Оглавление

1. РЕКА ВРЕМЕН. Портной
2. РЕКА ВРЕМЕН
   1. ПОРТНОЙ
      1. I
      2. II
      3. III
      4. IV
      5. V
      6. VI
      7. VII
      8. VIII
      9. IX
      10. X
      11. XI
      12. XII
      13. XIII
      14. XIV
      15. XV
      16. XVI
      17. XVII
      18. XVIII
      19. XIX

РЕКА ВРЕМЕН

Река времен в своем стремленье

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

Г. Державин.

Во все века ясновидцы и кудесники всех мастей пугали концом света, но назло всем предсказаниям крутится наша старушка планета. И течет бесконечная река времен. А мы — мельчайшие капли в ней. И нет числа этим каплям! Эти животворящие капли-судьбы сливаются в капилляры, артерии, вены, образуя семьи, кланы, фамилии и династии, пополняя реку времен. И до той поры, пока эти капли в движении — будет жить и наша планета.

Но, как гласит китайская мудрость: «Камни прошлого — это ступени к будущему». И каждому интересно: а что же было там, в невозвратном временном пространстве, в самом начале, в истоке наших родовых потоков? Как жили наши предки в далеком прошлом, уже ставшем историей?

Строго смотрят они на нас с пожелтевших от времени фотографий. Глядя на их суровые лица, понимаешь, что именно они ваяли историю, будучи современниками судьбоносных событий. Что мы по сравнению с ними? Мы просто живем: работаем, любим, растим детей, болеем, решаем какие-то мелкие насущные проблемы. Увы, времена не выбирают, в них живут и умирают. А может быть, и наши предки просто жили, не взирая на времена и события?

ПОРТНОЙ

I

Вечерело. Солнце лениво заваливалось за потемневшие воды Кубани. На хуторе Романовском пастух прогнал стадо, уже улеглась пыль, поднятая сотнями копыт, затихло ленивое мычанье коров и призывные окрики хозяек, зазывающих домой своих кормилиц. Отзвенели веселые молочные струйки по подойникам. Печально вздыхая в хлевах, сладко пахнущих свежим сеном и парным молоком, коровы грузно оседая, устраивались на ночной отдых.

Кое-где в домах уже теплился слабый свет трехлинеек. Семья Барабашевых, как и остальные хуторяне, собирались вечерять. Анна накрывала на стол, когда на крыльце послышался стук оббиваемых от пыли сапог. Анна выглянула в окно, не узнавая походки мужа.

— Ох, батюшки-светы, гостюшка к нам! Нюся, поди сбегай за отцом. Он на берегу, лодку смолит.

— Здравствуйте, дядька Никола! Проходьте, проходьте в дом, я за тятей побежала.

Николай долго смотрел вслед племяннице, улыбаясь и удивленно качая головой.

— Анют, выйди-ка, слей мне!

— Опять, что ли на паровозе приехал? — вышла на крыльцо с кувшином Анна.

— А то на чем же еще? Да неужто, на телеге трястись целый день, когда такая чудо-машина есть?

— И не боисся? Я как вспомню, как мы к вам на свадьбу ездили, инда сердце заходится. Дымища, искры в разные стороны летят, а сам весь черный. Не к ночи будь сказано, как из пекла вылетел. А мы-то, — расхохоталась Анна, — сами не лучше его приехали — в саже все, как из преисподней.

— Неча было в окна высовываться. — Усмехнулся Николай. — Зато вот сели и тихо спокойно доехали. Ни тебе ухабов, ни рытвин. И лошаденку не надо мучить.

— Так интересно же было поглядеть… А то может, в баньку пойдешь? У меня чугунок воды в печи стоит.

— Да нет, я так, пыль чуток смыть. — Отказался Николай.

— Ну, здравствуй, что ли, сестра! Как здоровье-то? — обнимая Анну, поинтересовался он. — Исхудала совсем, смотрю.

— Ох, Никола, и не спрашивай. Худо мне совсем. Видно, зря я Ванятку в такие годы рожать удумала. Все после родов никак в силу не войду. Да Петр уж больно просил казака ему родить.

— Ты что несешь-то? — Осерчал Николай. — Тебе Бог ребеночка дал, а ты казнишься. Грех-то какой! Выкинь эти мысли из головы. Ребенок — это Божий промысел, и не тебе судить зря или не зря. И мужика не кори за то. Ты вон себе помощниц наделала, а ему как быть? Как казаку без помощника в дому? Да и какие еще твои годы? Ты лей, лей!

— Да как какие? Уже четвертый десяток давно разменяла.

— Рази ж это годы? Еще баловство одно, поди, на уме-то? — хохотнул Николай, шумно отфыркиваясь от воды. — Ох, хорошо-то как!

— Оставь, — остановила Анна брата, увидев, что Николай потянулся за пропыленной рубахой, — я тебе Петину дам. Пойдем в дом-то, застынешь еще. Вечера ныне прохладные.

— На вот, — Анна вытащила из сундука чистую рубаху. — Поди, в пору будет, а твою простирну, за ночь просохнет. Все ты правильно гутаришь, Никола, да только после родов здоровья совсем не стало, чахну. Боюсь, как бы сиротой не остался. И сам Ванятка болезный растет.

— Чего ты несешь-то? Сиротой… — досадливо махнул головой Николай. — Говорил тебе, приезжай к нам в Екатеринодар. В больничку бы устроили, глядишь, все по-другому вышло. Может, сейчас поедешь, хорошие врачи посмотрят?

— Не привычные мы к вашей городской жизни, мы уж по старинке.

— Вот я и говорю, все как дикари живете. Паровоз вам пустили, вы его боитесь, пуще огня, от больниц как черт от ладана шарахаетесь.

— Да ходила я к фельшерице. — Безнадежно махнула рукой Анна.

— Ну и что говорит?

Из боковой комнаты вышла Настя с только что проснувшимся Ваняткой.

— У них один разговор: золотуха, дескать, — забирая ребенка у Насти, вздохнула Анна. — Вон, вишь, скоро два годочка, а он и не думает ходить. Беда! Все руки уж оттянул. Хорошо, хоть няньки есть.

— А про тебя фельдшерица чего гутарит?

— Да кто ж знает? Говорила что-то, только я по-ихнему, по медицински не бельмеса не понимаю. Вон пилюли выписала какие-то. Попью, вроде как полегчает, а потом опять все то же. То бок правый болит, а то все нутро так схватит, что и вздыхнуть не могу. Насть, ты спустись в погреб, сальца да солонинки принеси. А сперва-то в огород, пока не стемнело, огурчиков, помидор да зеленухи какой набери. Давай-ка доча, стол надо накрыть. Что ж не сообщил, что едешь-то? Я бы гусака зарубила, да пирог затеяла.

— Да не суетись ты, Анютка. Не гостевать я приехал, по делу. Ты мне лучше молочка парного налей. Сто лет не пил.

Анна кивнула Насте, та тут же принесла из чулана дяде кринку с молоком, накрытую марлечкой и большую кружку.

— На-ка вот тебе подарочек от меня. — Николай вынул из-за голенища сапога холщовый кошелек и вытащил из него сторублевку.

— Да что, ты, братец! Такие-то деньжищи! — ахнула Анна. — Да и не обедняли мы покуда. Петруша довольствие казацкое получает. Живем — грех жаловаться. Девчонки вон и в гимназии учатся на царевом обеспечении…

— Бери, бери. Раз даю, значит есть с чего. Заказ выгодный был, и заказчик не из бедных попался. Мабуть и вы когда мне чем поможете. Девчонкам обновки какие справишь. Им сейчас много чего надобно, не то, что моим ребятам. Тебе сейчас деньги в самый раз придутся, — хитро подмигнул Николай.

— Это ты о чем? — не поняла Анна.

— Да это я так, к слову. — Отмахнулся Николай. — Ох, и девки-то у тебя хороши получились! Красавицы! — наливая молока, похвалил Николай.

— Ну, спасибо тебе, братец за такой подарочек. Царский прямо. А девчонки что? В баушку, знать, пошли. Баушку-то нашу — гречанку, помнишь, поди? Ай не зря же дед ее с какой-то Крымской экспедиции умыкнул! Всю нашу породу красотой одарила.

— Дед наш, видать еще тот ходок был! Ты-то вон в молодости тоже какая красавица была! Отбою от парней не было. Еле поспевал отбивать твоих женихов, — захохотал Николай.

— Ты чего несешь при девчонке-то? Еще подумает про мать невесть что.

Настя, накрывавшая на стол, и вправду прислушиваясь к разговору, удивленно взглянула на Анну.

— А что я сказал? Что красавица была, так ты и теперь, не дурнушка, а уж девчата у тебя — всем на зависть.

— Вот я и думаю, а не зависть ли чужая меня грызет-то? Может, кто сглазил?

— Меньше думай про то, и никакой глаз не прицепится.

— Мама-то как? — вздохнула Анна. — Не хворает?

— Да как? По-стариковски. То руки болят, то спину ломит, но так еще ничего, молодцом держится. Я, говорит, еще правнуков, должна дождаться.

Тут подоспели и Петр с Нюсей.

Нюся принялась помогать младшей сестре, и вскоре на столе уже дымилась в чугунке картошка, распаренная в печи и смачно политая шкварками с луком. На одной тарелке розовели ломти сала, аппетитно лоснясь закопченной корочкой, а на другой чинно и чопорно улеглась сухая солонина. Зеленые пупырчатые огурчики нежно жались к стыдливо краснеющим помидорам в миске. Отдельной горой на доске лежали зеленый лук, молодой чеснок, укроп и петрушка, поблескивая бриллиантами колодезной воды. С самого края стола на блюде лежала вяленая и копченая рыба, покромсанная на куски.

— Ну, здоров будь! — обнялись мужчины.

— И тебе не хворать, шурин! А ты что припозднился-то? Паровоз-то уже давненько прошел.

— Да в станице Кавказской задержался. По кузнецам ходил. Товар искал. Мужик мастеровой заказал штуковину одну, а я нигде отыскать ее не могу. И сделать никто не берется. Вот я заодно и попытал счастье. Мабуть, у вас кто сделает.

— Ну и как?

— Сговорился с одним кузнецом, к завтрему обещался сделать.

Николай, родной брат Анны в Екатеринодаре держал скобяную лавку.

— Ты-то сам как? Все на службе?

— А куды ж еще мне деваться? — уныло махнул рукой Петр.

— Уходить не надумал?

— Да думку энту еще с пятого году держу, когда нас против свово же народу бросили[1]. Поверишь, я ведь тогда чуть умом не тронулся после этакой кровищи. Много чего передумал. После того и в депо ходил, про работу узнавал. Только там все больше мастеровой народ нужен, а я что? Только шашкой махать, да землю пахать обучен. Подмастерьем идти в мои годы вроде как не пристало, да и семью не прокормить. А тут еще и атаман пригрозил, что землю отберет, коли из казаков подамся. А куды ж нам без землицы-то? Эх, видать, на роду мне написано до смерти из казаков не выбраться. Ну, да что уж там, разговорами сыт не будешь, давай-ка, брат, за стол. Как говорится, чем богаты…

— Рыбка-то своя никак? — хитро прищурившись, поинтересовался гость.

— А то чья же? — гордо приосанился Петр.

— Эх, порыбалить бы! — позавидовал Николай. — Давненько я ушицы не едал. Да еще с костерка бы…

— А что, пошли, что ли? С утра и спроворим. У меня тут недалече место одно прикормлено. Вот и лодку ко времени просмолил, как знал, что приедешь. Караси там — во! — развел Петр руки чуть не на метр.

— Ну, это ты, брат, загнул, — засомневался Николай.

— Ничего не загнул. Завтрева сам увидишь…

— Будя вам, рыбаки, — остановила их Анна. — Садитесь вечерять, а то картоха простынет.

Все чинно перекрестились и сели за стол. Девочки сели вместе со всеми. Петр порезал огромный подовый каравай на ломти, и положил посреди стола. Ванятке дали кусок корочки, и он с удовольствием принялся ее грызть.

— Ну, что сестра, рюмочку не нальешь ли за встречу-то?

— Кака рюмочка? — возмутилась Анна. — Петров день ныне. Быдто не знаешь, что гулять в энтот день нельзя. Грех великий!

— А тебе кто сказал, что мы гулять собрались? Грех будет, коли мы за встречу не выпьем. — Поддержал шурина и Петр. — Давай-ка, тащи ее сюда, сердечную.

— Ох, греховодники! — ворчала Анна, доставая из закутка за печью припрятанную бутылку. — Ты мне лучше расскажи, как твои молодые живут?

— Да живут, что им сдеется?

— Наталье-то невестка к душе ли?

— Да разве на вас баб угодишь? Вам ведь все не так да не эдак.

Никола на Красную горку женил старшего сына Данилу и Барабашевы всем семейством ездили на свадьбу. Теперь Анне не терпелось выведать, как живут молодые.

— А прибавленья-то еще не ждут?

— Я в эти дела не встреваю. Вот приедешь, все сама у Натальи и выведаешь.

— Что ты в самом-то деле прицепилась к мужику? Словом не дашь перемолвиться. — Возмутился Петр.

— С чего это я поеду? Я после той поездки больше и не сяду в энтот паровоз.

— Сядешь, еще как сядешь, — усмехнулся Николай. — Идите-ка, девчатки, погуляйте пока. Разговор у нас будет.

Девочки безоговорочно встали и пошли из дому. Хотя по лицам было видно, как им хочется послушать. Особенно Насте.

— Давай подслушаем, — шепнула она в сенях Нюсе.

— Ты чего? Хочешь, чтобы тятя выпорол?

— Да не выпорет. Стращает только.

— Пошли уже, нехорошо это. Надо будет, сами скажут.

— Приданное-то Нюсе собрали? — вслед девчонкам поинтересовался Николай.

— Ты к чему это спрашивашь? — насторожилась Анна.

— Тут такое дело. Я вроде как сватать ее приехал. — Развел руками Николай.

— Тю, никак сдурел?! — опешила Настя. — Мы ведь родня, да еще какая близкая!..

— Да погоди ты, чумная! Не за сына же я приехал сватать-то! Я пока еще в рассудке.

— А за кого же?

— Помнишь батюшку, что мово Данилку венчал?

— Помню. Видный такой батюшка, степенный. Понравился мне очень…

— Вот батюшка Феофил, с того самого дня, со свадьбы, значит, мне проходу не дает. Все про Нюсю выведывает. Приглянулась она ему больно. А надысь уж и напрямую заговорил. Хочу, говорит, к твоей племяннице посвататься…

— Матушка, Пресвятая Богородица! — перекрестилась Анна.

А Петр словно окаменел от неожиданности, открыв рот. Над столом повисло гробовое молчание.

— Ну, что молчите-то? — не выдержал Николай.

Анна с Петром испуганно переглянулись.

— Тут и не знаешь, что сказать-то. То ли радоваться, то ли горевать. Отродясь еще в нашем роду церковнослужителей не было. — Растерянно пробормотал Петр. — Не ровня мы им. Мы ведь все больше шашками махать приучены.

— Да и в нашем не было, — согласился с ним Николай. — Сам огорошен.

— А мама-то что говорит? Она знает ли про то? — пришла, наконец, в себя Анна.

— Как не знать? Я спервоначалу с ней все обговорил. Говорит, а что, пусть выходит. Уж этот точно не обидит, и как сыр в масле будет кататься.

— Так он, вроде как не молоденькой для Нюси? На вид-то ему за тридцать уж будет.

— Ну да, постарше ее будет, — согласился Николай. — Так это ерунда. Тридцать это не пятьдесят.

— А как же с гимназией? — поинтересовался Петр.

— Да уж кака тут гимназия, коли матушкой станет? Бросит, и всех делов. И так, поди, набралась ума-разума. Писать-считать научилась, ну и хватит ей для жизни.

— А что же батюшка сам-то не приехал свататься? Вроде не принято так-то. Сватовство и без жениха? — засомневался Петр.

— Так тут какое дело? У них, у попов-то, чтобы жениться, надобно сначала разрешение от архиерея получить. А чтобы его получить, архиерей должен поговорить с невестой и ее родителями. Вот уж когда архиерей даст благословение на энтот брак, тогда уже и свататься можно. А то ведь может случиться, что батюшка Феофил засватает, а архиерей-то и не разрешит. Опозорят, получается, девку. Так что, ехать вам надо на беседу с архиереем. Батюшка Феофил уж сговорился, что примет вас.

— Вона как! — удивился Петр. — А ты мать, что скажешь?

— Ой, Петь, не знаю, что и думать. А может, рано ей еще? Ведь вон только 17 годочков исполнилось.

— Тебя-то саму во сколь отдали? — напомнил Николай.

— Ну да, столько же и было. — Вздохнула Анна. — Да уж больно не хочется расставаться со своей кровиночкой. И что я без нее делать-то буду? — заплакала вдруг Анна.- Все равно как руку себе отрезать.

— Ты чего это, мать болото развела? — растерялся Петр. — Словно на всю жизнь растаесси?

— Жалко донечку, уж така послушна да покладиста, что ни скажешь, все бегом, все бегом, — уже причитала Анна. — А уж как приветлива! Слова грубого от нее не услышишь…

— Чего ты завелась? — возмутился Николай. — Еще яичко в курочке, а она уж прощается. Ездить к ней будешь. Вот делов-то! Да у тебя еще одна помощница есть. Радоваться надо, что партия такая выгодная выпала, а ты вой подняла.

— Надо наперво ее спросить, а то, может, еще заартачится. — Предположил Петр.

— А чего артачиться? — заволновался Николай. — И то сказать, как у Христа за пазухой будет жить — барыней. А там, глядишь, и Настену куда пристроит.

— Ох, не знаешь, как и спросить-то ее, — вытирая слезы, задумалась Анна, разглядывая мужа. — Постричь бы тебя надо завтрева. Да принарядись получше. Мундир свой одень, и кресты Георгиевские не забудь прицепить. Пусть архиерей знает, что не абы кого в жены берут.

Спать девчонок положили на сеновале, а в их комнатку — дорогого гостя. От новости, что привез дядя Никола, сестрам не спалось.

— Нюсь, а Нюсь, что делать-то теперь будешь? — теребила старшую сестру Настя.

Нюся долго прикидывалась спящей, потом, поняв, что Настя от нее не отстанет, вздохнула, потянувшись:

— А что делать? Замуж пойду за батюшку Феофила. А что? Он, вроде, симпатичный. Я, правда, не очень к нему приглядывалась. Знать бы тогда…

— А как же твой Матвей? — опешила Настя.

— А что Матвей? Он же не сватается.

— Я бы на твоем месте сбежала с Матвеем, — мечтательно прошептала Настя.

— Глупая ты еще Настя, — засмеялась Нюся. — Начиталась французских романов. В голове дурь одна. И куда бы мы с ним побежали? Да и не зовет он меня никуда. Гулять гуляет, а на будущее ничего не загадывает.

— А ты сама ему скажи, что сватают тебя, и если он тебя любит…

— Да не буду я никому ничего говорить, — зло оборвала ее Нюся. — И ты не вздумай болтать по хутору. Я, может, и рада, что батюшка меня сватает. Хоть коровам хвосты не буду крутить на хуторе. В городе буду жить, и не простой казачкой… Маме смогу помочь. Может, вылечим ее. Ну, все, хватит болтать, — отвернулась Нюся от сестры.

Настя скоро заснула, а Нюся еще долго не сомкнула глаз…

Благословение на брак архиерей дал, и в тот же день отпраздновали рукобитие. Жених в честь такого события одарил Нюсю невиданным подарком: полным рубиновым гарнитуром, оправленным в золото: серьги, кольцо и ожерелье. Не откладывая в долгий ящик, назначили и день свадьбы. Чтобы не торопясь уладить все предсвадебные хлопоты, договорились венчаться на Покрова Пресвятой Богородицы.

II

У Анны прибавилось забот. Первым делом надо было пересмотреть приданное, приготовленное заранее, кое-чего докупить. Как-никак в город выдают, да не абы за кого, а за батюшку да еще в немалом чине — иерей, да еще и настоятель церкви. Ко времени и братов подарок пришелся. А самое главное — надо сшить подвенечное платье. Тут не ударить бы лицом в грязь. Юбки да кофты Анна, как и все хуторские, себе и девчонкам шила у местной портнихи Дарьи Игнатьевны. И Анна первым делом отправилась к ней за советом.

— Нет, что ты, милая, я за такое сурьезное дело не возьмусь. Боюсь, не управлюсь.

— Что же мне делать? — расстроилась Анна.

— Вот что: дам я тебе адрес свово учителя. Правда, наверное, он уж старый стал, может и не берет заказы. Но все одно направит тебя к какому другому портному. Они там в станице все друг дружку знают.

И очень скоро Анна с девчонками отправились в станицу Кавказскую. И хоть идти было не так далеко — всего-то верст восемь, но Петр решил, что они без того намаются за целый день, и рано утром отвез их на телеге в станицу, обещав ввечеру забрать обратно. Ванятку оставили на соседскую девчонку Дуняшку, посулив ей баночку монпасье.

Лавки все еще были закрыты, и потому решили сначала зайти церковь. А то когда еще попадешь — каждый день в станицу не находишься, а на хуторе церкви не было. Потому ездили туда только за надобностью, да по великим престольным праздникам. Церковь стояла, как и положено, на главной площади. Попали как раз на заутреню. Анна подала нищим, сидевшим у входа. В церкви подала бумажки на обедню За упокой души и За здравие. Писались они еще дома, загодя. Целый вечер они вдвоем с Петром вспоминали всех дальних и ближних родственников с обеих сторон, стараясь никого не пропустить. Потом поставила свечи, помолилась у икон. Девчонки старательно повторяли за Анной, что она делала. Пока стояли к батюшке под благословение, Анна отвела Нюсю в сторонку. Настя пошла было за ними, но Анна шепнула ей:

— Стой здесь. Мы сейчас.

То ли под кровом Божьей благодати, то ли время другого никак не выпадало, Анна, волнуясь, спросила:

— Скажи мне, донечка, с чистой ли душой идешь замуж? Не по принуждению, не со зла на кого?

— Ну что Вы, мама, какое принуждение, сама я. Понравился мне отец Феофил. — Покраснела Нюся.

— Не пожалеешь после-то? Вроде я слышала, что Матвей Хмелев за тобой ударяет? — испытующе посмотрела Анна на дочку. — Смотри, еще не поздно…

— Мало что болтают. Баловство это одно. За батюшку я пойду. — Сказала, как отрезала, Нюся.

— Ну, помогай тебе Бог! — облегченно вздохнула Анна.

Потом пошли по торговым рядам, которые к тому времени уже открылись. Анна дотошно выбирала отрезы на платья, кружева и пуговицы к ним.

— Мама, а мне тоже платье сошьют? — обрадовалась Настя, когда Анна прикидывала к лицу ли ей ткань.

— Да как же без тебя-то? Все нарядимся на городской манер.

Пока приценивались, торговались, обойдя все лавки, время незаметно подошло к обеду. Солнце уже пекло не жалея. Оглядывая площадь, Анна сказала:

— Давайте перекусим, да пойдем портного искать.

Они уселись прямо на земле за церковной оградой в тени старой огромной липы.

— Хорошо, узелок с собой прихватила, а то бы и перекусить нечем было, — доставая пироги с картошкой и бутылку молока, приговаривала Анна.

Насте, хоть она и притомилась от непривычной суеты, было не до еды. Она улыбалась в радостном оживлении, представляя себя в новом «городском» платье.

— Ох, донюшка, — обняв дочку, рассмеялась Анна, — ты у меня сегодня как ясно солнышко. А вот как принарядим тебя, так вообще первой красавицей на хуторе будешь. От женихов-то, поди, отбоя не будет, ты как думашь?

— Ну что Вы такое говорите, мама. Какие женихи? — засмущалась Настя. — Рано мне еще.

— Эх, доня, жизнь