Оглавление

Предисловие

Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит…

Харуки Мураками

Так, давайте знакомиться. Меня зовут Клайд. Просто Клайд, и всё. Никаких вторых имен или фамилий. Правда, совсем недавно появилось одно прозвище, которое, скорее всего, теперь пойдет со мной по жизни, но о нем я пока умолчу, дабы не забегать вперед. Итак, меня зовут Клайд, и перед вами — моя история. История, которой мне так хотелось поделиться, что я взял на себя труд изложить ее на бумаге, не приукрасив и не солгав, поведав все так, как оно было на самом деле, пусть мне и самому временами кажется, что некоторые описываемые события совершенно невероятны и фантастичны.

Все началось чуть более двух лет назад, но прежде, чем мы к этому перейдем, позвольте мне рассказать о том, что было до этого начала, о том, как я жил прежде, а также сказать пару слов о моем мире и городе, в котором я вырос. И пусть в том нет необходимости, все же, эта информация, вероятно, поможет вам лучше узнать меня и понять. Тем же, кто считает ее излишней, а также всем нетерпеливым я могу посоветовать пролистнуть несколько следующих страниц и сразу же, без всяких скучных вступлений, погрузиться в саму историю.

Вы решили остаться? Хорошо. Рад, что вам интересно. Ну что же, пожалуй, начну.

Я родился и вырос в мире, стоящем на обломках иного, куда более великого. Нет, не так. Я родился и вырос в мире, состоящем из обломков иного, куда более великого мира. Вот, так будет вернее. Мой мир лишь тень того, что было прежде. А прежде была цивилизация предков, но о ней нам известно крайне мало, и с точностью можно сказать только одно — эта цивилизация пала, ее больше нет. Мы — все, что от нее осталось, потомки великих и могущественных предков, живущие в страхе перед злом, заполонившим мир. В отчаянной борьбе за выживание мы растеряли все величие наших предков, утратили их знания и технологии, сохранив лишь те, что помогали нам бороться за жизнь, в частности технологию изолированных от внешнего мира городов, накрытых силовыми куполами, в которых мы спрятались от рукотворных монстров, жаждущих нашей гибели. В одном из таких городов я и появился на свет.

Мой город называется «Филин», в честь разновидности ночных птиц, чей облик с детства знаком каждому его жителю. Эта желтоглазая птица, облаченная в черное с серыми прожилками оперение, красуется на гербе города, где ее изображают с расправленными крыльями и обнаженными когтями в момент, когда она пикирует на добычу. Почему город назвали именно в честь нее доподлинно неизвестно, но одно из предположений гласит, что отцы-основатели провели аналогию беспросветной ночи, в которой живут и охотятся филины, с разрухой и хаосом, царящими за пределами города, которые наступили после заката и падения цивилизации предков. В пользу этой теории работает цитата одного из первых правителей города, который как-то сказал: «Филины просыпаются после заката. Ночной мрак им не чужд, они считают его домом своим. Так же, как и нам не чужд этот опасный мир. Для нас и всего человечества теперь он тоже является домом». Слова красивые, но к нынешнему моменту уже утрачивающие свою актуальность.

Филин является единственным обитаемым городом на сотни километров вокруг, хотя по сравнению с городами предков он ничтожен и мал. Низенькие дома, не более пяти этажей, представляющие из себя одинаковые металлические коробки с окнами; плотно прилегают друг к другу. Выкрашенные в одинаковый серый цвет эти дома сливаются друг с другом, превращаясь в единую стену, тянущуюся вдоль узких, пыльных улиц, сеткой разрезающих город. У этих улиц нет названий, только номера. На первых, не жилых этажах зданий располагаются столовые, бары и разнообразные магазины. Их неоновые и голографические рекламы, вкупе с тусклыми, низко висящими на узлах проводов фонарями, по ночам освещают Филин. Каждая следующая улица похожа на соседнюю, никаких отличий в архитектуре и строении. Весь город построен в едином стиле, призывающем к максимальной практичности, но никак ни к красоте. Только городская ратуша, расположенная в самом центре Филина, хоть как-то выделяется из общей массы. Это здание, вздымаясь на девять этажей вверх, имеет правильную цилиндрическую форму и по ночам освещается специальными прожекторами, благодаря чему его можно заметить из любой части города. Наша ратуша была возведена руками предков задолго до краха их цивилизации, и, судя по картинкам в музее, почти в восемь раз превышала нынешнюю свою высоту. Основатели города укрылись здесь в «годы хаоса» и перестроили здание по-своему, для служения одной единственной цели — защите от внешнего мира. Можно сказать, что так и было положено начало Филину. Если верить легендам и слухам, то под ратушей имеется эвакуационный тоннель, ведущий за стены города, а на её крыше стоит небольшой самолет, исправный и специально поддерживаемый в рабочем состоянии. Этим слухам нет подтверждений, впрочем, как и опровержений.

В ратуше заседает Совет, управляющий Филином. Он состоит из семи человек, каждый из которых занимается своими вопросами, а именно: внешняя и внутренняя оборона, медицина, образование, наука, производство и внешние отношения с другими городами. Каждого нового члена Совета отбирают и утверждают в этой должности прочие, без какого-либо участия горожан. Жители Филина вообще мало чего решают в своей жизни, но вряд ли можно сказать, что они этим недовольны. Законы устанавливает Совет и он же волен их менять по своему усмотрению, но если ты не противишься им, живешь, трудишься и не выходишь за рамки дозволенного, то тебе ничего не грозит. В противном же случае ты становишься преступником, а для таких у нас существует всего две меры наказания. Первая — исправительные работы на благо города — грязный и тяжелый труд за мизерное вознаграждение. И вторая — высылка из города без возможности вернуться, и она применяется в самых тяжелых случаях. Потому в Филине нет тюрем, они попросту не нужны. Оказаться снаружи без оружия и защиты — это верная смерть, причем, в большинстве случаев страшная и мучительная. Изгнанника клеймят, и уже ни один другой город, даже если он и сможет до него добраться, не примет такого человека.

Для защиты от враждебного внешнего мира Филин обнесен металлической стеной шириной в шестнадцать метров и высотой около тридцати. На этой стене установлено двенадцать основных и шесть резервных генераторов силового поля, которые над городом день и ночь синтезируют купол, защищающий его от любых внешних угроз. Купол не виден глазу, за исключением дождливых дней, когда, приглядевшись, можно заметить капли дождя, испаряющиеся в воздухе, высоко над головой. На его поддержание уходит большая часть энергии, получаемая городом от био-реактора, который мы зовем источником. Это большая часть того немногого, что нам досталось от предков, и стала главной причиной, по которой основатели города обосновались именно здесь.

Прежде, чем объяснять, что такое био-реактор, нужно сказать, что передовой наукой наших предков была генетика. Она-то их и сгубила, превратив наш мир в заповедник ночных кошмаров, и по этой причине сейчас, во всех известных нам городах мира генетика находится под запретом. И все же, некоторыми ее аспектами мы продолжаем пользоваться в пищевой промышленности, например, или в медицине, что помогает нам выживать в реалиях современного мира. Но главным достижений генетики предков, которое мы продолжаем активно использовать, бесспорно, является био-реактор. В его основе — живые бактерии термимы, обитающие в изолированной от внешнего мира среде. Поглощая органику, эти бактерии вырабатывают огромное количества энергии, которая и питает город. Есть, конечно, и другие источники энергии: солнечные батареи, установленные на крыше всех домов Филина, ветряные мельницы на внешней стороне стены и даже небольшая гидроэлектростанция за чертой города, драматическая история проектирования и многолетнего строительства которой преподносится в городских школах как образец героизма и упорства, стоящего многим нашим согражданам жизни. Но даже все вместе, работая одновременно только на поддержание купола, указанные технические источники не смогли бы выработать нужное количество энергии, на такое способен только био-реактор.

Источник — это огромный резервуар под землей, в котором живет колония термимов. Питая их органикой, город получает энергию в достатке. На аналогичных источниках живут и большинство всех прочих городов. Таких био-реакторов было построено нашими предками немало, но большинство из них вышли из строя, ведь, даже малейшего повреждения стенки резервуара достаточно, чтобы погибла вся колония бактерий, а размножать их мы не умеем. Потому поиски новых работоспособных источников продолжаются и по сей день, но уже более века их не находили, и сейчас принято считать, что все действующие источники были открыты. И все же остаются энтузиасты, мечтающие отыскать еще один, пусть даже втрое меньше того, что под Филином, ведь, такая находка увековечит их имена. Но моя история совсем не об этих поисках, так что вернемся к Филину.

В стене с южной и восточной сторон располагаются ворота, и только через них можно попасть в Филин. Не будь этой стены и купола, мы бы не продержались и полугода, но имеется и обратная сторона. Стена не позволяет городу расширяться, а ее перестроение сулит смертельную опасность всему населению. По этой причине Советом установлен контроль популяции и рождаемости населения: каждый год допускается рождение не более определенного количества детей, и супружеским парам приходится вставать в очередь на получение разрешения за несколько лет до зачатия ребенка. Непредвиденные беременности (крайне редкий случай) никак не возбраняются, но должны быть немедленно пресечены химическим или хирургическим вмешательством.

Жизнь в Филине течет размеренно и спокойно. Пожалуй, даже вяло. Кажется, что пыль, крупным слоем оседающая на дорогах и домах, покрывает и местных жителей, медлительных и невероятно скучных. Горожане кажутся такими же серыми, как и сам город. Облаченные в одинаковые одежды из синтетических и кожаных тканей, исключительно темных тонов, люди в Филине с детства приучены к тому, чтобы не выделяться из толпы, сливаться с общей массой. Один только взгляд на это угнетает, ведь, за стенами города природа играет невероятным разнообразием красок, ярких и пестрых. С севера к стене прилегает густой, зеленый лес, а западная ее часть располагается всего в двухстах метрах от широкой и бурной реки. Но люди в городе словно отрезаны от всего этого. Под куполом Филина существует свой мир, серый и однообразный.

Более девяноста процентов жителей этого города никогда не выходили за его стены. Они поколениями живут и умирают, зная об окружающем их мире только из обучающих и развлекательных программ и кинофильмов. И я был таким же. Одним из ста пятидесяти тысяч человек, населяющих Филин, которые думают, что городская стена и есть предел их мира, а все, что за ней, существует как бы в иной реальности, и больше походит на сказку, чем на реальность. Страшную сказку, в достоверности которой никто не хочет убеждаться на собственной шкуре.

Получив в шестнадцать лет школьное и обязательное всем жителям города общее образование, я мог выбирать свой дальнейший жизненный путь из четырех вариантов. Я мог пойти служить во внешнюю или внутреннюю охрану Филина, став хранителем порядка в городе, военным на стене, или, но на такое брали только лучших, оказаться в одной из групп внешней разведки и обороны. Второй вариант позволял мне стать общественным служащим и работать в баре, столовой, магазине, прачечной или, например, подметать наши пыльные улицы. Третьим вариантом, на который и пал мой выбор, было пойти работать в заводскую зону. Эта зона располагается на северо-востоке Филина.

Полу-автоматизированные заводы не прекращают свою работу ни днем, ни ночью, производя одежду, транспорт, продукты питания и вооружение. Массивные металлические конструкции сливаются друг с другом паутиной кабелей, бесконечных переходов, пристроек и надстроек, превращая всю заводскую зону в огромный лабиринт, который вечно пребывает в полумраке от копоти и дыма, никогда не прекращающего клубами валить из серых труб, вздымающихся вверх почти до самого купола. Здесь нет места, где заканчивается один завод и начинается другой, вся эта зона является одним большим центром производства всего, что требуется городу. Она напоминает мне единый гигантский организм, без устали поглощающий и перерабатывающий все, что в него попадет. Подобно огромному механизму, вся заводская зона постоянно находится в движении, издавая звуки, в которых сливается воедино скрежет металла, скрип работающих установок и шипение раскаленного газа. Многие скажут, что работа здесь — адский труд, но из прочих, этот вариант меня устраивал больше всего. Почему? Жизнь военного — это вечные ограничения и запреты. Все делать по уставу, подчиняться кому-то и вести существование машины противоречило моей жажде личной свободы. Ни одна из профессий городского служащего меня не интересовала.

Последним вариантом было идти к частникам, коих в городе очень немного. Лишь незадолго до моего рождения Совет города Филина принял решение: дать людям возможность вести свое дело, за что взимался невероятный налог, и отнимались все, положенные честному труженику города льготы на проживание. В итоге получалось, что лишь малый процент жителей Филина мог позволить себе независимое дело, и такие люди не брали на работу первых попавшихся выпускников, ограничиваясь, как правило, близкими родственниками, что, по предсказаниям наших социологов, грозило в будущем проблемами аристократии. Быть никем в Филине тоже невозможно. Безработицы тут нет, каждому найдется дело, а тунеядство вписано в число гражданских преступлений, к которым применяется первая мера наказания.

Для некоторых существовал и еще один вариант, но я в их число не входил. Этими «некоторыми» являлись дети, показавшие в школе высокую успеваемость и интеллект, проще говоря, это были лучшие из лучших. Таким предоставлялась возможность дальнейшего, специализированного обучения. Они становились инженерами, врачами или шли на самый верх, в администрацию, управляющую городом. Они получали больше привилегий и считались вроде элиты Филина, хотя не могу сказать, что жизнь их чем-то значительно отличалась от житья всех прочих.

Работа на заводе казалась трудной только по началу. Я быстро привык к физической нагрузке и, влившись в ритм этой адской машины, очень скоро стал ее частью. Как и любой работник города, я получил свою личную комнату, ближе к северной окраине, а также положенные всем работягам завтрак, обед и ужин в любой городской столовой. А по окончании каждой смены, длившейся десять дней, я получал свои заслуженные восемьдесят монет. Монетой называется наша местная единица валюты. Насколько мне известно о монетах прошлого, наша валюта на них совершенно не похожа, а уж почему так называется, я точно сказать не могу. Возможно, в дань памяти ушедшей цивилизации, а может, основателям не хотелось придумывать собственное название. Нашу монету нельзя подержать в руках: это электронная единица, лежащая на личном счету, который дается каждому зарегистрированному жителю Филина при рождении. По окончании школы выпускник становится полноправным гражданином и проходит операцию по вживлению чипа в верхнюю часть позвоночника. Это маленькое электронное устройство сращивается с нервной системой и становится частью организма, словно дополнительный орган. С помощью этого чипа гражданин может управлять своим личным счетом в любой момент времени из любого места города. Он же является и подтверждением личности, а также может служить средством для передачи гражданам экстренных и особо важных сообщений, так как в пределах Филина и на некотором расстоянии от него чип находится в постоянной связи с городской цифровой сетью. У этого устройства есть и множество мелких функций, известные полностью только его создателям.

Восьмидесяти монет мне хватало на жизнь в простоте и достатке, а большего мне и не требовалось. Работа меня устраивала, а серые будни успешно скрашивало мое хобби. С раннего детства меня увлекали автомобили. Возможно, это было неизбежно: будучи сыном механика, я знал о них практически все. Отец воспитывал меня в одиночку после того, как мать умерла на больничной койке, вместе с моей новорожденной сестрой; мне тогда еще не исполнилось и пяти лет. Он работал в автомастерской, и пока я не начал учиться в школе, он частенько брал меня с собой. Я мог часами сидеть там и смотреть, как перебирают, ремонтируют и обкатывают автомобили. Но меня не устраивало просто наблюдать, я хотел знать всё, хотел разбираться и понимать, и моим вопросам не было конца. По достижении школьного возраста времени на любимое занятие стало гораздо меньше, но от этого оно стало только еще более притягательным. Я не упускал ни единой свободной минутки, позволяющей заглянуть в мастерскую к отцу. Почему же тогда я не пошел по его стопам? Изначально именно так я и планировал. С самого детства я был уверен, что стану механиком, и только в таком будущем я себя видел. А передумать меня заставил именно отец, как это не странно. Как-то раз он сказал мне:

— Если у тебя есть любимое дело, Клайд, никогда не превращай его в дело всей своей жизни. Пусть оно останется твоим увлечением, тем делом, на которое хочется потратить силы и время, только твоим делом. Ведь, иначе оно превратится в рутину, и все то наслаждение, что ты получал от него прежде, уйдет. Может, не сразу, но, поверь мне, так будет.

Слова отца заставили меня задуматься, и в итоге я пришел к выводу, что он прав. Я решил для себя, что машины навсегда останутся моим хобби, главным увлечением, но не более того. Уже в пятнадцать лет я управлял автомобилем почти как профессионал со стажем. К семнадцати годам я собрал свой собственный. Конечно, если вы знаете, как выглядели автомобили прошлого, то транспорт, который собирают в Филине, вам покажется невероятным уродством, гротескной пародией на них. В мастерской отца висело несколько очень древних, бумажных плакатов с изображениями блестящих металлических зверей, чьи стремительные, сглаженные линии дизайна манили и притягивали взгляд.

— Это были настоящие произведения искусства, — говорил мне отец, указывая на плакаты, и я соглашался с ним целиком и полностью.

Автомобили Филина не имеют ничего общего с понятием красоты. Массивные, угловатые кузова на высокой подвеске, с большими, расставленными в стороны колесами, кажутся неповоротливыми и неуклюжими. Единственным преимуществом можно считать электродвигатели собственного производства, невероятно надежные и компактные. О скорости, конечно, речи не идет, наши машины не превышают порог в сто двадцать километров в час, да и достигают его не многие. Причина тому проста: в пределах города никто не ездит быстрее восьмидесяти километров в час, а за его пределами куда важнее прочность и проходимость. Да и с материалами беда. Лепим наши машины из чего придется: технологии большинства сплавов утеряны, а из оставшихся город выбирает не те, что легче, а те, что доступней.

В заводской зоне раз в месяц администрация разрешает устраивать гонки, и вскоре после того, как я попал туда на работу, я стал одним из лучших водителей в этих заездах. За одну выигранную гонку можно было получить до трехсот монет. Но меня привлекали не деньги. Сам момент скорости, божественное ощущение того, что здесь и сейчас, в эту самую секунду, на трассе я контролирую все — вот, что я искал в этих гонках и находил сполна. Это и было моей отдушиной в жизни, не дающей пасть в пучину уныния, рожденного серостью и однообразностью дней, которые многих заставляли искать утешения на дне бутылок и в пьяных драках в городских барах.

Но было в моей жизни еще кое-что кроме гонок и работы. Нечто крайне важное, а именно — любовь. Воспетая поэтами и философами прошлого, любовь не предалась забвению подобно им, и даже в наш темный век продолжает будоражить и разбивать сердца.

Мою любовь звали Джулия. Высокая, рыжеволосая, зеленоглазая красавица, чей образ, движения и голос отпечатались в моем сердце с самого первого дня нашей встречи. Но прекрасная внешность являлась лишь второстепенным достоинством этой девушки. Она была именно из тех, кому после основного обучения предлагалось пойти дальше, постичь больше, что само по себе уже говорило о высоком уровне интеллекта. Джулия выбрала для себя будущее историка, и на этом поприще я не встречал ей равных. Она готова была без устали рассказывать о прошлом, о том, что было до крушения, о том, как жили наши предки, и что привело их к гибели. И если в школе меня совершенно не интересовали те немногочисленные уроки истории, что у нас были, то Джулию я готов был слушать часами. Она водила меня в городские архивы, где мы вместе смотрели древние записи и кинофильмы, уже в то время рождавшие во мне грусть и тоску оттого, что эта великая Цивилизация пала. Джулия была больна историей предков, их культурой и бытом, и это оказалось заразно. Мне и самому хотелось узнавать все больше и больше о том мире, на жалких обломках которого мы теперь живем.

Пожалуй, очень многое можно вспомнить о тех, без малого трех годах, что мы с ней пробыли вместе, но моя история начинается с момента, когда наши отношения закончились.

Итак, шел триста восемьдесят пятый год со дня крушения старой Цивилизации, триста двадцать шестой — со дня основания Филина, и двадцать четвертый год от часа моего рождения…

Часть I. ОХОТНИКИ

Глава 1

Мы мчались по слабоосвещенному, узкому тоннелю. Я и мой последний соперник. На старте нас было пятеро, но спустя два с половиной круга осталось только двое лидеров и двое борцов за третье место, отставших от нас секунды на три-четыре, что лишало их всяческой возможности прибыть к финишу первыми. Еще один не справился с управлением на крутом повороте, последнем перед финишной прямой, и не смог завершить даже первого круга. Именно этот поворот мне предстояло пройти сразу после выхода из тоннеля, и находился я не в самом удачном положении.

Моего соперника звали Тимом, и водителем он был опытным, умелым, не сильно уступающим мне по количеству побед. Наши машины шли практически вровень, однако, Тим занял более выгодную позицию. Идя с правой стороны от меня, он сможет сократить угол предстоящего поворота до минимума, и тогда, на финишной прямой, я окажусь у него за спиной. В такой ситуации мне оставалось два варианта. Я мог бы давить его, прижимая к стене и заставляя тормозить, чтобы избежать аварии, что даст мне возможность поменяться с ним местами. Но от такого приема я отказался, на собственном опыте зная, как выходить из подобных ситуаций, и вполне резонно предположив, что Тиму это тоже известно. Вместо этого я взял левее, практически прижавшись к краю трассы, и незадолго до поворота начал тормозить сам, позволяя Тиму выбиться вперед.

В нужный момент я вывернул руль вправо, колеса заскользили по бетону, оставляя на нем черные следы, и, взяв максимально резкий угол поворота, вжал в пол педаль газа. Машина рванулась с апекса вперед, словно снаряд, выпущенный из пушки. Плохой расчет мог превратить этот маневр в серьезную аварию. Однако мои расчеты оказались верны, и, начав разгон раньше Тима, я быстро поравнялся с ним, теперь уже заняв позицию справа и через мгновение оказался впереди на четверть корпуса.

На пол корпуса… «Ну, давай-давай же, мой конь!»

Финишная черта, проведенная люминесцентной желтой краской, стремительно приближалась. До нее оставались считанные метры. Для всех наблюдателей наши машины преодолели их за секунду, но для нас, гонщиков, время растянулось, ведь, даже одна секунда может поменять все. Для нас это не мгновение, для нас это очередной шанс изменить ситуацию на трассе. Но не сегодня. Может быть, в другой раз, в другой гонке, Тиму удастся использовать эту секунду, я уважал его мастерство и вполне допускал возможность его победы. Но не сегодня.

Финишная черта была пройдена. Я начал сбрасывать скорость. Я победил. Знай я тогда, что это была последняя моя гонка в Филине, пожалуй, радовался бы этой победе в десятки раз сильнее. Но я этого не знал и потому воспринял свое первенство как должное, как очередной показатель собственный навыков, в которых давно перестал сомневаться.

Загнав машину в гараж, расположенный чуть в стороне от трассы, где мне, как постоянному участнику гонок предоставлялось бесплатное место, техобслуживание и подзарядка двигателя, я вернулся к шумной компании собравшихся на финише. Среди них были как завсегдатаи, так и случайные зрители. И как водится, любой победитель, независимо от того, кто им стал, получал порцию поздравлений и крепких рукопожатий, от знакомых и незнакомых, а также от соперников. Тим оказался одним из первых, кто вышел мне навстречу и, пожав руку, сказал:

— Отлично погоняли, но я буду ждать реванша.

— А как же иначе? — ухмыльнулся я. — Спасибо за гонку.

Он кивнул и быстро удалился, видимо, не желая лишний раз демонстрировать, как сильно он расстроен проигрышем. Еще бы, так отчаянно бороться все три круга и проиграть у самой черты. И пусть многие скажут, что второе место — тоже победа, для тех, кто уже давно участвует в соревнования, любых, не только в гонках, не существует вторых и третьих мест, только первое. Таков принцип спорта.

Последним, кто подошел ко мне, терпеливо выждав, пока армия желающих пожать руку победителю отхлынет, был Роджер. Этот с виду грозный, бородатый тип, с выпирающим вперед пивным брюхом, который был ниже меня на голову и вдвое шире в плечах, являлся моим коллегой и, пожалуй, другом. Не уверен, можно ли было назвать дружбой наше с ним общение в рабочих условиях и периодические походы по вечерам в местный бар, при том, что мы с Роджером совершенно не совпадали в наших взглядах на жизнь и не имели ни единого общего интереса, но лучшего кандидата на пост друга у меня, все равно, не имелось. Как бы там ни было, именно он познакомил меня с Джулией. Она учились на одном факультете со старшей сестрой Роджера, Тиной, чего вполне хватало, чтобы в итоге, рано или поздно, мы с ней встретились. Роджер никак этому не поспособствовал, но был абсолютно уверен в обратном, чем очень гордился. Как же мало некоторым людям нужно для гордости.

Вместо руки Роджер протянул мне банку пива:

— Держи, чемпион.

— Спасибо, — я взял банку и сделал глоток.

— Еще будут заезды? — спросил он с безразличием.

Роджер не интересовался ни машинами, ни гонками, и мои победы, честно говоря, его не волновали. Но он исправно приходил сюда, якобы чтобы поддержать меня, однако, на самом деле из скуки.

— Да, еще два заезда, но там новички.

— Смотреть не на что?

Я пожал плечами и сделал еще глоток.

— А где Джул? Думал, она с тобой сегодня будет. Хотел поздравить ее лично.

— Поздравить? — удивился я. — С чем?

— Ну… как же…? — Роджер уставился на меня с недоумением.

— С чем ты собирался ее поздравить? — переспросил я настойчивее.

— Ну, так ее же взяли в группу. Она тебе еще не сказала?

Я напрягся, усердно пытаясь вспомнить, говорила ли мне Джулия о какой-то группе, но ничего не приходило на ум.

— Сестра вчера примчалась навеселе, — продолжал Роджер. — Чуть трусы не обмочила от счастья. Их с Джулией заявки одобрили.

— О чем ты говоришь, Родж? — я начинал беспокоиться.

Проблемами с памятью я не страдал, но ни о каких заявках ничего вспомнить не мог. Однако, будь это что-то несущественное, Тина не стала бы делиться своей радостью с Роджером, их общение никак нельзя было назвать тесным.

— Экспедиция, — выговорил Родж настолько медленно, что еще чуть-чуть и получилось бы по слогам. — В Горизонт.

— В Горизонт? — поразился я.

Такое название носит ближайший город, расположенный примерно в двух тысячах километрах на юго-восток от Филина. Тогда я знал о нем не многое. Горизонт больше, чем Филин, и мы активно торгуем с ним. Из Горизонта нам поставляют разнообразные медикаменты и оружие, а мы в свою очередь им завозим все то, что изготавливаем в заводской зоне, от кухонных агрегатов до автомобилей.

— Да, в Горизонт, — кивнул Роджер. — Она что, не сказала тебе?

Не сказала. Узнай я об этом каким-то иным образом, ни за что не поделился бы с Роджером. Не хотелось, чтобы он думал, что у нас с Джулией что-то неладно. А выходило, что неладно, раз она не сказала мне о поездке в Горизонт, о событии, возможно, самом масштабном в ее жизни. Это же не просто очередная экспедиция за стену, о каждой из которых я узнавал от Джулии сразу же, как только ее участие одобряли. Я знал даже обо всех тех, в которых ей не удалось поучаствовать. Но об экспедиции в Горизонт она не упомянула ни разу. А ведь, мы вчера разговаривали по связи, болтали около получаса, и она не обмолвилась ни словом, в то время как Тина, по словам Роджера, плясала от счастья. Реакция Джулии должна была быть аналогичной, и даже более эмоциональной. Да она должна была только и говорить, что о предстоящей экспедиции. Уже вчера им одобрили участие, и явно до нашего разговора. Так почему же я об этом узнаю последним? Почему она не поделилась со мной? Ответ напрашивался только один, и как бы усердно я не гнал его от себя прочь, пытаясь найти иное объяснение, хоть какое-то иное объяснение, мне это не удавалось.

Вечер был испорчен чуть более, чем полностью. Кое-как увиливая от расспросов Роджера, я быстро попрощался с ним и вернулся домой, где тут же собирался связаться с Джулией. Но она меня опередила, и на домашнем терминале висело короткое сообщение от девушки.

«Привет. Поздравлю с победой на гонке, милый. Встретимся завтра? На гидропонике, в нашем месте. Буду ждать тебя там, в 14 часов. До встречи».

Сообщение было доставлено всего за пять минут до того, как я вернулся домой. И Джулия поздравила меня с победой на гонке, тем самым давая понять, что она знает о моем разговоре с Роджером. Должно быть он, не удовлетворив свое любопытство моими ответами, позвонил сестре, а та в свою очередь Джулии. Все это произошло, пока я шел домой, и вот, Джулия решила упредить мой звонок.

В первую минуту у меня было желание не играть по ее правилам, а взять и позвонить, как и собирался сначала, и заставить ее все объяснить сейчас, а не завтра, чтобы у нее не было времени решить, что мне говорить. Но я не стал этого делать. Почему? Во-первых, потому, что не готов был услышать ее объяснения, боялся услышать их. А во-вторых, потому что Джулия привыкла все делать по-своему, и попытайся я нарушить ее планы, она, в этом я практически уверен, не приняла бы звонок. Она решила, что объяснит все завтра, а если уж она что-то решила, то не отступится от этого ни при каких условиях. Мне оставалось лишь принять эти правила и ждать следующего дня.

Естественно, меня ожидала бессонная ночь. Ночь, за которую я перебрал в голове десятки различных причин и сотни самых невероятных развитий завтрашнего разговора. Снова и снова я вспоминал все события последних дней и наши с Джулией разговоры. Уже с месяц, если не больше, она вела себя не так, как обычно. Это было не слишком явно, она стала чуть более напряженной, чуть более молчаливой, чуть более резкой и задумчивой. Конечно же, я спрашивал ее об этом, но Джулия лишь ссылалась на тяжелый период в обучении и обещала, что скоро это пройдет. И я ей верил, верил потому, что не хотел видеть правду. А теперь я винил себя за эту слепую веру, боясь, что упустил из-за нее что-то важное и допустил фатальную ошибку.

Если оглянуться на то время сейчас, то становится ясно, что наш с Джулией союз с самого начала был обречен на провал. Нет смысла вдаваться в детали, но могу сказать, что мы с ней люди из разных миров, и она осознала это раньше меня. Джулию всегда влекло неизведанное, новое, непознанное, она горела жаждой знаний, приключений, путешествий, что редкость в нашем мире. Она жила своими мечтами, что уносили ее каждый вечер, то в далекое прошлое, в гигантские, сверкающие города предков, то в будущее, где она, возможно, сможет как-то изменить и улучшить этот мир. Я же был человеком сегодняшнего дня. Я ничего не ждал от жизни, я не стремился стать особенным или открывать что-то новое. И, в конце концов, ей стало со мной просто скучно.

К четырнадцати часам дня, изрядно замучивший себя терзаниями, с гнетущим ощущением тревоги на душе, я пришел на гидропонную ферму, единственный зеленый уголок города, находящийся почти у самой стены, на северо-западной окраине Филина. Мы часто гуляли там вместе и даже нашли свое особенное место, на берегу небольшого озерца, под сенью раскидистой ивы.

Джулия уже сидела на траве, прислонившись спиной к стволу дерева и глядя на безмятежную гладь кристально чистого озера. Ее пламенно-рыжие волнистые волосы ниспадали с плеч подобно огненному водопаду. Подходя, я немного замедлился, дав глазам насладиться красотой ее тела. Меня всегда удивляло, как такая красивая девушка могла выбрать такого обычного парня, как я. От стандартной внешности филинца меня отличал, разве что, высокий рост. Худое, вытянутое лицо, бледная кожа, темные прямые волосы и глубоко посаженные серые глаза, которые казалось, всегда находились в тени — вот то, что видел я в зеркале каждый день. Многие говорили, что у меня очень болезненный вид. Я с детства смирился с тем фактом, что мне не суждено пользоваться большой популярностью у противоположного пола. Девушки, конечно, были, но отношения с ними длились не долго, да и отношениями их назвать было сложно, романы на несколько дней и не более. И потому от факта, что Джулия выбрала именно меня, я испытывал гордость. Но видимо, жизнь всегда все расставляет по своим местам.

С самых первых ее слов, с холодного приветствия и еще более холодного поцелуя, я ощутил напряжение, пронизывающее ее, звучащее в словах, различимое во взгляде, который Джулия усердно старалась отводить от меня. Что-то сжалось в моей груди, в горле застыл мерзкий ком. Я напрягся, тщетно пытаясь отогнать от себя все неприятные мысли.

Начало разговора было вполне обычным. Она спросила, как у меня дела, как прошла вчерашняя гонка. Я рассказал, куда подробнее, чем требовалось, а она задавала куда больше вопросов о заезде, чем обычно. Все это выглядело так, словно мы оба тянули время, собирались с духом, чтобы сделать шаг навстречу неприятному разговору. В конце концов, я не выдержал этого, не вынес ожидания и задал решающий вопрос.

— Джул, почему ты не сказала мне об экспедиции в Горизонт? — спросил я и сразу же пожалел об этом. Кажется, что ответ был мне уже известен, поведение Джулии сказало все, что требовалось знать.

— Прости… — тихо ответила она после недолго паузы.

— Прощу, если ты все объяснишь.

Она не смотрела на меня, внимательно изучая глазами ровную гладь озера. Я тоже не решался поднять на нее взгляда, словно был виновен в чем-то. Так и сидел, глядя на свои пальцы, в которых раскатывал сорванную травинку. Мы словно застыли, слушая щебетание птиц в ветвях деревьев и чьи-то веселые голоса, доносящиеся издали. Это молчание тяготило меня, секунды тянулись бесконечно долго, но я не хотел нарушать тишину, не хотел торопить Джулию, я понимал, что сейчас она ищет нужные слова.

— Ты, ведь, никогда не покидал стены Филина, верно, Клайд? — спросила она, наконец, не переводя на меня взгляда.

— Верно, — кивнул я, хотя вопрос был риторическим, она прекрасно знала на него ответ.

— Знаешь, там все совсем по-другому.

— Знаю. Ведь, ты сама мне рассказывала об этом. Множество раз.

По курсу своего обучения Джулии были положены вылазки за стену, с научной группой под присмотром военных. После этих выходов она была сама не своя еще несколько дней, могла рассказывать и думать только о внешнем мире.

— Рассказывать, это одно, — задумчиво произнесла она, — а видеть — совсем другое.

Снова молчание. И снова она заговорила первой:

— Там есть ветер, Клайд. Это очень странно, и одновременно приятно ощущать его на своей коже. Там сменяются времена года. Вот сейчас, например, там кончается лето. Скоро начнется осень, а это значит, что листья на деревьях будут желтеть и опадать, каждый день будет все холоднее, и небо станет пасмурным и дождливым. А потом наступит зима, и выпадет белый-белый снег.

Снова пауза. Ее слова запутали меня. Я совершенно не мог понять, к чему идет этот разговор, что пытается сказать мне Джулия. Но, набравшись терпения, я слушал и ждал разъяснений.

— Мы не видим всего этого здесь, в Филине. Живем в этой большой консервной банке, и нам плевать на все остальное. Но для чего мы здесь, Клайд? Ты знаешь для чего?

— Я… — я замялся, не зная, что ответить ей на подобный вопрос.

— Ты не думал об этом, верно? — она, наконец, взглянула на меня, и на губах у нее появилась грустная улыбка.

— Пожалуй, да.

— А я часто думаю об этом. Для чего мы здесь? Зачем существуем? Какая у нас цель? И, как и ты сейчас, я не нахожу ответа.

Снова молчание. На этот раз его нарушил я.

— Что ты пытаешься сказать мне, Джул?

— Ты никогда не ощущал, что ты не на своем месте? Что ты не тот, кем должен быть, кем можешь стать, не там, где должен находиться, и занимаешься не тем, чем мог бы?

— Вряд ли, — ответил я честно. — Мне кажется, что именно сейчас я тот, кем должен быть, и с тем человеком, с каким хочу быть.

Джулия снова улыбнулась и в этой улыбке была уже не просто грусть. Я увидел боль и сострадание на ее лице. И все, в чем я сомневался до этого момента, теперь мне стало очевидно. Что-то оборвалось внутри, в груди рванул фонтан боли.

— А вот я чувствую сейчас именно это, — сказала она с тоской. — Что-то не так в моей жизни. Что-то совсем не так.

— И в Горизонте ты собираешься искать себя? Думаешь, там тебе будет лучше, чем здесь?

— Совсем нет, — покачала головой Джулия. — Горизонт тут совершенно не при чем. Конечно, побывать там — это большой опыт, у них богатые архивы. Не часто такой шанс выпадает историку, тем более студенту. Мест в группе было всего три, а претендентов больше полусотни. Но я смогла получить это место, и считаю, что заслужила его. Однако, разобраться в себе мне поможет не Горизонт, а сам факт отдаленности от дома.

— И сколько продлиться эта экспедиция?

— От трех месяцев до года.

— То есть, мы с тобой очень долго не увидимся?

Где-то в глубине моего сознания заискрился тусклый лучик надежды, что не всё ещё кончено, что нынешнее состояние Джулии, как и ее молчание по поводу экспедиции, были вызваны страхом предстоящей, долгой разлуки со мной. И я готов был ждать и три месяца, и год, и даже больше, лишь бы всё не закончилось сейчас. Но уже следующие ее слова растоптали эту надежду.

— Я хочу все начать с чистого листа, понимаешь? Я здесь не на своем месте, Клайд. Это гнетет меня. В моей жизни все не так, как должно быть.

— Значит, между нами… все кончено? — эти слова я произнес через силу, они отказывались срываться с губ.

Сейчас, в момент, когда все окончательно прояснилось, боль в груди усилилась во сто крат. В глубине себя я выл и кричал, прикладывая все силы к тому, чтобы не потерять самообладание.

— Разве ты сам не видишь, что мы разные? — она взглянула мне в глаза, и я увидел решимость, которой Джулия всегда подкрепляла самые серьезные и значимые свои слова. Эта решимость не оставляла мне никаких шансов, говоря о том, что Джулия уже все обдумала и больше не сомневается.

— Может, и разные, — мой разум отчаянно искал выход, подбирал слова, которые смогли бы заставить ее передумать. — Но разве нам было плохо вместе?

— Не в этом дело, пойми.

— Так в чем же?! — спросил я намного громче и резче, чем хотел.

— Дело в том, что у каждого человека есть свое место в жизни. Твое здесь. Ты любишь эту жизнь, ты создан для нее, — в ее устах эти слова прозвучали одновременно приговором и оскорблением, хотя я понимал, что она имела в виду совсем другое.

— Я же ищу другой жизни. И никто из нас в этом не виноват. Просто мы такие, Клайд. Я надеюсь, ты поймешь это.

Я опустил взгляд, пытаясь сдержать ту бурю эмоций, что разрывали меня изнутри. Боль, обида, злоба сплелись в разрушительный смерч, бушующий в моей душе. Я, как мог, старался не показать этого ей, но, кажется, Джулия видела меня насквозь.

— Ты хороший, Клайд, — она прикоснулся рукой к моей щеке. — Ты найдешь еще свою половинку и будешь счастлив. Но не со мной. Прости.

Джулия приблизилась, и ее губы слегка коснулись моей щеки. Затем она быстро поднялась и направилась прочь.

— Джул, — окликнул я ее и понял, что мне нечего больше сказать.

Я просто хотел задержать ее еще ненадолго, пусть еще хоть на мгновение, на один короткий миг она останется в моей жизни. Джулия остановилась и обернулась.

— Когда ты уезжаешь? — спросил я то единственное, что пришло мне в голову.

— Через неделю.

— Может, я завтра…

— Нет! — оборвала она резко. — Пусть все останется так и закончится здесь, пожалуйста. Не нужно делать еще больнее, чем сейчас.

— Значит, между нами всё кончено? Ты уверена?

— Да, — она отвернулась. — Увидимся, когда вернусь. Если ты, конечно, захочешь меня тогда видеть.

С этими словами Джулия направилась прочь, оставив меня одного на берегу безмятежного озера, в нашем с ней особом месте. Я был потерян, разбит, раздавлен.

Пожалуй, бессмысленно объяснять, что тогда творилось в моей душе. Те, кто проходил подобное, смогут понять меня без слов, а тем, у кого ничего такого не случалось, я не смогу этого объяснить, подобрав и тысячу слов.

Я словно пал в черную бездну, в которой пребывал последующие два с лишним месяца. Все то, что прежде интересовало или приносило удовольствие, теперь превратилось в рутину. Каждый день стал бременем, которое мне приходилось нести. Ни гонки, ни работа, ни алкоголь, ни что-то иное, в чем я старался найти спасение или забытье, не могло мне помочь. Казалось, что никто и ничто в этом мире не сможет мне помочь. Все стало серым и тусклым, пустым и бессмысленным.

Как странно, что всего один человек в нашей жизни может изменить все, разрушить тот мир, который каждый из нас усердно создает для себя. Роджер говорил, что все это пройдет, что время лечит, а чтобы лечение проходило быстрее, советовал почаще наведываться с ним в бар и цеплять большегрудых девиц. Но с тех пор, как Джулия ушла, я ни разу не составил ему компанию в этом деле.

День ото дня мне не становилось легче. В груди словно образовалась черная дыра. Джулия ушла и забрала с собой нечто жизненно важное. Вырвала что-то из моей души, и теперь в эту черную дыру затянуло все остальное. Я стал пустым. И только воспоминания и боль остались со мной.

Иногда боль сменялась злостью. В эти моменты я ненавидел Джулию. Ненавидел за все то, что она сказала, за ее решение. Я вспоминал снова и снова ее слова о том, что я человек этого мира, что эта жизнь для меня. Ведь, в ее глазах это было низостью. Она ставила меня ниже себя. Вознося свою персону чуть ли не до спасителя человечества, она равняла меня с обществом, которое было ей неприятно. Это ЕЙ дан иной путь! Это ОНА человек другого мира! Это у НЕЕ есть шанс на особую жизнь! А жизнь со мной, в этом городе, претила ей. И с этими мыслями я метался по комнате подобно загнанному зверю, готовый рычать и бросаться на стены.

Но затем злость отступала. Отступала и ненависть. И я понимал, что Джулия была права. Ведь, пока я был с ней, я ничего не хотел, ни о чем не мечтал. Я просто жил, я существовал, как и большинство жителей Филина. Я был доволен тем, что у меня есть. А Джулии нужно было стремление, нужен был огонь в глазах, и я не мог ей дать этого. Лишь когда она ушла, жизнь перестала удовлетворять меня. Возможно, прошли бы годы, и я бы смог вернуться к прежнему своему существованию, но в тот момент я этого не хотел. Я больше не желал жить, как прежде. Мне нужны были перемены, нечто кардинально новое. Вот, только что именно?

Решение пришло ко мне неожиданно и случайно, словно сама судьба направила мой путь в нужную сторону.

Глава 2

Ночами я не мог уснуть и ворочался до самого утра, лишь на краткие минуты проваливаясь в забытье и снова пробуждаясь, балансируя где-то на грани сна и реальности. И поскольку здоровый, крепкий сон был теперь для меня редким благом, я взял привычку выходить из дома, когда бессмысленное лежание в кровати становилось мучительно невыносимым, и гулять по городу, просто идти куда глаза глядят. Кажется, во время этих ночных гуляний я обошел весь Филин, побывал в местах, где никогда не появлялся прежде. Но полностью погруженный в себя, я не замечал ничего и никого вокруг.

В одну из таких ночей ноги привели меня прямо к дверям бара, над которыми попеременно зеленым, синим и красным цветами мигала надпись — «Кожа да кости». Над надписью была установлена дешевая голограммная картинка, изображающая карикатурного скелета, неустанно повторяющего несколько однообразных движений, имитирующих танец. Странное название заведения не особо меня заинтересовало, но желание пропустить стаканчик чего-нибудь горячительного повлекло зайти внутрь. И поддавшись этому желанию, я распахнул двери и оказался в темном помещении с низким потолком, пропахшем табаком и дешевым алкоголем. В зале был слышен легкий гомон, а из колонок, расположенных под потолком, доносилась спокойная, гитарная мелодия. Справа и слева по залу в хаотичном порядке были расставлены круглые деревянные столы, прямо напротив входа находилась стойка бара, подсвеченная синими неоновыми лампами. Не останавливаясь, чтобы осмотреться, я направился прямиком к ней.

Упитанный, бородатый бармен, лет сорока на вид, увидел меня еще у входа, и я прочел в его взгляде нескрываемое равнодушие к своей персоне. Хотя, пожалуй, в моих глазах он увидел то же самое.

— Виски, — сказал я, подойдя, — самого дешевого.

Несколько секунд он стоял молча, изучая меня нахмуренным взором, затем быстро окинув глазами зал, он отвернулся в поисках бутылки. Этот жест я не оставил без внимания и, усевшись на высокий стул обернулся, чтобы осмотреть помещение внимательней. Народу было не очень много. Справа, в дальнем конце зала, я заметил отдельные комнатки с красными диванами вместо стульев и прямоугольными, вытянутыми столами. Вход в эти комнаты можно было задернуть специальными ширмами из плотного, черного материала. Большинство пустовало и две были задернуты, а в одной из открытых комнат я заметил небольшую компанию, двое из которой проявляли ко мне явный интерес, о чем-то переговариваясь и кидая взгляды в мою сторону. Из-за тусклого освящения я не мог разглядеть их лиц, правда, и желания рассматривать их у меня не было. С левой стороны помещения располагалась небольшая пустующая сцена, перед которой находился свободный от столиков участок, специально для любителей потанцевать.

Когда я вернул свой взгляд к стойке, передо мной уже стоял стакан, на четверть заполненный коричневато-желтой прозрачной жидкостью.

— Две монеты, — без каких-либо эмоций в низком, хриплом голосе произнес бармен, и протянул мне плоский, прямоугольный предмет серого цвета.

Я положил ладонь на агрегат, и тот дважды тускло сверкнул под моими пальцами, подтверждая денежный перевод. Я поднял руку и бармен, убрав считыватель обратно под стойку, отошел в сторону, облокотился о стену и, скрестив руки на груди, принял скучающий вид.

Несколько секунд я без интереса разглядывал стакан, в котором мне подали виски, затем резко поднял его и залил в себя горячительный напиток. Этот виски не просто так был самым дешевым. От благородного напитка предков в нем, пожалуй, присутствовало одно лишь название, а по вкусу же почти что чистый спирт. Меня это не удивило, так как натуральный напиток, как и большинство прочих продуктов, к нам доставляются откуда-то издалека, а посему цена у них заоблачная, и горожане среднего достатка, коих подавляющее большинство, могут позволить себе подобную роскошь лишь по особым дням.

Поставив на стол стакан, я выдохнул и снова оглянулся на людей в дальнем конце зала. Они продолжали посматривать в мою сторону. Зная, как некоторые ночные посетители подобных заведений любят помахать кулаками, я решил, что, пожалуй, не стоит здесь задерживаться, но все же посчитал нужным пропустить еще стаканчик перед уходом.

— Повтори, — сказал я бармену, постучав пальцем по стакану.

Все с тем же механическим безразличием он нацедил в мой стакан еще виски, и после повторной процедуры оплаты вернулся к своему безделью. Без промедления я залил в горло содержимое стакана и, отдышавшись за несколько секунд, поднялся с места.

Но развернувшись ко выходу, я заметил, как от того самого столика, за которым так мною интересовались, теперь к стойке двигался человек. Он шел быстро, и в его решительности подойти именно ко мне сомнений не возникало. Однако, я все же направился в сторону выхода, совершенно не желая наживать себе неприятности, в каком-то захолустном баре на окраине города.

— Эй… постой, — окликнул меня незнакомец, не успел я сделать и трех шагов от стойки.

Остановившись, я уже с большей внимательностью взглянул на шедшего в мою сторону человека. На вид он был немногим старше меня, если не ровесник. Среднего роста и явно в хорошей физической форме, этот парень выглядел весьма внушительно, и у меня появилось предположение, что он либо солдат из охраны города, либо борец из боевых клубов, коих было немало в Филине. Поняв, что без проблем я вряд ли покину заведение, я все же остался на месте, ожидая развития событий и решив действовать по обстоятельствам.

Человек приблизился ко мне. Он был одет в черные штаны и свободную, болотно-зеленого цвета рубашку, рукава которой закатал до локтей, обнажая татуировку на левой руке — змею, обвившую его запястье. Разглядев лицо незнакомца, я засомневался в его принадлежности к борцам. Уж слишком чистым и нетронутым он выглядел. Светло-русые волосы забраны в хвост, губы обрамляла ухоженная бородка, а в голубых глазах не читалось никакой агрессии.

— Привет, — кивнул он. — Я, кажется, тебя знаю.

— Не думаю, — ответил я с уверенностью.

Я точно знал, что прежде не встречался с этим человеком, по крайней мере, в такой ситуации, которую стоило бы запомнить.

— Ты — гонщик, верно?

После этих слов я насторожился. Его лицо мне однозначно не было знакомо, однако, он, видимо, и вправду меня знал.

— Верно. Если ты говоришь о гонках в заводской зоне.

— О них самых, — он ухмыльнулся. — Значит, не ошибся. Ты сделал нашего водилу в прошлом году.

Я напрягся, подумав, что сейчас придется отвечать за одну из своих побед. Подобные ситуации уже случались прежде, когда обиженные своим поражением гонщики бросались на меня с кулаками, уверяя, что я жульничал и должен вернуть им деньги. Правда, данная ситуация выглядела опаснее всех предыдущих.

Видимо, он заметил мою реакцию, так как сразу же выставил руки ладонями вперед и улыбнулся.

— Никаких обид, парень. Это спорт, и только.

Я не знал, что на это ответить, и лишь кисло улыбнулся в ответ, перебирая в голове все возможные варианты развития сложившийся ситуации, стараясь поскорее найти выход из нее, распрощаться с незнакомцем, кем бы он ни был, и отправиться восвояси.

— Меня зовут Джим, — сказал он добродушно, протягивая мне руку. — Кличут Змеем, так что, можешь сам выбирать, что нравится.

— Клайд, — сухо ответил я, пожимая его руку.

— Присядем, — он кивнул в сторону ближайшего столика.

Признавая, что это может не очень хорошо закончиться, я все же принял его приглашение, и сел за столик.

— Два пива, — сказал он бармену и, взглянув на меня, добавил все с той же улыбкой на лице. — Я угощаю.

Он явно был из болтливых людей, каким не трудно завязать общение с незнакомцами на улице. Вот только, что ему было нужно от меня? Я не знал и надеялся, что он всего лишь хочет почесать языком и удовлетворить свое любопытство. Я был знаком с людьми, которым просто необходимо общение с кем бы то ни было, для них это как наркотик, особенно после пары-тройки кружек пива. В любом случае, обижать его отказом я не решился, не веря этому неожиданному дружелюбию.

— Ты отлично гоняешь, — сказал он, сев напротив меня и облокотившись на спинку стула. — Давно за рулем?

— С детства. Отец учил.

— Семейное дело, — заключил он. — Это здорово. Так и зарабатываешь?

— Нет. Я работаю там же, на заводе.

— А-а-а… — протянул Джим. — Говорят, рабский труд.

— Не так уж плохо, как говорят. Работа как работа.

Невесть откуда появившаяся официантка, не старше лет семнадцати на вид, поставила перед нами две кружки светлого пива на стол.

— Спасибо, Люси, — подмигнул девушке Джим, и та, кивнув, с робкой улыбкой удалилась.

— Крис был неплохим водилой, — возвращая взгляд ко мне, сказал Джим, — но ты его уделал, как младенца. Он еще долго потом остыть не мог. Все хотел вернуться, взять реванш. Был уверен, что у тебя просто машина лучше. Но, я-то там был, и видел, что все дело в мастерстве.

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? — спросил я, стараясь увести разговор от своей персоны и той злополучной гонки, которую даже не помнил.

— С ним приключилось несчастье. — Джим отхлебнул из своей кружки. — Недавно. Еще и месяца не прошло.

— Печально, — сказал я и последовал его примеру, пригубив холодного пива.

— Я заметил тебя сразу, как ты вошел. Решил, что это просто удача, чтобы вот так вот среди ночи в наш бар забрел один из лучших гонщиков города. И это именно тогда, когда мы нуждаемся в водиле. Подумал, что это судьба, и решил подойти, спросить.

— Что спросить?

— Думал, вдруг ты захочешь заменить нам Криса, — Джим лукаво улыбнулся и снова отпил из кружки. — Правда, шансов маловато. Мне парни так и сказали, что дохлая эта затея. Люди, как правило, сторонятся нашей профессии.

— И что же это за профессия такая?

Джим поставил свою кружку и, опершись локтями на стол, подался вперед.

— Мы, друг мой, охотники, — сообщил он с гордостью в голосе. — Слышал о таких?

Конечно, я слышал об охотниках. Никогда их не встречал, но слышал. Охотниками мы называем тех, кто выходит из города и убивает всех тех смертоносных существ, что обитают снаружи и являются причиной нашей жизни за прочными стенами. Эта профессия нашего времени существует потому, что мир сейчас нуждается в ней больше, чем в какой-либо другой. Сорвиголовы, как о них говорят, люди, не боящиеся встретиться лицом к лицу с тем смертоносным злом, что захватило мир, сразиться с ним и уничтожить. Они выполняют заказы городов и частных лиц. Они приносят образцы, они сопровождают перевозки из города в город, они устраивают рейды в города предков и приносят оттуда информацию и ценные вещи. И все это сопряжено с риском большим во сто крат, чем любая другая работа. Джим был слишком мягок, сказав, что их дела сторонятся. Люди уважают охотников и одновременно боятся их. Бытует мнение, что все они поголовно сумасшедшие, ведь, человек в здравом уме никогда бы не решился на такую работу. Охотник в воображении обычных жителей выглядит огромным воином, сам подобный чудовищам, с которыми дерется, с безумным взглядом и невероятным оружием в руках. И потому я не мог поверить в то, что этот человек, сидящий напротив меня, улыбающийся и спокойно пьющий пиво, является охотником, убийцей чудовищ, героем и безумцем в одном лице.

— Охотники? — переспросил я, не веря своим ушам.

— Да, именно так. По взгляду вижу: ты о нас слышал.

— Слышал, — кивнул я. — Но… — я запнулся, передумав говорить ему о том, что он не слишком-то похож на охотника.

— Не веришь, да? — усмехнулся он. — Ну, что же, смотри.

Джим задрал рукав рубашки на правой руке до плеча и показал мне татуировку на плече. Рисунок изображал крест — символ религии, широко распространенной в старой цивилизации. Даже сейчас еще можно найти ее приверженцев, для которых в Филине построена крупная церковь, но прихожан у нее с каждым новым поколением все меньше. Люди не только в Филине, но и во всем нынешнем мире, давно потеряли веру в богов, в науку, да и в самих себя, пожалуй, тоже.

— Это наш символ. Мы зовем себя «Грешниками». — Джим опустил рукав, и вновь облокотившись на спинку своего стула, взял со стола кружку пива.

— Название брат придумал, — сказал он, отхлебнув пива и вернув кружку на стол. — Он наш основатель. Занимается этим уже лет двадцать, наверное. Я в команду пришел, как школу окончил, так что уже десятый год в этом деле вместе с ним варюсь. И, знаешь, что тебе скажу? — Джим снова улыбнулся, — про нас много врут. Не так уж все там и плохо, снаружи, как люди говорят.

Не знаю почему, но я поверил ему. Во мне вдруг пропали все сомнения в том, что Джим мне лжет. И причиной тому была, конечно, не показанная им татуировка с крестом, ведь, такую можно наколоть себе где угодно в Филине. Дело было в его глазах, в его голосе, в его уверенности и простоте. Либо он слишком искусный лжец, а скорее уж, даже одаренный актер, либо Джим говорил мне правду. Не сказал бы, что я отлично распознаю ложь или хорошо разбираюсь в людях, но просто он вселил в меня уверенность в своих словах.

Дальше разговор пошел в сторону его ремесла. И я уже забыл о том, что поскорее хотел отвязаться от этого человека. Мне даже не пришлось задавать много вопросов. Джим сам с охотой рассказывал о том, чем занимается. Он рассказал, что сейчас в Филине действуют две частные группировки охотников и одна городская, подчиняющаяся военным, но тех он не считает охотниками вовсе. Этот бар принадлежит их команде — Грешникам. Вторые называют себя Койотами. Работы хватает с достатком на всех, хотя группы, все равно, конкурируют между собой. Их команду организовал брат Джима, которого называют Пастырем за его фанатичный интерес к старой и ныне умирающей религии. Пастырь начинал в группе Койотов и свою собрал лишь через несколько лет. Это и является основной причиной вражды двух команд. Брат Джима ушел из Койотов по причине разногласий с их лидером, и теперь они соперники, что создает некоторые проблемы в работе. Сейчас в команде Грешников только четыре человека, но, по словам Джима, больше и не требуется.

— Главное — оборудование и профессионализм, — сказал он, — а не количество людей. Койоты стараются брать числом, но у них почти на каждом задании есть потери. Когда людей много, они мешаются друг другу. Большое количество человек не подготовить быстро и хорошо, и ими сложно управлять. А твари, с ними нельзя совершать ошибки, понимаешь? Мир снаружи ошибок не прощает.

— А как выглядят эти существа? — спросил я.

— Кто? Твари? На кого мы охотимся?

Я кивнул.

— Их много. И все разные. В нашей базе данных насчитывается больше двух сотен видов, и это далеко не все. Для каждой нужен свой подход, своя тактика. Это целое искусство. Но мой брат в этом деле мастер. Таких, пожалуй, больше нет нигде. Он сам добрую часть этой нашей базы и составил.

— И как погиб ваш водитель?

— Еще пива! — крикнул Джим бармену и внимательно посмотрел на меня. — Крису просто не повезло, вот и все. Такое случается, и от этого никто не застрахован. В какой-то степени он сам виноват в том, что случилось.

— И все же, — настоял я.

— Не думаю, что тебе что-нибудь скажет кодовое название «Страж».

Я кивнул снова.

— Отвратное существо. Обитает в сырых и темных помещениях. Оно слепое и ориентируется только по слуху и запаху. Мы обследовали развалины, днях в двух пути отсюда. Крис отстал, и в этом его ошибка. А невезение в том, что его сканер отказал. Стражу достаточно секунды для прыжка, и если ты к этому не готов, то считай, что ты — труп. Вот, так вот.

Люси поставила перед Джимом еще одну кружку пива, и только сейчас я обратил внимание на то, что за все время нашего разговора выпил меньше половины своего напитка.

— Конечно, не стоит, пожалуй, тебя пугать всем этим, если уж хочу пригласить на место Криса. Но вижу, что интерес твой чисто поверхностный, и на предложение мое ты намерен ответить отказом.

Как не странно, но Джим оказался совершенно не прав. Я был более, чем заинтересован, чем удивлял даже сам себя. Пока он рассказывал мне о том, как у них все устроено, я успел подумать о его предложении, хотя во всё происходящее мне верилось с трудом. Я — охотник? Это казалось сном или бредом. Вот уж о каком повороте событий я не думал вовсе. Охотники казались полувымышленными личностями, людьми не этого мира, которых вот так вот просто не встретить в баре, с которыми не выпить пива, и так запросто одним из них не стать. Так уж люди их видели, как героев, несравнимых с собой, или самоубийц, коими не стоит становиться. В любом случае, эта профессия, казалось, создана не для обычных людей вроде меня.

— И что? — спросил я. — Вы вот так вот просто возьмете меня к себе? Без подготовки, без какого-либо опыта? Я же не служил в охране, и за стенами города ни разу не был.

— Ну, во-первых, боевая подготовка, конечно, желательна, но не необходима. Поверь, там, за стеной, при встрече с тем же самым стражем каждый второй военный в штаны наложит. Нельзя быть готовым к тому, что тебя там ждет. Людей проверяет время. Либо это твое, либо нет, и поймешь ты это после первой же вылазки. Опыт придет со временем, и мир снаружи закалит тебя сам получше любых военных.

Джим отхлебнул пива и продолжил:

— Ну, а во-вторых, у нас нет выбора. Мой брат, конечно, будет не в восторге, принимая такого новичка, как ты, но нам сейчас позарез как нужен толковый водитель. У нас задание висит и может со дня на день уйти к Койотам. А нам нужны деньги, и работа не ждет. В общем, ты решай, а уж с остальным я сам разберусь.

— А если я, при виде какой-то из этих тварей, запаникую? Побегу или глупость сделаю?

— Ну, тут уж, приятель, тебе нужно самому понять, способен ты на это или нет. Я лишь предлагаю, обещаю, что будут большие деньги. Но все остальное — на тебе. Ты идешь сам, и тебя никто за руку не тащит. Если погибнешь по глупости, значит, сам виноват. Если же будешь делать, как говорят, то останешься жив и невредим. Выбор, все равно, за тобой.

Джим снова отхлебнул пива.

Выбор за мной. Я чувствовал, что стою на распутье. Оставить это безумное предложение или принять его. Зачем мне это? Какой из меня, к черту, охотник? Ну, а если не приму, то что? Так и буду дальше жить? Страдать бессонницей и убиваться по воспоминаниям о Джулии? Я осознавал, что этот шанс предоставляется лишь раз в жизни. И разве не его я ждал? Разве не таких перемен я хотел? Если откажусь, не докажу ли я тем самым слова Джулии? Она сказала, что я создан для этой жизни, но она ошиблась. Эта жизнь мне нравилась только пока в ней была она. Джулия была основой, на которой стоял мой мир. И теперь он рухнул. Значит, пора что-то изменить. Меня пугала эта перспектива. Покинуть город, ехать с этими людьми, охотиться на то, чего учили бояться с самого детства. Но эта идея одновременно и завлекала меня, будоражила, сулила перемены, и осталось только сделать шаг. Но даже стоя перед подобным выбором, я чувствовал себя, словно в каком-то сне. И решение я принял, как во сне, идя на поводу желаний, а не здравого смысла.

— Я согласен, — сказал я и одним глотком допил пиво из своей кружки.

Когда я опустил ее на стол, мне открылся полный недоверия взгляд Джима. Мы смотрели друг на друга с минуту, не меньше. Затем он серьезно спросил:

— Ты уверен, Клайд?

— Да, — кивнул я, — Кажется, ты был прав, это и вправду судьба.

И в следующую секунду он громко расхохотался.

— А ты — отличный парень, — сказал он сквозь смех. — Видимо, я не ошибся, решив подойти к тебе. Вот уж ребята удивятся, узнав, что я был прав.

Он поднялся с места.

— Ну, что же, если ты точно решил, то пойдем, познакомлю тебя с командой и представлю брату.

Я поднялся со стула и сразу последовал за Джимом.

Пока мы шли, я размышлял, о том, что делаю, и нужно ли мне это. Все было, как в тумане. Так спонтанно и глупо я решился на откровенное самоубийство. Сомнения росли с каждой секундой, и я тщетно старался гнать их прочь.

Мы подошли к тому самому столу в отдельной комнатке, за которым сидел Джим, когда я вошел в бар.

— Ну вот, — сказал Джим все с той же, свойственной ему улыбкой, — знакомься. Это мой брат.

Он указал на человека, сидящего во главе стола. Лидер команды Грешников выглядел именно так, как люди представляют себе охотника. Одного роста с Джимом, он был вдвое шире брата и совершенно не похож на него внешне. Пастырь был наголо брит, его лицо разрезали глубокие морщины, от подбородка по шее вниз под ворот рубашки уходил огромный шрам с неровными краями. От левого виска к рваному уху тянулись три шрама поменьше. Его облик был словно вытесан из камня, а от взгляда голубых глаз, единственного, что было у них общего с братом, бросало в дрожь. Казалось, эти глаза смотрят внутрь меня, внимательно изучая все мои мысли, страхи и желания.

— Это Хирург, — указал Джим на мужчину, сидящего по правую руку от Пастыря.

Этот человек был настоящим гигантом. Ростом он превышал меня, как минимум на голову, хотя я и считался высоким по меркам Филина. У Хирурга были длинные, прямые и черные, как смоль, волосы, зачесанные назад и доходящие почти до пояса. Пивная кружка в руке этого громилы превращалась в стакан, подобный тому, в котором обычно подавали виски. Он лишь искоса взглянул на меня и вернул свой взгляд к столу, отчего стало ясно, что моя персона его ничуть не интересует.

— И Стив, — Джим указал на парня, примерно моего возраста, сидящего напротив Хирурга.

Стив оказался самым неприятным внешне из всех присутствующих за столом. Низкого роста, коротко стриженный, он напоминал некоего грызуна, в пользу чего говорило вытянутое, узкое лицо, жиденькие усики над губами и кари глаза, так же пристально глядящие на меня. Но в его глазах я заметил лишь презрение. Он явно смотрел на меня свысока, словно уже раскусил меня, понял, что я ему не ровня, и теперь только насмехался.

— Это Клайд, — сказал Джим всё с той же простотой и дружелюбием, которые присутствовали в общении со мной. — И он согласился стать нашим водилой.

— Ты издеваешься? — усмехнулся Стив, не сводя с меня глаз. — Да он и дня не проживет за стеной.

— А ты откуда знаешь? — с вызовом в голосе обратился к нему Джим.

— Да ты взгляни на этого молокососа. Он же…

— — Заткнись, — тихо, но властно произнес Пастырь, все так же не отрывая от меня своего пристального взгляда.

Стив тут же умолк, и на его лице я заметил нескрываемую обиду. Было ясно, что Пастырь здесь лидер не просто на словах. Холодный тон и низкий голос этого человека словно придавливали к земле. Он был вожаком по духу, и это чувствовалось с первого взгляда.

Пастырь тяжело поднялся и медленно двинулся в мою сторону.

— С чего ты взял, что способен стать охотником? — спросил он спокойно.

И правда, с чего? С чего я взял, что смогу стать одним из этих людей? Уверенность в собственном решении таяла, пропадала с каждым шагом, что приближал Пастыря ко мне. Но все же я не мог уже отступить. Хотя желание уйти и желание остаться разрывали меня на части, теперь уже я не мог поступиться гордостью и, развернувшись, сбежать. Но Пастырь откровенно пугал меня. Не знаю, в чем именно это выражалось. В движениях, голосе, взгляде. Во всем вместе, наверное. Его властность давила, его самоуверенность заставляла поверить, что кто-либо другой по сравнению с ним мал и слаб. И все же я решил отстаивать свой выбор, отлично понимая, что в данный момент начинается первая проверка, которая покажет им, что я за человек.

— Да, я не уверен, что способен. Я просто не знаю этого. И вам это неизвестно.

Пастырь подошел почти вплотную ко мне и остановился. Мы встретились взглядами, и мне показалось, что он не слушает мои слова, они не важны для него. Он просто смотрит вглубь меня, изучает мою реакцию. Сердце заколотилось быстрее, и я прикладывал все силы, чтобы держать себя в руках и не показывать ему своих сомнений или страхов.

— Джим сказал, что вам нужен водитель, — продолжил я. — И нужен срочно. Я хороший водитель, и в этом уверен на все сто.

Я услышал смешок, который явно принадлежал Стиву, но не стал отводить взгляда от Пастыря. Только этот человек был сейчас важен, только его решение имело значение. Все остальные же, даже Джим, не могли никак влиять на его мнение. Все члены команды примут безоговорочно любое его решение.

— И ты подумал, что это дает тебе возможность стать одним из нас? — спросил Пастырь.

— Нет, — ответил я честно. — Но я не прочь попробовать.

— Попробовать. — Пастырь криво усмехнулся. При этом его лицо и взгляд не изменили своего выражения.

Пару секунд спустя он опустил глаза и снял с правой руки черную перчатку, которую я только что заметил.

— Вот смотри, что сделала со мной жизнь охотника, — сказал он, и я увидел изуродованную шрамами ладонь, на которой не хватало мизинца и безымянного пальцев. Их просто не было, а вся рука выглядела так, словно ее пропустили через мясорубку.

— Если тебе повезет, — продолжил он, — то к моим годам станешь таким же. А в самом вероятном развитии событий нам придется передавать все то немногое, что от тебя останется, твоим родным для кремации. Нравится такая перспектива?

Уродства и вправду были ужасны. Я не представлял, какое существо способно сделать с человеком нечто подобное. Я ощутил, как мерзкий ком застыл в горле и инстинктивно сжал кулаки, стараясь держать свои эмоции под контролем.

— Не очень, если честно, — ответил я и тут же добавил. — Но свой выбор я сделал. И вы ничего, ведь, не теряете. Родных у меня, все равно, нет, так что с останками проблем не возникнет, сможете оставить их прямо там, за стеной.

Я услышал, как Джим за моей спиной ухмыльнулся, но Пастырю эта глупая шутка, кажется, не пришлась по душе, и еще не закончив фразу, я уже жалел, что начал ее.

— Если ты окажешься тупым или трусливым, — сказал Пастырь, надевая перчатку на изуродованную руку, — то мы все можем поплатиться за это не только техникой или вооружением, но и своими жизнями тоже. Команда должна работать, как единый механизм, в котором каждый человек — это определенная деталь. И если одна деталь оказалась бракованной, выходит из строя и весь механизм. Ты понимаешь?

— Зачем пугать его, Джон? — вмешался Джим. — Я нашел нам водителя, а ты хочешь его прогнать?

— Я хочу, — спокойно ответил Пастырь, все так же не сводя с меня глаз, — чтобы он знал, на что идет. И чтобы не зазнавался. Мне не нужны люди, считающие, что в нашем деле есть героизм или романтика. Такие долго не живут.

— Он — нормальный парень. Поверь мне.

— Это мы узнаем достаточно скоро, — веско проговорил он, наконец, отвернулся и направился обратно к своему месту за столом.

— Ты принят, — сообщил Пастырь, не оборачиваясь. — Но не заблуждайся, ты не один из нас. Я просто покупаю твои услуги и хорошо заплачу за них, если выживешь и не струхнешь.

Он подошел к своему месту, но не стал садиться. Вместо этого Пастырь поднял стакан с недопитым пивом и, одним махом осушив его, вновь повернулся ко мне.

— Выезжаем послезавтра, утром. Все остальное тебе сообщит Джим, — он вернул стакан на место и двинулся прочь, но не в сторону выхода, а куда-то за стойку, в глубины служебных помещений бара.

— Вот и здорово, — Джим похлопал меня по плечу. — Не бери в голову. Мой брат суровый человек, но его можно понять. Таковым его сделала наша работа, и он настоящий знаток своего дела.

Я лишь кивнул в ответ, пребывая в состоянии аффекта после данной встречи, и никак не мог прийти в себя. Все, что сказал Пастырь, вновь и вновь прокручивалось в моей голове. Он согласился на мое участие, но мою уверенность в себе и собственном решении уничтожил начисто, поселив в сотню раз больше сомнений, чем было до моего с ним знакомства. Наверное, мне было бы легче, если бы Пастырь сказал «Нет». Тогда бы все стало ясно, этот шанс был бы утерян, и я мог со спокойной душой вернуться домой, осознавая, что сделал для этого все, что от меня зависело. Теперь же ситуация обернулась иначе. Меня взяли на дело, о котором я не имел ни малейшего представления. На меня возложена ответственность, груз которой давил и пугал.

— Садись, — Джим указал на стул передо мной. — Выпьем пивка? Или, может, чего покрепче?

Сам он сел рядом и жестом подозвал официантку. Я не слышал, что он заказал, и словно очнулся, когда передо мной поставили стакан с виски.

— Выпей, — сказал Джим с нажимом. — Тебе не помешает. Теперь ты охотник, парень.

— Еще пока нет, — язвительно заметил Стив.

— А ты молчал бы, — огрызнулся в ответ Джим. — Не дорос еще до критики, так что отвали от парня. Уверен, он себя неплохо проявит.

Стив умолк, а я пригубил виски. Даже не знаю, что раздражало меня больше: странная уверенность Джима в том, что я справлюсь с предстоящим делом, или явное презрение Стива, который, видимо, и сам не так давно стал членом группы. Пожалуй, и то, и другое в равной степени не давали мне покоя…

На какое-то время я выпал из окружающего мира, полностью погрузившись в собственные размышления и сомнения. Джим, видимо, поняв это, не стал меня трогать, и о чем-то завел разговор то ли со Стивом, то ли с Хирургом, то ли с кем-то посторонним. Я не интересовался тем, что происходит вокруг, лишь мысленно поблагодарив его за данную мне возможность побыть наедине с собой. Хотя никакой пользы, как и следовало ожидать, мне это не принесло. Да и что могло изменить мои размышления? Уже ничего. Выбор был сделан, и отступать поздно, сколько бы сомнений и страхов не роилось у меня в голове. За стеной я не был и, следовательно, подготовиться к грядущему никак не способен. Оставалось лишь ждать и надеяться, что этот путь не приведет меня в могилу немедленно.

Вернулся к реальности я лишь в тот момент, когда осознал, что мой стакан опустел. Пить мне больше не хотелось, и я почувствовал усталость и легкую головную боль.

Я обернулся к Джиму, сидящему рядом и весело беседующему все с той же молоденькой официанткой, которая приносила нам пиво. За нашим столом больше никого не оказалось, а я даже не заметил, как Стив и Хирург покинули его. Не зная, сколько времени я провел в своем подобии забытья, я решил не интересоваться этим, и лишь сказал:

— Я, пожалуй, пойду.

— Ага, — кивнул Джим, обернувшись. — Завтра к вечеру приходи сюда-же. Ну, скажем… часам к семи. Я встречу тебя и покажу нашу технику.

Я кивнул в ответ, решив не задавать больше никаких вопросов. Голова и без того гудела.

Я поднялся и, попрощавшись с Джимом, покинул бар.

Путь домой я помню смутно, а сон мой тогда был коротким и неспокойным…

Так я встал на путь охотника, который и привел меня к тому, что есть сейчас. Но будь у меня выбор, я вряд ли бы изменил свое решение. Я много чего хотел бы изменить в собственном прошлом, но только не тот день. Его можно считать отправной точкой моей истории. Так вот нелепо и спонтанно происходит большая часть перемен в нашей жизни, что позволяет сохранить интригу хитрой игре с названием судьба.

Глава 3

Проснулся я рано, и сколько не пытался уснуть снова, мне это так и не удалось. Короткий сон не принес ни бодрости, ни успокоения. Вчерашний жуткий день представлялся нереальным. Я записался в охотники? Эта мысль казалась дикой и невероятной. Но все же, была правдой. Я старался отогнать появившиеся у меня идеи о том, что еще не поздно отказаться, или попросту не приходить на встречу. В итоге собственная гордость и желание изменить свою жизнь оказались сильнее страхов мира за стенами Филина, сильнее его реальных опасностей.

Весь день до вечера я провел, не покидая дома. Я вспоминал все то, чему учили на уроках истории, и что рассказывала мне Джулия о прошлом, о предках и о созданиях, живущих за пределами нашего города. Эти существа прежде звались «легионерами» и были созданы нами же, людьми. Создавали их для целей войны, конечно, для чего же еще?

«Нет ничего более постоянного, чем желание людей обрести силу и власть над своим соседом», — говорила наша пожилая учительница на уроках истории. И я с ней согласен. Все началось еще с палки, которой один наш предок, спустившись с дерева, огрел другого и забрал все то, что тот имел и считал своим. Потом палка появилась и у прочих дикарей, и пришлось придумывать нечто новое. Так и стартовала гонка вооружений, промчавшаяся сквозь века и тысячелетия. Дубины и пращи, луки и мечи, пистоли, пистолеты, карабины, автоматические винтовки, ядерные бомбы и в итоге — легионеры. Нет ничего более искусного и изощренного, чем наши способы показать свою силу и власть над другими. И как бы это ни было печально, война была и будет главным двигателем прогресса, а все существенные перемены в мире всегда будут достигаться кровью. Легионеры стали всего лишь еще одним звеном в этой бесконечной цепи жестокости и смерти, применением которых одни люди показывают свое превосходство над другими.

Еще когда генетика только пробивала себе путь к пьедесталу центровой науки, власть имущие мира наших предков обратили внимание на нее, разглядев внушительный военный потенциал в экспериментах над фауной. Последовали денежные вложения. Сначала, как это бывает, разработки вела какая-то одна корпорация, но в условиях промышленного шпионажа и корпоративных войн утаить сей факт не представлялось возможным. И вот уже другие мега-корпорации, контролирующие тех прогресс наших предков, одна за одной приступили к разработкам генетического оружия, воруя и модифицируя идеи друг друга. Люди стали играть с самой жизнью, стремясь обратить ее против своих врагов. Так на свет появились легионеры, и началась эпоха, которую наши историки нарекли эпохой генетических войн. На смену солдатам пришли чудовища, выращенные в лабораториях специально для войны и уничтожения. Эта была новая, устрашающая и мощная сила с потенциалом, невиданным ранее. Для каждой определенной ситуации можно было всего за несколько месяцев взрастить новую породу существ, наделенную особыми возможностями и бросить их в бой, не страшась людских потерь. Оставался лишь вопрос, как управлять этими существами, как направлять их в нужную сторону, как подчинять себе? Наделять их разумом было опасно, воспитывать и дрессировать, как собак, слишком долго. И после нескольких лет проб и ошибок человечество нашло самый оптимальный вариант решения проблемы. Появились заклинатели. Заклинателями становились люди, которых с ранних лет воспитывали и изменяли специально для управления войсками чудовищ. Для данной программы отбирались дети с высокими показателями интеллекта, и в военных лабораториях их превращали в оружие невероятной силы. Путем многолетних операций в их мозг вживлялись специальные чипы для контроля — жестокая процедура, которую не переживали более половины отобранных детей. Но те, чей организм все же справлялся с подобными испытаниями, получали возможность контролировать войска легионеров наподобие матки муравьев, контролирующей свой клан. Заклинатели были связаны со своими по