Оглавление

В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИЛИСЬ: «1953»

Глава 1

Кирилл Валерьевич Кузнецов, мужчина сорока девяти лет от роду, ощущал себя глубоким, много повидавшим стариком. И вёл себя соответствующе: ворчал, кряхтел, с аптекарской точностью отмерял себе лекарства от давления и с наслаждением предавался махровой старомодности. Его стиль был настолько аутентично-советским, что соседки по лестничной клетке в сердцах звали его «ходячим музеем ВДНХ».

Вместо модной куртки он носил потертую дублёнку с выцветшей от времени кожей и побитым молью мехом. Под ней красовался огромный свитер ручной вязки неопределённого серо-коричнево-болотного цвета, который ему когда-то связала тётя из Тюмени и который он называл «своим личным коконом». Ноги облегали серые брюки-дудочки, а шею обвивал невероятных размеров индийский махровый шарф, в котором можно было укутать всё ту же тётю. Венчал этот ансамбль главный предмет его гордости — пыжиковая шапка-пирожок, доставшаяся ему по счастливой случайности в комиссионке и которую он не снимал даже в оттепель, утверждая, что «пыжик требует уважения». Вместо трости, на которую он пытался опираться для солидности, он упрямо таскал с собой длинный чёрный зонтик-трость, которым зимой шуршал по сугробам, а летом отбивался от ошалевших от жары голубей.

Эта маска уставшего от жизни чудака была его главной мистификацией. Под ней скрывалась душа вечного хулигана и провокатора, чьи шутки были гениальны и смешны в первую очередь для него самого. Еще со школьной скамьи он прослыл гением авантюрных выходок после которых его друзья бросались на него с кулаками. Феноменальная изворотливость всегда спасала его от заслуженных кар. Его друзья-ровесники, давно обросшие животами, лысинами и статусами, до сих пор не удивлялись, когда он звонил им в три ночи и голосом Левитана сообщал о призыве в армию и в военкомат, или, когда на улице принимался с серьезным видом допрашивать прохожих: «Скажите, а вы верите в Бога?». Его любимым развлечением было зайти в азербайджанский ресторан и на весь зал прокричать: «Свободу Нагорному Карабаху!», а в армянском — поинтересоваться, не продают ли тут азербайджанский довгу. Он обожал щекотать нервы и наблюдать, как трещит по швам чопорная обыденность.

Карьера его была печальна. Блестяще начав в престижном финансовом институте, который он закончил, он быстро перессорился с начальством из-за принципов (нежелания ставить «автоматы» блатных) и скатился в заштатный Институт экономики, управления и права. Финальным аккордом стал уход в тень: он писал дипломы и диссертации для ленивых богатеев в питерской фирме «Хомбрук», получая жалкие 50% от заказа. Эти деньги он спускал в онлайн-покере и ночных забегаловках, где за кружкой пива мог до утра слушать истории таких же, как он, чудаков и неудачников.

И вот в одну из таких ночей, проиграв крупную виртуальную сумму в преферанс, он задремал прямо за клавиатурой своего мощного компьютера. Ему снилось, что он трясется в вагоне поезда. Толчок был настолько резким и реальным, что он чуть не упал со стула.

— Товарищ, проснитесь! Вы на съезде! — шипящий, полный ужаса шёпот раздался прямо у его уха.

Кирилл Валерьевич недовольно открыл глаза, чтобы сделать замечание о том, что его отрывают от крайне важного анализа макроэкономических тенденций. Но слова застряли в горле.

Вместо знакомой комнаты с мониторами его окружал ослепительный свет люстр и мордастые, суровые лица в серых кителях и партийных костюмах. Он сидел в плюшевом кресле в огромном, переполненном людьми зале. Пахло лаком для полов, одеколоном «Шипр» и несгибаемой волей партии.

Он был в Колонном зале Дома союзов.

А на трибуне, освещённый лучами софитов, стоял человек, чей профиль он знал с детства по портретам и учебникам. Человек с усами и с трубкой в руке, неспешно, с густым грузинским акцентом, говорил о пятилетнем плане, о врагах народа и о светлом будущем коммунизма.

Это был Иосиф Виссарионович Сталин. Шёл 1952 год.

Ледяная волна ужаса накатила на Кирилла Валерьевича. Его экономистский мозг, привыкший всё систематизировать, выдал молниеносный отчёт: «Дата: ориентировочно октябрь 1952 года, XIX съезд КПСС. Локация: Москва, Колонный зал. Риски: 100%. Вероятность выживания: 0,0001%. Причина: несоответствие внешнего вида и менталитета эпохе. Вероятность быть принятым за шпиона: 99,9%».

— Товарищ, да вы совсем обалдели? — снова прошипел его сосед, тыча его локтем в бок. — У вас же видок, как у загнанной лошади! Спину выпрямите! Вождя слушайте!

Кирилл Валерьевич машинально выпрямился. Его дублёнка, свитер и пыжиковая шапка вдруг оказались не чудачеством, а страшным анахронизмом. Его индийский шарф висел, как немой укор советской легкой промышленности.

Он ловил каждое слово с трибуны, и вдруг его внутренний хулиган, тот самый, что кричал о Карабахе в ресторанах, подал голос. Он вспомнил даты. Октябрь 1952-го. До рокового марта 1953-го остаётся меньше полугода.

И его мозг, натренированный на поиск нестандартных решений и гениальных авантюр, выдал новую, сумасшедшую формулу.

«Задача: Выжить.

Проблема: Эпоха.

Решение: если нельзя избежать эпохи, нужно её возглавить. А если точнее — попытаться её… подкорректировать».

Мысль была чудовищной, абсурдной и единственно возможной. Он знал, что случится. Он знал, к чему приведёт последовавшая затем борьба за власть, культ личности и застой.

Что, если попробовать? Что, если самый отъявленный хулиган и провокатор из будущего получит шанс подшутить над самой Историей?

Он посмотрел на трибуну уже не со страхом, а с пристальным, изучающим интересом игрока, подсматривающего карты противника. Его рука потянулась к зонтику-трости, и он сжал его рукоять, как талисман.

«Итак, — пронеслось в его голове. — Новая игра. Самая крупная ставка в моей жизни. Контора — ЦК КПСС. Оппонент — товарищ Сталин. Задача… Спасти товарища Джугашвили. От него самого. И от всех остальных».

И он, к своему удивлению, почувствовал, как по телу разливается давно забытое, пьянящее чувство азарта. Он был в своей стихии. В самом эпицентре самого сумасшедшего розыгрыша всех времен и народов.

Глава 2

«Нет, это какой-то бред. Или сон. Перебрал вчера с портвейном „Агдам“», — лихорадочно думал Кирилл Валерьевич, стараясь вжать голову в плечи, чтобы его пыжиковая шапка хоть как-то слилась с обивкой кресла. Мысль о спасении товарища Джугашвили мгновенно испарилась, сменившись животным желанием просто исчезнуть.

Но сон не собирался заканчиваться. С трибуны, отложив в сторону бумаги, говорил Лаврентий Павлович Берия. И его взгляд, скользнув по залу, на мгновение остановился на Кирилле Валерьевиче. Взгляд был тяжёлым, внимательным, словно фиксирующим аномалию. Берия слегка поправил пенсне и сказал что-то своему соседу, не отводя глаз. Потом его губы тронула едва заметная улыбка, и он, обращаясь ко всему залу, но глядя прямо на нашего героя, произнёс с густым грузинским акцентом:

— Товарищи! Прошу соблюдать внимательность. Некоторые товарищи, видимо, слишком усердно готовились к съезду и теперь позволяют себе расслабиться. — Он сделал театральную паузу. — Но мы то знаем, расслабленность — враг бдительности. Не так ли?

В зале прокатился сдержанный, нервный смешок. Кириллу Валерьевичу показалось, что все присутствующие повернули головы именно в его сторону. Он готов был провалиться сквозь паркет. Шутки кончились. Стало очень жарко в его дублёнке и невероятно душно под махровым шарфом.

Наконец, Иосиф Виссарионович объявил перерыв. Зал взорвался гулом голосов, скрипом кресел. Кирилл Валерьевич, как амеба, поплыл вместе с потоком делегатов в сторону буфета, надеясь затеряться в толпе и найти хоть каплю спиртного для приведения души в чувство.

В огромном, шумном холле он прислонился к колонне, пытаясь отдышаться. И тут его взгляд упал на знакомое лицо. Нет, не может быть! Из-за спины какого-то важного товарища в генеральском мундире выглядывало улыбающееся, румяное лицо его старого друга — Сергея Викторовича! Того самого, начальника по футболу из Геленджика!

На Сергее Викторовиче был идеально сидящий партийный костюм, и он с видом полного хозяина жизни о чем-то оживлённо беседовал с группой мужчин. Казалось, он здесь свой, он здесь родился и вырос.

Кирилл Валерьевич, не веря своим глазам, протиснулся сквозь толпу. — Сергей?! Сергей Викторович! Это вы?

Тот обернулся, и его лицо озарилось самой искренней и радостной улыбкой. — Кирилл Валерьевич! Батюшки! Какими судьбами?! — Он радушно схватил друга за локоть. — Я думал, Вы в Казани со своими дипломами!

В голове у Кирилла Валерьевича всё смешалось. Как?! Его друг из будущего… здесь? Он тоже попал в эту ловушку? — Сергей… ты как тут… ты тоже… — залепетал он, теряясь.

— А я вот переведён! — весело перебил его Сергей Викторович, совершенно не понимая его замешательства. — Из Геленджика — в Москву! Развивать спорт высших достижений! Ну, Вы понимаете… — он многозначительно подмигнул.

И тут же, повернувшись к своему спутнику, молодому человеку в щегольском полковничьем мундире с надменным и скучающим выражением лица, сказал: — Василий Иосифович, разрешите представить! Мой старый добрый друг, товарищ Кузнецов Кирилл Валерьевич, с которым мы ещё в Казани поднимали… э-э-э… народное хозяйство! Кирилл Валерьевич, знакомься, это Сергей Викторович, председатель нашего спорткомитета!

Кирилл Валерьевич смотрел на молодого генерала и медленно осознавал, что мир окончательно сошёл с ума. Перед ним стоял Василий Сталин. Сын вождя. Тот самый, о чьих кутежах и выходках он читал в исторических справках.

Василий Иосифович лениво протянул руку. Его рукопожатие было вялым. — Кузнецов? — переспросил он, оценивающе окинув взглядом дублёнку, шарф и пыжиковую шапку Кирилла Валерьевича. — Интересный образ. Стиль «народного мудреца»? Или из оперы «Борис Годунов»?

Сергей Викторович радостно хлопнул друга по плечу. — О, Василий Иосифович, вы даже не представляете! Кирилл Валерьевич — человек с огромным чувством юмора! Такой выдумщик! Он может такое… — он понизил голос до конспиративного шёпота, — …, например, зайти в грузинский ресторан и крикнуть: «Да здравствует советская Грузия! А осетинские пироги — самые лучшие!»

Василий фыркнул, и в его глазах мелькнул проблеск интереса. — Да? Ну, это уже что-то. А то эти все… — он махнул рукой, — скучные как пробки.

Кирилл Валерьевич стоял, как парализованный. Его друг не просто был здесь. Он был здесь своим, он занимал какую-то должность и запросто общался с Василием Сталиным! И, судя по всему, Сергей Викторович воспринимал всё происходящее как абсолютную реальность. Он не помнил ни Геленджика, ни «Хоумворка». Он был здесь и сейчас.

Вдруг Сергей Викторович посмотрел на Кирилла Валерьевича с внезапной деловой серьёзностью. — Кстати, Кирилл Валерьевич, кстати! Вы же экономист! Вам же карты в руки! Василий Иосифович как раз подбирает толкового человека для… для финансового обеспечения развития спортивного общества. Дело ответственное. Не хотите зайти, обсудить?

Василий лениво кивнул. — Да, заходи. Только… — он снова посмотрел на наряд Кирилла Валерьевича, — смени амуницию. А то тебя в первом же отделе примут за переодетого колхозника-диверсанта.

Они отошли, оставив Кирилла Валерьевича стоять у колонны с открытым ртом. Его мозг пытался переработать информацию.

Сергей Викторович — здесь. Он свой. Он предлагает работу. При дворе Василия Сталина.

Это был не сон. Это была новая, ещё более сложная и опасная игра. Но теперь у него появлялся свой человек. Пусть и не понимающий, что происходит. И фантастический шанс встроиться в систему.

Его внутренний хулиган, оглушённый сначала Берией, а теперь и вовсе шокированный, наконец, подал голос: «Ну что, кандидат? Готов к новой партии? Контора — „Спортобщество Василия Сталина“. Ставки ещё выше».

Он выпрямился, решительно поправил свой махровый шарф и потрогал рукой пыжиковую шапку. «Придётся, конечно, с тобой проститься, дружище», — с грустью подумал он. Но азарт уже снова загорался в его глазах.

Глава 3

Василий Иосифович, облокотившись о мраморный подоконник в холле, с наслаждением затянулся папиросой «Казбек» и выдохнул струйку дыма в сторону Кирилла Валерьевича.

— Ну что, Кузнецов, образ свой народного мудреца пока не сменил? — пошутил он, но в глазах читалось любопытство. — Ладно, дело не в одежке. Серега тут тебя нахваливал. Говорит, экономист хоть куда и весельчак.

Кирилл Валерьевич, всё ещё не до конца веря в реальность происходящего, лишь молча кивнул, сжимая в потной ладони ручку своего зонтика-трости.

— Так вот, — Василий понизил голос, хотя гул голосов в холле и так заглушал любые разговоры. — Ты же в курсе, что у Сергея Викторовича теперь новая должность? После всей этой олимпийской катавасии…

Василий поморщился, как от зубной боли.

— Папа просто взбесился. Как наши в пятьдесят втором в футбол играли — позор на всю страну! Югославы эти… тьфу! — он с силой затушил папиросу, словно это был футбольный мяч югославской сборной. — Так вот, папа всё и разогнал. И сборную, и ЦДКА… всех под метёлку. Сказал: «Пока не будет порядка, никакого футбола!» А порядок — это кто? Это человек, который порядок и наведёт.

Он ткнул пальцем в сторону Сергея Викторовича, который в это время у буфета с ораторским жаром что-то доказывал группе важных товарищей, размахивая бутербродом с красной икрой.

— Вот он, новый руководитель всего футбола Советского Союза! Я его сам порекомендовал.

Кирилл Валерьевич попытался представить лицо Сталина-старшего, которому представляют его друга, начальника по футболу из Геленджика. Картина не складывалась.

— А где вы… познакомились-то? — осторожно поинтересовался он.

Василий оживился. Видно было, что тема ему приятна. — В Геленджике! Я там с Капитолиной отдыхал. Прекрасное место, море, солнце… А этот чертяка, — он с ухмылкой кивнул на Сергея Викторовича, — там какой-то местный турнир организовывал. «Кубок Анапы-Геленджика» или вроде того. Ну, я мимо проходил, а он меня: «Василий Иосифович! Сыграйте за команду курортников!» Я ему: «Да я же уже не в форме…» а он: «Да мы все тут не в форме! Главное — дух!»

Василий засмеялся, вспоминая. — Ну, я вышел. Играем. Он у них на воротах стоял. И надо же, мне мяч подают, я бить — а он как прыгнет! Как сцапает этот мяч в воздухе! Я просто рот открыл. После матча подхожу к нему, говорю: «Ты кто такой?» А он: «Сергей Викторович, начальник по футболу». Я говорю: «Какой такой футбол? В Геленджике? Да тебе в Москве надо быть, а не тут!» А он скромно так: «Да куда уж нам, мы люди маленькие…»

В это время к ним подошёл сам виновник торжества, сияя как медный грош. — О чём беседа, товарищи? — Да я тут Кузнецову рассказываю, как ты меня в Геленджике с линии ворот выручил, — хохотнул Василий.

— Эх, Василий Иосифович, тот гол! — воскликнул Сергей Викторович, смахивая воображаемую слезу. — Это же был не просто гол! Это был акт единения народа и армии! Я до сих пор помню, как мы после матча пошли в ресторан… Помнишь?

— Как не помнить! — Василий подмигнул Кириллу Валерьевичу. — Этот хитрец тогда достал бутылку какого-то вина… не «Цинандали» и не «Гурджаани» … Как его? Ну, которое как лекарство пахнет…

— «Чхавери»! — с гордостью подсказал Сергей Викторович. — Полусладкое, лёгкое! Его же там, в Колхиде, ещё с античных времён делают! Я ему говорю: «Василий Иосифович, это вино царицу Тамару вдохновляло!» А он мне: «А меня оно на подвиги футбольные вдохновит!» Выпили по стопочке… Нет, по две…

— По три! — поправил Василий, и оба дружно рассмеялись. — И потом он, — Сергей Викторович снова обратился к Кириллу, — начал мне рассказывать про тактику «дубль-вэ»! Говорит: «Серега, всё не так надо! Не по-нашему, по-сталински! Жёстко, с наступлением!» Мы всю ночь схемы на салфетках рисовали. Официантку чуть не завербовали в крайние нападающие!

Кирилл Валерьевич слушал, и у него слегка кружилась голова. От осознания абсурда происходящего и от того, что его друг не просто вписался в эпоху, а вписался в неё с таким размахом, что теперь запросто пил вино с сыном вождя и обсуждал тактику игры.

— Так вот, — закончил свой рассказ Василий, снова становясь серьёзным. — Я папе и говорю: «Вот человек, который футбол поднимет! Не кабинетный червь, а практик! С огоньком!» Папа послушал, подумал и говорит: «Ладно. Пусть попробует. Но чтоб к Олимпиаде-пятьдесят шесть были результаты!» — Василий сделал многозначительную паузу. — Так что, Серега, теперь вся надежда на тебя. Не подведи.

Сергей Викторович вытянулся в струнку, его лицо выражало неподдельную решимость. — Будет сделано, Василий Иосифович! Футбол станет нашим новым оружием в идеологической борьбе!

Василий кивнул и, повернувшись к Кириллу Валерьевичу, добавил: — Ну а ты, экономист, с завтрашнего дня помогай ему. Считай деньги, составляй сметы. Чтоб всё было чисто. А то… — он снова понизил голос, — …последний, кто воровал на спорте, теперь на Колыме счёт ведёт не очкам, а градусам за окном. Всё ясно?

Кириллу Валерьевичу стало ясно всё. Абсолютно всё. Его друг стал главным по футболу в СССР по воле самого Сталина. А ему, Кириллу Валерьевичу, поручили быть при нем казначеем и смотрителем за «чистотой». В стране, где за копейку могли отправить на тот свет.

Он посмотрел на сияющего Сергея Викторовича, готового завоевывать мировые стадионы, и на ухмыляющегося Василия, явно ждущего от этой затеи личных дивидендов.

«Ну что ж, — подумал он, сжимая свой зонтик. — Спасение товарища Джугашвили пока откладывается. Начинаем спасение советского футбола. Господи, во что я ввязался…»

Глава 4

Когда Василий удалился, окружённый своей свитой, шумный холл как будто немного опустел. Сергей Викторович схватил Кирилла Валерьевича за локоть и отвёл его в более укромный уголок, за огромную мраморную вазу с какими-то тропическими растениями.

— Ну, Кирилл Валерьевич, вот так вот и живём, — выдохнул он, и на его лице на мгновение исчезла маска бодрого партийного функционера, сменившись усталой понимающей улыбкой. — Я уж думал, я один такой. А тут и тебя принесло.

— Сергей… я не понимаю… — растерянно прошептал Кирилл Валерьевич, сжимая свой зонтик как якорь спасения. — Это сон? Галлюцинация? Мы что, оба сошли с ума?

— Да нет, дружище, всё проще и сложнее одновременно, — Сергей обернулся, убедился, что их не подслушивают, и понизил голос до конспиративного шёпота. — Мы тут уже… как бы тебе сказать… два года. Я, Диана и Семён.

— Диана? — удивился Кирилл. — Твоя жена? Она тоже здесь? — А кто же ещё! — просиял Сергей. — И не абы кто! Она теперь… хе-хе… директор Московского зоопарка! Да-да! — он увидел изумление на лице друга и рассмеялся. — Её, видишь ли, природная любовь к животным и талант организатора тут очень даже пригодились. Так пригодились, что теперь вся партийная элита у неё под каблуком. Вернее, под стрижкой.

Кирилл Валерьевич сел на ближайшую бархатную банкетку, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Под… стрижкой? — Ну да! — Сергей сел рядом, оживлённо жестикулируя. — У них там в зоопарке есть павильон «Дом птиц». Так она его под салон красоты для начальства приспособила. Тихо, уютно, птички поют. Берия у неё бакенбарды подравнивается. Маленков стрижётся. Каганович… ну, с Кагановичем, понятное дело, проблем меньше — там только пыль сметать. А уж про жен и дочек я молчу! Она же все сплетни первые знает! Все тайны! Кто на ком женится, кто кого на ковёр вызывает, у кого какой коньяк на полке стоит! Она тут, можно сказать, серый кардинал в милом обличье. Ну, или серая кардинальша.

Он помолчал, давая другу осознать масштаб. — А… а Семён? — робко спросил Кирилл, боясь услышать ответ. — А Семён! — лицо Сергея озарилось самой тёплой улыбкой. — Наш макак-резус. Ну, ты помнишь, мы его у фотографа в Сочи взяли, он у нас дома жил? Кирилл кивнул, помня того самого хулиганистого примата, который обожал красть носки и смотреть телевизор. — Так вот, он тут наша главная легенда! — Сергей захлопал в ладоши. — Он же в зоопарке у Дианы живёт. Ну, так получилось, что он… э-э-э… проявил недюжинные интеллектуальные способности. Научился кивать в такт речам по радио, отдавать честь и тыкать палкой в портреты врагов народа. Диана его на мероприятиях показывает, как «первого в мире обезьяну-комсомольца», воспитанную в духе советского гуманизма! Берия от него в восторге, всё требует к себе в кабинет на выставку. Говорит, настроение поднимает.

Кирилл Валерьевич молчал, переваривая этот водопад безумной информации. Его друг, его жена и их домашний макак-резус уже два года живут в 1953 году. И не просто живут, а сделали головокружительную карьеру.

— Но… самое главное, — продолжил Сергей, и его лицо стало серьёзным. — Всё идёт своим чередом. История… она повторяется. Как по учебнику. Все эти события, все эти люди… всё так, как должно быть. Мы пытались… ну, там, намёками, шептались с Дианой… но нет. Всё катится по накатанной. Как будто кто-то большой и неповоротливый нажал на кнопку «повтор» и ушёл пить чай.

Он посмотрел на Кирилла с надеждой. — А вот теперь и ты здесь. Может, это не просто так? Может, втроём… вчетвером, с Семёном… мы сможем что-то изменить? Ну, не глобально, конечно, но… маленькую такую детальку в шестерёнках истории? Хотя бы футбол поднять! А?

Кирилл Валерьевич посмотрел на сияющее лицо друга, на свой нелепый зонтик, на отражение в глянцевой вазе — упитанного мужчину в пыжиковой шапке, попавшего в самую гущу безумия.

И он понял, что это не сон. Это самая настоящая, непредсказуемая, опасная и безумно интересная реальность. И у него теперь есть команда. Правда, состоящая из начальника по футболу, директора зоопарка и макаку-комсомольца.

Кирилл Валерьевич огляделся по сторонам, наклоняется к Сергею и говорит, понизив голос до конспиративного шёпота, который тут же потонул в гуле делегатских голосов.

— Серега, ты сказал — история повторяется. Значит, и то, что должно случиться…, случится? — Он сделал паузу, давая другу понять, о чём речь. — Первое марта. Пятьдесят третьего. На даче в Кунцево. Инсульт. И… — он многозначительно посмотрел на Сергея, — …помощь, которая придёт слишком поздно. Охранники будут бояться войти без вызова. Часы пройдут.

Сергей Викторович побледнел под своим загаром. Весельчак и балагур куда-то мгновенно испарились. — Кирилл Валерьевич… — он сглотнул. — Ты это серьёзно? Ты знаешь, что предлагаешь? Это же…

— Высшая мера государственной измены? Или высшая мера гуманизма? — перебил его Кирилл. — Смотри. У нас же есть Василий. Он сын. Он имеет доступ. Он может приехать туда. Мы можем… подсказать ему. Ненавязчиво. Сказать, что у нас есть информация из надёжных источников… ну, я не знаю, от врачей… что у отца проблемы, что нужно быть начеку. Мы можем подать это как заботу о его здоровье!

Лицо Сергея выражало жестокий внутренний конфликт. С одной стороны — дикий, сумасшедший риск. С другой — шанс действительно изменить ход истории. — Но Кирилл Валерьевич… Василий… он же… он не самый решительный человек в такие моменты. Он папу дико боится. А если мы ошиблись? Если ничего не случится? Нас же за клевету…

— А если случится? — тихо, но очень чётко спросил Кирилл. — Если мы сможем помочь и не поможем? Мы же будем знать. До конца своих дней. Мы будем знать, что могли и не стали.

Он замолчал, давая словам просочиться в сознание друга. — Мы не будем устраивать переворот, Серега. Мы просто попытаемся спасти человека. Обычного, больного, старого человека. А там… посмотрим. Может, с ним всё иначе пойдёт. Может, он что-то успеет сделать, сказать, поменять…

Сергей Викторович задумался, смотря куда-то в пространство перед собой. Он представил лицо Василия, его постоянную браваду, скрывающую детский страх перед грозным отцом. Представил свою Диану, которая с её доступом к самым ушастым сплетникам Москвы могла бы помочь обработать информацию. Представил даже макаку Семёна, который мог бы… хотя нет, с обезьяной лучше пока не рисковать.

— Ладно, — вдруг выдохнул он. — Господи, прости меня, икота меня замучай, но ладно. Давай попробуем. Но только через Васю. Очень осторожно. Очень. Ты же понимаешь, чем это пахнет, если что-то пойдёт не так?

— Пахнет Колымой, — мрачно констатировал Кирилл Валерьевич. — Или чем похуже. Но игра стоит свеч. — Он ткнул себя пальцем в грудь. — Экономист-неудачник, писатель диссертаций для лентяев. — Ткнул в Сергея. — Начальник по футболу из Геленджика. — Он широко улыбнулся. — Кому, как не нам, спасать товарища Сталина?

Они стояли в роскошном холле, среди бренчания хрустальных люстр и гула важных разговоров, два чудака из будущего, затеявшие самую авантюрную и опасную игру в своей жизни. План был безумен, риски зашкаливали, а шансы на успех стремились к нулю.

Но в глазах у Кирилла Валерьевича горел тот самый азарт, что заставлял его кричать о Карабахе в азербайджанских ресторанах. Только теперь ставкой была не веселая потасовка, а история целой страны.

«Операция „Спасение товарища Джугашвили“ официально началась, — подумал он, с наслаждением предвкушая хаос, который они могут учинить. — Главное — не перестараться и не угодить в лапы к Лаврентию Павловичу. Хотя… с другой стороны, какая операция без экшена?»

Глава 5

— Ладно, хватит тут языком молоть, — решительно заявил Сергей Викторович, хватая Кирилла Валерьевича под локоть. — Пойдём ко мне. Обсудим всё нормально, за кружкой чая. Здесь уши растут из всех щелей.

Он уверенно повёл друга через толпу делегатов, кивая и улыбаясь знакомым лицам, но не останавливаясь для светских бесед. Они вышли из Колонного зала на морозный воздух ночной Москвы. Пахло морозом, угольной гарью и запахом большого, спящего города.

У подъезда, чуть в стороне от потока правительственных «Побед» и «ЗиМов», стоял огромный, брутальный автомобиль — чёрный ЗиС-110. Рядом, вытянувшись в струнку, курил шофёр в шинели и фуражке с лакированным козырьком.

— Товарищ Метелкин, к вашим услугам, — отдал честь шофёр, бросая окурок и широко распахивая массивную заднюю дверь.

— Спасибо, Пал Палыч, домой, — кивнул Сергей Викторович, ловко нырнув в салон и подтягивая за собой ош