Глава 2. Николь
Некоторые люди входят в твою жизнь не как буря. А как свет.
Тихо. Нежно. А потом исчезают, оставляя ночь.
С Николь мы познакомились на третей неделе учёбы.
Мы оказались в одной группе на семинаре по логике. Она сидела за мной, жевала карандаш и тихо материлась, когда профессор бросал очередную формулу на доску.
Я повернулся и прошептал:
— У вас тоже лицо, как у потерянной шахматной фигуры?
Она рассмеялась. Сначала удивлённо, потом по-настоящему.
Так началось.
Мы стали друзьями.
Настоящими. Без флирта, без намёков. Просто — рядом.
Мы гуляли после пар, делились наушниками, спорили о кино и пили кофе на ступеньках библиотеки.
Иногда она брала мою руку. Иногда я обнимал её, когда ей было холодно.
Это не называлось «любовью».
Это называлось — близостью без обещаний.
Я помню, как однажды она сказала:
— Ты другой. С тобой спокойно. Даже когда мир кричит.
И я носил эту фразу в груди, как медаль.
Молчаливо.
Нежно.
Прошло два месяца.
В кампусе запахло осенью, листья хрустели под ногами, студенты торопились — кто за кофе, кто за кем-то.
А Николь всё чаще пропадала.
— Извини, не смогу погулять, у меня сессия, — говорила она.
Потом — «проект», потом — «вечеринка у Джейсона».
Я знал, что это Тед.
Старшекурсник, капитан чего-то там, с фирменной улыбкой и руками, которые привыкли держать не только бутылку, но и девушек — сразу двух.
Я видел, как она смеялась рядом с ним. Как целовала его в шею, как позволяла ему поднимать её, будто трофей.
Я смотрел.
И молчал.
Я говорил себе:
«Ты знал. Она — свободная. А ты — просто тот, с кем она отдыхала от своей жизни».
Но моё сердце не принимало этот приговор.
Я приходил на стрельбище.
Натягивал защитные наушники.
Сжимал оружие.
Прицеливался — и видел не мишень.
Видел его.
С его ухмылкой, с его руками на её талии. С его смехом, когда она говорит то, что раньше говорила мне.
Выстрел.
Холодный. Ровный.
Внутри — огонь.
А ночью я молился.
Не за любовь. Не за неё.
За себя.
— О, Аллах… Прости. Не за то, что люблю. А за то, что ненавижу. За то, что завидую. За то, что хочу забрать не своё.
Дай мне силу простить. Или — забыть.
Я продолжал учиться.
Говорил ей «привет» в коридоре, улыбался.
Она улыбалась в ответ — немного печально. Будто догадывалась, но не могла остановить то, что началось в ней.
Она ушла туда, где я был чужим.
Но внутри меня оставалась та Николь.
Из первых недель.
Из вечеров, когда мы молчали, сидя на скамейке.
Из лёгких касаний.
Из слов, которые мы не успели сказать.
Есть люди, которые не могут полюбить.
А потому что им никогда не показывали, что это возможно.
Иногда я думал: может, дело не во мне. А в ней.
Что если Николь никогда не чувствовала настоящую любовь?
Что если для неё любовь — это просто интимность, прикосновения, лайки, «ты такая красивая» на вечеринке?
Что если она привыкла, что тепло — это физика, а не душа?
Я смотрел, как она смеётся с ним.
Как легко входит в его объятия.
Как позже выходит из его комнаты — с усталым лицом и глазами, будто что-то потеряно.
И я не злился.
Я жалел, Её. Себя. Нас.
Мой монолог длился ночами.
Почему я думаю о ней?
Почему мне больно, если между нами не было ничего, кроме дружбы и пары случайных объятий под уличным фонарём?
Почему я молюсь за неё, когда она смеётся с другим?
Почему мне хочется защитить её — даже от неё самой?
Я начал понимать:
Это не про «получить».
Не про то, чтобы она была «моей».
Я просто хотел, чтобы она узнала, что такое — быть любимой по-настоящему.
Без обмена.
Без спектакля.
Без постельных прелюдий, которые заменяют разговор.
Николь путает прикосновения с близостью.
Она даёт себя телам, не зная, что такое отдать сердце.
А я…
Я, кажется, отдал своё — без спроса.
Без договора. Без взаимности.
В одном сне я сказал ей:
— Ты ищешь любовь не там. Не в тех руках. Не в тех глазах. И каждый раз возвращаешься с пустыми ладонями, потому что никто из них не видит тебя. Настоящую.
Она смотрела на меня и молчала.
А потом исчезала.
Я просыпался в поту.
И шёл умываться холодной водой.
Потому что сердце — горячее, чем пульс.
Я прокурор. Внутри себя.
Я обвиняю её в легкомыслии.
Обвиняю себя — в слабости.
Обвиняю судьбу — в том, что она дала мне чувство без ответа.
Но в глубине… я прошу не наказания.
Я прошу шанс.
Если она когда-нибудь проснётся — от своего мира, от его слов, от этих связей без смысла —
я хочу быть тем, кто скажет:
— Я всё ещё здесь. Смотрю. И молчу. Но — жду.
Чистый результат
Любовь не всегда заканчивается драмой.
Иногда — просто тишиной.
Ты смотришь на человека… и больше не ждёшь.
Теда больше не было.
Сначала Николь просто не появлялась с ним. Потом удалила все совместные фото.
Потом — рассказала.
— Он ушёл к бывшей. Или вернулся. Какая разница. — Она пожала плечами.
Но голос дрожал.
А глаза — будто впервые действительно видели меня.
Мы не обсуждали подробности.
Я больше не ревновал.
Что-то внутри меня уже отпустило.
Мы снова стали гулять.
Как раньше.
Только… не как раньше.
Я отвозил её в клинику. Не спрашивал, зачем.
Она была немного молчалива, глядела в окно.
На обратном пути, уже на стоянке, она вдруг сказала:
— Кувейт. Можешь меня поздравить?
— С чем, Николь?
— У меня ВИЧ нет. — И она улыбнулась широко, почти как девочка, получившая пятёрку. — Правда, спасибо, что подвёз.
Я смотрел на неё.
Слово «ВИЧ» упало между нами, как галька в воду. Без всплеска, но глубоко.
— Поздравляю, — выдавил я.
Она засмеялась.
— Ну, у нас на вечеринках бывает… ты знаешь. Бардак. Ночь любви. Утром никто не знает, кто рядом. Так что — да, я волновалась.
Я не знал, что сказать.
Я улыбался. Потому что вежливо.
Потому что она была счастлива.
Потому что я больше ничего не чувствовал.
С каждым днём Николь хорошела.
Не внешне — внутри.
Становилась спокойней, глубже.
Начинала спрашивать обо мне.
Слушала. Держала взгляд дольше.
Иногда просто садилась рядом, ничего не говоря.
Я видел — теперь она смотрит иначе.
Только было поздно.
Не для неё.
Для меня.
Я понял: любовь прошла.
Я больше не любил.
Я заботился. Уважал. Был рядом.
Но в груди больше не сжималось.
Сердце — не кнопка. Не можно «включить» снова, только потому что теперь всё правильно.
Я видел: она хотела понять, что потеряла.
А я — больше не хотел быть найденным.
Через месяц она сказала, что переводится.
— Новый кампус. Новый город. Новый я, — усмехнулась она.
Уехала в другой штат.
Новый колледж. Новые друзья.
Новый поклонник.
Писала пару раз.
Потом исчезла.
Николь — больше не была частью моей жизни.
Только частью моего взросления.
Иногда ты думаешь, что встретил любовь.
А потом понимаешь: ты встретил себя.
После неё
Когда любовь уходит, она оставляет след.
Не шрам — не всегда.
Иногда — свет. Короткий, как солнечный зайчик в окно. Но ты его помнишь.
Николь уехала.
Без драмы.
Без поцелуев на прощание, без фильмов, без обещаний «пиши».
Она просто перестала быть рядом.
Как будто всё, дни за это время, было только частью кампуса. Только частью той осени.
И когда упал снег — всё растаяло.
Но я всё равно думал о ней.
Иногда, сидя в библиотеке. Или в спортзале, когда музыка била в уши, а мысли — в сердце.
Иногда, когда видел девушку в её стиле: в свитере с вырезом, в ботинках на шнуровке, с волосами в пучке.
Я знал, что это не она.
Но часть меня всё равно смотрела.
Я думал: а если бы всё было иначе?
Если бы она выбрала меня сразу.
Если бы мы не потерялись в вечеринках, в чужих прикосновениях, в чужих ошибках.
Если бы она тогда, в начале, остановилась.
Спросила себя: а что я чувствую?
Ведь она была — яркой, доброй, красивой.
В ней было так много жизни. Так много смеха, заботы, света.
Только она слишком быстро действовала.
Сначала — прыжок. Потом — мысль.
Я не виню её.
Наверное, ей так было легче. Начать с чистого.
Новый штат, новая подруга, новый парень. Новая Николь.
Так делают многие.
Убегают, чтобы почувствовать себя живыми.
А думает ли она обо мне?
Иногда мне хочется верить — да.
Что где-то, когда она слышит восточный акцент или видит чёрный чай без сахара, она вспоминает:
«Был один. Особенный. Тихий. Сильный. Другой.»
Но даже если нет — это не важно.
Ведь она была настоящей.
В той осени. В том ноябре.
В том смехе, когда мы пили кофе под дождём.
Иногда память — губительна.
Она держит за руку сильнее, чем реальный человек.
Она не даёт забыть. Не даёт простить.
Но я должен простить.
Себя — за влюблённость.
Её — за непонимание.
Мир — за то, что не всегда складывается, как хочется.
Я знаю: если смотреть, нет ничего осудительного.
Если ты не судишь — ты любишь.
Но суд совести — он не забывает. Он самый строгий.
И он говорит мне:
«Николь была просто девочкой. Она хотела быть счастливой. Вот и всё.»
Я больше не жду писем.
Не ищу её профиль в соцсетях.
Я просто живу.
С этим опытом. С этим светом.
С этим уроком.
И знаете… я всё равно благодарен.
Потому что любовь — даже без reciprocation — это всё ещё свет.
А свет — не виноват, если ты не успел его удержать.
