А. В. Сухарев

РАЗВИТИЕ СУБЪЕКТА:
ЛОГОС, КОСМОС И ХАОС

2-е, переработанное и исправленное издание книги
«Хаос и космос в ментальности субъекта»

Моему учителю Игорю Алексеевичу Акчурину посвящается

Автор выражает глубокую признательность за финасирование издания книг Геннадию Анатольевичу Мартынову

ВВЕДЕНИЕ

Так как предметы лишь при помощи человеческих воззрений выдвигаются из ничто, то если теряются воззрения, они вновь возвращаются в ничто.

И. В. Гёте. Максимы и рефлексии

Наука преуспела в разделении объекта исследования, забывая затем сложить его воедино, тем самым теряя представление о нем.

И. Р. Пригожин, И. Ж. Стенгерс. Порядок из хаоса

Врач лечит, природа исцеляет.

Гиппократ

В настоящей работе представлена концепция синтетического метаязыка, разработанная для целей оптимизации взаимодействия культур и народов в эпоху постмодерна, в определенной мере верифицированная экспериментальным и гуманитарным методами. Для создания такого языка были использованы максимально обобщенные и инвариантные для всех этнических систем представления о хаосе и космосе. С одной стороны, ввиду локальности и этноспецифичности представлений о хаосе, а с другой – ввиду универсальности представлений о космосе. Данный подход [1] позволяет системно учитывать не только природно-культурные, но и общенаучные и философские представления при анализе развития индивида и общества в различных ареалах планеты.

Разработка обобщенного гуманитарного языка описания ментальности при взаимодействии различных культур и народов этносферы является актуальной проблемой в стремительно глобализирующемся мире. Язык естественно-научного описания не включает такие важнейшие для человека понятия, как «ценности», «любовь», «справедливость», «ужас» и др. Язык обобщенного философского описания мира и человека не учитывает природно-культурной специфики развития различных социальных групп. Языки мировых (надэтнических) религий могут заключать в себе предпосылки для межконфессиональных и межэтнических конфликтов. Таким образом, возникает проблема создания языка, включающего, наряду с максимально общим понятийным аппаратом, способ учета природно-культурной специфики развития человека и общества с целью обеспечения природо- и культуросообразности развития человечества. Решение данной проблемы позволило бы сделать вклад в разработку инструментария для системной оптимизации развития этносферы по различным психологическим и непсихологическим показателям.

Основания для разработки системного языка описания реальности базируются на введенном нами принципе исторической актуальности (Сухарев, 2009а), заключающемся в обобщении отмеченного Э. Эриксоном феномена, согласно которому в определенные «исторические моменты» рушатся традиционные идеологии, привычный социальный порядок и происходит радикальное изменение образа описания мира (смена парадигм). Человек, воспринимая эти изменения, испытывает чувства тревоги, страха, бессмысленности существования и находит ответы на волнующие его вопросы в специфических для того или иного исторического момента и культуры представлениях (Erikson, 1975, p. 20). Опора на исторически актуальные парадигмы определяет выход из провозглашенного П. Фейерабендом теоретико-методологического плюрализма, или вседозволенности (Фейерабенд, 2007). В эпоху мультикультурализма в качестве базовой науки (Шихирев, 1993) как основы актуального языка описания гуманитарной реальности (парадигмы) мы выделяем этнологию, научный и повседневный интерес к которой начиная с конца XX в. заметно нарастает (Сусоколов, 1990 и др.). По существу, этнофункциональная методология есть исторически актуальный способ применения этнологии к современным реалиям мультикультурного мира (Сухарев, 1998, 2008 и др.).

Для ментальности постмодернизма [2] характерна нравственная и познавательная неопределенность. Она предполагает наличие любых рациональных, иррациональных, архаичных и фантастических воззрений, которые деструктивно компенсируются редукцией к жесткой глобализирующей трансформации общества по декларируемым социал-дарвинистским, трансгуманистским и прочим критериям.

Это, во-первых, обусловливает историческую актуальность учета природно-культурной специфики различных ареалов, этноинтегрирующей и этнодифференцирующей функций компонентов образной сферы (термин А. А. Гостева) или ментальности субъекта. Во-вторых, описание взаимодействия представлений о современном мире в наиболее обобщенном виде может быть представлено как синтез «хаоса и порядка» (В. П. Бранский). В настоящее время как в естественно-научных, так и в гуманитарных исследованиях все более широко используются максимально обобщенные понятия «хаос» и «порядок». Понятием «хаос» обозначают переходное состояние, структурную неустойчивость системы, отсутствие ее закономерного изменения и т. п. В качестве его антонима рассматривается понятие «порядок», являющееся атрибутом «космоса» (И. Кант, Г. Гегель, Дж. Джойс, И. Пригожин, Е. А. Стеценко, Г. Хакен и др.).

В современной науке представление о дихотомии «хаос–порядок» применялось в естественно-научной области (Г. Хакен, И. Пригожин, Г. Г. Малинецкий и др.), а также в математической психологии (В. Ю. Крылов, В. Б. Тарасов, Т. Н. Савченко), социологии, истории и др. Представления о хаосе и порядке рассматривались в рамках синергетического подхода для исследования взаимосвязи и взаимопорождения новых структур из относительного «беспорядка», качественного скачка при порождении новой структуры из старой.

Несмотря на то что соотношение «хаос–порядок» широко используется не только в естественно-научных, но и в гуманитарных исследованиях (например, в анализе эпохи постмодерна, социальной синергетике), оно, как правило, опирается на естественно-научные модели. Для применения идей синергетики в социогуманитарной сфере использовалось представление о степени синтеза хаоса и порядка; данная степень характеризует меру приближения к идеалу развития и рассматривается как условие развития (Бранский, 1999).

Данная формулировка отражает только структурно-динамические характеристики социогуманитарных систем. При этом природа системы определяется, прежде всего, ее элементами (Системность…, 2020). Субстратными элементами гуманитарных систем являются психические образы, выполняющие регулятивную функцию в поведении человека и рассматриваемые в качестве единицы психического (П. Н. Шихирев). Учет образной сферы субъекта обеспечивает полноту познания его ментальности: гуманитарного в дополнение к естественно-научному (И. Кант, Г. Риккерт). Образная сфера субъекта характеризуется зрительной, слуховой, эмоциональной, смысловой и другими модальностями. Она играет ведущую роль в развитии ментальности субъекта и, как показывают наши исследования, обусловливает структурно-динамические характеристики ментальности. Синтез космизирующей/хаотизирующей функций компонентов образной сферы субъекта не сводится к синтезу «порядка и беспорядка».

Таким образом, формула «степень синтеза хаоса и порядка» трансформируется в «степень синтеза хаоса и космоса». Дихотомия «хаос–космос» в европейской культуре представлена в античных текстах как процесс космизации хаоса. Согласно Гесиоду, Хаос располагался среди первопотенций Вселенной – Хаос, Гея, Тартар, Эрос (Лосев, 1993, с. 579). В Античности данному понятию уделяли внимание также Гомер, Гигин, Платон, Овидий и др. В отечественных исследованиях процесс становления сущего как космизации хаоса в различных культурах описан в работах Е. М. Мелетинского, А. В. Лебедева, А. Ф. Лосева, М. А. Можейко, В. Н. Топорова и др. Этот процесс отображается и в психическом развитии субъекта, как индивидуального, так и коллективного (Журавлев, 2002; и др.).

Психология, наряду с такими науками, как медицина, экономика, лингвистика, политология, юриспруденция, экология и др., является междисциплинарной областью и находится на стыке гуманитарной и естественно-научной сфер познания. Исходным условием сочетания подходов является системный учет образных (ведущих [3]) и структурно-динамических характеристик ментальности индивидуального и коллективного субъектов.

Основная цель настоящего исследования заключается в выявлении регулятивной роли дихотомии «хаос–космос» в образном содержании ступеней (компонентов) архаики, премодерна [4], модерна и постмодерна в развитии ментальности индивидуального и коллективного субъектов. В процессе космизации хаоса данные ступени отражают повышение уровня организации ментальности конкретного субъекта.

Архаическую ментальность вслед за рядом авторов (К. Леви-Брюль и др.) мы понимаем как синкретичную, характеризуемую сакральным отношением к природе и близостью к ней, магическим мышлением, локальностью, минимумом отчуждения и др. Важнейшую роль в архаической ментальности играют хтонизм и хтонические [5] образы. Архаика представляет собой одну из первичных ступеней процесса космизации хаоса. В то же время, согласно А. Ф. Лосеву, для хтонизма характерна «биосоциальная нерасчлененность», максимальная взаимосвязь человека и природы, где человеческое «Я» максимально подчинено окружающему «не-Я». «Процесс жизни здесь никак не рационализирован и берется в своем беспорядочно нагроможденном виде» (Мифология…, 1996, с. 43), а «все вещи и явления представляются сознанию исполненными беспорядочности, диспропорции и дисгармонии, доходящей до прямого уродства и ужаса» (там же, с. 46). Из приведенного отрывка видно, что в надэтнических (мировых) религиях или ментальности модерна архаику можно наделить хаотизирующей функцией (по признакам геолокальности, иррациональности и др.), а модерн и премодерн можно наделить [6] по отношению к архаике космизирующей функцией. Например, в Античности хаотизирующую функцию имеют хтонические порождения Геи-Земли, а в русской мифологии данную функцию выполняют мать сыра земля, хтонические существа-медиаторы, осуществляющие связь человека с подземным миром: лешие, водяные, домовые и др. В свою очередь, по отношению к архаике космизирующую функцию в античной ментальности осуществляют образы Зевса, Посейдона, Аида и героев, а в русской ментальности – образы Сварога, Христа, агиографические образы.

Исходя из представлений о «хтоническом» как проявлении необузданной мощи Земли (А. Ф. Лосев) данный компонент ментальности должен играть для субъекта энергизирующую роль. При этом для оптимизации проявлений разрушительной «хаотической» энергии необходима определенная мера ее упорядоченности и космизирующей организации. В частности, синтез космизирующих христианских представлений с хаотизирующими представлениями архаики обусловливает развитие и повышение адаптационного или энергетического потенциала ментальности субъекта.

В психологических исследованиях рассматривалась проблема «одушевления» природы, «субъектификации объектов природы» (Дерябо, 2002; Журавлев, 1996). Данные «одушевления» играют для субъекта конструктивную роль и имеют определенное сходство (как «наделение жизнью») с хтоническими мифологическими представлениями, являющимися одними из первичных и непосредственных результатов процесса космизации хаоса.

Собственно «синтез хаоса и космоса» мы определяем как естественный, изначально заданный идеал взаимодействия хаотизирующей и космизирующей функций представлений, идеал развития. Обретение данного синтеза современным человеком играет конструктивную роль в его развитии.

Понятия синтеза хаоса и космоса и степени данного синтеза вводятся для максимально обобщенного описания развития системы «человек–природа–трансцендентный мир». Смысл развития данной системы, как показано в настоящей работе, обозначается как Логос [7] и определяется направленностью субъекта Вселенной на естественный идеал синтеза хаоса и космоса. В нашем понимании Логос есть Промысл развития Вселенной. В чем необходимость введения понятия «Логос»? Методологический принцип, вошедший в историю как «бритва Оккама», в поздней формулировке в кратком виде гласит: «Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости». Также вопрос о необходимости введения понятия «Логос» возникает и с позиции здравого смысла. Ведь есть же понятие Бога, зачем вводить еще одно понятие, почти равнозначное ему по смыслу?

Дело в том, что степень синтеза хаоса и космоса в развитии ментальности субъекта мы рассматриваем в том числе и по мере включения в ментальность субъекта компонентов (ступеней) архаики, премодерна, модерна и постмодерна. В христианстве и исламе понятие Бога вполне объясняет разумность и справедливость нашего прекрасного мира. Однако в буддизме понятия Бога нет, но есть направленность субъекта на смысл «освобождения» человека, то есть нечто близкое к понятию «Логос». Так же, например, свойственная ментальности модерна разумность мироустройства отражена в представлении о благе научно-технологического прогресса. Вера в необходимость «общего блага» не связана с естественно-научным описанием мира и зиждется скорее опять же на вере в Бога. В свою очередь, для архаической ментальности характерно наличие множества «богов», возможно, наряду с присутствием «верховного бога». Эти «боги» также устраивают мир разумно и хорошо, но каждый на свой лад и не во всем. Однако на каждой ступени развития имеется возможность развития, обретения субъектом направленности на естественный идеал синтеза хаоса и космоса. Специфика современного мультикультурного мира ставит проблему введения максимально обобщенного понятия, позволяющего синтезировать совершенно различные подходы к пониманию человека и смысла его существования. Именно эта общая для всех ступеней развития и типов ментальностей возможность, понимаемая как Промысл разумного, прекрасного и справедливого устроения мира, обозначается как Логос – Логос субъекта Вселенной как ее направленность на естественный идеал синтеза хаоса и космоса.

В настоящей работе вводится также понятие девственной природы, рассматриваемой как изначальный идеал синтеза хаоса и космоса и цель развития субъекта Вселенной. Данное понятие уточняет смысл представлений Ф. Шеллинга об идеале природы с учетом реалий современного мира. Необходимость введения данного понятия в психологическую науку обусловлена проблемой соотношения антропогенно измененной и «неизмененной» природы, отличие роли которых в развитии субъекта подтверждено нашими эмпирическими и другими исследованиями (см. раздел о девственной природе).

В тексте книги раскрывается понятие архегении как идеала развития ментальности субъекта, представляющего собой интегрированное содержание ведущих представлений всех ступеней его развития, специфическое для конкретного природно-культурного ареала. Архегения является операционализацией понятия «Логос» в конкретных природно-культурных условиях. В отличие от обобщенного Логоса, архегения конкретизирует историческую специфику последовательности и образного содержания ступеней развития ментальности субъекта для различных природно-культурных ареалов.

Вследствие глобализации современного цивилизационного процесса представления премодерна и, особенно, модерна связаны с преобладанием или даже гипертрофией их космизирующей функции, возрастанием степени упорядоченности, регламентации бытия. Вместе с тем в культурологических исследованиях отмечается нарастание в цивилизационном процессе тенденций архаизации (В. М. Хачатурян и др.). Процесс нарастания хаотизирующих тенденций мы рассматриваем как естественную регулятивную, промыслительную «реакцию» Логоса на «чрезмерную космизацию» как искажение изначального идеала развития [8].

Современное человечество все в большей мере подвергается мультикультуризации, метисации и тому подобным процессам «смешения представлений» на индивидуальном и групповом уровнях. Мы обозначаем данные изменения как процесс этнической маргинализации (Сухарев, 1994, 2008). Для данного процесса характерно, что в ментальности современного субъекта все в большей мере смешиваются культурно-психологические, природно-географические, антропобиологические, религиозно-мифологические, трансцендентные, а также естественно-научные и другие обобщенные представления. Все перечисленные характеристики можно рассматривать как смешение этнических представлений, которые могут относиться и к архаике, и к премодерну, и к модерну, что в целом характеризует эклектику постмодерна.

Ментальность постмодерна в ее современном состоянии, характеризующемся, помимо прочего, эклектическим смешением этнодифференцирующих и этноинтегрирующих архаических компонентов, обусловливает у человека рост тревоги и возникновение патологического адаптационного синдрома. В условиях глобальной мультикультуризации ментальность постмодерна может являться лишь ресурсом, условием развития как процесса «преодоления постмодерна», но никак не основой мировоззрения.

Образную специфику архаической ментальности для различных культурно-природных ареалов характеризует относительно более выраженная этническая функция ее представлений. Данная функция субстратных образных элементов ментальности может принимать три значения: интегрирующее его с тем или иным этносом или культурно-природным ареалом, дифференцирующее и нейтральное. Нейтральной, например, является этническая функция естественно-научных и обобщенных философских представлений (об общем благе и т. п.).

Представления о хаосе и космосе также имеют нейтральную этническую функцию вследствие их природно-культурной инвариантности. Но в процессе космизации хаоса уже первичные мифологические представления наделяются интегрирующей и дифференцирующей этническими функциями, определяющими природно-культурную специфику ментальности конкретного ареала (геолокальность).

Учет природно-культурной специфики представлений осуществляется с позиций трансдисциплинарного этнофункционального подхода (А. В. Сухарев), в частности, с помощью понятия этнической функции компонентов ментальности. В данном подходе на основании принципа этнофункционального единства микро- и макрокосма, принципов развития, системности, детерминизма и субъектности рассматривается аналогия развития ментальностей коллективного и индивидуального субъектов.

Ментальность субъекта рассматривается как «слоистая» структура, состоящая из компонентов (ступеней) архаики, премодерна, модерна и постмодерна, наделенных различными значениями этнической функции. В процессе становления ментальности субъекта степень ее этноинтегрированности может возрастать по мере приближения к естественному идеалу – архегении. Чем более этноинтегрирована ментальность субъекта, тем больше его адаптационный потенциал, что оптимизирует внутренние условия для дальнейшего развития (Сухарев, 1996, 1998, 2008, 2017 и др.).

Введение понятия Логоса постулирует идеальный замысел для каждой ступени развития ментальности, например, гармонию с природой для архаики, познание Бога для премодерна, научно-технологический идеал для модерна и «всемирное равенство идей» для постмодерна. Понятие Логоса представляет идеал синтеза частных идеалов развития (архегений) во всеобщем замысле сущего. Введение понятия Логоса как синтеза хаоса и космоса, а также операционализация данной концепции направлены на преодоление ментальности постмодерна и ее патологических последствий для человека и природы.

Использование регулятивного потенциала хаотизирующих и космизирующих представлений, а также показателей повышения степени их этнофункционального синтеза открывает возможность оптимизации развития индивидуального и коллективного субъектов. В настоящей работе приведены определенные результаты верификации данного подхода в индивидуально-психологических и историко-психологических исследованиях, подтверждающие возможность его использования как в психологических, так и в непсихологических областях жизнедеятельности человека.

Система понятий, включающих этническую и хаотизирующую/космизирующую функции образа, а также синтез представлений, наделенных указанными функциями, рассматривается как обобщенный метаязык для методологически полного описания явлений и законов функционирования психики с учетом специфики природно-культурных ареалов. Вместе с тем данный философски-обобщенный метаязык может служить основой для анализа, прогноза и оптимизации развития субъекта (человека) в различных внепсихологических сферах его жизнедеятельности: хозяйственно-экономической, права, религии, экологии, медицины, образования и пр. – с учетом их природно-культурной специфики.

Подчеркнем вклад результатов настоящего исследования в психологическую науку. Выявлена энергизирующая (повышающая адаптационный потенциал) роль этноинтегрирующих вторичных [9] хтонических образов в развитии и адаптации индивидуального и коллективного субъектов. Кроме того, установлена оптимизирующая роль синтеза хаотизирующей и космизирующей функций психических образов с учетом их этнической функции в развитии и адаптации субъекта.

В целом разрабатываемый подход можно рассматривать как основу наиболее обобщенного механизма регуляции взаимодействия ментальных систем в различных природно-культурных ареалах и этносфере в целом.

---

1. Ниже будет обосновано название данного подхода – «концепция этнофункционального синтеза хаоса и космоса».

2. Постмодернизм – это совокупность воззрений и манифестируемых явлений в современном искусстве и современной философии, отстаивающих определенную совокупность идей нового мироощущения, «новой чувствительности», опровергающей многие установки европейской культуры Нового времени, прежде всего рационализм. Следует различать понятия постмодернизм и постмодерн. Постмодерн – выражает состояние культуры после модерна; в самом этом понятии не выделяется каких-либо определенных целей и идеалов. В понятии постмодерна не выделяется каких-либо определенных целей и идеалов.

3. Ведущая роль образного содержания ментальности субъекта по отношению к структурно-динамическим характеристикам выявлена в наших исследованиях (Сухарев, 2008 и др.).

4. А. Г. Дугин обозначает термином «премодерн» ментальность до эпохи модерна, включая, например, как христианские, так и дохристианские мифологические представления. Мы используем термин «премодерн» для обозначения лишь надэтнически-религиозной ментальности, выделяя «архаическую ментальность» как отдельный компонент.

5. Хтонический (от гр. χθών – земля) – обозначение мифологических существ, рожденных Геей (Землей), являющейся, наряду с Хаосом, Эросом и Тартаром, первопотенцией мира. К таким существам относятся великаны (олицетворения природных стихий), титаны, чудовища и т. п. Они дисгармоничны и наделены огромной мощью. В процессе дальнейшей космизации хаоса хтонические существа были побеждены героями (А. Ф Лосев). См. также ниже.

6. По признакам универсальности, законосообразности, всеобщности.

7. Согласно Гераклиту, Логос – изначальный идеальный замысел развития сущего, источник теоретического мышления, высшее начало правильного поведения. Логос характеризуется тождеством познания и блага. В Логосе слиты воедино высшие принципы бытия, познания и долженствования, он всеобщая гармония и высший эстетический принцип (Досократики…, 1999, с. 254–256).

8. Развитие – необратимое, закономерное и направленное изменение. Следует отличать его от становления как спонтанной изменчивости вещей и явлений, то есть изменения без «замысла», определяющего направленность.

9. Вторичные образы – это образы памяти, воображения, сновидений и т. п., в отличие от непосредственно воспринимаемых перцептивных образов.

ГЛАВА I
Хаос и порядок в гуманитарных и естественно-научных исследованиях

Гуманитарный метод познания характеризуется, прежде всего, преобладанием субъектности и относительно низким уровнем саморефлексии познающего субъекта [10] по сравнению с естественно-научным методом. Это объясняется тем, что в процессе познания субъект опирается не только на анализ «объективных условий», но и на их отображение (то есть некоторое «искажение») под влиянием «внутренних условий» – мотивов, ценностей, переживаний. Принято считать, что гуманитарное познание является субъект-субъектным (Бахтин, 1979), в отличие от субъект-объектного естественно-научного познания. При этом в исторической ретроспективе субъекты познания – личность или общество, как правило, не даны исследователю непосредственно. Предметом гуманитарного познания в определенном смысле могут являться продукты деятельности субъекта, то есть культура. Влияние субъекта познания, его эмоций, чувств, ценностей, убеждений на качество исследования предмета познания, в данном случае тоже субъекта, может оказаться и чрезмерным, патологическим. Напомним, что в психиатрии такое познание или мышление называется кататимным [11], то есть в той или иной мере искаженным вследствие влияния эмоций и чувств субъекта. Мы исходим из того, что на практике более или менее выраженной кататимностью характеризуется любое, в том числе не патологическое («нормальное»), мышление.

По определению отличие естественно-научного познания от гуманитарного состоит в том, что предметом первого считаются природные явления, а предметом второго – целостный человек, общество (субъект) и культура. Усмотрение закономерностей [12] как в естественно-научном, так и в гуманитарном познании предполагает минимум кататимного искажения данного процесса.

В исследовании личности ее познание осуществляется так называемым клиническим методом (Мясищев, 1995), в процессе которого врач или психолог «вживается» во внутренний мир пациента и истолковывает его в соответствии со своими «внутренними условиями», распознавая, например, за феноменами сознания проявления бессознательного (Лоренцер, 2013). Основоположником клинического метода в психологии считается З. Фрейд.

При исследовании общества, его истории, культуры используется метод реконструкции, с помощью которого осуществляется истолкование (герменевтика) слов, символов и в общем случае текстов, знаков и артефактов, характеризующих ментальность коллективного субъекта. Данное направление разрабатывалось в рамках учения «наук о духе» В. Дильтея и его последователей (Дильтей, 2000, 2001); позже – во французской исторической школе «Анналов» (Блок, 1986; и др.). Как правило, в гуманитарном познании общезначимость полученных результатов не предполагается. В качестве аргументов широко используются ссылки на мнения авторитетов в той или иной области знания о человеке, что определяет природно-культурную специфику результатов.

В психологии как преимущественно гуманитарной науке, помимо структурно-динамических характеристик, существенную роль играет образная сфера субъекта, то есть специфические субстратные элементы ментальности – представления, образы памяти, воображения и пр. (Гостев, 2001, 2007).

Принято считать, что предметом естественно-научного познания, в отличие от гуманитарного, является природа и ее общезначимые законы. Однако гуманитарное познание целостного человека и человеческих сообществ, так же как и естественно-научное, предполагает наличие объективных законов (и не только материалистических – физических, биологических и т. п.). Общая методология гуманитарных наук включает такие методы познания, как индуктивный, дедуктивный, сравнительный, исторический; причем методы научного доказательства делятся на индуктивные и дедуктивные (Кареев, 2017, с. 327, 330). Существенная особенность естественно-научного познания – использование эксперимента, как лабораторного, так и естественного. Повторяемость результатов экспериментального исследования является показателем его объективности и общезначимости. В то же время гуманитарное познание закономерностей в поведении человека (субъекта) предполагает, в частности, их общезначимость в различных природно-культурных условиях. Поэтому в идеале как в естественно-научном, так и в гуманитарном познании предполагается отсутствие кататимных искажений или как минимум их осознание и учет.

Вместе с тем современные методологические представления о процессе познания предполагают наличие в нем нерефлексируемых установок, которые определяются мировосприятием и способом мышления субъекта познания. Данное положение можно сформулировать как принцип невозможности беспредпосылочного научного познания (Фейерабенд, 2007). Теоретические предпосылки могут как осознаваться, так и не осознаваться субъектом. В первом оптимальном случае теоретические основания для описания предмета познания вполне осознанны, и поэтому становится возможным поиск новых теоретических подходов. Во втором случае познающий впадает в иллюзию «объективности» предмета познания, интерпретируя его с позиций собственных неосознанных эмоциональных и когнитивных установок. В частности, когнитивный аспект естественно-научного познания предполагает следующую интерпретацию положения о «беспредпосылочности»: «…ни измерение, ни эксперимент, ни наблюдение невозможны без соответствующей теоретической схемы» (Kothari, 1975, p. 5).

Согласно западноевропейским философским представлениям полнота познания мира человеком достигается сочетанием исторического и естественно-научного подходов (Кант, 1963б; Риккерт, 1908 и др.). Специфику гуманитарных наук, в отличие от естественных, отмечали Г. Риккерт и В. Виндельбанд. Гуманитарные науки Риккерт считал историческими науками (о культуре), а естественные науки полагал науками о природе. В исторических науках по Риккерту используется идиографический метод, предполагающий описание уникальных, неповторимых ситуаций, процессов и событий. В естественных науках используется номотетический метод, направленный на разработку обобщенных понятий и законов. При этом Виндельбанд отмечал, что естественные науки – это науки о законах, а «исторические» – о событиях.

Однако в современных гуманитарных исследованиях разработка обобщенных понятий и исследование законов применяются так же, как и в естественных науках. На деле как в естественно-научных, так и в гуманитарных исследованиях используется то или иное сочетание номотетического и идиографического методов. В естественных науках традиционно преобладает номотетический метод, в гуманитарных – идиографический. Эти методы, по существу, различаются лишь по степени формализации используемых в познании понятий и законов. Согласно информации ЮНЕСКО в настоящее время насчитывается более 1000 научных дисциплин, в том числе возникших на стыке наук. Около половины из них относят к «гуманитарному» знанию, остальные – к «естественно-научному».

Следует отметить, что в настоящее время все более нарастает тенденция к «цифровизации» науки и недооценке возможностей гуманитарного подхода, часто опирающегося на авторитетные интуитивные мнения, оценки, суждения. При всей относительной субъективности гуманитарного подхода его недооценка в целостном процессе познания устраняет саму возможность поиска новых решений, прежде всего на парадигмальном, наиболее обобщенном уровне. А именно максимально обобщенный теоретический уровень осмысления часто предполагает совершенно новые принципиальные подходы, дающие максимальную эффективность в междисциплинарных исследованиях, признанных наиболее перспективными для задач прогноза и управления развитием произвольных систем.

Отметим, что в отечественных психологических исследованиях сочетание идиографического и номотетического подходов для практических целей встречается достаточно редко (Русалов, 2012; Сухарев, 2013а). Сочетание идиографического (условно «гуманитарного») и номотетического (условно «естественно-научного») подходов с целью достижения полноты познания реальности требует от субъекта познания оптимальной направленности. В процессе познания в целом, а в гуманитарной сфере особенно направленность субъекта должна органично включать в себя саморефлексию кататимных, эмоционально обусловленных искажений процесса познания, связанных с культурой – ценностями, вероисповеданием, языком и прочими специфическими для конкретного природно-культурного ареала условиями. В свою очередь, в процессе познания человека и общества с позиций естественно-научного подхода существует необходимость саморефлексии и учета субъектом познания влияния на данный процесс этнической функции культурных представлений (Бромлей, 1983), а также образов природы и трансцендентного мира (Сухарев, 2008).

Познание человека и общества исключительно с позиций приоритета формальных «естественно-научных» характеристик, «цифровизации» знания может привести к результатам, в значительной мере затрудняющим их включение в целостную систему знания и противоречащим ей практически во всех узловых моментах, как это и было осуществлено, например, в исторических исследованиях Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко (2004, 2017 и др.).

Номотетический и идиографический [13] методы

У классиков западноевропейской религиозной мысли познание, в том числе трансцендентного, предполагало два подхода, в которых можно увидеть предпосылки идиографического и номотетического подходов.

Наиболее выдающейся фигурой европейской религиозной философии был канонизированный в 1323 г. католической церковью как систематизатор ортодоксальной схоластики и учитель церкви «князь философов» Фома Аквинский (Аквинат). С 1879 г. Фома Аквинат был признан самым авторитетным католическим религиозным философом. Его заслуга состоит в том, что он связал христианское вероучение (в частности, идеи Августина Блаженного) с философией Аристотеля.

Аквинат выделял возможность философского и теологического познания Бога: первое постигало «истины разума», а второе – «истины откровения». Полагая, что «философия есть служанка теологии», то есть является ниже последней по значимости, он считал теологию необходимым дополнением к метафизическому (натурфилософскому) познанию.

Если Аристотель выделял четыре ступени познания истины: опыт (ἐμπειρίᾱ), искусство (технологии – τέχνη), знание (ἐπιστήμη) и мудрость (σοφία), то Аквинат ставил мудрость независимой от низших ступеней познания и доступной лишь непосредственно в Божественном Откровении. При этом как мудрость, так и другие ступени познания он понимал как иерархию этих «мудростей», где каждая имеет свой, иерархически соподчиненный «свет истины»: Благодать (высшая мудрость) → богословская мудрость (вера, основанная на разуме) → метафизическая мудрость (разум, постигающий сущность бытия).

На основе этого Аквинат выводил необходимость различать теологию как науку познания Бога, основанную на Божественном Откровении, и теологию, основанную на «естественном свете разума», то есть на интеллекте. Интеллект он рассматривал также двояко – как познающий с помощью чувственно воспринимаемого образа (пассивный) и как абстрагирование от чувств, обобщение и формирование понятий (активный). Другими словами, философ предполагал возможность и образного, и рационального познания мира. Выражаясь современным языком, возможно рациональное (ближе к номотетическому) и образное (ближе к идиографическому) познание мира.

Таким образом, Фома Аквинский выдвинул принцип «двойственности истины»: истины науки и веры не противоречат друг другу. Наука в его понимании способствует постижению Бога.

В западноевропейской философии именно в трудах Роджера Бэкона, Фомы Аквинского, Марсилио Фичино и других мыслителей процесс научного натурфилософского познания обрел сакральный смысл. После них в западноевропейской теологии разрабатывалась «теория двух истин», раскрывающая сакральность как Откровения, так и натурфилософского познания. В своей «Сумме теологии» Фома Аквинский связывал философское (метафизическое, натурфилософское) разумное познание со спасением души человека. Он писал, что для спасения души необходимо, «чтобы сверх философских дисциплин, основывающихся на разуме, существовала некоторая наука, основанная на божественном Откровении…» (Фома Аквинский, 2011, с. 9). На наш взгляд, именно благодаря наделению таким «двойственным» сакральным смыслом процесса научного познания стал возможен уникальный феномен западноевропейской науки [14]. Вместе с тем следует отметить, что возможность познания Бога как естественного Откровения (натурфилософского и др.) и как сверхъестественного Откровения признавалась еще в святоотеческой литературе, в частности в писаниях св. Феодора Студита (VIII–IX вв.) (Добротолюбие, 1900).

В космологическом плане Фома Аквинский рассматривал изначальную «неоформленную материю» (хаос), которая в процессе сотворения мира Богом посредством «различения» обрела качество «оформленности» (Фома Аквинский, 2014, с. 14–27) [15]. Другими словами, в процессе творения материя обрела структурность, «космичность». В идеальном пределе неоформленная материя может бесконечно (и безрезультатно) познаваться лишь идиографически, но оформленная материя должна познаваться в полноте использования идиографического и номотетического подходов.

Приступая к анализу исследований, связанных с понятиями «хаос» и «порядок», констатируем, что представление о «хаосе» прочно утвердилось в последнее время в словаре естественных и гуманитарных наук в качестве научного понятия (Назаретян, 1997, с. 91–98), а именно в области научного знания на стыке с философской проблематикой необходимости и случайности (Чешко, 1999, с. 128).

Рассмотрим применение понятий хаоса и порядка для исследования систем в данных условно разделенных областях знания.

Понятия хаоса и порядка в естественно-научных исследованиях

Прежде чем приступить к рассмотрению представлений о хаосе и порядке в естественных науках, приведем некоторые определения, необходимые для их описания. В естественно-научных исследованиях исходным для описания материального мира как структурно упорядоченного образования выступает понятие «система». Данное понятие происходит от древнегреческого слова σύστημα – «целое, составленное из частей; соединение». В качестве рабочего можно взять определение одного из основоположников общей теории систем Л. Берталанфи, который понимал систему как комплекс взаимодействующих элементов. Причем количество элементов системы, по Берталанфи, считается ограниченным (Берталанфи, 1969, с. 23–82). На понятии «система» базируются представления о структурных уровнях организации материи, об отдельных целостных объектах внутри этих уровней и т. д.

В понятие системы входит представление о ее элементах (от лат. elementum – первичная материя, стихия; первоначало). Элемент рассматривается как условно неразложимый компонент системы, без которого она не существует. В качестве элементов могут выступать целые «подсистемы» тех или иных систем, например, в системе энергообеспечения современного жилого дома можно рассматривать электрическую и тепловую подсистемы.

Помимо комплекса элементов, составляющих систему, рассматривается также определенная структура (организация) связей (соотношений) данных элементов как совокупность устойчивых связей между ее элементами. В понятие структуры включается и пространственное расположение элементов, и соотношение между этапами ее развития, то есть организация элементов структуры во времени и пространстве.

Структура системы определяется, прежде всего, устойчивыми закономерными связями элементов. Наиболее значимыми являются закономерные интегрирующие связи, обусловливающие целостность комплекса элементов, то есть собственно их системность (Садовский, 1974, с. 77–106).

Принято считать, что качество системы определяется структурой, отношениями, связями внутри системы. В частности, данной позиции придерживаются представители школы структурно-функционального анализа (Парсонс, 1998), где абсолютизируется роль структуры и основное внимание уделяется именно структурным феноменам. При таком подходе вне внимания остаются не только субстраты [16] (элементы системы), но и специфика детерминации развития систем различных элементов.

Конечно, структура систем является относительно независимой от природы субстратных элементов. На основе такого рода изоморфизма различных структур разработан метод кибернетического моделирования. Данное моделирование основывается на том, что, абстрагируясь от природы субстратных элементов, каждому элементу исходной системы соответствует лишь один элемент другой системы (модели) и каждому отношению (связи) исходной системы соответствует связь в другой системе (модели), и наоборот (Бирюков, 1989, с. 209).

Вместе с тем природа системы определяется, прежде всего, ее элементами и структурой их взаимосвязи (Системность…, 2020). Теоретическое познание субстрата различных конкретных процессов означает раскрытие их структуры, законов структурных отношений, характеристик тех материальных объектов, взаимодействие которых определяет свойства исследуемых явлений. Разные субстратные элементы детерминируют разные структуры – нейроны детерминируют структуру нейронных систем (мозга и др.), совокупность растительных и животных форм, микроорганизмов, грибов – структуру биоценоза и т. п. Качество системы, таким образом, обусловлено как природой субстратного элемента, так и их взаимодействием, то есть структурой.

Проблема соотношения хаоса и порядка в естественных науках возникла в связи с переходом от анализа линейных систем к анализу нелинейных. Линейные системы описываются линейными уравнениями, у которых приращение функции пропорционально приращению аргумента, то есть данная функция является обобщением соотношения прямой пропорциональности.

Реальные линейные системы характеризуются гомогенностью (изменение входного сигнала приводит к пропорциональным изменениям на выходе), аддитивностью (суммирование входных сигналов приводит к аналогичному изменению выходного сигнала), инвариантностью (смещение входного сигнала во времени приводит к аналогичному изменению выходного сигнала). В качестве примеров физических линейных систем можно рассматривать распространение электрических или звуковых волн, электрические схемы, состоящие из конденсаторов, индуктивностей и резисторов, а также многое другое.

Нелинейной функцией называется математическое соотношение между переменными, не являющееся линейной функцией. Примерами таких соотношений являются мультипликативные функции типа f (ху) = f (х) f (у), степенные функции типа у = aхn и др. Например, нелинейной является функция у = х2. Физические нелинейные системы описываются нелинейными уравнениями. Примером нелинейных физических систем могут служить различные искажения ламинарных потоков жидкости (турбулентность), сигналов (в транзисторах, супергетеродинах) и др.

Одной из наиболее характерных особенностей нелинейных систем является нарушение в них принципа суперпозиции. Например, в радиотехнике искажение формы гармонического внешнего воздействия и неприменимость для описания процесса этого воздействия принципа суперпозиции позволяют осуществить с их помощью генерирование и преобразование частоты электромагнитных колебаний – выпрямление, модуляцию колебаний и т. д.

Выделяют два класса нелинейных систем – консервативные и диссипативные [17]. В консервативных системах энергия колебательных процессов сохраняется, а в диссипативных системах рассеивается или поступает в систему из внешних источников. Для учета процессов рассеяния энергии в таких системах при определенных условиях может быть введена диссипативная функция. Если рассеяние энергии происходит в замкнутой системе, то энтропия (мера неупорядоченности системы) возрастает. Использование представления о хаосе, наряду с представлением о наличии во Вселенной порядка, связано с исследованием нелинейных процессов.

Широко используются представления о хаосе и порядке в современных нейробиологических исследованиях, в частности в исследованиях функционирования мозга и др. (Евин, 2005; Шульгина, 2007, 2018; и др.). При рассмотрении привычной для синергетики нейробиологической аналогии (модели) можно видеть, что экспериментальные исследования биоэлектрической активности нейронов головного мозга показывают существенное значение соотношения порядка и хаоса в их работе по обеспечению нормального состояния центральной нервной системы (ЦНС). Изучение активности нейронов новой коры и других структур головного мозга показало, что стрессогенный фактор, ослабляя торможение, вызывает переход значительной части нервных клеток от хаотических или нерегулярных групповых разрядов к упорядоченному распределению их во времени (Шульгина, 1975). В состоянии покоя, торможения, сна, то есть при накоплении ресурсов ЦНС, большая часть нейронов работает либо хаотически, либо с преобладанием нерегулярных групповых разрядов вследствие относительного усиления тормозных процессов. Активная работа головного мозга (новизна обстановки, боль, обучение, движения) происходит на фоне повышения упорядоченности в распределении импульсации нервных клеток во времени вследствие повышения ее частоты и ослабления торможения (Мелехова, 1966; Шульгина, 1975). Длительное повышение упорядоченности при действии стрессогенных факторов, то есть нарушение соотношения порядка и хаоса, сопровождается истощением ресурсов нервной системы и может привести к патологии. Усиление тормозных процессов возвращает нейроны ЦНС к повышению хаотичности в их работе и способствует профилактике и снижению дистресса (Шульгина, 2017).

Таким образом, на внесение в функционирование организма непредсказуемых стрессовых воздействий он реагирует усилением упорядоченности активности нейронов, но возможно и разрушение организма под влиянием длительного стресса. Без стрессовых воздействий развитие затормаживается, но происходит восполнение затраченных ресурсов. Таким образом, для поддержания жизненного процесса и развития необходимо определенное соотношение «хаоса и порядка» элементов в нейробиологических системах.

Достаточно наглядным примером взаимодействия хаоса и порядка является теория течений в гидродинамике. Ссылаясь на работы Мишеля Серра, И. Пригожин и И. Стенгерс обращают внимание на интерес древних атомистов к явлению турбулентности в жидкости. Лукреций писал, что иногда в самое неопределенное время и в самых неожиданных местах вечное и всеобщее падение атомов испытывает слабое отклонение – клинамен. «Возникающий вихрь дает начало миру, всем вещам в природе. „Клинамен“, спонтанное непредсказуемое отклонение, нередко подвергали критике как одно из наиболее уязвимых мест в физике Лукреция, как нечто, введенное ad hoc. В действительности же верно обратное: „клинамен“ представляет собой попытку объяснить такие явления, как потеря устойчивости ламинарным течением и его спонтанный переход в турбулентное течение. Современные специалисты по гидродинамике характеризуют устойчивость течения жидкости, вводя возмущение, выражающее влияние молекулярного хаоса, который накладывается на среднее течение. Не так уж далеко мы ушли от „клинамена“ Лукреция!» (Пригожин, 2005, с. 128) [18].

Долгое время, пишут Пригожин и Стенгерс, турбулентность отождествлялась с хаосом или шумом. Однако, несмотря на то что на макроскопическом уровне турбулентное течение кажется хаотическим (беспорядочным), на микроуровне оно является высокоорганизованным. Турбулентность соответствует когерентному поведению многих миллионов молекул. «С этой точки зрения, – пишут Пригожин и Стенгерс, – переход от ламинарного течения к турбулентности является процессом самоорганизации. Часть энергии системы, которая в ламинарном течении находилась в тепловом движении молекул, переходит в макроскопическое организованное движение» (там же).

Еще одним известным примером неустойчивости стационарного состояния, приводящей к явлению спонтанной самоорганизации, может служить так называемая неустойчивость Бернара. Она возникает в горизонтальном слое жидкости с вертикальным градиентом температур. В данном случае нижняя поверхность слоя жидкости нагревается до температуры более высокой, чем на поверхности жидкости. В результате в жидкости образуется стационарный тепловой поток снизу вверх. При определенном пороговом значении градиента температур стационарный перенос тепла осуществляется только посредством теплопроводности, затем без конвекции переходит в неустойчивое состояние и далее возникает конвекция. При конвекции происходит согласованное движение множества констелляций молекул и перенос тепловой энергии возрастает. Таким образом, после критического значения градиента температур самопроизвольно устанавливается новый молекулярный порядок. Так называемые ячейки Бернара, представляющие собой определенные «ансамбли молекул» (или, например, любые кристаллические решетки), являются уже структурами совершенно иной, по сравнению с прежней, природы. Пригожин и Стенгерс ввели представление о диссипативной структуре, «чтобы подчеркнуть тесную и на первый взгляд парадоксальную взаимосвязь, существующую в таких ситуациях, с одной стороны, между структурой и порядком, а с другой – между диссипацией, или потерями… В ячейке Бернара тепловой поток становится источником порядка. Таким образом, взаимодействие системы с внешним миром может стать исходным пунктом в формировании новых динамических состояний – диссипативных структур» (там же, с. 129–130).

В связи с формализацией описания приведенных выше типов явлений, обладающих особым характером, возникла математическая теория хаоса, представляющая собой аппарат, описывающий поведение ряда нелинейных динамических систем, при определенных условиях подверженных явлению, известному как хаос (динамический хаос, детерминированный хаос). Поведение такой системы может казаться случайным, хотя модель, описывающая систему, вполне детерминирует ее поведение. В качестве примеров подобных нелинейных динамических систем можно привести такие системы, как биологические популяции, атмосфера, некоторые типы сердечных аритмий и др.

Естественно-научный смысл соотношения хаоса и порядка можно также проиллюстрировать на примере законов термодинамики. Второе начало термодинамики в формулировке немецкого физика Р. Клаузиуса констатирует, что теплота не переходит самопроизвольно от холодного тела к более горячему. Первое начало термодинамики, то есть закон сохранения и превращения энергии, не запрещает переход теплоты от холодного тела к горячему, но при условии, что количество энергии в данной замкнутой системе останется прежним. Однако такой переход в реальности никогда не происходит.

Указанные процессы перехода теплоты характеризуются энтропией, определяемой как мера неупорядоченности системы. Используя данное понятие, второе начало термодинамики можно сформулировать так: при самопроизвольных процессах в системах, имеющих постоянную энергию, энтропия всегда возрастает. Физический смысл возрастания энтропии сводится к тому, что состоящая из некоторого множества частиц изолированная система стремится перейти в состояние с наименьшей упорядоченностью движения частиц, другими словами, в состояние термодинамического равновесия, в котором движение частиц хаотично. При этом абсолютное термодинамическое равновесие и понимается как состояние с максимальной энтропией системы, то есть хаос.

Пригожин полагал, что при определенных условиях энтропия может обусловливать возникновение порядка, упорядоченного состояния системы, тем самым предполагая возможность самоорганизации системы. Немецкий ученый Г. Хакен назвал теорию самоорганизации синергетикой (теорией совместного действия) (Хакен, 2003) [19]. Синергетика (от гр. συν- – приставка со значением совместности, ἔργον – деятельность) изучает такие взаимодействия элементов системы, которые приводят к возникновению пространственных, временных или пространственно-временных структур в макроскопических масштабах [20]. Данное возникновение происходит в точке бифуркации [21] – моменте смены установившегося режима работы системы. Особое внимание уделяется структурам, возникающим в процессе самоорганизации. На практике синергетика представляет собой междисциплинарное направление в исследовании сложных систем, состоящих из многих подсистем различной природы. Такими подсистемами могут быть множества электронов, атомов, молекул, клеток, нейронов, механических элементов, органов животных, людей, транспортных средств и т. д.

Из самого замысла синергетики как широкого междисциплинарного направления научных исследований предполагается и возможность ее применения к наукам о человеке и обществе, в гуманитарной сфере. В одной из своих книг Пригожин отметил: «Для большинства основателей классической науки (и даже для Эйнштейна) наука была попыткой выйти за рамки мира наблюдаемого, достичь вневременного мира высшей рациональности – мира Спинозы. Но, может, существует более тонкая форма реальности, охватывающая законы и игры, время и вечность» (Пригожин, 1985, с. 216). Речь идет о том, что помимо рациональности, обеспечивающей порядок в сознании, в объяснении мира как-то должен быть учтен и хаос, неопределенность, которую современная наука, похоже, уже никак не может сбрасывать со счетов.

На наш взгляд, пафос классической работы Пригожина и Стенгерс «Порядок из хаоса» можно в целом выразить их же словами: «Старое априорное различие между научными и этическими ценностями более неприемлемо. Оно соответствовало тем временам, когда внешний мир и наш внутренний мир находились в конфликте, были почти „ортогональны“ друг другу. Ныне мы знаем, что время – это некоторая конструкция и, следовательно, она несет некоторую ответственность» (Пригожин, 2005, с. 260). Приведенные выше высказывания подчеркивают то, что мы стоим перед свершившимся фактом: наука в целом теперь уже является нравственной силой (А. С. Панарин). Естествознание вторгается в ту с трудом поддающуюся описанию область непредсказуемого, которая традиционно являлась предметом исключительно гуманитарного познания.

В естественно-научных исследованиях как хаос (детерминированный хаос, динамический хаос), так и порядок понимаются в качестве формализованных характеристик пространственных и временных отношений и взаимодействий элементов систем. Несмотря на то что характер взаимодействий в различных системах зависит от субстрата составляющих конкретные системы элементов, возникновение порядка из хаоса, то есть образование новой структуры, здесь рассматривается в качестве общего закона. С данных позиций системы с хаотическим поведением, как ни парадоксально это звучит, являются детерминированными. Такое использование понятия «хаос» отличается от его значения, используемого в мифологии и философии, и определяется обычно в узком смысле как бесформенная, неупорядоченная совокупность материи и пространства в противоположность порядку.

Таким образом, в естественно-научных исследованиях формулировка «соотношение хаоса и порядка» описывается математическими моделями и является максимально формализованной. Роль субстрата, то есть специфики элементов исследуемых систем, здесь практически не учитывается, изначально формализуется и является второстепенной. По существу, если мы будем говорить о соотношении неупорядоченности и порядка, то смысл данной формулировки не изменится, она будет лишь менее интригующей.

Проблема, к которой мы обратимся в последующих разделах, заключается в выявлении не только роли соотношения «хаоса и порядка» в системах, но и роли специфики субстратных элементов исследуемых систем. Этот учет необходим для научных исследований в гуманитарной сфере индивидуального и коллективного субъектов (культуры, ментальности личности, общества и т. п.). В теоретическом построении для гуманитарных систем следует принимать во внимание не только естественно-научные характеристики порядка и неупорядоченности, но и образное содержание субстратных элементов. Оптимальным было бы использование данного сочетания в рамках единого теоретико-методологического подхода.

Предварительно рассмотрим представления о хаосе и порядке в современных гуманитарных исследованиях.

Представления о хаосе и порядке в гуманитарных исследованиях Нового и Новейшего времени

В Античности и в эпоху Возрождения у ряда авторов имело место представление о взаимодействии хаоса и космоса посредством любви (Эроса) (Можейко, 2002, с. 897). Начиная с эпохи Просвещения интерес к космосу, по-видимому, сохранялся, однако представлению о хаосе неизменно сопутствовало нарастание интригующего таинственного ореола. В целом особенность исследований по проблеме хаоса и космоса как в гуманитарной, так и в естественно-научной области начиная с эпохи Средневековья заключается в нарастании интереса к хаосу [22].

В западноевропейской науке и философии по мере приближения к настоящему времени в исследованиях внимание все более уделялось характеру взаимодействия хаоса (неупорядоченности) с космосом, где последний понимался как упорядочивание. Следует отметить всплеск интереса к процессу «космизации» бытия в русской естественно-научно-философской и православной литературе начала XX в. в трудах П. А. Флоренского, В. И. Вернадского и др. (Русский космизм…, 1989, 1993; и др.).

В Средневековье античные представления о хаосе в несколько трансформированном виде рассматривались св. Василием Великим и св. Фомой Аквинским. Как мы уже отмечали, у Фомы Аквинского под хаосом подразумевалась «неоформленная материя», которая в процессе сотворения мира Богом посредством «различения» обрела качество «оформленности».

В философии Нового времени тему хаоса можно встретить у И. Канта, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля. Гегель определял хаос как «движущееся единство непосредственного», которое еще «не есть субъект» (Гегель, 1977, с. 128). У Канта проблема хаоса рассматривалась относительно более конкретно. Он придерживался античных представлений о том, что мир возник из хаоса, а хаос понимал как состояние природы после сотворения мира (Кант, 1963а, с. 98). Кант рассматривал хаос как некую первичную основу для развития – хаос является необходимым условием развития, он содержит в себе как вещество, так и импульсы для развития. Кроме того, хаос есть то, что преодолевается в процессе развития, а развитие создает из хаоса порядок, хотя и временный, который может перейти в беспорядочное состояние. Таким образом, Кант понимал развитие как возникновение порядка из хаоса.

По Канту, наша планета после своего непосредственного возникновения еще долгое время представляла собой абсолютный хаос, в котором неупорядоченным образом действовали силы природы (Кант, 1963б, с. 237). У Канта, в отличие от Шеллинга, хаос понимается как сотворенный Богом. Согласно Канту, хаос не может привести к гармонии, но в нем содержатся определенные самоорганизующиеся элементы; в качестве движущей силы в создании гармонии Кант определял разнородность. Он утверждал, что единообразие и покой не способны привести к гармонии. Важным является то, какое место отводилось в процессе самоорганизации субъекту – человек может быть лишь сторонним наблюдателем в данном процессе. При этом Кант полагал, что «природа сама в своем развитии стремится от состояния хаоса перейти к порядку» (Кант, 1963в, с. 446).

Шеллинг рассматривал созерцание и осмысление хаоса в качестве необходимого условия развития человека (Шеллинг, 1989а, с. 197).

Одними из первых мыслителей, охарактеризовавшими «нерв» современного мирочувствования эстетически, были композитор Рихард Вагнер, воплотивший в музыкальной форме идею «гибели богов», и философ Фридрих Ницше, с его пафосом упадка западноевропейской культуры и ее всеобщей рационализации. Эти культурологические идеи получили дальнейшее развитие в монументальном произведении Освальда Шпенглера «Закат Европы» (1993), концепции Мартина Хайдеггера (1993), работах Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно (1997) и других философов.

Выдающийся культуролог XX в. Йохан Хейзинга полагал, что наилучшее общее описание современной общественной и культурной жизни может быть представлено метафорически, точнее, как медицинская метафора: «Ясно как день, что наше время страдает лихорадкой. Может быть, это лихорадка роста? Кто знает! Дикие, бредовые фантазии, бессвязная речь. Или же перед нами нечто большее, серьезнее, чем скоропреходящее возбуждение мозга? Нет ли тут оснований говорить о навязчивых галлюцинациях как результате глубокого поражения центральной нервной системы? Будучи отнесена к явлениям современной культуры, каждая из этих метафор имеет свой совершенно определенный смысл… Мы живем в эпоху одержимости… Повсюду царит сомнение в прочности общественного устройства, внутри которого мы живем, неясный страх перед ближайшим будущим, ощущение упадка культуры и грозящей миру гибели» (Хейзинга, 1992, с. 265). Периоды расцвета культур Эллады, Средневековья и Ренессанса Хейзинга рассматривал как эпохи «равновесия и гармонии», противопоставляя их современному «расстройству и смятению». «Это не одни кошмары, что посещают нас в ночную пору. Это и трезвые рассуждения, взвешенные на весах наблюдения и здравого смысла. Нас прямо-таки захлестывают события. Мы воочию видим, как шатается все то, что казалось прежде незыблемым и священным: истина и человечность, право и разум. В настоящее время сознание того, что мы переживаем острый, гибельный кризис культуры, проникло в самые широкие слои общества. Сигналом тревоги для неисчислимой массы людей во всем мире стал „Закат Европы“ Шпенглера» (там же, с. 245–247). Мироощущение Хейзинги отражает осознание надвигающегося хаоса, разрушающего привычные смыслы.

В целом характерными для научного и философского мышления Нового времени стали чувство пессимизма, неверие в будущее, бессилие разума, отсутствие цели и смысла существования и неспособность совладать с неупорядоченными потоками информации. Это чувство связано с переживанием оторванности от своих корней, природы, с представлением о гибели Бога и погружении мира в состояние хаоса.

Гуманитарные теории хаоса в исследованиях связываются с философией и мироощущением постмодернизма (Лиотар, 1998; и др.). В своем анализе эпохи постмодернизма в литературе Е. А. Стеценко отмечает, что все определения современной культуры в большинстве своем имеют приставки «пост-» или «нео-». Тексты гуманитарных исследований, пишет автор, пестрят такими терминами, как «постмодернизм», «постсовременность», «постколониализм», «постгуманизм», «неоромантизм» и пр. Неспособность к называнию, точному определению предмета исследования свидетельствует о некоторой растерянности научной мысли перед стремительным изменением социального и культурного бытия, находящегося в состоянии крайней неупорядоченности, определяемой как хаос. Данная неспособность проявляется также в укоренившейся в современной научной терминологии приставке «мульти-»: мультикультурализм, мультинационализм, мультиэтничность и т. д. «Множественность» и «массовость» стали доминирующими концептами и в исторической науке, и в социологии, и в культурологии, и в искусствоведении (Стеценко, 2010, с. 81–92).

Выделяя в эстетике постмодернизма наиболее существенное, исследовательница характеризует его как «единственное течение, окончательно перечеркивающее гуманистическую модель и ставящее перед собой задачу представить мир как абсолютный хаос, который и является для него объективной реальностью. И собственный стиль постмодернизма является выражением хаоса, в котором не существует никакой формы, никаких границ, никакой направленности, никакого определенного пространственного, временного или исторического измерения. Он содержит в себе огромное многообразие традиций и стилей, но все это осколки разбитых целостностей (курсив наш. – А. С.). В частности, в художественном произведении царит… интертекстуальность, гипертекстуальность – это избыточность, нагромождение, фрагментарность, эклектичность, застывшее броуновское движение текстов. В лексиконе постмодернизма отсутствуют понятия мимесиса, целостности, гармонии, единства многообразия, подобия частного и общего, бинарности оппозиций, закономерности, иерархичности. Это „анархическая“ поэтика, не признающая никакого заданного порядка» (там же, с. 87).

В ситуации всевластия хаоса, случайности, неопределенности исчезают как этические, так и эстетические каноны. Относительность морали в постмодернизме часто доходит до ее отрицания, а свобода, в основе которой лежит хаос, понимается как уничтожение каких бы то ни было норм и ограничений. Психологически хаос в основе поведения проявляется в возможности абсолютно спонтанного, нерефлексируемого следования эмоциональным и чувственным импульсам (там же).

Нравственность в постмодернизме обретает «игровой» характер. Игра, лежащая в основе современной культуры, связана не с этикой, а с эстетикой. «Игра сама по себе, хотя она и относится к деятельности духа, не причастна к морали, в ней нет ни добродетели, ни греха» (Хейзинга, 1997, с. 35). При этом реальность воспринимается просто как опыт, не связанный с объективностью. Например, в период расцвета греческой Античности существовало представление об идеале добра и красоты – каллокагатии (способности избирать наилучшее), в котором целостно сочетались такие качества, как «доброе» и «прекрасное», а в эпоху гуманизма истина, добро и красота были абсолютными идеалами. В целом для человека и общества европейской культуры единство чувства и разума было идеальным прообразом жизни. Но в современной западноевропейской культуре, да и в России эти идеалы все чаще становятся предметом дискуссий.

В работах классиков философии постмодернизма Ю. Хабермаса, У. Эко, Ж.-Ф. Лиотара и других ученых атрибутом «хаос» мир характеризовался как плюралистическая и подвижная среда (Орлова, 2004). На рубеже XVIII и XIX вв. произошел переход от «системы организованного словом морального знания, где связь слова, знания и морали была неразрывной… Слово становится инструментом действительности, а не культуры» (Михайлов, 1997, с. 510–517). Именно поэтому для литературы эпохи постмодернизма [23] характерно хаотическое цитирование текстов, принадлежащих к разным временам и культурам, где их значение уравнивается (там же).

А. К. Якимович так характеризует эпоху постмодернизма: «Непредсказуемость, неуверенность, непредвиденные опасности и элементы хаоса, вообще энтропия, безумие и гибель сопровождали творения науки и техники. Создания самой высокоразвитой цивилизации оборачивались как бы второй природой – столь же непонятной, угрожающей, какой была „первая природа“ для людей дотехнологической эры» (Якимович, 1998, с. 13).

Понятия, по сути, трансформировались в симулякры [24], лишенные абсолютного сакрального смысла. В произведениях постмодернистской литературы преобладает чувственное и иррациональное, а форма черпается в постоянно изменяющихся осколках мифов и фантазиях. Такого рода этическая и эстетическая множественность не предполагает культурного развития. Для данной ситуации, по мнению Н. А. Бердяева характерно, что «энергии творчески