Жизнь прожить — не поле перейти
Холодная дождливая весна 1919 года. В маленьком городке Минусинске, расположенном при впадении речки Минусы в судоходный проток Енисея, колчаковцы на площади около церкви собрали местное население, и казачий атаман обратился к народу:
— Кого хотите избрать городским головой?
Наступила тишина. После разгромленного в ноябре крестьянского восстания жители города побаивались оказаться в структурах управления городом. Атаман, постукивая нагайкой по сапогу, как-то недобро посмотрел на толпу и прорычал:
— Нууу!
Напряжённость стала усиливаться, но тут послышались голоса:
— Ефимова!
— Учителя Ефимова Якова Васильевича!
Толпа зашевелилась, ожила. Вопрос решён, выход найден и присутствующие один за другим начали выкрикивать фамилию учителя местной школы. На лице казачьего атамана заиграла улыбка.
Так как других кандидатур не поступило на том и порешили — учитель Ефимов и будет городским головой.
О семье Якова Васильевича надо сказать отдельно. Его мать умерла рано. Отец ещё до рождения детей зимой поскользнулся, упал и ударился затылком об лёд, после этого он потерял зрение, так никогда и не увидел своих сыновей. Младший брат Николай учился в гимназии. Жена, Мария Сергеевна работала учительницей младших классов и ждала рождения ребёнка.
У Марии Сергеевны было две сестры — Анна и Татьяна, и два брата — Михаил и Николай. Татьяна закончила акушерско-фельдшерскую школу, но работала учительницей вместе со старшей сестрой. Михаил ушёл в армию Колчака и погиб в боях с красными партизанами. Семья тяжело перенесла его смерть. Отец, Сергей Попов, работавший продавцом в винной лавке, запил. Когда уже не было сил терпеть пьянство мужа, Пелагея Афанасьевна, его жена, выгнала главу семьи из дома, оставшись одна с младшими детьми без средств к существованию. Чтобы прожить и выучить детей Пелагея ходила по домам и стирала бельё. Николай, когда подрос, решил выучиться на инженера, уехал в Красноярск, там простудился, заболел крупозным воспалением лёгких и умер.
В таком состоянии застала весна 1919 года семью Ефимовых-Поповых.
— Машенька, надо уезжать отсюда и чем быстрей, тем лучше, — Яков нервно ходил по комнате.
— Почему, Яша?
— Не могу я. Сегодня приказали мне организовать прилюдную порку мужиков, которые не сдали вовремя продовольствие. Как я могу? — Яков схватил себя за рубашку у горла. — Им самим жрать нечего. Я их детей в школе учил. Не могу я.
— Ну, давай уедем, — робко прошептала жена.
— Я что, изверг? Тебе рожать вот-вот. Господи! Что делать?
— Яшенька, я потерплю. Я справлюсь.
Яков посмотрел на Марию взглядом полным любви и нежности, подошёл и обнял её.
— Давай, — тихо сказал он, — рожай, а там посмотрим. Это я потерплю, а ты рожай.
26 мая Мария родила девочку, назвали её Еленой.
Каждое утро Яков уходил в управу, как на каторгу. Перед уходом целовал жену и дочку, тяжело вздыхал и уходил, опустив голову. Вечером возвращался хмурый и уставший.
— Машенька, когда дочку от груди отлучишь? — спросил он как-то вечером супругу.
Мария посмотрела на мужа понимающим взглядом.
— Потерпи немного, уже скоро.
И как только девочку перестали кормить грудью, Яков уговорил Марию оставить дочку на попечение бабушки Пелагеи, а самим срочно бежать из города.
— Ну, куда вы от ребёнка бежите? — возмущалась Татьяна.
— Не лезь! — властным голосом остановила свою дочь Пелагея. — Не от дитя бегут, сама знаешь, а чтобы ребёнок сиротой не остался.
— Куда же поедете? — печально спросила Анна.
— В Харбин, — ответил Яков. — Время выждем и вернёмся или туда заберём Леночку.
— Езжайте. С Богом! — перекрестила всех Пелагея.
Так и было сделано — супруги Ефимовы уехали в Харбин, оставив дочь на воспитание бабушке и двум тёткам: Татьяне и Анне.
Девочка росла под чутким надзором бабушки и тёток. Прошёл год, второй, а от родителей никаких вестей. По вечерам бабушка Пелагея молилась у иконы, вспоминая дочь и её мужа, Татьяна ворчала, а Анна, тихо напевая, убаюкивала племянницу.
Только через четыре года пришло письмо от родителей Лены, в котором сообщалось, что в данный момент они находятся в Чите, где работают артистами в городском театре, и им очень хочется, чтобы дочь их была с ними. Это известие настолько воодушевило семью, что бабушка и тётки быстро собрались и все вместе отправились в Читу. Сами того не зная, этим переездом они положили начало своим многочисленным переездам по стране в поисках лучшего места для жизни.
В Чите Ефимовы снимали небольшую двухкомнатную квартиру с удобствами на улице. Бабушке Пелагее и двум сёстрам выделили для проживания одну из двух комнат, как говорится: «в тесноте, да не в обиде».
Надо сказать, что и Ефимовы уже не были Ефимовыми, они взяли театральный псевдоним и теперь были Ураловы, и в городе были хорошо известны. Особенно в почёте у публики была Мария. Высокая, стройная с благородной осанкой, выходя на сцену, поворачивалась лицом к зрителям и широко открывая большие карие глаза, пронзала взглядом каждого сидящего там. Наступала тишина, кто-то среди зрителей произносил: «Ах!» и зал взрывался бурными аплодисментами.
Дом, где жила большая семья, располагался рядом с театром и городским парком. По вечерам в парке играл духовой оркестр, а молодёжь танцевала под его музыку на танцплощадке. Маленькой Леночке очень хотелось попасть в парк, посмотреть на оркестр и танцующих, но родители её с собой не брали, обосновывая это тем, что у неё нет приличных платья и обуви. Но, как-то, выбрав момент, когда взрослые отвлеклись, она отправилась в парк одна.
— Девочка, ты с кем? — остановив одинокого ребёнка, спросила женщина, проверявшая на входе в парк билеты.
— Я, Елена Уралова, дочь артистов Ураловых! — с гордостью ответила Лена.
Женщина, глядя на маленькую симпатичную девочку, засмеялась:
— Ну, тогда проходи.
Послушав музыку и посмотрев на танцующих, Лена отправилась домой, где в это время был переполох по поводу пропажи ребёнка.
— Где ты была!? — в истерике закричала мама, схватив дочь за руку.
— В парке музыку слушала, — прозвучало честное признание.
— Вы посмотрите на неё! — продолжала кричать мама. — Она меня опозорила! В грязном платье и грязных ботинках, срам! Меня все в городе знают! Разговоры начнутся!
Мария схватила, висевший на стуле ремень мужа и сильно стеганула им дочь ниже спины. Отец тут же выхватил ремень из рук жены, гневно посмотрел на неё и сказал:
— Чтобы этого больше никогда не было! Нужно уметь воспитывать без ремня!
После слов отца в комнате воцарилась тишина. Лена стояла молча, приложив ладошку к месту, куда был нанесён удар ремнём, по её щекам ручьём катились слёзы. Мать ушла на кухню. Бабушка и тётки так и остались стоять у входа в комнату. С этого дня Мария Сергеевна никогда в жизни больше не поднимала руку на дочь.
— Где большая сковорода, — раздался голос Анны с кухни.
— На месте должна быть, — бросила в сторону кухни Мария.
— Не могу найти! Татьяна, ты брала?
— О господи! — недовольно произнесла Татьяна и направилась в сторону кухни.
С кухни раздались металлические звуки, вернее грохот, затем нечленораздельные скороговорки двух женщин.
— Я вам что — посудомойка? — Татьяна вышла из кухни, сильно захлопнув за собой дверь.
— А я?! Нанялась готовить на всю ораву, да ещё и посуду мыть бесконечно, — казалось, что вошедшая Анна обратилась к Марии.
— Я целыми днями в театре вкалываю, — чуть не плача стала оправдываться Мария.
— А мы, можно сказать, не вкалываем, а дурака валяем целый день, — не сдержалась Татьяна. — Весь дом на нас! У меня к вечеру руки отваливаются.
Бабушка Пелагея слушала разборку сестёр, сидя молча на табурете в углу комнаты. Такие баталии были не редки, тем более, что трём женщинам на одной кухне ужиться было сложно.
— Всё! Наступил предел моему терпению, — Татьяна стояла с красным лицом, уперев в бока руки. — Уеду!
— Как? Куда? — испуганно спросила Мария.
Все молча смотрели на Татьяну, а та застыв как изваяние, не знала
