автордың кітабын онлайн тегін оқу На развалинах мира. Выживший во тьме
Когда горный орел — Клаш — спускается на могучих крыльях на равнину, когда степной мустанг — Пхай — поднимает голову к небу, а мрачный Свинорыл спешит убраться в свое подземелье, это значит, что над прериями вновь встает солнце. А еще — что мы все-таки живы...
Мое имя — Даромир. Мои близкие зовут меня Даром, все остальные — Серым Львом. Это прозвище я получил от Белой Совы — шамана нашего рода и всей долины. За выносливость: я могу взвалить тушу бурого Джейра на спину, едва багровое солнце растопит первые льдинки на застывшей траве, — и нести добычу к общему костру, шагая так до той поры, когда последние из крыс-трупоедов выходят на ночную охоту. За ярость: Шкуру зверя, которую я ношу на плечах, украшают скальпы врагов и клыки зверей, а мое тело исполосовано рубцами от ран — никто из ныне живущих не сможет сказать, что их вождь хоть раз уклонился от боя.
Да, я — вождь. Я — глава рода, ставший им, еще не зная своего предначертания... Но это уже было известно Вещей и Сове. Я остался человеком среди лютого холода ночи, когда был один; я заслужил это, когда новое солнце осветило прерии от Синей реки и до Каньона смерти, — и я останусь вождем, пока буду самым стойким среди своего народа. Среди тех, кто выжил и теперь будет жить, — даже если небо окончательно смешается с землей.
Но я не один. Ната, моя верная подруга, с маленьким Диком на руках, находится подле меня. Элина — мать нашего ребенка — спокойно стоит рядом и уверенно смотрит вдаль. Угар, мощный пес, лежит в наших ногах.
Мы оставили свое прошлое. Но оно не оставило нас. У каждого из нас — своя боль, своя история и свой след, который может прерваться в любой момент... Каждый загнал свою память в самую даль — но иногда она вырывается обратно, напоминая о том, как страшно, как кроваво и жутко все начиналось...
Глава 1. Катастрофа
Был ли этот день самым обычным днем? Отличался ли он чем-то от других — плохих или хороших, веселых или тоскливых, памятных и не очень? Наверное, нет… Нет, он не отличался ничем, если не считать того, что это был Тот день, когда быстро, беспощадно и яростно изменился привычный для нас мир. Вся моя прошлая жизнь оказалась лишь вехой на новом пути, который еще только предстояло пройти. Никто в мире не мог предвидеть нашей страшной дороги в никуда — но для миллиардов людей она стала именно такой…
Нет, я не помню никаких признаков, предвещавших приближение событий, очевидцем и участником которых пришлось стать. Уже прошли все сроки грядущего апокалипсиса, назначенные сонмами прорицателей, а время новых предсказаний конца времен еще не пришло. Слова пророков заметно отличались друг от друга, и этот разброд не способствовал вере в их дар. В церквях не звучали проповеди, призывающие покаяться и ожидать скорого суда. Власти, как всегда, раздавали благие обещания и уверяли в полной стабильности — для успокоения тех, кто еще во все это верил. Все шло своим чередом…
Мне уже доводилось приезжать в этот город — там, где я жил, работы не нашлось, приходилось искать ее везде, где только можно. А больше всего возможностей предоставлял мегаполис, куда стекались все умелые руки и все умные головы. И, разумеется, все крупные деньги. Полунищая страна, разодранная на удельные вотчины, предоставляла каждому ее гражданину выживать самостоятельно. И я не являлся исключением. Оставив семью, привыкшую к подобным отлучкам, я проехал в поезде несколько тысяч километров — и наконец выходил из здания вокзала, держа в руках сумку с рабочей одеждой и другими нужными вещами. На этот раз предстояло работать в составе бригады. Мы с напарниками договорились встретиться напротив городского парка — на улице, где недавно построенные напыщенные здания крупных банков грубо оттесняли прочь скромные дома уходящих времен. Там находился и наш офис — руководство считало, что престижное место добавляет конторе респектабельности. Собравшись вместе, мы должны были дождаться представителя компании и, получив направление, отправиться на объект.
До встречи оставалось около полутора часов. Усталость после трехдневной тряски в вагоне постепенно прошла, и я решил прогуляться по аллее, закрытой для городского транспорта. Вдоль аллеи растянулась цепь людей в форме; неподалеку стояли несколько машин, чьи марки говорили об особом статусе их владельцев. Все ясно: кто-то из «важняков» решил продемонстрировать свою близость к народу — а так как сам народ следовало допускать в дозах умеренных, то всем не попавшим на аллею до приезда гостей путь туда был закрыт. У меня не было никакого желания спорить с представителями власти, да и солнечный день, несмотря на холодный ветерок, располагал к прогулкам на любой территории. На ближайшей параллельной улице людей в форме не наблюдалось. Я прошел туда и стал фланировать по ней, осматривая витрины магазинов, попадающихся практически на каждом шагу. Зашел в один, в другой, покачал головой при виде цен, недоступных моему пониманию, — как какая-то безделушка может стоить ровно в двадцать, а то и в тридцать раз больше, чем где-нибудь на окраине? Или причина в том, что она продавалась в таком шикарном бутике?
Время уже поджимало. Следовало возвращаться. Перебросив сумку через плечо, я остановился купить газеты в киоске. Пока доставал и отсчитывал мелочь, очень быстро, буквально за пару минут, испортилась погода. Все заволокло неизвестно откуда набежавшими тучами, сильно потемнело, резко усилился ветер. Многочисленные прохожие недоуменно посматривали на небо — настолько неожиданно исчезло солнце, только что гревшее землю. Одни поспешили укрыться от начинающего накрапывать дождя под навесами автобусных остановок, другие ускорили шаг, а третьи раскрыли зонты.
Еще больше потемнело. Казалось, что наступил вечер. Небо стало свинцовым. Я в сердцах выругался — не хватало еще прийти в контору промокнувшим насквозь! Впрочем, некоторых такое изменение погоды только позабавило — проходящая мимо парочка, смеясь и дурачась, декламировала стихи известного поэта, посвященные грядущей буре. Молодой мужчина, одетый очень стильно, брезгливо морщился, протягивая сложенную вдвое купюру продавщице цветов — неопрятной и немолодой тетке с грязными руками. Его спутница, которой предназначался букет, нетерпеливо, но как должное ожидала, пока цветы перейдут из рук в руки. Мимо мчались машины, разгоняя наступившую мглу зажженными фарами. Одна из них остановилась метрах в десяти от меня, и из нее выбрался лысоватый, полненький и чрезвычайно деловитый пассажир, сразу оттеснивший меня от киоска. Он почти не глядя набрал такую охапку газет и журналов, что я усмехнулся: этот киоск сегодняшний план наверняка перевыполнил! Тем временем стало немного светлее — загорелись фонари. Видимо, кто-то все же решил, что они не помешают, несмотря на столь раннее время.
Дождь все не начинался, наоборот: теперь в лицо летело куда меньше холодных капель. Зато ветер еще усилился — да так, что даже удерживаться на ногах становилось непросто… Какое-то смутное чувство тревоги кольнуло меня; я оторвался от статьи, которую читал, и посмотрел по сторонам.
Что-то носилось, витало в воздухе, создавая странное ощущение, которому я не мог найти объяснения — вроде покалывания в кончиках пальцев, как при онемении. Впрочем, на первый взгляд все было как обычно, все та же знакомая суета. Стайка подростков с шумом оккупировала таксофон, висевший на углу дома, и рьяно обсуждала чей-то необычный наряд, попутно договариваясь о встрече с абонентом в его квартире. Блестящий серебристый автомобиль подъехал вплотную к тротуару, из машины с шумом и одышкой выгрузилась полная сердитая дама, что-то громко и недовольно выговаривая водителю, оставшемуся за рулем. У троллейбуса отсоединились токопроводящие «уши», и шофер, нисколько не торопясь и не реагируя на сигналы стоявших позади машин, вышел из кабины и стал развязывать узел веревки. Компания кидал завлекла очередную жертву — и теперь усиленно обрабатывала ее, не замечая ни испортившейся погоды, ни стражей порядка, проходящих неподалеку. Впрочем, те словно и не видели их, направляясь куда-то по своим делам.
Я слегка поежился — ветер стал совсем уж пронизывающим, а искусственный мех куртки плохо сохранял тепло. Оставалось дождаться конца обеденного перерыва в конторе, и я в который раз посмотрел на часы. На табло азиатской штамповки высветилось время — 13:27. Эти числа я запомнил навсегда…
Внезапно в небе появились странные облака, резко темнеющие прямо на глазах. Еще минуту назад было светло — и вдруг очень сильно потемнело. Стало совсем уж холодно, казалось, будто вот-вот пойдет град. Тучи, висевшие над головой и угрожавшие ливнем, вдруг резко сорвались с места и с немыслимой скоростью понеслись вдаль, словно кто-то тащил их по небу незримой гигантской рукой. Это выглядело так жутко, так необычно, что у меня перехватило дыхание. Вместе с тучами, как спущенная с цепи собака, сорвался ветер… нет, не ветер — просто ураган, сносивший все и всех на своем пути! Порыв ветра впечатал меня в стену дома — и на пару секунд потемнело в глазах. Вязаная шапка слетела, сумка и перчатки вырвались из рук и унеслись неведомо куда. Куртку раздуло из-за сломавшейся молнии, и меня протащило по асфальту до ближайшего столба. Я сумел вцепиться в него — и лишь поэтому не оказался на проезжей части. Поднялась невероятная пыль (ей вроде неоткуда было взяться), и видимость сократилась до нескольких метров…
Так же неожиданно, как появился, этот бешеный порыв унесся прочь, прихватив с собой тех несчастных, которые, в отличие от меня, не успели за что-нибудь ухватиться. Кто-то закричал. Я поднял голову — над нами, всего в нескольких метрах, как хищная птица в бреющем полете, промелькнула тень. Сразу раздался вопль ужаса — сорванный с крыши лист металлической черепицы влетел в тот самый киоск, в котором я несколько минут назад выбирал газеты, и вонзился острым краем прямо в окошко продавца… Откуда-то из глубин подсознания пришло понимание, что это только начало и самое страшное еще предстоит. Это ощущение так сильно сдавило сердце, что я, задыхаясь от боли, упал на колени и вытянул перед собой руки, словно пытаясь защититься от неизбежного конца. Резко, в одно мгновение, все залила волна слепящего света. Все стало очень отчетливым, без малейших усилий просматривалась дальняя даль… и сразу за этим светом резануло: «Вот Оно! Началось!»
Из глубин земли, из самых ее недр, вырвался протяжный и оглушительный стон… Это было немыслимо, но я каким-то иным чувством понял, что кричит сама Земля! Высоко в небе в мановение ока образовались густые рваные светящиеся круги. Внезапно дико, невыносимо заболела голова, ноги подкосились, и я упал ничком, потеряв возможность соображать. Казалось, еще пару секунд — и череп разлетится в клочья: словно мозг вскипел от жуткого давления и рвался наружу, выдавливая черепную коробку. Подростки у таксофона буквально повалились друг на друга, женщина рядом с машиной упала на капот и сползла по нему вниз. Из ее открытого рта хлынула густая темная масса. Водитель троллейбуса, успевший подняться на крышу, отпустил канат — и в следующее мгновение сорвался вниз, впечатавшись головой в асфальт…
Наверное, многие кричали, но я ничего не слышал, заполненный собственной болью до отказа. Машины на дороге начали петлять, одна за другой вылетая на встречные полосы, на тротуары, врезаясь и тараня все подряд — стены домов, столбы, встречные автомобили и людей, застывших по обе стороны дороги. В какой-то момент я упал между колес автомобиля, в бурую жижу из снега, земли, окурков и дорожной соли. От удара разбил лицо в кровь, глаза залепило всем этим месивом, и я на несколько секунд потерял ощущение реальности. Боль исчезла так же резко, как и появилась; я осознал, что судорожно держусь за какие-то трубки на днище машины. Одежда пропиталась водой и отяжелела, стала холодной и скользкой… Я выбрался наружу.
Вокруг царил полный хаос. Горели столкнувшиеся автомобили, асфальт был усеян битым стеклом, слышались надрывные крики о помощи. Кто-то завизжал прямо над самым ухом. Я обернулся и увидел то, что осталось от звонивших подростков: двое из них, с неестественно вывернутыми конечностями, разметались на асфальте, девушка дрожащими руками пыталась запихать внутрь вываливающиеся из распоротого живота внутренности, а парень, державший трубку, был вдавлен в стену дома и размазан по ней бампером огромного джипа. Крыши у машины не было: ее начисто снесло вместе с головой того, кто находился за рулем…
Практически отовсюду слышался многоголосый отчаянный вопль. Собравшись с силами, я поднялся и посмотрел туда, куда были устремлены все взгляды. От ужаса вновь подкосились ноги… С противоположного конца улицы на нас неслась темная масса, словно земля вдруг ожила и решила встряхнуть плечами, освобождаясь от скопившейся на ней поросли зданий, возведенных людьми, а заодно — и от самих людей! Больше всего это походило на волну, как если бы под ногами не было твердой поверхности. Громадные дома, высотой в несколько десятков этажей, словно резко приподнимались — и так же быстро опускались обратно, сразу покосившись, а кое-где и столкнувшись верхними этажами. По ним зазмеились быстро увеличивающиеся трещины, и здания с душераздирающим грохотом начали обрушиваться, погребая под обломками тысячи людей.
Волна домчалась до нас, и я словно взлетел на кромке лопнувшего тротуара, вновь упав на колени и откатившись к стене ближайшего дома. Еще через пару секунд волна унеслась дальше, а те, кто упал вместе со мной, опустились вниз. Вслед за этим вокруг потемнело от начавших валиться сверху бетонных плит, кирпичей, кусков штукатурки, обломков мебели, человеческих тел… Одна плита рухнула в метре от меня, вонзившись торцом в стонущую девушку, и превратила ее в бесформенный кусок окровавленного мяса — ее кровь брызнула на меня, заляпав с головы до ног. Плита накренилась в мою сторону и уперлась высоким концом в покосившуюся стену здания; это защитило меня от продолжавших падать обломков. Хватило нескольких коротких мгновений, чтобы от дома осталась только бесформенная куча развалин. Над нею выросло облако пыли, удержавшееся, впрочем, не надолго — его быстро снес бушующий ураган. Несмотря на непрерывный гул, грохот и шум, я расслышал, как с той же стороны, откуда пришла эта волна, донесся свист. Он разрастался, становился все сильнее и в итоге перекрыл все прочие звуки. Я инстинктивно прикрыл уши ладонями и вжался в стену. Глаза резануло непонятным свечением, и я прикрыл их, уткнувшись лицом в кладку. Но даже сквозь закрытые веки проникало свечение, очень похожее на разряд сварочной дуги.
Потрясенный случившимся, я просидел так несколько секунд — и не заметил, как свет и свист пропали. Понимая, что нужно выбраться наружу и по возможности помочь тем, кто еще остался в живых, я попытался сдвинуться — и замер, не в силах совладать со страхом. Ужас сковал меня на какое-то время, не давая пошевелиться. Потом пришло отупение, сознание нереальности случившегося, и я, вдруг успокоившись, разгреб завал, скопившийся возле моего убежища, и выбрался наружу.
Город перестал существовать… Ко мне полностью вернулся слух, и тут все мое тело, до самых кончиков ногтей и волос, пронзил не прекращающийся ни на мгновение жуткий человеческий вой, в котором смешалось все — и дикая боль, и страх, и непонимание происходящего. Кричало все! Обезумевшие люди проносились мимо меня живыми горящими факелами, бросались в тающий снег, пытаясь сбить пожиравшее их пламя. Кто-то поднимал и снова ронял оторванную по локоть руку, не понимая, что это не его рука, а того несчастного, кого расплющило минуту назад кусками крыши, свалившейся вниз. Женщина, скуля и захлебываясь, с дикими и невидящими глазами искала на земле что-то, что было ей нужнее всего именно сейчас… Ребенок, вылетевший из коляски, как в замедленном кино, погружался в мутную жижу грязи и воды, вырвавшейся на поверхность из лопнувших труб. Большой бак с горючим, сорванный с проезжавшего мимо бензовоза, угрожающе накренился, и к нему уже подбиралось пламя, обещая мощный взрыв. Шофер легковушки с неестественно вывернутой шеей намертво ухватился за руль, а сидящий рядом пассажир с оторванной головой наклонился к дверце. Голова валялась неподалеку, и кто-то постоянно пинал и отпихивал ее в сторону — люди продолжали убегать от кошмара.
Ветер унес пыль, но очень быстро снова стало темно. Я понимал, что это не ночь, ведь все началось считаные минуты назад. Все застили клубы дыма от пожаров. Но, кроме огня, темноту рассеивало и багровое свечение, придававшее всему жуткий оттенок. Позже я вспоминал его как струящийся пламенем свет, через который все представлялось словно залитым кровью. Я старался не смотреть и прикрывал глаза ладонью, но не смотреть было невозможно… Земля под ногами продолжала волноваться, разбуженная от вековой спячки. Приходилось все время выбирать, куда поставить ногу, чтобы этот шаг не оказался последним. С неба летели куски того, что по своей природе вообще летать не могло: шифер, стекло, кирпичи, арматура, оторванные конечности… Шальной осколок трубы вскользь задел меня по спине, и я взвыл от боли — куртка не спасла от удара.
Постепенно я вообще перестал что-либо ощущать. Появилось тупое ожесточение, отключение от всего и бесстрастное фиксирование происходящего, будто я был случайным свидетелем, а не непосредственным участником этой сцены. Может быть, застывший на некоторое время разум оставил мне возможность тратить все силы на собственное спасение, не отвлекаясь на созерцание множества иных жизней, заканчивающихся у меня на глазах. Их были тысячи… Я видел, как с высоты падали человеческие тела — и буквально разлетались в куски после удара о мостовые. Видел, как в трещины в земле проваливались целые группы, как ухватившаяся за кромку земли рука постепенно разжималась — после чего раздавался очередной крик. Пролетающее мимо оконное стекло как бритвой раздвоило какую-то полную женщину. Она успела наклонить голову, чтобы посмотреть, что с ней стало, — и вся верхняя часть ее туловища рухнула вниз, а ноги по инерции сделали шаг, чтобы затем упасть на все остальное… Все сразу залило кровавым фонтаном и засыпало летящей пылью и пеплом.
Кто-то бежал — а через мгновение исчезал в пламени или под лавиной падающего дома; кто-то молился, устремив свои просьбы к небесам, — а они отвечали ему обломками зданий, способными раздавить сразу десятки людей. Я падал, вставал, снова падал, а перед глазами мелькали уже не люди — тени, не успевавшие обрести плоть. Непрерывно звучал вой, оглушающий и жуткий, ломавший каждого, кто пытался сохранить хладнокровие.
Пылающими комочками упали несколько птиц — огонь настиг их в небе, где им было гораздо легче уцелеть, чем нам… Вслед за ними, перемалывая лопастями всех, кто не успел увернуться, свалился военный вертолет. Он коснулся тротуара, и на месте падения сразу раздался взрыв, поглотивший экипаж и всех, кто оказался поблизости. Кусок плексигласа от кабины швырнуло в мою сторону, а часть обшивки вонзилась в стену, отхватив у замершего за мной парня клок волос. Он вскрикнул и бросился бежать. Из эпицентра взрыва вылетело несколько фрагментов тел… Какой же это был ужас!
Я замечал, как ломало и скручивало в штопор массивные металлические балки, как от фонарей отлетали провода и змеями цеплялись за все подряд, мешая людям убегать от быстро возникающих очагов огня. Какое-то время я стоял в неподвижности возле покосившейся стены одного из зданий, надеясь, что оно защитит меня от продолжавших падать сверху предметов. В чем-то я оказался прав, но она не спасала ни от жара, ни от несущихся толп. Раздался еще один взрыв — искореженные газовые трубы соприкоснулись с огнем, и тех, кто, подобно мне, попытался остановиться возле стены, повалило друг на друга. Я понимал, что бежать, собственно, некуда — то, чего мы боялись, происходило везде. Не было и не могло существовать таких мест, где можно было бы спастись: ни подвалы, ни случайные укрытия не помогали никому и лишь становились ловушками и могилами для многих доверивших им свои жизни.
Но мне везло! Невероятно, немыслимо — но везло! Судя по тому, что я видел, я уже не раз должен был разделить участь погибших или как минимум получить серьезное ранение. Но, если не считать многочисленных ушибов и ссадин, со мной ничего критичного до сих пор еще не произошло. Хотя еще ничего и не кончилось…
Смерть собирала свою жатву. Ее жертвы стали неисчислимы. Разломилась надвое, вздыбившись вверх кусками асфальта, дорога — из отверстия полыхнуло огнем, и его языки дотянулись до тех, кто оказался в тот момент по обе стороны трещины. Живые свечи тщетно пытались сбить пламя, в агонии падая именно туда, откуда оно появилось. Куском кабеля, сорванного со столба, захлестнуло ноги грузного мужчины, последовал рывок — и к многочисленным жертвам добавилась еще одна, повисшая высоко над землей головой вниз. Хруст, треск и гул падающего дома — и уже неразличимы в общем шуме всхлипы и стоны тех, кто оказался рядом, попав под падающие обломки. Женщина прижимала к груди совсем голого младенца — видимо, успела каким-то чудом вырваться из этого дома. И вдруг чья-то рука в тупом безумии схватила ее за шею и начала душить!
Счет поддавшихся безумию пошел на десятки… У них в глазах появился неестественный блеск, на губах выступила пена. Ко всеобщей какофонии стали примешиваться сухие щелчки выстрелов. Кто-то ухватил меня за грудки и с силой потянул на себя. Я успел заметить кровавые зрачки, которые вдруг расширились и вылетели из орбит — пуля вышибла несчастному глаза, и они ошметками ударили мне в лицо. Я заорал, отшвыривая труп от себя.
Теперь стреляли не только в безумцев — офицер, жена которого дико кричала из бездны, куда провалилась, пустил себе пулю в лоб, отчаявшись ее спасти. Два человека в гражданском, но с автоматами встали спиной к спине и хладнокровно пускали очереди в каждого, кто мог сбить их с ног. Хотели ли они остановить этим панику или просто спасали свои шкуры — уже не имело значения. Громовой удар — и земля вздыбилась под их ногами, заживо замуровывая в общей гробнице тех, кто попал в ее объятия.
Сверху раздался мощный рев двигателей — огромный самолет с ревом пролетел над головами и рухнул вдали, во что-то врезавшись. Эхо взрыва перекрыло даже невероятный грохот, несшийся со всех сторон. Неведомо как попавшая на крышу соседнего дома машина полетела в бездну вместе с крышей. Кто-то полз по отвесной стене, пытаясь добраться до безжизненно повисшего в оконном проеме тела… Ребенок, у которого вместо глаз остались две зияющие выжженные дыры, сделал несколько шагов — и рухнул в яму, дно которой стало наполняться водой и еще чем-то бурым и отвратительно пахнувшим из оборванных труб, проходивших внизу. Другого ребенка подбросило вверх и нанизало на стальной стержень, и теперь он висел на нем, как страшный флаг, раздуваемый ветром во все стороны. Парень из последних сил пытался спасти своего друга, упавшего в провал, — и обломок дерева рубанул его по спине с такой силой, что он был вынужден разжать пальцы. Следующий обломок раскроил ему голову… Девушка, у которой была полностью содрана кожа на спине, кричала от боли, и кто-то — может быть, случайно — подтолкнул ее к пропасти, вынудив упасть на колени. Затем толпа подмяла ее под себя, не замечая, что несется по еще живому, вздрагивающему телу. Троллейбус, поднятый на высоту чудовищной волной, теперь катился вниз, сокрушая все на своем пути, превращая людей в ошметки из мяса и костей. Старик встал на колени и взывал к Небу — а оно проявило милость, уронив ему на голову целый пласт вывороченной земли… Сколько же смертей было вокруг!
Смерть задевала меня своими крыльями, но пока щадила, оставляя в живых там, где это, казалось, было невозможно. Я прыгал через ямы — а те, кто пытался следовать моему примеру, не могли дотянуться до края и с криком летели в огненную бездну. Я пригибался — и свист осколков глох в телах тех, кто пригнулся секундой позже. Я останавливался — и проносившаяся мимо плита, цепляясь за других, размазывала их по земле…
Везде слышались взрывы. Один из них прогремел совсем рядом. Я почувствовал резкий запах газа и бросился наземь, прикрывая голову руками. Еще один взрыв вспучил остатки уцелевшего покрытия дороги и вырвался наружу громадным огненным фонтаном. Внезапный порыв ветра с невероятной мощью налетел из-за спины и вновь сбил с ног, едва я успел подняться. Я вцепился в кусок арматуры, оголившейся из обломков плиты, и неимоверным усилием подтянулся к ней вплотную, пытаясь противостоять этому напору. Несколько секунд нельзя было определить, где верх, а где низ: все просто взлетело и перемешалось в воздухе в одно целое, а потом рухнуло обратно. Ударил оглушительный хлопок — и я вообще перестал что-либо слышать.
На моих глазах взметнулись и рассыпались в куски немногие уцелевшие дома. В полной тишине (я по-прежнему ничего не слышал) повернулся туда, откуда налетел этот шквал, — и в сердце, и без того сжавшееся в ужасе от всего увиденного, ворвался леденящий холод…
Там, вдалеке, я увидел быстро растущий гриб. Он поднимался к темному небу, увеличиваясь до гигантских размеров и закрывая собой всю восточную часть города. Я сразу вспомнил, что где-то там, среди холмов и сопок за пределами города, находился командный центр, способный, если верить слухам, выдержать прямое попадание ядерной ракеты. Сколько же об этом писали… Гриб раздувался с каждым мгновением, заполняя всю видимую часть неба. Возле его ножки заструились быстро изменявшиеся вихри, а в том месте, где он касался земли, во все стороны стал расползаться чудовищный вал, сметавший все на своем пути. Гриб достиг облаков — и разодрал их, пробив нависшую над городом тучу из пепла и пыли. У основания ярчайшей звездой вспыхнул огонь, гриб разорвало сполохом множества молний, и все они слились в один жуткий глаз, смотревший на город с чудовищной высоты.
Это был не просто страх… Сама преисподняя показала свой лик, безумный и могущественный, неумолимый и всепожирающий. А в следующее мгновение начался ад! Не было ни дня, ни ночи. Все стало одного цвета — цвета смерти! Плавились и горели камни, неслись вырванные с корнями деревья, земля под ногами становилась на дыбы. Даже на следующий день я бы не смог вспомнить, как мне удалось спастись: если до Большого взрыва я еще что-то соображал, то после него мною руководил только инстинкт…
Выжить в этом аду было нельзя. Но я не хотел этого понимать — и бежал! Это был непрерывный, непрекращавшийся бег. Бежавшие рядом падали в бездонные ямы и широкие провалы — и сгорали, не успев достичь дна. На оплавленных и переломанных стенах виднелись контуры фигур — следы человеческих тел — там, где их настигла вспышка от взрыва. Люди, обезумевшие и озверевшие, рвали друг друга на куски, чтобы выбраться, вылезти первыми из этого кошмара.
Разум стал бессилен — мною руководили только ужас и инстинкт. Прежде чем плита, содрогаясь, исчезала в расширявшейся яме, я успевал перепрыгнуть на другую. До того как испепелявший огонь вырывался из глубин, я успевал покинуть опасное место… Сколько это продолжалось? Минуты? Часы? Я задыхался, одежда превратилась в рваные и тлеющие лохмотья, руки были изрезаны и обожжены, волосы обгорели. Сердце рвалось из груди, а легкие жаждали хоть глоток чистого воздуха, не замутненного чадом, копотью и пеплом…
Я видел, как в черном небе, покрытом сполохами огня и взметнувшимися вверх обломками, падал самолет. Он заваливался на одно крыло, из правого двигателя валил густой шлейф дыма. Надсадный рев сменился громовым раскатом — одно крыло отвалилось, аэробус закружился и стремительно понесся к земле. Из исполина вываливались маленькие пятнышки, едва различимые при этом свете, — люди… Разваливаясь, самолет пересек небо, проложил себе страшную дорогу сквозь тучу и дым — и огненный столб возвестил о том, что он упал в нескольких километрах от меня. А точки, которыми усеяло все небо, все падали и падали на горящий город — и вскоре первые из них достигли поверхности. Тем, кто погиб сразу, повезло больше: они не испытали всепоглощавший страх, который до последнего момента был спутником летевших навстречу неотвратимой гибели. А потом вздрогнуло само небо. Дернуло так, что казалось, от этого рывка погибнет все, что еще осталось. Подлетая вверх от толчка, вырвавшего у меня землю из-под ног, я заметил, что в том месте, где тянулся огненный хвост, часть города будто мгновенно исчезла, ушла в никуда. И тут же жестокий удар о поверхность вернул меня к действительности, сразу заставив вспомнить о спасении собственной жизни. На какие-то секунды все остановилось — словно земля наращивала силы перед очередным ударом.
От жажды и сухости, от едкого дыма, буквально раздиравшего внутренности, безумно хотелось пить. Пробив ногой стекло, я вытащил из перевернутой машины бутылку — их много валялось внутри — и опрокинул ее содержимое в рот, не глядя на этикетку. Я захлебывался водой с песком и дымом.
Мимо проползала собака. У нее были перебиты все лапы, оборван хвост, выжжен один глаз. Уцелевшим глазом она смотрела на меня — и в ее взгляде я читал ужас и вопрос, на который не мог дать ей ответа: «За что?» Я уронил бутылку. Собака дернула языком, пытаясь поймать сбегавшие капли. Асфальт дернуло — новый толчок разбросал нас в разные стороны. Ее зацепило за шкуру и протянуло куда-то в сторону. Она даже не визжала — скрученные мотки проволоки, невесть как оказавшиеся в этом месте, как наждаком сорвали с нее весь меховой покров, оголив кровавое полотно голого мяса, костей и мышц. Последующий толчок увлек ее в пропасть…
По спине словно простучали дробью. От острых жалящих прикосновений я вскрикнул — это целая коробка гвоздей, падая с высоты, окатила меня своим дождем и лишь по случайности (я стоял нагнувшись) не выбила мне глаза. Гвозди были слишком мелки, чтобы причинить сильный вред, но падали с высоты и поэтому вонзались с большой силой. Ослепи они меня — и любой мой последующий шаг мог означать только гибель… А ран хватало и без них: после трубы, как плетью прошедшейся по спине, осталась рваная кровоточащая полоса, после пыхнувшего в лицо огня — сгоревшие брови и ресницы, а острые углы, за которые все время цеплялся при беге и прыжках, оставили многочисленные синяки, а кое-где и порезы. Силы были уже на исходе: слишком долго я сопротивлялся ежеминутной, ежесекундной возможности быть погребенным заживо, сожженным, раздавленным и искалеченным — и при всем этом продолжал двигаться, держаться… Я чувствовал, что скоро сломаюсь, не смогу сопротивляться — и тогда все. Но ноги сами несли меня прочь, руки отбрасывали препятствия, а измученное и избитое тело не сдавалось: весь я, от кончиков обломанных ногтей и до содранной кожи, хотел жить! Падали горящие столбы, разверзались пропасти — я карабкался по отвесным стенам, сползавшим вниз, и выскакивал наверх. Жить! Пока есть силы, пока я могу сделать хоть шаг — я должен жить! И эта жизнь нужна не только мне — я обязан уцелеть в этом аду, чтобы вернуться домой, к тем, кто остался далеко отсюда и, может быть, даже не представляет себе, что сейчас тут происходит.
...Мы держались за руки, сами не понимая, на что надеемся. Мы — это те, кто оказался под завалом из нескольких деревьев, снесенных ураганом и при падении образовавших естественное укрытие. Нас насчитывалось примерно пятнадцать — возможно, двадцать — человек. Мы оказались здесь случайно в поисках спасения, сбившись в группки, набрели на это место, и вскоре к нам присоединились еще несколько уцелевших, сбегавшихся отовсюду. Над головами бушевал смерч, и лишь по счастливой случайности мы еще не попали в его воронку. Из черного облака вылетело что-то массивное, и вскоре мы сумели разглядеть, что это автобус, заброшенный на немыслимую высоту, падает на город вместе с пассажирами. Он врезался в стену дома на уровне пятого этажа и этим окончательно снес пока еще державшиеся стены. Из его выбитых, выдавленных окон начали падать тела людей — но и мертвые, они не получили покоя: смерч подхватил их и унес с собой, как уносил все, чего касался. Сила урагана превышала все нами виденное: он лишь слегка коснулся здания — и развалил его пополам. Крыша дома приподнялась шатром — и, едва смерч покинул это место, с грохотом и лязгом упала обратно. Дом задрожал, стены стали сыпаться большими кусками… Через минуту на месте здания высилась лишь груда руин и обломков, перемешанная с битым стеклом, осколками кирпича, трубами, лестничными пролетами и раскрошенной в труху мебелью.
Деревья над нами вспыхнули — порыв ветра донес до листвы языки огня, и наше убежище превратилось в один большой костер. Пламя, пригибаемое ветром книзу, заживо поджарило тех, кто не смог покинуть навес вовремя. Их мольбы и крики уже ничего не могли изменить — мы не в силах были помочь из-за сплошной стены огня. Одно из деревьев треснуло — и подземный толчок сбросил его на парня, пытавшегося выползти из завала. Тот судорожно дернулся, руки вцепились в дерн. Бесполезно — огонь уже жадно лизал его тело, и жар был столь силен, что вскоре мы увидели, как сквозь лопнувшую кожу и обугленное мясо проступили белые позвонки… Впрочем, тех, кто успел выскочить, смерть тоже не собиралась щадить.
Дикий, нечеловеческий крик раздался поблизости. И хотя вокруг все гремело и трещало, я обернулся, уловив в этом возгласе что-то такое, на что нельзя было не отозваться. Женщина, стоявшая на коленях, протягивала перед собой маленькую девочку трех или четырех лет и отчаянно кричала:
— Помогите!
Я перескочил через кого-то, отбил рукой пытавшегося мне помешать мужчину и упал возле матери и ее ребенка.
— А-а-а!
Кричала не девочка — та только смотрела на окружавший кошмар широко раскрытыми глазами, а по грязному личику текли крупные слезы. Одна из ее ручек болталась у бока, явно сломанная. Она должна была испытывать сильнейшую боль, но я не слышал даже стона. Ее мать, продолжая сжимать малютку, кричала так, что от ее воплей я даже перестал слышать что-либо еще.
— Спасите!
Я сглотнул подступивший комок и, силой разжав пальцы женщины, забрал у нее девочку. Та только подняла на меня глаза. В них была такая мука, что я прижал ее к себе, не в силах смотреть в лицо. Женщина покачнулась и упала. Я вскочил и побежал, продолжая держать девочку на руках. Почти сразу на то место, где мы только что стояли, упала целая груда пылающих досок, похоронив под собой и мать, и еще несколько человек, оказавшихся поблизости. Бежать с девочкой было тяжело. Я прижимал ее к себе, что-то шептал, сам не зная, как успокоить ребенка — как это было сделать при бушевавшем повсюду хаосе?
Сильный рывок за ногу сбил меня на землю — кто-то с дикими глазами цеплялся за мою штанину зубами. Руки несчастного были оборваны по локоть, и он истекал кровью, не имея сил вылезти из ловушки. Я рванулся, почувствовав, что вырвал у погибавшего несколько зубов. Мимо пролетела одна доска, другая — это сыпался дом, словно сложенный из карт. А внизу вздымалась и опускалась земля, заглатывая и переваривая тех, кто не смог избежать ее смрадного зева. Я пригнулся — кусок стекла просвистел надо мной и пропал в трещине, из которой било пламя. Трещина угрожающе приблизилась… Я сделал самый лучший прыжок в своей жизни. Яма осталась позади, но зато дорогу преградила целая баррикада из автомобилей, наваленных друг на друга. Лавируя между ними, обдираясь и оставляя на них остатки своей одежды, я с трудом выбрался на открытое место. Девочка, потерявшая последние силы, уронила головку мне на плечо, а непострадавшая ручка, обнимавшая меня за шею, безвольно повисла.
— Держись! Слышишь! Держись! Я спасу тебя!
Я остервенело метался из стороны в сторону, уворачиваясь от множества падавших предметов, полз и прыгал, бежал и замирал на месте, вновь бежал — а девочка отяжелела и камнем лежала на моих руках, не подавая признаков жизни. Где-то мелькнул белый халат (впрочем, назвать его белым можно было лишь условно). Я инстинктивно заорал:
— Врача!
Но это был не врач. А если и врач — он уже ничем не смог бы нам помочь. Тело мужчины было нанизано на прутья, торчавшие из земли, — один из них пробил затылок, придав лицу жуткое выражение.
Еще один сильный удар заставил меня опуститься на землю. Очередная подземная волна приподняла все, а затем сбросила вниз, в который раз смешав трепетавшие тела и тяжелые обломки в одно целое. Девочка выскользнула из ослабевших рук и покатилась по наклонной плите. Я рванулся следом. Пальцы почти ухватились за край ее пальтишка и соскользнули по мокрой поверхности, уже пропитанной кровью ребенка. Она на мгновение задержалась на краю — и исчезла, сорвавшись в глубокую расщелину…
Плита накренилась и стала оседать. На тот край, где только что была девочка, упал телеграфный столб, другой край резко подбросило вверх вместе со мной. Перелетая через трещину, я увидел, как подо мной разливается целое море огня. Там взорвалось что-то, хотя казалось, что в городе взорвалось уже все, что только могло… Зубами я вцепился в провод, оказавшийся перед лицом. Потом ухватил его рукой, подтянулся повыше и, раскачавшись, перепрыгнул на дерево, а с него — на капот горящей машины. Огненная лава осталась позади, а в ней — та, которую я безуспешно пытался спасти...
Не только я пытался помочь другим. Многие, порой ценой собственной жизни, вытаскивали из завалов и огня своих друзей, а то и вовсе незнакомых людей. Вот отчаянным рывком юноша поймал падавшую в провал девушку. Вот женщина, еще имевшая возможность спастись, отпустила веревку, чтобы не дать ей оборваться под слишком большим весом, — за нее держались сразу несколько человек… Молодая мать, чей сын оказался придавлен большим валуном, сумела найти в себе силы, чтобы сдвинуть эту махину с места и освободить его. Один старик стал живым мостом через трещину: по нему пробежало не менее десятка человек, прежде чем его руки разжались — и он рухнул в яму, где уже корчились другие. Подростки, ухватившие своего падавшего в бездну друга, оттащили его от нее. Девушка вернулась, чтобы спасти подругу, которую придавило остовом автомобиля, и силилась приподнять машину, и молила о помощи. Поздно: вскоре ей самой пришлось взглянуть в глаза той, кто собирала на этих изувеченных улицах свою великую жатву, — земля разверзлась у нее под ногами, и девушка вместе с подругой и машиной улетели в пропасть.
Но были и другие, и их оказалось немало. Они просто спасали свою шкуру, не останавливаясь ни перед чем. Вот толпа пробежала по пытавшимся встать — и на земле остались только раздавленные трупы. Несколько молодых сильных парней отпихивали в стороны всех, кто попадался на их пути: в огонь, в провал — куда угодно, лишь бы те не стали помехой. Толпа сминала, давила и разрывала все, и сила ее была столь же велика, как и сила стихии, в которой она находилась. Она поднимала на руках автомобили с не успевшими вылезти владельцами — и те летели прочь, находя гибель в чреве своих железных коней. Кто-то пробегал по головам, разбивая каблуками черепа и лица. Те, кто оказался внизу, не могли этого выдержать — и в итоге падали под ноги сминавшей их толпе, а вместе с ними падали и те, кто на них напирал. Но скопления людей встречались все реже и реже — им на смену поднимались покореженные завалы, холмы сложившихся стен и зданий, шатры разлетавшихся крыш. Людей становилось все меньше и меньше…
Я тащил на спине кого-то, кто вцепился в меня, и не мог его сбросить. Кто это был, мужчина или женщина, не имело никакого значения. Ни его веса, ни касания тела я не ощущал, а вскоре понял почему: хлесткий удар бежавшего рядом парня смахнул ношу с моей спины — это оказались только руки, сжавшиеся на шее в мертвой хватке, а их владелец уже давно остался где-то позади. Вскрикивая и хватаясь за грудь, какая-то женщина подскочила ко мне. Может быть, ей почудилось что-то знакомое в моем лице? Но я ее не узнал, а рассматривать, кто это мог быть, не было ни сил, не возможности — меня влекло вперед, ибо оставаться на месте было равносильно гибели. Нож прорезал мне рукав, лишь немного не достав до кожи — сумасшедший взгляд и хохот сопровождали покушение, а потом перед глазами опять блеснуло лезвие. Нападавший промахнулся, и вскоре его лезвие впилось в другое лицо. Отчаянный вопль на миг вернул мне способность понимать, что это тоже опасность, которой следует избегать. Я оттолкнул владельца ножа, и тот опрокинулся на спину, дико заорав:
— Смерть! Всем смерть! Я демон смерти!
Бежавший за мной наступил на его лицо, раздавив челюсть. Послышались хруст и вскрик от непереносимой боли. Несколько человек пронеслись по его телу, и крик умолк. Меня они не сбили только потому, что я успел вжаться в стену, каким-то чудом еще не рухнувшую вниз. Раздался еще один хруст — какой-то мужчина попал ногой между камнями. Он недоуменно посмотрел на ногу, взвыл и схватился за оголившуюся кость. Я не успел на помощь: упавшая балка вдавила его в землю, раскроив ему голову до самой шеи.
На какое-то время я замер, остановился, ощутив, как по нервам, и без того взвинченным, молнией прошел неясный сигнал… Я еще не осознал, что это, но уже понял, что ни о чем хорошем он не говорит. И эта догадка оказалась верной.
Город был погружен в хаос, измолот и сокрушен. Но, видимо, и этого было еще мало: стихия решила добить его новой бедой, сметавшей все на своем пути. Именно в этот миг я почувствовал опасность — шестым, седьмым… может, даже десятым чувством, которое никогда раньше не проявлялось так сильно. Оно возникло — и уже не покидало меня, предупреждая обо всех чрезвычайных ситуациях, в которые позже пришлось попадать. Я уже был готов — а глаза еще не видели, уши еще не слышали того, что должно было случиться.
Послышался гневный всепоглощающий гул. Он шел со стороны гор, к которым унеслась эта сокрушительная подземная волна. Я был так утомлен, избит и измучен, что даже не удивился новой напасти, так скоро сменившей предыдущие. Небо, и без того темное, стало совсем черным. Один за другим в нем пропадали отблески полыхавшего под ним огня, и вся серая пылевая и пепельная масса, сгустившаяся над головами, стала сливаться в одно мрачное целое. И тогда появилось то, о чем предупредило меня это чувство, возникшее из ниоткуда.
…Она падала на город с быстротой пикирующей птицы, со скоростью гоночного автомобиля — огромная волна, высотой не менее десяти метров. Мгновенно поглощая все очаги пламени, заливая все дыры и отверстия, образовавшиеся в земле, она приближалась так быстро, что на принятие решения уже не оставалось времени… Это летела настоящая стена воды, мутная от ила и водорослей, мелких и крупных камней, а также всего того, что она жадно пожирала, погребая под собой. Она сокрушала все. Стены, выдержавшие колоссальные нагрузки от взрывов и землетрясений и чудовищный жар огня, под ударом этой массы срывались со своих мест, будто были не возведены из камня и бетона, а сложены из прутиков. Рефлекторно я вскочил внутрь оказавшегося рядом автомобиля, успев в последнюю секунду захлопнуть за собой дверцу...
А потом все померкло перед глазами. Машину резко рвануло вверх и поволокло вперед в полной темноте. На нее постоянно что-то падало, ударяло — и она сама врезалась во что-то, так что я каждую секунду ожидал, что она развалится на куски, и тогда смерть точно получит мою жизнь, за которой с таким упорством гонялась столько времени. В какой-то момент я различил, как врезаюсь в человеческое тело. Оно зацепилось за боковое зеркало и пару секунд неслось вместе со мной. Сквозь все щели в автомобиль попадала вода — я слышал, как под сильнейшим давлением она врывается внутрь и очень быстро заполняет все свободное пространство. Машину корежило, сплющивало, и было удивительно, что все стекла до сих пор целы и продолжают выдерживать напор, сдавливающий ее со всех сторон. Я вдоволь наглотался жидкой грязи и попавшего в салон бензина — и в итоге, совершив множество переворотов и кульбитов, выплеснул все содержимое желудка, сразу оказавшись перепачканным с ног до головы. А потом сильный удар остановил движение, и я закрыл глаза, предвидя, что на этот раз точно все закончено…
Я находился в автомобиле, спасшем мне жизнь. Он немыслимым образом воткнулся в оконный проем устоявшего здания — и теперь висел в нем, как пробка. Ни стекол, ни верха у машины уже не осталось. Непонятно, как при этом мне не оторвало руки или голову... Больше не было последнего, самого страшного врага — воды, пронесшейся по городу катком. Практически не соображая, что делаю, я перевалился через борт и упал вниз. На мое счастье, падение не оказалось длительным — машина застряла на высоте примерно второго этажа, — и я рухнул на мягкую массу ила и песка.
Вода, проложив себе широчайшую трассу, унеслась столь же быстро, как и появилась. О ней напоминали лишь сметенные дома и отсутствие огня там, где он недавно бушевал. Где-то очень далеко отсюда, в горах, находилось водохранилище, которое жители города называли Хрустальным — за чистоту воды. Высота плотины, сдерживавшей озеро, насчитывала не менее ста метров. Я подумал об этом, понимая, что ни плотины, ни водоема больше не существует…
Постепенно из многочисленных трещин и ям в земле вновь стали появляться огоньки — вначале слабые, а потом все более дерзкие. Видимо, в недрах имелось нечто такое, что давало им силы опять вырваться на поверхность, несмотря на только что прокатившуюся по городу массу воды. Вскоре вновь послышались взрывы. Исчезнувший было запах гари и дыма опять стал забивать воздух, мешая дышать.
Меня снова вырвало кровью и грязью. От одного вида извергнутой мной смеси я схватился за грудь, желая разодрать себе ребра, чтобы выпустить эту тошнотворную слизь, забившую внутренности. С мутными глазами, на дрожавших ногах я отошел в сторону и зачерпнул ладонью из оставшейся после наводнения лужи. Пить уже не хотелось, но надо было прочистить горло и рот, чтобы не ощущать мучительные позывы к рвоте. Едва я поднес ладони к лицу, как у меня снова начался жуткий спазм, и я скрючился, больно ударившись головой о камень. Многочисленные порезы и ушибы дали о себе знать — я стал их чувствовать, хотя раньше не успевал даже заметить, где и когда получил. С разбитой брови капала кровь, заливая глаз и мешая нормально видеть. Я смыл ее полужидой грязью — лужица очень быстро наполнилась оседающим пеплом — и выпрямился.
Вода из озера принесла с собой все, что захватила по пути. Наполовину засыпанная грязью и обломками, завалившись на один бок, передо мной лежала яхта. Совсем недавно это было первоклассное судно, мечта многих — отделанная по последнему слову техники, оснащенная компьютерным управлением, украшенная и расписанная, как игрушка… От всего этого не осталось ровным счетом ничего. Весь корпус измят, вдоль киля — трещина, на палубе все сметено. Если в ней кто-нибудь и находился, то их участь решена: после того как яхту протащило через полгорода — а до того она пронеслась вместе с водой от водохранилища до его границ, — живых в ней быть уже не могло. Я доковылял до яхты и вцепился руками в борт, чтобы не упасть. С меня стекала грязь, вся оставшаяся одежда была мокрой насквозь и изорвана, так что на мне практически ничего не осталось. Я тупо смотрел на большую рыбину, которая валялась под днищем яхты, и сам чувствовал себя такой же рыбой — выброшенной из привычной среды и задыхающейся.
Меня снова замутило. Были ли это последствия постоянных ударов головой, пока я переворачивался вместе с корпусом машины, или же я треснулся где-то более основательно — так или иначе, заработал небольшое сотрясение мозга. Я посмотрел на ладонь. На ней крест-накрест лопнула кожа, обнажив мясо. Странно, но боли я не ощущал — вернее, ее было столько во всем теле, что отдельную я уже не фиксировал. Где я? Что я? Эта мысль мелькнула и пропала, вытесненная другой: я жив! Я все-таки жив! И сразу появилась такая смертельная усталость, что я опустился в грязь и бессильно прислонился к днищу яхты. Только ощущение холода постепенно стало возвращать меня к реальности. Равнодушно посмотрев, как среди мусора валяются несколько трупов, перевел глаза на улицу (впрочем, улицы как таковой уже не было — лишь нагромождение невесть чего).
Долго отдыхать не пришлось. Все сильнее и сильнее стал разгораться огонь, опять стала вздрагивать земля, а по небу, на какое-то время очистившемуся от пепла, опять поползли серые облака.
— Я не могу больше…
Хрип отчаяния вырвался у меня, когда я заметил, как на полосе почти скрытого обломками асфальта начала разрастаться и вздрагивать новая трещина. В ней полыхнуло, раздался хлопок — и из провала взметнулся огненный гейзер, сразу слизнувший и яхту, и кучу мусора, что лежала возле нее. Меня зацепило лишь краем, но этого хватило, чтобы я с криком отпрянул, придерживая ошпаренную руку. Волна раскаленного воздуха швырнула меня на землю, в сразу начавшую высыхать лужу. Не вставая, на четвереньках, страшась оглянуться, чуть ли не скуля от жалости к самому себе, я пытался уйти от этого свирепого смрада, несущегося из провала. Я полз… Глаза уже ничего не различали, все смешалось в багровый туман. С каждым движением я чувствовал, как изможденное тело отказывается мне подчиняться. Страшнейший удар вырвал землю из-под меня, заставив упасть на спину. Земля вздыбилась, словно взбешенный жеребец, и поставила меня вертикально. Я ждал смерти… И она появилась, глядя прямо в глаза. Страх пропал. Я понял: на этот раз мне не избежать того, что уже не раз должно было случиться на протяжении этого дня…
Разваливая все здания, расширяясь и удлиняясь, извилистой змеей прямо к тому месту, где я находился, тянулась трещина. В пропасть летело все — машины, земля, живые и мертвые тела, бревна, камни. Даже пропитанный гарью воздух, казалось, засасывается внутрь гигантским пылесосом. Кромка тротуара под ногами резко ушла вбок, и я инстинктивно поднял ногу, зацепился за нее, а затем попытался отпрыгнуть в сторону. Нога соприкоснулась с почти занесенным обломками грузовиком, и я замер, балансируя, чтобы не упасть. Но не смог удержаться — нога дрогнула, а затем все быстрее и быстрее стала сползать в жадную пасть пропасти. Я увидел, как мелькает край земли, и почувствовал, что кабина грузовика подо мной резко уходит прочь. Мысль о том, что это конец, просто не успела мною завладеть — иначе я не смог бы сделать того, что впоследствии так и не сумел объяснить… Я валился вниз, успев заметить, что на одной из стен воронки виднеется что-то округлое и большое. Уже падая в бездну, невероятным образом ухватился за кусок торчавшей в земле трубы, и она, изогнувшись под моим весом, опустилась прямо к темневшему отверстию. На несколько мгновений, ставших для меня бесконечными, все вокруг — и чудовищную пропасть, и зиявшую перед глазами дыру — залило нестерпимым мертвенным зеленым свечением. Страх пронзил все мое существо, руки стали разжиматься... Раздался тяжелый вздох ужасного чудовища за плечами, потом последовал сильный толчок в спину — и все разом погрузилось во тьму, в которой я потерял сознание.
Глава 2. В подземелье метро
Вначале была тишина. Абсолютная, полнейшая тишина. Настолько глубокая, обволакивающая, что само ее безмолвие могло убить лучше любой иной причины — своей безысходностью. И — темнота. Эти два врага, объединившись, приговорили меня к жуткой смерти. Безумие и животный ужас, противопоставить которому нечего. И невозможно описать ощущения того, кто попал в могилу живым! Миг, которого мне хватило, чтобы понять, куда я лечу, помутил мой разум… В отчаянном порыве спастись я не заметил, как ударился головой, и этот удар лишил меня чувств. Избежав гибели там, наверху, я встретился с нею здесь — по мрачной иронии, практически невредимым и способным бороться. Способным — но не с тем, что меня окружало! Это был конец. Я понял это, едва оторвал голову от холодной поверхности. Сколько я так пролежал, час или два — уже не имело значения. На волосах запеклась кровь, но я не знал, моя или чужая. Слегка подташнивало, сильно хотелось пить. И постепенно, слабыми проблесками, начало возвращаться ощущение своего тела, а вместе с ним и боль. Меня затрясло крупной нервной дрожью, от которой даже стали стучать зубы. Это было нелепо, этого не могло быть — я уцелел, падая в бездну, в пропасть! Я мертв, потому что нельзя остаться живым — и не видеть и не слышать абсолютно ничего! Никогда до и никогда после я не был так близок к помешательству, пульсируя на этой зыбкой грани, уход в сторону от которой означал ничто. Затем силы вновь оставили меня, и я опустил голову…
Мелькали чьи-то лица, которых я не мог узнать, руки, указывающие во все стороны сразу. Багровые отсветы, заполняющие чьи-то контуры, потом резкие серебристые молнии, рвущие непонятные изображения пополам. Возник рот, в котором шевелился распухший и почему-то раздвоенный язык, ослепительно белые клыки… и я, лежащий в этой пасти, собирающейся сомкнуться и размолоть меня крепкими зубами. А сами зубы тянулись далеко-далеко, в несколько сотен или тысяч рядов, и где-то там, позади них — еле заметный, тонкий выход, пугающе черный на фоне сверкающих клыков. Потом возник бесконечный коридор, куда я проваливался, тщетно пытаясь удержаться за гладкие светящиеся стены. Следом появился тупик, возникший из-за очередного поворота. Я пытался барахтаться, но руки скользили, и я упал в этот тупик, как в желе, — оно стало всасывать меня, отчего дышать становилось все труднее и труднее. На грудь давило все сильнее, потом вязкая пустота, рывок — и все исчезло…
Это не я пришел в себя — это тело напомнило о себе, отреагировав на болезненный толчок, сотрясший окружающее пространство. Ничего не соображая, в полной прострации — будто я и мое тело существуют отдельно друг от друга — перевернулся на спину. Сразу стало легче дышать. Рука наткнулась на выступающую небольшим бугорком поверхность — видимо, я упал на нее, и та давила на легкие, вызывая кошмары. Все еще ничего не понимая, попытался оторвать голову от пола — и сразу уронил обратно, словно кто-то неведомый и тяжелый придавил ее своей тушей. Сознание возвращалось медленно... Я понятия не имел, как долго оставался неподвижным, пока глаза не открылись и не увидели тьму. Ни вставать, ни шевелиться не возникало желания, полная неподвижность была мне сейчас нужнее… Так продолжалось довольно долго, пока меня не начал бить озноб. То, на чем я лежал, минута за минутой вытягивало из меня тепло. И тогда я сделал попытку подняться. Вначале оперся на одну руку, потом на другую. Потом на обе. Потом на колени. Наконец поднял голову, приоткрыл и сразу закрыл глаза — так казалось безопаснее, чем вообще не увидеть ничего. Некоторое время даже опасался пошевелиться, боясь шороха, возникавшего при движении. Холод еще раз напомнил о себе через колени, которыми я опирался на жесткую поверхность. Ладонью коснулся пола — он оказался на ощупь очень холодным, шершавым, с едва заметными трещинками и выемками. Это была не земля, скорее что-то больше похожее на камень. Или… та самая огромная бетонная труба, отверстие которой я успел увидеть перед тем, как стены провала сомкнулись за моей спиной!
Наверное, я закричал. Путь наверх был отрезан. Труба время от времени вздрагивала, словно кто-то дергал ее в глубине. Потом все стихло. Начал липкой пеленой подползать ужас. Я заново переживал события этого дня и свое падение в бездну! Еще немного — и я мог сойти с ума. Вцепился зубами в руку, и подступившая боль отрезвила, не дав зациклиться на страшных мыслях. Разом, словно ожидая этой минуты, заныли все полученные на поверхности раны. Казалось, на теле нет живого места. Я не смог сдержать стон, и он унесся прочь, эхом отдаваясь от влажных, пропахших сыростью стен…
Меня всего затрясло, сердце бешено забилось — я заживо погребен в толще земли! Все окутывала кромешная тьма. Где я нахожусь? Мне предстояла мучительная смерть либо от удушья, либо от голода, а скорее всего — от начавшего заполнять меня целиком чувства безнадежности и страха. Взвыл, ударил перед собой кулаком, и он влетел во что-то очень твердое и жесткое — я чуть не разбил себе пальцы. Это меня слегка ошеломило: вроде бы земля не должна быть настолько твердой. Когда пальцы еще раз притронулись к стене, я заметил, что она сухая и холодная и напоминает… Точно: таким мог быть только бетон! Я действительно попал в трубу — мне не показалось, что я видел ее изломанные края при падении в пропасть. Что это могло быть, я не знал. Скорее всего, внутренняя сторона колодца, только почему-то выложенного не вертикально. И он достаточных размеров, чтобы в нем можно было стоять, почти не пригибаясь. Для чего он здесь находился, кто его выкладывал? Сейчас меня этот вопрос занимал менее всего. Зато сразу возник другой: нельзя ли по нему выбраться наружу? Стены слегка вздрагивали, а пару раз дернулись так, что я, даже стоя на коленях, не удержался и упал на бок. Катастрофа, произошедшая наверху, была столь серьезна и всеобъемлюща, что не могла не затронуть и всех подземных коммуникаций. Подземных? У меня мелькнула не осознанная до конца мысль: да, подземных! А если, скажем, эта труба состоит из частей единого целого, предназначенного, например, для вентиляции метро? Или для отвода канализационных или каких-либо иных вод? Я снова вздрогнул. Но на ощупь пол и стены снова показались сухими, хоть чувствовалась небольшая влажность там, где бетонные кольца примыкали друг к другу. То, что труба состояла из плотно пригнанных друг к другу колец, я уже понял, тщательно исследовав стык почти по всей его длине. Нет, это не для воды…
Я просидел некоторое время, не решаясь подняться и сделать первый шаг. У меня не хватало ни сил, ни мужества, чтобы заставить себя пойти куда-то в полной темноте. В этот момент остро пожалел о том, что уже давно бросил курить, — так в кармане могла оказаться зажигалка или спички, и я смог бы рассмотреть, куда все-таки попал… Постепенно я успокоился. Гул, изредка доносившийся сквозь стены, скоро утих окончательно. Тишина стала такой, что собственные движения и производимый мной шорох воспринимались как гром. Мне вдруг показалось, что я здесь не один — ведь я явственно видел, как и передо мной, и вместе со мной в пропасть падали люди. Нет, я не один! Я не мог быть один!
— Эй…
Мне казалось, что я кричу, но на самом деле это был еле слышный хрип.
— Эй! Кто-нибудь!
Ответом было молчание. Я сглотнул солоноватую слюну и в волнении прокусил губу. Что-то надо делать… Осмелев немного, протянул ноги вперед — они стали затекать от неудобной позы. Ничего не изменилось. Воздух вокруг был не очень свеж, но пыли в нем не ощущалось. Следовало на что-то решаться. Я уговаривал себя подняться, потом собрался с силами и встал. Голова коснулась чего-то, я испуганно вжал ее в плечи — и только потом сообразил, что это не может быть ничем иным, как потолком помещения. Верхом трубы — если это действительно труба.
Все по-прежнему оставалось безмолвным. Вытянутыми вперед руками я проверял, нет ли впереди препятствия. Мне пришлось передвигаться вдоль одной из стенок, но я практически без труда доставал рукой и до второй — ширина трубы это позволяла. Пройдя несколько шагов, наткнулся на что-то; при ощупывании это оказалось крылом того самого грузовика, который провалился в пропасть вместе со мной. Сразу вслед за ним оказался тупик. Земля плотно заполняла отверстие (скорее всего, именно то, сквозь которое я сюда попал). Я не особо расстроился, ожидая встретить что-то в этом роде. Оставался второй выход из трубы, и я повернул назад. Раз здесь закупорено — там должно быть свободно.
Постепенно, шаг за шагом, стал вновь наползать сковывавший движения страх. Я больно ударился ногой обо что-то, отпрянул вбок, задев обожженной рукой шершавую поверхность, — и вскрикнул. Мною снова завладел ужас: животный, всеобъемлющий, грозивший перерасти в панику и погубить меня безо всякого вмешательства извне. Я громко закричал — и сразу догадался, что мой крик не унесся по трубе прочь, а встретил какую-то преграду и в ней заглох. От осознания непоправимого я замер, потом заставил себя сделать еще несколько шагов — и руки уперлись в новую преграду. Скорее всего, это был громадный кусок породы, надежно закупоривший второй выход. В полном бессилии и отчаянии я опустился на колени... Это означало смерть, от которой я с таким упорством обреченного убегал на поверхности земли. Она не смогла уничтожить меня ни падающими стенами, ни разверзающимися трещинами, ни огнем и водой… Нет, вместо всего этого она приготовила мне куда более ехидную усмешку: позволила спастись, чтобы просто похоронить… живым. Я находился в подземном склепе!
Перед глазами опять стали появляться багровые круги, еще немного — и сознание могло отключиться, чтобы впасть в уже виденный кошмар. Стали всплывать лица покинутых близких… Всего несколько дней назад я был в кругу семьи, держал на руках сына и целовал печальные глаза жены — ей так не хотелось со мной расставаться. Что станет с ними? Как они это переживут? И переживут ли?
От ярости я заскрежетал зубами. И тут что-то неуловимое заставило меня замереть, напрячься и полностью сконцентрироваться на еще не осознанном полностью ощущении… Я свободно дышал! Не задыхаясь, не чувствуя постепенного удушья, — а ведь воздух в замкнутом пространстве не мог быть не спертым. У него была лазейка! А раз она была у него — что мешало мне ее отыскать? И вдруг она окажется пригодной и для меня?
Обшаривая сантиметр за сантиметром, неоднократно исцарапав пальцы, я проверял бетонные стены. Отверстие должно быть… И оно действительно нашлось! Это оказалась вделанная в стену решетка. Она плохо держалась, и я без труда сорвал ее с места. Дыра была узкой, но я смог просунуть в нее голову — и сразу ощутил разницу между тем воздухом, которым дышал, и тем, который оказался за пределами трубы. Я стянул с себя свитер (от него и так ничего не оставалось) и, изгибаясь и выворачиваясь, протиснулся сквозь этот лаз туда, где ожидал встретить спасение.
Моя радость могла оказаться несколько преждевременной. Это опять была труба — возможно, идущая параллельно первой, в которой я оказался вначале. Но, в отличие от нее, она не могла быть замкнута с обеих сторон — иначе я не заметил бы в ней притока воздуха, благодаря которому не задохнулся до сих пор. Снова передвигаясь вдоль стен, я прошагал несколько минут. Привыкшие к темноте глаза различили еле уловимый свет, хоть и не позволявший что-либо рассмотреть, но давший слабый ориентир. И все же это был свет, падавший откуда-то сверху… Труба закончилась. Я стоял на дне вертикального колодца и дрожал от возбуждения и сознания того, что ничего не могу поделать. Высоко надо мной находилось отверстие, сквозь которое просматривались огненные сполохи. Подняться по колодцу не представлялось возможным. Этого скудного освещения было достаточно, чтобы увидеть: он лишен каких-либо приспособлений для этого. Ни скоб, обычно сопутствующих подобным сооружениям, ни лестницы. Свобода почти рядом, всего в пяти-шести метрах над головой! Но туда не добраться…
Я просидел на дне колодца около часа. Апатия овладела мною почти полностью — я сделал все что мог… От усталости откинулся назад, привалившись спиной к стенке, — и уперся во что-то мягкое. Отстранившись, протянул руку, чтобы проверить. Это был труп. Кто-то упал сюда с высоты и при падении свернул шею. Преодолевая некоторое смущение — мне еще не приходилось обыскивать мертвые тела, — я обшарил его карманы. И — о счастье! — в них нашлась сухая и годная к употреблению коробка спичек.
Чиркнув, осветил место своего пристанища. Диаметр колодца около трех метров. На дне валялся всякий хлам, попавший сюда с высоты, и среди него я успел разглядеть нужную мне вещь — несколько сухих тряпок. Как и почему сюда не попала вода при наводнении — меня не интересовало. Я смотал их в подобие факела и зажег спичку. Убогий огонек осветил мою тюрьму. Воздушная тяга не давала ему потухнуть, и я еще раз убедился, что выбраться наверх не смогу. Звать на помощь не имело смысла: с такой глубины мои крики вряд ли кто-то услышит. А если бы и услышал — наверху творилось такое, что судьба одного человека уже ничего не значила…
Оставался только один вариант: возвращаться по этой трубе назад и идти, пока она не выведет меня туда, где можно подняться на землю. Я собрал все тряпки, которые, по моему разумению, могли мне понадобиться, и, бросив прощальный взгляд наверх, отправился в этот страшный путь, в неизвестность и темноту, где единственным моим спутником оставалась надежда…
Факел я потушил — хотел сберечь его, чтобы применить, когда понадобится: второй возможности найти что-то подобное у меня могло и не появиться. Отойти от единственного просвета — крохотной ниточки, связывавшей меня с поверхностью, — оказалось очень страшно… и все же иного решения не находилось. Только разведка могла показать, прав ли я в своих ожиданиях. Я вздохнул, собираясь с силами, и повернулся к темноте. Первый шаг дался с трудом, но постепенно, метр за метром, я медленно преодолел довольно длинное расстояние, пока не уперся рукой в преграду. Пальцы нащупали квадратные ячейки. Вероятно, сетка, перекрывающая всю трубу. Я пнул ее ногой — она слегка подалась. Скорее всего, она предназначалась для задержки всякого мусора, который мощные вентиляторы засасывали вовнутрь. А раз так, то где-то рядом должно быть и место, откуда этот мусор извлекают смотрители. Я вновь чиркнул спичкой... Предположение оправдалось полностью: в трубе, совсем рядом, нашлась дверца. Но все попытки ее открыть, выбить и сорвать с петель ничего не дали. Она была наглухо задраена с противоположной стороны. Судьба еще раз жестоко подшутила надо мной. Либо эту дверь так задумали проектировщики, либо ее сплющило давлением… Что бы там ни было, открыть ее я не смогу. Оставалось только продолжать движение вперед — через сетку. Я закричал, чтобы узнать, насколько далеко разнесется эхо. На этот раз звук не встретил преграды. Оставалось лишь сорвать сетку, чтобы — в который раз — попытаться спастись и выбраться из этой темницы.
Первоначальный ужас и отчаяние куда-то отступили; мной овладела мрачная решимость. После всего пережитого темнота уже не пугала, и я перестал чиркать спичками: все, что хотел, я уже увидел. Сетка отошла со своего места достаточно просто. Хоть в этом повезло — она не была сварена из толстых прутьев, а оказалась обычной рабицей, столь любимой многими дачниками. Пусть и с трудом, но ее можно порвать… Я зло дергал, бил ногой — и сумел вырвать ее в одном месте. Этого хватило, чтобы пролезть, добавив к порезам и ссадинам еще несколько. А сразу за сеткой оказался провал. Я едва не угодил в него, и лишь знакомое чувство, проявившееся впервые наверху, спасло меня от рокового шага. Словно кто-то незримый удержал меня от того, чтобы опустить ногу. Я внезапно напрягся и подумал, что впереди не так уж и свободно. Решив довериться этому неосознанному чувству, осторожно пошарил перед собой ногой; под ней оказалась пустота. Колодец кончился. Вернее, он принял именно такие формы, какие и должны быть: горизонтальная труба превратилась в вертикальную…
Осторожно опустившись на колени и вцепившись одной рукой в обрывки сетки, второй стал ощупывать край колодца. Вскоре нашел то, что искал: поручни лестницы, ведущие вниз. Раздумывал недолго: если нет подъема, пусть будет спуск... Это было уже не просто страшно. От осознания того, что сейчас я по собственному решению стану удаляться от поверхности, спазмом сдавило сердце. Но иного выхода я просто не видел. Колодец должен куда-нибудь меня вывести… если на том конце опять не встретится новый завал.
Перекинув ноги через парапет, ухватился за скобы и стал спускаться. И каждый шаг уводил меня все дальше от поверхности земли — может быть, к той самой могиле и смерти, которой я так долго избегал… Думать о спуске не хотелось... Жутко. Но я с упорством обреченного сползал вниз. Так продолжалось довольно долго. Пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать. Шахта казалась нескончаемой, я стал опасаться, что просто не смогу спуститься и сорвусь. Но бесконечный спуск все же прекратился. Я ступил на твердую поверхность и в изнеможении сел прямо на бетон.
Отдохнув немного, решил осветить место, где оказался. Замкнутое помещение, но несколько
