Оглавление

1. Поэт и Клодия — 2
2. НАТАЛИ ЯКОБСОН ПОЭТ И КЛОДИЯ
3. Том Второй
4. КЛОДИЯ И АНГЕЛ
   1. Чужие стихи
   2. Необратимый процесс
      1. До начала времен
      2. Лувр. Франция
   3. У смерти прекрасные лица
      1. Невиль
      2. До начала времен
   4. Тайное общество
      1. До начала времен
   5. Близость огня
   6. В поисках жертв
      1. До начала времен
      2. Франция. Версаль
   7. Шарады во тьме
   8. Золотые черви
   9. Железное перо
      1. До начала времен
      2. Франция. Версаль
   10. Адские колокола
   11. Квинтэссенция зла
   12. Ночные чудеса
       1. Франция. Ночь
   13. Последнее искушение
   14. Кровь волков
   15. Счеты с жизнью
   16. Невиль и Анджело
   17. Раскаяние
   18. Отверженных жизнью возвышает смерть
   19. Все демоны ада
       1. Дни террора
   20. У смерти в когтях
   21. Мастер дьявольских часов
   22. Темная муза
   23. Гениальные, бессмертные, обреченные
   24. Ключ от врат ада
   25. Всепрощение

НАТАЛИ ЯКОБСОН
ПОЭТ И КЛОДИЯ

Том Второй

КЛОДИЯ И АНГЕЛ

Чужие стихи

На какое-то время ее опьянял восторг. Каждая алая строчка доставляла удовольствие. И было уже не важно, что по странице пробегают не чернила, а ее собственная пролитая кровь. Надрезанная вена кровоточила, запястье обжигало болью, но Клодия даже этого не замечала. Ей стало нравиться расходовать саму себя ради никому не нужных, но великих идей. Она тратила собственную жизнь, чтобы написать то, чего, возможно, никто и никогда не прочтет. Никогда не оценит. Но духи шептали ей, что она восхитительна. Наверное, то же самое они шептали Невилю за ночь перед казнью, когда он писал то, что считал своим последним произведением. Й становилось смешно от их шепотов. Смех лился во тьму, сухой, дерзкий и серебристый. Ей стало нравиться, как звучит ее смех. От осознания собственной власти он вдруг сделался у нее почти таким же наглым, как у Антонии. Когда она писала, она становилась всевластна. Демоны не смели приблизиться к ней.

Но один раз ей пришлось сделать перерыв. И Антония оказалась тут как тут.

— Уходи! — это уже стало ее привычным приветствием, но Антония не послушалась. Она даже попыталась вырвать из ее руки перо. Клодия с трудом освободила запястье от прикосновения ледяных пальцев.

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты меня совсем разлюбила, — голос Антонии совсем не был укоризненным, скорее насмешливым. И на ее лице ни тени упрека, лишь дразнящая улыбка.

Клодия тоже готова была рассмеяться, только с горечью, а не с юмором.

— Ты напоминаешь мне надоедливую кошку.

— А вдруг я и есть кошка?

Казалось, Антония действительно вот-вот выпустит когти. Клодия с подозрением взглянула на ее руки. Такие красивые и изящные, но они казались опаснее кошачьих лапок.

— Хочешь узнать, о чем сплетничают при дворе? — Антонии захотелось вдруг пойти на мировую. Против этого было нечего возразить. Она умела подкупать. Вот, что значит демон. Она становиться так искусна, когда в ход надо пустить золото, карты или любые средства равнозначные им.

Клодия отложила перо.

— Я могу узнать и сама, если выйду из апартаментов и пройдусь по дворцу, — все же возразила она. Подслушать сплетни для нее теперь ничего не стоило, но Антония могла заглянуть глубже.

— Ты как будто была здесь и за десять, и за двадцать лет до меня. Ты все знаешь?

Антония лукаво усмехнулась. Ее глаза в полутьме светились, как кошачьи. И вот уже это изумруды, а не глаза. Клодия несколько раз сморгнула, чтобы прогнать видение. Два драгоценных камня в кровоточащих глазницах на лице Антонии. Ведь это ей всего лишь показалось?

Она с трудом сглотнула и посмотрела на компаньонку. Антония вовсе не выказывала ни подозрения, ни боли. Она всего лишь улыбалась, так таинственно и вызывающе, будто насмехалась надо всем миром.

— Видишь, ты о многом можешь догадаться сама, — весело прокомментировала она. — Иногда. Мне кажется, что ты всего лишь притворяешься дурочкой.

— Что? — Клодия вздрогнула.

— Я тебя не оскорбляю, но ведь во многом ты и вправду наивна, — нежные слова вовсе не смягчали первой фразы, но Антония думала иначе. — Тебе нужно мое руководство.

— Я в этом не уверена.

— Тогда и сплетен от меня ты не хочешь узнать?

Клодия сдалась.

— Говори.

И вот в ответ на ее слова в тишине прозвучал только прежний дразнящий смех. С таким звуком золотые монеты сыплются из кошелька. Так может звенеть только музыка фей, а не земного оркестра.

— Милое дитя. Помню, лет десять назад, королева была такой же наивной девочкой, как ты, только чуть более самоуверенной. И она приехала сюда впервые.

— Знаю, из Австрии, — Клодия нетерпеливо постучала по столешнице ногтями. Отсюда и обидное прозвище «австриячка», которым Марию-Антуанетту величали в народе. По сей день все помнили о том, как юная австрийская принцесса приехала во Францию, чтобы стать невестой дофина. Теперь она стала королевой. Но ничего как будто не изменилось. В коронованной особе дремала задиристая девчонка, мечтавшая доказать всем, что она во дворце первая, а не, скажем, мадам Дюбари. Когда-то она мечтала состязаться с фавориткой старого короля, теперь во Франции не было другой фаворитки, кроме самой королевы. За это на нее и злились, как полагала Клодия. За всю историю страны еще не было такого случая, чтобы все милости изливались на законную жену короля, а не на других приближенных к нему дам.

— Почему ты все время говоришь о королеве? Ты считаешь, что мое будущее зависит от нее?

— А почему бы и нет, — Антония протянула руку, чтобы нежно потеребить локон Клодии и как бы случайно прикоснулась к шее.

Клодия вздрогнула от прикосновения этих ледяных пальцев. Они обжигали могильных холодом. Ей стало страшно. С кем только она находиться в одной комнате? Кажется, что она вместе с демоном изолирована от всего мира, и ей некуда деться. Все, что остается, это год за годом смотреть на свое собственное лицо, нагло усмехающееся тебе и сходить с ума. Если бы Антония хотя бы выглядела немного по-другому, а не копировала во всем ее саму. Пожалуй, тогда ей было бы легче с ней общаться. Девушке, никогда не имевшей близнеца, было сложно привыкнуть к тому, что из мрака вдруг появился ее двойник и заговорил с ней.

— Что ты хочешь мне сказать? — она смотрела на стоящую в полутьме Антонию и от души надеялась, что никто не догадается сейчас подсмотреть в замочную скважину и застать ее наедине с демоном. Иначе какие слухи пойдут по дворцу. А разве ей не все равно? Клодия уже привыкла к тому, что ее здесь считают не вполне обычной. Хуже, наверное, уже не станет. Или всегда может быть хуже? Она посмотрела на Антонию. Та, наверняка, предпочла бы второй ответ. Ее тянуло на зло. Она приносила вместе с собой. Она была очень красива, но за ней тянулся шлейф нечисти.

Красива? Клодии стало неудобно от того, что она делает комплимент самой себе. Ведь Антония это она. Ее зеркальное отражение, воспроизведенное с удивительной точностью. Разве только волосы чуть длиннее и не так круто завиты. И глаза немного другого оттенка. А еще в движениях Антонии присутствует какая-то хищная грация, которой Клодия начисто лишена. Она и впрямь напоминает кошку, при чем не ласковое домашнее создания, а дикое существо из первобытного леса.

— Помню случай на коронации. Мария-Антуанетта оступилась в церкви и чуть не упала. Прямо во время торжественной церемонии. Как думаешь, кто ее толкнул?

Клодия невольно усмехнулась. Она представила себе, как злой дух, Антония, незримо присутствует рядом и толкает наряженную для церемонии дофину. Это было забавно.

— Я ведь уже тогда знала, что она может причинить тебе вред, — Антония заискивающе погладила ее по щеке. Клодия испугалась, что сейчас она ее оцарапает. Но на этот раз когти подруги ее не коснулись. Это была всего лишь ласка, не подвох.

— Какой вред?

— Говорили, это плохая примета, — Антония будто не слышала ее слов. — Скажу тебе, что так оно и есть.

— И как можно истолковать такую примету?

В ответ молчание. Клодия решила, что собеседница либо не знает сама, либо просто хочет подразнить ее. В таком случае она дразнила бесполезно. Клодия не собиралась ломать голову над ее намеками.

«Я хочу от тебя отдохнуть», прочла бы Антония в ее мыслях, если бы удосужилась туда заглянуть. Но она явно не старалась.

— А еще был фейерверк на площади Людовика Пятнадцатого в честь приезда дофина и дофины. Тогда взорвалась одна из петард. Эффект был как после налета дракона. Столько жертв, столько ожогов, а еще толкотня и давно. Много людей погибло. Я люблю, когда многие погибают. Так интересно наблюдать за этим, если неуязвима сама.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — Клодия даже разозлилась.

Собеседница кокетливо передернула плечами.

— Ты сама ведь хотела знать, какие впечатления я сохранила от прошлого.

— Я не это имела в виду. А что-то безобидное. С петардой ведь тоже постаралась ты?

— О, нет, Лоран подрался из-за нее с кем-то из нашего темного общества. Они шутили. Это ведь было торжество. А на торжестве нужен смех. Нам смеяться было не над чем, пока не начался переполох. Огненный дождь когда-нибудь сыпался на твою кожу, — изящные пальчики Антонии пробежали по ее плечу, будто липкие насекомые. — Ты хотела бы оказаться там посреди обожженных калек, трупов и давки.

— Не думаю, — Клодия снова схватилась за перо, как будто оно могло уберечь ее от подобных впечатлений или от колдовства Антонии, если той вдруг захочется перенести ее в подобное место.

— Это была еще одна плохая примета, — уже совсем другим почти радостным тоном сообщила Антония. — Твой приятель Каллиостро истолковал бы ее как предзнаменование.

— Он не мой приятель, — возразила Клодия.

— И общество розы и креста тоже не твои знакомые?

— Нет.

— А мне так кажется, что да, — Антония насупилась. — Тебе придется выбрать либо нас, либо их.

— А если я вообще не хочу выбирать? — на самом деле ей хотелось бы отказаться и от тех, и от других, но она не знала, как заявить об этом открыто.

Антония явно осталась недовольна.

— Выбирать придется, — повторила она.

— Тогда я выбираю свободу ото всех вас.

— Ты не можешь, — впервые на кукольном личике Антонии сверкнул гнев. — От нас так просто не отделаться. Ты сама нас призвала, а теперь хочешь прогнать?

— Для творчества мне нужны тишина и одиночество.

— А твое творчество не нужно никому, — парировала Антония. — Разве только кроме королевы, которую гораздо больше интересует твое соблазнительное тело, чем бессмысленный бред из твоей головы.

— Не правда, работы Бомарше она защищала вовсе не потому, что он прельщал ее физически, — Клодия возмутилась.

— Она всего лишь хотела забрать себе главную роль из его пьесы. Само провокационное содержание ее не волновало, лишь возможность побыть невестой Фигаро на сцене. Ты бывала когда-нибудь в ее домашнем театре. Эта птичка так чудно поет, что ей хочется свернуть головку. Впрочем, как и тебе.

— Но я не пою.

— Ты слишком много пишешь, — изобразив явное пренебрежение Антония отошла от стола. Как же быстро менялись ее настроения и предпочтения, будто краски в калейдоскопе.

Клодия подумала, что как любимицу королевы ее явно пригласят на одно из представлений. Ей совсем не хотелось идти. Все, чего она действительно желала, так это остаться и без демонов, и без шумного двора. Ей хотелось остаться одной с Невилем. По-настоящему ее тянуло только к нему. Возможно, он был прав, одаренные созданы друг для друга. Только когда часы дойдут до определенной цифры, ему придется уйти. Возможно уже навсегда.

Она обратила внимание на листы, которые захватила из его обиталища. Ей так еще и не удалось найти время, чтобы их прочесть. В последние часы она только писала. И была весьма довольна результатом. Надрезанное запястье кровоточило не зря.

Зато черная книжечка все еще лежала непрочитанной. Сейчас Клодия глянула на нее, и темный кожаный переплет напомнил ей о книгах на столе Невиля. Книгах для заклинания демонов. Теперь ее должно было бы воротить от черных переплетов и его стихов. Он призывал нечисть и перемежал это с поэзией. Анджело был вправе потребовать от нее, чтобы она перестала с ним общаться. Но она не могла. Даже если это было и опасно, она летела как мотылек на свечу. Ее притягивало все, связанное с Невилем. Его стихи в том числе. Выгодав момент, когда Антония отойдет к окну, она выхватила один листок из пачки.

Стихи к музе. Должно быть, это нечто хвалебное. Очередная напыщенная ода, каких она уже читала немало. Клодия уже хотела отложить листок и выбрать другой, но вдруг подумала, что стихи Невиля не должны быть похожи на все то, что она читала у других поэтов. Он ведь совершенно особенный. Подпись «к моей музе» выделялась так, будто была сделана кровью. Казалось, он вкладывал в это выражение какой-то особый смысл. Такой, какой другим неизвестен. Она прочла:

Сердце творца подвластно

Музе и грез, и бед,

Мы ее любим страстно,

Любим ту, которой нет.

Что она нас вдохнула?

Зачем, Ланон Ши. Зачем,

Ты сделала это чудо,

И нас погубила тем.

Мы все отдаем другим,

Подвластны мечтам твоим.

В волшебной твоей отчизне

Остались творцов сердца,

Чужим озаряя жизни,

Свою лишь мы губим зря.

Любовь твоя и награда,

И губит нас без пощады.

Мы узнали про то,

Что людям знать не дано.

Вечность иль только час,

Люди б тебя не знали,

Но ты говоришь через нас,

Поешь нашими устами.

Твой поцелуй дает

Нам свет золотой звезды.

Но он же у нас крадет

Легкую жизнь толпы.

Людям проще? Как знать,

Твой поцелуй на них

Не наложил печать,

Не отнял всю жизнь у них.

Клодия нахмурилась. Ей это не понравилось. Имя Ланон Ши было для нее незнакомым и сказочным, но смысл текста слишком реалистичным. Нехотя она пошевелила пальцами порезанной руки, так что заныло вскрытое ножом запястье. Больно. Невиль прав. Слишком больно.

Дальнейшие стихи были обращены уже напрямую к темной музе. Он стал называть ее темной. Впервые. Темная муза. Значит, что-то в его отношении к ней изменилось.

Пламенно вдохновляла,

Тенью за ним плыла,

Нежно ты целовала

Поэта или творца.

Фея лунного света,

Ангел во мгле ночной,

Музы и тень поэта,

Тайну свою раскрой.

Твой поцелуй, как лед,

Дарит, но жизнь крадет.

Ты вдохновляешь опять,

Чтоб гения жизнь отнять.

Но миг вдохновения ты

Даришь со звездной пылью,

И шелестят изо тьмы

Твои золотые крылья.

Скрип пера, треск свечи,

Для шума крыл лишь прикрытье,

Блестит твоя кожа из тьмы

В ночь до кровопролитья.

Я вскрою себе вену,

Как говоришь мне ты,

Я знаю ту Венеру,

Чьи помыслы черны.

Как можно верить музе,

Любить ее, ласкать

В стихах о том союзе,

Где мы должны лишь лгать.

Мы лжем, что ты добра,

Но ты источник зла.

Ты нежно целуешь, даришь,

И прячешься в тени.

Ты нас не защищаешь,

Хотя мы все твои.

Свои развеяв чары,

Желаешь нас лишь ты

Подставить под удары

Безжалостной судьбы.

Людям же не больней,

Знаем ведь только мы,

Блеск красоты твоей,

С контрастом наземной тли.

Дар мира — твои объятья,

Но он же еще проклятье.

И зачем тебе дарить

Нам всю красоту мечты,

Раз не в силах защитить,

Нас ты от мирской судьбы?

Кто познал твои объятья,

Сердце ангелу отдал,

Твой приход уже проклятье,

Как и твой великий дар.

Нам бессмысленен подарок,

Озаривший шаблон чувств,

Этот мир ведь слишком жалок

Для величья, слишком пуст.

Раз не уводишь ты нас с собой,

Зачем же манишь пустой мечтой?

Для нас бесцветен стал этот мир,

Что сделал ты, неземной кумир?

Ты хочешь, я вскрою вену,

И запишу стихи,

Шепчи мне, твоя победа,

Перо ведь в моей крови,

И властвуешь всем лишь ты.

Нас не спасешь от смерти,

Диктуешь слова свои,

Ты нас выбираешь в жертвы,

И лживо сулишь любви.

За креслом стоя поэта,

Склонившись, ты шепчешь вновь,

Уводишь перо от света,

Здесь днем тебе места нету,

Ты часть моего секрета,

Проклятие и любовь.

Ты даришь талантов ряд,

И мир превращаешь в ад.

Откроет твой дар глаза,

Что б видеть мир неземной,

Но мы живем среди зла,

Даже когда с тобой.

Надрезанные вены, кровь, перо в крови. Он узнал все это до нее. А еще он писал о музе так, будто она была его любовницей, а не всего лишь кровопийцей. Клодия поморщилась. Она перевернула лист и прочла уже совсем другое:

— Что ты делаешь? — это был голос Антонии.

— Ничего, — Клодия быстро спрятала листы.

— Вот как? — она явно что-то заподозрила. Ее заинтересованный взгляд скользил по столу. Изумрудные глаза блестели, совсем, как у кошки, вышедшей на охоту. По бледным губам уже не блуждала улыбка. Антония вдруг стала серьезной.

— Я чувствую что-то, — проговорила она. — Что-то, чего не должно здесь быть.

Она двинулась к столу. Ее шлейф нежно зашелестел, скользя по ковру.

— Странно, я давно уже этого не чувствовала, — произнесла она, как будто подумала вслух.

Клодии показалось, что она совсем не хотела делиться своими мыслями. Слова будто нечаянно сорвались с ее языка и повисли в воздухе. Осадок от них стал почти тяжелым. На Клодию нахлынули впечатления, будто это не дыхание Антонии, а свинцовое облако повисло над комнатой. Ее веки тоже налились свинцом. Хотелось спать, но она не выпускала из рук пера. Ей спать днем вовсе не нужно. Звук колоколов, который причиняет столько неудобства Невилю, ее вовсе не пугает. Днем она может писать в ожидании его ночного прихода. Но кровавые строки как будто были предназначены для ночных бдений. Днем процесс утрачивал свою волшебство точно так, как кровь теряла чудесный рубиновый оттенок. Днем это была просто кровь, а не чудодейственный эликсир. В солнечном свете все теряло свою привлекательность. Вот почему Невиль так не любит солнечный свет. А еще он говорил, что свет солнца его обжигает. И это при том, что сам он как будто пронизан золотом. Клодии хотелось рассмеяться от обилия всех этих впечатлений, но горло как будто сдавило. Смешинки застряли в нем, как в ловушке. А они рвались наружу. На миг она закашлялась, а когда пришла в себя, Антония уже куда-то делась. Клодия озиралась по сторонам в поисках ее. Красавица исчезла. Зато с ее уходом цветы, которые по всей вероятности принес Анджело, превратились в пепел. Клодии пришлось сметать на пол золу. Антония будто сожгла их одним своим взглядом. Как такое может быть? Хотя с приходом Антонии становиться возможным все. Все самое плохое. Хорошего она так ни разу и не принесла. Зачем только Клодия впустила ее в свою жизнь. Как будто у нее не было выбора. Нужно было прогнать демонов с самого начала, едва они переступили ее порог, а теперь, наверное, уже слишком поздно. Наверное… Нужно спросить у Невиля. Наверняка, он знает точнее.

Клодия внутренне содрогнулась, вспоминая свое видение. Лезвие рассекает гладкую спину Антонии и из разреза вырываются крылатые черные твари. Капли ее крови падают на пол, и из них рождаются демоны. Антония, будто ходячий ад. Сдери с нее кожу, пусти ей кровь, и на волю вырвется армия нечисти.

Или это все ей только приснилось?

Клодия попыталась разобраться в своих ощущениях, но так и не смогла. Что сон, а что фрагменты из прошлого? Она даже не знала. Должно быть, так чувствуют себя курильщики опия. Они не могут отличить явь от наваждения. Она тоже, как будто попала под наркотические пары. Может ли все это быть воздействием ангельского эликсира. Или ее опьянило само общение с Анджело так, что повредился рассудок. Все может быть. И все лучше того, чтобы это оказалось действительностью. Она покачала головой и ощутила, как упругие золотые локоны рассыпались по плечам. Если верить духам, то эту златокудрую голову скоро снесут с плеч. Она не хотела в это верить.

Ее голова не трофей для нечисти. Это голова гениальной личности, а не просто красавицы. Но им, видимо, было все равно. Они жаждали ее получить, сами не зная почему. Что их в ней так привлекало: талант или ангельские черты? В любом случае они ее головы не получат. Они придумали эти байки лишь из-за своего азарта и желания. В этих россказнях духов не может содержаться никакой правды. Они шутят и врут. Тогда почему же ей так страшно?

Клодия вздохнула и глянула в темное зеркало. Слишком красивая и изящная. Золотые локоны цвета спелой пшеницы светились во мраке. Не удивительно, что духи хотят заполучить именно эту голову. Их притягивает красота. Но зачем им голова мертвой девушки? Для украшения. Неужели они наивно полагают, что она останется нетленной?

Вроде бы Анджело говорил, что она бессмертна. Тогда и ее голова не сгниет, как у легендарных святых. Их высохшие мощи якобы нетленны. Хотя Клодия успела убедиться, что в дароносицах все сгнило. А что если она одна не сгниет в действительности. Что если ее голова такая же золотая и нетленная, как у самого Денницы. Она будто отлита из золота и солнечного света. И то, и другое произошло от него. Ни одно золото на самом деле с этим равняться не может. Если чья-то прекрасная голова может быть такой же, то за этим сокровищем стоит поохотиться. Такова ли голова на ее плечах? Клодия невольно выронила перо из руки, и оно спланировало на страницу. Пальцы не гнулись. Кажется, они дрожали от новых ощущений. Как прекрасно и как тревожно в то же время ощущать себя такой. Особенной в полном смысле этого слова. Одно это ощущение ни с чем не сравнимо.

Она задумалась, а потом раздался стук в дверь.

Клодия обернулась. Она не услышала шагов за дверью. Неужели все это шутки духов. Но стук возобновился. Она заволновалась.

— Кто там? — ее голос прозвучал как-то беспомощно.

За дверью не ответили.

Клодия настороженно прислушивалась к звукам. Не раздадутся ли у порога отдаляющиеся шаги. Но их не прозвучало. Не слышалось ни чужого дыхания под дверью, ни голоса, ни движений.

Странно. Если бы это были горничная, камеристка или лакей, присланный к ней с поручением, то они бы смело подали голос. Им не за чем было прятаться. А шпионом и соглядатаям, подосланным к ней, не за чем было выдавать себя стуком в дверь. К тому же таким настойчивым.

Тогда все это выходки злых духов. Было так легко отнести все неприятные случаи на счет их проказ.

Она хотела вернуться к своим занятиям и нечаянно опрокинула чернильницу. Вязкая жидкость тотчас потекла на бумаги. Клодия ахнула. Все погублено. Теперь строчки на исписанных бумагах сольются в одно сплошное пятно, но этого не случилось. Струйки чернил потекли по столешнице, окружая листы, но самих листов они, как будто не коснулись.

И хорошо. Ей хотелось читать дальше. Или писать самой? Она даже не знала, какое желание сильнее. Ее в равной степени привлекали и творчество Невиля, и ее собственное. Она даже не удивилась тому, что его бумаги остаются как будто заговоренными. Наверное, даже если она опустит их в огонь, они не сгорят. Это вечные высокие материи, равнозначные разве только бою часов вечности. Клодия почти видела золоченые стрелки, витиевато изогнутые и приближающиеся к роковой цифре.

— Я боюсь за него, — она сама не отдала себе отчет в том, что уже записывает эту фразу, будто собственные стихи. К чернилам примешалась ее кровь, и тут же внизу пробежала алая строчка ответа:

— Не стоит.

Клодия отшатнулась от задвигавшегося само собой пера.

Это была опасная кровавая игра. Ответы приходили будто из пустоты, но она понимала, что нечисть доносит из другого мира. В обмен на свои стопроцентные знания они требовали крови. Ей хотелось бы многое от них узнать, но она боялась самих правил игры.

Кровавые шарады. Что если однажды они оборвутся ее гибелью? Что если духи посредством пера и живых чернил, отвечающие ей, один раз накинуться и выпьют из нее всю кровь? Риск был велик. И все равно она не могла удержаться от искушения.

Игра затягивала, приятная и опасная.

Следующий вопрос был коротким:

— Почему?

Ответ появился тотчас:

— Потому что я уверен в своих силах, красавица.

Она выронила перо, но она осталось лежать в воздухе само по себе. Так мог ответить только сам Невиль, а не какой-либо дух сообщавшийся с ней от его имени. Неужели можно вот таким образом переговариваться с ним?

Она не знала, стоит ли продолжать. Но по перо уже само по себе спешило оставить на бумаге следующую фразу.

— Тебе все равно кто я? — пробежала одной ей понятная красная строка.

— Да, — приписала она и добавила. — Мечтаю о тебе…

Она отодвинула руку, чтобы смотреть, как появиться ответ.

Слова текли быстро, краткие, но имеющие для нее особое значение. Иногда это были вопросы. Дух не стал бы спрашивать ни о чем сам. Он подождал бы ее действий. Значит, это вправду был ее возлюбленный. А могут ли они общаться мысленно?

Она вдруг заметила, что некоторые из уже прочитанных строк, становятся ей непонятны. Они словно были написаны на другом языке, древнем и неизвестном. На какую-то долю секунды она могла разобрать их, потом уже нет. Как похоже на иероглифы. Она бы провела по ним рукой, если бы кровавая влага уже успела высохнуть на странице.

Вдруг духи начали оттягивать ее от бумаги и что-то лихорадочно нашептывать на ухо. Какие-то предостережения. Они почти до боли вцепились ей в волосы и зашептали в уши, но Клодия лишь отмахнулась от них. Кажется, за ее спиной чуть скрипнула дверь. Кто-то подглядывал за ней в щель, но Клодия не обращала внимания. Она слишком увлеклась. Ей было все равно, что кто-то может увидеть, как она обмакивает кончик пера в надрезанной запястье, водит им по бумаге и тут же рядом появляется написанный невидимой рукою ответ. Да, и что можно было рассмотреть с порога, обладая обычным человеческим зрением. Разве только то, как перо, выныривая из ее пальцев, само движется по странице, вычерчивая странные знаки и символы. Конечно, человеку все это может показаться очень странным. Но если за ней подглядывает кто-то из розенкрейцеров, то они все поймут. Однако, она ощущала сзади присутствие простого человека. С каких это пор она стала такой чуткой и разборчивой? Клодия оторвалась от своего занятия и обернулась, но дверь поспешно прикрыли. Раздался быстрый щелчок и еще более поспешный топот ног. Удаляющиеся шаги! Клодия лишь пожала плечами и вернулась с писанине. От алых строчек рябило перед глазами. Зеркало на стене отражало все ее действия. Если тот, кто заглядывал в дверь, догадался посмотреть и в него, то он все увидел.

Клодия запоздало удивилась, кто мог открыть ее дверь, запертую на ключ. Запасные ключи могут быть только у служанок, наводивших каждый день порядок в господских апартаментах. А еще ключ всегда можно украсть. Но зачем кому-то красть у горничных ключи, чтобы подглядывать за ней?

Не могла же она стать при дворе предметом столь пристального внимания. Да, иногда ее замечали, поскольку она была очень красива, а еще, конечно же, потому, что на нее обратила внимание сама королева. Но не настолько же, чтобы шпионить за ней.

— Не стоит ли передохнуть?

Она обернулась на голос и увидела, что возле темного алькова стоит Анджело и наблюдает за ней. Давно ли он уже там стоял и сколько успел увидеть? Ей стало неловко от того, что ее запястье в крови. Перо, двигавшееся по бумаге, остановилось, так и не закончив фразу.

— Я не устала, — ответила она и окинула его долгим взглядом. Он как-то изменился. Стал более сдержанным и строгим. Если б он был человеком, она бы назвала его даже разочарованным. Но он то человеком не был. Это люди могут разочароваться в помощи ангелов, а не наоборот.

Она смотрела на него, и ей казалось, что ожила скульптура из разрушенного дворца. Кто-то обсыпал ее дождем золотистой пыли, и из мрамора вышел Анджело, белоснежно-золотистый, грациозный и какой-то недосягаемый. Сейчас он казался немного уставшим. Но это, наверняка, лишь впечатление. Как может он от чего-то устать? У него ведь нет тех чувств и потребностей, которыми скован человек. Он не пьет, не ест, не спит. Ему это и не нужно. Пробудь он в движении хоть целую вечность и не сможет почувствовать усталости. Разве только его утомило общение с ней.

Почему-то ей показалось, что ее роман с ангелом подходит к концу. Возможно, лишь из-за того, что теперь у нее появился возлюбленный демон. Но боль резанула сердце. Анджело был так красив. От этой красоты становилось больно глазам. Совсем как от блеска солнца. Так светиться золотистое покрытие колоколов, сундук сокровищ, затонувших в море или волшебная пыльца фей.

— Я люблю тебя, — нужно было встретить его этими словами, но она не сумела выдавить из себя ни звука.

А между тем ангельские пальцы нашли что-то среди ее вещей. Клодия не сразу смогла рассмотреть, что это за предмет, потому что он был таким же ослепительно-золотым, как и покрытие ногтей Анджело. Лишь потом она сообразила, что это медальон, подаренный ей Невилем. Как странно, что Анджело сразу его обнаружил и заинтересовался. Она хотела предупредить его, чтобы он не раскрывал крошечный футлярчик, но поздно, тонкие пальцы ангела легко нашли застежку и откинули крышку. Затем послышался только грустный вздох. Она знала, что Анджело обнаружил внутри свитый в несколько раз темный локон. Прядь, которую она срезала с головы Невиля, черной змейкой выделялась на фоне червонного золота. Клодия хотела сохранить ее, как святыню, но ангел, нашедший локон, как будто ужаснулся.

— Тебе что-то не нравиться? — она отвернулась от его глаз, кажется, налившихся кровью. Казалось, что это два сапфира кровоточат. Не может такого быть, чтобы у Анджело в глазах стояли кровавые слезы. Наверное, ей только кажется.

— Твое поведение мне не нравиться давно… но это, — он явно порывался бросить в огонь и медальон и локон чужих волос, но не смел. Возможно, его останавливала мысль о том, что этот предмет не сгорит. Все вещи принадлежавшие Невилю вполне могли быть зачарованными. Он принц всех чар. Все, что окружает его, является необычным.

— Ты не имеешь права вести себя, как мой наставник, потому что никогда не отвечал честно ни на один мой вопрос, — напомнила она.

Он будто не слышал ее.

— А мой локон ты хотела бы взять?

На миг она остолбенела. Ей бы хотелось. Не то слово, как хотелось. Срезать один лишь его локон это еще ценнее чем получить целый золотой слиток, но злые слова уже сами сорвались с языка.

— А ты готов дать гарантию, что он не превратиться в моих руках в золотого червяка?

Он захлопнул медальон. Раздался резкий щелчок. Ей показалось, что от сильного нажатия его пальцев сейчас треснет золотая крышечка. Если его рука и по силе равно мрамору, то она легко раздавит любой предмет. Но медальон остался цел.

— Я не хочу ссориться, — медленно проговорил Анджело. — Я всего лишь хочу не потерять тебя.

Она взяла со стола маленькие ножницы и протянула ему.

— Всего одна прядь, — кивнула Клодия.

Едва он ее отрезал, как она дернулась в его пальцах, словно живая. Червь или змея из чистого золота. Клодия отпрянула. А ангельские пальцы уже складывали извивавшийся локон в медальон. Между тем обрезанная прядь над его виском быстро отрастала, змеилась по плечу и также казалась живой. Клодия на миг прикрыла веки. Почему-то ей казалось, что он изуродовал себя. Но ведь это было не так. Прядь снова отросла. А в ее медальоне теперь золотой локон обвивался вокруг черного, будто один из них мог нейтрализовать силу второго.

— Зачем? — только и спросила она, ощутив приятную тяжесть медальона на своей ладони.

— Я так хочу, — небрежно обронил Анджело.

Она взглянула на две свившиеся пряди. Две змеи, два червя, два тела, свившиеся то ли в битве за жизнь, то ли в любовном объятие. Черная и золотая прядь. Невиль и Анджело. Двое, которых она любит. Но каждого из них она ведь не имеет права любить. Один ее ангел, второй проклятый. А кто она? Человек? Поэтесса? Бессмертная? Да и какая разница между всеми этими понятиями, если того, что она жаждет, они ей все равно не дают. Она хотела быть с ними обоими. И с Невилем, и с Анджело. Желала иметь дух сверхъестественных любовников вместо пусть даже покоренного ею мира. Ей нужны были они двое, но они ненавидели друг друга. Из-за нее. И из-за чего-то еще, что осталось в далеком прошлом, но до сих пор лежало между ними.

Если они оба правда любят ее, то почему каждый не может мириться с присутствием другого? Зачем споры и ревность? К чему что-то доказывать, если можно просто друг друга любить. Не в божественном смысле этого слова, а во вполне земном. Поэтическая и физическая любовь сейчас прельщали ее больше всего. Можно ли любить ангела точно так же, как она любила демона. Что-то подсказывало ей, что Анджело вовсе не будет против, если она попытается соблазнить его. Но как это скажется на нем. Что с ним сделает его бог, если узнает, что он преступил все его законы. И имеет ли вообще бог такую власть над ним, чтобы лишить его всех удовольствий. Клодия раздумывала, а он ждал. Как бы он не был холоден, она знала, что он хочет того же, что и она. И не важно, что за этим последует неминуемое наказание. Он читал, что она стоит всего. Иначе бы не явился к ней. Раз он уже нарушил один запрет, то почему бы не следовать по этому пути и дальше.

Клодия немного знала об ангелах. Такие сложные существа, что их невозможно было постичь, они всегда были от нее далеки, но Анджело она хотела. А он хотел ее. Это было понятно без слов. Не нужны были ни стихи, ни длинные речи, чтобы передать его желания.

— Я тоже хочу кое-что, — проговорила она, и ей показалось, что локоны во все еще раскрытом медальоне зашевелились. Они сплелись теснее. Неясно, на что это было больше похоже: на борьбу или на сближение.

Хотя разве любовь и борьба это не одно и тоже? Взять хотя бы войну ангелов, они любили друг друга, что не помешало им драться. Иногда любовь подобна битве. Сам половой акт напоминает сражение. Если бы они с Анджело оказались вместе в постели, она сверху, а он внизу с рассыпанными по подушке живыми локонами и придавленными крыльями, разве это не была бы ее победа? Клодия чуть не задохнулась от обилия впечатлений. Любовь. Война. Ей это нравилось. Каждый раз, когда они пишет, она тоже сражается с пером и с бумагой и выходят кровавые строки. Только любовная битва куда приятнее. В любви она всегда ощущала себя победительницей.

Она протянула руку, чтобы убрать непокорный золотой локон со лба Анджело и ощутила, как он вздрогнул. Он испугался. Не ее, а своих собственных желаний. Прежде чем ее рука коснулась его волос, как прядь сама шевельнулась, на миг ожила и подобно золотому червю плавно скользнула за изогнутую ушную раковину. Значит, его локоны и впрямь живые, будто змеи. Клодия усмехнулась, поняв, что была права. А он отстранился. Впервые она заметила, как странно и красиво изогнуты его уши. Совсем не так, как у человека. Линии ушных раковин, как будто повторяли плавный изгиб крыла. Ей это понравилось. Она любила красоту со страстью скорее художницы, а не поэтессы. Правильность линий ее завораживала. Ее перо изгибалось почти также, вычерчивая внизу текста витиеватые вензеля. Вот бы вырвать перо из крыла Анджело. Жаль, что он не позволит, иначе какие бы стихи могли у нее выйти. Она наивно верила, что оброненное ангельское перо все еще сохраняет в себе волшебную силу. В ее одаренных пальцах оно бы эту силу удвоило, и тогда на свет появилось бы нечто невероятное. Только попросить его дать ей перо из своего крыла она не решалась. Ей было неудобно.

На миг она представила себе его перо, измазанное ее кровью, и невольно опустила глаза. Мог ли он прочесть ее мысли по взгляду? Или он в любом случае их читал?

— Тебе пора спать.

Услышать от него нечто подобное она не ожидала. Все, что угодно, но только не эти простые слова. В его устах они прозвучали странно, как заклинание.

— Но ведь скоро рассвет, — растерянно пролепетала она.

— Вот именно, а ты не спала всю ночь, — златокудрая голова презрительно кивнула на ее бумаги. — Эти стихи отнимают у тебя слишком много сил. Тебе необходимо хоть ненадолго заснуть. Один-два часа сна до восхода солнца вернут тебе силы. Когда ты проснешься, то почувствуешь себя совсем по-другому.

Он помог ей дойти до постели, но сам рядом с ней не лег. Клодия ощутила, как тяжелеют веки, будто их налили свинцом. Последнее, что она видела, это тонкие ангельские пальцы, заботливо поправляющие покрывало над ней. Они двигались проворно, как трепыхающиеся над огнем мотыльки. На какой-то миг они и показались ей мотыльками. Будто сделанные из мрамора, они в то же время были такими легкими. Она даже не смогла отличить от них черного мотылька, залетевшего на огонек ее свечи. Какое-то мгновение он трепыхался над огнем, затем ему опалило крылья. Но в этот миг она находилась уже на грани сна. В этом сне Анджело был статуей, вросшей в стену старинного храма. Меж дух античных колон трепыхались го крылья, не способные вырваться из камня. Она, Клодия, ставила горящую свечу на пол древнего храма и водила пальцами по лицу живой статуи. Статуя говорила с ней. Мраморные губы шевелились. Они нашептывали странные, пугающие речи, но их так хотелось поцеловать. Она была влюблена в эту статую. А ангел плененный в камне хотел вырваться. Освободить его это значило его потерять, но она хотела помочь ему. Даже ценой собственной жизни. Она легко могла разрезать себе запястья, чтобы напоить его своей кровью. Тогда, вкусив от ее жизни, он бы стал сильнее и вырвался бы из камня. Стража охранявшая его стала бы бессильна. Он бы улетел и унес музу своих охранников с собой. И она надрезала себе вены, чтобы напоить его. Не ножом, и не кончиком пера. Перьев тогда еще не было. Зато острая палочка для письма на скрижалях легко вскрыла вены. Она поднесла кровоточащие запястья к губам статуи. Ее жизнь, ее талант все это принадлежит этой статуи. Ее кровь. Мраморные губы жадно припали к ее порезам. Ангел, заточенный в камне, пил ее кровь. А под ее полу прикрытыми веками мелькали фрагменты вечности. Рим, битвы в Колизее, война в небесах. Между тем веки сковывал вечный сон. Она слышала близкие шаги смерти, часы били, жизнь исчезала, а ее ангел становился сильней. Сейчас он разрушит камень и вырвется из него. Его крылья сейчас взмахнут, а она умрет. Она не хотела, чтобы смерть разлучила их, но, похоже, это неизбежно. Ее кровь это его жизнь.

Но все это было только во сне.

Если это сон.

Клодия спала и странным образом ощущала, что ее веки трепещут подобно крылышкам только что погибшего мотылька. Ее ресницы так похожи на его крылышки. Только они более упругие и тяжелые, и из-за их тяжести она не может сейчас открыть глаза. Она спит, хотя хочет проснуться. И ей сниться, как держа в руке подсвечник она поднимается по винтовой лестнице в башню, шлейф атласного платья волочиться за ней по каменным ступеням. Уродливое горбатое золотое существо хватает ее и уволакивает к себе. Все происходит слишком быстро. Оно ползает вокруг испуганной красавицы и прикасается к ней своими золотыми когтями. Оно выглядит таким жутким, но оно из золота. Золото — благородный цвет. Клодии захотелось прикоснуться к нему, чтобы проверить действительно ли все его кости золотые. Как нечто такое уродливое и мерзкое может быть сделано из золота и как оно может жить?

Сон прервался. Теперь ее руку сжимала золотая клешня Невиля. Он подносил ее ладонь к своим губам. Такие мягкие губы и такое жесткое прикосновение металла к ее пальцам. И это все он. И плоть, и металл составные части того, кого она любит.

Жаль, что она видит его только во сне. Где он сейчас? В какой гробнице он спит днем? В этом он подобен вампиру. Первые лучи рассвета гонят его прочь. Она бы не удивилась, если от солнечного света он прячется в механизме тех самых адских часов, которые сокращают его жизнь. Там, наверняка, много места и много лабиринтов. Часы представлялись ей, как нечто подобное целому аду, полному вращающихся винтов, шестеренок, противовесов и других сложных приспособлений. Они находятся в бесконечном круговороте, и, благодаря им, стрелки будто сделанные из золотого кружева движутся. Они напоминают создание паука. Огромная паутина из золота и черноты, в которой затерялся паук — господин смерть. Что она знала о нем? Ничего, кроме тех общих фраз, которыми отделался Невиль. Этот господин ей не снился. В ее снах не присутствовало разлагающегося чудовища в изысканном костюме аристократа. Ее сны были полны других видений, настолько разнообразных, как будто она вдохнула опиума и теперь находилась под наркотическими парами. Наверняка, здесь виноваты эликсиры Анджело и само его присутствие рядом, которое также подобно наркотическому опьянению. Находясь вблизи от него, можно сойти с ума. Так уж ангелы влияют на смертных. Но Клодия чувствовала, что разум все еще при ней. Он лишь чуть помутнен разнообразием сновидений.

Так много снов. И все за одну ночь. Вернее, даже не за ночь, а всего за несколько часов, которые она должна была проспать до рассвета. Каждый сон подобен новой раскрытой двери, новому повороту в невидимых часах.

Вот ее, как куклу одевают в кружевное платье с буфами и сажают на стул, как будто она безвольный манекен. Антония стоит рядом и оценивающе смотрит на нее сверху вниз. Ромара одевает ей на голову диадему. Но кто такая Ромара? Имя всплыло внезапно, как фрагмент памяти. Девушка в восточном костюме, со звенящими бисерными подвесками у лифа и змеящимися иссиня-черными кудрями была ей чем-то знакома. Она одета, как наложница из гарема или участница какого-либо причудливого маскарада, но она ни то, ни другое. Она пришла сюда из мира ифритов, гури и пери, а не из царства снов. Это один из демонов Антонии, пока что прячущихся в тени. Ее лицо может быть настолько же ужасно, насколько оно миловидно сейчас. Губы и веки, подведенные красной охрой тоже сохранили на себе отпечаток смерти и мира злых духов. Клодия хотела отпрянуть от ее рук и не могла. Эти руки могли оставить на ее теле следы не только красно-коричневой охры, но и смертельную заразу. Однако, это ведь только сон. Ромара не может передать ей болезнь вместе с ожерельем. А то, что она находиться в состоянии глубокого транса, это вовсе не эффект заклинания. Скоро это сновидение смениться другим.

Так оно и вышло. В следующем видении она слышала лишь дробный стук колен под собой. Пол кареты трясся, а снизу к нему пристали крошечные гадкие попутчики. Черные тельца липли к дну карету, они могли перекусить оси, замедлить ход колес. Одно такое существо уже бегало у нее под ногами. А карета, оставлявшая огненный след, мчалась по арочному мосту. Та самая карета, которая словно выехала из ада, вся в огне. За ней мог лететь ни один дракон, и ни одна огненная тварь могла примоститься на запятках. В ней должно было быть жарко, как в пасти огнедышащего чудовища, но жара она как раз не ощущала. К тому же внутри было темно. Лишь снаружи разливалось какое-то оранжевое зарево. Занавески шевелились как живые. Клодия выглянула в окошко и увидела, что внизу под мостом бурлит огненная река.

Когда-то она стояла на этом самом мосту, а к ней с криком летело чудовище. Нет, все было не так. Мост, может, был и тот, но внизу не было огненной лавы вместо реки. Не было копошащихся медных горгулий по периметру парапета. Не было живых скульптур. А спас из реки ее ангел. Он не мог стать чудовищем. Не могли же человеческие глаза быть настолько слепы, чтобы принять нечисть за ангела. Или все ангелы в итоге терпят такое преображение. Потому что по сути все они таковы. И победившие, и пораженные. Создания одного и того же жестокого бога не могут быть слишком разными.

Она хотела проснуться, но сон уже сменился следующим. Ее рука водила пером, вычерчивая кровавые строки. А летучие мыши с трудом поднимали корону над ее головой. Так не венчали и на царство. От натуги черные крылья хлопали с трудом. Мыши пищали, а золотой венец в их когтистых лапках сверкал. Он принадлежал ей, Клодии.

Затем она увидела нечто более реалистичное. Просто раскрыла дверь и взглянула, как бы со стороны на себя саму, сидящую за столом и пишущую на древнем языке. На бумаге тут же появлялся написанный невидимой рукой ответ красными чернилами, такое своеобразное общение. Кто-то еще подглядывал за ней и думал, что она общается с демонами. Так оно и есть.

В щель видно, как она отодвигает руку с пером, и кто-то незримый выводит красные иероглифы под ее словами.

Значит, кто-то увидел все. А она как будто этого и не знала. Теперь ей хотелось бы увидеть другой сон. Нечто более сказочное и неправдоподобное. Реальность ее слишком утомила. Ей хотелось немного фантазии. Но снов больше не было. Только настойчивое непрекращающееся тиканье незримых часов вдали. Иногда она видела, как работает адский механизм, как ползают по нему невообразимые существа, как красиво сочетаются ажурные стрелки и мрачные дебри противовесов за ними. Но все это был не сон. Часы существовали где-то. И наверняка они были именно такими.

А все остальные ее сны? Что правдивого было в них? Клодия проснулась с ощущением сильной боли в голове. Мигрень прежде никогда ее не мучила, но сейчас виски словно разрывались. Кровь бешено пульсировала в них, ощущалось сильное давление. В глазах помутилось. Все это может быть последствием потери крови. Она ведь привыкла писать собственной кровью и не жалела ее. Что если в итоге это приведет к плачевным последствиям.

— Тебе же говори, что лучше использовать чужую кровь.

Это был шепот духов, от которого она легко отмахнулась. Однако, ощущение того, что кто-то маленький и злобный парит над ее ухом и готовиться снова зашептать дурные советы, ее не оставляло. Чтобы отвлечься она собрала разбросанные листы и попыталась читать. Вначале буквы расплывались перед глазами, строчки танцевали, как проказливые чертики. Точно такой же хоровод бесят она наблюдала в камине у Невиля, но сейчас ей просто мерещилось. С больной головой сложно сосредоточиться, но ей это удалось.

Она снова читала чужие стихи, и они ей нравились. До тех пор, пока она не увидела на одном листе пометку «к Клодии». Ее пальцы дрогнули. Похоже, это к ней. И в то же время не похоже, если вчитаться в смысл. Голова слегка закружилась, когда она прочла:

Но мои крылья все темней,

Она выронила листы. Все странно и просто. Только совсем не этого она ждала от Невиля. В стихах присутствовала что-то злое. Он никогда не говорил об этом, когда общался с ней, но он об этом написал. Очевидно, не просто так. Другие выдумывают строки лишь для рифмы, но во всех его стихах содержался смысл. Он достаточно знал о мире духов и демонов, чтобы не предаваться пустым фантазиям. Клодия смотрела, как бумаги, шурша, рассыпаются под ее ступнями. Если бы они не были белыми, их можно было бы сравнить с осенними листьями. Веером они легки вокруг кровати. Клодия хотела снова выхватить один из них и прочесть, но уже не смела. Вдруг там обнаружиться нечто такое, что насторожит ее еще больше. Она уже ощутила непривычный дискомфорт. От нее будто что-то старательно скрывали. Но стихи выявляли смысл. Невиль не отдал бы их ей, если бы не хотел, чтобы она сама догадалась.

Почему нельзя было обо всем просто сказать? Он боялся? Думал, что никому незримый господин смерть подслушает его слова и помешает всему? Или ему просто взбрело в голову придумать изощренную манеру общения? Должен он был как-то по-особенному ухаживать за ней, учитывая такую странность, что его время только ночь. Поскольку его неполноценность мог компенсировать любой другой кавалер, ему нужно было придумать нечто такое, до чего никто другой не додумается. И он писал стихи. Нет, все это слишком просто. Объяснение, наверняка, сложнее.

Она все же выхватила один лист. Ощущение было таким, словно он опалил ей пальцы огнем. На тех стихах, которые она уже прочла, обнаружились странные пометки. Раньше она их не замечала. Что-то похожие на маргиналии. Странно, как можно было не обратить на них внимания. Только сейчас она обнаружила, как много от нее ускользнуло. Мадригалы, памфлеты, эпиграммы, баллады и лирика. Четкое разграничение проступило только сейчас. Только ода к темной музе была ничем не помечена. Однако, перевернув лист, она увидела знакомое имя. К Антонии. Возможно, ей только показалось. Вероятно, буквы-чертики пробрались на лист, и сейчас они исчезнут. Но они не исчезали. Написанное мелким почерком имя все же было разборчивым.

Антония. При чем тут Антония? Она осаждала и его, как сейчас осаждает ее? От нее ведь всего можно ожидать. Особенно того, что когда-то она явилась соблазнять одного из поэтов. В ее видениях чаще всего присутствовала Антония. Клодия задумалась. Та ни в коем случае не упустила бы возможности обольстить одного из самых одаренных людей. Значит, ее след остался в биографии Невиля. Интересно, что она пообещала ему. То же самое, что и ей. Клодии было неприятно осознавать, что она вторая, а не первая. Первым был Невиль. И для Антонии, и для Анджело. Заверения обоих о том, что она важнее всех, как будто ничего не значили.

Клодия не расстроилась, но насторожилась. Что будет потом? Во что все это выльется: в фарс, в комедию, в трагедию? Она откинулась на подушке и присмотрелась к купидончикам, парящим на разрисованном потолке. Лавровые венки в их пухлых ручонках сочетались с розовыми гирляндами и мягкими облачками. Они будто являли собой пантомиму. Клодия подумала о спектаклях, которые давала у себя в малом Трианоне Мария-Антуанетта. Она играла и пела сама, и сама выбирала спектакль. За Клодию все выбрали другие. Герой первого акта — Невиль, второго — она. А зрители небеса. Ей было плевать на всех. Ее жизнь не игрушка. И все же в голове нежданно всплыли Рим и бои гладиаторов, а затем кровоточащая голова возлюбленного в ее руках. Она целует мертвые уста и не чувствует ничего, потому что он жив. Жив и проклят.

Невиль. Клодия скомкала в руках лист, но ощущение было таким, как будто из ее сжатых пальцев посыпались лепестки раздавленной розы. Его вечное творение может погибнуть в ее руках. Как и он сам. Но если судить по его словам, то он уже погиб. А что ждет ее?

На миг ее захватили неразборчивые воспоминания. Рим, арена, бои гладиаторов, переполненный амфитеатр и крылатые создания, летающие над ареной. Она должна найти того, за спиной которого стоит темный ангел. Того, кого только она способна разглядеть своим тайным зрением. Но его нет. И чувство одиночества, которое ее охватывает, равносильно целому аду, разверзшемуся под ее ступнями.

Зачем только Невиль нашел ее? Почему он сделал это сейчас, когда его собственное положение в этом мире стало нестабильным. Только встретив второе подобное себе создание во вселенной, она поняла, наконец, насколько же была одинока. Теперь лишь зная, что кто-то равный ей существует, можно жить дальше. Без него все станет бессмысленным. Мир без него станет похож на ледяной дворец, в котором не с кем общаться. Учитывая то, что он скоро уйдет, милосерднее было бы не знать, что он вообще есть.

Внутри все сжалось. Она не хотела его терять, и в то же время лучше было бы стереть из памяти тот миг, когда он явился к ней. Интересно, если она выпьет оставленного Анджело эликсира, то сможет забыть? Один глоток изумрудно-зеленой жидкости лишь вернул воспоминания с небывалой четкостью.

Полночь. Часовня. Нет, то был какой-то странный храм. Не храм, а место, где обитают темные силы. Они гнездятся под бельведером купола и властвуют над всем. Само строение напоминало ей чем-то космос, вселенную. Весь земной шар мог бы уместиться под одним этим куполом.

Тогда она присела на ступень у исповедальни и обреченно покачала головой.

— Уже слишком поздно.

Огненный шепот до сих пор звучал у нее в мозгу. Он ее обрекал. Но в тишине раздалось:

— Нет.

Изящная белая рука приподняла ее лицо за подбородок.

— Сейчас самое время, дитя, — произнес красивый голос.

Ее глаза встретились с голубыми глазами поразительно прекрасного незнакомца, и в этот миг раздался глухой бой башенных часов.

— Двенадцать, — сама не зная, зачем прошептала она тогда. Любой, кто слышал удары мог сам сосчитать их, тонкие пальцы погладили Клодию по щеке, прикосновение было странно приятным, будто к лицу притронулась не рука, а легкая бархатная перчатка. Незнакомец! Нет, Клодия употребила не то слово, она знала этого человека всегда, только не помнила по имени, он был даже не человеком, а ее вечным спутником, в его чертах не было ничего человеческого, он напоминал ангела, только левое ухо было странно заострено, но получше рассмотреть Клодия не смогла, потому что соскользнувшая на щеку прядь прикрыла изгиб ушной раковины.

Золотые когти касались ее лица или руки.

А потом воспоминания расплывались, как и зеленое месиво эликсира в хрустальном кубке. Где-то в этом воспоминании все еще били часы. Но ей почему-то казалось, что ее собеседник не слышит ударов часов, по крайней мере, этих часов, возможно он именно сейчас слушает другую неслышную ей музыку, совершенно неземной подсчет времени. Откуда такие мысли? Клодия одернула себя. Разве может существовать другое времяизмерение кроме солнечных суток? Наверное, может, но это измерение не для людей, для других таинственных существ.

Ну, вот, она уже начала что-то забывать. Эликсиры Анджело действовали безотказно. Выпив их, лишь нужно было загадать желание, и оно исполнялось. Интересно, а если она загадает взлететь над землей, у нее и это получиться.

Клодия сонно рассмеялась и еще раз отхлебнула из кубка. Ей снова хотелось спать, а фрагменты памяти расплывались в голове, сами похожие на сон.

Вот чьи-то глаза пристально наблюдают за ней по ту сторону высокого окна, и в ночи слышится шорох крыльев, а кавалер под маской стоит за клавесином и следит за ней. Вот она бежит прочь от двора, роняя по пути листы с сонетами. А вот детство: летучие мыши путаются в ее волосах и пытаются расцарапать лицо, а кто-то отгоняет их. И зачем она только зашла в ту башню в их старом замке в Оверни. Но ведь это было в детстве. Так давно. А она как будто до сих пор пряталась в тайнике и смотрела, как кто-то ставит на договоре кровавую подпись.

Все это в прошлом. Когда засиял рассвет, она снова спала. И теперь ей снилось, что она сама, пораненная, лежит на полу в соборе розы и креста, а над ней склоняется то самое золотое чудовище. И оно вовсе не жаждет ее крови, хоть та и хлещет из порезанных запястий. Оно ласкает ее своими уродливыми золотыми когтями. А вверху под куполом сгустки тьмы напоминают глобус, усеянный звездами. Они вращаются, разбиваются на мелкие части, и вот это уже не тьма, а существа с черными крыльями, обитающие в соборе.

— Мы все давно ждали тебя, — золотые когти гладили ее лоб. А она уже не помнила, кто рядом с ней.

— Мы? Это значит, что вас много? — неужели оно не одно такое. Или же оно имеет в виду всю эту армию демонов, собравшуюся здесь.

— Гораздо больше, чем всех живых людей на земле, Клодия.

— Откуда ты знаешь мое имя? — оно не только умело говорить, но еще и могло назвать ее по имени.

— Я могу назвать тебе имена всех кто встретился нам по пути и тех в чьих головах блуждают мятежные мысли, вскоре, благодаря им, эта страны вспыхнет еще жарче чем лесной пожар.

Эта страна! Клодия рассмеялась бы, будь у нее силы. Но свинцовая тяжесть сна не позволяла даже приподняться. В конце концов, это и был сон. Страна. Как непривычно думать, что вокруг этого места распростерлась какая-то страна. Оно само ведь подобно миниатюрной вселенной. Но страна была — Франция. Название застыло у нее на языке. Всего лишь одно из государств, но в нем вскоре произойдет то же, что и во многих других. Из-за людской неосмотрительности и обделенной гениальности. Все, как всегда. Сколько бы веков не прошло, а круговорот мира остался прежним. И все же она была бы не против, если бы золотое существо пошло вместе с ней в Лувр и назвало по имени всех врагов, какие только встретятся на ее пути. Это будет похоже на сон для нее и на кошмар для других. Она хочет иметь при дворе такого устрашающего спутника.

И ласка золотых когтей вдруг стала приятной. Как жаль, что они могут неосторожно царапнуть ее. Это то же самое, что иметь при себе ручного тигра, он тебя защитит, но однажды может и разорвать. Она тихо засмеялась, а затем сны кончились. Осталось лишь видение того, как ангельские пальцы раскрывают черную книжечку на ее столе. На развороте видна надпись «за час перед казнью». Прочтя ее, Клодия неожиданно успокоилась. За час. Это еще так не скоро. Зачем написавшему это было переживать о своей жизни. Ее должны были отнять через час. Но час это так много. За час может наступить и конец света.

Необратимый процесс

До начала времен

Утро будет обагрено не только золотым сиянием, но и кровью. Невиль спешил записать все, что только мог. Случай на охоте. Здесь нельзя было ограничиться общими фразами. Рука дрогнула, когда он начал писать о том, как незнакомец спас его. Зря, он все же это сделал. Вот уж ненужная услуга. Лучше было погибнуть тогда в когтях вепря, чем завтра на плахе. Перо выпало из его руки.

Не нужно было его спасать. Он проклят.

Писать сразу стало, как будто и не о чем. Он прикрыл веки и не сразу среагировал на то, как со скрежетом задвигались решетки.

— Ты тратишь последние минуты жизни на сон? — этот надменный голос Невиль узнал бы где угодно. Сейчас с ним говорил не демон, а человек. Один из тех, кто обрек его на казнь.

Юноша жестоко усмехнулся.

— Я вспоминаю богиню сделанную из гранита и надеюсь, что статуя примет меня в свои холодные объятия.

Его поэтичность вряд ли кто-то бы оценил, но слова носили в себе также пугающий смысл, и инквизитор невольно вздрогнул.

— Ты ждешь, что Ланон Ши спасет тебя?

Как легко запрещенное имя слетело с его губ. Никогда не зови демона, иначе он придет к тебе. Невиль презрительно глянул на инквизитора.

— Я жду музу, я жду Ланон Ши или ангела ночи, который впорхнет в окно.

— Называй, как хочешь, но она не спасет тебя.

Слова такие же жестокие, как и голос.

Невиль приподнял голову и посмотрел на врага в упор. Безумный блеск в его глазах должен был кого угодно насторожить.

— Вы в этом уверены?

Он не угрожал никому оружием, только словами. А слова его были бессильны, что уже доказал суд. И все же инквизитор попятился. Опять заскрежетали двери и решетки, когда он уходил. А Невиль смотрел в темноту. Свет золотого месяца за окном не рождал больше опасных видений. Даже если сейчас он прочтет заклинание, сюда не прилетит красавица, чьи кровоточащие ступни поддерживает над землей серебристое облачко, а существо из его кошмаров не станет ползать в уголках камеры. И все же он чувствовал что-то необъяснимое. На рассвете он умрет. Писать дальше бессмысленно. Все равно за одну ночь он ничего не успеет. Он попытался уснуть, когда из мрака вдруг выступили они. Теперь его звали голоса, похожие на музыку, а не на вой оборотней в лесу. И лица во мраке тоже были прекрасны. Но это были лица смерти. Особенно красивой ему показалась девушка с золотыми волосами, которую он уже знал. Антония. Муза. Ланон Ши. У нее было множество имен, и другой испугался бы ее прихода сильнее, чем плахи. Но Невиль был безумцем. Приход демонов его не пугал. Он считал, что когда у тебя отнято все, больше бояться уже нечего. Как же он ошибался.

Лувр. Франция

Клодия смотрела на людей, развлекавшихся при дворе. Мысль о том, чтобы сюда вслед за ней приползло золотое чудовище и называло бы каждого по имени, уже не казалась ей такой страшной. Это было бы увлекательно. Она попросила бы его в первую очередь назвать тех, кто вскоре умрет. Имена своих врагов она знать не хотела. Здесь, при дворе, ее врагом может оказаться каждый.

Граф Каллиостро приветствовал ее легким кивком головы, но она прошла мимо, даже его не замечая. Атласный, присборенный шлейф тянулся за ее платьем, как легкая паутинка. Бирюзовый наряд, вытканный примулами был ей к лицу. Если бы королеве не пришло в голову сегодня вечером украсить ее своими драгоценностями, то все было бы и вовсе хорошо. Клодия поймала себя на мысли, что перестала любить подарки. Ей не нравилось, что всего-то из-за какого-то сапфирового гарнитура она стала объектом всеобщего внимания и сплетен. Королева слишком щедра, шептались в толпе, а на самом деле им хотелось сказать, да провалилась бы пропадом эта красавица. Ее здесь никто не знал, она пришла недавно и будто из ниоткуда, и сразу же стала объектом, на который изливается та щедрость, о которой мечтали многие. Мария-Антуанетта сказала, что эти украшения больше идут к голубым глазам, чем к ее сероватым. На самом деле, скорее всего они ей надоели. Клодия не расценивала такой дар, как особую щедрость. Она шла по знакомым галереям, не обращая внимания на устремленные на нее взгляды.

— Дорогая моя, — кто-то остановил ее, при чем весьма бесцеремонно, что было нетипично для двора. Клодия весьма изумилась. Рука в узорчатой митенке и перстнях чем-то напоминала кошачью лапку, но это была не Антония.

Клодия подняла глаза и узнала Мари Шатур. Та все же решилась хотя бы на второй раз подойти к ней.

— Ты ли это?

Клодия не стала утруждать себя ответом, да он и не требовался. Мари уже вовсю щебетала с подошедшим к ним джентльменом.

— Представь себе, это мадемуазель Делакруа, и, как видишь, с ней ничего не случилось.

Невольно Клодия прислушалась к разговору. В поклонившемся ей юноше она не без труда узнала Жюстена. Наверное, ей просто было непривычно, что он стоит возле Мари. Эти двое никогда особо не общались. Что же свело их теперь. Мадам Шатур трещала без умолку, а вот Жюстен выглядел весьма флегматичным. Клодия еще никогда не видела его таким. Он, как будто только что вернулся с похорон, весь бледный, усталый, сам больше похожий на покойника, чем на прежнего жизнерадостного юнца. Когда-то она считала его привлекательным, теперь он показался ей невзрачным. В этом изнуренном молодом человеке не было и следа мрачного обаяния Невиля или божественной красоты Анджело. Он всего лишь смазлив, но не соблазнителен. Каштановые пряди ложатся в беспорядке на вышитый жемчугом воротник, большие карие глаза полны какой-то неизъяснимой печали, как будто он побывал в плену у феи и теперь вынужден вести полумертвое существование в тоске по прошлому. Зато одет он был как всегда элегантно. Он взглянул на Клодию, и в грустных глазах промелькнуло нечто похожее на искру радости.

— Я был уверен, что волки не задрали вас, хотя коронер и утверждал обратное, — Жюстен коснулся губами ее руки и задержал ее чуть дольше, чем следовало. Клодия испугалась даже, что на них обратят внимание. Она обернулась, словно в поисках кого-то, а Мари возле нее все не умолкала.

— Он утверждал, что видел труп. Жаль, что кроме него никто ничего не видел. Бедняга, — она нервно обмахнулась веером. — Почему ты уехала так быстро? Если бы ты оставила хотя бы записку, куда направляешься, худшего бы не случилось.

— Худшего? — Клодия ее не поняла.

Мари вдруг резко замолчала, словно сболтнула что-то лишнее.

— Ты могла хотя бы писать письма своей сестре, тогда бы этому несчастному было от кого узнать, что ты жива, и он бы тогда…

— Ты имеешь в виду констебля? — у Клодии внутри что-то оборвалось. Шарль! Она припомнила свое видение — тело, раскачивающееся в петле.

— Лучше не будем омрачать этот вечер подробностями, — Мари принялась разглядывать зеркальную вставку на собственном веере с преувеличенным вниманием. — Мы встретились, и это так чудесно. Вид старых друзей всегда согревает сердце.

Насколько ее голос неискренен сложно было не догадаться. В нем так и звенела фальшь. Мари никогда не бывала откровенной или дружески настроенной по отношению хоть к кому-то. Выгода, вот все, что могло ее привлечь. Наверняка, она уже успела присмотреться и заметить, что ее старая знакомая пользуется особым расположением при дворе. Другое дело Жюстен. На его дружбу иногда можно было рассчитывать. Но сейчас он был сам не свой.

Когда им удалось отойти от Мари, Клодия засыпала его вопросами. По крайней мере, на его честность она могла положиться. Если он о чем-то не говорил, значит, просто не знал подробностей, а не хотел утаить их от нее.

— Я испугался того, как поспешно вы уехали, — признался он. Это не была самая обычная дежурная фраза. В ней сквозила странная откровенность. Это ее слегка покоробило, учитывая то, что они с ним никогда не были особо близки. Клодия нарочно ответила с явным пренебрежением.

— Я того испугалась того, как внезапно меня начала манить шумная жизнь в столице и блеск двора. Боюсь, с этим уже ничего не сделаешь. К местной роскоши привыкаешь, как к наркотику. Я не вернусь обратно в глушь. Если сестра просила вас найти меня и уговорить поехать назад, то она просчиталась.

— Простите, но это у мадам Шатур имелись к вам некоторые просьбы, а не у меня, — смущенно пробормотал он. Кажется, его щеки вспыхнули.

— И какие же? — требовательно осведомилась Клодия.

— Я так точно и не понял, но боюсь, она начнет добиваться от вас, чтобы вы представили ее своим новым знакомым.

— Вот как, — ей и самой стоило догадаться о том, что эта пронырливая кошечка ожидает от нее выгод. «Я не протеже королевы», хотела сказать она, но в последний миг передумала.

— Вы приехали сюда с ней?

— Нет, я предпочитаю путешествовать один.

— То есть без дамы.

Он кивнул.

Клодия поспешила отвести от него взгляд. Прежде Жюстен вызывал у нее легкую симпатию, но сейчас ей не нравилось ощущение того, что ему хочется флирта и ухаживаний. Она была к этому не расположена.

— Позвольте спросить, что привело вас в Париж? — она слегка усмехнулась. — При вашей не любви пусто прожигать жизнь… вы вроде порицали праздность, а сейчас вы здесь. У вас была веская причина вернуться ко двору?

Он промолчал, но румянец под скулами обозначился чуть сильнее.

— Мы искали вас везде, — после паузы