Оглавление

Смерть на пустыре

Нам не дано познать судьбу:

Нет колдунов, провидцев и шаманов…

Несём мы кару на своём горбу

И оставляем веру для баранов.

Ветер кружил, завывая, драчливо наскакивая на сухие стебли полыни, сбивал остатки семян на пористый грязный снег. Швыряя не намокший мусор на капот машины, злился. Хмурый февраль рано сдавал свои позиции. Стужа и позёмка резко сменились на слякоть, пришедшую с тёплыми ветрами и жаркими по-весеннему лучами солнца. Но этот день не радовал ясной погодой. Злой февраль решил покуражиться напоследок; дрожал от ненависти, путаясь в голых ветвях тополей; ломал трухлявые сучья, бросая их к корявым корневищам старых великанов. Рваные облака стремительно неслись по грязному серому небу, создавая впечатление, словно ты летишь в неизвестную чужую зыбкую даль. Порывы ветра ударяли с разных сторон, покачивая машину, навевали сон. От этой кружившей голову гонки было тоскливо.

Андрей грустно смотрел на стремительно пролетающие бесформенные облака: низкие, мрачные, убегающие за далёкий горизонт, размытый сигаретной дымкой, и думал: «Неужели жизнь так неразрывно связана с природой?» Состояние души и общий настрой, ностальгия по какой-то другой, неизведанной жизни, тоска от прозябания, похожая на эту пасмурную неуютную погоду, навевали глубокие мысли, с вуалью, пришедшей неведомой доселе философии. «Неужели, неужели?»

Он закрыл глаза, стараясь увидеть мир другими глазами. Мечтая о какой-то несбыточной фантастической жизни. Дремотное состояние наливало веки свинцовой тяжестью. Клиент, которого он доставил сюда, не спешил возвращаться. Андрей уже подумывал: не смотаться ли с этого неприветливого места, но хороший аванс и обещание щедро расплатиться удерживали его на месте. Последнее время с работой не ладилось, и финансовое положение заставляло Андрея иногда подрабатывать извозом.

Окинув взглядом пустырь и старые склады, похожие на заброшенные сараи, выложенные из красного кирпича с уже облезшей со стен серой штукатуркой, и только собирался удобнее расположиться на сиденье, как увидел человека, выбежавшего из-за угла старого, убитого временем здания на пустырь. Это был клиент, которого Андрей привёз сюда полчаса назад. Движения у него были, как у раненого зверя. Он припадал на ногу, держась за бок правой рукой, с тревогой оглядывался назад. Движения его были торопливы и методичны, словно он делал специальные упражнения, стараясь выполнить их как можно быстрее. По кисти его руки стекала кровь.

Выстрелы грохнули неожиданно. Следом за парнем выскочили два человека спортивной наружности. Они быстро приближались к раненному парню, волочившему за собой дипломат, обляпанный грязью.

Андрей понимал, что раненый стремится к машине, он был уже рядом, глаза его, объятые ужасом, умоляли: «Не уезжай!» Андрей завёл двигатель, боясь, что тот заглохнет, прибавил газу. Он не был трусом, и первое желание было помочь человеку, совершенно беспомощному в этой патовой для него ситуации.

Грохнул ещё один выстрел, прошивший парня насквозь. Пуля, вырвав куски мяса с одеждой и кровью, тенькнув где-то по кузову рикошетом, взвизгнув, ушла вглубь пустыря. Парень споткнулся и упал лицом вниз. Судорожно дёрнувшись, замер.

Андрей смотрел на распластанное тело широко раскрытыми глазами, его собственное тело словно парализовало, он не соображал, что делает. Выстрелы, произведённые по его машине, заставили очнуться. Парни, стреляя на бегу, быстро приближались. Двигатель взревел, и машина, развернувшись на месте, понеслась на преследователей. Зачем Андрей это делал? Одному Богу известно.

Он увидел расширенные зрачки врага и чёрный провал дула, направленного прямо в его переносицу. Ствол резко дёрнулся, шею обожгло, и острая боль пронзила всё его тело. Нога бесконтрольно надавила на газ, и машина стремительно понеслась, надрывно ревя всеми своими оборотами, на высокий фундамент старого здания.

Андрей не почувствовал удара и не видел, как лимонка, пробив лобовое стекло, закрутилась на коврике возле пассажирского сиденья — он был без сознания. Мощный взрыв буквально разметал машину по пустырю. Тело Андрея отбросило далеко от машины. Неестественная поза и разодранная в клочья одежда, залитая кровью, — всё говорило о страшной нелепой смерти.

Парни, упав на землю, смотрели на полыхавший остов машины. Первым поднялся коренастый брюнет. Осмотрев грязную одежду, грубо обругал владельца взорванной машины.

— Ну и придурок, мать его. В грязь, сука, нырять заставил. Урод ненормальный! —

Высокий крепкий блондин расхохотался, глядя на своего кореша.

— Ну и чума ты болотная, всю машину уделаешь! Как задницу выпачкать умудрился? — и он вновь затрясся от безудержного хохота.

— На себя посмотри — красавец! Сам весь в таком же дерьме, — брюнет вразвалку подошёл к парню, пнул по руке, мёртвой хваткой сжимавшей ручку дипломата.

— Ну ты что, кореш, вцепился, как в своё собственное? — и он с трудом разжал холодные посиневшие пальцы коченеющего на холодном ветру трупа. — Смотри! Вот жадность человеческая, и на том свете с баллом расставаться не хочет!

Блондин тревожно окинул место трагедии, оскалился зло.

— Ты давай пошевеливайся, двигай своей грязной жопой. Не дай бог сюда кто-нибудь нагрянет! Я тебе самому башню снесу. Понял?

Брюнет давно привык к резким переменам настроения блондина, но они всё больше и больше раздражали его. «Надо когда-то кончать с этим придурком. Какого хрена он о себе возомнил? Над „Филином“ никогда никого не было и не будет!» Он выхватил из-за пояса ствол и буквально на долю секунды опередил своего кореша, выстрелив ему прямо в лицо. Блондин, падая, судорожно нажал на спусковой крючок, выстрелы, прозвучавшие дуплетом, ещё раз разбудили притихшую округу, сорвав с тополей стаю чёрных птиц, заметавшихся по небу с надрывным криком обиженного огромного животного.

Брюнет, прижав испачканный грязью дипломат к груди, побежал к припаркованной за складами машине. Взревев надрывно двигателем, старенький автомобиль с пробуксовкой, выбрасывая густые клубы чёрного дыма, скрылся за поворотом.

Живой труп

О, как же горько зреть

Свою беспомощность и раны…

Не проще ли от мук мне умереть,

Чем дар принять в мой разум рваный.

Что за гул в ушах и неимоверная боль во всём теле? Тихий разговор и жуткая темнота. Где он? Попытался шевельнуться, но острая боль бросила его сознание обратно в небытие, и снова провал на долгие часы, выброшенные напрочь из его жизни.

Он и представленья не имел, что врачи вот уже около месяца бьются за его жизнь, сменяя друг друга и разводя руками от усталости и бессилия.

— Этот парень безнадёжен, мы зря тратим на него драгоценное время. Больница забита пациентами, которым нужна реальная помощь. Этот парень — кусок мяса, пропущенный через мясорубку! — констатировал пожилой хирург с лохматыми седыми бровями, нависшими над глазами. — Хотя бы пальцем шевельнул, тогда бы другое дело… — и он безнадёжно махнул рукой.

«Что это он говорит, о ком, не о нём ли?» Андрей попытался открыть глаза, но что-то давило на лицо, на всю голову, на конечности, на всё ноющее тело. Ему хотелось крикнуть: «Эй, кто вы? Снимите же с меня эту тяжесть, освободите от давящих крепких пут!», но его губы, казалось, просто чуть дрогнули.

— Мать его приходила — бедная женщина. На ней лица не было, еле откачали, после того как сына увидела, — произнесла пожилая медсестра. — Объявить ей, что он не жилец, язык не повернулся.

— А крепкий парняга, другой бы давно загнулся, а у этого сердце как часы пашет, — восхищённо произнёс второй хирург. — Где видано, чтоб у простого смертного сердце билось так ровно? С неизменной частотой всего 46 ударов в минуту.

— Да, не иначе как спортсмен. Кости с мясом срастаются на удивление быстро, а мозг сильно повреждён, и трогать нельзя. По снимкам видно — бесполезный вариант. Если только ради эксперимента… — покачал головой пожилой хирург. — Можно было бы его в клинику Назарова, да там очереди годами ждут…

— А что, если созвониться с самим Фёдором Михайловичем, может, заинтересуется нашим феноменом. С этим организмом, мне кажется, можно всё что угодно делать — всё выдержит! — и молодой хирург с надеждой посмотрел на своего старшего коллегу.

Андрей с трудом, но уловил смысл дошедшего до него разговора. Больше всего его взволновали слова о матери… Он уже понял, в каком он находится состоянии, и память рваными фрагментами восстанавливала недавнее прошлое. Перед ним, как наяву, предстало искажённое страхом лицо и чёрное жерло направленного на него нагана. Он понял, почему он ничего не видит — его голова была плотно забинтована. По прохладному воздуху он определил, что от бинтов свободны только ноздри и рот. Как же он сейчас выглядит? Его воображение рисовало самые страшные картины…

— Эй, что за чудеса? Все приборы ожили и показывают чёрт-те что! Что с парнем? — воскликнул кардиолог.

Все, кто был в палате, бросились к Андрею. Он чувствовал их дыхание и запахи. Затем стали прорисовываться силуэты. Они странно нагромождались друг на друга, смешиваясь прозрачными студенистыми силуэтами, то уплотняясь до реальной видимости, то размываясь неопределённой жидкой массой по всему пространству. Андрей никак не мог сосредоточиться и понять, что у него со зрением?

Он прекрасно понимал, что глаза у него закрыты, на них плотная повязка, и видеть он не может. Но тогда почему все находящиеся в этом помещении люди ему до боли знакомы? Ведь он их никогда раньше не видел. А может быть, его привезли сюда в полном сознании и сейчас он их прекрасно представляет? Ведь у него такое богатое воображение! Нет, стоп. А это что такое? Прямо над его лицом склонился пожилой очкарик. Выпуклые линзы очков с чёткими отпечатками пальцев резко выдавались вперёд. За ними на Андрея смотрели любопытные выцветшие бледно-голубые глаза. «Что это: сон, мираж или явь?» Этот вопрос не потребовал ответа.

Смотревший на него мужик больно ущипнул Андрея за живот и произнёс тоном великого знатока.

— Ну что все задёргались? — Обыкновенный перепад напряжения — только и всего!

«Вот это да! Он, оказывается, видит с завязанными глазами!» Тут же вспомнилась байка о том, что перенёсшие клиническую смерть якобы видели себя со стороны и всё происходящее рядом с ними. «Может, он уже умер, и это его душа передаёт в ещё теплящееся сознание то, где она витает, и скоро его, Андрея, совсем не будет». Эта мысль омрачила сознание, и он вновь погрузился в туманное безмерное пространство с ощущением боли и горечи.

— Его нервные окончания не посылают в мозг никаких сигналов, или мозг их вовсе не воспринимает. Жаль парня! — Если он когда-нибудь будет соображать, то вряд ли захочет жить с таким обезображенным лицом. — Никакая пластическая операция не поможет, — печально изрёк очкарик.

«Не поможет, не поможет», — крутилась в голове Андрея страшная фраза. Он почувствовал, что сильно устал и хотел спать.

Осознание сна

Вся жизнь перед глазами в этом сне…

Она покрыта розами с шипами,

И разум мой раскаяньем в огне

Пылал в душе контрастными цветами.

Ощущение тяжести и неопределённого состояния передалось во сне в диких кошмарах: невообразимые монстры возникали в его воображении. Постепенно они превращались в людей, одетых в зелёные халаты, выпачканные кровью, с огромными скальпелями в окровавленных руках. Они склонялись над ним, шептали, о чём-то совещаясь.

Свет фонарей в операционной больно резал глаза. Андрей зажмурился, и панорама резко сменилась: речка с искристой прозрачной водой и далеко уходящий пирс, маленькая лодка с вёслами покачивалась на волнах. Он несмело ступил на дно лодки, взял вёсла и оттолкнулся от берега. Лёгкое кружение головы от покачивания на волнах, яркое солнце и в лёгкой дымке лазурь неба, такого родного и близкого, что сердце защемило.

Белая песчаная коса берега удалялась, унося с собой образ матери, протягивающей к нему свои руки, умоляющие его вернуться назад к ней. Он какое-то время пытался усиленно грести, но прощальный взгляд матери и её силуэт, удаляясь, превратились в тоскливую, еле заметную точку. Вот она вовсе растаяла вместе с песчаной косой, и огромное водное пространство окружило его хрупкое судёнышко со всех сторон.

В этом безлюдном мире он оказался один на один на зеркальной глади воды с затихшей в неподвижном пространстве природой. Мысли его потекли ровно и сосредоточенно. Он сопоставлял прошлый мир и пришедшее состояние одиночества. Мир, где бушевали низменные страсти, где алчность поглотила практически всё, и эта тишь, умиротворяющая сознание и лечащая душу. Хотелось крикнуть: «Не будите меня! Не надо! Всё, что мне нужно — это мыслить, понять всю сущность этой непредсказуемой жизни. Но это тягостное одиночество, если никого нет рядом, съест всё пространство и не оставит ничего, кроме мыслей. Останется только тьма и ненужная никому философия».

Андрею стало страшно от этих мрачных мыслей. Он не осознавал, очнулся он ото сна или пребывает в мире грёз и чудес. Свет выключен, но это ничуть не мешает ему видеть исключительно всё. Что самое забавное — он видел всю конструкцию внизу под собой. Этот непонятный его разуму эффект взбудоражил его сознание, и он начал медленно исследовать всё, что попадалось в поле его нового видения.

Случайно его ощущение коснулись тела. От неожиданности он внутренне вздрогнул. Он явно ощущал самого себя — это было его собственное тело. Уродливые рубцы ран, стянутые неровными швами под окровавленными бинтами. Он со страхом и внутренней дрожью медленно приближался к своему лицу. Что надеялся он увидеть? Как бы медленно сознание не кралось, истина открылась страшной картиной, от которой сердце Андрея сжалось до острой боли, пронзившей всё его тело.

Он переборол себя, заставив вглядываться в изуродованное лицо, словно перед ним зеркальное отражение. Он смотрел на эти искромсанные наплывы мяса и плакал. Он не хотел жить. «Мать увидит его лицо без повязки и просто умрёт от горя. А встанет ли он, будет ли ходить, или тяжким грузом будет лежать, причиняя другим страдания и массу неудобств? Как уничтожить себя как можно быстрее, не дав старухе с запавшими глазами покуражиться над ним, отнимая жизнь медленно по крупицам, наслаждаясь человеческими страданиями?»

Он погладил уродливые рубцы и неожиданно провалился сквозь волокна мышц до самых костей черепа. Страх на какое-то время парализовал его сознание, вернув в истинное состояние, окунув в кромешную тьму. Неприятное ощущение эффекта выключенного света, и вновь озарение, более сильное, поразившее окончательно воображение Андрея, заставив его полностью изменить свою точку зрения по поводу феноменальных возможностей мозга человека. Он словно попал в другое измерение, в совершенно другой мир. Казалось, что разум его безграничен, и Андрей стал искать новые возможности своих незаурядных, феноменальных способностей.

Без труда подавив в себе все болевые ощущения, он вновь осторожно прикоснулся к ещё не загрубевшим рубцам, стал постепенно разглаживать повреждённую кожу, скрывая безобразные шрамы на своём теле. Это было очень похоже на компьютерную графику, когда он просиживал часами, работая над фотографиями. Картины прошлого проносились яркими эпизодами его жизни: ласковые руки матери, успокаивающей его после первого посещения уроков в школе; а вот он получает диплом юриста. Яркий образ девушки при первом знакомстве; покупка семейного автомобиля; увлечение живописью и рисованием. Вся жизнь в одном мгновении завершилась от страшного взрыва и острой боли. Он вздрогнул и провалился в непроглядную тьму. И вновь озарение и спокойные мысли… Он уже понимал, что давно освободился от объятий Морфея, и всё его пребывание было в подсознании другого измерения…

Сожаления о прошлом

Анализу я жизнь не подвергал,

Живя в течении пространства,

И веря в «истину», себе я лгал,

Не видя рядом веры и коварства.

Он был прекрасным рисовальщиком — портреты из-под его быстрой, лёгкой руки, по заверениям друзей и близких людей, были идеальные. А какие великолепные прорисовки мышечного рельефа обнажённых тел… Он помнит первые свои рисунки, выполненные только на собственном воображении, интуитивно создавая образы, очень реалистичные и довольно пропорциональные. Но они ему не очень нравились, несмотря на то, что друзья утверждали — «рисунки просто изумительные, и ему нужно продолжать развиваться в этом направлении захватывающего искусства».

Он был предан своему делу и решил досконально изучить анатомию человека и животных. Он знал практически расположение, название и назначение каждой мышцы. Как она выглядит в напряжённом и расслабленном состоянии. Его рисунки после такого исследования стали профессиональными. Его знакомый ещё со школьной скамьи Николай Маркин, а сейчас восходящая звезда в мире искусства, великолепный портретист, помог Андрею выставить свои картины в выставочном зале Союза художников. Выставка вызвала горячие споры среди посетителей — особенно критиков и имеющих большой авторитет художников. Высказывания были столь противоречивы, что о конкретной оценке не могло идти никакой речи. Маркин многозначительно подмигивал Андрею и говорил: «Вот — это и есть настоящее признание твоего таланта, твоего труда, не прошедшего даром».

От этих слов Андрею не становилось легче. Особенно обидным было то, что его считали копировальщиком. Якобы он копировал великих мастеров-анатомов, таких как Пименов, Брюллов, Иванов, Крамской, Фивейский, Леонардо да Винчи, Борис, Дюрер, анималист Ватагин и многих других знаменитых художников и скульпторов. Не забыли упомянуть и лучшие издания по пластической анатомии. Всё это в некоторой степени можно было понять: многие произведения Андрея были слишком хорошо проработаны — это были настоящие учебные пособия. Он иногда применял постепенный срез с глубоким проникновением сквозь мышечные ткани человеческого тела и животных, создавая очень эффектные текстурные формы. Он словно послойно проникал в человеческие тела и туши животных, стремясь при этом придать фигурам изумительно красивые ракурсы. Позы животных, изображённых в движении, были всегда грациозны, а человеческие словно застыли в неимоверном пластическом танце.

Совершенно случайно, именно в эти дни, выставку посетили эксперты лондонской академии искусств. Их изначальное желание было приобретение нескольких рисунков, как они выразились, «у этого очень талантливого молодого человека». Но, прислушавшись к солидной и авторитетной публике, пока решили повременить, полистав анатомические каталоги, проверив его работы на фактическое наличие плагиата.

Из-за некомпетентности критиков и своих коллег по искусству Андрей понёс первые финансовые убытки. Ему поступило предложение выставить свои рисунки в городской картинной галерее, но то, что с ним случилось, порушило все планы. Свои рисунки он не успел забрать из зала союза художников, и судьба их ему неизвестна.

Тяжёлые мысли унесли его в прошлое… Сюжеты, не дающие покоя, замелькали в хронологическом порядке, ставя всё на свои места. Он совершенно по-новому осмыслил всю свою жизнь, все поступки, что совершал когда-то. Ему стало не по себе оттого, что большую часть жизни он прожил впустую, отдаваясь сиюминутным слабостям. Почти вся она отдана удовлетворению своих потребностей и амбиций. И только часть её посвящена познанию мира — его видимой, реальной поверхности, без особого анализа, глубинного понимания самой жизни. Сейчас все его ошибки проступали так явно и с таким полным анализом, что не оставляли сомнений: мозг человека почти мёртв, и его включение находится в глубинах подсознания. Сильнейшая травма сместила приоритеты и каким-то образом включила незадействованные резервы мозга. Андрей с каждой минутой чувствовал, что он уходит из этого измерения в другое, совершенно неизвестное человечеству. Оно пугало и в то же время притягивало. Ведь это ощущение давало полную власть над собой, а возможно, в какой-то степени и над окружающим его миром.

Восстановление организма происходило всё увереннее и быстрее; тело становилось совершенно ровным, мышечные волокна наливались силой; кожа, нежная, чистая и эластичная, покрывала уже почти всё его тело. Только лицо оставалось нетронутым. «Что же ты так боишься, Андрей?» — думал он про себя. «Ведь ты художник и сможешь воссоздать свой образ таким, каким он был раньше». Но решиться на «реставрацию» своего лица он ещё не мог.

Подтверждение чудес

Поверить в новую реальность,

Принять сознанья мощный бред

И мозга жизни уникальность,

Узрев надежды малый свет.

В палату стремительно вошла дежурная сестра — женщина средних лет. Включив свет, подошла к Андрею. Лицо её было сосредоточенным и грустным. Она скользнула быстрым взглядом по бинтам и тихо прошептала:

— Боже ты мой, сколько же ты здесь будешь лежать без движения? Пролежни уже всё тело покрыли! Сейчас я тебя разбинтую, пока никого нет. Протру твои раны. Больше месяца без нормальной пищи, а какой тяжёлый! Сейчас я Полину позову, и мы с ней сделаем всё как надо. Потерпи, родной, я быстро.

Она вышла из палаты. Андрей вновь остался один на один со своим одиночеством. «Сейчас он узнает, что с ним происходит… Явь всё это или просто галлюцинации повреждённого мозга?»

Сестра вошла с полной женщиной — это и была Полина. Вооружившись ножницами, они сосредоточенно приступили к работе. Андрей чувствовал их прикосновения. Вот ножницы разрезали бинт до самого колена, и никакой реакции со стороны женщин. Андрей разочарованно подумал: «Калека несчастный, размечтался: новые возможности, умение владеть собой, своим разумом и телом… Все надежды рушатся. Проклятый мозг роняет в сознание фантастические видения и образы, заменяя сущность происходящего. Не слишком ли всё реально? Если всё это галлюцинации, подменяющие действительность, так пусть хоть они останутся взамен мёртвой неподвижности и безысходности. Врачи дали своё заключение, и ничего уже не изменить. Кому нужен человек, весь изрезанный осколками, с отключённой нервной системой, неспособной помочь себе шевельнуть даже пальцем?»

— Полина, ты чего стоишь? Давай помогай. Вот так. Только осторожней — у него на этой голени был открытый перелом кости. Я в тот день дежурила и не забуду тот страшный момент, когда его привезли — сердце кровью обливалось от одного его вида — весь в крови, рваный, не поймёшь, где чего. Его мальчишки на пустыре нашли. Говорят, какие-то серьёзные разборки там были. Кроме него два трупа невдалеке от сгоревшей машины обнаружили. По ним на группировку серьёзную вышли. Ребятки те ничем не гнушались — за ними целая гора трупов. Полные отморозки.

— Всё-то ты, Татьяна, знаешь! И откуда только информацию такую черпаешь?

— Ой, Полина! Что это такое? — удивлённо вскрикнула Татьяна.

— Где? — испуганно спросила она и выпустила ногу Андрея.

— Ворона! Ты что делаешь? — это тебе не ящик с гвоздями, а хрупкие человеческие конечности. Привыкла на складе мешки ворочать, а здесь нужна сноровка и нежность. Поняла?

— Да что ты на меня кричишь!? Сама меня испугала, я же и виноватая осталась. Что произошло-то?

Андрей замер, остановив своё дыхание. Он чувствовал, как перехватило горло. Смотрел в недоумённые глаза сестры. «Что её так удивило и испугало одновременно?»

— Полина, посмотри на ногу, ты чего-нибудь на ней видишь или нет?

— А что я должна видеть, по-твоему? Нога как нога — даже симпатичная.

— Вот то-то и оно, что ты ничего не видишь, а на этом месте раньше кость выпирала, а когда всё срослось — шрам рваный остался — нога-то на коже болталась. Поняла?

— Поняла, чего ж орать-то? Молодцы, хорошо операцию провели, а шрам рассосался. Всего и дел-то.

Работа остановилась, а Андрей ликовал. «Это не мираж и не галлюцинации — у него всё получилось, значит, всё это возможно». Он готов был прыгать от радости, но тело так и оставалось недвижимым. «Почему он не может приказать себе встать?» Пока для него это было неразрешимой загадкой.

— Этот шрам что, за двое суток рассосался? Ну что ж, посмотрим, что у нас там дальше, и она с удвоенной энергией принялась разрезать бинты. Полина усердно помогала Татьяне, ворочая непослушное тело Андрея. Вскоре все бинты на теле, кроме лица, были сняты. Удивлению Татьяны не было предела. Полина смотрела на неё, как на сумасшедшую. Наконец изрекла несмело, казалось ей, умную мысль:

— Да ты, Танюша, может, не того раздеваешь? А твой клиент давно уж на кладбище обитает. А?

— Замолчи, типун тебе на язык! Я что, свою работу не узнаю? Кроме меня, никто перевязку так не сделает. Поняла?

— Поняла. Чего ж ты так возмущаешься? Парень выздоравливает, и слава Богу. Лицо ему открой, оно-то, наверное, не изменилось.

— Евгений Александрович запретил к лицу прикасаться. — Он же у нас художник! Всё думает, как бы хоть немного исправить страшные шрамы. — Сегодня к операции должен приступить.

У Андрея холодок пробежал по спине. «Что, сегодня его должны кромсать? У кого-то появилось желание изменить его изуродованное лицо? Но он-то этого не хочет и не позволит больше прикасаться скальпелем к своему телу. Не позволит, как же! Кто интересно им запретит, не он ли, с его состоянием? Они же не знают, что он всё чувствует и видит. Как дать им знать об этом?»

Полина ткнула Татьяну в бок.

— Давай разбинтовывай парню голову — пусть кожа отдохнёт.

«Вот толстуха, лезет не в свои дела. Ей бы гири тягать на помосте, а она со своим торсом в сёстры милосердия подалась. Больных-то покалечит. Да что ж я так зло про неё? Душа у неё добрая, отзывчивая, всем поможет — никому не отказывает».

Андрей понять не мог, «что это тётка о таких вещах вслух рассуждает? А Полина — ноль эмоций, будто и не слышит. Ан нет, вот и она что-то залепетала каким-то глубоким грудным голосом, совершенно непохожим на её густой баритон». Этот голос исходил ниоткуда, он был везде. Андрей присмотрелся и обомлел — Полина совершенно не раскрывала рта. «Что же получается? Он, Андрей, умеет не читать мысли, а слышать их, как произносимую речь, только изменённую в своей тональности. Очень и очень привлекательная способность», — подумал он.

Татьяна повернулась к Полине и произнесла наигранно смело:

— А наплевать мне на запреты Евгения Александровича, да и на него, ворчуна старого. Ну что, снимаем с лица повязку? Уж больно жалко парня, пусть немного отдохнёт, а то всё замотанный лежит, как мумия. Только ты не пугайся. Хорошо?

Полина кивнула головой и приготовилась смотреть на обещанные страхи. Ей не верилось, что лицо этого человека изуродовано до такой степени, что смотреть невозможно. Если бы Татьяна не открывала эти страшные раны, стянутые глубокими шрамами, постепенно, с медленной осторожностью, а дала бы Полине неожиданно взглянуть на полностью открытое лицо, то она, наверное, упала бы в обморок. Полина только и различила среди этого рваного месива чуть приоткрытые веки с длинными чёрными ресницами и искажённый рот, открывающий белые ровные зубы.

— О боже! — Она прикрыла ладонью свои пухлые губы крупного рта и смотрела на Андрея изумлённо-растерянными глазами. — Как же он жить-то будет с таким лицом?

— Евгений Александрович обещал, что лицо будет довольно приличное. Часами у компьютера просиживает. Мать все фотографии ему принесла, чтоб он представлял лицо в объёме. Вот он и колдует уже неделю. Вчера сообщил, что готов к операции и не намерен её откладывать. — Татьяна поёжилась, показывая на мурашки, выступившие на теле больного. — Полин, ты не замечаешь, что здесь прохладно? Принеси-ка молодому человеку одеяло — замёрз, поди, и сказать об этом не может, бедняга.

Андрей с благодарностью отметил: «Наконец-то хоть один человек догадался, что он чертовски озяб». Татьяна наклонилась к Андрею, протирая его тело ваткой, смоченной прохладной жидкостью, приговаривала:

— Потерпи, милок, сейчас Полина принесёт одеяло, мы укроем твоё озябшее тело, и ты согреешься. Да ты посмотри, весь гусиной кожей покрылся. Ну точно, на поправку пошёл. Она стала растирать его тело лёгким поглаживанием своих рук. Приятное тепло растеклось по телу Андрея, и он подумал: «Странное дело — совершенно чужой человек заботится о нём, как о родном сыне». Он всматривался в её лицо, и ему казалось, что они знакомы уже сто лет. Только две большие родинки величиной с горошину в уголке рта казались ему неприятными и чужими. Непроизвольно он коснулся их. Женщина вздрогнула и приложила ладошку к уголку своего рта. Ей показалось, что чем-то её слегка укололи. Не обнаружив на прежнем месте своих родинок, она тихо вскрикнула, быстро достала из кармана зеркальце и пристально посмотрела на своё отражение. Родинок словно никогда не было. Она резко развернулась и бросилась обнимать вошедшую Полину.

— Полина, посмотри, ты что-нибудь замечаешь на моём лице?

— А что я должна заметить? Лицо как лицо. Ничего особенного не вижу.

— Да ты посмотри внимательней, здесь же родинки у меня были, а сейчас их нет.

— Точно, вспомнила я — были у тебя родинки, да большие, и куда же они у тебя делись? Странно как-то, — и Полина недоумённо пожала плечами.

Накрыв Андрея чистой простыней, а поверх неё тёплым одеялом, медсёстры удалились, прикрыв плотно дверь. Голоса их удалялись, оживлённо обсуждая произошедшее чудо. Андрей напряг свой слух, и произошло невероятное: обе медсестры оказались рядом. Можно было руку протянуть и дотронуться до них. Голоса буквально прорвались, и каждое слово чётко звучало в голове Андрея. Он решил слегка щипнуть Полину, почувствует ли она его прикосновение. Захватив, как обычно, пальцами упругую кожу плеча, он слегка сдавил её, и сам от неожиданности вздрогнул. Полина буквально подпрыгнула на месте и резко обернулась, ища шутника, посмевшего неудачно поиграть с ней. К своему удивлению, никого рядом не обнаружив, она недоумённо остановилась среди коридора, напугав не на шутку свою подругу.

— Тань, ты зачем меня ущипнула? — Рассердилась Полина. — Что это за шутки?

— Да ты что, Полина, с ума сошла, что ли, как бы я тебя ущипнула? Я же впереди тебя шла — коридор-то узкий — вдвоём не разойдёшься.

— Точно. А кто же меня тогда так больно ущипнул?

— Блазнит это тебе — мерещится. У меня тоже такое бывает…

Андрей ликовал, его разум оказался так силён, что мог производить физические действия, да ещё и на расстоянии.

Огромное желание озоровать буквально распирало его грудь.

На следующий день только и разговоров было о непонятных вещах, произошедших за ночь: на тумбочках возле женщин в красивых вазах стояли свежие розы, а в палатах на стенах красовались надписи с поздравлениями. Озорные стихи напоминали, что Восьмое марта не за горами.

Выдача зарплаты

Не грех свой дар здесь применить

И с наслажденьем хулиганить,

Кого-то перцем накормить,

И чей-то разум одурманить.

Приятная усталость навалилась на Андрея под утро. Он почти всю ночь не спал, приобретя себе новую игрушку, не мог насладиться её неограниченными возможностями. Он легко передвигал предметы и мог находиться где угодно. Даже в сейфе или прямо в бетонной перегородке. Он умудрился открутить гайки со шпилек крепления сейфа и передвинуть его на середину комнаты. Это увлечение забавляло его. Ловко просовывая новенькие купюры в тонкую щель между корпусом и массивной дверью сейфа, он радостно смеялся, представляя, как служащие больницы будут доставать из своих карманов зарплату, не выплаченную за несколько месяцев. А денежки-то вот они, оказывается, имеются.

Из-за этого ЧП даже решили отложить операции, но только не с Андреем. Евгений Александрович оказался человеком слова, и намеченный им день был для него святым.

Андрея повезли в операционную. Две молоденькие сестры щебетали без умолку. Особенно о таинственных проделках неизвестных лиц, проникших, бог весть какими путями, за стальную дверь директора больницы, снявших тяжеленный сейф со стены, выкравших оттуда деньги и успевших рассовать их по карманам сотрудников. Их удивляла огромная сумма, заявленная следователем, успевшим поговорить со многими обитателями больницы, но вразумительного ответа ни от кого не получил.

«Откуда такие деньги?» — щебетали они удивлённо тоненькими голосами.

— Зарплату месяцами задерживали! Не зря у Сан Саныча тачка такая дорогущая. И жена на неслабой тачке катается. А видела, какая у неё шуба? На улице уже теплынь, а она в шубе из горностая, вся такая эдакая, ходит, — и Марина продемонстрировала походку жены директора.

Люська прыснула в рукав тихим смешком.

— А ты слышала, Люсь? У этой выдры любовник есть. Точно тебе говорю — хирург молоденький. Да ты его видела — с третьего отделения он. Помнишь? Тот, что нам по розе подарил.

Люська наморщила лоб, пытаясь вспомнить неприметного хирурга. Цветы ей дарили многие…

— Да, маленький такой, у него ещё колпак блином сидит.

Люська тут же вспомнила колпак, и её милое личико расплылось в придурковатой улыбке.

— Да ты что, Марин? Не может быть!

— Может, может. Рогоносец он. Это точно.

— Кто? — не поняла Люська.

— Кто-кто! Дед «пыхто». Папа наш долбанный, и Марина ткнула пальцем, указывая только ей ведомое пространство, где находится новоиспечённый рогоносец.

Слушая болтовню девчат, Андрей не заметил, как его подкатили к операционному столу. К каталке подошёл медбрат. Склонил своё огромное туловище над Андреем. С трудом повернул свою голову на бычьей шее к девчонкам.

— Он что, всё ещё в коме?

— Да, говорят, что совершенно ничего не чувствует — датчики не реагируют, значит, нервная система не задействована, — буднично произнёс ассистент. — Ему совершенно не больно. Евгений Александрович говорит, что этот парень — идеальный материал для его художественной натуры.

— Он нам показывал фотографии Андрея — красавец, ну просто артист. Запросто влюбиться можно. Я мать его видела, говорят: поседела мгновенно. Бедная женщина! — с грустью в голосе произнесла Марина.

— Ну, хватит девчата тоску нагонять, и без того жизнь скверная.

— Валер, а чего она у тебя скверная-то? Больной, что ли? — спросила Люська.

Валерка плюнул три раза через левое плечо.

— Здоровый я, девчата, как бык здоровый. Могу подкову запросто сломать. Да вот ваше племя меня не больно жалует — не любите вы меня, девчата. А так хочется женской ласки. Я же хороший, добрый и такой нежный. — Он подхватил Маринку за тонкую талию и сдавил слегка.

Маринка игриво взвизгнула и только хотела произнести нелестный комплемент в адрес Валерки, как властный голос пророкотал:

— А ну, шелуха, брысь отсюда. Вашего визга здесь ещё не хватало. (Это хирург Евгений Александрович явился в окружении своей свиты.)

— Ну-с, молодой человек, почему не работаем? Располагайте больного, и приступим, с богом.