Пролог
— Дождь всегда приходит с той стороны улицы, — встреченный мной старик не глядя махнул рукой в сторону пригорка, по которому карабкалась желтая лента дороги.
Домов, этих маленьких деревянных избушек с абсолютным отрицанием привычной параллельности стен и прямых углов на их стыке, на пригорке уже не было, а кривая линия последней изгороди заканчивалась за моей спиной.
Я, конечно, спорить с ним не стал. Дожди приносятся ветром откуда угодно, но в этой глуши люди верили в приметы. И если красное солнце — на ветер или ясное небо — к холоду я ещё смог бы понять, то дождь с определённой стороны света был выше моего разумения. Пахло здесь каким-то фатализмом.
Однако старик на смирившегося и уверовавшего в Судьбу был мало похож. В блеклой синей радужке под седыми бровями горел маленький злой огонёк, превращавший в маскарад это переодевание в залатанную мешковину и грубый лён. Нет, я определённо не ошибся. Чутьё не подвело. Ему больше подошли бы меч и труба архангела.
— А что находится там, за пригорком? — спросил я лениво, мысленно пытаясь протянуть золотую ниточку сканирования к новому знакомому.
Ха, ауры, биополя… Чего люди только не придумают, чтобы объяснить необъяснимое. Всех этих слов у них нахватался, привык, а всё равно нам как-то проще без слов. Просто видишь тусклое свечение вокруг человека и пытаешься крыло протянуть… В фигуральном смысле, конечно. Крылья нам доставать запрещено, пока на задании.
— Что за тем пригорком? — переспросил старик.
Его жёсткий колючий взгляд мазанул меня по щеке, а я вдруг понял, что дотянуться до его биополя у меня категорически не получается. Как об стенку лбом бьёшься, а толку ноль.
— Так я ж тебе сказал, светлый, что там дождь начинается. А еще иногда там находят ангелов упавших.
Я тихо поперхнулся на вдохе и сделал шаг назад.
— Упавших?
Я отчаянно тянул время. Нет, мне уже вторая сотня лет пошла, я вам не херувим голозадый, я знаю разницу между «посланным в командировку / на разведку / для усиления личного состава» (нужное подчеркнуть) и теми, кто Изгнан. Эти… Нет, не подумать без дрожи. Эти превращаются в кучку обгоревших перьев. И никто не находит их тел. Никогда.
— Точно так, — старик откровенно издевался; мягкие золотые щупальца его сканирования маячили за моей спиной. — А потом они приходят в деревню, а тут бабьё уже на ушах стоит, полынь-звезда прилетела третий раз за месяц… Дурёхи. Да ты не боись, никого там нет сейчас. Хочешь — пошли, посмотрим.
И мы пошли. Я вслед за стариком карабкался на пригорок, по щиколотку увязая в жёлтом горячем песке, и молчал. Надо было бы, конечно, ещё и не думать, но это оказалось выше моих сил. Внутренняя ехидна, которой не лишены и ангелы, ржала во весь голос над учебниками и пугающими наставлениями в духе «не делай глупости, а то до земли не долетишь». Ха. Врали, выходит, Наставники, что Изгнанные, как космический мусор, сгорают ещё на подходе к грешному миру. Вот он, сгоревший такой, впереди топает. Хорошо, допустим, что я прав. Тогда… Связаться с начальством? Нет, это означает сразу лишиться своей мирной задачи соцопроса о пользе Рая, вляпаться в секретность, а там и до разведки недалеко. А в разведке, простите, платят мало, а нектар только по большим праздникам. Пробить по скану ауры через базу? Интересно же, сколько надо согрешить, чтобы так…
— Только попробуй, — произнес старик, даже не повернув головы. — Я тебе мигом помогу здесь навсегда остаться. Сам помогу, даже главную деревенскую шлюху звать не буду. Мне, как ты уже догадался, терять нечего.
На пригорке стало как-то очень тихо. Ветер, кидавший в лицо скрипучий песок, превратился в робкую позёмку, ворошившую… Перья. Много белых рваных перьев. Я нагнулся, поймав одно из них в ладонь. Легкая пушинка с характерным металлическим отливом латуни — цвета второго круга.
С губ сорвалось почти непроизвольно:
— Это всё… что осталось?
Вопрос повис в воздухе. Я чувствовал себя идиотом, но этот пустырь с сосновым лесом по краям и деревушкой где-то внизу никак не вязался с историями Наставников. И уж тем более сюда не вписывалась фраза «приходят ангелы в деревню, а бабы про полынь-звезду кричат».
— И чему же нынче учат? — хмыкнул старик, явно подслушав мои мысли. — Что мы превращаемся в комету и сгораем, как Тунгусский метеорит?
Я кивнул. Старик пожал плечами и выудил из кармана пачку сигарет.
— А если я скажу, что упавший ангел теряет только одно крыло, ты мне поверишь? — спросил он после первой затяжки, выдохнув вместе с дымом полынную горечь прожитых дней.
— Нет.
— И правильно сделаешь. Это ложь.
Старик спокойно обвёл меня оценивающим взглядом, и я сразу вспомнил первое причастие: так же жёстко взвешивал все «за» и «против» Наставник.
— А истина, светлый, в том, что это крыло у нас отнимает Он еще там, наверху, у ворот Рая. Он не оставляет нам шанса. Вот только представь, — старик закашлялся и едва слышно засипел, хватая ртом воздух, — на тебе цепи, крылья железками перетянуты, а из ничего возникает искра… И не сбежать. Должен вытерпеть, пока одно крыло не сгорит дотла, а потом сигануть на землю.
Моё сердце пропустило удар. Не может этого быть. «Он милосерден, доброта Его неупиваемая чаша и нет того в Нём, что называется неправильным или ошибочным», — напевный голос школьного наставника рвал в клочья историю старика.
Смех. Шафранный смех прошедшего тысячу километров земного ада.
— Ошибаются все, даже Он, иногда даже из пушки по воробьям стреляет и промазывает отчаянно, — старик снова улыбнулся и шевельнул носком сапога ворох обманчиво металлических перьев. — А это уже со здоровых крыльев, знаешь ли. Сами рвём. От бессилия и страха. Но это проходит.
