Роман Грачев

Томка. Начало

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Роман Грачев, 2018

Семейная детективная серия Романа Грачева «Томка» отчасти основана на реальных событиях. Точнее, на реальных диалогах и житейских коллизиях, участниками которой стали автор и его родная дочь Диана. Из наблюдений за ней, из личных бесед и записей выросла она — Томка, дочь детектива.

Сборник миниатюр, заметок, юморесок и мемуаров автора позволит вам узнать, с чего все начиналось.

Эту книгу можно читать в любое время, в любом месте и с любой страницы.

12+

ISBN 978-5-4474-1929-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Томка. Начало
2. От автора
3. Фарцовщики
4. Послеродовая депрессия отцов
5. Назначил
6. Дневник Томки
7. Симптомы звездной болезни…
8. Мы всё знаем
9. Зоопарк
10. Девичий век недолог
11. Пир духа
12. Фермер
13. Про Тома и Джерри
14. Томка и Хауз
15. Воистину удивителен ребенка разум
16. Гарри Поттер — форева!
17. Взгляд назад
18. Геополитика
19. Булки
20. Ночное
21. Вираж
22. Стыдоба
23. Дневник Томки
24. Неразделенное
25. Несбыточное
26. Я больше не твоя, а ты — не мой
27. Фейсбук-ликбез
28. Арифметика оптимизма
29. С крестиком — не побьют?
30. Верю ли я
31. Взгляд назад
32. Дети и рок-н-ролл
33. Дружба народов
34. Иго
35. Телефон, собака, шуба
36. Папа гадский, но честный
37. С неба звездочка упала
38. С глаз долой…
39. Бэтмен и мороженое
40. Извинения не приняты
41. Любовь за деньги
42. Лямур
43. Обманывают ли глаза?
44. Читать или не читать?
45. Голуби и животик
46. Кто это сделал?
47. Большое и маленькое
48. Газпром
49. Милостыня
50. А тараканы?
51. Страшно, аж жуть!
52. Собственная версия
53. Взгляд назад
54. Томка — не настоящая
55. Следите за обувью
56. Тяжелая работа
57. Дедушка Клаус
58. Универсальный вариант
59. Взгляд назад
60. Вопросы на засыпку
61. Рожа
62. Апатия
63. Тузик
64. Пропаганда
65. Диалоги на рыбалке
66. Вечные лошади
67. Мужчина — это звучит…
68. Нео
69. Сосватала
70. Субботний репортаж
71. Взгляд назад
72. Вместо послесловия

От автора

Есть книги, которые можно читать с любого места. Например, сборники рассказов. Я всегда их любил. Что может быть лучше, чем короткая история страниц на сто с началом и концом, способная скрасить тихий вечер с кружкой горячего чая? Да, книги с короткими историями нельзя сравнивать с большими романами, в которых живешь неделями, погружаясь с головой и выныривая на поверхность лишь для того, чтобы глотнуть воздуха, но, как говаривал Стивен Кинг, короткие рассказы напоминают поцелуй незнакомки в темной комнате.

Есть и книги, состоящие из ОЧЕНЬ коротких историй. Незаменимая вещь для тех, кто много времени проводит в залах ожидания, пользуется общественным транспортом или любит посидеть на лавочке в парке. Миниатюры, сценки, реплики, заметки, размышления — все это даже не поцелуи незнакомки, а ее легкое прикосновение пальчиком к щеке или губам. И такие сборники действительно можно читать не оставляя закладок. Это книги многоразовые, к ним возвращаешься снова и снова. К лучшим образцам подобной литературы относятся, например, «Соло на ундервуде» Сергея Довлатова, «Мактуб» Паоло Коэльо, «Изюм из булки» Виктора Шендеровича. Есть и много других.

Не обладая достаточной степенью самоуверенности, чтобы ставить себя в один ряд с упомянутыми авторами, тем не менее, я решил составить свой собственный сборник. Книга, которую вы только что закачали в свой гаджет, собрана из материалов, легших в основу остросюжетного литературного сериала «ТОМКА». Первый сезон «Томки» — это пять относительно больших романов, героями которых стали частный детектив и его шестилетняя дочурка. Он папа-одиночка, а она — его счастье и его любовь. Он трудится в собственном детективном агентстве, распутывает дела различной степени сложности, а дочка просто растет, требуя внимания и заботы.

Идея появилась случайно. Все началось с фотографий, сделанных в торговом комплексе, где мне позировала моя тогда еще шестилетняя дочь Диана. Она примеряла только что купленные солнечные очки и всячески кривлялась на потеху публике. Спустя какое-то время, разглядывая снимки, я подумал, что ей не хватает шляпы и пистолета — получилась бы шпионка или частный сыщик. Впрочем, чуть позже моя фантазия решила немного притормозить: шестилетний ребенок в роли детектива — это явный перебор. Пусть детективом будет ее папа… и пусть он воспитывает девочку один.

Должен отметить, что «Томка» никогда бы не получилась без живейшего участия моей дочери. Многие запоминающиеся фразы Тамары Даниловой — это ее фразы. Привычки, пристрастия, черты характера — все это в большей или меньшей степени списано с Дианы, потому что рассказать правдивую историю взаимоотношений отца и дочери вряд ли возможно без наличия соответствующего опыта. В этом смысле наша «Томка» — продукт совместного творчества.

В этой небольшой книге собраны сцены из реальной жизни и короткие фрагменты романов, диалоги, споры, размышления. Есть и несколько статей, опубликованных в периодике (вы их узнаете по слишком нравоучительным интонациям). Читатели наших блогов в интернете уже знакомы с большей частью материала, но здесь разрозненные элементы впервые собраны под одной обложкой и худо-бедно систематизированы. Если вы еще не прочли ни одного романа серии «Томка» и лишь присматриваетесь к ним, то лучше начать с настоящей книги, а уж потом принимать решение. Считайте, что мы просто с вами знакомимся.

Итак, добро пожаловать в наш мир — мир отцов и детей, мир грязных носов и разрисованных обоев, ночного недосыпа и тяжелых утренних подъемов, разбитых коленок и сломанных игрушек, радостного смеха и огорчений… мир добра и любви.

Фарцовщики

— Это самая настоящая спекуляция, — сказал однажды один мой приятель, открывая дверцу холодильника, где еще — о, чудо! — осталось две банки «Туборга».

— Ты о чем? — спрашиваю я.

— О твоем проекте. Чистая спекуляция на детском обаянии. Дескать, посмотрите, какая чудная девочка, как она умеет смешить и какие глупые вопросы задает. — Он картинно морщится. — Если ты думаешь, что это кому-то интересно, то ты ошибаешься. Все дети обаятельны. Но тем взрослым, кто пока еще не заимел потомство, на них наплевать, а у состоявшихся родителей есть собственные чада, самые лучшие на земле. Так что твои сюсю им… твою мать!

Он не закончил мысль. Ключ у банки сломался. Все-таки есть справедливость на свете.

— Вообще-то у меня никаких «сюсю» нет, — возражаю я, спешно прибирая к рукам свое пиво. — У нас все по-настоящему. Ты хоть знаешь, как воспитывать ребенка в одиночку?

Приятель молчит. Чешет репу и думает, как открыть «Туборг». Я нажимаю дальше:

— Ты сможешь ответить шестилетнему ребенку, если он спросит, что такое разум и нужно ли быть честным?

Молчит, стервец. Я продолжаю наступать:

— Сможешь объяснить, почему мамы и папы иногда расстаются? Почему мальчик тебя сегодня любит, а завтра гуляет с другой девочкой? А куда уходят люди, когда умирают? Считаешь, все это — сюсю?

Он смотрит на меня исподлобья. Я очень хорошо знаю этот взгляд: «Ладно, старик, убедил, но признания не жди».

— Возьми, не мучайся, — протягиваю я ему свою банку.

К слову, мой приятель тоже пишет. Спекулирует грудями четвертого размера. Не сказать, чтобы успешно, но на выпить-закусить хватает. Вот так мы и пробавляемся, фарцовщики от литературы.

Впрочем, вопросы, заданные мной приятелю, на самом деле очень серьезны.

Послеродовая депрессия отцов

Я тогда испытал настоящий ужас. Точнее, впал в транс. Единственная мысль сверлила размякший мозг: «Моя жизнь мне больше не принадлежит».

А ведь все так замечательно складывалось! Мы хотели этого ребенка, планировали его со всей ответственностью, взвесили все «за» и «против», чуть ли не со звездами консультировались. И я прекрасно помню свой неописуемый восторг, когда на УЗИ впервые определили, что у меня будет девчонка! Я же плясал как полоумный! Едва-едва дотерпел, пока не вышли из консультации на свежий воздух.

И вот — пожалуйста! Солнечный летний день, крыльцо роддома, радостные родственники. Кто-то уже выстрелил шампанским (пробка угодила в окно палаты на втором этаже), объективы фото- и видеокамер держат меня на прицеле, а я стою как идиот, держу этот гигантский тугой сверток, из которого торчит розовый пятачок новорожденной, и не знаю, радоваться мне или плакать. В ту минуту — еще не знаю.

А дома, когда содержимое свертка уже лежит на кровати, сучит ножками и очумевшими глазами глядит на скопление народа, мне хочется, чтобы никто не расходился, чтобы гости еще посидели до вечера, вдарили со мной по чуть-чуть… Нет, они расходятся, желают счастья в личной жизни, здоровья всем, распихивают по углам подарки и все до единого сваливают. И мы остаемся втроем, растерянные и потрясенные, в тишине, нарушаемой лишь всхлипываниями дочки.

Просторная двухкомнатная квартира вдруг уменьшается в размерах. Это уже не моя крепость. Вот тут, в углу на кухне, я сидел по вечерам с газетой, потягивая чай; на диване в гостиной я лежал, почесывая пузо и глядя в телевизор; на балконе — курил. Теперь я взираю на места своего беспечного гнездования почти с ненавистью. Отныне распорядок дней и вечеров укладывается в короткие промежутки между кормлениями, бесконечными постирушками и глажками. А еще эти проклятые подъемы посреди ночи! Я теперь с радостью удираю в магазин за хлебом, чтобы иметь хотя бы пятнадцать-двадцать минут личной жизни, и не могу дождаться окончания отпуска, чтобы выйти на работу и с чистой совестью проводить вне дома дни напролет.

Нет, я не могу сказать, что не рад. Я очень рад. Я люблю этого ребенка. Но я еще ничего не понимаю. Что характерно — отказываюсь понимать. Верните мне мое предсказуемое прошлое!

А потом начинаются вечера, когда у нее прихватывает животик. Мне приходится успокаивать ее на руках. Хожу по квартире, пока она не заснет. Когда она, наконец, успокаивается, уткнувшись носиком в мою грудь, со мной что-то происходит. В эти минуты я чувствую, что у меня два сердца.

Потом начинаются регулярные прогулки с коляской. Я беру с собой книжку потолще (Улицкая, «Казус Кукоцкого») и наматываю километры по двору. Дочка спит, я читаю. Мне нравятся эти прогулки. Ко мне возвращаются покой и уверенность.

Через две-три недели я, наконец, врубаюсь, что стал папой. Потом будут ее первые улыбки, первые шаги по дивану и закольцованные «Крылатые качели» на музыкальном центре, под которые ей очень нравится дрыгать ногами. Потом она будет охотно дарить мне немножко свободы и личного пространства, но я уже в них не нуждаюсь. И даже заявляясь домой на бровях с какого-нибудь корпоратива, я еще целый час ползаю с ней по полу, забывая обо всем.

Все пройдет, мужики. И все вернется. Это самое лучшее время вашей жизни.

Впрочем, вернемся к нашим звездным будням.

Назначил

— Отныне тебя зовут Тамара!

Дочка выпучивает глазюки. Оно и понятно: вот уже седьмой год ее зовут Диана, и с какого, простите, томатного сока она должна менять свое красивое имя?

— Потому что ты будешь звездой, — терпеливо поясняю я.

— Как это?

— Автографы будешь давать. Ты же мечтала давать автографы?

Мне казалось, сильнее выпучить глазюки уже невозможно, но для человека с интеллектом, как говорится, плевое дело.

— Я буду расписываться на своих фотографиях?!

— Когда писать научишься. Так, а теперь соберись! Ты — Томка, тебе шесть лет, ты живешь с папой. Ты хулиганка, у тебя рогатка и водяной пистолет. Готова?

— А можно сначала поесть?

Наш терпеливый фотограф Ольга Гельская вручает ей добытую где-то тарелку с кексом и начинает снимать…

С этого началась наша первая фотосессия, в результате которой мы получили около трехсот снимков: Томка с рогаткой в кармане стоит рядом с папочкой, вооруженным пистолетом (типа мистера и миссис Смит); Томка с морской свинкой; Томка на матрасе среди виниловых грампластинок «AC/DC» и Майкла Джексона… Из этого гигантского массива были отобраны штук двадцать-тридцать и использованы в качестве обложек к романам и в рекламной продукции.

Ребенок стал предвкушать вселенскую славу и приготовился давать автографы.

Дневник Томки

Папа думает, что он умный. Гы! Хотя, может, он и в самом деле умный. Все время сидит у компьютера — читает, читает, читает. Я ему иногда кричу: «Пап, дай чаю!» Или: «Пап, я писить хочу, а там кошка сидит на унитазе». А папа все читает, читает, читает. Скукота какая. Я бы еще поняла, если бы он картинки смотрел — кошечек там, собачек смешных. Нет, у него одни буквы, маленькие такие, ничего не поймешь.

А еще он иногда и пишет что-то. Стучит пальцами по буквам. Тынц-тынц-тынц. Я когда научусь быстро читать, встану у него за спиной и узнаю, что он там себе придумывает. А то он тут напридумывает про меня всякого, а мне потом придется отдуваться и говорить, что он все перепутал.

Ладно, зато он говорит, что я стану звездой. Что про меня все узнают. Вот пойду по улице, вся такая обалденная, а люди станут на меня пальцем показывать и говорить: «Во, это же Томка идет! Смотрите, какая она обалденная!». И побегут ко мне автографы брать. А я обязательно улыбнусь так хитренько, спрошу: «Ручка есть у вас? А то моя в кабинете осталась». У них ручки с собой, конечно, не будет, и я вздохну: «Ну, чего ж вы так совсем, вышли гулять, а ручки с собой не взяли, чтобы у меня автограф взять. В следующий раз не забудьте, а пока давайте я вам лучше мороженого куплю. Пап, дай пятьдесят рублей».

Так что папа у меня все-таки умный.

Ладно, полежу, а то что-то конфеты в животе бурчат.

Симптомы звездной болезни…

…проявлялись часто. Да и сейчас, спустя годы, время от времени дают о себе знать. Детям ведь еще невдомек, что слава сама по себе штука пустая, что прославиться можно элементарно — спустив, например, штаны на главной площади города и выложив видеозапись этого «перфоманса» в интернет. Посему не уставал я объяснять ей, что правильная слава — это не узнаваемость на улице, а признание твоего труда большим количеством людей. Только тогда можно гордиться известностью, когда ты сделал что-то такое, что интересно многим, что наполнило их жизнь чем-то новым. Зернышки, конечно, падают в почву и прорастают потихоньку, но ребенок есть ребенок.

Едем как-то в машине. Слушаем «Earth Song» Майкла Джексона. Необычная тишина.

Оборачиваюсь:

— Чего такая грустная?

— Джексон умер…

— Эк вспомнила! Уж почти три года как!

— Да. — В глазах дочки появляется азарт. — Пап, а меня все будут знать, как Майкла?

— Ну, дорогая, для этого надо много и много трудиться.

Энтузиазм угасает.

— Но ты же говорил, что я буду звездой.

— Говорил.

— И еще ты обещал, что мои фотографии будут в журнале!

— Все так и было. Тебя же недавно печатали.

Снова загорается «лампочка»:

— Точно! А сколько людей прочитали тот журнал?

— Ну, думаю, тысяч пять, не меньше.

— Пять тысяч?! Обалдеть! А сколько еще осталось в мире человек, которые должны про меня прочитать?

— Дай сосчитаю, — корчусь я от смеха. — Примерно шесть-семь миллиардов.

Дочь умолкает. Я осторожно оборачиваюсь. Она что-то вычисляет на пальцах, потом качает головой и резюмирует:

— Работы еще дофига.

Мы всё знаем

Принято считать, что всякий уважающий себя мужчина мечтает о сыне. По крайней мере, делает вид. Хотя на самом деле ему очень хочется иметь дочку. Дочь — это единственная Леди, рядом с которой ВСЕГДА можно чувствовать себя Настоящим Мужчиной и Безусловным Авторитетом, вне зависимости от физического здоровья, объемов бумажника, марки автомобиля и наличия порочащих связей. С младых ногтей нужно приучать эту Леди к мысли, что лучшей обезьяны, чем ты, в каменных джунглях нет и не будет. И самое сложное при этом — отвечать на простые вопросы.

Однажды мы с дочкой ходили в кино на последнюю часть «Шрека». Девочка вышла из зала озадаченной, долго потирала утомленную 3D-очками переносицу, молчала, глядя на витрины с попкорном. Где-то внутри у ребенка, как отрыжка после плотного обеда, назревал вопрос. Мне казалось, что я слышу его клокотание.

Наконец, вопрос созрел:

— Пап, а почему Шрек разорался и раздавил кулаком именинный торт?

— Нуу, — привычно начинаю отлынивать от ответственности, — сложно сказать.

Я думал, это поможет избежать длинного объяснения. Но не вышло.

— Пап, ты же мужчина, ты должен знать!

И глаза — честные-честные.

Что тут ответишь? Услышанная где-то и вырванная из контекста фраза стала рефреном. Мужчина все знает: и про Шрека, и про торт, и про жизнь вообще.

Знает, но почему-то молчит, паршивец.

Зоопарк

…А потом ей купили роликовые коньки. Пообещали сводить в зоопарк, где есть отличная беговая дорожка.

Она примерила эти массивные розовые башмаки, покаталась по квартире, осталась довольна. Присела на диван.

Я решил развлечь ее вопросом:

— Замуж хочешь?

Задумалась. Посмотрела внимательно на коньки. После небольшой паузы задала встречный вопрос:

— А что я там буду делать?

На вопрос ответила жена (очевидно, основываясь на сугубо личном опыте):

— Стирать, гладить, готовить… ну, еще кое-что по мелочи.

Дочь снова задумалась. Пошлепала губами, еще раз взглянула на коньки, оценила перспективы и, наконец, выдала решение:

— Нет, не хочу замуж. Лучше в зоопарк.

Она уже тогда понимала, что к чему.

Конечно, в зоопарке интереснее, чем замужем. К бабке не ходи.

Девичий век недолог

Бывали вопросы и посложнее.

Пришли однажды на занятия по английскому языку. Сидим в вестибюле, ждем преподавателя. Дочь молча сидит на стуле, затем громко, чтобы быть услышанной всеми, спрашивает:

— Пап, а я долго буду девочкой?

Теперь уже молчу я. На нас внимательно смотрят мамочки, пришедшие с детьми на занятия. Мамочки молодые, симпатичные, обмахиваются журналами, спасаясь от духоты. Они ждут моего ответа с гораздо большим нетерпением, чем автор вопроса.

— Как тебе сказать, — отвечаю, — лишь бы не осталась навсегда.

Пир духа

Иногда простые, но «неотвечаемые», вопросы прилетают из другого окопа.

Пересматриваем мультфильм «Делай ноги». В популяции поющих императорских пингвинов родился один дефективный — не умеющий петь, но способный виртуозно танцевать степ. Поначалу парень становится изгоем, но в финале не только отстаивает свое право на индивидуальность, но и спасает популяцию от голода, научив соплеменников бить чечетку.

Отличная драматургия, потрясающая хореография, премия «Оскар» в номинации «лучший анимационный фильм». Словом, торжество беспокойного духа. Мы с дочерью в полном эстетическом восторге.

На каком-то этапе к просмотру присоединяется супруга, готовившая на кухне блины. Решила передохнуть, присела на краешек кресла. Минут пять наблюдает это великолепие, затем задает риторический вопрос:

— Интересно, у пингвина вкусное мясо?

Фермер

Ну и раз уж о животных и гастрономии заговорили, то вот вам диалог с продавцом маленького отдела, торгующего товарами для животных:

— Мне, пожалуйста, корм для хомяков.

— Хорошо. Что-то еще?

— И для морской свинки.

— Да, конечно, пожалуйста.

— И для кошек сухого граммов триста.

— Угу. Это всё?

— Нет, еще для крысы давайте посмотрим.

— Хм, обязательно.

Оплачиваю товар. Продавщица смотрит поверх очков.

— А собаки у вас нет?

— Пока нет, но уже присматривается.

— Сочувствую.

Иду к машине и вспоминаю диалог из «Простоквашино»: «Надо чтобы дома были и кошки, и собаки, и лошади, и друзей полный мешок. Тогда дети пропадать не будут». — «Да, тогда родители пропадать начнут».

Уже целый год по утрам ощущаю себя фермером, обходящим свои владения и «задающим корм поросятам». Что любопытно, весь этот пушистый гвалт покупался для дочки и исключительно по ее слезным просьбам, однако ее нынешнее участие в уходе за животными ограничивается лишь короткими «сю-сю» по вечерам.

— Я хозяин фермы, — говорит она, — а ты мой рабочий.

Про Тома и Джерри

Впрочем, животных она действительно искренне любит, даже нарисованных.

Смотрим иногда за обедом самый жестокий мультсериал всех времен и народов. Для дочки это относительно свежее творение, для меня — видеосалонная классика школьной юности. Но хохочем одинаково.

Со временем выяснилось, что дочь болеет за Джерри, а я однозначно за Тома. Ее это очень удивляет:

— Пап, ну как же можно! Том его обижает, а он же маленький!

Пытаюсь обосновать:

— Маленький скот твой Джерри! Посмотри: он вечно мешает Тому спать, задирает нарочно, высасывает молоко из миски, тырит еду, подсовывает кнопки! Вот, например, Том получил миллион долларов в наследство и честно выполнил условия — никого не обижать, даже мышь. Казалось бы, кто мешает жить спокойно обоим на Парк-Авеню? Купайтесь в сливках, кушайте ананасы. Так нет же, все равно надо его доставать! И что в результате? Никакого миллиона, вернулись обратно в свою деревню, болваны.

— Ну да, но он же все равно маленький! Маленьких обижать нельзя!

— Это что получается, маленьким все можно?

Дочь задумывается. Эта мысль ей в голову не приходила. Обычно «всё» могут позволить себе «большие», которые должны получать по башке бумерангом. Привычная с малолетства гипотеза переворачивается с ног на голову. Мне интересно, как она будет препарирована в маленькой блондинистой головке.

Вывод не ахти какой глубокий, но многое объясняет:

— Зато весело…

Продолжая тему наших взаимоотношений с кинематографом и трактовки увиденных образов и смыслов, могу рассказать еще несколько историй. Тут стоит отметить, что мы оба страшные киноманы, и ваш покорный слуга горд тем обстоятельством, что любовь к кино у нее именно от папы. Нашим разговорам о просмотренных фильмах, спорам о персонажах и их исполнителях можно посвятить отдельную книжку, но отберу для примера несколько эпизодов.

Томка и Хауз

Обычно посмотреть что-то без участия дочери, если она дома, практически невозможно. Зайдет в кабинет за карандашами, глянет на экран… и плюнет на карандаши. Сядет рядом и начнет мутузить вопросами, как мультяшная Маша на рыбалке: «Клюет? А кто клюет? А как клюет? А зачем клюет? А больно клюет?»…

Однажды решил я поужинать в компании «Доктора Хауза». Кажется, шел третий сезон. Хауз и его начальница Кадди возвращаются самолетом из Австралии с какого-то семинара. В салоне — эпидемия. Всех тошнит и пучит от съеденного обеда. Половина пассажиров, включая Кадди, покрылась ужасной сыпью. У меня пропадает аппетит. Дочь не сводит взгляда с экрана. Тащит бутерброд с моей тарелки и ест.

Между тем, на экране кого-то безудержно рвет. Хауз над ним издевается. Ему эта эпидемия на высоте двенадцать тысяч метров только в радость.

— Пап, — наконец говорит дочь, — как зовут этого небритого дядю?

— Доктор Хауз.

— Надо запомнить.

И уходит.

Сдается мне, она уже тогда выбрала тип мужчины своей мечты.

Воистину удивителен ребенка разум

Приспичило мне однажды пересмотреть «Звездные войны». Купил всю коллекцию на блю-рей, предвкушал целый месяц, выбирая время для просмотра. Наконец, начал.

Первый эпизод «Скрытая угроза» посмотрел в тишине и покое. Приступая к «Атаке клонов», отвлек ребенка «Кунг-фу Пандой». Она смотрела свой фильм в одной комнате, я — в другой.

«Кунг-фу панда» оказался короче «Атаки клонов» почти на час. В результате дочь после просмотра мультика заявилась ко мне. Как назло, в этот самый момент в кадре предстал во всей красе и крупным планом магистр Йода.

— О! — сказала она. — Что за зеленый дедулька?!

Я понял, что дочь не уйдет, пока не досмотрит фильм до конца.

В финале Йода сражался с графом Дуку. Маленький ушастый старец вытворял такое, чего не умеют никакие ниндзя. Дочь не сводила глаз с экрана. Поединок закончился ничем. Граф Дуку сбежал, Йода загрустил.

— Красавчик, — благоговейно протянула дочь. — Вот бы его на поводок и погулять во дворе.

Гарри Поттер — форева!

(осторожно, спойлеры)

Весь сериал про волшебника мы посмотрели за месяц — все восемь фильмов, причем финальную пару проглотили за один день. Сначала я решил, что дочке можно показать первые два фильма, самые безобидные, самые детские и действительно сказочные. Но я обломался: дочь потребовала продолжения, хотя насчет ее способности оценить и понять «Узника Азкабана», самую заковыристую картину саги, поставленную Альфонсом Куароном, имелись определенные сомнения.

Зря волновался — проскочил «Узник» как фанера над Парижем. Особенно понравился Клювокрыл и эксперименты со временем.

Потом, разумеется, подавай ей «Кубок огня». Ну, думал, битвой с драконами дело и ограничится. Фигушки! Там же Волан-де-Морт обретает плоть Ральфа Файнса, как же можно это бросить! Так что двинулись дальше.

Увы, в «Ордене Феникса» убили Сириуса Блэка. Юная душа требовала отмщения!

Надеялся, что идущий следом «Принц-полукровка» окажется ей не по зубам — камерный, сложный, почти полностью построенный на диалогах фильм. Но и его проглотила!

В общем, дошли до финала. Выделили на оба фильма весь день (почти 5 часов у экрана, не считая перерывов на «попить-пописить»). Дружно прикончили Темного Лорда, побоялись за Гарри, поплакали над Снэггом. После просмотра ринулась рисовать персонажей.

В связи с этим у меня появилась пара соображений. Оказывается, семилетние дети, наслаждаясь волшебным антуражем, способны воспринимать Идею, и подчас не очень простую даже для иных взрослых. Например, «Гарри Поттер и Дары смерти» — вещь абсолютно взрослая, антитоталитарная, отсылающая к лучшим образцам литературных антиутопий. Пусть по ходу истории приходилось нажимать кнопку «пауза» и что-то объяснять на пальцах, но главное было усвоено: люди не могут делиться на первый и второй сорта и подвергаться гонениям, а так называемые «непростительные заклятия» — подчиняющее, причиняющее боль и убивающее — нельзя применять даже против негодяев, иначе сам оным уподобишься.

В общем, папочка чрезвычайно горд… и одновременно вспоминает свое собственное детство, обделенное подобным художественным разнообразием.

Взгляд назад

Однажды в начале восьмидесятых…

…наш вожатый в пионерском лагере имени Юрия Гагарина предложил поставить на сцене «Мальчиша-Кибальчиша». Отрядов в этом детском заповеднике насчитывалось больше двух десятков, потому что прикреплен он был к гигантскому Челябинскому тракторному заводу, и всю эту тысячную ораву надо было чем-то развлекать. Придумали фестиваль театральных постановок. Наш молодой парень-вожатый, как я уже сказал, выбрал всегда актуальную революционную сказку Аркадия Гайдара.

На роль героя, не выдавшего буржуинам военную тайну и нещадно запытанного последними, выбрали меня. В коллективе я был едва ли не самым маленьким — мои родители опоздали к формированию отрядов, и меня, первоклашку, с парочкой друзей запихнули к ребятам постарше. Забыв о тоске по дому и маминым пирожкам, я всей душой отдался театру. Работали несколько дней как проклятые, пошили роскошные буржуинские костюмы, вызубрили диалоги. На наши репетиции приходили поглазеть ребята из соседних отрядов, настолько эффектно все это выглядело. Но нас ожидал жесточайший облом.

В день генерального прогона руководство лагеря заявило: «Это дело так не пойдет».

Причину запрета я понял даже своими юными октябрятскими мозгами: слишком яркими оказались буржуины, увешанные крестами и имперскими аксельбантами, в пиджаках от советской школьной формы. «Вы напоминаете фашистов», — сказали нам. Наш пионервожатый-постановщик очень расстроился.

Это был первый осознанный в моей жизни факт столкновения с суровой реальностью. Мы принимали ее как данность, как росу на траве по утрам, как снег в январе и отсутствие масла и колбасы в свободной продаже. Мы думали, что это навсегда… и, кстати, мы готовы были терпеть это свое странное существование.

Лишь бы не было войны.

Геополитика

Помните Леню Бараца из фильма «О чем говорят мужчины»:

— А вдруг — немцы?

Все в точности так и было, благо мы с Барацем ровесники, и я понимаю, о чем он говорит.

Действительно, вдруг немцы? Придут, разграбят, папу на войну заберут. Запугала нас государственная пропаганда до мурашек в поджилках, военные фильмы по двум телеканалам крутили ежедневно, а ты, маленький и ушастый, смотрел вечерами в окошко: нет ли там немцев? не летит ли американская атомная бомба? не горит ли пожар от упавшего снаряда?

Прошло больше тридцати лет. У самого теперь растет дочь, которая время от времени обнаруживает те же страхи:

— Пап, как хорошо, что ты не был на войне, как баба Катя!

— Да, я служил в мирной части.

— Ой, как хорошо, что вас не отправили на войну. Ты ведь там мог погибнуть!

— На войнах иногда гибнут люди. Но не все, кто-то возвращается. Вот как баба Катя, например. Всю войну проползла в окопах, спасая раненых, и вернулась. До сих пор тебе куриный супчик готовит.

Дочь улыбается, но спустя мгновение в глазах залегает опасение:

— А вдруг снова война, и тебя заберут? Ты ведь тоже можешь погибнуть.

— Какая еще война? С кем?

— С Америкой!

— Кто сказал тебе эту чушь?

— По телевизору говорят…

Быстренько беру себя в руки и успокаиваю дочь: люди, придумавшие «Трансформеров», «Белоснежку» и «Короля-льва», не станут с тобой воевать.

Вроде успокоилась.

А тем взрослым, которые все это проповедуют с той же остервенелостью, что и тридцать лет назад, хочется сказать… Нет, не буду ничего говорить.

К черту политику, давайте о чем-нибудь приятном.

Булки

Сидим в «Макдональдсе». Дочь уплетает за обе щеки картошку. Я пью колу и читаю книжку. Прекрасное окончание долгого дня.

После пяти минут блаженного чавканья прилетает реплика:

— Пап, оторвись на минутку.

Протягивает мне только что развернутый чизбургер.

— На, пощупай.

Чувствую себя немножко идиотом, но щупаю.

— Мягкая? — спрашивает дочь.

— Ну.

— А теперь пошевели.

Я с трудом догоняю, что от меня требуется. Начинаю «шевелить», сжимая чизбургер пальцами. Булочки с кунжутом, разделенные сыром, скользят друг по другу.

— Спасибо, — говорит дочь, торопясь забрать лакомство, пока я его не разрушил.

— На здоровье. А что это было?

— Ничего особенного. Просто я теперь поняла, почему ты кричишь «шевели булками!», когда я иду медленно.

Ночное

(фрагмент романа «Томка и блудный сын»)

— В вашей девочке слишком рано стала проявляться сексуальность, — авторитетно заявляет тетка-психиатр, глядя на меня в упор. От ее слов у меня шевелятся волосы, причем везде.

— Это плохо?

— Ничего хорошего. Вы говорили, она все время спит с вами.

— Не все время… частенько, так скажем.

— Вот! — торжествует тетка. — А этого быть не должно!

— Почему? Я ведь отец, она должна чувствовать мужское плечо рядом.

— Безусловно. Но в вашем случае мужское плечо не уравновешивается женской лаской. Перекос, понимаете? Она тянется к вам с поцелуями?

Я чую неладное. Сейчас эта авторитетная тетка, занимающая половину кабинета одним только своим задом, станет уверять меня, что я растлеваю собственное дитя.

— В губы пытается целовать? — нажимает она.

— Ну, иногда хочет чмокнуть…

— Вот! Это очень большая ошибка! Вы слышали о комплексе Электры?

Я отрицательно качаю головой.

— Авторство принадлежит Зигмунду Фрейду. Согласно теории, в первые годы жизни девочка одинаково привязана и к отцу, и к матери. Но позже, обнаруживая у себя отсутствие пениса, девочка испытывает неосознанное сексуальное влечение к отцу. Она звала вас замуж?

«Боже», — думаю я. Тетка постепенно загоняет меня в угол и повергает в пучину ужаса.

— Ну, дочка в шутку говорила что-то вроде «папа, ты самый классный мужик!».

— Вот! — в третий раз повторяет специалистка. — Она завидует вашему пенису!

Тут я совсем выпадаю в осадок.

— При чем тут мой… блин, пенис?! Она даже никогда не видела его!

— Но она представляет, как он выглядит!

— И чего?!

Тетка вздыхает. Я, наверно, кажусь ей совсем безнадежным.

— Ничего. Просто вы воспитываете дочь без матери. Вам следует быть очень осторожным.

Из клиники мы с Томкой почти убегаем. Прочь, прочь из этого храма семейного здоровья!

В машине предлагаю дочке:

— Мороженого хочешь?

— Ага. Только сначала ты мне скажешь, что такое пенис.

— Ты подслушивала?

— Да. Только ничего не поняла.

Отвечаю со вздохом:

— Я тоже.

Вираж

Нас подрезают на дороге. Выкручиваю руль влево, едва не вылетая на встречную полосу. Хочу заорать благим матом, но на заднем сиденье спит дочка. С трудом удерживаюсь, выцеживаю ругательства сквозь зубы (впрочем, не буду лукавить, не всегда я такой щепетильный; удивляюсь, что дочка до восьми лет не научилась воспроизводить мои водительские эвфемизмы).

— Пап, что это было? — спрашивает сонным голосом Томка. Мой экстрим ее все-таки разбудил.

— Да тут, — говорю, — один… нехороший водитель… кхм… помешал, в общем. Все нормально, не волнуйся.

— Он тебя подрезал?

— Ну… да, пожалуй, так.

Дочь шмыгает носом и припечатывает:

— Бар-ран!

И закрывает глаза.

Стыдоба

Вечерами в нашем дворе подростки оккупируют турник. Крутят на них такие фортеля, что мне в их годы и не снились (не говоря уж о годах моих нынешних). Подъем с переворотом — как два пальца…

Дочь, едва завидев на турнике очередного молодого гимнаста, тут же бросается к нему, встает рядом, обняв штангу, и любуется.

Любуется нарочито, с восхищением прижимая к щечкам ладошки.

«Ну, коза, — думаю, — не рано ли?!».

А пацанам нравится — у них появилась постоянная поклонница. В один из прекрасных апрельских вечеров дочь, насмотревшись этих подъемов с переворотом, подходит ко мне:

— Пап, ты немедленно должен мускулировать!

Пиво едва не встает у меня в горле.

— Что я должен делать?!

— Мускулировать! Посмотри, какие красавцы! Какие у них мускулы! А ты пиво пьешь! Балин, как стыдно за тебя!

В тот вечер мне самому было за себя стыдно… балин!

Дневник Томки

Нет, на самом деле папочка у меня молодец и все умеет, я знаю. Хотя, наверно, у мамы получалось лучше — ну, там, косичку заплести и все такое… О, вы знаете, какая у меня косичка? Она такая толстая-претолстая и очень длинная, прямо до самой этой… ну, вы понимаете. Мы ни разу не подстригали. Когда я родилась, волосы так и росли. И вот выросли прямо до этой… Папа теперь иногда утром садится на диван, берет меня за волосы и начинает чесать. И все время ворчит: «Может, подстрижемся, уберем лишнее, чтобы я тебя не мучил каждый раз?». Не знаю, мне чего-то не хочется волосы подстригать. Мне моя косичка нравится, да и вам, наверно, тоже. Чего ж я буду ее резать — жалко ведь. Одна тетенька в костюме, которую я у папы на работе встретила, сказала, что это мой капитал. Я не знаю, что такое «капитал», надо будет спросить, если не забуду.

В общем, папа расчесывает, заплетает как-то. Вроде ничего, нормально, в глаза не лезет, но когда я сажусь на обед кушать, она у меня уже вся какая-то разлохмаченная, и Олеся Петровна в садике мне все переплетает сначала. Она тоже очень добрая, ничего папе не говорит, что, типа, чего ж ты так косичку-то заплел, балда сталеросовая. Просто переплетет и молчит, а папа вечером за мной приходит, смотрит — у меня косичка обалденная, и думает, что это он такой классный заплетальщик. Ну и ладно, пусть думает.

Вот еще бы он меня не мыл каждую неделю, было бы вообще здорово. А то с таким волосами все время в душ заталкивает. Выливает шампуня целое море и моет, моет, моет. Может, правда, лучше подстричь волосы? Или как-то ничо, потерпим?

Ладно, вот узнаю, что такое «капитал», и подумаю. Если это что-то классное, то я оставлю волосы, а если ничего интересного, то пусть он сделает из меня мальчика с короткими волосюками и не будет больше драть расческой по утрам. А то прям все настроение портит своей расческой. Хотя папочка, конечно, все равно у меня самый хороший.

Неразделенное

Да, когда-то дочь была маленькой, совсем малышкой, способной лишь издавать «гу-гу» и пачкать пеленки, и тогда я мечтал о тех днях, когда смогу говорить с ней «по-взрослому». Пусть задает больше вопросов, думал я, ведь мне так много нужно ей рассказать о жизни и об окружающем мире.

И вот — дождался. Дочь растет, и я уворачиваюсь от ее вопросов, как от шальных пуль.

Пожалуй, первое осмысленное знакомство с любовной тематикой состоялось в новогодние каникулы 2009 года, когда дочке было четыре. Она увидела в мониторе компьютера видеоклип Глюкозы «Снег идет». Попросила его повторить. Потом еще раз. Потом еще. Она смотрела его несколько дней подряд, не отрываясь.

На экране мультяшная девочка-подросток ищет своего возлюбленного. Она звонит ему по телефону и в дверь квартиры, но в ответ — тишина, а в окнах темно. Девочка гуляет с собакой во дворе, прячется, выглядывает из-за угла и вдруг видит, как в окне появляется свет. Принц дома! Она взбегает по ступенькам лестницы, нажимает кнопку звонка, но — вновь тишина и темнота.

Дочь выходит из транса лишь на пятый день просмотра:

— Пап, а мальчик точно дома? Почему он тогда не открывает и не выходит гулять?

— Не хочет.

— Почему?!

Глаза — удивленные-удивленные. Ей кажется это нелепым и неправильным. Как можно не выйти гулять с девочкой, если она ждет тебя во дворе битый час — на холоде, под снегопадом! Да еще и с температурой!

— Просто он ее не любит, — вздыхаю я.

Мне кажется, что это все объяснит. Но фигушки.

— Почему?!

Я лишь развожу руками:

— Так бывает…

С тех пор дочь, услышав где-нибудь песню «Снег идет», неизменно замечает: «Она его любит, а он ее — нет. Паршивое дело, пап».

Несбыточное

Со временем проблема несчастной любви обретает некие осмысленные контуры.

Дочке шесть. Шагаем домой из магазина, взявшись за руки. Моя голова занята мыслями о предстоящем ужине и мягком диване. И вдруг…

— Пап, а что такое «любовная катастрофа»?

Я останавливаюсь.

— А где ты слышала эту фразу? В каком-нибудь мультике?

Я знаю, что современные мультфильмы — весьма специфический источник информации об окружающем мире, причем не только для детей.

— Нет, — ответила дочь, — это был взрослый фильм. Ты уснул, а я его досмотрела.

«Надеюсь, это был не канал для взрослых».

— И о чем шла речь?

— Ну, там дяденька хотел тетеньку, и она его тоже хотела, но что-то не получилось. Тогда дядя сказал — любовная катастрофа.

Я задумываюсь. Определенно речь шла не о сексе и поиске дешевого мотеля. Как же объяснить… По здравому рассуждению, катастрофа — это то, что случилось у Ромео и Джульетты, Роберта и Франчески, Жени и Нади, вопреки ожиданиям так и не обретших общего счастья. Но как вложить все это в головку шестилетней барышни?

Она пытается ответить сама:

— Это как у Глюкозы, когда мальчик не любил девочку и делал вид, что его нет дома?

— Нет, милая. У Глюкозы была не катастрофа, хотя ей, безусловно, было больно.

— Где больно?

Боже, лучше совсем перестать отвечать, потому что каждый ответ влечет за собой новый вопрос, еще более непростой. Я чувствую, как меня затягивает в трясину. Вот я уже стою в ней по пояс, и если не предпринять никаких мер, дочь меня утопит. Но схватиться за спасительную ветку — «Всё, отстань, я устал и хочу есть!» — нельзя. Разговор слишком серьезен.

Я кладу руку ей на грудь.

— Вот здесь иногда бывает больно и грустно, когда у людей, которые любят друг друга, не получается быть вместе. Что-то мешает… или кто-то.

— Кто?

— Родители, друзья, соседи, знакомые, другие дяди и тети, которых вокруг очень много. А иногда мы сами себе мешаем, потому что боимся.

— Чего боимся?

Я набираю в грудь побольше воздуха. Пора заканчивать эту лекцию, из которой дочь вынесет лишь то, что вписывается в ее нынешний словарный запас.

— Жить боимся, вот чего! Топай давай!

Она убегает вперед, оборачивается и показывает язык:

— А я не боюсь!

Гвозди бы делать из наших детей.

Я больше не твоя, а ты — не мой

А иногда любовь просто проходит, мог бы сказать я дочери; вроде только что было двойное счастье — и вдруг его нет (впрочем, не «вдруг», но порой достаточно быстро и почти незаметно). Но, увы, с этим она успела познакомиться уже к своим шести годам.

Однажды она встречает меня в садике грустная-прегрустная.

— Пап, а Никита мне больше не жених.

Так я узнаю, что у нее вообще был жених. По части таинственности моя маленькая леди уже сейчас может давать мастер-классы. И почему отцы все всегда узнают последними?

— А чего так, милая?

Она пожимает плечиками.

— Он сказал, что ему больше не интересно.

— А вчера еще было интересно?

— Да. Вчера мы с ним шли вместе в медицинский кабинет и на физкультуру, вместе катались на велосипеде, а сегодня он взял за руку Дашу. Это катастрофа?

Я присаживаюсь перед ней. Она не плачет, но грусть выглядит неподдельной.

— Если он убежал от тебя так быстро, то это не катастрофа. Теперь пусть Даша из-за него переживает. А мы с тобой съедим пару гамбургеров, и все будет нормально.

— И картошки!

И туча улетает. Поговорка о том, что внезапный уход жениха или невесты к другому человеку — это, скорее, везение, чем неудача, обретает невероятную силу, если сдобрить ее порцией картофеля-фри и котлеткой в кунжутной булке.

Фейсбук-ликбез

— Пап, сколько там народу меня облаяло сегодня?

— Не облаяло, а лайкнуло.

— А какая разница?

— Большая. Вот я попросил тебя не жрать за клавиатурой, а ты не послушалась, поэтому мне пришлось заставить тебя убирать за собой тарелку и обертку. Это называется «облаять». А вот ты собрала диван утром, закинула в шкаф постельное белье, и я тебя за это завтраком покормил — это я тебя «лайкнул». Понятно?

— Да. А тогда что такое «поделиться»?

— Это когда я тебя в воскресенье к маме отвел.

Арифметика оптимизма

Как-то незаметно для меня дочь научилась играть в шашки. Лишь на прошлой неделе, казалось бы, бездумно водила кругляшками по доске, а сейчас выставляет по две дамки.

Однажды она даже участвовала в шашечном турнире детских садов района, при этом в числе участников была лишь одной девчонкой! Вечером после соревнования, усаживаясь в машину, с довольной физиономией показывает мне грамоту.

— Я выиграла!!! — кричит мне в ухо. — Я выиграла целых три партии!

— Ого, — говорю я. — А сколько проиграла?

— Пять! — Выражение ее личика ничуть не изменилось. Девчонка была счастлива.

Действительно, какая разница, сколько проиграла! Главное — сосчитать победы.

Учитесь, взрослые.

С крестиком — не побьют?

— Пап, я хочу крестик на шею!

Вот так. Ни больше, ни меньше. Иногда ее просьбы или предложения ставят в тупик.

На светофоре оборачиваюсь назад, уточняю:

— Милая, зачем тебе крестик?

— Ну, у Даши он есть…

— И что?

— Даша говорит, что крестик ее защищает.

— От чего?

Дочь вздыхает, пытается выглядеть взрослой, имитируя интонацию диктора Центрального телевидения:

— Ну, как тебе сказать… Даша говорит, что с крестиком ее никто не будет бить. Это же здорово!

Ответить я не успеваю. Как всегда некстати загорается зеленый свет.

Конечно, это здорово, когда тебя никто не бьет, видя на шее крестик. Особенно здорово, когда тебя не бьют при его отсутствии. Но вот что интересно: удержит ли твой крестик тебя самого от желания кого-нибудь бить?

Вообще, кстати, к религии у меня самого отношение сложное.

Верю ли я

Позвонили в дверь. Я обычно не открываю. В подъезде есть домофон, а у меня есть мобильник. Те, кто без предупреждения нажимает кнопку дверного звонка, едва ли меня заинтересуют. Скорее всего, это либо торговцы молодым картофелем, либо кандидаты в депутаты райсовета, которым до зарезу необходимо мое благословение на царствование.

Но этот звонок застал меня крайне расслабленным и потерявшим бдительность. Я выходил из ванной, свежий, бодрый, в прекрасном расположении духа. Отчего бы, думаю, не открыть дверь незнакомым людям. Может, им помощь нужна, может, на электросчетчики хотят взглянуть. Тем более что звонили очень уж настойчиво, будто имели основания подозревать мое присутствие.

Шел к двери и напевал что-то из Паваротти, хотя по-итальянски знаю только «грация» и «спагетти». Открыл. Две молодые, лет по двадцать с копейками, девушки. Улыбаются мне так, словно ждали встречи всю свою сознательную жизнь. А я, грешным делом, когда вижу таких умильных девушек, немного тушуюсь. Возрождается что-то в душе, хочется писать стихи. Почему так странно устроен мужчина, скажите на милость?

В общем, стоят, смотрят, хлопают ресничками. Смотрю и я, ожидая реплики. И дожидаюсь:

— Здравствуйте! Можно задать вам один вопрос? Верите ли вы, что добрая книга может помочь построить крепкую семью?

И показывает обложку с распятием. Я в ту же секунду сдуваюсь, как плохо перевязанный воздушный шарик.

Чудны дела твои, Господи. Девушка, едва получившая право голосовать, с Библией в руках на лестничной клетке пытается раскрыть секрет семейного счастья. Милая, я бы поговорил с тобой лет через двадцать. Или тридцать. Впрочем, не уверен, что и тогда буду готов к разговору.

— Не сегодня, — отвечаю я.

— Но сегодня же воскресенье! День, когда хочется думать о духовности.

— Я бездуховен. Разведенный грешник, падшая личность. Меня уже не спасти.

Девушки с грустью вздыхают.

— Очень жаль. Мы помолимся за вас.

Взгляд назад

Однажды в конце восьмидесятых…

…я решил попить молока.

Как у всех нормальных советских людей, у нас на кухне работала неумолкающая радиоточка — миниатюрный очаг культуры, возле которого я после школы любил устраиваться с книжкой на коленях. Частенько увлекался каким-нибудь радиоспектаклем настолько, что забывал сделать уроки. В общем, добро пожаловать в мой мир.

И вот в этот самый момент, когда я полез в обычный полупустой советский холодильник за молоком, из этой радиоточки понеслось: «Австралийский ансамбль под одиозным названием «Эй-Си-Ди-Си» пропагандирует дорогу в ад! К чему может призывать эта адская музыка?!»…

Признаться, меня, выросшего на слащавом диско середины восьмидесятых, в тот момент интересовало только молоко, но фразу о «дороге в ад» я запомнил на всю жизнь.

Тяжелый рок я открыл для себя чуть позже и остаюсь верен ему до сих пор. Как, впрочем, и слащавому диско.

Любовь эту я передал и потомству.

Дети и рок-н-ролл

В английскую школу, где в те годы обучалась моя Принцесса, однажды приехали телевизионщики. В преддверии прощальных гастролей в нашем городе группы «Scorpions» они снимали промо-ролики: дети разных возрастов должны спеть знаменитую «Wind OF Change».

Одна из девочек прямо во время съемки, играя на деревянной гитаре, вдруг принимает телефонный звонок. Бросает инструмент и отвечает, не покидая пространства кадра:

— Да, пап! Я в школе! Да у меня тут «Скорпионз», я не могу говорить, извини.

Закрывает крышку телефона и продолжает петь.

Дочь шепчет мне на ухо:

— Вот деловая колбаса! У меня тоже «Скорпионз», но я же так себя не веду!

(К слову, снятый с ее участием ролик участвовал в конкурсе, организованном телекомпанией, и — победил! В качестве приза мне вручили билет в фан-зону на концерт «скорпов». В свободной продаже к тому времени вообще никаких билетов не оставалось, и я уже расстался с надеждой попасть на шоу, но тут как нельзя кстати случилась эта наша победа в телеконкурсе. Дочь часто вспоминает этот свой широкий жест в адрес папы).

Дружба народов

(фрагмент романа «Томка и блудный сын»)

— Пап, я тоже хочу сказать!

— Говори.

— Слушай, помнишь, мы с тобой ходили на день рождения к одной тетеньке?

— Помню. — Зимой мы действительно заходили на юбилей к одной из моих бывших коллег, ушедшей на пенсию. Праздник проходил в школьной столовой, собралось много гостей. Дочь весь вечер плясала.

— Помнишь, там еще выступали черные дяденьки? — Она задумалась на мгновение. — Негры!

— Да, они играли на барабанах, а вы танцевали.

— Так вот, я поняла, откуда они взялись.

— Ну? — насторожился я.

— Они раньше сидели в лесу в Африке, а потом приехали к нам в города, чтобы стучать на барабанах и чтобы нам всем было весело.

Я рассмеялся.

— Доченька, черные люди — не обезьяны, они не живут в лесах, не сидят на деревьях и не стучат на барабанах, чтобы нам было весело. Они просто родились и жили в очень жарких странах, где много солнца, и потому стали черными. Это такие же люди, как и все остальные, как и мы с тобой. Ты же видела в кино черных людей?

— Да, пап, видела. Они классные. Особенно полицейские!

Иго

— А татарцы в какой стране живут?

— Не татарцы, между прочим, а татары.

— Не важно, я просто хочу узнать, у них есть какая-то своя страна?

— Их страна — Россия.

— Не поняла. У них нет своей татарской страны? Вот у немцев есть, у французов есть, а у татарцев нету?

— Хм… у «татарцев» есть своя республика в нашей стране — Татарстан, и столица республики есть — Казань. Но живут они у нас везде. Вот, например, в нашей области куда ни ткни пальцем — везде татарские названия: Увильды наши любимые, Кисегач, Кыштым, Кременкуль, Миасс…

— То есть они тут раньше жили?

— И сейчас живут. Вот я наполовину татарин, а ты на четверть. Нас тут много.

Она подумала немного и выдала:

— Значит, мы, татарцы, скоро завоюем весь мир.

Телефон, собака, шуба

— Пап-чка!

— Да?

— Мне новый телефон нужен. Сенсорный. Старый сломался.

— Знаю.

— Я на все готова ради телефона!

— На что именно?

Смотрит снизу вверх глазами преданного песика. Виляющего хвостика не хватает.

— Я обещаю тебя слушаться во всем! Целых три дня!

— Даже так?

— Да, вот попроси чего-нибудь.

— Хм… ляжешь сегодня спать пораньше, иначе я из-за тебя опять на работу опоздаю.

— Договорились! Как придем домой — сразу лягу!

— Так… — Вхожу в азарт. — Помоешь за собой посуду. Я тебе не официант.

— Хорошо! И свою тарелку вымою, и твою!

— И обе кружки.

— Да! А еще я тебе массаж могу сделать. Честно-честно! А еще носки постирать! А еще…

Далее идет список жертв, которые семилетняя козявка готова принести ради нового сенсорного телефона. А я слушаю и выпадаю в осадок.

То ли еще будет. Начинает с телефона. Продолжит собакой на день рождения. А в конечном итоге все выруливает на машину, квартиру и бог знает что еще.

«Я все для тебя сделаю!»

А мы верим.

Папа гадский, но честный

— Пап, а у тебя были в школе строгие учительницы?

— Полно. Например, по математике. Очень строгая была. Поэтому я терпеть не мог математику.

— Да ладно!

— Ага. Все время тройки получал.

— А двойки у тебя были?

— Конечно.

— А по коридору ты носился как угорелый?

— Каждый день. Иногда меня ловили и наказывали.

— А пятерок у тебя много было?

— Тоже случались.

— А чего было больше — пятерок или двоек?

— Как тебе сказать… примерно поровну. Больше всего я получал троек и четверок.

Дочь задумывается, почесывая подбородок.

— М-да, пап, какой-то ты неидеальный у меня получаешься.

— Какой есть.

— А ведь должен подавать мне пример!

— Вот и подаю.

— Какой?

— Вырастешь, станешь мамой, начнет тебе дочь такие же вопросы задавать — тогда поймешь.

С неба звездочка упала

За пару дней до не состоявшегося в Челябинске Армагеддона ехали с дочкой домой. Шел такой разговор:

— Пап, а я никогда не видела, как падают счастливые звезды.

— И я не шибко.

— А так хочется загадать желание.

— И мне.

— А когда они падают? Как их увидеть?

— Знаешь, это такие камни, они иногда пролетают над землей, но светятся, потому что сильно разогреваются в нашем воздухе. Вот поэтому и выглядят как звездочки. Редко, но летают. Правда, если облака на небе, то ты их не увидишь.

— Эх, жаль!

Больше мы об этом не говорили.

А в пятницу 15 февраля 2013 года над нашими головами рванул метеорит. Дочка в этот момент досматривала сладкие утренние сны. Подпрыгнула вместе с домом, а я потом долго не мог до нее дозвониться.

Вот тебе и «счастливая звездочка».

Загадать желание не успели. Да и чего тут гадать, живы остались — уже хорошо.

С глаз долой…

А однажды дочь укатила в Москву со своей мамой. Провожая ее на вокзале, папа послал воздушный поцелуй через стекло вагона. Дочь сказала в трубку: «Я тебя люблю, пап, и буду скучать».

По дороге домой папа пустил скупую мужскую слезу.

В первый день разлуки дочь звонила и комментировала каждый свой шаг. На второй стала уставать. На третий практически забыла о папе.

Москва — город соблазнов.

Или просто дети так устроены?

Бэтмен и мороженое

Иногда хочется, чтобы все работало без меня. Конечно, я отчетливо осознаю свою ценность, значимость и незаменимость, но даже Бэтмен имеет право на законные выходные.

Звонит дочь из Москвы, с Манежной площади:

— Пап, ты знаешь, я смотрю вокруг… здесь столько людей… и все несут мороженое, и они так меня завлекнули, что я не могу остановиться и тоже все время хочу мороженое.

— Чем же я могу тебе помочь?

— Скажи маме, чтобы купила.

— Скажи сама.

— Она говорит, что с меня хватит молочного коктейля.

Вздыхаю.

— Хорошо, давай сюда свою маму.

В следующие пять минут я выслушиваю длинный монолог о том, какой сейчас собачий холод стоит в столице нашей Родины, о соплях, размазанных по щекам дочери, о дороговизне тамошнего мороженого, о зверином оскале капитализма, о миллионе других вещей, к которым не имею ни малейшего отношения, и постепенно начинаю чувствовать острую вину за то, что валяюсь сейчас на кровати в родной спальне и в ус не дую.

— Хорошо, — говорю, — не покупай мороженое, купи горячего чая и утри ей сопли.

Я думал, что смогу угодить обеим. Но не тут-то было.

— Пап! — снова вопит в трубку разгневанная юная леди, — зачем ты так поступаешь! Ты обещал помочь мне!

— Разбирайтесь сами, — говорю я и отключаюсь.

Бэтмен всегда крайний.

Извинения не приняты

— Чего такая хмурая?

— Что-то не знаю даже, пап… С подружками поссорилась.

— Из-за чего?

— Я прыгнула Лизе на шею, а ей не понравилось. Она надулась на меня и не хочет разговаривать. И Алина тоже сказала, что я дурная. Так что сейчас приедем домой, и я вычеркну их из списка друзей.

— Прямо вот так и вычеркнешь?

— Да, прямо так — возьму фломастер и начеркаюсь на их лицах.

— Может, для начала попробовать извиниться?

— Я пробовала.

— И чего?

— Да ничего. Говорит, что не возьмет мое извинение никуда. Так что вычеркну. У тебя есть дома фломастеры?

— Нет, только карандаши.

— Хм… (размышляет). Карандаши — это плохо. Их можно ластиком стереть. Кстати, ластик у тебя есть?

— Нету.

— Вот и отлично! Зачеркаю их имена карандашом!

— А что будешь делать завтра, когда вы помиритесь?

— Не помиримся.

— Почему ты так решила?

— Ну, пап, какой ты смешной! Это ведь жизнь!

Любовь за деньги

С некоторых пор дочь осознает преимущество товаро-денежных отношений. Вечер хорошего поведения — пятьдесят рублей в копилку. Отказ от сладкого — еще полтинник. Добровольное воздержание от телевизора с наркоманскими детскими каналами — целая сотня. За две недели в шкатулке собирается приличная сумма, которую смело можно потратить на дорогую игрушку. На говорящего ковбоя Вуди, например.

Однако детская алчность, как известно, не знает границ. Если ее вовремя не обуздать, она приобретает извращенные формы.

— Пап, я тебя люблю, — заявляет однажды дочь с заднего сиденья моего автомобиля.

— И я тебя люблю, — отвечает ничего не подозревающий отец.

— Давай я тебя поцелую.

Я ничего не имею против внеочередного поцелуя и на ближайшем светофоре охотно подставляю щеку. Чмокнув меня, дочурка протягивает ладонь.

— Пятьдесят рублей.

Я в шоке.

— Ты целуешь меня за деньги?! Да как ты можешь! Ты же меня любишь?

— Люблю, — со вздохом соглашается ребенок. — Если бы не любила, попросила бы сто.

Лямур

И раз уж снова разговоры зашли о любви, то имеет смысл привести и такой диалог.

— Пап-чка! А я Лёву люблю сильно-пресильно. Правда, не знаю за что.

— Отлично. Только любят не за что-то, а просто так. Кстати, он как к тебе относится?

— Он тоже меня любит.

— Это хорошо, когда любовь взаимная.

— Да, я тоже так думаю. А вот скажи, любовь важнее работы? Ну, например, вдруг я захочу работать кассиром в магазине.

— Конечно, важнее. Не имеет значения, кассир ты или балерина.

— А любовь важнее денег?

— Безусловно.

— А что важнее любви?

Тут я задумываюсь, хотя и знаю ответ на вопрос.

— Знаешь, важнее любви в жизни нет ничего.

— Да?! — удивляется дочь. — Это вот если я люблю мальчика, то это самое главное?!

— Не только. Видишь ли, любовь — чувство очень богатое. Любовь к родителям, к братьям и сестрам, любовь к друзьям, к своему дому, городу… к своим двум кошкам и десяти хомячкам…

— И к мальчику!

— Конечно, и к мальчику тоже. Так вот, ничего важнее этого в жизни нет.

Довольная, она откидывается на спинку кресла. После минуты молчания громко чихает. Шмыгая носом, задумчиво резюмирует:

— Не, пап, есть кое-что поважнее. Здоровье!

Обманывают ли глаза?

Как вы уже поняли, вопросы из детей высыпаются как конфеты из перевернутого мешка Деда Мороза (а у кого иначе?). Некоторые из этих конфет так и остаются валяться на полу — карамельки, которые лень подобрать. Над некоторыми приходится поколдовать. Но ко многим уже заготовлены варианты ответа.

— Пап, почему все говорят, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот?

Я с умным видом смотрю в небо и изрекаю:

— Что ж, милый друг, если верить нашим глазам, то на самом деле так и есть — Солнце вращается вокруг Земли. Но все дело в том, что верить глазам можно не всегда.

Дочь таращится на меня.

— Разве глаза обманывают?

— К сожалению, очень часто. Когда вырастешь, влюбишься в красивого молодого человека и захочешь выйти за него замуж, никогда не доверяй только глазам. Зови на помощь уши.

Читать или не читать?

Однажды вечером, бреясь в ванной, я безуспешно пытался отправить доченьку спать. В ответ неизменно слышал:

— Пап, я читаю!

Так повторялось несколько раз. В конце концов, я поинтересовался:

— Что ты читаешь?

— Тут какие-то тетеньки… без трусиков.

— Так, мадемуазель! Это мое, положи на место!

— Твое? А баба говорила, что такие журналы никому нельзя читать — ни детям, ни взрослым. Это правда?

Я задумался. Ответ ни в коем случае не должен выглядеть дежурной родительской отмашкой вроде «отстань со своими глупостями», потому что ответ напрямую касался очень важной темы.

Я ответил:

— Если бы такие журналы не читали ни баба, ни твои мама с папой, ты бы, возможно, сейчас не валялась на нашей кровати в спальне, болтая ногами, и не задавала глупых вопросов!

Голуби и животик

Как и всякий родитель, я с трепетом ожидаю вопросов «про это». Ориентируясь на воспоминания собственного детства, я прихожу к выводу, что разговор меня ждет довольно любопытный.

Но разговора как такового не получается. Дочь никогда не погружается в тему с головой. Она периодически выдергивает из меня ответы, как лепестки из ромашки, носит их некоторое время в своем потайном «сейфе» в голове и уж затем выстраивает более-менее объективную картину бытия.

Однажды она подловила меня во дворе, пока кормила с ладони голубей (на то, чтобы голуби привыкли к ее ручкам, понадобилось двадцать минут).

— Пап, а я появилась как голубь?

— В каком смысле?

— Ну, голуби же высиживают яйца? Значит, мама меня тоже высиживала где-то в теплом месте. Я искала у нас дома и не нашла такого места, где меня можно было бы высидеть. Везде такая холодрыга (привет коммунальным службам! — Р. Г.).

Вдоволь отсмеявшись, я ответил, что наша деятельная мама не смогла бы спокойно высидеть девять месяцев даже в самом комфортном и теплом уголке, тем более с таким беспокойным «яичком».

— Значит…

— Значит, ты появилась на свет каким-то другим способом. Логично?

— Логично. Ребята в садике говорят, что я сидела у мамы в животе.

«Ох, уж эти ребята в садике!» — подумал я.

— Да, именно там ты и сидела.

Голуби, наконец, наелись до отвала и стали потихоньку расходиться, как участники собрания, закончившегося принятием бесполезной резолюции. Я счел разговор оконченным.

Ага, сейчас!

— Пап, а кто меня туда засунул?

Меня поймали с поличным.

Кто это сделал?

У меня была небольшая передышка, чтобы подобрать варианты ответа. Хотя я точно знал, что ни пестики, ни тычинки, безбожно эксплуатируемые когда-то нашими родителями, в эпоху айпадов и Фейсбука уже не пройдут. Даже пресловутые аисты со своими свертками в длинных клювах вызывают в лучшем случае усмешку (обязательно посмотрите короткометражный мультик студии «Пиксар» на эту тему).

Но сколько бы я ни готовился к ответу, детский вопрос всегда застает врасплох.

Стоим в очереди к кассе супермаркета. Дочь смотрит на вскрытый киндер-сюрприз, внутри которого лежит капсула с подарком.

— Пап, кто же меня положил маме в живот?

Мне приходится сдаться. Стараюсь говорить как можно тише.

— Я положил.

Зажмуриваюсь, ожидая следующего вопроса.

— А как ты это сделал?!

Вот засада! Дочь смотрит на меня пристально, и я понимаю, что она может смотреть на меня так целую вечность.

Мы оплачиваем покупки, я отвожу дочь в сторонку, присаживаюсь перед ней на корточки, беру за руки и с мудрой улыбкой апостола Павла говорю:

— Ты же знаешь, мы с мамой любим друг друга…

Она кивает.

— Иногда мы обнимаемся и целуемся…

— Да, я видела, — встревает дочь, — это прикольно!

Я пропускаю мимо ушей ее ремарку, хотя и отмечаю мысленно, что нам с женой следует внимательнее относиться к визуальной стороне ласк.

— Так вот, милая моя, однажды ночью мы целовались и обнимались так нежно, крепко и ласково, что мое семечко встретилось с яичком твоей мамы, которое у нее в животике, и через какое-то время ты начала расти. Ты росла, росла и, наконец, выросла до таких размеров, что решила выбраться на свет.

Я надеюсь, что на этом ее интерес иссякнет. Так и выходит. Дочь думает о чем-то, что-то вычисляет в уме и вскоре убегает со своим растаявшим киндер-сюрпризом.

Большое и маленькое

Мы провожали моего брата с женой на отдых в Египет. Я обещал дочке показать настоящие самолеты. Чартерный лайнер за нашими курортниками, как назло, долго не прилетал, поэтому свободного времени у нас образовалось неприлично много.

Сидим на подоконнике российского терминала аэропорта, смотрим на пустынное вечернее летное поле.

— Пап, а как я появилась на свет?

«Что, опять?!» — думаю я, а вслух отвечаю:

— Я же рассказывал.

— Это я помню. Но как я, такая большая, вылезла из маленькой маминой дырочки?

Дочь не смотрит на меня с ожиданием, она задумчиво изучает летное поле за стеклом. Иногда я не могу понять, ей действительно интересно или я с чистой совестью могу проигнорировать вопрос?

В эту самую минуту на поле выруливает наш «Боинг».

— Когда нужно, — говорю я, краснея от двусмысленности фразы, — маленькое становится большим. Вот как этот самолет, видишь?

Она с восторгом смотрит на крылатую машину.

— Пап, он, оказывается, такой маленький! А когда летит в небе, кажется большущей птицей!

— Точно, — говорю я с улыбкой. — Ты тоже только кажешься малышкой. На самом деле ты огромная…

Газпром

— Пап-чка!

— Ау?

— Я знаю два вида газов. Первый — пуки. Второй — рыги.

— Гениально, дочь!

— Ну дык! Для чего мне мозг!

— Ну, видимо, для того, чтобы газы распознавать.

— И для этого тоже. А вообще, есть люди, у которых нет мозга?

— Есть.

(Задумчиво):

— Обалдеть!

Милостыня

— Пап, дай пять рублей!

— О как! Зачем?

— Я положу в копилку бабушке, которая у дверей сидит.

— Бабушка трезвая?

— Ты знаешь, я не уверена. Синяя какая-то.

— Тогда, боюсь, пять рублей не оросит.

А тараканы?

Вопрос запредельной для ее возраста серьезности. И уж точно не для вечера субботы, когда на экране телевизора — «Рататуй»:

— Пап, я думаю, не все люди хотят жить. Так ведь?

Отрываю глаза от планшета и пытаюсь пригладить вставшие дыбом волосы. Не нравится мне ее голос.

— Что за мысли?! С чего ты взяла?

— Просто я так думаю, что многим не хочется.

Привожу свои мысли в порядок и пытаюсь объяснять:

— Ну, есть такие, конечно, но это очень редкие и тяжелые случаи.

— Почему тяжелые?

— Потому что люди, которые не хотят жить, думают, что живут очень плохо и ничего не могут с этим поделать. Таким людям надо помогать.

— Как?

— Нужно убедить их, что жизнь — чертовски классная штука, даже если тебе плохо и что-то идет не так. Жизнь — самая большая ценность в этом мире, и ее отнимать нельзя. Ни свою, ни, тем более, чужую.

Сидит, молчит, думает. На экране крыс по имени Реми бегает по кухне французского ресторана, пытаясь увернуться от поваров.

— А тараканы? — спрашивает дочь.

— Что — тараканы?

— Вот он ползет по стене, а ты его — тапком! Он ведь живой.

Вздыхаю и возвращаюсь к планшетнику.

Мне нечего ответить.

Страшно, аж жуть!

Не так давно моя драгоценная спросила:

— Взрослые тоже чего-то боятся?

— Ой, много чего.

— А я долго буду бояться?

— Нет, вырастешь — и забудешь все свои страхи.

Ага, думаю, сам-то понял что сказал?

Когда я учился в шестом классе, у нас умерла учительница географии. Строгая была тетушка, хмурая, с грозным голосом. Ее и живую-то, прости Господи, боялись как не знаю что, а тут администрация школы решила устроить прощание. Привезли ее в солнечный майский день в школьный двор, установили гроб на двух табуретках. Всем выдали по гвоздике. Вся школа, включая мелюзгу, ручейком прошла перед гробом. Простились…

А ночью я не мог уснуть. Спрятал все открытые конечности под одеялом. Отвернулся к стене. Но не мог отделаться от мысли, что вот сейчас из темноты выйдет она, учительница, схватит за щиколотку и проскрипит: «Ты не сдал контрольную работу! И вообще ты ни черта не знаешь. Вот сейчас я тебе!…».

Этот ужас продолжался целую неделю. А мне было уже, на минуточку, 13 лет.

Вот и гадай после этого, когда детские страхи закончатся.

Похоже, они никогда не проходят. Просто видоизменяются.

Собственная версия

Впрочем, ничто не мешает таким боязливым деткам придумывать страшилки и рассказывать их кому ни попадя.

— Пап! Если бы я придумывала истории про мертвецов, я бы придумала вот что! Ты отводишь меня утром в садик, целуешь в щечку и идешь на работу. Я не знаю, где ты там работаешь, но когда ты приходишь за мной вечером, ты уже мертвец, ходячий зомби. Сначала ты кусаешь Артура, потому что он меня все время задирает. Потом ты обязательно кусаешь дуру Катьку, потому что она все время смеется надо мной. Кхм, и еще ты укусишь воспитательницу… а потом ты меня целуешь, и мы с тобой быстро-быстро убегаем, потому что они теперь все стали зомби и захотят нас с тобой загрызть.

— Погоди, — говорю, — а почему я их всех перекусал, а тебя не тронул?

— Потому что я тебя вылечила силой своей любви! Как тебе история?

— Отсылаем в Голливуд!

Взгляд назад

Однажды в конце восьмидесятых…

…я, как все порядочные советские старшеклассники, обязанные приближать светлое коммунистическое будущее, по вторникам вместо занятий в школе работал в учебно-производственном центре. Помимо приближения будущего, мы должны были еще получить некие рабочие навыки. Дело святое, что ж.

Наш цех собирал приборы под названием Измерители Температуры Жала Паяльника. За полгода практики мы ввосьмером насобирали их в промышленных количествах. Нам сказали, что это важно для экономики, вот мы и собирали. Но дело не в этом.

За наши труды нам заплатили по 12 рублей. Для шестнадцатилетнего пацана, не увлекающегося ни выпивкой, ни сигаретами, ни девчонками, очень даже неплохая сумма. И я почти всю потратил ее на пластинки. Купил целых три штуки — «Led Zeppelin», «Creedence» и что-то еще.

Мама обиделась. Сказала, что я мог бы колбасы домой принести. Или масла брусок. Сахара пару килограммов опять же.

Конечно, мог. Но кто думает об этих меркантильных вещах в шестнадцать лет?

До сих пор стыдно.

Ну да ладно, вернемся к нашей героине. Однажды меня обвинили в том, что я все это придумываю. И вот наш ответ:

Томка — не настоящая

Мальчишки сказали, что меня нет. Дураки какие!

Как это меня нет?! А вот это на фотографии — не я, что ли?!

Нет, говорят, ты не настоящая, это все папа вместо тебя пишет, а ты только рожицы глупые в камеру корчишь! Ты вообще писать не умеешь, у тебя буквы кривые и буква «о» в слове «машина».

Ну, я просто взяла и стукнула одного. Он сразу заплакал и к маме побежал. А мама его подошла к моему папе и сказала: «Вы следите за своей дочкой, она у вас дерется». А я чо… я же девочка. Меня стукать нельзя, а я сама — могу.

Так что я настоящая. Не верите — подходите! Я вас стукну!

Следите за обувью

Рано или поздно наступает момент, когда ребенок понимает: Деда Мороза не существует. Точнее, его не то чтобы совсем нет, но совершенно точно странное существо в красном балахоне и с длинной бородой, которое скачет вокруг елки и басит в микрофон, Дедушкой Морозом не является.

ВНИМАНИЕ! Этот тот самый момент, когда от родителей требуется максимальная концентрация.

И в шесть, и в семь моя дочь все еще верила в Деда Мороза. Я как мог берег эту веру. Впрочем, и мне случалось совершать промахи.

Однажды преподавательница частной школы, у которой доченька училась читать, предложила мне сыграть роль новогоднего волшебника, чтобы поздравить ребятишек и вручить им подарки. В тот момент в школе никого из взрослых мужчин не оказалось, и мне пришлось согласиться.

И вот я, пять минут назад сидевший у стены как обычный папа, вхожу в кабинет уже как Дед Мороз. Пытаюсь гудеть басом, шевелить бородой, говорю какие-то милые глупости. Три пары глаз смотрят на меня с немым вопросом: «Ты кто?!», в том числе — глазки моей собственной дочери. Мальчишка по имени Арсений шепчет ей что-то на ухо. Очевидно, проказник меня вычислил, но дочь сомневается. Кое-как я дотягиваю эту пантомиму до счастливого финала и уношу ноги. Через пару минут возвращаюсь в класс как добропорядочный отец.

— Пап! — кричит дочка. — Тут к нам Дед Мороз приходил, подарил мне мультик «В поисках Немо»! А Арсений говорит, что это был ты! Это же неправда!

— Точно, — отвечаю, — истинная неправда.

Прошло два года. Впереди очередной Новый год. Мы обсуждаем, как будем праздновать.

— Пап, — между делом замечает дочь, — признайся, это ведь ты тогда подарил мне мультик?

— С чего ты взяла?

Ее ответ поражает меня в самое сердце. Мы можем сколь угодно изощряться с костюмами, изменять голос и делать страшные глаза, изображая Волан-Де-Морта, но у детей своя логика.

— Ты не переодел ботинки. Но я все понимаю: просто Дед Мороз был занят и попросил тебя его подменить.

Тяжелая работа

В начале декабря дочь садится писать письмо с заказом на подарок.

— Куда писать?

— Пиши пока Дедушке Морозу, а там разберемся.

Девочка старательно выводит строчку большими буквами. Написав приветствие, замирает.

— А что можно попросить? Все, что я хочу?

Сердце любого заботливого родителя в этот момент раскалывается надвое. Когда смотришь в эти большие и «Честные Глаза Кота В Сапогах», хочешь подарить ребенку все, что он увидел на прилавках гипермаркета игрушек. Но, обратившись к содержимому бумажника, прикинув будущие расходы на закупку продуктов, подарки многочисленным родственникам, на банкеты и развлечения с коллегами и друзьями, начинаешь медленно оседать.

— Дед Мороз, конечно, серьезный волшебник, — начинаю забалтывать тему, — но у него очень много ребятишек. Представь, если каждый будет просить все, что ему захочется.

Дочь начинает покусывать кончик карандаша. Несмотря на юный возраст и свойственный ему эгоизм, она не лишена сострадания.

— Да, тяжелая у него работа.

— Ты даже не представляешь насколько.

В конце концов, дочь ограничивается просьбами подарить ей хомячка, компьютер и шоколадное яйцо. Я беру на себя смелость от имени Деда Мороза скорректировать список: отыскать хомячка в холодном зимнем лесу будет довольно непросто. Дочь соглашается, хоть и не без сожаления.

Письмо Деду Морозу — своеобразный индикатор детского счастья. Если ребенок просит в письме лишь игрушки для себя, то он в полном порядке. Если же звучат необычные просьбы, касающиеся бытия или взаимоотношений папы и мамы, то можно потихоньку начинать бить в набат.

Счастливые дети обычно ведут себя как умеренные эгоисты.

Дедушка Клаус

— А кто лучше — Санта-Клаус или Дед Мороз?

И взгляд серьезен и пытлив. Очевидно, кто-то посеял в ее голове сомнения.

В большом количестве книжек, мультфильмов и телепрограмм, которые читают и смотрят дочь и ее сверстники, фигурирует Санта-Клаус. Живет он на Северном полюсе, летает на оленьей упряжке, влезает в дом через трубу и похож, скорее, на гнома. В наших же широтах прижился другой образ: высокий и мощный старик с посохом, в длинном балахоне, живет в городе под странным названием, созвучным со словом «утюг», а на праздник является с вечно юной спутницей, которую выдает за внучку.

Значит ли это, что в мире существует не один новогодний волшебник, а, как минимум, двое? А если их двое, то один из них наверняка самозванец и мошенник? Как определить — кто именно?

— Они одинаковы, — отвечаю я дочери. — Точнее, это один и тот же волшебник. Просто он любит подурачиться.

Дочь улыбается. Я улыбаюсь тоже. Мне кажется, что я нашел хорошее объяснение. Идеологические войны славянофилов и западников современных детей не волнуют. Они живут и развиваются в эпоху постмодернизма, изучают иностранные языки и висят в интернете. И если они верят в Чудо, то одинаково хороши будут любые его ипостаси.

Универсальный вариант

— Я тебе вот чего скажу сейчас, папуля. Брось ты свой компьютер, послушай!

— Слушаю.

— Смотри, что я подумала: есть три варианта, почему девушки не идут замуж.

— О как! Интересно.

— Да. Первый вариант — это когда она еще маленькая, ей нельзя, или она хочет еще погулять с подружками.

— Логично.

— Второй вариант: ей не нравится мальчик, который замуж позвал. Ну, просто другой нравится, например, или просто этот некрасивый.

— Справедливо. Мальчик должен нравиться.

— И третий вариант…

Пауза. Смотрит в потолок.

— Третий вариант: этот мальчик — просто козел!

Взгляд назад

Однажды в конце восьмидесятых…

…наша преподавательница русского и литературы села в начале урока за свой стол, раскрыла учебник… и задумалась.

А потом сказала:

— Так, ребята, убирайте это все, будем читать одну чумовую вещь!

И целую неделю на своих уроках Светлана Михайловна Плетнева, молодая, красивая, строгая, но задорная, читала нам «Федота-Стрельца» Леонида Филатова.

Хохотали на весь коридор.

А еще через месяц она принесла на урок магнитофон и кассеты: «Аквариум», «ДДТ», «Алиса». И читала стихи БГ и Шевчука.

Это было юношеское потрясение. Ничего подобного мы, пятнадцатилетние оболтусы, раньше не слышали.

Учитель — не профессия.

Вопросы на засыпку

— Пап-чка, что такое «фак»?

Мои брови ползут вверх.

— Где ты это слышала?

— У тебя на жестком диске есть фильмы, где переводят не прямо в губы, там еще слышно, как по-американски говорят.

— А, закадровый перевод. Значит, ты слышала и русский вариант этого слова.

— Да, слышала.

Замираю в ожидании продолжения.

— Там вот такие: «черт возьми», «балин», «будь ты проклят» …кстати, надо будет узнать, что такое «проклят»… Еще там было «сам дурак» и что-то про маму. Это всё и есть «фак»?

— Примерно так.

Она задумывается и резюмирует:

— Все-таки правильно я пошла учить английский. Одним словом можно столько всего сказать.

— А что такое «жизнь дала пендаля»? Я по телевизору слышала.

— Это значит, что жизнь тебе отвесила оплеуху.

— Она и так может?

— Она всяко может. Это вот когда в жизни случается что-то паршивое и грустное — считай, что это пендаль самый и есть.

— Угу. И тогда ты садишься на балконе и пьешь свой квас для взрослых?

— Вроде того.

— А мне жизнь может дать пендаля? Я бы тоже квасу попила.

Едем как-то в машине из парка, где кормили белок.

— Слушай, а почему ты не хочешь стать бизнесменом?

— Не волнуйся, у тебя есть я. И я тебе с удовольствием сейчас отвешу сам, если не уйдешь спать.

— Все, я заткнулась!

Дочь листает учебник по окружающему миру. На одной из страниц зависает, задает вопрос:

— Машина — это живое существо или предмет?

И тут я сам зависаю

Любой автомобилист скажет, что его машина — живая. Ты с ней разговариваешь, когда опускаешь утром зад в водительское кресло, и она тебя понимает. Гладишь руль, и она ласково пофыркивает в ответ. А некоторые автомобили, говорят, даже реагируют на физическое состояние хозяина: плохо себя чувствуешь — ласточка начинает барахлить.

И вот как ответить ребенку?

— Скорее, предмет, — говорю я, — но какой-то одушевленный.

«Садись, два».

— Пап, а вырвать из контекста — это больно?

— Смотря кому. Бывает, что нестерпимо.

— А что такое вообще «вырвать из контекста»?

— Представь, что ты нарисовала стадо баранов, которые щиплют травку. Очень такая красивая картинка, и барашки такие милые, стоят такой организованной толпой и кушают.

— Прелесть какая.

— Ага. А теперь представь, что ты берешь ножницы и вырезаешь одного барашка. Криво так вырезаешь, сикись-накись, как ты любишь. Смотришь на этого одинокого барашка и думаешь: «Вот же урод». Это и называется «вырвать из контекста».

— А, поняла. То есть вырванный из контекста — значит, отдельный, изолированный, обособленный и, как следствие, лишенный изначального смысла?

— Что?! Где ты этого нахваталась?!

— Вот тут в словаре написано.

Едем как-то в машине из парка, где кормили белок.

— Слушай, а почему ты не хочешь стать бизнесменом?

— А зачем мне быть бизнесменом?

— Они много денег зарабатывают. Очень много.

— Все относительно, доча. У кого-то маленький магазинчик, например, или автомастерская с оборотом в сто тысяч рублей в месяц, а у другого — тысяча магазинов или нефтяная вышка, которые приносят миллионы долларов. Один пашет с утра до вечера, а второй на Мальдивах весь год торчит.

— Вот видишь, как здорово. Давай станем бизнесменами, откроем магазинчик, я тебе там помогать буду.

— Знаешь, милая, я всегда считал, что каждый должен делать то, что ему нравится, и то, что у него лучше всего получается. Вот я занимаюсь сейчас тем, что у меня получается.

— Машину ведешь?

Рожа

— Распечатай мне свою фотографию, я твое лицо к своему парашютисту бумажному приклею!

Распечатал. Юбилейная коллективная фотография с дня рождения бабушки-фронтовички осталась с дыркой в том месте, где было мое лицо.

— Ну вот, — говорю, — мою рожу потрепало…

— Не переживай, пап, ты себе новую рожу распечатаешь!

— Думаешь?

— Уверена!

Эх, молодо-зелено! Кабы можно было так в любой момент распечатать себе новую рожу и приклеить куда надо.

Как-то оно с возрастом все более проблематично.

Апатия

(фрагмент романа «Томка и рассвет мертвецов»)

— Ты ленишься, пап.

— Знаю.

— Можно, я прилягу рядом?

— Зачем?

— Будем лениться вместе.

— Не надо. Лучше займись полезным делом.

— Ага, значит я — «займись делом», а ты будешь лениться?

— Угу.

— А почему так?

— Потому что я большой и взрослый.

— А я тоже большая.

— Нет, ты еще сопля.

— Сопля тоже имеет право голоса!

— Нет, сопля не имеет права голоса.

— А что может сопля?

— Сидеть тихо и не мешать папе лениться.

— Нет, я все-таки лягу рядом!

Легла рядом. Смотрит в потолок. Проходит пять минут.

— Пап, а чего мы лежим?

— Мы ленимся.

— А долго мы будем лениться?

— Не знаю. У папы апатия. Нет никакого интересного дела.

— А у меня?

— У тебя не бывает апатии. А вот дела есть.

— Какие?

— Сейчас придумаю.

— Нет, не надо. Давай я лучше буду с тобой тут лежать.

— Ну, лежи.

Проходит еще пять минут.

— Хм, пап… какая скучная у тебя эта апатия. Пойду лучше кино смотреть.

— Какое?

— «Рассвет мертвецов».

— Может, «Смешариков»?

— Сам смотри «Смешариков», раз у тебя апатия. А у меня апатии нет.

Тузик

(фрагмент романа «Томка и блудный сын»)

— Пап, а что такое «порвать как тузик грелку»?

— Это значит… ну, как тебе сказать…

— Как-нибудь скажи.

— Ну, это когда Тузик…

— Кто?

— Ну, Тузик… это собачка такая.

— Чья?

— Ничья. Просто собачка по имени Тузик…

— Дурацкое какое имя для собаки. Смешное.

— Тебе рассказывать дальше?

— Да, давай.

— Так вот… собачка Тузик рвет грелку…

— Пап, а что такое…

— «Грелка» — это такая резиновая хреновина, в которую наливают горячую воду!

— Хреновина? Съедобная, как у бабушки в банке с крышкой?

— Да, у бабы Сони есть хреновина, но я говорю про другую хреновину, несъедобную.

— А разве бывает несъедобная хреновина?

— Еще как бывает! Сколько угодно. Даже гораздо больше, чем съедобной! Тебе рассказывать, что там с грелкой?

— Да, конечно.

— Хм… блин, на чем я остановился?

— На хреновине.

— Нет! На грелке! Грелка — это такая резиновая… штука, в которую наливают горячую воду, затыкают пробкой и кладут в кровать.

— Эээ… круто. А зачем?

— Чтобы тепло было. Понятно?

— Да, папочка. Я только не поняла, зачем Тузик рвет грелку?

— Он с ней играет. Вот как ты играешь с куклой, так Тузик играет с грелкой. И рвет ее.

— Плохой Тузик. Зачем он рвет грелку? Я же не рву куклам волосы.

— Так, солнце мое, я понял: ты надо мной издеваешься?

— Хых… да!

— Ну, вот сейчас и узнаешь, как Тузик рвет грелку.

— Все равно ты меня любишь…

— Это сути дела не меняет.

— Чего?…

Пропаганда

И еще немного о любви.

Как вы знаете, у нас на федеральном уровне принят закон о пропаганде (если верить официальной версии, о защите детей от вредной информации) нетрадиционных форм любви. Типа за распространение этой буржуазной западной заразы — расстрел и стерилизация.

А тут мы сидим как-то с дочкой в машине… черт возьми, все интересное мы обсуждаем в машине; нет чтобы дома, за чашкой горячего шоколада… ну, в общем, еду себе, слушаю Мадонну. И вдруг дочь спрашивает:

— Я когда вырасту, буду любить?

— Фигня вопрос, — отвечаю. — Конечно, будешь. Ты ведь и сейчас любишь, верно?

— И мальчиков буду любить?

Я расплываюсь в улыбке.

— Конечно! Еще как!

— Хм… а девочек?

Тут я отвечаю не сразу. Беру паузу. Конечно, дело не в принятых законах, но объяснять как-то надо. Нельзя отбрыкиваться от детских вопросов, какими бы глупыми они тебе ни казались.

— Ну, бывает и так, — говорю, — ничего страшного. Любовь — штука непредсказуемая.

Я еще пару минут бормочу что-то занудное о превратностях любви и о том, как непроста жизнь, пока дочь меня не останавливает:

— А кошек я буду любить, когда вырасту? Взрослые ведь любят кошек?

Это называется «А ты о чем подумал, пап?».

Диалоги на рыбалке

— Пап, а чтобы ты сказал про человека, который выкопал из земли длинного дождевого червяка?

— Хочешь порыбачить? Дело хорошее.

— Ага. А если дать этому червяку имя?