И Бог знает что еще, о чем я не знаю или забыла. Когда они встречались — в Ленинграде ли, в Москве, Пскове, Париже, Тивериаде, Тюбингене или Лондоне, — происходило нечто загадочное. Анри говорит: «Мы никогда с ним особенно ни о чем не разговаривали. Просто садились и начинали сочинять. Иногда я писал кусок, и Алеша кусок, как в „Касыде министру культуры“ (в сборнике „Городские поля“, изданном Сережей Есаяном с его же иллюстрациями). А иногда одну строчку я, одну он: „В полночь я вышел на прогулку / Шел в темноте по переулку / Вдруг вижу, дева гложет булку… Нет, нет, Анрик, при чем тут булка… вдруг вижу дева в закоулке… переулку — закоулке, прекрасная рифма!“ И так далее».
А вот еще: «Когда мы сочиняли песни, я держал карандаш и бумагу, а Алеша ходил вокруг. Иногда бывало наоборот», — так Анри вешал лапшу на уши журналистке, которая пыталась допросить его об их «творческой лаборатории».
Уже в начале 60‑х годов они начали пользоваться инициалами А. Х. В. для обозначения совместных сочинений. В сознании друзей их существования были как бы связаны. Если спрашивали: «Где Хвост?», следующий вопрос был: «А где Анри?» В начале 70‑х, когда Алеша ездил в Салехард на какие-то гипотетические заработки, Анри даже сочинил двустишие для ответа на все такого рода расспросы:
Хвост уехал в Салехард,
А Анри хватил инфаркт.
В
