оно не препятствовало их частной инициативе (проще говоря, не мешало барахтаться в груде мелких личных проблем, составляющих самую суть их экзистенции). Средний класс живет, не поднимая головы, уткнувшись рылом в землю, в почву (в лучшем случае — в кормушку), ему не до высокого вообще и не до политики в частности. И революционер, преобразователь общества из него — как из дерьма пуля. Средний класс повсеместно социально инертен, его задача — приспособиться, встроиться, выжить.

Средний класс не то что жизни — он сам себе не хозяин. Средний класс не тождествен среднему бизнесу, он социально ниже, это в лучшем случае мелкий бизнес, а в целом — служащие, то есть работающие на дядю (государство или босса), а не на себя, всецело зависимые люди. Которые живут надеждой ухватить свой шанс и пробиться в высший класс, где состоят хозяева жизни. Вот что такое средний класс. А ниже него на социальной лестнице стоят вовсе неимущие, лишенные такой надежды низшие классы: рабочие, крестьяне, обслуга всех сортов, гастарбайтеры, люмпены и т. п. Средний бизнес в понятие «средний класс» уже не входит, ибо средний бизнесмен, в отличие от мелкого, хозяин сам себе. Среди представителей среднего класса могут в виде исключения встречаться отдельные удачливые более-менее независимые люди. Например, профессор, получивший наследство, пристойную ренту. Но ставить знак равенства между средним классом в целом и «социально состоявшимися людьми» ни в коем случае нельзя, это безграмотно. Гигантский средний класс — не есть общество всеобщего благоденствия.

Итак, властям нужен средний класс, чем больше тем лучше. Несомненно и очевидно. Но откуда же Медведев и Кº возьмут такое количество «среднего класса»? Путь тут возможен только один: переработка общественной структуры, доставшейся им в наследство от советского общества. А какова она была? Напомним.

Согласно последней советской переписи, в РСФСР примерно 30% населения занималось умственным трудом (интеллигенция), примерно 12% занималось сельскохозяйственным трудом (крестьяне), а остальные примерно 60% приходилось, в основном, на рабочий класс и, немного, на маргинальные группы населения.

Особенно в этой структуре мне хочется выделить высокий процент интеллигенции. Последняя дореволюционная перепись указывала, что умственным трудом в России было занято всего 2,7% населения. За семьдесят лет советской власти этот процент гигантски возрос — в одиннадцать раз! Мы по данному показателю обогнали практически все страны мира, почти сравнялись с ФРГ (35% интеллигенции) и имели перспективу догнать США (40% интеллигенции). Интеллигенция в СССР превратилась в мощный класс, в общественный гегемон, что вполне соответствовало превращению науки в главную производительную силу современности. Таково было важнейшее позитивное достижение всего советского периода, его оправдание и гордость. Такова была духовная и интеллектуальная платформа нашего дальнейшего прогресса, основа наших надежд на достойное будущее, на передовую роль нашей державы в XXI веке.

Перестройка и крах советской власти нанесли колоссальный удар по этой платформе, раздавили эти надежды. Большинству бюджетной интеллигенции пришлось выбирать: либо расстаться со статусом интеллигента и встать, условно говоря, за прилавок (знаю по себе, как невероятно трудно было в 1990-е гг. удержать свой статус и не скатиться в лабазники), либо пойти на такие лишения, которые, собственно, отнимали у статусного интеллигента все обаяние его статуса, превращали его в люмпен-интеллигента, едва ли не в горьковского босяка (без всякого романтического флера). Основная масса творческой интеллигенции тоже оказалась не при деле (выиграли от перестройки единицы, как наиболее талантливые, так и просто наиболее пробивные, наглые, пошло-популярные). Огромное количество научной и научо-технической интеллигенции уехало на Запад. Перестройка системы образования повелась и ведется с таким расчетом, чтобы закрепить данные тенденции. Вместо того, чтобы экспортировать идеи, изобретения, Россия экспортирует интеллигенцию — носителя и творца идей и изобретений. Напомню, что сегодня в бюджете США две трети поступлений проистекают не от производства товаров, а от продажи патентов и лицензий, от продукта чистого умственного труда. И треть этой суммы, в свою очередь, обеспечивают Америке выходцы из бывшего СССР. Россия самым бездарным образом разбазаривает ресурс, сопоставимый с нефтегазовым экспортом, и чем дальше тем хуже. А оставшаяся в стране интеллигенция вынуждена едва ли не ежедневно делать выбор: лабаз или НИИ, прилавок или письменный стол…

Итак, один ресурс, за счет которого Кремль намерен наращивать средний класс, ясен: это российская, русская интеллигенция, процент которой обречен снижаться за счет эмиграции и деклассирования. Наследственная ненависть и недоверие к интеллигенции, из поколение в поколение хранимая и лелеемая во властных российских структурах (что при царе, что при советах), проявляется сегодня в осознанной социальной политике. Советы ненавидели интеллигенцию («прослойку между классами», «не мозг нации, а говно»), но все же выращивали ее, понимая острую государственную необходимость этого. Но нынешняя власть может позволить себе не заморачиваться такими пустяками, как интересы России.

Второй ресурс, понятное дело, — рабочий класс. Это значит, что мы смело можем прогнозировать дальнейшую деиндустриализацию страны, ее промышленную деградацию. Медведев и его советники, видимо, нисколько не сомневаются в такой перспективе, но оценивают ее положительно. Плевать, что росийская промышленность развалится и высвободит миллионы рабочих рук: ведь за счет этого возрастет средний класс! Непонятно, правда, на какие шиши вчерашние рабочие раскрутят свой мелко-мельчайший бизнес и кто станет покупать их продукцию и услуги, если этими товарами и услугами будет обмениваться между собою вчерашний пролетариат. Так и до натурального обмена недалеко.

Единственный класс, который не пострадает, а наоборот, расцветет при переходе на образ жизни среднего класса, это крестьянство в силу своей и без того мелкобуржуазной природы.

Таким образом, социальные контуры грядущей России нам становятся более или менее ясны. Они именно таковы, как я и сказал вначале: минимум интеллигенции, минимум рабочего класса, максимум мелкобуржуазного элемента. Ну, и поскольку постсоветское чиновничество (а это господствующий класс нашей современности) выявило только одну тенденцию с 1991 года, а именно тенденцию роста, то оно и займет основную часть оставшегося свободным от среднего класса сектора. (Попробуй, его подвинь!) Плюс какое-то количество армейских и полиции.

Государство лабазников и чиновников. Прелестная перспектива!

* * *

Что можно противопоставить этой мерзкой антиутопии, которую Кремль обязуется претворить в жизнь?

Только одно: диктатуру интеллигенции. Таков ответ стратега.

Как ее осуществить? Предлагаю тактикам задуматься над этим.

 «Википедия» дает такое определение: «Сре́дний класс — совокупность социальных слоев населения, занимающих в стратификационной системе общества промежуточное положение между низшим классом (бедными) и высшим классом (богатыми). В развитых странах средний класс составляет наиболее многочисленную группу населения. Функциями среднего класса традиционно считаются стабилизация общества и воспроизводство квалифицированной рабочей силы». Вообще же нынешний интернет переполнен материалами на тему среднего класса, самого разного качества и научности, вызванными именно президентскими выступлениями.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ НА РАСПУТЬЕ

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ: ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ

(Сокращенный вариант опубликован под названием

«Двести лет из истории русской интеллигенции»

в ж-ле «Наука и жизнь» №3, 1991 г.)

В ПОСЛЕДНИЕ годы тема интеллигенции, которой избегали ка­саться публицисты в течение долгих десятилетий, вновь зазвуча­ла со страниц наших газет и журналов.

Как из подполья, вышла она из научных книг и статей, каби­нетных дискуссий, чтобы стать предметом широкого обсуждения, всеобщего осмысления.

Крайняя необходимость обращения к этой теме понятна. В масштабах мира интеллигенция выдвинулась на роль обществен­ного и политического лидера. В ее руках — точнее, головах — находятся сегодня судьбы человечества.

Научно-техническая революция XX века показала, что веду­щей производительной силой современности, преобразующей не только способ производства, но и всю жизнь, стала наука. Она рождается в мозгах интеллигентов. В кабинетах и лабораториях, а не в поле и у станков были открыты теория относительности и расщепление ядра, созданы искусственный интеллект и принципы «зеленой революции». Именно и только наука создает современ­ные средства как уничтожения человечества, так и его спасения.

До недавнего времени во всех, а сейчас еще во многих странах интеллигенция не влияла на использование этих средств, всецело отчуждались от результатов своего труда. Но в ведущих государ­ствах мира ныне правительства состоят из представителей интел­лигенции, и опираются они в выработке решений на мнение экспертов и ученых: политологов, экономистов, юристов, истори­ков, физиков, географов… Иными словами, политические концеп­ции, определяющие общественное развитие стран, а в конечном счете — планеты, также есть плод деятельности интеллигенции.

Все это подтверждает: решающей общественной силой, по­длинным всемирным классом-гегемоном стала ныне интеллигенция. Поэтому в России особенно бросались в глаза долгое и упорное третирование интеллигенции, а также официально про­возглашаемая «ведущая» роль рабочего класса.

Да полно, был ли когда-нибудь рабочий класс гегемоном? Известно, что в древности, чтобы разрушить некое укрепление, применяли таран — огромное бревно с массивной бронзовой го­ловой барана на конце. Под сокрушительными ударами этой бараньей головы разваливались стены, разлетались в щепки крепостные ворота. Но сам-то таран не мог выбирать, куда бить: его направ­ляли мастера своего дела. Конечно, твердыня самодержавия, а за ней и хлипкая постройка буржуазной демократии в России пали при значительном участии революционных рабочих. Но пользо­вался ли когда-нибудь у нас рабочий класс реальной политиче­ской властью? Мог ли прямо влиять на ход дел в стране? Нет; сделавший свое дело таран остался лежать во рву у разрушенных стен, не имея инициативы, постепенно погружаясь в трясину равнодушия, деградации, пьянства. А все самое лучшее, живое, на что рабочие были способны в своем потомстве, перетекало тем временем в состав инженеров, управленцев, офицеров и других отрядов все той же интеллигенции. Между тем, все восемьдесят лет рабочему классу безудержно льстили, как всегда льстят временщикам — грубо, нагло, лживо. Чтобы крепче спал.

Но может быть, в меняющемся мире рабочий класс сможет, наконец, возложить на себя бремена власти, давно обещанной ему политиканами? Вряд ли. Чтобы вести за собою общество, надо знать, куда идешь, а иначе получится лишь новая иллюстрация к известной басне о слепом поводыре слепых. Полуобразованная партократия уже побывала в этой роли. Переход власти в руки рабочих — еще менее образованного контингента — может трансформировать подобную картинку в еще более парадоксаль­ную: слепой поводырь зрячих. То-то цивилизованный мир поди­вится: ну надо же, что в этой России возможно!

Итак, пристальное внимание в мире и стране к нашей интелли­генции оправдано и понятно. Вырвется ли СССР из ранга развива­ющихся стран, осуществит ли прорыв к благополучию и свободе? Это во многом зависит от того, займет ли интеллигенция в нашей общественно-политической структуре такое же место, какое зани­мает она в странах, достигших расцвета. Зависимость здесь прямая.

Вопрос этот — жизненно важный. Это понимают и ощущают очень многие. Поэтому потребность обсудить со всех сторон дан­ную социальную группу резко поднялась, и никаким плотинам ее не удержать.

Однажды в истории России так уже было — в период трех революций, когда в самых разных своих аспектах тема интелли­генции заполнила умы читателей. Страна стояла перед новым, неизвестным будущим, ей грезились «неслыханные перемены,

невиданные мятежи». Русскую интеллигенцию ждала темная, грозная участь; ей надо было подвести итоги своему прошлому и настоящему, чтобы понять, на что она способна, определить, что делать и как быть.

Сейчас в стране вновь сложилась революционная ситуация, когда «низы» не хотят жить по-старому, а «верхи» не могут, если б и хотели, управлять по-старому.

И снова перед нацией в целом и интеллигенцией в частности встают те же вопросы: что такое интеллигенция? что может и чего не может она? каковы ее задачи?

Тогда, в начале века, интеллигенция не угадала своей судьбы, в массе своей оказалась растерянной и беспомощной перед могущест­венными обстоятельствами. И сама она, и страна расплатились за это дорогой ценой. Мы не имеем права повторить этот опыт.

Теперь условия для решения подобных проблем не те, что были тогда. Изменилась жизнь в стране и мире, изменился народ, измени­лась сама интеллигенция. Между тем, представления о ней сегодня, как и сто лет назад, расплывчаты, неисторичны. Это значит, что без философского взгляда на историю русской интеллигенции, включая анализ ее потерь и приобретений за последние семьдесят лет, нельзя найти подхода к уяснению ее путей, перспектив.

Позволю себе поделиться некоторыми наблюдениями и сооб­ражениями на этот счет. Если они будут в основном приняты — хорошо, если нет — пусть будет спор. Молчать нельзя.

* * *

ВНАЧАЛЕ — необходимая справка о дефиниции, о предмете разговора.

Что следует понимать под словом «интеллигенция»? Сразу огорчу и огорошу читателей: такого единственного, функциональ­ного, внутренне непротиворечивого и всех устраивающего опре­деления интеллигенции не дал еще никто в мире за сто с лишним лет. Хотя попыток было много, и они все не кончаются. Вот выразительные примеры из моей коллекции:

— «интеллигенция, в значении собирательном, разумная, обра­зованная, умственно развитая часть жителей» (В. Даль);

— «интеллигенция есть та часть нашего образованного обще­ства, которая с наслаждением подхватывает всякую новость и даже слух, клонящиеся к дискредитированию правительства или духовно-православной власти, ко всему же остальному относится с равнодушием» (К. Плеве, шеф жандармов);

— «интеллигенция — ломовая лошадь истории» (М. Горький);

— «интеллигенция есть группа, течение и традиция, объединяе­мые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» (Г. Федотов, философ);

— «интеллигенция… не масса индифферентная, а совесть страны и честь» (А. Вознесенский);

— «интеллигенция есть этически — антимещанская, социологически — внесословная, внеклассовая, преемственная группа, ха­рактеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умствен­ному, общественному и личному освобождению личности… К группе интеллигенции может принадлежать полуграмотный кре­стьянин, и никакой университетский диплом не дает еще права его обладателю причислять себя к интеллигенции» (Р. Иванов-Ра­зумник, литературовед, социолог);

— «я перевожу словом интеллигент, интеллигенция немецкие выражения Literat, Literatentum, обнимающие не только литера­торов, а всех образованных людей, представителей свободных профессий вообще, представителей умственного труда (brain workers, как говорят англичане) в отличие от представителей физического труда» (В. Ленин).

За каждой из этих цитат стоит целое мировоззрение. Различия разительные. А ведь это лишь малая толика мнений. Современная мировая социологическая наука насчитывает свыше трехсот оп­ределений интеллигенции, не считая тех, что ежедневно рожда­ются в спорах и беседах. Терминологическим кризисом охвачено как отечественное, так и зарубежное «интеллигентоведение». Где же истина? Кто прав?

КАПИТАЛЬНОЙ «Историографии интеллигенции», которая бы ответила на эти вопросы, сегодня нет. Есть только начатки ее, разбросанные в неопубликованных диссертациях. Но можно на­метить два исторически сложившихся подхода к проблеме.

Вкратце, водораздел проходит таким образом: одно направле­ние выдвигает на первый план идейно-этические, неформальные критерии, а другое — социально-экономические, формальные.

В России первого направления придерживались все мыслители народнической ориентации, а также представители кадетско-веховской идеологии. Но только те интеллектуальные и моральные свой­ства интеллигенции, которые вызывали у народников восторг, ве­ховцами по большей части порицались и высмеивались.

Ко второму направлению у нас относились анархисты и мар­ксисты, хотя и между ними не было согласия в оценках. Анархи­сты считали, что интеллигенция — это новый «эксплуататорский класс», который как класс «характеризуется монопольным и на­следственным владением знаниями, средствами интеллектуаль­ного производства» (А. Вольский). Марксисты давали отпор анар­хистам в этом вопросе, более реалистично смотрели на интеллигенцию, видели ее глубокое социальное расслоение.

И тот, и другой подходы небезупречны. Особенно часто, можно сказать, традиционно, в среде русской интеллигенции критикует­ся социально-экономический подход из-за его формальности. Ин­теллигенции, как правило, не нравится, чтобы ее именем было покрыто все множество образованных и профессионально занятых умственным трудом людей. Как: следователи Лубянки, инже­неры Освенцима — интеллигенты!? Ну нет! В них же нет интел­лигентности: творческого духа и нравственных критериев дея­тельности.

Но и другой подход, с идейно-этическим аршином, несет в себе разрушительные противоречия, грешит прекраснодушием и уто­пизмом. Он либо сужает предмет разговора до считанных единиц интеллигенции, о которых заведомо всем известно, что они твор­чески одухотворены и высоконравственны. Либо, напротив, если образованность не берется в расчет, безгранично расширяет по­нятие, так что в интеллигенцию попадает «полуграмотный кре­стьянин» (см. выше) или «какая-нибудь доярка» (А. Солженицын). Я уже не говорю о том, что, вступая в область морали, нравствен­ности, мы попадаем на чрезвычайно зыбкую почву, где многое определяется ничем иным, как верой, традициями, предрассуд­ками. Критерии нравственности условны — это понимал еще Монтень, возможно, плохой христианин, но мудрый философ. Примерами, мягко говоря, неоднозначной нравственности интел­лигентов разных времен и народов можно завалить с головой любого оппонента.

Интеллигенция не обладает никакой монополией на мораль­ное поведение, и по этому признаку ее не вычленить, не отграни­чить от других социальных групп. А значит, нельзя выстроить ее социологию, нельзя понять, каков ее удельный вес в обществе, каковы ее социальные границы, ее социально-экономические проблемы, отношения с другими группами, перспективы развития. Это значит также, что нам не удастся создать и истории интеллигенции, если отойти от фор­мальных критериев и обратиться к неформальному — к «интел­лигентности». Можно написать историю образования, науки и искусства — историю людей умственного труда, т.е. интеллиген­ции в формальном понимании слова. Но невозможно написать историю нравственных людей, ибо мало того, что придется огра­ничиться редчайшими представителями, но на каждом шагу нам придется решать методом догадки вопросы типа: не был ли «убий­цею создатель Ватикана». А без капитальной истории интелли­генции мы не сможем понять ни ее сущностные, вневременные свойства, ни выделить исторически изменчивые, преходящие ка­чества. То есть будем по-прежнему иметь тот сумбур в представ­лениях об интеллигенции, который имеем до сих пор.

Итак, с моей точки зрения, в житейском обиходе идейно-эти­ческий («народническо-веховский») подход к определению интеллигенции, возможно, и хорош. В быту он «работает». Более того, в жизни должно быть место для нравственного идеала, и если кто-то усматривает этот идеал в русском дореволюционном интеллигенте, то общество от этого толь­ко выигрывает. Но в серьезном, научном разговоре следует опи­раться исключительно на формально-социологический подход, по­мня при этом, что интеллигенция, нравится нам это или нет, крайне неоднородна во многих отношениях. Такой подход объективен, широк, он включает в себя и градацию по идейно-этическому признаку.

Интеллигенция может делиться на нравственную и безнравственную, творческую и косную, блистательную и серую: но самый высоконравственный человек, не имеющий образования и не занятый умственным трудом — не интеллигент.

Разумеется, такое утверждение нисколько не снимает с интел­лигента ответственности за нравственный выбор.

Исходя из формально-социологической концепции, я попыта­юсь назвать несколько «родовых» свойств интеллигенции, исто­рически неизменных, внимание к которым обусловлено именно силой их постоянства. Здесь же скажу о некоторых особенностях ее развития, закономерно повторяющихся в разных обществен­ных формациях. Все прогнозы о будущем интеллигенции следует составлять с учетом этих свойств и особенностей.

* * *

ПЕРВОЕ. Как только что говорилось, социологическое понима­ние интеллигенции как совокупности образованных людей, заня­тых умственным трудом, предполагает сложную градацию этого контингента. Ведь здесь объединены люди разных уровней — от программиста компьютерных систем или сельского бухгалтера до духовных лидеров страны. Разное у них образование, разный духовный мир, разные материальное и социальное положения, разные приоритеты. Поэтому трудно указать более неоднород­ный класс людей, чем интеллигенция. Конечно, мы не забудем, что внутри, скажем, рабочего класса есть и рабочая аристократия, и рабочие — акционеры собственного предприятия, и пролетари­ат, и люмпен-пролетариат. Между этими группами есть известные противоречия. Но в силу того, что из всех классов интеллигенция — самый идеологизированный, противоречия внутри нее дости­гают особой остроты. Это чрезвычайно важное обстоятельство. Оно во многом определяло и определяет ее судьбу.

ВТОРОЕ. Указанная неоднородность интеллигенции имеет тенденцию в определенных условиях превращаться в разобщен­ность и внутригрупповой антагонизм. С чем это связано?

Среди различных градаций интеллигенции выделяется про­фессионально-социальная. Что это значит?

Умственный труд ин­теллигенции обслуживает разные потребности разных слоев на­селения. В зависимости от того, чьи потребности она обслуживает, интеллигенцию можно разделить на три порядка.

В интеллигенцию Первого порядка можно выделить те ее отряды, которые необходимы всем примерно в равной мере: это врачи, учителя, инженеры, юристы, офицеры, священники, некоторая часть так называемой творческой интеллигенции. Их социальная задача — обслуживание потребностей всего населения в целом.

Интеллигенция Второго порядка обеспечивает своими трудами специфические потребности в первую очередь и главным образом самой интеллигенции: это историки, философы, богословы, социологи, литературо- и искусствоведы, некоторая часть писателей, композиторов и художников и т. п.

Наконец, существует интеллигенция Третьего порядка: это генераторы основополагающих идей, развивающих мир и определяющих деятельность всей интеллигенции в целом.

Деление интеллиген­ции на порядки позволяет ставить вопрос об отличиях в мировоз­зрении, в жизненных установках тех, кто принадлежит к разным порядкам. А ретроспективная социология расставляет в этом ут­верждении еще более четкие акценты.

Поясню на примере. Анализ русской истории XVIII–XIX вв. позволяет заметить следующее. В условиях после свершения оче­редной социальной революции, когда социальная структура новой общественно-экономической формации еще не приобрела жест­кость, интеллигенция всех порядков рекрутируется из всех классов и сословий без особого разбора. Так, в первой трети XVIII в., когда в результате петровских реформ начинает складываться дворянская империя, то в инженерных, военных, медицинских, духовных шко­лах мы встречаем детей дворян, поповичей, разночинцев и даже дворовых, учившихся бок о бок вместе. А у колыбели русской литературы Нового времени также на равных правах стоят предста­витель духовенства Ф. Прокопович, дворянин А. Кантемир, разночинец В. Тредиаковский и выходец из крестьян М. Ломоносов. Иную картину мы застаем в конце века: система обучения стала строго сословной, а в результате — интеллигенция Первого порядка (за исключением офицерного корпуса.) создавалась исключи­тельно за счет выходцев из непривилегированных слоев, в т.ч. духовен­ства, растерявшего основные привилегии. Зато среди литераторов (интеллигенция Второго порядка) на долю потомственных дворян приходилось 46%, а еще почти 20% лите­раторов — дворяне по выслуге. И вообще все лучшие, хрестоматийно известные поэты и писатели тех лет — поголовно урожденные дворяне: Сумароков, Фонвизин, Херасков, Новиков, Радищев, Державин, Крылов, Измайлов и другие.

Аналогичный путь развития проходит русская интеллигенция и в буржуазной России, начиная с середины XIX в., когда не имеющая еще своей интеллигенции буржуазия вербует ее из всех слоев населения, обеспечив тем самым известное культурно-пол­итическое движение русского «разночинца». Но по мере того, как капиталистические отношения развиваются и крепнут, разночин­ную интеллигенцию вновь вытесняют на культурную периферию представители сословий, господствующих либо в политической, либо в экономической сферах. Предоставляя при этом разночин­ной интеллигенции преимущественное вхождение в Первый, а себе — во Второй порядок. Революция 1917 г. (Октябрьская) прервала и отчасти притормозила этот очередной цикл, но сейчас, в новых условиях и на новом человеческом материале он вновь наберет силу.

Сказанное позволяет предложить гипотезу, согласно которой формирование первых двух порядков интеллигенции происходит в обществе не стихийно, а по вполне определенной модели. А именно: по мере становления новой формации с ее особым пол­итико-экономическим и социально-культурным укладом, господ­ствующие де-юре или де-факто классы и сословия создают свою интеллигенцию, которая вскоре с успехом претендует на роль общественного и культурного лидера, оттесняя с этого места разносословную непривилегированную интеллигенцию. То есть, в рамках процесса развития формации от зарождения до распада вероятность того, что врачом или инженером будет, условно го­воря, «дворянин», а искусствоведом или философом «разночинец», — максимальна в начале и минимальна в апогее.

Подобное сословное расслоение деятелей умственного труда, в силу того, что в нем участвует осознанная воля людей, есть процесс хотя и естественный, но как бы и насильственный. А потому весьма болезненный. Поэтому социальная напряженность между различными отрядами, слоями интеллиген­ции, и без того немалая из-за материального и другого неравенства, имеет тенденцию к обострению по мере созревания общества. В результате общество, заметно выигрывая в сфере культуры, столь же заметно проигрывает в смысле консолидации.

Данная закономерность не имеет отношения к интеллигенции Третьего порядка, ибо природа гениальности обусловлена причудливой игрой генов и целым рядом иных, не зависящих от людей обстоятельств, и в принципе не имеет, по-видимому, жесткой связи с социальным происхождением.

ТРЕТЬЯ родовая особенность интеллигенции обнаружена дав­но. Это ее индивидуализм. Он глубоко обусловлен образом формирования и бытия интеллигенции. Процесс созревания интелли­гента (несмотря на то, что его обучение происходит поточным методом и в коллективе) глубоко индивидуален, ибо знания, навыки не столько даются, сколько берутся; это процесс творческий, сильно завися­щий от личности обучаемого. Интеллигент всегда, таким образом, — продукт «штучный». И в дальнейшем условия жизни и труда большей части интеллигенции на каждом шагу акцентируют личностное начало, которое и осознается ею как высшая ценность. Отсюда свойствен­ные интеллигенту повышенное чувство личной ответственности, его пристрастие к людям, вещам и поступкам, отмеченным яркой индивидуальностью, его стремление «быть не как все», нелюбовь к массе и массовому и т. д.

В индивидуализме интеллигенции — ее слабость и ее сила. Как слабость это свойство охотно отмечалось политиками, в час­тности, В. И. Лениным, который подчеркивал, что «в этом состоит невыгодное отличие этого общественного слоя от пролетариата» (ПСС, т. 8, с. 254). Но в этом же свойстве коренится и то мужество, та стойкость, с которыми бесчисленные интеллигенты от Сократа и протопопа Аввакума до Солженицына смели противопоставлять свою, продиктованную совест