Оглавление

Каждый сборник нашего писательского проекта — это незабываемое приключение. Порой город сам просит, чтобы о нем рассказали, своей энергетикой влияя и на авторов, и на их произведения. Так было и с Барселоной…

Заканчивая работу над очередным сборником, мы обычно проводим голосование и вместе выбираем город, о котором будем писать следующую книгу.

После «Голосов Стамбула» выиграла Вена, опередив Барселону с очень небольшим отрывом, но почему-то я медлила, словно что-то мешало объявить набор авторов. А потом непредсказуемая Барселона буквально ворвалась в мой привычный распорядок жизни.

Мне предложили участие в рождественской ярмарке на побережье Коста Брава. Я собралась за один день и поехала, прихватив с собой серию наших книг об известных городах. Во время мероприятия произошло столько интересных встреч и появилось так много возможностей для воплощения творческих идей нашего проекта, что я поняла — интуиция меня не подвела.

Вернувшись домой, я поделилась с соавторами идеей о том, что было бы здорово написать сначала о Барселоне. Ну а Вена… чуть-чуть подождет. Мое воодушевление передалось коллегам, и, вдохновленные каталонским духом, мы принялись за дело.

В этом сборнике двадцать пять рассказов, из которых пятнадцать написано уже известными нашим читателям авторами. Но есть и новые — от тех, кто впервые присоединился к проекту, лишь недавно узнав о нем.

Наше женское сообщество растет, и мне приятно, что мы разделяем общие ценности, работаем в теплой поддерживающей атмосфере. Будучи очень разными по возрасту, профессии и своим взглядам, мы смогли объединиться благодаря желанию выразить себя через литературное творчество. Все вместе мы пишем единую книгу, она звучит голосами женщин, которые хотят быть услышанными, которые делятся частью своей души.

Каждая история — драгоценный алмаз, украшающий великолепное ожерелье. Я приглашаю вас, дорогой читатель, примерить его — открыть эту книгу, и пусть она согреет барселонским теплом, покажет все оттенки бесчисленных мозаик, оставит долгое приятное послевкусие. Пусть ваше сердце забьется в такт с городом!

Я буду счастлива, если после знакомства с нашим творчеством у вас появится желание присоединиться к нам, стать частью большой писательской семьи.

До встречи на страницах наших книг и в соцсетях международного проекта «Женский взгляд». Приятного чтения!

Инесса Барра, руководитель проекта

Дарья Хоботкова. ДЕНЬ ДЛИНОЮ В БАРСЕЛОНУ

— Встречаемся на этом же месте в пять часов вечера. Давайте сверим часы! — нарочито бодрым голосом возвестил экскурсовод, когда сонные и помятые туристы наконец-то вылезли на улицу. После ночи в автобусе все выглядели уставшими. — Карту Барселоны можно взять в киоске «Tourist information».

Экскурсанты слушали вполуха, зевали, ежились от холода, хотя на улице было около десяти градусов и чувствовалось, что день ожидается теплый.

— И главная информация, — экскурсовод театрально поднял палец, привлекая внимание группы, — автобус уезжает на парковку! Водители должны хорошенько выспаться. Необходимые вещи берем с собой! И не теряем времени: у вас всего восемь часов, чтобы насладиться городом.

Все ожили и загудели, начали обсуждать планы на день и разбиваться по группам.

Воспользовавшись неразберихой, Король стал выбираться из толпы, желая незаметно уйти. За две недели тура он пресытился общением и экскурсиями. Сегодняшний день хотел провести один на один с городом — только он и Барселона. Тем более, что это была последняя остановка, и через несколько дней группа возвращалась в Москву.

Король заполучил карту и отошел подальше от группы. Свернул в переулок, сел на скамейку, достал монеты и смятые купюры, чтобы пересчитать. При всех в автобусе он стеснялся это делать. Денег оказалось немного. Но он помнил, что последние двадцать евро были спрятаны в потайном внутреннем кармашке куртки.

— Ну что, друг, как дела? — произнес кто-то за спиной Короля по-русски.

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Ангел в длинной белой рубахе и с огромными картонными крыльями, на которых были приклеены перья и пух.

— Ты кто? — оправившись от шока, также по-русски спросил Король.

— Я — Ангел, не видишь что ли? — усмехнувшись, ответил Ангел.

Он возложил окрашенную во что-то белое руку на голову Королю и глубоким грудным голосом произнес:

— Мир тебе, сын мой! Вижу, что ты в печали!

Король замер в недоумении, а Ангел рассмеялся, обогнул скамейку и осторожно присел на ее краешек, стараясь не испачкать полы длинной рубахи и не помять крылья.

— Дима! — Ангел тряхнул золотыми кудрями и протянул для приветствия руку.

— Король, — ответил Король и испачкался в белой пудре.

Теперь настало время удивиться Ангелу:

— Король? Странное имя!

— Это фамилия. Я Алексей, но все называют меня просто «Король».

— Понятно… Турист? — кивая на карту спросил Ангел.

— Да, — ответил Король. — А ты?

— Тоже был когда-то туристом… Теперь живу тут. Ангелом работаю. Но только по выходным! — он поднял палец, давая понять, что это очень важно. — А вообще, я скрипач, даю уроки.

— Ну как тебе здесь?

— Прекрасно! Барселона — это всегда великолепно, чем бы ты тут ни занимался! — запрокидывая голову вверх и глядя на утреннее зимнее солнце, ответил Ангел. — Море, солнце, вино и, конечно, веселье!

— Вино — это хорошо, — протянул Король и понял, что давно не пил алкоголя — в поездке был сухой закон. — Я бы тоже выпил с удовольствием! — продолжил он. — Такая погода замечательная! Не верится, что январь.

— Пошли на набережную, — предложил Ангел, — составлю тебе компанию. Работать выйду позже.

От неожиданного предложения Король смутился:

— Я завтракать собирался, — он показал мятые евро, оставив двадцатку во внутреннем кармане. — Хватит на еду и вино?

— Друг мой! — театрально воскликнул Ангел. — Ты же в Испании! В этой благословенной стране вино стоит дешевле воды! У тебя будет самый лучший завтрак с самой лучшей панорамой. «Vista al mar» — с видом на море, как здесь говорят. Пошли затариваться! Угощаю! — и Ангел встал со скамейки, приглашая Короля следовать за ним.

Свернув за угол, они подошли к маленькому супермаркету.

Хотя по дороге Ангел хвастался, что живет неплохо, на деле оказалось все совсем не так. Придя в магазин, он бесстыдно приподнял полу белого одеяния и начал рыться в джинсах. Пошарив во всех карманах, нарочито громко вздохнул, изображая сожаление, и произнес:

— Извини, друг, карточку дома оставил, с собой только мелочь. С меня вино, с тебя — закуска, — Ангел ссыпал монеты в протянутую ладонь продавца.

Было видно, что он врет, но харизма его была столь велика, что Король послушно потратил большую часть своих денег на хлеб, оливки и нарезанный тонкими слайсами хамон, который так нахваливал Ангел.

Не прошло и двадцати минут, как Король с Ангелом уже сидели на пляже и любовались волнами. Рядом стояла большая бутылка молодого вина и коробочка оливок. На растерзанных кусках багета багровыми лепестками распласталось копченое мясо.

— Когда смотрю на море и пью вино, ощущаю ликование и чувствую, что жизнь удалась! — щурясь на солнце, произнес Ангел, отхлебывая из пластикового стаканчика.

— А русских тут много? — спросил Король.

— Достаточно, — с неохотой произнес Ангел. Было понятно, что он не очень рад этому обстоятельству.

— И чем они занимаются? — допытывался Король, прикидывая, смог бы он здесь жить.

На протяжении всего путешествия Король приглядывался к разным странам и городам Европы, пытаясь оценить внешний облик и постичь душу места. Точно жених при выборе невесты. Покинув свой родной город, он учился и работал в Москве, но чувствовал себя провинциалом и чужаком. Тогда у него появилась мечта — переехать куда-нибудь за границу, где люди добрее и жизнь веселее.

— Да кто чем, — после паузы ответил Ангел уже без прежней веселости. — Все зависит от того, с чем ты приехал в Барселону… Есть ли у тебя деньги, друзья, профессия… Знаешь ли ты язык….

— Я хорошо знаю английский, — с энтузиазмом ухватился за последнюю фразу Король, — у меня ученики в Москве.

Встреча с Ангелом была для него настоящим подарком, ведь живая информация важнее официальных источников.

— Кому нужен твой английский? — с высокомерием в голосе ответил Ангел. — Тут говорят на испанском, точнее, на местном, каталанском. Без языка работу вряд ли найдешь. Будешь посуду мыть или, как я, клоуном работать, — в голосе Ангела послышалась горечь.

— Я могу испанцам преподавать английский. Это же международный язык, он всем нужен! — не сдавался Король.

— Ты в Барселоне, друг! — благодушно рассмеялся Ангел. — Для местных это центр мира. Им и без английского прекрасно. И потом, знаешь, сколько тут бедных англичан, которые сбежали от сырости и наслаждаются солнцем и вином, как мы с тобой?!

Все темы для разговора были исчерпаны, и последние минут десять они сидели молча, наблюдая за огромными туристическими лайнерами, которые совершали маневры: один отходил от берега, другой швартовался.

— Мне тоже пора отчаливать, — оторвав взгляд от корабля, сказал Ангел, — пойду приводить себя в порядок.

Дешевое вино на голодный желудок разморило Короля и словно парализовало его тело и волю. Ноги были ватные, голова тяжелая. Король положил под голову рюкзак и заснул. Когда он проснулся, солнце стояло в зените и вокруг было много людей — туристы пришли на пляж сфотографироваться на фоне волн, отдохнуть и перекусить.

Покинув набережную и углубившись в центр города, Король попал в разноязыкий туристический поток.

«Вавилон!» — подумал он, разглядывая людей.

За все путешествие он мало где видел такую толпу.

Король присел на край фонтана и начал рассматривать площадь. Все первые этажи старинных домов были отданы магазинам и кафе. Уличные столики оказались заняты, около прилавков и киосков вертелись туристы, выбирая открытки и магниты с танцовщицами фламенко. Откуда-то доносились звуки гитары и детский смех.

Достав из рюкзака карту и пробежав глазами по списку достопримечательностей на ее обороте, он решил пойти в Парк Гуэль, в надежде на то, что там не будет такого столпотворения.

Перейдя площадь, Король повернул на улицу поменьше и пошел переулками. Уже через несколько минут шум стих, стало безлюдно, прохладно и немного сыро. Король свернул куда-то не туда и попал в тупик. Он вышел из двора дома и в растерянности начал искать название улицы, пытаясь понять, где находится.

— Простите, вы потерялись? — услышал он женский голос и оторвался от карты.

Из двора выходила молодая женщина с корзиной в руке. Она говорила по-английски, поняв, что перед ней турист.

— Как мне пройти к этому парку? — Король указал на карте место, которое искал.

— Я иду на рынок в ту сторону, покажу вам дорогу.

***

— Меня зовут Лусия, — представилась испанка, когда они прошли уже несколько улиц и Король рассказал, что приехал из России.

Лусия была невысокая, с кудрявыми волосами. Немного полноватая, но очень приятная. Она излучала спокойствие и радость. Казалось, солнце оставило поцелуй на ее смуглых щеках, а морской ветер — след от волн на волосах. Король чувствовал себя очень уютно рядом с Лусией, и ему было интересно и легко поддерживать с ней разговор.

— Вы много путешествуете? — поинтересовалась Лусия у Короля.

— Не то чтобы много, — ответил тот, — раз в год точно… А вы?

— А я, — ответила Лусия, — никогда не выезжала из Барселоны. Мне здесь хорошо. Люблю гулять по городу, встречать знакомых и болтать с ними.

— А вам не интересно посмотреть другие страны? — недоумевал Король.

— Для этого есть телевизор и интернет, — сказала Лусия. — Информации хватает, и нет желания путешествовать, тем более, на это нужны деньги.

— А кем вы работаете?

— О! У меня прекрасная работа! — с воодушевлением ответила испанка. — Я делаю людей красивыми и счастливыми. Я — парикмахер.

Король снова удивился, он никогда не думал, что парикмахер — это хорошая работа. В его родном городе бывшие одноклассницы шли учиться на парикмахеров и поваров, но ведь там была провинция! В Москве ему чаще встречались девушки, озабоченные карьерой и статусом.

— А откуда вы так хорошо знаете английский? — поинтересовался Король. Ему казалось, что-то не сходится.

— Все очень просто, — лучисто улыбнулась Лусия. — Мой отец — американский моряк! Но они с мамой давно расстались. Я его мало помню. Да он, кажется, и умер уже. Все, что осталось от него — это пара фоток и мой плохой английский!

Королю понравилось, как Лусия без стеснения рассказывала ему, совершенно чужому человеку, такие личные вещи, и ее это ничуть не смущало.

— В Барселоне такие красивые дома, — постарался сменить тему Король. — Наверное, тут много богатых людей.

Лусия рассмеялась:

— Только туристы могут так думать! Олигархи везде есть, но среди испанцев их не так много. У меня, например, квартирка всего тридцать метров, — продолжала Лусия, — но мне хватает, я чувствую себя в ней как улитка в своем домике.

Сравнение с улиткой почему-то умилило Короля, и он подумал, а на какого животного или птицу был похож он? На хмурого ворона или изворотливого ужа?

— В этом месте делают лучшие тапасы в городе, — прервала его размышления Лусия, указывая на окна небольшого кафе. — Тут работает приятель моей мамы, его зовут Хосе.

И как бы в подтверждение ее слов в окне показался пожилой испанец в фартуке и с огромным подносом. Он поставил еду перед посетителями и бросил взгляд на улицу. Увидев Лусию, официант улыбнулся и махнул рукой. Девушка просияла. Было видно, что ей радостно от того, что она тут своя, ее знают и любят.

— Вот мы и пришли, — произнесла Лусия, останавливаясь на перекрестке. — Я сворачиваю, а вам туда… Идите за этой компанией! Гауди прекрасен!

Чем ближе к парку, тем больше становилось туристов. Заполнены были не только тротуары и кафе, но и лужайки вдоль дороги — молодежь бесцеремонно сидела прямо на траве рядом с гуляющими собаками. То и дело попадались странные личности — бродяги и прочие маргиналы вылезли из своих нор просить подаяние, греться на солнышке и доедать чужие бургеры.

Стоя в кассу, Король украдкой поглядывал на людей вокруг. Прямо напротив, на большом цветном покрывале, расстеленном на земле, громоздились женские сумки — подделки известных брендов. Бойкий чернокожий парень рекламировал товар, привлекая внимание прохожих.

Король прислушивался к чужим разговорам, пытаясь понять языки, на которых говорили туристы. И все удивлялся — какая толпа! Но внутри парка картина изменилась — тут царили красота и порядок. Суета и мусор остались снаружи.

Посетители разбредались по территории, из толпы превращались в гуляющих людей. В парке было много укромных уголков для парочек и красивых мест, где можно фотографировать. Причудливые колонны походили на корни огромных диковинных деревьев. Ряды пальм украшали террасы, а вьющиеся растения живописно спускались по стенам. Разноцветные кусочки мозаики, вделанные в ограды и скамейки, блестели на солнце и поднимали настроение.

Король шагал по аллее, пока не достиг верхней площадки. И тут он увидел море, ровные ряды улиц и храм Святого Семейства, окруженный строительными кранами. Весь город был перед ним.

Вон там, на берегу, началось сегодняшнее утро, а там — около большой колонны с памятником наверху — находилась остановка туристических автобусов, к которой ему нужно вернуться. Все так просто и близко с высоты, но внизу, среди домов и людей, город воспринимался совсем по-другому.

Насладившись видом, Король начал спускаться к выходу и на очередном повороте увидел когтистые лапы огромного мозаичного ящера. Король остановился и стал рассматривать изваяние. Он положил руку на ребристую спину зверя и ощутил тепло нагретого за день камня. Раскрыв от удовольствия пасть, ящер нежился на солнышке и улыбался Королю немигающими узкими глазами. Казалось, он воплощал саму суть и философию Барселоны: радовался жизни, как Ангел, и довольствовался малым, как Лусия. Король смотрел на ящера и не хотел от него уходить, как будто чувствовал с ним некое родство. «Может, я и есть ящер? — подумал он. — В глубине души я лишь хочу греться на солнце и радоваться жизни!»

Король вздохнул: «А покорять Москву и делать карьеру — просто глупые амбиции? Попытка доказать свою крутизну родственникам? В этом ли счастье?» Рассуждая, Король погрузился в меланхолию и продолжил спускаться.

До отправления автобуса оставалось почти два часа, и он решил прогуляться мимо собора Святого Семейства. Со смотровой площадки парка собор походил на замок из песка — изящный, легкий и хрупкий. Казалось, он совсем рядом — рукой подать, но в действительности прошел почти час, прежде чем Король, запыхавшийся, усталый и голодный, добрался до собора.

Купив чурросы — сладкие жареные палочки с корицей, — Король передохнул несколько минут. Стоя рядом с величественной громадой и любуясь красотой Саграда Фамилия, он ощутил стыд за попусту потраченное утро. На посещение собора времени не было совсем. Сделав фото на память, Король быстрым шагом двинулся в сторону Ла Рамбла, повторяя, как мантру, названия улиц и площадей, через которые следовало пройти, чтобы попасть к месту встречи.

Чем ближе к бульвару, тем больше становилось людей. Король подошел к группе, которая плотным кольцом окружала статую трубочиста. Все взгляды присутствующих были устремлены на фигуру. Послышался звон — кто-то кинул монетку в коробку, стоявшую на каменной мостовой. В то же мгновение под всеобщее ликование статуя ожила, начала двигаться и приподнимать шляпу. Поклонившись публике, трубочист замер в ожидании следующей монеты, точно механическая игрушка, у которой закончился завод.

«Живые скульптуры» располагались по всему бульвару: испанская королева, велосипедист, рыцарь, Гай Юлий Цезарь и даже Мадонна, сидящая с игрушечным младенцем на руках. Король шел в нужном направлении и не переставал удивляться искусству и изобретательности мимов.

В самом конце бульвара он увидел своего знакомого. Ангел неподвижно стоял с пальмовой веткой в руке и улыбался. Заметив Короля, он моргнул одним глазом в знак приветствия, но не пошевелился. Король нашел в кармане евро и кинул в корзинку около ног Ангела. Тот ожил, театрально благословил публику веткой, возвел очи к небу и замер в прежней позе.

Вторая встреча с Ангелом потрясла Короля не меньше, чем первая. После утреннего знакомства у него остался привкус дешевого вина и фальши. Сейчас же Король ощутил то, что испытывал, должно быть, только в детстве, летом, когда к ним в город приезжал цирк шапито, — радость, волнение и тайну.

Король постоял немного и направился к статуе Колумба, возле которой уже собиралась группа. Утром он даже не заметил этот монумент.

Казалось, с тех пор, как он покинул автобус, прошло много дней, а не несколько часов. Он так погрузился в жизнь города и так сроднился с ним, что было грустно уезжать отсюда. Почему ему было так хорошо в Барселоне? Неужели дело только в солнце, море и вине? Или город открыл старую как мир истину: умей радоваться простым вещам и довольствоваться малым?

Согретый солнцем Барселоны, Король пообещал себе: «Я должен сохранить это тепло!» А еще он подумал: «Летом навещу родителей». Последние пару лет Королю было жалко тратить отпуск на родное захолустье. Но встреча с Лусией заставила взглянуть на все по-другому: он тоже захотел ощутить себя где-то «своим» на все сто процентов.

«Хорошо бы погулять по знакомым улицам с утра и до вечера, как когда-то в детстве!» — решил Король, подходя к своей группе и улыбаясь до ушей. За день он успел по всем немного соскучиться.

Яна Рой. АДЕЛАИДА

— А это что за шрам? — сиплый возглас у самого уха заставил пассажира подпрыгнуть от неожиданности. Он невольно ощупал руками лицо и шею. — Да не у вас, а вон там, внизу, — навалившись на его плечо, чтобы лучше видеть, сидящая рядом женщина указала подбородком в сторону иллюминатора. Самолет шел на посадку, и сквозь редкие облака можно было хорошо различить очертания города.

— А, это? — проводя пальцем линию на стекле, уточнил он. — Это проспект Диагональ, он проходит почти через всю Барселону.

— Тоже мне придумали. Так изуродовать лицо города! В крестики-нолики заигрались?

Тактом Аделаида Хулиевна не отличалась. Надо сказать, она в принципе мало чем отличалась, кроме низкого голоса и незаурядного для красного паспорта набора букв. Родом из семьи советских заводских рабочих, она до самой пенсии проработала учительницей истории в небольшом южном городке. Возможно, она бы никогда так и не отважилась покинуть его, если бы не письмо, вот уже несколько ночей не дававшее ей покоя.

«Какие они нам родственники? Если даже твой отец потерял с ними всякую связь, то для нас они и подавно чужие люди», — не шли из головы слова матери, произнесенные много лет назад.

Город встретил ее ярким июньским солнцем и порывами влажного ветра, полного непривычных запахов. Устроившись на заднем сидении черно-желтого такси, она протянула водителю конверт, на обратной стороне которого аккуратным почерком было выведено «Manuel Martínez» и адрес в районе Сан Марти.

Сквозь гул мотора Аделаида отчетливо слышала громкие удары собственного сердца. Оно билось прямо в горле и, казалось, вот-вот выскочит наружу. Дорога тянулась бесконечно: прямая линия без единого поворота, тоннели, светофоры, перекрестки, снова тоннели. Вдалеке рыжим пятном промелькнула Триумфальная арка, на углах пестрели витрины газетных киосков, над крышами домов показались навеки окутанные строительными лесами башни собора Саграда Фамилия.

Через кованые решетки балконов взбудораженное сознание пыталось просочиться вглубь домов в поисках чувства национальной принадлежности, трусливо покинувшего ее где-то на границе. Фасады зданий давили с такой силой, что ей стало трудно дышать. Она открыла окно и на мгновение зажмурилась, безуспешно пытаясь наложить шум живого города на картинки той далекой и недосягаемой Барселоны, которые с детства рисовало ее воображение.

***

— Во время испанской гражданской войны в конце тридцатых годов прошлого века Советский Союз принял на своей территории около трех тысяч детей из семей республиканцев, сражавшихся против режима генерала Франко. Niños de Rusia[1]… — отточенным монологом из года в год она расширяла кругозор своих учеников.

Теорию Аделаида знала наизусть, а вот завеса над историей собственной семьи приоткрывалась для нее только сейчас.

«Я была уверена, что будет мальчик. Юра. Так расстроилась, когда увидела тебя!» — любила по сто раз рассказывать одну и ту же историю мама. Деликатность определенно не входила в число качеств семьи Мартинес. К великому счастью матери, в то время как она прощалась с мечтой назвать своего отпрыска в честь первого космонавта, Терешкова благополучно приземлилась на твердую землю.

— Валентина, — гордо протянула она мужу байковый клетчатый сверток на пороге местного роддома.

— Аделаида, — отрезал тот. — Я хочу, чтобы ее звали, как мою мать.

Одноклассники называли ее Ада. «Исчадие», — добавляла мама во время их бесчисленных ссор. Аделаида росла с убеждением, что по каким-то необъяснимым причинам судьба забыла предусмотреть в ее жизни место для мужчин. Несмотря на отчаянные старания родителей, Юры так и не случилось, а отец погиб, когда ей было семь лет. Именно в таком возрасте Хулио сам в последний раз видел своих родителей, перед тем как вместе с группой других детей его вывезли из Каталонии в Советский Союз.

Образ бабушки, спасшей ее от участи стать четвертой по счету Валей в подъезде, преследовал Аделаиду всю жизнь. Гордость за такую таинственную родословную и ненависть за ежедневные насмешки из-за этого самого наследия поочередно сменяли друг друга.

«Не помнил он ее, поэтому ничего и не рассказывал, — однажды сказала ей мать, чтобы раз и навсегда положить конец расспросам. — Ты представляешь, каково это, не помнить лицо собственной матери? Родители и сестры посадили их вместе с пятилетним Мануэлем в поезд до Парижа и, как ни в чем не бывало, махали на прощание, пока не скрылись из вида. Он знал, что их спасли от бомбежек и голода, но, по-моему, так и не смог смириться с тем, что от них избавились, как от чего-то ненужного. С младшим братом их разлучили в порту Гавра, и что стало с ним, твой отец так и не узнал».

***

Услышав звонок, Мануэль Мартинес не без труда приподнялся, поправил очки и пригладил редкие седые волосы на затылке.

— Я открою, сидите, — крикнула Юля, русскоговорящая студентка из квартиры этажом ниже, которую он пригласил в качестве переводчицы.

— Я сам, — настоял он и, опираясь на трость, вышел в коридор.

Замок щелкнул. Незнакомцев, в жилах которых текла одна и та же кровь, больше не разделяли километры. Но преодолеть расстояние оказалось гораздо легче, чем пробраться сквозь глухую стену десятков лет тишины.

После неловких объятий Аделаида прошла в небольшую гостиную с задернутыми шторами, старым кожаным диваном, стеллажами, полными книг, и круглым деревянным столом. Спертый воздух был наполнен необъяснимым унынием, нередко присущим квартирам пожилых людей, но даже он здесь казался другим, непохожим на все, что она знала до этого. На стене висела черно-белая фотография, пожелтевшая от времени. Семейная пара и их дети: четыре девочки и двое мальчиков, в одном из которых она узнала своего отца, а рядом с ним Мануэля.

— Никого уже нет, один я остался, — сказал ей дядя. — А ты похожа на нашу маму. Не зря Хулио назвал тебя в ее честь. Будешь кофе?

— Да, — не осмелилась отказаться она, хотя всегда пила только чай. — Я тоже осталась совсем одна после смерти мамы.

Юля скрылась на кухне, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая тиканьем настенных часов, свистящим дыханием Мануэля и изредка доносящимся звяканьем посуды по ту сторону коридора. Аделаида не могла оторвать взгляд от женщины на фотографии. Они действительно были чем-то похожи: широкие бедра, непослушные темные кудри, угловатый подбородок, крупные черты лица. Но больше всего ее поразили глаза. Они были полны печали, но при этом в них угадывались смирение и бесконечная нежность. Этот облик никак не вязался с жестокой матерью, бросившей своих детей, которую она представляла себе все эти годы.

Мало-помалу диалог восполнял зияющие дыры в полотне семейной истории и приближал их к разгадке головоломки, ключ к которой был давно утерян в лабиринтах людских трагедий.

— Каждому эвакуированному ребенку выдали карточку с названием страны и корабля. Семьи были бедные, в школу ходили единицы. Читать мы не умели, вот и обменивались карточками в порту — кому какой цвет больше нравился. Так нас и разлучили в Гавре: я уплыл в Англию, а твой отец в Ленинград. Я вернулся, лишь когда мне было двадцать с небольшим. Меня встречал отец. Как сейчас помню: вышел из вагона и стою, жду, когда все разойдутся. Мы подошли друг к другу, только когда на перроне не осталось никого кроме нас.

— А почему родители вас не искали? — Аделаида задала с детства гложущий ее вопрос.

— Время было непростое. Война, голод, всех разбросало кого куда. Мама умерла вскоре после нашего отъезда, папа служил и едва ли мог прокормить сестер. Брата я стал разыскивать уже когда вернулся в Испанию. Куда я только не писал: и во Францию, и в Мексику, и в Данию. Когда его наконец обнаружили в СССР, было уже поздно. Я пытался выяснить, не осталось ли у него семьи, но ответа не получил. Так бы и не встретился с тобой, если бы не Юлия, — кивнул он в сторону девушки, которая засмущалась и махнула рукой. — Узнав о моей истории, она нашла архивы в интернете и вышла на тебя. Я в свои девяносто уж точно бы сам не справился.

Аделаида посмотрела на хрупкую студентку, собираясь выразить благодарность, но вместо этого лишь сдержанно улыбнулась. Добрые слова всегда давались ей непросто. В школе за ней закрепилась репутация строгой и бессердечной учительницы, умевшей искусно пристыдить даже самых отъявленных разгильдяев. Мало кто мог догадаться, что под этим панцирем все еще жила нерешительная девочка, которая теперь завидовала молодой и целеустремленной Юле.

В юности Аделаида привлекала мужчин самого разного возраста и статуса именно своей прямотой и некой необузданностью. За ней ухаживали одногруппники из педучилища, водитель городского автобуса, продавец из магазина канцтоваров, главный хирург железнодорожной больницы и даже председатель райисполкома. Но перейти в статус жены ей не удалось. Она не считала себя излишне придирчивой, просто, как выражались друзья, «не сложилось». Поначалу говорила, что слишком рано, потом — слишком поздно, а дальше — привыкла и так.

— Я тоже не удосужился создать семью. Мне не повезло так, как твоему отцу, — сказал Мануэль.

В ответ Аделаида лишь усмехнулась, пытаясь мысленно сопоставить образ своей матери со словом «повезло».

— А почему Хулио не вернулся в Испанию в пятьдесят шестом, когда разрешили? — спросил Мануэль.

— По словам мамы, все ждал, когда республиканцы придут к власти, — ответила она, и на этот раз ухмыльнулся Мануэль. — Они только познакомились, она не хотела ехать с ним, а он без нее. Потом распределили на работу, дали квартиру, появилась я. Папа мечтал открыть кафе здесь, в Барселоне, но всегда находились отговорки.

— Боялся не узнать своих?

— Скорее не узнать себя среди своих.

За окном стемнело. Мануэль медленно встал и открыл шторы. На стеклах за его сгорбленной спиной заиграли отблески ночных огней. Черное полотно неба без единой звезды красно-голубым пятном разрывала башня Агбар на проспекте Диагональ. «Шрам на шраме», — подумала Аделаида. Вместо восторга этот красивый вид почему-то отозвался в душе необъяснимым чувством одиночества.

К ужину они спустились в бар неподалеку. В тесном помещении пахло маслом и жареной рыбой. У стойки толпилось несколько завсегдатаев с пивными кружками в руках. Задрав головы, они возбужденно обсуждали футбольный матч на экране телевизора. Официант поставил на липковатую поверхность стола два бокала красного вина, оливки, вяленую ветчину, несколько теплых тостов со свежими помидорами, чесноком и оливковым маслом и небольшую миску салата из картофеля с тунцом и майонезом, который почему-то назывался «русским».

Юля отправилась домой, сославшись на экзамены, и переводить теперь приходилось через приложение в телефоне. Но, несмотря на это дополнительное препятствие, Аделаида почувствовала, что их общение, наоборот, потекло легче, уходя с поверхности в глубину. В голове то и дело всплывали знакомые с детства слова, и к концу вечера языковой барьер стал вполне преодолимой формальностью.

— Как вы думаете, эвакуация детей из Испании была правильным решением? — глядя в окно на снующих мимо прохожих, спросила она, будто обращаясь к ним, а не к своему собеседнику.

— Детей надо было спасать, — после долгой паузы сказал Мануэль. — В теории затея казалась неплохой.

— А на деле?

— А на деле… Desarraigados[2]. Десятки тысяч жизней вырвали с корнем и разбросали по миру. Когда ты пересаживаешь цветы, ты у них спрашиваешь, каково им? Просто поливаешь и надеешься, что приживутся в новой почве. Какие-то растут дальше, а какие-то чахнут. Тут то же самое. Либо пускаешь корни на чужой земле, либо adiós[3].

— Страшно было возвращаться?

— Конечно, поэтому многие и не вернулись. Помню первую мысль, когда оказался дома: «А теперь что? Ведь и там я чужой, и здесь». Но потом привыкаешь, прирастаешь обратно, на многие вещи учишься смотреть по-новому.

Мануэль сделал знак официанту, чтобы тот принес еще хлеба и ветчины. Последний раз поев утром в самолете, Аделаида сама не заметила, как с удовольствием проглотила все, что было на столе.

— Я не помню, как мы уезжали, — немного помолчав, добавил Мануэль. — Я тогда был совсем мальчишкой. Но сестры рассказывали, как мама на перроне по очереди била их кулаком в спину и сквозь зубы приказывала улыбаться: «Не смейте плакать! Мальчики должны верить в то, что их ждет чудесное приключение, понятно?» А когда поезд скрылся из виду, упала на землю и разрыдалась так, что домой ее пришлось вести под руки.

Мануэль смотрел на нее через толстые стекла очков. Его гладкая лысина, покрытая мелкими бурыми пятнами, отражала свет лампы над столом. Аделаида вдруг осознала, что этот человек неожиданно стал для нее единственным олицетворением родственных уз в мире живых. Ей захотелось коснуться его дрожащих рук с вспухшими синеватыми венами и убедиться, что он настоящий, но она не смогла пошевелиться.

Ночью ей спалось плохо. Слишком много боли поднялось со дна души и смешалось с мыслями о будущем и сожалениями о прошлом. На следующее утро она отправилась в город одна. Мануэлю было тяжело ходить далеко, да и ей самой хотелось остаться наедине с Барселоной, которая все меньше напоминала обитель ее детских фантазий.

Она вышла на тот самый проспект Диагональ и направилась к знаменитому дому Каса-Мила. Вблизи улица больше не казалась ей уродливым шрамом, а наоборот, гармонично вписывалась в геометрию города, придавая ровным перекресткам некий рельеф и даже шарм. Шрам и шарм — один и тот же набор букв. Лишь оказавшись здесь наяву, ей впервые удалось расставить их в ином порядке. Все в жизни — вопрос перспективы. С горечью постигая эту простую истину только сейчас, Аделаида чувствовала, как каждый пройденный шаг помогает зашить собственные раны.

Минуя шикарные витрины магазинов на Пасео-де-Грасия, она пересекла площадь Каталонии и по Рамбле спустилась в готический квартал, обеими руками крепко прижимая к себе сумку на случай, если на нее будут покушаться карманники. Ноги гудели от пройденных километров. Несмотря на противоречивые чувства, на душе стало легко, как будто она наконец распрощалась с тяжелым грузом, который носила внутри с самого рождения.

Аделаида собиралась где-нибудь пообедать, когда вдруг услышала за спиной крик: «Аделаида Хулиевна?» Она остановилась как вкопанная. Кто мог знать ее здесь? И самое ужасное: как отчество могло продолжать преследовать ее в Барселоне? Словно грубый сорняк среди тонких ростков едва проклюнувшейся свободы от прошлого. Выбираясь из толпы туристов, к ней приближался русоволосый мужчина лет сорока. Его гладко выбритое лицо, на котором сияла широкая улыбка, не говорило ей совершенно ни о чем.

— Вот так встреча! Мир и правда носовой платок! — дословно цитируя испанскую пословицу, рассмеялся он. Поняв, что собеседница не узнала его, добавил, — Сашка Зуев. Десятый «А». Выпуск девяносто шестого. Ну, вспомнили?

Продираясь сквозь вереницу лиц, журналов и тетрадей, она не без труда выудила из памяти образ долговязого юноши, скучающего за последней партой. Диссонанс между этим воспоминанием и стоящим перед ней симпатичным мужчиной в белой футболке поверг ее в полный ступор.

— А вы совсем не изменились! Как вы здесь оказались? — спросил Александр.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила она, не обращая внимания на его комплимент.

— Я здесь уже двадцать лет живу. Приехали с женой еще по молодости и остались.

— Здорово. Рада была тебя видеть, — ей хотелось как можно скорее отделаться от этого бессмысленного разговора.

— Подождите, вы уже обедали? Можно вас пригласить к нам?

— Спасибо, я еще не проголодалась, — соврала она.

— Нет, правда, пойдемте! Мы держим кафе недалеко от площади Оруэлла, тут буквально десять минут пешком.

Удар в спину. Кафе в Барселоне. Не она, дочь Хулио Мартинеса, считавшая своим долгом воплотить его мечту, а Сашка Зуев, заикающийся у доски. Не в силах сопротивляться, она молча последовала за ним, готовясь в очередной раз стать свидетелем чужой решимости.

— Вы не представляете, как я рад, что вы у нас побываете! Я даже не мечтал, что такое возможно. Это как доказательство того, что ничего не бывает просто так.

— Мне тоже очень приятно, — вяло ответила она, не разделяя его энтузиазма.

— Вы ведь даже не догадываетесь, что Испанию я для себя открыл благодаря вам, правда?

— До меня Испанию для тебя наверняка открыла Мария Федоровна на уроке географии, — отмахнулась она.

— Нет, серьезно. Я со школьных времен стремился побывать в Барселоне, впечатлившись вашими рассказами. А когда оказался здесь, сразу как будто врос в этот город. Ну вот мы и пришли, заходите!

На пересечении двух узких улиц, покрытых гладкой брусчаткой, показался угловой фасад со стеклянной витриной и несколькими пластиковыми столиками на тротуаре. Она подняла взгляд на вывеску над полосатым навесом. Вдруг очертания здания стали расплываться и приняли странную округлую форму. Это ощущение было настолько забыто, что ей понадобилось немало времени, чтобы понять, что с ней происходит. Из глаз текли слезы. Белая надпись на черном фоне гласила: «Adelaida».

Примечание автора: во время гражданской войны между генералом Франко и республиканцами (1936 — 1939) из Испании было эвакуировано 34 000 детей. Около 3 000 были распределены в СССР. Они жили и учились в специальных детдомах, после Великой Отечественной войны получили профессии, стали работать. До 1956 года никто из них не имел возможности вернуться в Испанию или увидеть родных.

 Дети России (в переводе с исп. языка).

 Вырванные с корнем (в переводе с исп. языка).

 До свидания (в переводе с исп. языка).