Оглавление

Они оказались в оккупированном городе при схожих обстоятельствах. Разгром 10 армии, завершившийся окружением ее частей между Волковыском и Новогрудком, привел батальонного комиссара Бориса Бывалого и младшего лейтенанта Ивана Кабушкина в Минск. После того, как в 1963 году писатель — документалист И. Новиков в посвященной минскому подполью книге описал сцену его выкупа патриоткой-минчанкой из лагеря военнопленных, широкое распространение получила версия, что Кабушкин побывал в немецком плену — отсюда и его особая ненависть к оккупантам[1]. Позже белорусский историк В. Давыдова подтвердила, что он оказался в Минске, бежав из расположенного в городе лагеря для военнопленных[2].

Сам Иван Кабушкин, однако, не подтверждал факта своего пребывания в плену. В отчете, предоставленном осенью 1942 года в ЦК КП (б) Б, он следующим образом сформулировал обстоятельства, вынудившие его остаться под оккупацией: «Убедившись в том, что я не в состоянии опередить наступающую немецко-фашистскую армию, я решил выполнять свой долг перед Родиной в тылу врага»[3]. В составленной в Институте истории партии при ЦК КПБ характеристике (1959 год) факт его пребывания в плену также не подтверждается: «С началом военных действий, отступая вместе с нашими частями, Кабушкин оказался в окружении, и, оставшись в тылу врага, осенью 1941 г. в районе г. Минска включился в борьбу против н-ф захватчиков»[4].

Осенью и зимой 1959 года, в ходе подведения итогов работы комиссии ЦК КПБ, занимавшейся реабилитацией Минского подпольного комитета 1941 — 1942 г. г., считавшегося до тех пор подставным, инспирированным немецкими спецслужбами, Бориса Бывалого попросили рассказать об известных ему фактах возникновения подполья. В ноябре 1959 года проживавший после войны в Киеве Борис Бывалый, генерал-майор в отставке, предоставил в партархив при ЦК КПБ специально написанные воспоминания о своем участии в минском подполье. А в начале декабря того же года по приглашению руководителя партархива Степана Почанина он и сам прибыл в Минск. 11 декабря в институте истории партии была организована встреча с бывшим подпольщиком. На встрече, как и в предоставленных ранее воспоминаниях, Бывалый рассказал в том числе и о Кабушкине, о котором до тех пор не было известно почти ничего.

«Среди людей, связывающих нас с подпольем, был один товарищ, носивший подпольную кличку „Жан“. Фамилия его была не известна. Вероятно, у него было несколько фамилий, но вряд ли хоть одна из них была подлинной.»[5]

Как потом выяснилось, этим именем представлялся младший лейтенант Иван Кабушкин. Это прозвище — «Жан» — никак не было связано с Францией: он с детских лет проживал в Казани и получил его от татарского имени Имамжан — так на татарский манер называли Ивана соседи, позже друзья сократили это имя и переиначили его в Жана[6].

Первое впечатление о нем у Бывалого сложилось неважное: «Все мы были… в… озабоченном состоянии, а он такой бесшабашный, веселый, очень прилично одетый. Его прическа носила следы перманента, кудри очень хорошо вились, легкий такой в разговоре, всезнайка. О ком ни говоришь — знаю. О чем ни говоришь — это известно. Такой человек невольно возбуждает подозрение.»[7]

Многие ему и потом не доверяли. «Был он подчас не в меру хвастлив и многословен. Эти его отрицательные качества невольно вызывали к нему недоверие некоторых товарищей.»[8]

Несколько позже, выслушав весьма положительную характеристику Жану из уст Исая Казинца, а, главное, воочию убедившись, что он многое делает, Борис Бывалый изменил свое мнение об этом человеке[9].

В своих воспоминаниях он перечисляет присущие Жану качества подпольщика и разведчика: «Он был до безрассудства смел и решителен и в то же время весьма искусен в конспирации. Умел входить в доверие к людям и добыть ценные сведения там, где казалось добыть невозможно. Ловкий и смелый, он то появлялся, то исчезал, чтобы появиться затем в новом облике. Был он, помниться, и парикмахером, и часовым мастером, и продавцом комиссионного магазина. Все это долгое время позволяло ему ускользать от полиции и гестапо. Многие товарищи в шутку его так и называли: неуловимый Жан.»[10]

Бывалый отнюдь не идеализирует Кабушкина, особенно на фоне существовавшей в те времена традиции рисовать портреты героев белой краской, а антигероев — черной.

Вместе с тем, в его рассказе некоторые отрицательные с точки зрения комиссара Бывалого качества лишь добавляют Жану живости в образе «крутого» подпольщика. «По своему характеру Жан смелый до дерзости человек, бахвал, падок до связей с женщинами, очень любил деньги и требовал их большое количество для работы и конспирации в Минске. Конспирироваться умел. То он содержал часовую мастерскую в Минске, то парикмахерскую, то переодевался несколько раз в день…»[11]

И в другом месте: «Настоящего цвета волос я не могу сказать, он был и черным и блондином, как угодно. Это был высокий красивый парень, примерно 24 — 25 лет от роду, голубые глаза. Говорили даже, что у него арийский тип. Густые ресницы. Для женщин это был вообще неотразимый человек. Одевался он всегда с иголочки. Все мы считали, что чем мы незаметнее будем, тем для нас лучше, лучше для конспирации… А Жан с этим не считался, он мог ездить на велосипеде по центральным улицам города, одет с иголочки, выбрит, надушен, напомажен, так что тип он был очень заметный. И в то же самое время никто, очевидно, не мог к нему конкретно придраться, потому что он все время менял и фамилию, и клички, и место занятий… то он парикмахер, то в комиссионном магазине работает, то в часовой мастерской. Документы доставал откуда-то различные, немецкие, с печатями, пропуска.»[12]

К моменту их знакомства Жан уже стоял во главе небольшой группы из числа военнослужащих и имел связи с городскими подпольщиками. Осенью 1941 года группа Кабушкина провела несколько мелких диверсий в городе. Кроме того, за городом, на дорогах Минск — Логойск и Минск — Столбцы она устроила (с его слов) три или четыре засады на немецкие автомашины. Нанесенный врагу урон не был значительным (Кабушкин говорит о 7 сожженных автомобилях и уничтожении 9 человек командного состава и 7 рядовых[13]), однако такая активность сделала Жана довольно популярной фигурой в среде Минских подпольщиков.

Приблизительно в это же время Иван Кабушкин познакомился с руководителем Военного Совета партизанского движения (ВСПД) интендантом 3-го ранга Иваном Роговым. В адресованной ЦК КП (б) Б объяснительной записке, составленной 13 декабря 1942 года, Кабушкин пишет, что по поручениям Рогова занимался диверсиями в городе и уничтожал вражескую агентуру. К этому времени у Жана в Минске имелась большая сеть конспиративных квартир и надежных людей, помогавших ему медикаментами, оружием, одеждой. Наряду с этим Кабушкин пытался установить связь с окрестными партизанскими отрядами, для поиска которых он время от времени высылал в разных направлениях от Минска людей из своей группы — в общей сложности было послано 11 человек[14].

Жан отрекомендовал Бывалого Исаю Казинцу, Константину Григорьеву и Георгию Семенову[15], которые создали подпольную группу, в состав которой входили бывшие работники треста «Главнефтесбыт», и он же, вероятно, свел Бывалого с руководством Военного Совета.

Поздней осенью 1941 года Борис Бывалый и Владимир Ничипорович (бывший командир 208 механизированной дивизии, полковник) через посредничество Военного Совета установили связь с партизанским отрядом секретаря Руденского райкома Николая Покровского, действовавшим недалеко от Минска в том же Руденском районе. Во второй половине декабря 1941 г. после двух неудачных попыток Бывалый сумел переправить к Покровскому группу находившихся в Минске военнослужащих и нескольких евреев, выведенных из гетто подпольным комитетом. Через подпольщицу Ядвигу Глушковскую, работавшую на радиозаводе переводчицей, в городской управе удалось выписать разрешение на выезд из города (якобы в лес за дровами) на 18 человек и путевку на автомашину (Глушковская почувствовала слежку и тоже ушла в отряд). Отъехав по шоссе Минск — Слуцк километров 30, машину бросили и ушли к Покровскому[16].

1 января 1942 на общем партийном собрании было принято решение объединить дислоцировавшиеся на одном острове среди болота отряды Покровского и Сергеева (ст. лейтенанта ГБ капитана Быстрова), а также группу Ничипоровича — Бывалого в один отряд, получивший название 208-го отряда имени Сталина (в честь 208-й механизированной дивизии 13-го механизированного корпуса, которой накануне ее разгрома летом 1941 года командовал полковник Ничипорович). На этом же собрании Ничипорович был избран командиром отряда, Покровский — комиссаром, Сергеев — начальником особого отдела. Борис Бывалый занял должность секретаря партбюро[17].

В феврале месяце к отряду присоединился и Иван Кабушкин. Проваленная конспиративная квартира — проведенный в его отсутствие обыск в доме и последовавшее сразу после этого покушение (на улице в Кабушкина стрелял неизвестный) — вынудило Жана отпроситься у подпольного комитета и уехать из города[18]. Как сообщает белорусский историк Я. С. Павлов, ссылаясь на протокол допроса Ничипоровича органами СМЕРШ в середине 1943 года, произошло это случайно — Кабушкин «пристал» к возвращавшейся с задания разведке 208 отряда и прибыл с нею в лагерь. Впрочем, знакомство с Борисом Бывалым вполне могло сыграть свою роль при выборе Жаном отряда. Проверяли Кабушкина через его сослуживца по 86 дивизии — бывшего комиссара одного из полков, который лично младшего лейтенанта не вспо