«Красота ваби-саби и видима и незрима одновременно, ведь она находится в глазах смотрящего, а не в самом предмете».

ЙОКО ОРИМО

 

 

 

Raphaële Vidaling
WABI SABI
Trouver la beaute dans l’imperfection

 

Впервые опубликовано на французском языке Editions Gallimard, Париж

 

Перевод с французского Анны Гличевой

 

Видалинг Р.

Wabi Sabi : Глоток счастья по-японски / Рафаэль Видалинг ; Пер. с фр. А. А. Гличевой. — М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024.

 

ISBN 978-5-389-26311-6

 

16+

 

Ничто не вечно, ничто не законченно и ничто не совершенно. Воплощая в себе глубокую мудрость дзен-буддизма, японская концепция ваби-саби дарит новый взгляд на мир, красоту, мораль и образ жизни, позволяя вырваться из плена общепринятых представлений о «благополучии» и отвести взгляд от ложных целей, обратив его к главному.

Эта книга окажет неоценимую услугу каждому, кто желает раскрепоститься и переосмыслить свою жизнь, поставив во главу природное, а не возделанное, естественное, а не искусственное, незначительное, а не символичное, шероховатое, а не гладкое, непредвиденное, а не предусмотренное…

Отдохните душой в прохладной тени идей, изложенных на страницах этой книги, чтобы сделать глоток свежего воздуха в душном мире соперничества, расчета, приобретательства, гонки за достижениями. Оцените прелесть минимализма и сдержанности, неправильных форм и незавершенности, чтобы сделать первый шаг на пути к принятию несовершенства всего сущего и осознанию величия бесконечности.

 

© Editions Gallimard, collection Hoëbeke, 2023

© Гличева А.А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024
КоЛибри®

Краткая история ваби-саби

В японском языке слова ваби и саби образовали устойчивую пару еще в далекие Средние века. Однако понятие ваби-саби не утратило своей актуальности и по сей день, ведь его смысл универсален и лежит вне времени.

Концепция ваби-саби воплощает в себе глубокую мудрость дзен-буддизма и охватывает целую систему взглядов на мир, красоту, мораль и образ жизни, основанную на принятии несовершенства и непостоянства мира. Ваби-саби высоко ценит такие качества, как скромность, простота, умеренность и естественность и не только принимает несовершенство мира, но и видит в этом несовершенстве красоту, способную благотворно повлиять на состояние духа.

Подобное восприятие красоты берет начало в китайском искусстве, из которого японские мастера переняли минимализм в поэзии, и в IX веке — монохромию в живописи. Эта тенденция во многом вдохновлена «честной бедностью» (qīng pín), идеалом китайских отшельников эпохи Шести Династий, приверженцев конфуцианства; а в более общем смысле — стремлением к умеренности, свойственным дзен-буддизму, японскому варианту чань-буддизма, который пришел в Китай из Индии и впитал в себя немало идей даосизма.

Слово ваби обозначает уединение, сельскую жизнь вдали от удобств цивилизации. Это может показаться безрадостным и тоскливым стороннему наблюдателю, но не тому, кто осознанно выбрал этот путь: для таких людей уединение — это возможность вести спокойную, умеренную жизнь вдали от светских условностей.

Смысл же саби в большой мере связан с истощением, увяданием, распадом и неизбежным исчезновением всего в мире; однако слово саби выражает не только печаль из-за скоротечности жизни, но и очарованность налетом времени и чуткостью взгляда, способного заметить красоту в тусклом мерцании того, что некогда ярко сверкало.

«В литературе изящнее всего экспромты: в них есть место тишине; а в живописи — монохромные картины: в них есть место пустоте».

ХАРУО САТО (1892–1964). Об элегантности фурюу

Оба этих слова изначально использовали для обозначения мрачных сторон жизни; однако в XIV–XV веках, в эпоху Муромати, оценка значения «ваби» и «саби» стала меняться на все более позитивную: в это время устанавливаются правила проведения чайной церемонии, в которой философия и эстетика ваби-саби начинают играть главную роль.

Неизвестный автор эпохи Эдо. Сэн-но Рикю

Важно понимать: чайная церемония очень далека от светского чаепития в хорошей компании. Термин «церемония» не совсем точно передает японское название этого ритуала, зато верно отражает важность этого процесса: он длится несколько часов и подчинен строгим правилам, а чайные мастера не перестают совершенствовать свое умение на протяжении всей жизни. С проведением чайных церемоний связано множество искусств, и приготовление чая — всего лишь одно из них.

«Искусство чая» получило название тядо — «путь чая». В японском языке иероглиф до — «путь» — включен в названия занятий, связанных с самореализацией и личностным совершенствованием, прохождением духовного пути: кроме всем нам известных дзюдо и айкидо существуют еще и кодо, «путь благовоний», — искусство составления благовоний, кюдо, «путь лука», — искусство стрельбы из лука, и еще один синоним икебаны, кадо, — «путь цветов», то есть искусство составления цветочных композиций. Чайная церемония — духовная практика, основанная на философии дзен-буддизма, один из главных принципов которого — восприятие повседневной жизни как пути просветления.

Чай в качестве лечебного напитка привез в Японию из Китая один буддийский монах. Это было в IX веке, а уже позднее, в XII, другой монах, Эйсай, завел в монастырях обычай пить порошковый зеленый чай маття, или матча, как его называют в Европе: средство, помогающее бодрствовать на долгих сеансах медитации дзадзэн.

В XVI веке чаепития стали элитной формой досуга, представители высшего общества состязались между собой в том, кто обладает самыми изысканными и дорогими сервизами, привезенными из Китая. Первым, кто восстал против этой моды на роскошь, был чайный мастер, буддийский монах Мурата Дзюко (1423–1502), который призвал к отказу от пышности и максимальному упрощению процедуры в соответствии с духом дзен. Он заменил дорогую китайскую посуду простой, даже грубоватой керамикой производства местных ремесленников, что породило бурное недовольство в обществе: это и стало началом ваби-саби.

«Ваби-саби представляет собой полную противоположность идеалам Запада, где красота воспринимается как нечто монументальное, зрелищное и долговечное. <…> Ваби-саби — это что-то маленькое и сокрытое, неуверенное и эфемерное. Это явление настолько тонкое и мимолетное, что взгляд обывателя неспособен его распознать».

ЛЕОНАРД КОРЕН. Ваби-саби. Японская философия для художников, дизайнеров и писателей (1994) [1]

Почти столетие спустя культура ваби-саби достигла своего апогея под влиянием самого известного из мастеров ваби-тя (чая ваби), Сэн-но Рикю (1522–1591). Он окончательно закрепил в правилах проведения церемоний использование простой посуды, отказался от налета ненужной роскоши, чтобы ничто не отвлекало участников церемонии от сосредоточения лишь на настоящем моменте, «здесь и сейчас», и больше ни на чем. Чайные комнаты тоже изменились: церемониальное пространство существенно уменьшилось, войти внутрь можно было только склонившись или опустившись на колени: это должно было напоминать высочайшим господам о том, что они не отличаются от других простых смертных. В ту эпоху Японию раздирали войны, и чайный домик был символом прибежища, тихой гавани и внутреннего мира, достичь которого — целая наука.

XVI век в Японии стал периодом развития и новаторства в сфере искусств, попавших в это время под влияние эстетики ваби-саби, оказавшейся созвучной духу той эпохи. А ваби-саби, как мы помним, видит красоту в несовершенстве, простоте и неброскости, считает непостоянство непреложным законом, которому подчинено существование всего в нашей постоянно изменяющейся Вселенной, дорожит налетом времени и следами, оставленными трудностями и испытаниями, а творения природы ценит больше, чем то, что сделано человеком. Таким образом, все роскошное, блестящее, образцовое и дорогое уступило сцену простому, скромному, шероховатому, небрежному, странному и потертому и даже тому, что можно назвать попросту некрасивым. Безусловно, подобные изменения не вызвали восторга представителей знати, для которых обладание благами и предметами роскоши было доказательством их избранности и высокого положения в обществе.

КАЦУСИКА ХОКУСАЙ (1760–1849). Утварь для чайной церемонии

Тем не менее принципы ваби-саби распространились не только на практику чайных церемоний, но и на все виды искусства, с ними связанные: на керамику, живопись, каллиграфию, искусство цветочного украшения ниш токонома, выбор кимоно для чайных церемоний, архитектуру чайных домиков (которая в это время претерпела значительные изменения), а также на модзи, искусство обустройства чайных садов. Леонард Корен, современный автор, который внес существенный вклад в распространение идей ваби-саби, следующим образом характеризует это зародившееся в Японии течение: «Ваби-саби можно назвать всеобъемлющей эстетикой. Система его взглядов замкнута на себе. Оно предлагает интегрированный подход к пониманию всего сущего (метафизика), к сакральным знаниям (духовность), эмоциональному равновесию (состояние души), поведению (мораль), внешнему виду и качеству вещей (материальность)» [2].

После смерти Сэн-но Рикю правила проведения чайных церемоний все больше отдалялись от изначальной простоты, и столетие спустя заданные Рикю эстетические принципы во многом ушли из культуры чайных церемоний, однако по сей день продолжают влиять на жизнь и искусство в Японии — ведь они отражают идеи дзен, глубоко укоренившиеся в японской культуре.

Высоко ценивший идеи Рикю философ и общественный деятель Соэцу Янаги в 1920-х годах разработал теорию «Мингэй», призванную возродить традиционные ремесла. Янаги написал эссе под названием «Красота неправильности», в котором пишет: «Ни в одной стране искусство несовершенства не взращивалось с такой заботой, как в Японии. Слово «саби» можно перевести как «одиночество», но в контексте буддизма речь идет о прекращении привязанности. Красота чая — это красота «саби». Ее можно еще назвать красотой бедности или красотой простоты».

Соэцу Янаги призывает вернуться к «будзи», то есть к изначальному порядку вещей, миру, каким он был до того, как на многое навесили глупые ярлыки «банального» или «заурядного». «Нет идеала, который выходил бы за рамки обычного. Обыденность и есть порядок вещей. Красота обычного, красота будзи — это и есть высшая красота».

«Когда становится совсем уж невмоготу, возникает желание перебраться куда-нибудь, где живется полегче. А когда ты наконец осознаешь, что, куда бы ты ни перебрался, легче не станет, рождаются стихи, создаются картины».

НАЦУМЭ СОСЭКИ. Изголовье из трав (1906) [3]

УТАГАВА КУНИЁСИ (1797–1861). Вечерний вид на гору Фудзи (1829)

«…Нет света без тени и нет психической целостности без недостатков. Резюмируя, можно сказать, что жизнь взывает не к совершенству, а к целостности, поэтому необходимы “колючки в теле”, страдание от изъянов, без чего нет прогресса и нет восхождения».

КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ (1875–1961). Психология и алхимия [4]

Логично, что подобное определение прекрасного противоречит представлениям о красоте западных европейцев, выросших на античных идеалах: погоне за совершенством и долговечностью. В то время как римляне изобрели бетон, но отказались от него в пользу мрамора, который казался им более долговечным в контексте грядущих тысячелетий, японцы строили свои храмы из дерева специально для того, чтобы разбирать их и затем возводить заново каждые двадцать лет. Когда европейские завоеватели привозили на родину специи, чтобы сделать вкус блюд еще ярче, японцы с закрытыми глазами сосредоточенно смаковали пресный белый рис. Европейцы связывают слово «свет» с эпохой Просвещения, величием и расцветом Европы, ваби-саби же больше ценит тень и полумрак. В европейских регулярных парках царит симметрия, газоны безупречно подстрижены, а цветы пленяют своей яркостью. Посетители же японского сада теряются на его извилистых дорожках и наслаждаются оттенками зеленой листвы — считается, что этой гаммы более чем достаточно, чтобы порадовать глаз.

ШАО МИ. Бамбук (1629)

Европейцам, воспитанным в духе соревнования, гонки за академическими наградами и олимпийскими медалями, стремящимся повышать свою эффективность, довольно сложно понять философию ваби-саби. Действительно, разве легко признать красоту несовершенства людям, которых окружают призывы «быть лучшей версией самих себя», добиваться целей (Just do it!), выглядеть моложе своих лет, носить одежду известных брендов, проводить отпуск под солнцем в любое время года, да еще и с экранов кинотеатров и страниц комиксов на них смотрят популярные супергерои, наделенные сверхспособностями. Нам говорят о необходимости контролировать, защищать и даже спасать природу, навязывают страх пустоты и тут же предлагают множество способов ее заполнить, это порождает боязнь одиночества, заставляет избегать темноты… Как научиться спокойно наслаждаться текущим моментом в эпоху, когда жизнь превратилась в безумную гонку между прошлым и будущим?

Не стоит с ходу представлять ваби-саби идеалом и противопоставлять эту философию западному мировоззрению, для начала лучше всего просто прислушаться к себе, понаблюдать, что в нас сопротивляется, когда мы пытаемся рассмотреть непривычную и неочевидную красоту — и обретаем умиротворение — несколько иное, чем то, что мы испытывали до сего дня. Поставить себя в какой-то мере на место людей эпохи Муромати, которым внезапно объявили, что безобразное может быть прекрасным, что недостаток лучше, чем избыток, и что именно смерть придает особую ценность настоящему моменту. Это же настоящая революция в мышлении!

«Мы же хотим быть поэтами нашей жизни, и прежде всего в самом мелком и обыденном!»

ФРИДРИХ НИЦШЕ (1844–1900) [5]

Интересно, что эта революция заключается не в словах. Слов здесь всего два: «ваби» и «саби». Ваби-саби можно было бы назвать «дзен вещей», ведь именно вещи воплощают идеи. Разбитая чаша, восстановленная в технике кинцуги, одним своим видом донесет до нас идею красоты небезупречного. Изящество засыхающей ветки в икебане без слов зародит в душе нежное сочувствие и, может быть, удержит вас от того, чтобы выдернуть очередной седой волос.

Что же касается пустоты, той самой пустоты, что окутывает собой камни в саду, которая сгущает тишину чайных комнат, насыщает гравюры воздухом и дает простор для воображения, давайте доверимся ей и впустим ее в наш мир как одну из граней прекрасного, позволим ей нежно ослабить нашу хватку за ту картину мира, которую хотим и привыкли видеть, и немного смягчить ее неизбежное исчезновение в большой окончательной пустоте.

Эта книга позволяет понять ваби-саби не только разумом, читая эти строки, но и на практике, через руки, напрямую работая с материалами, — и это совсем другой вид познания. Эстетические принципы ваби-саби здесь (немного искусственно) разделены на семь граней, которые и определяют темы глав: скромность, неправильность формы, следы времени, минимализм, приглушенный свет, естественность, случайность.

«Наша основная иллюзия — это вера в то, что мы способны постичь абсолют, достичь совершенства, полноты, вечности. <…> В то время как разумнее было бы признать нашу непоправимую хрупкость и неизбежную конечность бытия.

Еще одно заблуждение — считать свое “я” самостоятельным творцом. В то время как наши «я» не обособлены друг от друга. <…> Они — просто частицы превосходящего их потока, в который попали. Важно понять, что мы не более чем посредники, и через нас происходит жизнь Вселенной. Лучшее, что мы можем сделать, — это послужить ей».

НИКОЛЯ ГРИМАЛЬДИ, французский философ (р. 1933)

Все вещи со страниц этой книги легко сделать самим: здесь нет места сложным задачам и перфекционизму. Простые, неброские, необычные, порой хрупкие, часто маленькие, они вдохновлены Японией, сделаны не по чертежам и правилам, а созвучно с поэзией случайности. Главная их идея в том, чтобы дать почувствовать умиротворяющую истину: если страдание порождено сопротивлением, то путь к счастью лежит через принятие действительности, наполнение жизни бережным вниманием и уважением к окружающему потоку. Идите навстречу тому, что неизбежно, и когда создаете маленькую вещь, и в жизни. Думаю, это можно было бы назвать «путем созидания».

Взгляните на красоту по-новому

«Нет красоты совершеннее, чем та, что уже есть», — говорят дзен-буддисты. К чему тогда тратить силы и деньги, стремясь заполучить редкие, изысканные предметы искусства, сделанные именитыми мастерами из так называемых «благородных» материалов? Ваби-саби отвергает критерии «благородного», восхваляет бедность и оспаривает любую иерархию, призывая замечать красоту в самых обыкновенных вещах, даже в тех, которые мы обычно обходим вниманием, считаем некрасивыми, а то и вовсе отправляем в мусорное ведро. Ваби-саби меняет привычный формат нашей системы ценностей, отказываясь от традиционного разделения всего на хорошее и плохое, уродливое и красивое.

В самых богатых японских домах в токонома — нишах для предметов искусства — и сегодня нередко можно увидеть каллиграфии с заветом ученика Конфуция Яня Хуэя: «Один дан — для еды, один пяо — для питья». Дан — это небольшая деревянная миска, а пяо — черпак из тыквы горлянки, эти два предмета и составляли все имущество философа. Этот идеал строгой умеренности, который переймут впоследствии китайские отшельники эпохи Шести Династий (III–VI вв.), в значительной степени вдохновит принципы ваби-саби: материальная бедность, духовное богатство. Философ Догэн всячески призывал к самоограничению и бедности. В конечном счете «золото» — это ведь просто слово.

Когда чайные мастера XV века изменили эстетический код проведения чайных церемоний, можно только представить себе, как были обескуражены этим богатые японские господа, гордящиеся своей изысканной посудой, покрытой многими слоями лака, заказанной из Китая по очень высоким ценам. Если место драгоценной посуды займут простые чашки, сделанные обыкновенными ремесленниками, то как быть? Чем доказывать свою принадлежность к элите?

«Прежде чем стать всеобщим напитком, чай использовался в Китае в VIII веке как лекарственное средство, о нем слагали стихи, а чайные церемонии превратились в изысканное развлечение. В XV веке в Японии его возвысили до религии эстетизма, чаизма (teaism), культа, основанного на восхищении красотой в окружении мерзостей каждодневного существования и несущего с собой чистоту и гармонию, таинства общего милосердия и романтизма общественного устройства. По существу, это поклонение несовершенству, то есть мягкая попытка завершить то, что возможно во всем этом невозможном, которое мы понимаем как жизнь».

ОКАКУРА КАКУДЗО. Книга чая (1906) [6]

Это и было одной из целей чайной церемонии, проявлением дзен и ваби-саби: напомнить каждому о его скромном месте. По новым правилам входы в чайные домики делали такими маленькими, что войти в них можно было только наклонившись или опустившись на колени: этот безмолвный урок смирения был адресован напрямую телу. Из-за размеров входа невозможно было попасть в чайный домик и с мечом на поясе: тясицу (чайный домик) воспринимался как нечто вроде капсулы вне времени и вне социальных условностей, где в течение церемонии все были равны, а «запрет» на оружие позволял почувствовать себя в мирной обстановке. Ради такого можно было и отказаться на время от меча!

Буддисты считают желание источником страдания. Европейцам это часто кажется парадоксальным: они привыкли видеть в желании стимул к движению и возможность чувствовать себя живым и порой не понимают, зачем от этого отказываться. В одной из своих работ Такуан Сохо (1573–1645), монах школы дзен Риндзай, помогает понять смысл этого понятия: «Желанием называют не только привязанность к богатству и алчные мысли человека о том, сколько у него серебра и золота.

Это тело было создано и вскормлено желанием, и природа вещей такова, что желанием в той или иной мере связан каждый. <…> В силу наличия скандхи сознания мы различаем добро и зло, правильное и неправильное, прекрасное и уродливое. Затем у нас возникают мысли о принятии и непринятии, и как только возникают эти мысли, рождается физическое тело». Физическое тело противопоставлено здесь «природе Будды», которая присутствует в каждом из нас и которая лишена формы и тела. «Тело подобно сновидению. Когда мы это видим и пробуждаемся, после нас не остается даже следа» [7].

Порой в голове с трудом укладывается парадокс, на котором основан буддизм: мы одновременно и всё, и ничто. Казалось бы, «я» не существует, и в пустоте этого «не-я» (анатмана) сокрыта частица божественного. Это то, что называют принципом недвойственности, который так трудно признать европейцам, в большинстве своем привыкшим к представлению о божественном как о чем-то трансцендентном, то есть лежащем за пределами нашего материального мира и вне нас, несчастных грешников, для которых рай или уже утерян, или его еще только предстоит найти (прямая противоположность буддизму, который не видит этого рая нигде, кроме как здесь и сейчас).

Текст Сохо проливает свет на нашу тему потому, что в нем содержится важный ключ: как только возникает мысль, тут же возникает желание определять, что красиво или хорошо, а что некрасиво или плохо — отсюда поиски не-мысли в медитации дзадзен и стремление достичь незагрязненного мыслями и суждениями сознания.

Итак, для спокойствия духа ваби-саби устраняется от системы противопоставления по признаку «красивый / уродливый». Более того: утварь, выбранная мастером чая достойной во всех отношениях, остается таковой лишь на время церемонии; потом она возвращается на полки с обычной посудой — точно так же, как и натуральные материалы, использованные для строительства чайных домиков (дерево и глина), вернутся в землю после своего неминуемого разрушения (уже в те давние времена ваби-саби было экологично). Кому же доверять в оценке степени красоты, если все законы условны? Никому, кроме себя самого. Леонард Корен пишет об этом так: «Красота ваби-саби в каком-то смысле означает примирение с неприглядным. Это динамическое явление, которое возникает между человеком и объектом. Красота может неожиданно возникнуть в любой момент при подходящих обстоятельствах, правильном контексте и нужном ракурсе. Таким образом, красота — это преходящее состояние сознания, исключительный поэтический момент, полный изящества»  [8].

Цель этой книги — рассказать о ваби-саби и показать, как можно следовать его принципам на практике, не прилагая для этого больших усилий. На следующих страницах вы найдете пошаговые рекомендации по созданию вещей в духе ваби-саби из доступных и непривычных материалов: сухих листьев, камешков, огарков свечей, яичной скорлупы, потертой ткани, вышедших из строя предметов, обрывков бумаги и даже, чтобы зайти еще дальше в новом взгляде на красоту, из настоящей паутины и плесени! Пусть разум расслабится и позволит рукам творить…