автордың кітабын онлайн тегін оқу Инспектор Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор
Дмитрий Дашко, Александр Самойлов
Инспектор Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор
Серия «Фантастический боевик. Новая эра»
Выпуск 86
© Дмитрий Дашко, 2025
© Александр Самойлов, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Пролог
19 июня 1881 года, поместье лорда Эшкомба (округ Уэст-Йоркшир)
Дверь, ведущая в комнату малютки Констанции (хотя малюткой в доме её звали скорее по привычке – в прошлом месяце дочери лорда от первого брака исполнилось семнадцать, и она уже была помолвлена), с треском распахнулась.
Лорд Эшкомб – высокий, чуть полный мужчина в том возрасте, который принято считать расцветом мужских сил и возможностей, вылетел из комнаты дочери подобно пробке из бутылки шампанского, едва не сбив с ног горничную – Агнес Флайт.
Уже шесть поколений Флайтов не за страх, а за совесть прислуживали в этом доме, мужчины – в качестве дворецких и лакеев, а женщины – как горничные, портнихи и прачки, но никто и никогда прежде не видел представителя славного рода Эшкомба в таком раздрае чувств.
Как позже заявила Агнес на допросе: «На лорде Эшкомбе в тот миг лица не было».
Хлопнула ещё одна дверь, на сей раз в кабинете.
Хозяин поместья мог пропадать в нём сутками, особенно после той ужасной истории с пропажей и гибелью его младшего сына от второго брака Уильяма. Два года назад трёхмесячный Уилл – любимец отца и матери, исчез из своей колыбельки, его нашли только на утро следующего дня, в саду, с перерезанным горлом.
Полиция, как всегда, показала себя только с худшей стороны.
Это был сущий кошмар для всех Эшкомбов.
Лорд буквально в один день поседел, его роскошная тёмная шевелюра приобрела пепельный оттенок, молодой ещё и некогда полный сил мужчина разом осунулся и постарел на добрый десяток лет.
Ещё более трагичные перемены стались с его супругой – матерью маленького Уилла. Несколько месяцев она не вставала с постели и не желала никого знать.
Два долгих года, которые могли показаться для Эшкомбов вечностью, семья зализывала раны, приходила в себя.
И тут – новый удар: тяжёлая болезнь Констанции, которая вдруг начала обильно кашлять кровью.
Консилиум лучших врачей Англии вынес вердикт, больше похожий на смертный приговор.
Отец категорически не пожелал в него верить, этим вечером он направился в опочивальню дочери, чтобы приободрить Констанцию и поднять дух. Всё-таки в ней текла благородная кровь Эшкомбов, и никто из них не сдавался ни при каких обстоятельствах.
В течение долгих часов за плотно закрытыми дверями комнаты шёл их разговор, после которого глава дома и выскочил мрачнее тучи.
Он заперся в своём кабинете, достал из бара бутылку любимого виски, плеснул на два пальца в стакан, выпил одним махом, а потом сел за письменный стол, положил перед собой несколько чистых листков бумаги, взял самое острое перо и, макнув кончик в чернильницу, принялся быстро писать каллиграфическим почерком, коим славились Эшкомбы. Письмо его предназначалось шеф-констеблю Лидса – третьего по населению города Англии и первого, что касается всего остального, в Уэст-Йоркшире.
Адресатом следующего письма стала редакция одной из газет.
Лорд снова налил себе виски – на сей раз щедро, до краёв, и одним махом отправил всю порцию в рот, даже не покривившись от отвращения.
Немного посидев, обхватив сильными руками седую голову, он принял самое важное и последнее в своей жизни решение.
Выдвинув ящичек стола, лорд Эшкомб достал тщательно смазанный револьвер, забил весь барабан патронами, поднёс дуло к виску и нажал на спусковой крючок.
23 июня 1881 года, кабинет шеф-констебля Лидса (округ Уэст-Йоркшир)
Только у себя на работе шеф-констебль Лидса – полковник Уилкинс мог предаться любимому пороку: курению трубки. Дома за его привычками с маниакальной тщательностью следила жена.
Начитавшись медицинских журналов, что денно и нощно трубили о вреде курения, она делала всё, чтобы из дома бесследно исчезал купленный в магазине братьев Коуп их фирменный табак Cut Cavendish, который так любили английские простолюдины (солдаты, моряки, портовые грузчики, разнорабочие) и… главный полицейский Лидса.
Лишь в своём кабинете Уилкинс снова чувствовал себя человеком, которому необязательно вести себя подобно мелкому воришке в лавке, вечно, как говорят в их среде, «быть на стрёме» и пугаться каждого звука.
Только сегодня даже табак был не в радость. Уилкинс выглядел на редкость озабоченным, и эта озабоченность портила всё удовольствие.
– Скажите, Итан, неужели ничего нельзя сделать? – спросил шеф-констебль.
– Что вы имеете в виду, сэр? – удивлённо поднял правую рассечённую бровь Итан Беллинг, его правая рука, суперинтендант полиции Лидса.
– Боже мой… Неужели непонятно?! Как-то поубавить этот скандал, что ли… – задумчиво произнёс Уилкинс, пожёвывая деревянный мундштук курительной трубки. – Сейчас он решительно не к месту.
– Боюсь, это просто невозможно, – вздохнул Беллинг. – Письмо лорда Эшкомба попало в газеты и вызвало там сущий переполох. Те, кто ещё буквально два года назад втаптывал в грязь сержанта Лестрейда, вдруг заговорили о нём в восторженных тонах. Почитать «Дейли ньюс», так во всём Лидсе, да что там Лидс – далеко за его пределами! – никогда не было никого смышлёнее этого рыжего дурака!
– Тем не менее этот рыжий дурак оказался прав на все сто, когда заявил, что малолетнего сына лорда Эшкомба, как там его…
– Уильяма, – подсказал суперинтендант.
– Точно, малыша Билла… В общем, рыжий Лестрейд был прав и утёр нам всем нос, когда объявил, что пацана в порыве ревности зарезала его же сводная старшая сестрица.
– Констанция, сэр.
– Я помню, как её зовут, – нахмурился Уилкинс. – Два года назад Лестрейда заклевали и сам лорд, и пресса…
Беллинг хотел было добавить «и мы», но вовремя передумал, промолчав.
– Кто только не вытер ноги о сержанта, – продолжил шеф-констебль. – А лорд Эшкомб сделал всё, чтобы мы с позором выгнали Лестрейда.
Про детали можно было не упоминать. Беллинг был посвящён в происходившее. Лорд тогда подключил к делу все связи, а они у него были весьма обширные. С Уилкинсом приватно разговаривал большой чиновник из министерства. И разговор этот ещё сильнее закопал бедолагу Лестрейда.
– С другой стороны, нас можно понять: у Лестрейда не было никаких улик, только голословное утверждение, что убийца – Констанция, которая приревновала братца к родителям. Никто другой, по его мнению, не мог выкрасть ребёнка из его спальни и беспрепятственно вынести в сад, чтобы там прикончить… Он утверждал, что такая глубокая рана на горле должна была оставить следы на одежде убийцы, и, когда узнал, что какая-то из ночных рубашек Констанции исчезла, впал в такое неистовство, что велел арестовать девочку! – пустился в не самые приятные воспоминания Беллинг.
– Да уж… Лорд Эшкомб пришёл тогда в бешенство… А теперь, когда его собственная дочь на смертном одре призналась в убийстве брата, не нашёл ничего лучше, как отправить письмо нам и в газеты, а сам свёл счёты с жизнью, – мрачно резюмировал шеф-констебль. – Теперь пресса шумит, требует восстановления справедливости по отношению к Лестрейду.
– Но что мы можем сделать для него, сэр?
– Мы?! Если честно, мне не очень-то нужен в Лидсе какой-то сержант-зазнайка, будь он хоть и три тысячи раз прав! Ему же сразу сказали и вы, и я: Джордж, не лезьте в бутылку, не будьте таким принципиальным… Во всём, что с ним приключилось, виноват только он сам!
– Согласен, сэр! Только газетчики всё равно с нас не слезут! – осторожно заметил Беллинг. – Дело-то громкое и шумное… Под угрозой репутация полиции всего округа! Мы должны что-то предпринять, как-то загладить свою вину перед Лестрейдом, даже если эта вина мнимая…
– Пропади они пропадом эти грязные писаки! – вспыхнул как спичка и тут же успокоился Уилкинс. – К счастью, появилась отличная возможность сплавить Лестрейда с глаз долой и при этом восстановить наше честное имя!
– Что за решение, сэр?! Не будет ли наглостью с моей стороны узнать детали?
– Не будет, Итан! Считайте, хоть тут нам немного повезло.
– Даже так…
– Именно. Скотланд-Ярд очень заинтересовался нашим рыжим недотёпой. У полковника Хендерсона как раз образовалась вакансия инспектора в штатском, и он очень хочет забрать Лестрейда к себе, в Лондон. Обещает жалованье – целых сто двадцать фунтов в год…
Беллинг нервно сглотнул. Сто двадцать фунтов в год – хорошие деньги для полицейского. Даже для заместителя шефа-констебля в Лидсе.
– Кстати, а этот Лестрейд… Где он сейчас? – спросил шеф-констебль.
– Боюсь, что по-прежнему в психушке, сэр, – осторожно выдавил из себя Беллинг.
2 июля 1881 года, Бедлам – Бетлемская королевская больница (Лондон)
– А у вас здесь неплохо, – простодушно протянул Беллинг, ёжась от сырости. – Ухоженный сад, клумбы, цветочки, газон подстрижен, птички поют… И кажется, это единственное место во всём Лондоне, где нет проклятого тумана.
– Так вам у нас нравится? Хотите, обследую вас, и, кто знает – вдруг у вас появится возможность ещё долго наслаждаться пением здешних птиц и отсутствием тумана?
Беллинг вздрогнул.
– Доктор…
– Доктор психологии Чарльз Гиз, к вашим услугам, – склонил голову невысокий сухопарый джентльмен, облачённый в тёмный узкий сюртук. – Вы же – суперинтендант полиции Лидса Итан Беллинг… Мне успели доложить. И не принимайте близко к сердцу мои слова насчёт обследования… Мы оба – разумные люди и понимаем: это была шутка.
– Конечно-конечно, – произнёс Беллинг не самым уверенным тоном.
– Что привело в нашу обитель человека вашей профессии? Хотите, чтобы я вас проконсультировал? Ваши коллеги из Скотланд-Ярда и полиции Сити регулярно наносят мне подобного рода визиты.
– Быть может, в другой раз, – сказал Беллинг. – Вы ведь лечащий врач Джорджа Лестрейда?
– Если вам это сказали в больнице, значит, так оно и есть, – улыбнулся Гиз. – Кстати, Лестрейд тоже полицейский из Лидса… Кажется, сержант…
– Бывший сержант, – поправил Беллинг. – Я приехал сюда по поручению начальства. Оно хочет узнать, как идут дела у нашего бывшего коллеги…
– Похвально… Лучше поздно, чем никогда. Вы, кстати, далеко не единственный, кто интересуется Лестрейдом в последнее время. У меня было много гостей…
– Газетчики? – догадался Беллинг.
– Разумеется. Слетелись как стервятники!
– Что вы им сказали? – напрягся Беллинг.
– Только то, что и был должен… Сказал, что не имею права обсуждать пациентов. Врачебная этика… – гордо провозгласил Гиз.
– Приятно иметь дело с настоящим джентльменом…
– В первую очередь – с профессионалом!
– Верное замечание. А что скажете мне?
– Только то, что не сможет повредить пациенту. Не будь вы из полиции, я бы, скорее всего, даже не стал с вами говорить.
– Хорошо… Мы очертили границы дозволенного. Скажите, доктор, как он?
– Он… – Гиз задумался. – Примерно месяц назад я бы дал вам более чёткий ответ.
– За этот месяц что-то изменилось?
– Да. Лестрейд стал… другим.
– Что это значит? – удивился полицейский. – Он что – теперь нормальный?
– У этого термина довольно широкое и абстрактное толкование, но я догадываюсь, к чему вы клоните, – хмыкнул врач. – Опираясь на общее представление, Лестрейд – нормальнее нас с вами вместе взятых.
– Серьёзно?
Гиз кивнул.
– У меня большой опыт работы. Но я ещё не наблюдал столь резких перемен в человеке.
– Чем же были вызваны столь разительные перемены?
– Где-то с месяц назад у Лестрейда случился приступ. Он оказался на грани между жизнью и смертью, причём в какой-то момент мне казалось, что к смерти гораздо ближе. И, что хуже всего, по вине больницы…
Беллинг удивился.
– Вы спокойно говорите об этом мне – постороннему для вас человеку? Да ещё и полицейскому…
– Мне нечего скрывать. Я – джентльмен. Я всегда пытаюсь быть честным перед собой и людьми. Честь мундира и больницы не стоят человеческой жизни. Один из наших санитаров перепутал лекарства… – голос Гиза понизился. – Лекарство по ошибке дали Лестрейду. Произошёл приступ. Лестрейд выкарабкался, но…
– Но?
– Потерял память.
– Ужас!
– В этом как раз нет ничего удивительного. Такое бывает. Его словно отбросило на много лет назад, в детство… Он многое забыл и порой удивлялся самым элементарным вещам. Как будто его личность стёрло…
– Вы меня пугаете, доктор…
– Могу предложить успокоительное?
– Только не из рук того санитара, который перепутал лекарство, – хмыкнул Беллинг.
Лицо Гиза стало серьёзным.
– Этот человек у нас больше не работает.
– Слава богу.
– И нашему директору… Но вернёмся к господину Лестрейду. Со временем всё прошло, и он резко пошёл на поправку. Мне было бы лестно полагать, что всему виной выбранный курс лечения… Но… почему-то кажется, это не так, – взгляд доктора стал грустным. – Иной раз при общении с Лестрейдом я решительно не понимаю, кто из нас пациент, а кто – врач… Его речи полны здравого смысла, мысли порой вызывают восхищение смелостью, поступки – обдуманностью. В последние недели он много и запойно читает.
– Книги?
– Газеты. Причём его интересует всё: от «Таймс» до «Панча». И ещё немаловажная деталь: у него вдруг прорезалось любопытство. Порой он задаёт такие странные вопросы, что я диву даюсь – откуда это в нём? И зачем?
– Наверное, затем, что всё это может ему пригодиться на его новом месте службы – в Скотланд-Ярде. Господина Лестрейда придётся выписать, причём максимально быстро.
– Что значит – максимально быстро?
– Сегодня, – твёрдо объявил Беллинг. – У меня с собой все необходимые бумаги.
10 декабря 2024 года, Санкт-Петербург (Россия)
Тёплый свет пятирожковой люстры озарил маленькую комнату, обставленную по-спартански: здесь не было даже телевизора, почти всё пространство вместо него занимали книжные шкафы.
Диван-раскладушка, покрытый уютным клетчатым пледом, который дед называл «шотландским», письменный стол, за ним он много и часто работал. Даже сейчас на столе лежал разобранный дверной замок и какие-то непонятные запчасти.
После выхода на пенсию дед постоянно что-то мастерил, переделывая и подстраивая вещи под себя.
Та же настольная лампа – типичный представитель Made in China – его стараниями, может, и приобрела вид крайне «колхозный», зато теперь была способна служить веками. Знай только меняй лампочки.
– Знаешь, мне будет его не хватать, – грустно произнесла Ольга, красивая женщина тридцати лет.
Она была матерью троих детей, но при этом сохранила изящную девичью фигуру.
– Мне тоже будет не хватать Максима Ивановича, – кивнул её муж. – Сама понимаешь – таких больше не делают. Кремень был, а не мужик! В главке о нём до сих пор легенды слагают. Кстати, Оль… меня просили принести его фотографию для музея полиции… Ты не против – если я возьму эту?
Он показал на висевшее на стене выцветшее фото, на котором широко улыбался Максим Иванович Орлов, её дед… вернее, дедушка, в далёком прошлом ветеран войны, генерал-майор милиции, затем почётный пенсионер и прочая, прочая, прочая, а для неё… пожалуй, самый любимый человек на свете. После мужа…
– Конечно. Он тут здорово получился, – кивнула она. – Молодой, красивый, хоть и постарше тебя.
– Сколько ему тогда было?
– Сорок пять… Как раз полковника дали.
– С ума сойти – полвека прошло, – покачал головой муж.
– Больше. Пятьдесят шесть лет, – поправила Ольга. – Дед всегда мечтал прожить больше века. И у него получилось. А теперь его нет уже целых сорок дней… И мне очень грустно.
Она сняла со стены фотографию, погладила и прижала к груди.
– Эх, дедушка-дедушка! Ну почему ты не загадал себе ещё столько же лет жизни…
– Считаешь, от него это зависело?
– От дедушки? – удивилась она. – Конечно… Он всегда держал слово.
Муж внимательно посмотрел на Ольгу.
– А ты очень похожа на него. И не только внешне.
– Знаю, – улыбнулась она. – И очень этим горда.
2 июля 1881 года, Бедлам – Бетлемская королевская больница (Лондон)
– Джордж Лестрейд… Мистер Лестрейд, я к вам обращаюсь….
Я поднял взгляд на массивную железную решётку. За ней, в коридоре, стоял мой эскулап – доктор Гиз. В сущности, не самый вредный тип из тех, что встречались на моём (или уже не моём – пока не знаю, как сказать правильно) жизненном пути.
– Вы опять о чём-то задумались? – спросил он, поймав мой взгляд. – Могу ли я знать, о чём?
– Здравствуйте, доктор.
– Здравствуйте.
– Если вас так интересуют мои мысли, то в них я пытаюсь себе представить – каково оно там, за пределами этих серых каменных стен…
– Думаю, точно так же серо, – усмехнулся Гиз. – Опять стоит туман, не видно ни зги. Но у меня хорошие новости!
– Какие? – равнодушно спросил я.
Когда ты в психушке, радостного в том мало.
– За вами приехали.
– Меня перевозят в другой дурдом? – напрягся я.
Бедлам – не место моей мечты, но есть лечебницы, по сравнению с которыми он покажется пятизвёздочным отелем.
– Вас выписывают.
– Неужели? – заморгал я, пытаясь понять: не шутит ли почтенный эскулап или не ставит ли на мне психологические опыты как на подопытной крысе.
– Мистер Лестрейд, скажу больше: вы не только признаны совершенно здоровым, но ещё и займётесь прежним ремеслом.
– Это каким же?
– У вас опять провал в памяти?
– Нет-нет, что вы!
Вдруг «псих» передумает, и я продолжу гнить в сырых стенах Бедлама?
– Разумеется, я помню! Но хотелось бы уточнить! – я был осторожен и изворотлив, как дипломат.
– Вы снова вернётесь в полицию и поступите на службу в Скотланд-Ярд! – торжественно объявил доктор.
– А генерал-майора мне снова не дадут? – напомнила о себе моя основная сущность бывшего питерского опера.
– Что?
– Нет-нет, ничего… К слову пришлось. Так я могу собираться прямо сейчас?
– Конечно можете. Я здесь ради того, чтобы сообщить это вам!
Глава 1
Санитар принёс из подвала пропахшие мышами и сыростью обноски и положил их передо мной.
– Вот… Личных вещей при вас не было, поэтому это всё, что мы можем вам предложить.
– Да уж… Негусто.
Одного взгляда хватило, чтобы понять: в этом рубище я буду неотличим от среднестатистического бомжа. Только выбора всё равно не было – не идти же в больничном халате?
От подштанников я сразу отказался – судя по виду и запаху, сняли их с какого-то трупа, даже не постирав.
Санитар равнодушно пожал плечами.
– Воля ваша, мистер. Вот, померьте брючки – единственное приличное из того, что нашёл.
– Благодарю, братец.
С размером брюк санитар более-менее угадал, во всяком случае, они не падали с меня и не нуждались в подтяжках, я их лишь слегка подвернул.
Санитар усмехнулся. Я удивлённо посмотрел на него.
– Я что-то делаю не так?
– Наоборот, вы всё делаете правильно. Не выходя из психушки, вы точно угадали нынешнюю моду. Лондонские франты полюбили брюки с отворотами.
– Да? Что ж, буду знать…
– Рубашка, мистер.
– Сейчас примерим.
Дешёвая рубашка из твёрдого как камень хлопка, без воротника, жала в плечах. Послышался лёгкий треск.
– Поаккуратней с движениями, мистер, не то разорвёте её пополам…
– Тогда у меня будут сразу две рубашки.
– Я так не думаю, мистер.
– Открою тебе секрет: мы с тобой мыслим в одном направлении. Другой рубашки, случаем, у тебя не завалялось?
– Нет, мистер. Не завалялось. Могу разве что предложить свою. Мы с вами примерно одной комплекции. Я купил её за два шиллинга на распродаже – вам уступлю за шиллинг. И ещё воротник из целлулоида. Отдам за три пенса, но, клянусь усами моей дорогой бабушки, воротник – как новый и прослужит вам верой и правдой ещё много лет.
Санитар не производил впечатление чистоплотного человека, скорее наоборот, поэтому я отказался от столь щедрого предложения. К тому же не уверен, что у меня водились эти шиллинги и пенсы.
Если верить тому, что я вычитал о настоящем Лестрейде в газетах, он был беден как церковная мышь и вряд ли за эти два года на него (то есть теперь на меня) откуда-то могло свалиться богатое наследство.
– Пока похожу в этом, а дальше будет видно, – сказал я. – Какая нынче погода?
– Как всегда – скверная. Поэтому я прихватил для вас рыбацкий свитер. Он, конечно, пропах рыбой, чего и следовало ожидать, зато в нём вы точно не замёрзнете.
– Хм… Давай свитер.
В ужасный свитер толстой вязки влезло бы ещё двое таких, как я, но в нём действительно стало теплее.
Так же для меня нашлись плотные шерстяные гольфы рабоче-крестьянского красного цвета и стоптанные башмаки. Правый уже вовсю просил «каши».
Увенчала наряд клетчатая кепка с большим козырьком.
– Ну как? Если я выйду в этом на улицу – меня точно не арестует какой-нибудь бдительный полисмен? – поинтересовался я.
– Даже если к вам привяжется не в меру ретивый констебль, при себе у вас будет справка о выписке из нашего богоугодного заведения. Поверьте, никакой полисмен не захочет с вами связываться… – заверил санитар.
– Шикарное начало!
– А то! Везде есть свои отрицательные и положительные стороны. Знаете, мистер Лестрейд, а я ведь помню, каким вас сюда привезли… Дай бог памяти, с тех пор прошло уже два года. Как летит время… – сокрушённо протянул собеседник.
– И как? Перемены налицо?
– Разительные, мистер. Тогда вы были жалкой тенью человека. Были подавлены, нелюдимы, видели в каждом врага…
– А теперь?
– А теперь я бы, пожалуй, позволил вам ухлестнуть за моей старшей дочкой. Она, конечно, дура дурой, но стоит ли требовать большего от девчонки? Главное, всё, что нужно, при ней. Говорят, мы с ней одно лицо, – гордо вскинул синий подбородок санитар.
– Не приведи господь, – тихо произнёс я. – За что несчастной такое наказание?!
– Вы что-то сказали? – навострил уши он.
– Нет-нет, это я уже о своём…
– А… Пойдёмте, мистер. За вами приехал какой-то джентльмен из Лидса. Если я правильно понял доктора, то он… ну, этот джентльмен, из полиции, – доверительно сообщил санитар.
От меня не укрылось, с каким отвращением он произносит это слово – «полиция».
– Не любишь полицейских?
– За что мне их любить? – удивился он.
– Я ведь тоже в прошлом был полицейским… – напомнил я.
– С тех пор утекло много воды, мистер. У вас было достаточно времени, чтобы поразмыслить.
– О да! Времени было достаточно, – согласился я.
Мы прошли вдоль длинной галереи, которая чем-то походила на зверинец: такие же решётки и клетки, только вместо животных там сидели люди… или то, что когда-то было людьми.
По одну сторону находились женщины, по другую мужчины.
Мои «апартаменты» располагались аккурат напротив дамы, страдающей от шизофрении. С утра до ночи она вела весьма оживлённую беседу между разными «я». То смеялась над шутками, то плакала, то впадала в ожесточённый спор.
Вот уж кому никогда не было скучно.
По пути то и дело попадались другие пациенты. Были те, кого с виду не отличить от нормальных, а были и те, кто мяукал, ходил на четвереньках, изображал экспресс «Лондон – Йорк» или настенные часы-ходики.
– Джордж, говорят, тебя отпускают?! – остановил меня один из самых тихих и беззлобных пациентов – вечный ребёнок по имени Джой.
Его психический возраст остановился где-то между четырьмя или пятью годами, обычно он сидел на полу и возился с воображаемыми игрушками, изредка скакал, удерживая между ног невидимую палку, словно лошадь.
Сложно сказать почему, но по отношению ко мне он испытывал некое подобие любви и привязанности.
– Во всяком случае, я на это надеюсь, – осторожно сказал я.
– Джордж, ты ведь будешь меня навещать?
– Конечно.
– Я очень люблю леденцы на палочке. Когда придёшь навестить меня, принеси леденцов…
– Договорились, Джой. Я обязательно куплю тебе леденцов. Только ты с ними поаккуратней.
– Конечно. Пока, Джордж. Я буду по тебе скучать…
Джой, которому было хорошо за сорок, встал с пола, подошёл ко мне и доверчиво обнял.
Я прижал его к себе и провёл рукой по вихрастой макушке.
– Не забывай меня, – попросил он.
– Не забуду.
– Мистер Лестрейд, пора. Тот джентльмен из Лидса… Он был крайне нетерпелив, – произнёс санитар.
– Бывай, Джой! – простился с вечным ребёнком я.
Санитар ввёл меня в комнату для свиданий.
Настоящего Лестрейда никто не навещал, поэтому он тут никогда не был. Для меня всё было в диковинку.
Я огляделся.
Выглядела комната, как гостиная небогатого дома. Скромно, но всё-таки уютно.
– Джордж! – невысокий полный человек в сером костюме поднялся с мягкого кресла и направился в мою сторону.
В глаза бросились его густые бакенбарды и брови, как у дорогого Леонида Ильича. Одна из бровей была рассечена.
Я вопросительно посмотрел на незнакомца. Ни единая частичка души не дрогнула при его виде.
Память настоящего Лестрейда иногда удивляла меня своей избирательностью.
Мужчина остановился.
– Ты не узнаёшь, меня?
– А я должен?
Он печально вздохнул.
– Суперинтендант полиции Лидса Беллинг… Ты столько лет служил под моим началом…
– Теперь, кажется, начинаю припоминать, – сказал я.
Точно! Я видел его фотографию в газетах, которые описывали злоключения настоящего Лестрейда. Хотя, конечно, качество снимка было так себе, расплывчатый и зернистый.
От меня не укрылся его облегчённый вздох.
– Вы приехали за мной? – уточнил я.
– Да, я приехал за тобой, мой дорогой мальчик.
Мальчику – то бишь Джорджу Лестрейду, шёл тридцать первый годик. Но, коли этот тип приехал, чтобы вызволить меня из психушки, так и быть – простим ему эту вольность.
– И куда мы теперь? Назад, в Лидс?
– А тебе очень хочется вернуться?
Я пожал плечами.
– Если честно – не очень. Есть другие предложения?
– Есть, – кивнул он. – Я расскажу тебе обо всём по дороге… Больница выдала мне все необходимые бумаги. Ты официально признан излечившимся. Так что нас здесь ничего не держит, и мы можем идти.
– Тогда чего стоим? Кого ждём?
Моя непосредственность сбила Беллинга с толку, но стоит отдать ему должное: он быстро пришёл в себя.
– Вперёд, Джордж!
– Ну… ура!
До последнего момента не верилось, что я на свободе. Каждую секунду казалось, что в психушке хватятся меня, скажут, что произошла досадная ошибка, затребуют назад.
Нет, понятно, что и в дурдоме живут люди, но я бы предпочёл держаться от него подальше.
Лишь оказавшись в кэбе, я слегка перевёл дух.
– Куда вы меня везёте?
– Пока в гостиницу. Я снял для тебя номер на две недели… Это, конечно, не «Лэнгхэм» и не «Чарринг-Кросс»…
– Но жить можно? – предположил я.
– Конечно. К тому же эти две недели ты будешь на полном пансионе.
– Класс! А с какой стати этот аттракцион невиданной щедрости?
Беллинг запнулся.
– Полицейское управление Лидса виновато перед тобой, Джордж…
– Да ну?!
– Прошу, не надо ёрничать… Да, шеф-констебль и я оказались неправы, но ты должен понять: на нас давили… При всём желании мы бы не смогли тебя отстоять.
– Вы вроде не особо и старались, – не преминул напомнить я.
Во всяком случае, такое впечатление у меня сложилось после статей в газетах. Лидская полиция слила Лестрейда быстро. И недели не прошло с момента его заявления, кто убийца.
Суперинтендант замолчал и перестал смотреть в мою сторону.
– Продолжайте, Беллинг. Что ещё я получу, кроме гостиничного номера?
– Тебе выплатят компенсацию. В ближайшие дни на твой банковский счёт поступит пятьдесят шиллингов.
У меня есть банковский счёт? Неплохо для сумасшедшего.
– Полсотни шиллингов… Вы полагаете, этого достаточно? – на всякий случай слегка качнул ситуацию я. – Лично я бы предпочёл пятьдесят фунтов, а не шиллингов.
Вдруг удастся выбить с родного ведомства ещё немного грошей?
– Не зарывайтесь, Лестрейд, – рассердился Беллинг. – Мы можем в любую секунду отыграть ситуацию назад.
– Интересно, и как вы этот манёвр провернёте? Шум газеты подняли изрядный…
– Любой скандал со временем утихает…
– Резонно, – согласился я. – Скажите, а почему Скотланд-Ярд? Неужели меня так не хотят видеть в родном городе? Только, пожалуйста, не говорите, что этим переводом начальство заглаживает свою вину…
– Не скажу, – кивнул Беллинг. – Тебе действительно нечего делать в Лидсе. Лорд Эшкомб наложил на себя руки, но у него осталось много друзей, которые полагают, что это ты виновен в его смерти! И они не будут тебе рады.
– Занятная логика, – присвистнул я. – Пожалуй, им стоило бы показаться доктору Гизу. Как раз местечко освободилось… Кстати! Раз мы заговорили о лечебнице, не подскажете, дорогой мистер Беллинг, каким ветром меня в неё занесло?
– А ты не помнишь? – удивился он.
– У меня пока не сложилась в голове вся картинка, – соврал я.
У Лестрейда на эту тему стоял какой-то блок. Видимо, его это настолько задело, что он предпочёл вычеркнуть факт попадания в дурдом из памяти.
И я его прекрасно понимал.
В газетах этот момент как-то обходили стороной. Может, и стоило копнуть в номерах двухлетней давности, но, к сожалению, в библиотеке Бедлама оказался неважный архив.
– Лорд перед смертью написал два письма. Одно в полицейское управление Лидса, второе газетчикам. Так вот… эти письма не были идентичны. Газетчики не знают, что после того, как тебя уволили из полиции, доверенные люди лорда накачали тебя портвейном до полубессознательного состояния, раздели догола и в таком виде оставили перед городской ратушей посреди дня. А потом договорились с врачом, чтобы тот диагностировал психическое расстройство…
– М-да… Как же у них всё просто! Хорошим человеком был лорд Эшкомб… И друзья у него – душевные люди. С удовольствием бы с ними побеседовал.
– А вот этого делать не стоит, – насупился собеседник. – Поверь на слово – не ищи встреч с этими людьми… В другой раз они могут прибегнуть к более радикальному способу избавиться от тебя.
– Что ж… последую вашему совету. Скажите, любезный, по пути к гостинице найдётся какая-нибудь приличная цирюльня?
– Я не очень ориентируюсь в Лондоне, но уверен, что да…
– Тогда давайте попросим кэбмена, чтобы он нас туда завёз. А то за эти два года пребывания в Бедламе я отрастил столь солидную бороду, что могу показаться будущим отцам-командирам старцем преклонных лет…
– Будут ещё просьбы?
– А как же! Вы же не думаете так легко отделаться от меня! Эти роскошные лохмотья, что на мне, тоже могут смутить начальственный взор. Давайте поищем недорогой магазин готового платья… Согласно ли полицейское управление Лидса потратиться на мой гардероб?
После недолгого размышления Беллинг кивнул.
– Согласно.
– Тогда перестраивайте маршрут.
Глава 2
– Как вам, мистер? – Цирюльник отошёл в сторону, чтобы я мог полюбоваться на своё новое «я» в зеркале.
Что я могу сказать… Морда как морда. Ничего примечательного. Разве что скулы выделяются, ну так на казённых харчах не разжиреешь. На моих рёбрах можно играть, как на этом… как его… О, ксилофоне!
И ещё порадовали волосы: вьющиеся, густые, с рыжеватым отливом. В той жизни я быстро растерял пышную шевелюру. Дай бог, эта прослужит дольше.
Или меня грохнут ещё до того, как полысею… Как известно, служба в полиции сопряжена с определённым риском.
Рыжие часто бывают конопатыми, но то ли света не хватало, то ли на самом деле обошлось без веснушек. Так что кожа на лица выглядела обычной, разве что слегка огрубевшей. Хотя с таким образом жизни – чему удивляться? Столько времени в психушке проторчать…
– Спасибо! Ты здорово потрудился! Я в полном восторге, – сказал я, проведя пальцем по гладко выбритым щекам.
Ещё с армии привык «скоблиться» по два раза в день: с утра и перед сном. Даже когда на пенсию вышел, не стал изменять привычке.
Вторая натура – чего уж.
Цирюльник засиял от похвалы, как надраенный пятак.
– Спасибо, мистер. Я старался.
– И я это оценил. Беллинг, расплатитесь, пожалуйста.
– Как будет угодно, – вздохнул спутник, доставая кошелёк.
– Если понадобится писать отчёт о тратах, можешь удвоить сумму, я подпишу, – подмигнул я.
Беллинг разом просветлел.
– Договорились.
– А теперь покупать одежду! – провозгласил я.
Вписался я в последнюю лондонскую моду или нет – неважно. Главное, что чувствовал я себя в новых вещах легко и свободно, ничто не сковывало мои движения, не жало или наоборот – не топорщилось, как флаг на ветру.
Пара комплектов нательного белья, твидовый пиджак, брюки, гольфы, носки, сорочка праздничная, сорочка повседневная, ещё одна повседневная сорочка, воротнички, галстуки (три штуки), носовые платки (как без них?!), плащ…
– Головной убор? – взгляд продавца показал на стройные ряды котелков всех фасонов и цилиндров.
Я представил, как будет смотреться громоздкий цилиндр на моей голове, как неудобно будет в нём бегать, как его снесёт малейшим порывом ветра… Оно мне надо? Пожалуй, нет.
Но в чём-то работник торговли прав – с «босой» башкой мужчинам ходить не принято. Не поймут…
Что делать?
– А такой у вас нет? – выставил я кепочку, выданную в дурдоме.
Вид у неё был не слишком презентабельный, продавец же посмотрел на неё так, словно его прямо сейчас вырвет. Хватило лишь одного взгляда на эту мерзость.
Но молодец, удержался. Скривил рот в подобие улыбки и произнёс:
– Именно такой, к большому сожалению, у нас нет… Но, если мистер желает, можно померить похожую…
– Мистер желает, – откликнулся я. – Этот фасон должен быть мне к лицу…
Принесли, наверное, больше дюжины кепок. Я нахлобучил на себя первую, посмотрел в зеркало.
Очень даже очень. Как на меня сшили. А раз вещь мне понравилась с первого взгляда, нет смысла мерить другие.
– Беру… Беллинг!
– Да понял я… Понял… мистер Лестрейд, – заскрипел Беллинг.
– Не хотите трость? Очень практичная и незаменимая вещь для уважающего себя денди… – пустился в новую атаку коммерсант.
А у парня развита чуйка! Догадывается, что клиент пошёл вразнос и закупается впрок.
– Да? Покажите…
Мне сунули трость.
Тяжёлая… И, говоря по правде, неудобная. Хотя, если приложить кого надо по хребтине – тот потом ещё долго не разогнётся.
Но не привык я. Даже когда постарел и скрючился буквой «зю», принципиально не ходил с палочкой.
А если уж придётся пускать в ход не только кулаки, подручное средство должно быть коротким и удобным, чтобы орудовать в стеснённых пространствах. Какая-нибудь маленькая дубинка, что ли… А ещё лучше пистолет и бесконечный запас патронов.
Но такое обычно не выдают.
– Пожалуй, не стоит, – резюмировал я, возвращая продавцу трость. – Даже если она из слонового дерева, а рукоятка инкрустирована изумрудами.
– Воля ваша, сэр! Тогда позвольте предложить ещё одну полезную вещь для гардероба…
– Какую? Перчатки? Пока не так холодно, да и руки испачкать я не боюсь.
– Надеюсь, потом вы всё-таки вернётесь к нам и за перчатками, но в данном случае я имею в виду зонт… Лондонская погода славится не только туманами, но и дождём.
– Отлично! А теперь скажите, любезный, какую часть меня будет защищать ваш зонт при дожде?
– Как обычно… Вашу голову… Плечи…
– А всё остальное, значит, останется мокрым?
– Боюсь, что да, мистер… Бывают, конечно, зонты большого размера, но они крайне неудобные, с ними неловко пробираться сквозь толпу – а в Лондоне везде многолюдно… Кроме того, при сильном ветре такие зонты моментально ломаются…
– В таком случае обойдусь без зонта. Так и быть, пусть голова и плечи мокнут со всеми остальными частями моего тела…. Беллинг…
Продавец заверил нас, что все покупки будут доставлены на адрес, после чего мой сопровождающий расплатился, и мы вновь оказались на улице.
Покрутив головой, Беллинг поймал кэб.
Было любопытно посмотреть на Лондон конца девятнадцатого столетия, но проклятый туман не давал разглядеть объекты, отстоящие от нас на расстоянии вытянутой руки. Очень быстро мне это наскучило.
Похоже, с туристическими целями придётся прокатиться как-нибудь потом.
– Господа, мы на месте, – сообщил откуда-то сзади и сверху кэбмен, остановив нас где-то посреди туманного ничего.
– Уверены? – уточнил я.
– Как и в том, что каждые сутки с меня дерут по шиллингу за лицензию.
– В таком случае мы верим вам, – усмехнулся я.
Мы покинули экипаж, и лондонское такси на конной тяге поцокало и покатило вниз по улице.
– Ах ты! – выругался Беллинг, вступивший башмаком в свежие лошадиные «яблоки», которыми была щедро усеяна мостовая.
Через несколько лет «Таймс» опубликует футуристическое предсказание, что такими темпами Лондон к 1950 году покроется почти трёхметровым слоем навоза… Обидно, что прогноз, как и большинство подобных «вангований», не сбылся.
– Мистер, не желаете почистить вашу обувь? – окликнул нас пацан лет десяти-двенадцати, примостившийся на стоящей «попом» деревянной бочке.
– Нет! – огрызнулся Беллинг.
Похоже, я пробил хорошую брешь в выделенных ему казённых финансах.
Обмыв грязный башмак в луже, Беллинг показал на трёхэтажное здание напротив.
Оно выглядело уродливым и ветхим. Многочисленные почерневшие от сырости и старости балконы, облепившие все этажи, кроме первого, вызывали у любого, кто их видел, только один справедливый вопрос: когда они окончательно сгниют и рухнут?
– Сюда, Джордж.
– Какое имя носит сия гордая обитель?
– По-моему, никакого. Постоялый двор и всё тут. А заправляет всем чудесная хозяйка – мадам Беркли… Её тут каждая собака знает.
– Пойдёмте смотреть мои апартаменты.
Что это не «пять звёзд», а где-то «минус пять» или даже «шесть», я понял, когда только глядел на постоялый двор снаружи. Войдя, я мысленно скинул ещё столько же баллов.
– Беллинг, предлагаю вернуться. В Бедламе мне нравилось гораздо сильнее.
– Невозможно, Лестрейд. Ваше двухнедельное пребывание уже оплачено. Деньги возврату не подлежат, – прошептал он.
Всё, что могло скрипеть под ногами, скрипело, что могло шататься – шаталось, упасть – падало. А ещё запах… Если так пахнет здешняя еда из обещанного «all inclusive», я вряд ли вылезу из здешнего туалета типа сортир.
Что-то коснулось моего плеча.
Я повернулся.
– Прошу прощения, мистер, – низким вульгарным тоном произнесло стоявшее в углу создание, которое обмахивалось большим китайским веером.
Краешком этого самого веера она и задела моё плечо. И вряд ли случайно.
У создания было грубое, будто вырубленное топором, лицо, покрытое слоями «штукатурки».
И пусть таких слоёв была целая куча (не считая ещё и румян), они могли бы больше помочь фасаду постоялого двора, чем этой несчастной. Всё равно сквозь них просвечивали её рябые щёки и не менее рябой и дырчатый, как головка сыра, нос.
Она открыла рот, чтобы одарить меня ослепительной улыбкой…
Боже мой, лучше бы она этого не делала. Её редкие черные зубы, а вернее – обломки зубов, в первую очередь наводили на мысли о кладбище старых кораблей. Что касается вожделения… Даже у меня, после столь долгого периода воздержания, весь сексуальный аппетит тут же ушёл куда-то глубоко в ноль.
– Чем могу услужить, господа? – отвлёк меня от созерцания этого «ужас-ужас» голос, принадлежавший другой женщине.
– Мадам Беркли, – обрадовался мой сопровождающий.
– Мистер Беллинг… А этот молодой человек и есть тот самый гость, который проживёт под крышей моего славного дома две незабываемые недели?
– Он самый. Мистер Лестрейд, прошу любить и жаловать! – представил меня Беллинг.
Я вежливо опустил подбородок.
– Мы подобрали вам лучшую комнату… Она находится на втором этаже… Я позову служанку, и она вам всё покажет… – заговорила мадам.
– Благодарю… Скажите, а служанка тоже входит в пансион?
– Простите, я вас не понимаю… – заморгала мадам.
– Всё вы прекрасно понимаете. Думаете, было сложно сообразить, что ваш постоялый двор на самом деле обычный бордель, который не сильно-то маскируется, – спокойно произнёс я.
Беллинг наступил мне на ногу.
– Беллинг, не надо плющить мою обувь. Боюсь, ты ещё не до конца отмыл свои башмаки, – огрызнулся я.
– Господа, право слово, вы очень и очень сильно ошибаетесь… Да, у меня снимают комнаты незамужние девушки… Их несколько, но все они работают, а двери этого дома запираются каждый день в одиннадцать часов вечера… – поспешно и совсем не убедительно стала оправдываться мадам Беркли.
– Все двери или только парадный вход? – усмехнулся я и переключился на сопровождающего: – Беллинг, скажи, кто тебе рекомендовал это место? Только честно…
– Мне… Мне его посоветовали на вокзале… – выдавил тот.
– Ясно… Ладно, так и быть: поскольку за всё заплачено, я поживу здесь эти две недели, но… мадам Беркли… если хоть одна из постоялиц двора сунется ко мне… Клянусь всеми святыми, я сделаю всё, чтобы от вашего двора камня на камне не осталось! Надеюсь, мы поняли друг друга…
– П-поняли, – кивнула мадам.
В её взгляде смешались разные чувства: от ненависти и страха до… до любопытства.
Видимо, она не читала свежих газет. В них было как минимум три моих фотографии. Правда, довольно старых и некачественных.
К тому же тот Лестрейд носил величавые усы и роскошные баки, а я принял волевое решение усовершенствовать его «лук», подогнав к канонам моего времени.
– Беллинг…
– Простите, мистер Лестрейд… Я… Мне пора… Надо ехать на вокзал… Мой поезд скоро уходит…
– Хорошо, Беллинг. Вас проводить?
– Упаси бог!
– Тогда до свидания! Счастливо добраться до Лидса. Большой привет шефу-констеблю! Как-нибудь выберусь в ваши края и обязательно вас навещу!
– Только не это! – смущённо произнёс он.
В Лидсе меня, похоже, совсем не любили.
Глава 3
– Будут какие-то особые пожелания, мистер Лестрейд? – поинтересовалась владелица постоялого двора и по совместительству публичного дома, под крышей которого Беллинг нашёл мне приют аж на целых две недели.
– Даже страшно представить – какой смысл вы лично вкладываете в эту фразу, но пожелания – да, будут, – кивнул я. – Мистеру Лестрейду жуть как хочется помыться… Что может предложить ваше заведение?
– Я распоряжусь, и горничная нагреет для вас воды…
– Хоть так, – вздохнул я.
В Бедламе время от времени нам устраивали омовения в тёплых ваннах, не часто… раз в две-три недели… Сейчас я бы отдал всё на свете за нормальную русскую парную… А, хрен с ним – согласен даже на турецкий хамам!
Однако придётся довольствоваться тазиком с водой.
– Покажите мне комнату…
– Конечно. Ступайте за мной, мистер.
Мы поднялись на второй этаж.
В принципе, тут было приятней, чем на третьем с его протекающей крышей.
Мадам распахнула тонкую дверь.
– Пожалуйста.
Я вошёл и огляделся.
М-да, если это лучший номер, страшно представить, как выглядит худший.
Кровать с балдахином, никогда прежде не знавшим стирки… Платяной шкаф, осевший на одну ножку. Я толкнул его плечом, он пошатнулся, но всё-таки устоял.
– Прямо как ветеран наполеоновских войн! – восхитился я. – Умираю, но не сдаюсь.
Поскольку комната комплектовалась по принципу «три в одном», то есть и спальня, и гостиная, и кабинет: тут нашлось место и письменному столу, и продавленному креслу, и умывальнику в углу.
На полу лежал выцветший ковёр с весёленькой расцветкой.
Пахло сыростью, гарью, табаком, спиртным и чем-то ещё, неуловимо сладковатым. Скорее всего, каким-то дешёвым парфюмом, но я не удержался от шутки.
– Как давно тут кого-то убивали? – поинтересовался я. – Душили, резали или просто пристрелили, чтобы не мучился?
Хозяйка побагровела.
– Мистер Лестрейд!
– Мадам Беркли, только не стройте из себя девочку… Такие места всегда связаны с криминалом, и мы оба это прекрасно знаем!
Вместо ответа она гордо развернулась и ушла, хлопнув дверью так, что вся мебель в комнате подпрыгнула. И я вместе с ней.
Я подошёл к кровати, раздвинул шторы балдахина… Бельё вроде относительно свежее и чистое. Есть слабая надежда, что его поменяли после предыдущего постояльца.
В комнату без стука ввалилась дородная женщина в чёрном как сажа платье и относительно белом переднике. На голове у неё громоздился чепец, больше похожий на гнездо журавлей.
В руках у неё был тазик с водой.
Весил он немало, однако горничная держала его с такой лёгкостью, что стало ясно: эта не только коня на скаку остановит, но ещё и взвалит его на спину и попрёт вместе с всадником.
– Ваша вода, мистер.
К воде прилагался ещё склизкий обмылок и губка.
– Благодарю вас.
Поскольку с наличными у меня было не очень, чаевых от меня она не дождалась.
Процесс мытья не занял у меня много времени и доставил ещё меньше удовольствия.
В платяном шкафе нашлось толстое льняное полотенце и прожжённый в нескольких местах халат. Вытеревшись досуха, я надел его и замер…
Второй раз в жизни я решительно не знал, что мне делать.
Первый был в день, когда меня проводили на пенсию. Точно так же я тогда стоял и не понимал, как буду жить дальше.
Дети выросли, у них были свои интересы и заботы… А у меня больше не стало моей любимой работы, которой я отдал столько лет.
Чувство было такое, словно кто-то выдернул у меня из-под ног ковёр…
