Глава 1. Пресс-релиз, который сжёг утро
06:07. Телефон орёт, как пожарная сирена в голове. На экране — лента, которую кто-то поджёг моим именем. Пуши сыпятся рябью, в каждой — чужие версии моей биографии. «Источник близкий к холдингу…»; «по словам консультанта…»; «мы не комментируем». Мы — это я, когда нужно молчать красиво.
Кофе выходит горьким, как оправдания. Из окна тянет мартовским холодом — бесплатный будильник города. Во дворе «Приора» заводится, как старый спор, а я уже проваливаюсь в комментарии: скрины, стрелочки, жирные заголовки — стенгазета эпохи. Кто-то ловко пришил меня к чужим грехам настолько точно, что шов кажется естественным.
Звонок. На экране — «Сафина З. Р.». Ответить — как подписать признание.
— Слушаю.
— Ты читаешь? — голос ровный, как лезвие.
— Уже тушу.
— Не «тушишь». Ликвидируешь. К утру — пусто. В девять — план у меня на столе. И ещё: сегодня в двадцать ноль-ноль — эфир у Леры. Ты идёшь.
Пауза. Гудки бьют по уху, как ледяные капли.
Пишу Рамилю: «Нужен скрипт. Парсер + чистка. 100k ссылок. Срочно».
Три точки. «Бюджет?»
«Сегодня днём».
Он кидает кота-скамера и архив: «На свой страх и риск». На моём — всегда.
Душ, рубашка, зеркало. В отражении — человек, который умеет извиняться за деньги. Лифт внизу кашляет дверями, как старый разумеющий друг. Дорога до центра — проспект тянется, как объяснительная. Рекламы врут честнее людей: «Скидки до 70%». Хотел бы я уценить собственные грехи хотя бы наполовину.
Охранник знает про меня всё — по бейджу. В переговорке бело, как в стерильном посте. Сафина приходит без приветствия, улыбка на лице как запертая касса.
— Ну? — она даже не садится.
— Ситуация управляемая, — голос включается сам, как автоответчик. — Запускаю опровержения через «экспертные» каналы, размываю нарратив встречными сливами, выталкиваю в тренды историю об «обиженном информаторе», подложим два старых кейса, где я «за добро». К вечеру локализуем площадки. К утру — сухой остаток.
— Не «мы». Ты, — режет она. — И запомни: если не к утру — ты больше не заходишь в этот лифт. Подпиши NDA на новый текст и иди работай.
— Принято.
— И… — она задерживает взгляд. — В эфире у Леры не изображай святость. Святость на продажу — плохой товар.
Она уходит, и воздух возвращается в комнату. Руки сами набирают: пресс-релиз №1 — «Компания не ведёт кампаний, направленных на дискредитацию…» Знаю, как это читается: «Компания ведёт кампании, но сегодня мы устали». Отправляю в два «заводских» канала и трём лояльным экспертам. Скрипт Рамиля уже бегает по сетке, собирая язвы и шрамы. В отчёте — «Очищено: 4 382. Остаток: 95 611. Риск-карта: красная зона». Красная зона — это мы.
Из кухни звонит микроволновка пустотой. В голове — флэшбек: я, ещё честный, пять лет назад пишу план антикризиса для чужой ошибки. Тогда я думал, что спасаю людей. Потом понял: чаще спасаю бюджеты.
К полудню звонит Лера:
— В девятнадцать саундчек, в двадцать — эфир. Не опаздывай.
— Я приду вовремя и скажу не то.
— Скажи то, что правда.
— Это страшнее.
— Отлично. До встречи.
День прогинается под беготню. Внутренности ноутбука шумят как компрессор чужой совести. Я рассыпаю «семечки» — короткие формулировки для «независимых аналитиков», две легенды для «очевидцев», один «случайный инсайд». Связи откликаются хрипло: кто-то хочет денег, кто-то — перепоста, кто-то — только чтобы его фамилию написали без ошибок. Мир прост: лайк — за лайк, грязь — за наличку.
К пяти — вторая встреча с Сафиной:
— Промежуточный?
— Держим тренд. Переигрываем заголовки, спускаем пар. К вечеру — волна встречных историй.
— Артём, — она впервые произносит моё имя почти ласково. — Не перепутай «волна» и «цунами». Нам нужно первое.
— Понял.
— И ещё. Лера — не про «разводку». Скажешь одно настоящее предложение. Лучше — про себя.
— Одно?
— Одно. Остальное — можешь врать.
Ухожу. На лестничной площадке ловлю себя на мысли: я боюсь тишины. Тишина — это когда никто не пишет, но все уже решили. Выхожу на улицу: Уфа делает вид, что ей всё равно, и от этого здесь музыка честнее. Машины ругаются тормозами, люди спорят глазами. Город как будто говорит: «Живи, но не слишком громко».
К шести с половиной отправляю пресс-релиз №2 — «эмоциональность отдельных каналов» + «юридическая проверка», плюс пакет «свидетелей усталости». Скрипт Рамиля плюётся цифрами: «Минус ещё 8 000. Найдено 37 „семян“ — возможно, один центр». Пишу: «Не трогай центр». Он шлёт смайлик с гаечным ключом: «Понял. Но руки чешутся».
В семь ноль-пять я стою у входа в студию. Лера — в чёрном, волосы стянуты, взгляд как сварка.
— Ты нервничаешь?
— Я голоден.
— После эфира — поедим. Сегодня тебе пригодится честный сахар крови.
— У меня сахар — чёрный.
— Отлично. Камера любит контраст.
В гримёрке я впервые за день сажусь и делаю вдох. Телефон вибрирует как судорога. Я ставлю авиарежим — единственный режим, в котором меня иногда уважают. Закрываю глаза и вдруг слышу себя пятилетней давности: «Цинизм — ремень безопасности». Тогда Лера спросила: «А если тебе хочется наконец выйти из машины?» Сейчас я знаю ответ: «Выйти страшнее, чем разбиться».
Красная лампочка мигает, как стыд. Лера улыбается в камеру:
— Добрый вечер, Уфа. Сегодня у нас человек, который привык чинить чужие истории. Посмотрим, что он сделает со своей.
— Добрый вечер, — говорю я в зал и в себя.
Вопросы бьют ровно. Я отбиваю, как по инструкции. В какой-то момент Лера наклоняется:
— Одно правдивое предложение, Артём. О тебе.
Я молчу три такта — вечность прямого эфира:
— Я устал ненавидеть себя по расписанию.
Тишина на секунду становится громче аплодисментов. Потом всё снова начинает шуршать — чат, лайвы, комментарии. Но мне уже легче ровно на одно предложение.
Эфир заканчивается. Я выхожу наружу — город тёмный, как неотправленное сообщение. Ветер щёлкает по щекам, будто спрашивает: «Ну что, живой?» Живой.
Дверь крыши в нашем доме почему-то не закрыта. Я поднимаюсь, как безбилетник к звёздам. Курю. Первый вдох — извинение себе. Внизу крошатся огни, как сахар на обложке. Я достаю телефон — снимаю с авиарежима. Тут же — лавина: «Где был?»; «Ты видел?»; «Жду у подъезда». Последнее — от незнакомого номера.
Фары режут двор. Машина, которую я знаю. Окно опускается.
— Садись, Артём, — голос спокойный. Человек, которого корректно называют «начальник департамента безопасности». Бывший замминистра, нынешний душ города в перчатках.
— Ночь добр…
— Садись. Поговорим, как взрослые.
В салоне пахнет кожей и чужими решениями.
— Видел эфир. Ты почти научился говорить правду. Почти, — улыбка без тепла. — Смотри, эта история либо закончится тихо, либо твоим именем внизу официальной бумажки. Выбирай формат конца.
Он оставляет визитку. Белая как утро, чёрная как повод молчать.
— До завтра, — говорит. — И, пожалуйста, без самодеятельности.
Он уезжает. Я остаюсь в тишине двора — сидеть на бордюре, как на краю сцены. В кармане вибрирует телефон: Рамиль — «Очищено 12 483. Остаток 87 519. Нашёл одну старую запись. Лучше не трогай». Ссылка. Открываю — я, ещё честный. И мне почему-то холодно.
— Ну поехали, — говорю пустому двору. Город кивает.
