Оглавление

2. 1. 1
   2. 2
   6. 5
   8. 6
   9. 7
   10. 8

НЕАПОЛИТАНСКИЙ РОМАН

1

Глухой стон раздался в подземелье, за ним еще один… Где-то капала вода, скреблись и пищали крысы. Запахи плесени, крови и пота, чад факелов, вонь испражнений, густо перемешиваясь, наполняли глубокий подвал, и попавший сюда, вдохнув этот смрад и услышав эти жуткие звуки, сразу ощущал нестерпимый ужас.

Но тот, кто сидел в кресле, закутавшись в черный плащ, будто ничего не слышал и не чувствовал этих отвратительных запахов. Последнее, впрочем, было объяснимо: он прижимал к лицу надушенный платок.

Палач, в красном одеянии, стоял в ногах дыбы, на которой было растянуто полуобнаженное тело, и медленно поворачивал колесо. И снова раздался стон. Палач шагнул к изголовью и осмотрел руки того, кого пытал.

— Еще один поворот — и суставы разорвутся.

Человек в плаще молча сделал жест рукой, показывая: «Хватит».

Палач привел колесо в действие, крутя его в обратную сторону; но это причинило новые невыносимые страдания пленнику, и он, вновь застонав, лишился чувств.

— Сознание потерял, — сказал палач.

Голос, глухо зазвучавший из-под платка, но, несомненно, молодой, принадлежал, как ни странно, женщине:

— Ты не перестарался? — Она отняла платок от лица, и стало видно, что на ней черная, украшенная понизу бахромой, полумаска. В глазах в узких прорезях сверкнул опасный огонек. — Я же предупреждала: побольше боли, но никаких увечий!

— Я помню, синьора. Клянусь, я был очень осторожен. Не беспокойтесь: он очнется и скоро будет таким же здоровым, каким попал сюда сегодня.

— Хорошо. Врач ждет наверху, сходишь за ним, чтобы он спустился, и оставишь нас вдвоем. — Она на какое-то время замерла, будто задумавшись о чем-то, затем сказала: — Если ты не лжешь, что этот человек не слишком пострадал, у меня будет к тебе еще одно поручение.

— Я весь внимание, синьора.

— Когда он придет в себя… через какое-то время ему понадобится женщина. Очень понадобится, — странно добавила она. — Врач будет присматривать за ним. А ты найдешь девицу. Но не легкого поведения, а из какой-нибудь почтенной семьи, и обязательно девственницу. — Палач открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она перебила его: — Я понимаю, что это будет нелегко. Но я заплачу хорошие деньги. Сотню золотых. Вот задаток, здесь двадцать цехинов. — Она порылась в складках плаща и достала довольно увесистый парчовый кошель. — Девица должна отдаться узнику.

— Не понимаю…

— Ты и не должен ничего понимать, кретин! — зло перебила она его. — Твое дело — выполнять мои приказы, и всё! Найди девицу. Мой врач осмотрит ее до и после, чтобы не было никакого обмана. Когда всё произойдет, пленник крепко уснет. Возьмешь его и отвезешь в Джудекку*. Оставишь возле дверей какого-нибудь монастыря. А я приду утром и допрошу девушку, как все прошло… Да, и постарайся найти какую-нибудь пострашнее. Чем уродливей будет — тем лучше. Ну, не стой же, как столб, иди за врачом!

Палач, низко поклонившись ей, отправился наверх по довольно крутой винтовой лестнице, бормоча про себя озадаченно:

— Ну и задала же мне синьора работенку… И где я эту невинную девицу искать буду?

Оставшись одна, женщина вновь приблизилась к по-прежнему лежавшему в обмороке пленнику и, наклонившись над ним, сняла повязку, которой были завязаны его глаза, и провела рукой по мертвенно-бледному лицу.

— Красавец, — сказала она с восхищением. — Жаль, чт�� ты отказался от моего предложения… Ты пожалеешь об этом, или я буду не Фульвия Градениго! Значит, у тебя есть невеста? И ты собираешься быть ей верен? Посмотрим, посмотрим, дорогой!

Раздались шаги на лестнице, и она оглянулась.

— А, вот и вы, синьор врач. Принесли то, что я хотела?

— Да, синьора. — Медик с поклоном передал ей небольшую пузатую склянку, оплетенную кожаным ремешком. Женщина с интересом повертела ее в руках. Поднесла к носу, понюхала пробку.

— Вы уверены, что подействует так, как мне нужно?

— В медицине, синьора, ни в чем нельзя быть уверенным.

— Вот как?

— Конечно. Здесь все смешано в должных пропорциях, не сомневайтесь; но многое зависит не столько от этого декокта*, сколько от пациента, которому он предназначен: от его телосложения, возраста, болезней.

— Он перед тобой. — Она указала на распростертое на дыбе тело. — Осмотрите его.

Врач занялся пленником, а она села, все так же продолжая рассеянно вертеть в руках флакон. Наконец медик выпрямился.

— Он без сознания, но я не вижу никаких серьезных внешних и внутренних повреждений. Физически он крепок, хотя и несколько истощен. Очевидно, обморок вызван просто сильной болью.

— Это хорошо. Значит, если привести его в чувство и дать ему напиток…

— Думаю, все будет, как вы хотите, синьора. Декокт оказывает, помимо основного, еще и обезболивающее действие. Так что, хотя этого человека пытали, он не должен будет чувствовать боль.

— Отлично. — Женщина встала и передала ему склянку. — Вы уверены, что он нас сейчас не слышит?

Медик приподнял веко лежащего и покачал головой:

— Пока нет. Но скоро он придет в себя.

— Тогда не будем терять времени. Скажите, как скоро отвар начнет действовать?

— Приблизительно через полчаса, а наибольшей силы достигнет где-то через час.

— Палач должен найти ему девицу. Осмотришь ее до и после. Когда пленник очнется, и она будет здесь, смешаешь жидкость с водой и дашь ему выпить. Потом, когда настанет нужное время, приведешь девицу к нему.

— Слушаюсь, синьора.

— Это все. — Она царственно кивнула ему и направилась к лестнице. Поднимаясь по ней, она думала: «Как жаль, что я не смогу увидеть все, что произойдет здесь, и насладиться этим зрелищем! Ну, ничего, зато скоро я отомщу сполна, и он еще пожалеет тысячу раз, что отверг меня!»

*Джудекка — самый широкий и ближайший к Венеции остров, отделенный от неё каналом; в средние века на острове было семь монастырей.

*Декокт (лат.) — отвар

2

— Дядя Августо! Дядя Августо!

Палач, как раз поднимавшийся из подземелья, пробормотал: — О, черт! Да это же Ариенна! — и поспешил по лестнице наверх.

На верхней ступеньке, озаренная светом воткнутых в кольца на стенах факелов, стояла девушка в легком светло-голубом платье. Яркая алая косынка, расшитая пестрыми цветами, обвивавшая плечи и завязанная узлом на высокой полной груди; синий передник поверх платья, подчеркивающий необыкновенно тонкую талию; красные чулочки и туфельки без задников на маленьких каблучках, — таков был ее наряд, — обычный наряд молодой венецианки из простонародья. В руке она держала корзинку, накрытую полотном. Девушка с испугом смотрела вниз. Когда она увидела поднимавшегося ей навстречу палача, на лице ее отобразилось большое облегчение.

— Дядя!

— Ариенна, сколько раз тебе говорил: не приходи сюда никогда, — сурово сказал он. — А ты опять. И как это только стража тебя пускает!

— Дядя, прости. Я бы и не пришла, но это из-за мамы… А караульные, сам знаешь, меня с детства знают, вот и пускают.

— Пойдем отсюда. — Он взял ее за руку. И тут снизу донесся стон, заставивший девушку вздрогнуть всем телом.

— Дядя Августо!.. Там… кто-то стонет.

— Ну и что? Тебе что за дело? — грубо ответил он. — Будто привыкнуть не могла уже. Пошли.

Девушка последовала за ним. Она хотела сказать дяде, что к его работе ей привыкнуть невозможно никогда, но промолчала.

Они вышли из подземелья и оказались во внутреннем заднем дворе роскошного венецианского палаццо. Несколько верзил-стражников в алых ливреях, с алебардами, прогуливались по периметру освещенного факелами двора.

— Ну? Что с твоей матерью? Ей хуже? — спросил палач.

— Ей очень плохо, — со слезами в голосе ответила Ариенна. — Она весь вечер металась в жару. Рука так распухла — смотреть страшно! Ах, дядя, синьор Роса, наш сосед, который в лекарском деле толк знает, говорит: теперь ей уже ничего не поможет! Что же теперь будет?

Палач нахмурился

— Я ее предупреждал: рыбья кость, попавшая под ноготь, — это не шутки. Надо было сразу руку в кипяток начать окунать.

— Дядя, другой врач нужен! Но где его взять? — Девушка с мольбой смотрела на него. — Может, ваш господин, дож, которому вы верно служите столько лет, даст совет, где найти хорошего доктора?

— При такой службе, как моя, Ариенна, на господские советы надежды нет, — угрюмо усмехнулся палач. — Однако постой! Как раз сейчас, внизу, личный медик дожа осматривает… одного заключенного.

— Он хороший врач?

— Вроде да. Дож его очень ценит.

— Но он, наверное, запросит за лечение мамы много денег?

— Не знаю, Ариенна.

— Дядя, так пойди и спроси его! Мне ведь каждая минута дорога!

— Сейчас схожу. Жди меня здесь, да не заводи, как ты любишь, ни с кем разговоров.

— Да я никогда и не завожу. У меня Клаудио есть, что мне эти стражники?

— А что, кстати, в корзинке у тебя? Пахнет так вкусно.

— Пирожки. Напекла для тебя. Уж извини, подгорели чуть-чуть, потому что я то к маме бегала, то к печке… Возьми.

— Возьму. Спасибо, племянница.

…Он вернулся через несколько минут, но девушка уже просто не находила себе места. Она сняла с плеч косынку и судорожно комкала ее в руках. Караульные искоса посматривали на нее, — и было отчего. Девушка была очень хороша собою: невысокого роста, с очень грациозной фигуркой; безупречно правильный овал лица обрамляли две толстые, гладкие, блестящие светло-русые косы. Большие миндалевидные глаза серого цвета смотрели кротко и печально.

Ариенна подбежала к палачу:

— Ну, что сказал этот сеньор?

Дядя вздохнул:

— Увы, малышка. Он просит непомерную плату за свои услуги.

— Сколько?

— Двадцать цехинов за первый осмотр, и потом столько же за каждое посещение.

Ариенна ахнула, прижав руки к груди.

— Двадцать золотых?? Да столько денег я в жизни не видывала! Ах, дядя, дядя, что же делать?

— Не знаю, — мрачно сказал Августо. — У меня есть небольшое накопление, цехинов пять наберется. Но это и всё.

— У нас с мамой почти ничего, — горько произнесла Ариенна. — И у Клаудио тоже. Вот, пожалуй, разве это продать… — Она вытянула из выреза платья большое, с искусной гравировкой, золотое распятие на золотой же цепочке.

Дядя с любопытством уставился на драгоценность.

— Я его у тебя раньше не видел. Это твое?

— Конечно. С самого рождения, от отца единственная память. Просто мама считает, что такое бедной девушке носить не пристало, и чаще всего в своей шкатулке, под ключом, держит. И я обычно ношу серебряное распятие… Но не в этом дело. Сколько это может стоить, как думаешь?

— Не знаю. Но не думаю, что двадцать цехинов. Да и грех это — крест продавать.

— Я на все готова! — горячо воскликнула Ариенна.

— На всё… Эх, девочка, боюсь, этого «всё» не хватит, чтобы спасти твою мать и мою сестру…

Августо опустил голову, рассеянно скребя в затылке тяжелой пятерней. Племянница смотрела на него умоляюще. Затем он вдруг вскинулся:

— О, святой Марк, как же я забыл об этом! И ведь это, похоже, может нам помочь!

— Что?

— Хотя нет… — Он заглянул в ее напряженное красивое лицо и осторожно, одним пальцем, провел по высокой скуле девушки, которую украшала маленькая черная родинка: — Нет… Нельзя…

— Дядя! Господи, да говори же! — Она вцепилась ему в руку. — Что ты хотел сказать?

— Не могу, — пробормотал он. — Ариенна, это была глупость. Зря я сболтнул.

— Дядя!!!

— Ну, ладно, — решился, наконец, он. — Дело в том, что сегодня, совсем недавно, синьора… одна синьора… дала мне поручение. Странное поручение. Обещала за это кучу денег, и в задаток как раз дала двадцать цехинов…

3.

— Ты не передумала? — Дядя смотрел на Ариенну, как ей показалось, с затаенной надеждой. Обычно невыразительные, грубые черты его лица сейчас смягчились и дышали неприкрытой тревогой. Она твердо покачала головой.

— Нет. Ты же видишь: это единственный выход. Вот только… — Она судорожно вздохнула. — Клаудио… Ты же знаешь, мы с ним помолвлены уже полгода. Должны были пожениться этой осенью. Что теперь он скажет, когда узнает? Как я посмотрю ему в лицо?.. — И она в отчаянии закрыла лицо руками.

Августо почесал затылок

— А ты не говори ему.

Девушка отняла руки от лица и гордо выпрямилась:

— Я так не могу.

— Брось, девочка. Сотни девиц об этом умалчивают, и их мужья ни о чем не догадываются. А он и так должен тебя с радостью взять. Он — простой гондольер, а ты у нас и читать, и писать умеешь, и латынь, и греческий знаешь, и всякие премудрости, каким только знатных девиц учат. Уж не знаю, зачем тебе это, и почему твоя мать так всегда радовалась, что ты такая ученая стала…

— Я не могу! — повторила Ариенна.

— Ох, и откуда в тебе иногда это упрямство?

— Не знаю.

— Ладно. — Он привлек ее к себе и обнял огромной лапищей. Рядом с ним она казалась миниатюрной и хрупкой, как статуэтка Мадонны. — Не бойся, малышка.

— Я и не боюсь, — прошептала она ему в грудь чуть слышно.

— Брось, девочка. В первый раз всегда страшно. Тем более — когда вот так. Неизвестно с кем…

— А ты не знаешь, кто он? Как его зовут?

— Нет. Его привезли после полуночи. Связанного, и с завязанными глазами. Потом пришла эта синьора в маске…

— А ее ты знаешь?

— Знаю, конечно, но тебе не скажу. Тайны господ надо хранить. Иначе я, как многие, кто моим ремеслом занимаются, останусь без языка… Так вот, эта синьора велела пытать пленника, но не сильно.

— Что она хотела от него?

— Да вроде ничего. Просто смотрела, как он мучается, и всё. По-моему, она не хотела, чтоб он видел ее и знал, что она присутствует при пытке.

— Дядя, какая ужасная у вас работа!

— Твоя мама тоже так говорит, Ариенна. Но, увы, это все, что я умею… Но подожди! Идут.

— Это врач, — прошептала девушка.

Это и правда был врач.

— Пленник готов, — сообщил он. — Можно приступать… к вашему заданию, синьорина, — он немного насмешливо поклонился вспыхнувшей Ариенне, подвергнувшейся за полчаса до того его осмотру.

Но палач так посмотрел на него, что он тотчас принял самый серьезный вид и промолвил:

— Он… немного не в себе. Так что, синьорина, будьте готовы ко всему.

— Что значит — не в себе? — спросил Августо, напрягаясь.

Врач замялся

— Он… немного возбужден. И может наброситься на девушку сразу. Поскольку она невинная девица, я обязан предупредить ее.

— С чего бы ему так возбуждаться? И что значит ваше — «немного»? Он только что очнулся от пытки, слаб еще должен быть.

— Я не обязан перед тобой отчитываться, — недовольно сказал медик. — Скажу лишь, что ему очень нужна женщина, и немедленно.

Ариенна видела, что он что-то скрывает. Ей вдруг стало еще страшнее.

— Я тебя никуда не пущу! — Августо снова привлек ее к себе. — Это все очень плохо пахнет! Я найду ему шлюху, и дело с концом!

— Нет, дядя. Поздно. Я должна.

— Ничего ты не должна! Ты слышала, что сказал этот синьор? Тот человек превратился в зверя! Он набросится на тебя и попросту изнасилует!

— Значит, так тому и быть! — И в тихом голосе Ариенны вдруг прозвенела сталь. — Пусти меня!

И она вырвалась от него с силой, которую сама в себе не подозревала, и повелительно кинула врачу, даже опешившему от ее властного тона:

— Ведите меня к нему! Немедленно!

4.

Ариенна была невинна, но это не значило, что она никогда не видела, как занимаются любовью. Здесь, в Венеции, где чувственность была такой же неотъемлемой частью города, как мосты, каналы и плеск волн, этому предавались все, от мала до велика, в любое время дня и в любом месте: и тринадцатилетние подростки, и семидесятилетние старики и старухи сплетались в объятиях, стоя, сидя и лежа — на балконах, площадях, на дне гондол, под арками мостов.

Поэтому вид обнаженного мужчины, как казалось Ариенне, не мог внушить ей страха; но, когда врач приоткрыл дверь в подземелье и втолкнул девушку в узкий проем, а затем она услышала сзади скрежет ключа, будто отделявший ее от всего мира, и увидела при свете нескольких факелов того, с кем ее оставили наедине, — ее охватила самая настоящая паника.

Твердое намерение помочь матери, пусть и таким ужасным способом, как ветром сдуло, отвратительная тошнота подступила к горлу, как бывало с нею иногда в минуты сильного волнения. Ариенна в страхе попятилась назад, готовая закричать и позвать на помощь. Но было поздно.

Мужчина, который находился перед нею, был почти наг; лишь тонкая полоска ткани прикрывала его чресла, но она не прятала, а скорее подчеркивала возбуждение узника. Ариенна успела заметить, что он ниже Клаудио и уже его в плечах, и что он очень худ. Что же касается лица незнакомца, то девушка видела только, что оно багрового цвета и искажено, а глаза… О, они внушили ей нестерпимый ужас: они были налиты кровью, и взгляд их был остановившимся и неподвижным.

Клаудио иногда напивался, и первой мыслью Ариенны было — что этот человек тоже пьян. Но, когда он увидел ее, и глаза его полыхнули неистовой, безумной радостью, а изо рта вырвался какой-то нечеловеческий звук — не то рев, не то рычание, — она поняла, что дело не в вине. Этот мужчина был сумасшедшим.

В следующий миг он прыгнул к ней, достав ее в этом прыжке с легкостью, с какой кошка ловит мышь; мгновение — и она оказалась на холодных каменных плитах, придавленная тяжестью его тела.

Она и вскрикнуть не успела, как он одним движением разорвал низ ее платья; и тут она почувствовала его плоть, упершуюся, как твердая палка, в живот.

Тогда она попыталась бороться, — она расцарапала ему щеку и грудь и впилась зубами в руку, но он будто не ощущал боли. Он навалился на девушку еще больше, коленом грубо раздвинул ей ноги — и вошел в нее.

Ариенна захлебнулась криком. Адская боль, казалось, разодрала всю нижнюю часть тела.

Он двигался в ней мощными глубокими толчками, глаза его по-прежнему были остановившимися глазами безумца, и она отвернула голову в сторону, чтобы не глядеть в них. Девушка была уверена, что истекает кровью, что та хлещет из нее… Почему же этот зверь не замечает этого? Почему не оставит ее?

— Мама… Клаудио… простите меня, — шептала она, пытаясь заглушить его хриплое надсадное дыхание. Если бы жених был здесь, и мог оторвать, скинуть с нее это тяжелое, будто каменное, тело!..

Боль постепенно начала стихать, и она почувствовала, что и ее насильник слабеет. Он вдруг застонал, задрожал всем телом — и скатился с нее. Какое-то время она слышала его тяжелое дыхание, затем он затих.

Господи, Господи, неужели все?.. Она приподнялась на локте и очень осторожно повернула к нему голову. Он спал, видимо, очень крепко, и во сне дышал совершенно не слышно. Кусая губы, Ариенна села. Внизу, у подола, ее платье было испачкано кровью, однако, к удивлению девушки, ее было гораздо меньше, чем она ожидала увидеть.

Она пошевелила ногами, затем слегка приподнялась. Боль снова возникла, но теперь тупая, тянущая. Терпимая.

Ариенна встала. Платье было безнадежно испорчено, выйти в таком на улицу было невозможно. Но, наверное, дядя сможет ей что-нибудь найти. Она, слегка пошатываясь, двинулась к двери, но не выдержала и обернулась на своего насильника.

Странно: лицо его потеряло страшный багровый цвет, расслабилось во сне, и теперь было совершенно нормальным мужским лицом. Даже, пожалуй, привлекательным. Правильные черты, прямой крупный нос, немного полные, красиво очерченные губы, твердый, решительно выдвинутый вперед подбородок. Утонченное лицо, даже более того — лицо аристократа, и без всяких признаков безумия.

Увы! Ариенна знала, что ей никогда не забыть, каким оно было, когда он набросился на нее… Она вздохнула и негромко, боясь разбудить спящего, постучалась в дверь. Она тотчас открылась. На пороге стоял врач. Ариенна знала, что сейчас вновь будет осмотрена им.

Но это было уже не важно: важно, что после этого он придет к ее маме и поможет ей! Мама будет спасена! И надежда немного согрела ее измученное, заледеневшее от ужаса сердце.

5

Ближе к рассвету Ариенна снова вернулась в подземелье. Она была одна, врач остался с ее матерью.

Когда медик пришел в дом, где жили девушка и ее мать, и осмотрел больную, он немного ободрил Ариенну, сказав, что сделает для несчастной все, что в его силах.

Ариенна же, возвратившись домой из подземелья и, зайдя в свою маленькую комнатушку, соседнюю с той, где лежала мама, сбросила плащ, который дал ей дядя Августо, сняла порванное платье, обмыла свое тело и переоделась. Затем она упала на колени перед распятием и начала молиться, но слова застревали в горле. Грех ее был страшен, и не спасала даже мысль, что она пошла на это ради жизни самого близкого человека. К тому же, к великому ужасу Ариенны, у нее перед глазами постоянно возникало жуткое лицо ее насильника.

Чувствуя, что не сможет облегчить душу молитвой и покаянием и вспомнив, что должна поутру явиться обратно в подземелье, чтобы предстать перед неизвестной синьорой, Ариенна оставила маму на попечение врача, вышла, наняла гондолу и отправилась в палаццо дожа.

Едва успела она рассказать дяде Августо о состоянии матери, как на лестнице послышался неровный стук каблучков, и палач шепнул:

— Вот и синьора

Ариенна с невольным интересом устремила глаза к лестнице, но появившаяся женщина была в маске, что не удивило девушку: многие венецианки носили их и днем и ночью. Ариенна решила, что синьора слегка навеселе: походка и движения выдавали ее.

Синьора плюхнулась в почтительно пододвинутое палачом кресло и, после того, как какое-то время молча разглядывала Ариенну, повернула голову к палачу и произнесла:

— Так это она и есть?

— Да, госпожа.

— Я тебе что говорила? Пострашней найди.

— Синьора, да ведь эта девушка вовсе не красавица…

— Ладно, — махнула рукой женщина. — Лучше скажи, ты все сделал, что я велела? Тот человек… Ты отвез его, куда я сказала?

— Все исполнил в точности.

— Хорошо. Ступай. Ты мне больше не нужен… Пока.

Палач ушел, и Ариенна осталась наедине с незнакомкой.

— Ты сделала все как нужно, молодец, — похвалила ее синьора. — Врач мне доложил. А теперь ты должна рассказать, из какой ты семьи, как тебя зовут.

— Меня зовут Ариенна Нетте, — начала девушка. — Моя мама Нерина была няней у дочери графа Андзони, Клариче…

— У той хромоножки, что недавно так удачно подцепила себе мужа?

— Да, у нее. После того, как та вышла замуж, благодарный граф выделил маме маленький пенсион. Мы живем на него; а еще я пеку и продаю пирожки.

— А твой отец?

— Он умер еще до моего рождения.

— Вот как. — Синьора постукивала пальчиками по подлокотникам кресла. — Ты не похожа на венецианку, — наконец, сказала она.

— Мой отец был с юга.

— Хм… Ну, ладно. Значит, так, Ариенна. Ты можешь мне еще понадобиться. Так что я должна знать, где тебя найти.

— Ваш врач знает мой дом, — робко сказала девушка. — Он лечит мою маму.

— В самом деле? Мой врач берет дорого за свои труды. Откуда у тебя столько денег? — Она испытующе уставилась на Ариенну.

— Я дала ему те двадцать цехинов из ста, что вы обещали за… то, что я сделала.

— Ах, да, — улыбнулась синьора. — Хорошо, что ты напомнила. Я же должна тебе кое-что! Вот, возьми, — и она сняла с пальца и протянула Ариенне перстень с крупным прозрачным камнем.

— Но… это не деньги, госпожа.

— Ну и что? Это кольцо, с алмазом, между прочим.

— Синьора, я не могу это взять.

— Дурочка, оно стоит даже дороже, чем сто золотых! Бери. — Женщина встала и чуть не насильно всунула перстень в руку Ариенны. — До чего же глупы эти простолюдинки, — пробормотала она как бы про себя. — У меня для тебя еще кое-что есть. — Она порылась в складках плаща и извлекла на свет серебряную брошь необычной формы, усыпанную крупными розовыми и фиолетовыми камнями. — Красивая, правда? Это аметисты. Редкая работа, ювелир, который ее делал, умер, и другой такой не найдешь. — Она чему-то недобро усмехнулась, блеснули ровные, мелкие зубы. — Возьми, милочка.

— Зачем, синьора?

— Подарок. — Она снова усмехнулась. — Вот еще что: не продавай его, береги.

— Хорошо, — с недоумением пробормотала Ариенна, когда брошь легла ей на ладонь — неожиданно тяжелая.

— Поклянись, что будешь ее беречь. И, если когда-нибудь я прикажу тебе надеть ее, ты выполнишь этот приказ.

— Я не понимаю…

— Не нужно тебе ничего понимать, дурочка ты этакая. Еще дай клятву, что будешь молчать обо всем, что здесь с тобой случилось…