Дмитрий Ким

По обе стороны снов

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки LETRELTA

© Дмитрий Ким, 2018

© LETRELTA, дизайн обложки, 2018

Сны — это другие реальности. Проснувшись, мы их всегда смутно помним, а иногда и не помним вовсе. А что, если однажды вы будете попадать в один и тот же сон, в параллельную реальность, в которой все интереснее, чем в этой под названием ваша жизнь? С завидным постоянством все чаще и дольше вы живете там, где многое зависит от вас. Где вы можете воплотить свои самые несбыточные мечты и повлиять на ход своей судьбы?

18+

ISBN 978-5-4493-5054-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. По обе стороны снов
2. ГЛАВА ПЕРВАЯ
3. ГЛАВА ВТОРАЯ
4. ГЛАВА ТРЕТЬЯ
5. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
6. ГЛАВА ПЯТАЯ
7. ГЛАВА ШЕСТАЯ
8. ГЛАВА СЕДЬМАЯ
9. ГЛАВА ВОСЬМАЯ
10. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
11. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
12. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
13. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
14. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
15. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
16. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
17. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
18. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
19. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
20. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
21. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
22. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СТРАННЫЕ СНЫ

Мир, в котором я существовал, был несовершенен. Населяющая его доминирующая раса все время собиралась кого-то уничтожить. Соседа, не того цвета кожи себе подобного, не того вероисповедания, даже насекомых.

Осознание того что этот мир мне не нравится, вызывало во мне внутреннее сопротивление, неприятие. Работа, дом, работа, — все это просто осточертело. Этот скучный, серый мир мне определенно не нравился. Все чаще приходила мысль, что я живу как-то не так, — это не я, это не моя жизнь, все мне снится! Хотелось чего-то нового, интересного, захватывающего, а вместо этого время и серая, скучная жизнь, утекали сквозь пальцы, как песок. — Должен же быть способ изменить всё, или измениться самому! Но все мы снова и снова бежим по какому-то замкнутому кругу, определенному кем-то, или чем-то.

Только во снах, иногда, мелькал тот мир что мне нравился. Просыпаясь, я смутно помнил что-то такое, от чего щемило сердце, и улыбка не успевала покинуть лицо. Но сны чаще упорно меня игнорировали, я просто проваливался в темноту — и всё! — Вот оно моё утро: работа, дом… Засыпая, я хотел увидеть то, чего мне недоставало, чтобы приснилось что-то такое, что могло меня удивить настолько, что, проснувшись, я бы не мог понять где я, — еще там, или уже здесь…

Вприпрыжку бежать в женских штанах было неудобно. Но выбирать особо не приходится, когда позади слышен топот ног и грузный рёв ее мужа. Я несся во весь опор, занятия спортом в юности все же пригодились — эта мысль как заезженная пластинка крутилась в мозгу, не давая места другим. Поэтому я несся, не разбирая пути, по прямой. И когда я довольно далеко оторвался от преследователя — прилетел сюрприз: ее муж в юности видимо тоже занимался спортом, наверняка метанием. Кто же убегает по прямой! — Мысль эта ярко вспыхнула в затылке, после того как в него прилетел кусок чего-то, довольно твердого. Темнота перед глазами стала немного оранжевого цвета, потребовалось усилие воли чтобы не упасть и не вскрикнуть. Мозг наконец-то вытащил из своих недр идею — резко повернуть за виднеющимися впереди кустами облепихи, что я и сделал. Пробежав еще метров двадцать, я затих у какого-то бунгало. Топот пронесся мимо и удаляющийся шум подтвердил мне что идея пришла вовремя.

Этот трехдневный отдых, в который я рискнул отправиться, пытаясь улизнуть от всепоглощающей скуки и мерзкого технического директора с ее вечными пмс, пошел явно не по тому сценарию к которому я привык годами. Потирая растущую шишку на левой стороне затылка и нервно посмеиваясь, я поплелся в свой номер. В голове слышался звон, даже не звон, а какой-то писк. Затылок слева стал принимать более выпуклые формы чем было заложено природой — надо было принимать меры. Зайдя в номер, я тихо, чтобы не разбудить друзей, открыл холодильник, достал холодную бутылку пива и приложил ее к шишке — больно, но после стало разливаться блаженство. Открутив крышку у бутылки, я налил часть ее содержимого в один их двух бокалов, которые горничная по заведенному тут порядку оставила на столике, присел на край дивана, который мне выделили в зале, как единственному не семейному члену нашей дружной компании, и глотнул, после чего приложил бутылку обратно к затылку. Поморщившись от блаженства и от пузырьков пива ударивших в нос, я наконец расслабился.

Эта странная ночь стала поворотом в днях, похожих один на другой. Из-за шишки я не мог лежать на левой стороне как привык, пришлось ворочаться почти до утра — приключения и ночные скачки по кустам, выдали слишком большую порцию адреналина, с которой едва справились эти пол-литра пива. Уснул я в шестом часу…

Небольшой краулер управлялся так же как обычный гражданский транспорт, — он и был гражданским, только бронированным. Сверху, на турели, был установлен пулемет под колпаком из прозрачной брони. Емкости со снарядами забили половину багажного отсека, вторую половину занимала холодильная камера для запасов еды и бак литров на триста для питьевой воды. Электрический двигатель питался от солнечных батарей, которые раз в сутки приходилось раскладывать на крыше. Внутри можно было стоять в полный рост, справа и слева в задней части салона находились две раскладные кровати, слева, сразу за водительским местом, ступени вели к турели и удобному креслу стрелка.

Экспедиция была рассчитана на месяц. Поскольку вес машины был и так предельный, на борту был только сух паёк на три дня и запас воды. Все остальное должны были добыть сами.

Бо прикоснулся к монитору, активируя перенос. Подступила тошнота и потемнело в глазах, сознание затуманилось и стало отключаться — вот так, наверное, и умирают…

Темнота понемногу рассеялась, мы плавали в каком-то озере. Волны слабо накатывали справа на наш автомобиль, Бо был еще в отключке — он всегда хуже переносил перемещения. Мне невыносимо хотелось в туалет. Но отверстие в полу в надводном положении открыть было нельзя — просчет в конструкции, надо будет это учесть. Пришлось лезть к потолочному люку. Откинув квадратную крышку, я высунул голову. Яркое солнце, блики от волн и кристально чистый воздух вскружили мне голову, ноги стали ватными, и я прислонился боком к краю проема. — В этом воздухе явно было больше кислорода чем в том к которому мы привыкли. Писк в ушах прекратился, головокружение прошло, и я полез заново. Встав на край предпоследней ступени, я высунулся по пояс. Красота открывшегося вокруг вида, чуть не отправила меня обратно в небытие, в котором еще находился мой друг Бо — просто сперло дыхание от увиденного! Яркая зелень холмов, бирюзовая вода и хрустальное небо, заставили меня на время забыть, как дышать. Вооружившись пистолетом, я вылез на крышу. Местами она была скользкая — это тоже надо было учесть в дальнейшем. Сделав воду теплее, я совсем расслабился. Растянувшись полулежа на крыше оглядел все побережье. — Буйная растительность, ни намека на фауну, хотя интуиция и предшествующая вылазке информация говорили об обратном.

Внизу зашевелился Бо. — Сейчас вылезет, подумал я. Точно, в проеме показалась лысеющая голова с его фирменной улыбкой.

Мой лучший друг и верный напарник Бо. — Коренастый, среднего роста улыбчивый оптимист. Темно-русые, слегка редеющие на макушке волосы, непослушно торчали на его голове. Правильные черты лица с высоким лбом, слегка крупноватым носом и небольшими, глубоко посаженными глазами с внимательным взглядом, говорили о его высоком интеллекте и решительности. А маленькие морщинки в уголках глаз — о тонком чувстве юмора и доброте.

— Что-то в туалет хочу так, что влага уже лезет через слезы! — Сказал он и поскользнулся на гладкой крыше, едва не упав в воду.

— Надо бы учесть это когда будем усовершенствовать, сказал он, потирая локоть. Рифленая пластина сюда и сюда, — он показал пальцем на крышу.

По утвержденному заранее плану, нам предстояла рекогносцировка. Запустив водометный двигатель, мы медленно двинулись в направлении мыса, солнце уже садилось и нам нужно было позаботиться о лагере и о еде.

Боль. Слева в голове. Легкое одеяло на полу, крики проснувшихся детей на втором этаже. Я замерз без одеяла. Странно, а где же Бо и бронетранспортер? Шишка все же порядком опухла и побаливала при малейшем повороте головы. Сны мне снились редко, связные сны вообще раз в десятилетие, а уж такой реалистичный я видел впервые. Все еще думая про сон, я нехотя встал с дивана.

Дети друзей повылезали изо всех щелей, — иногда мне хочется собрать их всех в какой-нибудь мешок и запихать в багажник случайной проезжающей машины. Потом стоять, помахивая им вслед платочком, утирая слезу облегчения. Но обычно я их терплю — не понятно за что они все меня любят. Почему все чужие дети липнут именно ко мне? Пришла здравая мысль — надо убежать в туалет, пока они меня не обнаружили. Натянув шорты, я метнулся в туалет, тем более что пиво, выпитое накануне, напоминало о себе даже ярче чем шишка.

«Душа человека находится под его мочевым пузырем — освободил пузырь и на душе полегчало» — вспомнил я чьё-то высказывание. А ведь правда, так и есть. Стараясь поворачиваться всем корпусом, из-за боли в затылке, я принялся чистить зубы.

В дверь ломились дети. С тоской подумав об удаляющемся такси, мешке и о белом платочке, я промычал с пеной от зубной пасты во рту: — Я сейчас.

Клянусь — точно так и сказал. — Не знаю почему, притихнув, они умчались к своим мамам. Я даже представить себе не мог чтобы я кричал детям: «а вот я сейчас выйду, того кто стучит в дверь поймаю и засуну головой в унитаз!» — эти дети чего только не выдумают!

Завтрак, купание на пляже, обед — пролетели незаметно. В последний раз окунулся и пошел собираться. Микроавтобус приехал точно, как договаривались — в четыре. Шумно расселись по местам, и машина наконец тронулась. Отдохнули мы на славу, — поэтому уезжали с некоторым сожалением. Особенно я, осторожно трогая левую сторону головы. Дети шумели, машина покачивалась, солнце слегка слепило глаза, — прикрыв их я задремал.

Бо тряс меня за ногу. Я открыл глаза.

— Что там?

— Кто-то толкнул краулер! Глаза у него были спросонья круглые и тускло поблескивали в дежурном ночном освещении кабины.

Я тоже почувствовал колебания и услышал тихое сопение снаружи. Было не холодно, но кожа на руках покрылась мурашками. Затаив дыхание, мы слушали. Сопение продолжилось, затем последовал тихий скрежет чего-то о металл обшивки. — Мы вообще забыли о дыхании. Наконец грузные шаги стали отдаляться, пожар в моих легких достучался наконец до мозга, я сдавленно выдохнул и тут же жадно вдохнул, Бо сделал то же самое. Мы смотрели друг на друга. Наконец мысли пришли в порядок, и я все еще шепотом произнес: а чего это мы перепугались? — Вокруг нас пять миллиметров стали! Бо с нервным смешком произнес: я тоже об этом подумал. Мы широко улыбнулись, — хорошо бы глянуть кто там!

Столкнувшись лбами, мы пролезли вдвоем в колпак турели и одновременно увидели десятка полтора силуэтов на фоне светлой поверхности мелководья — было почти полнолуние. — Крупные животные с длинной шеей, как тени перемещались на двух нижних конечностях. Движения их были быстрыми, уверенными — это явно были хищники. Облако закрыло луну, и мы слезли вниз. Минуты три сидели в полном молчании, затем Бо спросил: ты случайно есть не хочешь? Я почувствовал приличный голод и кивнул. Мы достали две банки тушеного мяса. — Вкусно. В три часа ночи всё всегда вкусно. Тушеное консервированное мясо — это одно из самых величайших изобретений человечества, — я в этом твердо уверен! Не знаю, как живут вообще те, кто сидит на диете, но поесть после полуночи — вот оно счастье!

Капли жира из банки пролились на руку, облизнув палец я обратился к товарищу:

— Ну их, — все равно ничего не видно, может поспим?

— Можно попробовать.

— Учитывая пять миллиметров брони и пять тонн веса нашей крепости — легко. — Успокоил я сам себя.

— Ну, давай.

Сон не шел. Прислушиваясь к шорохам снаружи, мы лежали уже почти час, каждый у своей стены. — Надо бы какую-нибудь занавеску прилепить между койками, подумал я и наконец заснул.

Аптека! — Я моргал глазами. Друзей укачало, и они попросили сделать небольшую остановку у первой попавшейся аптеки.

На лбу болит — с Бо столкнулись, когда полезли вдвоем в бронеколпак. Я медленно приходил в себя, вылезая из микроавтобуса и доставая сигареты. Бо и шишка на лбу. — Наверное во сне при торможении стукнулся о переднее сиденье. Странно, но почему так сильно? Почему тогда не помню этого? Две шишки и два реалистичных до мелких деталей сна — это уже был перебор. Покурю. Подумаю потом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

КАК АРГОНАВТЫ В СТАРИНУ

Несколько дней странных снов не было, я уже с сожалением думал, что Бо и тот необычный мир навсегда исчезли из моей жизни.

Нужно было быстро доделать очень много дел на работе, — меня ждали готовая виза и билеты в Европу. Время поджимало, сильно уставая, по ночам я просто проваливался куда-то в темноту. Моргнул — утро.

— Только постель смята и за окном светает. Наконец, за два дня до вылета я закончил все дела.

Самолет попался так себе, — он не имел никаких экранов в салоне и откровенно выглядел староватым. — Поэтому я собирался хорошо выспаться, насколько это позволяли узкие и неудобные проходы между сиденьями. Задумчиво жуя батончик с арахисом, упершись лбом в иллюминатор, я глядел на перистые облака внизу. В промежутках между облаками виднелись розовые снежные верхушки горных хребтов, освещенные утренним солнцем. Внизу была еще ночь, но здесь, наверху, уже было утро. Началась гонка между наступающим утром и самолетом, убегающим от него на запад. Вот так, глядя в облака, уткнувшись лбом в иллюминатор я и получил тычок.

— … и не надо на запад, с той стороны берег болотистый — увязнем. Ты меня слышишь? Проснись уже! Солнце почти в зените! Бо ткнул в плечо еще раз.

Помотав головой и придя в себя, я пошел умываться.

Как нам и обещал старый Алек, этот мир и правда на вид казался совсем диким. Ни одного признака цивилизации мы пока не видели.

После колониальных войн, госслужащие класса «шадовар» оказались не у дел. Расформированные элитные части ушли на покой, или, если не сиделось спокойно, так как мне с моим вторым номером Бо, шадовары полезли во всякие сомнительные авантюры. Вот и Бо неделю назад вломился в мою гостиничную капсулу как ураган, потрясая над головой рекламной листовкой.

— Слышь, первый номер, я не могу уже тут сидеть! Загорать и пить коктейли — это не моё. Смотри что нашим предлагают! — Новые параллельные миры! После развала имперской службы мирового контроля, при желании можно принять участие в экспедициях. Не совсем законно конечно, однако прибыль сулит неплохую, да и засиделись мы уже. — Ты со мной?

— Так мы познакомились с Алеком ан Яком.

Старый военный, что было видно по его шрамам от ожогов и крепким выражениям, от которых уши у женщин не то что сворачивались в трубки, — они просто раскаляясь отмирали, он, со свойственной военным прямотой, рубанул: все-таки пришли! А я ждал вас раньше!

— Двадцать процентов каждому, остальное моё — командным тоном рубил слова Алек, прохаживаясь перед нами. Оборудование моё. Частоту мира знаю только я. Предварительно мой зонд показал, что мир пригоден для колонизации — но нам это не нужно. Поскольку он не развит и возможно даже не населен разумными существами, наша первичная задача — разведка ресурсов. — Всё понятно? А сейчас закрепляем договор своими генетическими кодами и через четыре дня в это же время здесь с вещами. — Вопросы есть?

— Вопросов не было.

А зря! Я люблю сладкое, а этот старый козел либо забыл, либо посчитал что в сухих пайках сладкое — это излишество. Кроме того, он на всякий случай зарядил наш пулемет разрывными, а через каждые 4 штуки трассирующими пулями, после вчерашней стрельбы по каким-то крупным птицам, на обеденный стол попали только их шеи. Чем мы будем добывать себе пропитание, — старый вояка сильно на этот счет не переживал, как выяснилось. Его вера в нас радовала конечно, но поесть чего-нибудь вкусного все же хотелось.

Бокс был новый, — Алек, вложивший в его приобретение всю свою воинскую пенсию, а также всё что выручил с продажи небольшого сантехнического бизнеса, буквально пылинки с него сдувал. Поэтому мы с Бо особо не переживали из-за того, что с ним могло пойти что-то не так. — Этот бокс мы знали. Военный образец. Для разведподразделений. Усиленный ядерным блоком питания, он был практически не убиваемым по части надежности. Бокс так и назывался: «для перемещения в подпространстве модернизированный, модель номер четыре».

Место мы нашли очень удобное: родник, позади скала — можно сделать помещение, прилепив его к этой скале. Само ущелье, где мы решили сделать штаб-квартиру для вылазок, было похоже сверху на бутылку. — В целях безопасности достаточно было укрепить вход «бутылки». Столь удачное место нашли с помощью коптера на второй день. Как оказалось, места тут были просто волшебно красивые — повсюду росли огромные деревья, обвитые плющом и кустарники, внизу расстилалось то самое кристально чистое озеро.

Наша первая задача — найти и укрепить место базового лагеря, была выполнена. Второй задачей значилась разведка местности в радиусе одного перехода на транспортере. С третьего дня мы принялись за ее выполнение. Бо вел транспортер, я следил за картинкой, которую передавал коптер.

Ничего существенного. Стада животных, леса, луга, дым. Поперхнувшись — , я почти засыпал от монотонного покачивания и откашливаясь, я хлопнул Бо по плечу, — как оказалось, хлопал я его по голове, отчего тот подпрыгнул от неожиданности и нажал на тормоз. Ремни безопасности впились мне в ключицы, в кузове загрохотали, падая с верхней полки два цинка с патронами.

— Справа в одной лиге от нас дым, все еще откашливаясь произнес я. Лигами мы привыкли измерять расстояния — так было принято в разведке. — Примерно две тысячи шагов.

Сработали вдолбленные годами инстинкты военной подготовки: транспорт тихо скатился в кусты, Бо мгновенно засел за пулемет, я поднял выше коптер и повел его в сторону дыма. Утренний туман почти рассеялся, и мы увидели правильный прямоугольник укрепленной стены из заостренных стволов деревьев. Здесь были люди.

— Бииф о чикен? — Я хлопал глазами. Стюардесса спрашивала что-то у соседки справа. Та ей невнятно ответила и получила за это еду. Окончательно проснувшись, мозг лихорадочно вспоминал курс английского. Вроде спрашивает мясо или птица. Не дожидаясь вопроса, я выдал — биф! И добавил: плиз. — Сработало.

— Вообще на турецких авиалиниях кормят вкусно, думал я, уплетая мягкий сыр и маслины. Всё в каких-то коробочках, запечатанное. Очень интересно. — Я не летал уже очень давно. Турками — так вообще впервые. Раскрыв красивую маленькую вакуумную упаковку, я обнаружил джем. Клубничный вроде. Свежая булочка и сливочное масло в такой же маленькой упаковке пришлись как нельзя кстати к этому джему. Жизнь налаживалась, последние проблемные дни на работе окончательно испарились из моего сознания, в иллюминаторе сквозь разрывы в облаках угадывалось Черное море, солнце, догнав самолет, поднялось выше, окрасив небо в нежно-голубой цвет, даже чопорная соседка после еды расплылась в кресле и выглядела по-домашнему, сняв обувь и подогнув ноги. Ляпота.

Так далеко я еще не летал. Сидеть в кресле было неудобно. Поскольку рост у меня высокий — я постоянно упирался коленками во впереди стоящее кресло. Шестичасовой перелет под конец меня измотал. Наконец-то самолет стал садиться. Внизу расстилалось Средиземное море. Бирюзовое, с крапинками разноцветных корабликов. Завороженно я смотрел и смотрел на море, пока самолет заходил на посадку. Коснувшись колесами полосы, он слегка подпрыгнул, — от чего у меня подступил комок к горлу и мурашки стадом пробежались по спине. Мурашки по спине… однажды они у меня бегали не просто стадами, — они носились целыми армиями, — я вспомнил:

В Боомском ущелье пятая категория сложности для спуска на рафтах. На одиннадцатый по счету спуск, меня смыло волной. Обычно эту скалу мы обходили слева, но паводок принес туда дерево с корнем. Пришлось обходить справа, где была огромная воронка. Первый наш рафт закрутило. В него на полном скаку влетел второй, вытолкнув первый — и оба от столкновения потеряли четырех гребцов. Во второй рафт влетели мы. — Помню, как рафт неестественно задрал нос вверх и вправо, я был передним левым и меня выбросило спиной назад, мои ноги оказались выше головы. Шестеро выпавших. По два из каждого рафта. Где верх, где низ — не понять. Гидрокостюм моментально пропустил холод. Спасательный жилет не помог — вокруг не вода, а пена от водоворотов, а она не держит на плаву. Удары о дно посыпались один за другим. В грудь. В голову. В спину. В колено. — На дне были огромные валуны. Меня мотало под водой так, что слетел гидроносок, застегнутый на молнию и намертво зафиксированный сверху штаниной гидрокостюма. — Его просто сорвало на очередном кувырке у дна реки.

Легкие жгло огнем — за один вздох я готов был отдать всё!

Свет! — Там поверхность и воздух! — Из последних сил я рванулся к свету. Грохот воды ударил по ушам — я у поверхности! — Вдох! Провал обратно в пену, обратно ко дну. Удар в грудь! — Подводная скала мокро и шершаво покарябала мне подбородок. Весь воздух, с таким трудом набранный в легкие, мгновенно выбило этим ударом. — Только бы не вдохнуть воду! — Иначе конец. Вижу свет наверху. — Толчок ногами от валунов на дне. Грохот воды — я вновь на поверхности. — Вдох! Оглянулся. — Слева отвесная скала. — Туда нельзя, там не спасут. Оттуда вверх по отвесной скале не вылезти. Справа, где-то далеко справа пологий берег, весь в зарослях колючей облепихи — туда! Свет опять померк. Опять я у дна. Удар в спину — спасательный жилет из пенопласта выдерживает удар, но напор воды настолько силен, что чуть не сломал мне шею. Поток воды забил полный рот и нос воды, от чего где-то в затылке возникло чувство жжения. — Наверх! Глоток воздуха скорее — хоть один! Сил совсем уже нет! Еще один гребок. Еще! — Все смешалось. Тьма. Удар. Свет. Вдох. Тьма. Свет. Вдох. Грохот воды. Тьма. Свет… вижу берег. — Вот он! Силы покинули. Тонкая ветка облепихи над водой. — Последнее усилие! Сил больше нет совсем, совсем! Пальцами цепляюсь за ветку, нависшую над водой. — Только бы она не сломалась… еще сантиметр, еще, — перебираю пальцами ветку, течение тащит, ветка трещит. — Еще сантиметр, ухватился другой рукой… осторожно! Осторожно! — шепчу, задыхаясь, сам себе. Еще сантиметров пять. Еще немного. Ногами чувствую дно отмели. Отталкиваю себя по дну к берегу. Еще. — Еще немножечко! Дно ощущаю уже спиной. Свет бьет прямо в глаза. Ветка уже над головой. Задыхаясь, я откинулся на спину на отмели. Пролетел мимо страхующий нас катамаран, — инструктор Валерка, смотря на меня кричит, пытаясь перекрыть грохот воды: лежи здесь! Лежи здесь! — Мы вернемся по берегу и подберем тебя! У Валерки серое от ужаса лицо. В воде виднеются еще чьи-то каски… От холода немеют руки и стучат зубы. Волны качают меня, я расслабился… я лежу….

Девчонки, посмеиваясь, гребли как попало. Солнце поднималось и стало припекать. Гидрокостюмы нагрелись — в них становилось жарко. Мы радовались брызгам, охлаждающим нас, и прислушивались к командам капитанов: «когда я говорю „вправо“ левые загребные начинают грести сильнее, правые же начинают табанить веслами и наоборот — всем понятно?». Новенькие девчонки перекликались с одного рафта на другой весело смеясь, настроение было превосходное. Так мы плыли, отрабатывая приемы управления надувными рафтами. Опытных гребцов посадили впереди загребными, новички же сидели позади. Шестиместные рафты были надежными суденышками и потопить их было практически невозможно, если только не пропороть их о подводную скалу или корень подтопленного дерева. Но еще надежней был катамаран. — Этот аппарат, состоящий из двух поплавков не то что утопить — перевернуть было практически нереально, — поэтому он плыл замыкающим, страхуя наши три рафта. Мы, уже плававшие тут, немного напряглись — впереди был «Красный мост», у которого начинались пороги. Девчонки же всё ещё находились в радужном настроении, ничего не подозревая.

И вот начались пороги… смех и щебетание разом утихли. Послышался грохот воды, разбивающейся о скалы. Команды капитанов стали громкими, срывающимися на крик, но и их слышно было с трудом. — Вправо! Сильно!!! Стоп! Влево! Влево сильно!!! Надвигающаяся опора Красного моста стала расти на глазах, нас несло прямо на нее. — Вправо сильно! Сильно!!! Глаза девчонок округлились в ужасе. Нас стало бешено швырять, мы подлетали вверх на гребнях волн, рискуя выпасть в любую секунду. Держаться в рафте можно только подъемами ступней в специальных петлях на полу — иначе, если закрепиться по-другому, при перевороте рафта можно задохнуться, запутавшись в креплениях. Девчонки, не обращая внимания на потекший макияж, от страха гребли не на жизнь, а насмерть. Криков команд из-за грохота воды не стало слышно совсем, и мы, два передних загребных, интуитивно гребли куда-то вперед. Удар веслом по каске привел в чувство, — в ухо кричали: вправо! Вправо!!!…

Через 15 минут ада мы пристали к заводи. Мост был позади. Нужно было подкачиваться — рафты перед спуском нагрелись, в ледяной воде воздух в них остыл, и они подспустились, требуя подкачки. Девочки всхлипывали — у многих отлетели накладные ногти. Капитан рафта злорадствовал: как понесло на скалу — все жить захотели? А то вначале шевелили веслами как дохлые мухи!

Подкачавшись, мы продолжили спуск. Девочки уже повеселели — ногти и так уже отвалились, макияж стёк, — терять уже было нечего, а тут американские горки, с ведром ледяной воды в лицо через каждые пятнадцать секунд — романтика.

Влево! Стоп. Вправо сильно!.. Впереди слева показались отвесные скалы. Пролетая мимо рыбаков, ловящих форель на речных камнях, девушки махали им руками и веслами, — те улыбаясь, восторженно махали в ответ. Высоко наверху, на скалах, проходила автомобильная дорога и был заметен памятник — снежный барс. Опять появились пороги. Вода бурлила водоворотами — на рафтинге их называют «бочками». Волны усилились до размера штормовых. Грохот не давал возможности слышать команды, — в ход опять пошли удары веслами по каскам. Впереди появился огромный камень. Первый рафт почему-то пошел не слева от него как обычно, а справа… — бывалые насторожились: что-то пошло не так!

— Дерево. Там торчало дерево! Первый рафт, в котором сидел самый опытный капитан и два самых опытных загребных, стал набирать ход — мы знали, что там коварнейшая бочка размером с хороший перекресток дорог, и ее следует пролететь на максимальной скорости — иначе она закрутит, засосет. И выбраться потом из нее — очень страшная проблема. К несчастью, кроме опытных капитана и загребных, остальные члены команды были девочки-новички. Мы услышали не то визг, не то писк и поняли: — они попали в бочку, им не хватило скорости. Водоворот стал бешено крутить рафт, девочки побросали весла, и в паническом ужасе кричали. И вот, в них врезался на максимальной скорости, как торпеда, второй рафт. От сотрясения при ударе вылетели в воду сразу несколько человек. Первый рафт от удара каким-то чудом смог выскочить из бочки, — но теперь в ней крутился второй, в воде виднелись оранжевые каски…

— Вправо! Вправо сильно!!! — Надрывно кричал капитан. Но мы не могли ничего поделать, нас несло, рафт уже не слушался. — Удар! Нос задрался! Холод. Пузыри и холод…

Я лежал возле берега в воде и не мог отдышаться. Валеркин катамаран удалялся. Перед глазами пронеслась вся жизнь. Далеко вверху стояли люди у автотрассы и глазели на меня. Памятник. — Теперь это уже был памятник оленю — вяло заметил я. По берегу ко мне шел человек. По оранжевым каске и жилету я понял, что это один из наших. Муж Оли. Подойдя, он плюхнулся на колени, и задыхаясь произнес: Олю тоже выбросило, ты ее не видел? Я промолчал. Сил не было совсем, да и Олю я не видел. В ответ я смог только помотать отрицательно головой. Отдышавшись, мы решили пробираться к своим. Нас окружала сплошная стена дикой облепихи. Ни одного просвета. — Стена игл. Пройдя по мелководью метров десять, мы обнаружили какую-то низенькую звериную тропку сквозь колючие заросли. Иглы впились в ступни, — у меня еще и одного гидроноска не было, но поскольку ноги в ледяной воде окоченели — мы не чувствовали уколов. Ползком начинаем продвигаться по тропке, иглы впиваются уже в тело, но нас немного защищают гидрокостюмы — и мы продолжаем путь. Наконец, продравшись сквозь тернии, мы выбрались на небольшую дорожку. — К нам бежали наши.

Растерянные лица. Валера произносит: с вами вместе нет шестерых. Хромая, я поплелся к рафтам.

Картина кораблекрушения была налицо: растерянные лица, половины людей нет — кто выпал, кто ищет. В глазах у всех безысходность, растерянность и страх. Сев на землю, я стал машинально ковырять прутиком на земле, думая: что же теперь? Что?

Уныние и разгром. Поднявшись, я тоже собрался на поиски. В это время из-за деревьев показались люди. По двое, по трое, собиралась вся команда. Выжили все. Синяки в половину спины от ударов о подводные валуны, царапины, ушибы, ссадины — мы легко отделались. Послышался сначала нервный смех. Потом он перерос в громкий веселый.

Напряжение спало. Отдохнув немного и воспрянув духом, все решили продолжить сплав, не смотря на то что инструктор Валера отговаривал нас — дальше будут пороги «тёщин язык» и «Наташкин камень» — там еще покруче бочки. Но никто не хотел сдаваться. Девчонки, которые в начале путешествия получили надувные спасательные жилеты, и по причине неудобства (они натирали шею) приспустившие их, теперь обратно лихорадочно надували свои средства спасения. Все решили продолжить сплав. Подкачавшись, мы вновь понеслись в лихую неизвестность. В голове у меня почему-то крутились слова песни, которую напевал от страха у Джека Лондона, не умевший плавать храбрый Малыш, когда сплавлялся на утлом суденышке по страшному ущелью «Белой лошади»:

«Как аргонавты в старину

родной покинув дом,

поплыли в дальнюю страну

за золотым руном…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОТЧАЯНИЕ И БЕЗЫСХОДНОСТЬ

Аэропорт «Ататюрк» — это отчаяние и безысходность. По крайней мере таким он запомнился мне.

А теперь по порядку:

Мало того, что мы садились очень долго, — очередь заходящих на посадку самолетов была как в хороших автомобильных пробках.

— Всё небо было в самолетах, из-за чего рейс опаздывал, стыковка на другой рейс была рассчитана с интервалом в два часа, а мы уже час из этих двух кружили.

Командир корабля, на ломанном английском произнес что-то про Дюссельдорф и «ту-ту-зеро» — лишь потом я узнал, что это был номер моего гейта (выхода на посадку) — двести двадцатый, а на тот момент я вообще ничего не понял.

И вот я в муравейнике. — Господи! Я не ожидал что там будут тысячи людей, сотня направлений, и никто при этом не говорит на языке, к которому я привык. Оставалось всего пятнадцать минут до вылета. Я стоял посреди огромной толпы. У кого спросить — не знаю. Отчаяние от одной только мысли застрять тут между рейсами, горячей волной поднялось и захлестнуло меня с головой! Бросив рюкзак на пол я от безысходности громко возопил: кто-нибудь! Говорит кто-нибудь тут на русском?!! — Люди шарахнулись от меня, как от сумасшедшего. — Я понял, что мне конец.

Времени совсем не было. Мой самолет уже должен был выруливать на взлетную полосу, а я застрял в незнакомом мне огромном аэропорту. Взяв себя в руки и решив не поддаваться отчаянию, я лихорадочно вспоминал курс английского. Чего только не всплывает в памяти в момент отчаяния! Встряхнув память, сжав зубы и пинками загнав безысходность в дальний угол, куда-то в район копчика, я помчался в центр огромного зала. — Где-то там должна быть справочная. Ожидая увидеть там девушек, я опешил, уткнувшись в окошко с двумя бородатыми турками. — Подготовленный на ходу вопрос на английском, при виде их вылетел у меня из головы. Напрочь. Нервно сглотнув, я на всякий случай поинтересовался: а справочная ли это, не смотря на то что написано было «справочная». Получив утвердительный ответ, я вывалил им вперемешку все что знал на английском, точно не помню, что говорил, но вроде там было и то, что Лондон — столица Великобритании. Один бородатый понял, что я от них хочу, и показал рукой направление, приговаривая при этом что-то про Дюссельдорф и про то, что каких только идиотов ему за день не попадается. Радостно поблагодарив его, я только тут понял, что означало «ту-ту зеро». Самое смешное, что на табло экранов этого номера гейта не было, — что и вызвало у меня панику, но у таблоидов была и обратная сторона… а я шел в направлении центра аэропорта и не видел ничего про Дюссельдорф. Но стоило мне пойти в обратном направлении, как на всех таблоидах было написано: Дюссель: 220 гейт — смотри внимательно, балбес!

Разогнавшись на бегущей дорожке, я влетел в кучку немцев у металлоискателя под вывеской 220 с ревом: «Дюссельдорф?!!» — немцы, отпрянув, утвердительно закивали головами: я, я. — И тут меня отпустило. Испуганные пассажиры смотрели на меня, переговариваясь между собой — клянусь, мне послышалось даже «нихт шиссен (не стреляйте)».

Этот рейс тоже задержали из-за пробки в небе. — Мне дико везло.

После пережитого стресса я долго ворочался в кресле самолета, глядя на облака. Сплошные облака, ничего больше не было видно. Белые, в лучах ослепительного солнца они казались мне снегом, по которому мы ехали на пузе самолета. Я глядел в иллюминатор и всё думал: как люди видят среди облаков слоников, жирафов, сердечки… — у меня получалось увидеть только сотни три людей, деревянные постройки без окон и два десятка оседланных дорнов.

Больше ничего подозрительного замечено не было, стараясь вести коптер со стороны солнца, я плечом толкнул ногу Бо, сидящего выше в колпаке — что обычно означало: чисто, можно продолжать движение. Понимали мы друг друга на уровне инстинктов, что выработалось четырьмя годами совместных тренировок и военных операций. Хотя у нас и была мобильная связь — мы с ним ею почти не пользовались. Скользнув вниз, он пересел за руль. — Наш броневичок бесшумно пополз в направлении обнаруженной нами цели.

Воздушный разведчик завис в полулиге над объектом, чуть в сторону солнца, — чтобы смотрящему на коптер солнце не давало его разглядеть. — Однако никто из туземцев даже и не думал смотреть вверх, но привычка есть привычка. На первый взгляд просто селение, но наметанный глаз автоматически отмечал в мозгу: до трех сотен людей, вооружены холодным оружием, нет женщин и детей, частокол свежесрубленный, есть верховые животные, постройки не капитальные — это военный лагерь, скорее всего разведывательно-диверсионный отряд.

— Бо! Это наши коллеги. Нам повезло, можем обращаться с ними без церемоний и угрызений совести.

Второй номер встрепенулся как боевой дорн перед битвой, движения Бо стали плавными и быстрыми, он перешел в привычный ему боевой режим. Как и я. Что-то в мозгу как-бы переключалось, не щелчок конечно, просто раз — и слышу лучше, и вижу четче, и углы перестал задевать.

— Предлагаю перекусить перед контактом, когда еще придется — никому не известно. Бо утвердительно кивнул.

Конечно же консервы. В молчании мы принялись жевать, глядя друг на друга и улыбаясь — ну не по нам мирная жизнь, опять это приподнятое настроение, аппетит зверский, снова в строю. Через пять минут наш краулер вновь бесшумно продвигался вперед.

В лиге от цели оба спешились. Так как мы не ожидали контакта с аборигенами при подготовке экспедиции, ничего серьезнее ножей и пистолетов у нас из переносного ручного оружия с собой не было. Пулемет был для борьбы с крупными агрессивными тварями. А эти твари были мельче, хотя и хитрее. Всегда предполагай худшее, — это закон разведки. Как скрываться на местности нас учить было не надо. Мы просто растворились в растительности — что значит многолетняя практика. Ни один взгляд нас не мог обнаружить! — Поэтому мы остолбенели, когда сбоку выросли три аборигена, с явным намерением снести Бо башку дубиной с шипами, огромным длинным ножом и еще какой-то кривой острой штуковиной на деревянном древке. Остолбенели мы всего на миг. Но потом все произошло быстро и само собой: тычок в горло первому, подсечка, кувырок и удар ребром ладони ниже затылка второму, и пинок в пах третьему, почти одновременно зажав ему рот. — Они осели как мешки с соломой. Как пеленать захваченных пленных мы знали не понаслышке, — пук травы и листьев в рот, их же не то поясами, не то подтяжками, самих же и затянули, оттащили под деревья, дальше траву заменили носками. Перепеленали покрепче. Двое пришли в себя, третьему я перестарался — почти перебил кадык, — он вообще не подавал признаков жизни. Но вот и у него затрепетали веки, мы облегченно вздохнули — не хватало еще в настоящий конфликт с жертвами вступить с местными. Нам нужно было только навести таким образом общение. А когда на тебя молча замахиваются дубиной — то перед началом мирных переговоров желательно оппонента расположить к себе, чтобы не размахивал. Их скоро хватятся, а по правилам разведки — взял языка, сматывай удочки. Галопом. Что мы и сделали — связав их паровозиком погнали в сторону краулера, иногда подпинывая — придавая таким образом нужное нам ускорение. Запихнув троих пленных в краулер, мы стали осторожно возвращаться. Сказать, что пленные были в шоке от увиденного — ничего не сказать. — Они были в ужасе. Держались они хорошо, но выдавали глаза: ужас и страх невозможно было скрыть. Никаких попыток вырваться — обреченные и парализованные страхом, они лежали и полусидели на полу, в то время как их трясло на кочках.

Бо знал, как заметать следы. Он направил транспорт к воде, затем съехал в нее и понесся на максимально возможной скорости вдоль берега к противоположной стороне озера, — я нашел сверху коптером ручей, впадающий в него и мы, проехав по дну ручья еще примерно поллиги, только затем выехали из воды и направились к лагерю. Все это время мы не произнесли ни слова. Незаметных остальным жестов и отработанных навыков работы в паре, хватало для общения нам с Бо с лихвой. Пленники, глядя на это еще больше вжимались в пол, в их глазах читался неподдельный ужас.

Наконец тряска прекратилась, и пленники с облегчением выскочили наружу.

Привязав их к дереву, мы приступили к установлению контакта.

Методика была проста: сначала жесты. Пленные оживились. Выяснилось, что главный среди них был тот которого мы чуть не отправили к праотцам, в места богатые дичью. В колониальной разведке применялся портативный мнемообучатель, его упрощенная модель была вмонтирована в часы разведчика, которые носил Бо, мои были сданы в ремонт и благополучно там забыты, — мы так быстро собрались, что я вспомнил о них только сейчас. Принцип работы прост: два тонких провода и две иглы. Одна вводится мне под кожу у уха, другая оппоненту. Оба говорим. Я задаю вопросы и помогаю жестами, он отвечает, как может, а аппарат уже сам распознает кто и о чем говорит, выстраивает логические цепочки и пишет эту информацию прямо мне на подкорку головного мозга. Побочный эффект — дикая головная боль в конце сеанса. Больше двух часов подряд вынести невозможно. Поэтому по полтора часа с перерывами по очереди с Бо.

— Камень. Беру в руку камень. Показываю тому, кто выглядел помоложе и пошустрее. Ка-мень. Тот понял, с ужасом косясь на провод у себя под ухом, проговорил на своем языке: камень. Аппарат тихо пискнул. Немного закружилась голова. Записалось. Я понимаю то что он произнес — процесс пошел.

Бо тем временем занялся приготовлением еды. Камера и датчики предупредят нас если кто-то приблизится к охраняемому периметру — тут мы спокойны. По обоюдному согласию сначала мы решили, что консервы гостям — слишком жирно, но затем все же поделились.

Голова раскалывалась. Я сидел в раскладном кресле, если можно было так назвать командирский армейский складной стул, обнаруженный нами в краулере под сиденьем водителя. Раскрытая аптечка лежала передо мной, и я намеревался пырнуть себя инъекцией обезболивающего. В это время Бо с иглой за ухом показывал парню опять тот же камень… — Схема обучения была отработана давно и нас этому обучали еще на начальных этапах подготовки. День клонился к закату.

Бо есть отказался. Его тошнило даже после инъекции обезболивающего — он переносил мнемообучатель хуже. На сегодня решили прерваться. Кронги — так они называли себя, уплетали консервы за обе щеки. Они уже поняли, что убивать и жарить мы их не собираемся, а также то что мы умеем говорить, и что зла им пока не желаем — потому повеселели. За исключением их главного, который еле-еле глотал из-за разбитого кадыка и постоянно поэтому покашливал. Ему тоже пришлось вколоть обезболивающее автоматической аптечкой, на что он смотрел такими глазами, что и так понятно было — на тот момент пленник явно прощался с жизнью. Однако ощутив, что ему от этого только полегчало, уже через пол часа пытался улыбаться. Выученного хватило на то чтобы объяснить пленным что вреда мы им не причиним и договориться с ними о том, что и они будут вести себя мирно. Ремни мы им вернули, однако пистолеты были всегда под рукой, хотя, как мы поняли, о рукопашном бое они все равно имели самое слабое представление. Объяснив им что нам нужно еще дня два побыть здесь и пообещав, что сами вернем их обратно, мы взяли с главного обещание — ни один его воин не покинет лагерь до того момента, продемонстрировав между делом как работает система сигнализации периметра. — Включившийся свет прожектора, и сирена краулера повергла их в благоговейный трепет — теперь мы были уверены, что после демонстрации их даже насильно выгнать за периметр не получится. Спать мы легли внутри краулера, трое кронгов залегли на срубленных ветках в расщелине, укрывшись брезентом. Глаза слипались, мы очень устали, — завтра тоже трудный день, подумал я и провалился в воздушную яму.

Тётка рядом вцепилась в мой подлокотник — яма явно перепугала ее. У меня в таких случаях наоборот приступ какой-то эйфории — как на качелях. Не знаю, мне наоборот нравится, я даже на машине, когда вижу, что дорога после горки резко уходит вниз, стараюсь разогнаться перед спуском, чтобы машина слегка подпрыгнула и зависла в воздухе — это же здорово! А в самолете такие ямы попадаются, что и до оргазма недалеко. — Шикарно, просто непередаваемые ощущения. — Тряхнуло просто здорово! Загорелись надписи «пристегните ремни», стюардесса сексуальным, томным голосом, с придыхом произнесла на английском: «дамы и господа, мы попали в зону небольшой турбулентности, просим вас пристегнуть ремни» — Я понимал стюардессу! А возможно, что это последствия перенесенного стресса в стамбульском аэропорту. — Там я и правда вспомнил все что знал и не знал.

Внизу, в разрывах облаков показалась наконец земля. Горы. В этом самолете в салоне были экраны — они показывали маршрут и где мы на данный момент летим. А летели мы над Балканами, если мне не изменяет память — географию я в свое время любил. Европа очень мала — уже через полчаса мы стали понемногу снижаться. Пробив верхний слой перистых облаков, мы очутились над кучевыми облаками — они были темнее и плотнее. Вид из окна был просто фантастический: сверху мерцающее белое покрывало, снизу мерцающее белое покрывало и одинокий самолет между ними. Встречный. Сбоку показался еще один. Потом еще два — да тут их кишмя-кишит, если приглядеться! Стало понятно — под нами Германия. Тот же приятный голос стюардессы объявил, что мы начинаем снижение и скоро произведем посадку в аэропорту Дюссельдорфа. Самолет вошел в облака. Не видно ничего. — Иллюминатор — серый прямоугольник плотного тумана. Через минуту мы вынырнули из облаков, и я обомлел — внизу были правильные ярко-желтые и изумрудно-зеленые прямоугольники. — Поля! Вся Германия — сплошные поля и леса. Это сразу бросается в глаза — прямоугольники ровнее, ярче насыщенный зеленый, и эти желтые поля — что это интересно? С нетерпением я ждал посадки.

Что-то наши там накрутили с визой. Пограничник немец тыкал моим паспортом в какой-то прибор, смотрел на меня и вновь тыкал. Потом он спросил меня говорю ли я на немецком, на что я ответил одним из трех слов которые знал: найн.

— Ду ю спик инглиш? — Найн.

— Шприх ду русиш? — Я, я! Обрадованно воскликнул я, радуясь возможности продемонстрировать знание второго из трех слов на немецком. — Слава богу третье слово — «капут», использовать не пришлось. Тут он встал, вышел из кабинки, ушел за угол и возвратился с еще одним пограничником. Тот на чистейшем русском, с московским акцентом, растягивая гласные спросил: к родственникам? Что везете? Как долетели? Получив ответы, они отдали мой аусвайс и пожелали всего хорошего.

Дочь чуть не задушила. Зять, как всегда спокойный и уверенный в себе красивый мужчина, улыбался, стоя чуть позади. — Наконец-то я добрался.

Сказать, что эта Европа просто обалденная — не сказать ничего. Это другой мир! Вообще другая планета.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЕРМАНИЯ — ОНА ТАКАЯ ГЕРМАНИЯ!

Хмурое немецкое небо смотрело сверху на меня. Ему я радовался как ребенок — ненавижу жару, а тут самая любимая мною погода — облака. Разница в часовых поясах дала мне пинка в пять утра. Не сразу поняв в чем же дело, я минут пять ворочался прежде чем понял, что уже выспался. Там откуда я прилетел уже девять! Подскочив как ужаленный, я понесся исследовать новый мир.

Вчера у меня был день потрясений и удивлений. После ужасов перелета на меня обрушились ровные немецкие дороги, зеленые насаждения на каждом свободном сантиметре, прохладный чистый воздух и щебетание моей дочери. По прибытии к ним домой, мне выделили целый этаж и прибили все это сверху ящиком пива как минимум десяти разных сортов названия которых я не видел даже во снах.

Утро было волшебное. Прохлада была везде. Столько зелени я не видел нигде прежде. Запасшись сигаретами, я решил исследовать соседний парк. Надо честно сказать, что я не ожидал того что там увижу…

Парк находился через дорогу. Дикий на вид и заросший — он казался от этого самым настоящим парком, не кастрированным вариантом парков в городах, к которым я привык — пара десятков деревьев, асфальт и качельки. Этот парк был Парком. Огромные, старые, мшистые деревья обступали меня со всех сторон. Справа от тропинки покрытой крупным песком я увидел огромный гриб. Первое желание — сорвать его поскорее, сменилось сомнениями — а зачем? Никто не рвал до меня, а мне что с ним делать? Тишина нарушаемая только пением сотен птиц оглушала. Оглянувшись я обомлел — кругом была зеленая листва, очень много листвы, такой красоты я не видел нигде, разве что в фильмах. Красота была дикой и в то же время ухоженной. Присев, я сфотографировал гриб. Потом еще раз, приложив для передачи масштаба гриба пачку сигарет. Птицы просто изощрялись в своем пении. Я шел, задрав голову и ощущение нереальности происходящего не покидало меня. Отомри! — Приказала мне пачка сигарет, — и я послушно закурил. Из-за поворота показалась пожилая пара. Поравнявшись, оба вежливо улыбнулись — морген! Кивнув в ответ головой, я ответил: морген. После вчерашнего стресса в аэропорту, у меня в голове всплыло все иностранное что я когда-либо слышал и видел. Гутен морген — если мне не изменяют память и способность анализировать происходящее, на данный момент означало «доброе утро» — вероятность 99%. — Утро, Германия, оба улыбаются.

Дальше пошло легче. Старушка с собачкой. — Морген. Девушка на велосипеде. — Морген. Женщина с собачкой и сигаретой. — Фойе!

Улыбка сползла у меня с лица. — Какой еще фойе? А морген где? В мозгу загорелась красная аварийная лампочка. — Караул, спасите!

И тут память услужливо подкинула мне кадр из фильма, где командир немецкого противотанкового орудия взмахнув рукой кричит «фойе!» — и пушка производит выстрел. Женщина явно просила огня — подсказала мне интуиция. Спохватившись, я быстренько щелкнул зажигалкой. Женщина произнесла «данке» и потащила за собой собачку, которая так и не успела пописать мне на ногу. Довольный, я продолжил прогулку. Какое-то шевеление справа за кустами привлекло мое внимание. Выйдя туда я увидел живописный канал, весь в цветах, обрамленный кустарником с вьющимся по веткам плющом. — Как в сказках. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь — вернее берега, и небольшой водопадик. Но в шок меня привело не это. — Два ослепительно красивых белых лебедя плавали в десяти метрах от меня. Снисходительно меня оглядев, они как ни в чем не бывало продолжили свои утренние процедуры. Ощущение нереальности усилилось. Опустившись на траву я несколько минут зачарованно смотрел и смотрел на этих сказочных по своей красоте птиц.

Из транса вывела собачка на поводке. Девочка. — Морген. — Все собачки и люди в Германии знают меня. — Люди здороваются. Собачки облизывают.

Очнувшись, я поспешил продолжить свое волшебное путешествие.

Ковер из маргариток по которому я шел поверг меня в восторг! — Это просто волшебно! Они везде. Они повсюду… Я словно в раю, если он есть, то он должен быть именно таким.

Мимо важно прошагали какие-то огромные дикие голуби, собачка, даже не посмотрев в их сторону, побежала дальше. Голуби слегка покосились на нее и пошли по своим делам, оставив меня в удивлении — собака должна была на них броситься, хотя бы из хулиганских побуждений, из-за охотничьего инстинкта, а голуби в свою очередь не должны были подпускать ее на расстояние вытянутой руки. Хотя бы из соображений инстинкта безопасности. Я в раю. — Тут никто никого не ест.

Через пару минут из-за деревьев показалось озеро. Русалки! — Сейчас должны показаться русалки! Покрытый мхом, старый деревянный мостик перевел меня через вытекающую из озера протоку, и я оказался на площадке где расхаживали дикие канадские гуси, утки с утятами и даже цапля. Нереальность происходящего ударила меня под колени, услужливо подставив древнюю, тоже покрытую мхом по краям скамейку. Еще одна пара лебедей лежала на берегу в двух шагах от меня. Один дремал, второй, вытянув лапку что-то там выискивал у себя на спине.

Нирвана. — Так вот ты какая. Сидя в прохладе у озера, я впервые в жизни получал настолько потрясающее удовольствие. Прикрыв в умиротворении глаза, я полностью расслабился…

ГЛАВА ПЯТАЯ

СОЮЗНИКИ

Глядя как эти трое уплетали еду, я тоже захотел. Бо ковырялся с плитой, а мы увлеченно ели и непринужденно болтали, два дня головной боли прошли, и мы с местными уже перестали настороженно относиться друг к другу. Наши бывшие пленники увлеченно расспрашивали меня «а это что?», «а это как так получается, что там что-то урчит?». Я в свою очередь бомбардировал их вопросами об их мире и особенно об устройстве их быта и порядков. В итоге картина сложилась практически полностью.

Если коротко, то: мы попали в общество с феодальным строем, вооружение — копья, короткие мечи, дротики и дубинки, их вождь по имени Скъярд — достойный и мудрый правитель, кстати, сыну которого — Скьелу, я заехал по кадыку. Конфликтуют в этом мире все со всеми, но Скъярд старается поддерживать и проповедует мирные условия сосуществования, однако не всем соседям это нравится. И вот одни из дальних западных соседей, подмяв под себя ближних соседей, добрались наконец до рубежей кронгов. Крупный разведотряд кронгов был выслан в направлении предполагаемого места вторжения враждебного племени зигов. Достигнув пограничной зоны, отряд разбил лагерь и выслал в разные стороны разведгруппы. На него мы и наткнулись, лишив его предводителя, который только что вышел на охоту и практически сразу получил от меня тычок в горло. Воины начинали беспокоиться — третьи сутки от них не было вестей, — в лагере наверняка уже еще вчера забили тревогу.

Надо было возвращаться. Позавтракав, мы выступили. Все еще с изумлением разглядывая внутренности нашего краулера Скьел и два его друга, вполголоса обсуждали назначение того или иного предмета. Особенно их восхищал бронеколпак.

Поскольку по воде было безопаснее и быстрее — мы решили срезать по ней напрямую. Воины старались держаться как подобает воинам — но не смогли удержаться от восхищенных взглядов и тихих восклицаний, когда мы с ходу врезались в набегающие волны, подняв тучу брызг. Хотя с нами и были хозяева этих мест, учитывая военное положение и наши привычки, над нами висел коптер. Направив его в сторону лагеря кронгов, мы заметили, что силы их заметно возросли, дорнов — скаковых и вьючных стало больше, хотя людей на вид было почти столько же. Выехав из воды на малой скорости, мы уже осторожно подъезжали к частоколу, когда на нас обрушился дождь из дротиков. — Нас заметили и ждали. Я не включал на коптере тепловые датчики — иначе бы мы сразу заметили затаившихся в траве людей.

На подходе к лагерю была засада — вот почему в нем не наблюдалось скопления народа. Под градом дротиков и копий мы остановились. Вылезать было никому нельзя, пришлось ждать, когда закончатся боеприпасы — не бесконечные же у них запасы дротиков, от силы три на каждого воина. Как мы и предполагали, град заметно поредел, со всех сторон поднялись цепочкой сотни четыре воинов и с самым недружелюбным видом направились к краулеру.

— Господа! Ваш выход! — Обратился я с улыбкой к трем гостям.

Скьел кивнул и вылез в правую дверь. Снаружи послышался гул голосов. Его явно узнали. Затем мы услышали: отец! Это я! Все в порядке, опустите оружие. Раздались радостные крики и голос Скьела пригласил нас выйти.

Во главе отряда стоял сам Скъярд. Все еще сильный, мускулистый высокий старик со шрамом на правой щеке. Осанка и взгляд, вкупе с украшениями и татуировками сразу выделяли его среди остальных. Скьел подошел к нему и о чем-то быстро заговорил, указывая в нашу сторону. Лицо старика сначала радостное, потемнело, затем морщины разгладились, и он уже более дружелюбно посмотрел в нашу сторону. Расстегнув держатели на пистолетах, мы подошли к вождям, я впереди, Бо чуть позади слева — прикрывая на всякий случай пути отхода к краулеру.

— Рад приветствовать великих воинов на землях кронгов — произнес картинно и важно вождь.

Мы придерживаемся мирных переговоров и не хотим вражды, голос старика был властным и достаточно громким чтобы его услышали все его воины, давая таким образом им понять, что пришельцы приняты мирно. После чего некоторые воины постепенно стали расходиться, уходя в различных направлениях группами по три-четыре человека. — Положение военное, не мы одни здесь, дозоры ушли на свои места — понял я.

Величественным жестом Скъярд указал нам в сторону лагеря.

— Великий вождь, с вашего разрешения, я прикажу моему другу подкатить к вашему лагерю нашу повозку — обратился я к Скъярду.

— Разрешаю, произнес старый вождь.

Обезопасив таким образом себя, мы двинулись в лагерь. Воины косились на бесшумно плывущий по траве краулер и тихо переговаривались между собой, выдавая этим свое удивление. Телега наша не пролезала в узкие ворота частокола, поэтому нам с сожалением пришлось оставить краулер снаружи. Поведение кронгов не давало никакого повода беспокоиться, тем более что у нас оказались найденные позавчера вместе со складным стулом небольшие шашки — пиропатроны со взрывчатым веществом, такими пользовались специалисты по разведке ископаемых, под креслом водителя их оказалась целая коробка — двадцать четыре штуки. Четыре мы прихватили с собой. После надлома капсюльной трубки, через десять мгновений последует взрыв, который запросто может расколоть приличного вида валун в пыль.

Для начала естественно пир. Где бы ни происходило мирное урегулирование конфликтных ситуаций — всегда следовала совместная трапеза, которая показывала: мы делимся с вами едой — так как наши намерения мирные. Еда оказалась очень неплохой, за исключением того, что была почти без соли. Мясо, еще мясо, и еще какое-то мясо. Пили какую-то перебродившую коричневую жидкость, слегка ударяющую в голову. За трапезой и начался разговор.

— Сначала мы подумали, что это зиги. Но следопыты обнаружили непонятные следы, уходящие в озеро. Шаман поднял тревогу — и вот я здесь, рассказывал вождь. Затем мы решили, что вы вернетесь — мы бы тоже так сделали, поэтому организовали засаду у озера — раз вы в него и ушли. Однако наше оружие оказалось совершенно бесполезно. Затем увидев Скьела, мы успокоились. Кто вы и зачем пришли на наши земли?

Изначально мы договорились с Бо говорить, как есть, дабы не запутаться в показаниях, однако недоговаривая некоторые детали, которые им знать было не обязательно. Поэтому версия звучала так: мы из другого мира, нам нужно то что под землей, воевать мы не хотим — иначе давно бы всех перебили, — это очевидно.

Подумав, Скъярд произнес: нам не нужно то что под землей — можем поделиться, но при условии, что мы заключим союз, в том числе и военный. Мы мирное племя, но союзники не помешают — времена нынче неспокойные.

На что я конечно же ответил согласием. — Это нам и надо было. В итоге, призвав каких-то божеств в свидетели, вождь дважды произнес что-то вроде «и пусть у нас будет охрененный трехнедельный понос, если нарушим клятву». — Возможно обучение языку прошло не совсем корректно, но смысл мы поняли.

Трапеза и разговоры длились до середины ночи, после чего мы разошлись отдыхать. Нам выделили строение напротив того места где мы пировали. Из соображений безопасности это было самое лучшее место, однако мы были на виду у всего лагеря. Хотя, учитывая, что мы теперь союзники, такое внимание нас не сильно беспокоило, тем более что помимо часовых у входа, у нас у самих с собой был арсенал, способный уложить половину этого лагеря в первые пятнадцать мгновений. Растянувшись на шкурах и обработав себя универсальным противопаразитным спреем на всякий случай — так мы были обучены и привыкли делать всегда в незнакомой обстановке, мы захрапели, предварительно установив в помещении у входа датчик движения.

Утром мы услышали вежливое покашливание, и кто-то спросил: могу ли я войти?

Отключив датчик и сев на шкурах, мы с Бо встретились глазами — после чего я произнес: входи!

Вошел Скьел с кувшином и улыбаясь произнес: вода для омовения. Затем вождь просит вас присутствовать на военном совете.

Ополоснувшись, мы подошли ко вчерашнему помещению, в котором временно жил Скъярд. Мясо, мясо другое, и еще раз мясо. Все повторилось, только людей было намного меньше и один между делом докладывал: в пяти лигах стоит лагерем крупный отряд противника. Разведке удалось насчитать около трех тысяч воинов, судя по приготовлениям, выступят они сегодня — их дорны не были отпущены пастись.

Скъярд помрачнел. — Нас около восьми сотен. Отступить организованно мы успеем, но, если они догонят — в открытом бою шансов практически нет. Поэтому мы остаемся в лагере — объявил он.

Приняв решение все продолжали есть, ничем не выдавая свое волнение перед предстоящим днем. А день обещал быть очень насыщенным.

Встретившись взглядами с Бо и этим все решив между собой, я обратился к вождю: мы можем вам помочь избежать столкновения, если разрешите.

Сидящие переглянулись.

Скъярд, обернувшись ко мне вопросительно посмотрел и наконец произнес: я ждал что вы предложите помощь, однако нам хотелось бы подробнее узнать, как это мы вообще можем избежать столкновения, если их разведчики наверняка уже выяснили сколько нас и учитывая то, что они пришли нас завоевывать?

— Для начала можем не рисковать разведчиками, — мы увидим все сверху, а потом предоставьте все нам. Вы только объявите им дословно что: «кронги войны не хотят, но и не боятся ее. Во избежание больших потерь, предлагаю следующее: выставить по бойцу от каждой из сторон, если наш лучший воин победит вашего лучшего воина — вы уйдете, если проиграет наш, мы признаем ваше превосходство и отдадим вам все что пожелаете». В помещении поднялся небольшой гул. Спустя некоторое время Скъярд спросил: а если мой сын проиграет — мы и вправду сдадимся? Это невозможно! Вы не знаете этих зигов — им нельзя доверять.

Вашим воином будет мой друг Бо. — Можете не сомневаться в его боевых навыках, мы гарантируем что победа не составит особого труда — это он уложил ваших двух воинов за одно мгновение, — спросите у Скьела! Все взоры повернулись к сыну вождя — Скьел усмехнувшись произнес: это правда, они владеют искусством ближнего боя, о котором мы не знаем совсем ничего. Отец, отправляя Бо мы практически ничем не рискуем!

Вождь слегка задумался, — позовите к центральной площадке могучего Сиггу. Обратившись к мне, он произнес: я хочу знать наверняка.

Сигга был просто зверского вида воин. Весь в шрамах, уже давно не юноша, он внушал трепет молодым и вызывал уважение у старших воинов. Гул одобрения пробежал над площадкой, посмотреть на это пришли все свободные от караула.

Бо спокойно стоял с одним боевым ножом. Сигга был вооружен копьем, мечом и дубиной.

Скъярд произнес: я прошу заранее прощения у вас, оружие боевое, потому что на кону судьба всего племени. Убивать конечно нельзя, но, если вдруг случится непоправимое — мы не будем держать зла на вас, но и вы на нас тоже. — Я посоветовал бы Бо вооружиться серьезнее.

На что Бо произнес: не беспокойся, вождь. Я и нож-то для приличия взял. Поскольку убивать я не собираюсь, то и он мне вообще-то не нужен. — Все кронги переглянулись. Удивленный ропот волнами пролетел над воинами. Больше их удивило то, что Бо заговорил, — все это время он не произнес ни слова, и только трое бывших пленников слышали его голос и видели на что способен Бо как боец, поэтому они стояли с важным видом, многозначительно перекидываясь улыбками. — Уж они-то знали, чем все закончится и уже предвкушали маленькую месть за то, что за их спиной воины посмеивались над ними за их плен.

Двое соревнующихся вышли на середину. Вождь коротко воскликнул: ги хам! — Что означало «дай ему по роже», если верить мнемообучателю. Сигга сделал резкий выпад копьем, отчего оно сломалось пополам, а его тупой конец врезал ему между лопаток, находясь в руке Бо. Сигга глотал ртом воздух, а Бо