Оглавление

Человек из будущего

Роман

Часть I. Жизнь до перехода

Глава 1. За месяц до.

I. 17 сентября 2025 года, понедельник, 09:47

Дмитрий Комаров сидел за своим рабочим столом в open space на двадцать третьем этаже бизнес-центра и смотрел в монитор, не видя ничего. Экран светился белым светом Excel-таблицы, строки с цифрами расплывались перед глазами. Он должен был свести квартальный отчёт к десяти утра, но руки не слушались. Пальцы застыли над клавиатурой.

Правая рука машинально потянулась к телефону, лежавшему рядом с мышкой. Проверить уведомления. Хотя проверял минуту назад. Хотя ничего важного там не было и быть не могло.

За спиной гудел офис — сто человек, запертых в одном огромном зале. Стук клавиатур, шелест бумаг, приглушённые телефонные разговоры, чьё-то нервное покашливание. Кофемашина шипела и булькала в углу. Кондиционер работал на полную мощность, гоняя сухой, мёртвый воздух. Пахло чем-то синтетическим — освежителем, пластиком, выгоревшей электроникой.

К обеду шея затекла — весь день смотрел в монитор под одним углом. Текстовая шея, говорят врачи. Болезнь офисных работников. Болезнь 21 века.

Дмитрий поднял глаза, посмотрел в окно. Правая рука машинально потянулась к телефону, лежавшему рядом с мышкой. Проверить уведомления. Хотя проверял минуту назад. Хотя ничего важного там не было и быть не могло. Питер лежал внизу — серая, бесконечная, равнодушная. Небоскрёбы из стекла и бетона, рекламные щиты, дороги, забитые машинами. Ноябрь. Мокрый снег, который тает, не успев упасть. Небо цвета грязной ваты. Ни одного яркого пятна, ни одной живой детали. Всё как всегда. Всё как вчера. Всё как будет завтра.

Ему было двадцать пять лет — возраст, когда, по мнению окружающих, жизнь только начинается. «Молодой, перспективный, впереди всё», — говорили родители, друзья, коллеги. Но Дмитрий так не чувствовал. Ему казалось, что жизнь уже прошла. Или, точнее, что он живёт не свою жизнь, а чужую, по чужому сценарию.

Менеджер среднего звена в IT-компании. Зарплата сто восемьдесят тысяч в месяц — для двадцати пяти лет неплохо, как говорили все. Из них сорок уходило на аренду квартиры-студии на окраине, двадцать — на машину в кредит, ещё тридцать — на еду и коммуналку. Остальное — на «жизнь», если это можно назвать жизнью. Раз в год — отпуск в Турции или Египте, всё включено, две недели на пляже, где он пытался забыть об офисе, но не мог. Возвращался загоревший, отдохнувший — и через три дня снова чувствовал ту же усталость, ту же апатию, ту же пустоту.

«Что я делаю здесь? — подумал он, не в первый раз за эту неделю, за этот месяц, за последние три года. — Зачем всё это?»

Когда-то, в школе, он мечтал стать историком. Читал толстые книги — про Древний Рим, про Средневековье, про Русь, про революции. Представлял себя археологом, который раскапывает древние города, находит артефакты, восстанавливает прошлое. Или учёным, который пишет диссертацию о том, как жили люди сто, двести, тысячу лет назад. Ему нравилось понимать, почему мир такой, какой он есть. Почему люди совершают одни и те же ошибки. Почему история повторяется, как заезженная пластинка.

Поступление в университет на исторический факультет стало для Дмитрия глотком свежего воздуха. Наконец-то он попал в среду людей, которым было интересно то же, что и ему! Профессор Борис Николаевич Крылов — седой, строгий мужчина с пронзительными глазами — читал курс по истории Средневековья. Его лекции были не просто изложением фактов, а настоящим театром одного актёра.

— История, — говорил профессор Крылов, — это не набор дат и имён. Это живые люди, живые судьбы.

На третьем курсе Дмитрий познакомился с Катей — высокой, стройной девушкой с чёрными косами и тёмными глазами, которая изучала историю искусств. Они встретились в библиотеке, где оба засиживались допоздна, готовясь к семинарам.

— Вы всё читаете про войны и политику, — сказала она однажды, заглянув в его конспект. — А ведь есть ещё и другая история — история красоты, творчества, человеческого духа.

— А разве это не одно и то же? — удивился Дмитрий. — Разве можно понять эпоху, не зная, какую музыку слушали люди, какие картины писали, во что верили?

Так завязались их отношения — сначала дружеские, потом более близкие. Они вместе ходили в музеи, на выставки, в театры. Катя открыла ему мир, о существовании которого он даже не подозревал — мир тонких эмоций, поэзии, философских размышлений.

«Катя, — с болью думал Дмитрий. — Единственная девушка, которую я по-настоящему любил. И которую потерял по собственной глупости».

Они встречались два года. Дмитрий был счастлив, как никогда в жизни. Они мечтали о будущем: пожениться после университета, работать вместе, путешествовать, писать книги.

— Мы с тобой созданы друг для друга, — говорил он Кате. — У нас общие интересы, общие мечты. После университета мы поженимся, будем вместе работать, исследовать, преподавать.

— Не торопись, Дима, — улыбалась она. — Мы ещё молодые, впереди столько всего интересного.

Но на четвёртом курсе что-то изменилось. Катя стала холоднее, встречались они всё реже, а разговаривать стало не о чём. Дмитрий пытался понять, что происходит, но она отвечала уклончиво: «Ничего особенного, просто много дел, сессия скоро».

Однажды он увидел её в кафе с другим парнем — высоким, уверенным в себе, в дорогом пиджаке. Дмитрий подошёл.

— Катя, мне нужно с тобой поговорить.

— Дима, не надо, — она избегала его взгляда. — Мы всё обсудили уже. Ты же понимаешь…

— Нет, не понимаю, — ответил он. — Объясни мне, пожалуйста.

— Мы слишком разные, Дима. Ты всё ещё мечтаешь о Средневековье, о каких-то старых книгах, о прошлом. А я хочу жить здесь и сейчас. Хочу карьеры, денег, нормальной жизни.

— А любовь? А мечты?

— Мечты — для детей. Взрослые думают о деньгах. Прости.

И тут один знакомый предложил:

— Дим, брось эту историю. Иди ко мне в компанию. IT. Обучим, введём в курс дела. Зарплата сразу пятьдесят, через полгода — восемьдесят. Сам подумай.

И Дмитрий пошёл. Потому что нужно было платить за квартиру. Потому что родители устали повторять: «Когда ты начнёшь зарабатывать нормальные деньги? Традиции мёртвых людей! Лучше бы программирование учил или английский язык. Это хоть деньги приносит».

«Деньги, деньги, деньги… — думал Дмитрий. — Для родителей не существовало ничего, кроме денег. Папа работал инженером на заводе, мама — бухгалтером в конторе. Честные, трудолюбивые люди, но какие же серые, какие безликие. Они прожили всю жизнь, ничего не поняв в ней, ничего не почувствовав».

Он даже не заметил, как прошло пять лет. Как он превратился в системного администратора, потом в менеджера. Как сдался. Как перестал спорить с реальностью.

Но вместе с зарплатой, квартирой и машиной пришло что-то другое — ощущение, что он предал себя. Что когда-то была мечта, цель, вера в то, что жизнь — это не просто деньги и карьера. А теперь он стал таким же, как все. Встаёт в семь утра, едет в офис, сидит восемь часов перед монитором, возвращается домой, ужинает перед телевизором, ложится спать. И так каждый день. До пенсии. До смерти.

«Может быть, это и есть взросление, — думал он. — Может быть, так живут все. Может быть, мечты — это для детей, а взрослые должны быть практичными».

Но почему-то от этой мысли становилось **страшно**. Физически страшно, как будто горло сжимается, воздуха не хватает, стены давят.

— Дима, ты на летучку? — окликнул его коллега, проходя мимо с картонным стаканчиком кофе в руке.

Дмитрий вздрогнул, вернулся в реальность.

— Да, иду, — машинально ответил он, не оборачиваясь.

Коллега прошёл дальше. Дмитрий остался сидеть. Посмотрел на часы в правом нижнем углу экрана: *09:52*. Совещание в *10:00*. Нужно идти. Взять распечатку отчёта, блокнот, ручку. Сесть в переговорной, слушать, как начальник говорит о планах на квартал, о KPI, о стратегии развития. Кивать. Делать вид, что всё это важно.

Телефон на столе завибрировал. Сообщение от начальника:

«Планёрка переносится на 10:30. Подготовь презентацию по проекту».

Дмитрий выдохнул. Ещё полчаса. Он открыл PowerPoint, начал перетаскивать слайды. Добавил график, диаграмму, маркированный список. Всё красиво, профессионально, бессмысленно.

«Зачем? — снова подумал он. — Зачем это кому-то нужно?»

17 ноября 2025 года, понедельник, 14:10

Обед. Наконец-то.

Дмитрий вышел из офиса, спустился на лифте, толкнул тяжёлую стеклянную дверь и оказался на улице. Москва встретила его холодным ветром, мокрым снегом, шумом машин. Он застегнул куртку до горла, засунул руки в карманы и пошёл — куда, не знал. Просто пошёл.

Обычно он обедал в офисной столовой — быстро, дёшево, удобно. Суп, второе, компот, триста рублей. Но сегодня не мог. Сегодня нужно было уйти отсюда, подальше от офиса, от коллег, от этих бесконечных разговоров о проектах, дедлайнах, отчётах.

Он шёл по Тверской, мимо витрин магазинов, мимо кафе, мимо прохожих, погружённых в свои смартфоны. Все куда-то спешили. Все были заняты. Все знали, зачем живут.

А он?

Дмитрий остановился у светофора, посмотрел на людей вокруг. Женщина лет тридцати в деловом костюме, с телефоном у уха, что-то быстро говорила, нервничала. Парень в толстовке, с наушниками, кивал в такт музыке. Пожилой мужчина с тростью, медленно переходил дорогу, не глядя по сторонам. Все разные, но одинаковые. Все живут в одной системе, по одним правилам. Работа — дом — работа — дом. День за днём. Год за годом.

«Неужели я так проживу всю жизнь?» — подумал он, и от этой мысли стало тошно.

Он вспомнил себя в семнадцать. Горящие глаза, мечты, вера в то, что мир можно изменить. Он хотел стать историком, писать книги, рассказывать людям о прошлом, учить их понимать настоящее. Хотел быть полезным, важным, нужным. Не ради денег, а ради смысла.

А что теперь? Менеджер. Отчёты в Excel. Презентации в PowerPoint. Совещания, где все говорят много, а решают мало. Зарплата, которая тратится на аренду, еду, кредит. И в конце месяца остаётся ноль.

«Я продал свою мечту за сто восемьдесят тысяч в месяц», — подумал он, и эта мысль была горькой, как полынь.

Он шёл дальше, не замечая, куда. Мимо площади, мимо памятника, мимо театров. Снег падал гуще, прилипал к волосам, таял на лице. Было холодно, но Дмитрий не чувствовал. Он был где-то далеко, в своих мыслях, в своём прошлом, которое больше никогда не вернётся.

«А если бы я защитился бы в университете? — думал он. — Если бы остался на историческом? Доучился, защитил диплом, закончил аспирантуру? Жил бы впроголодь, но занимался любимым делом. Читал бы лекции студентам, писал бы статьи, ездил бы на археологические раскопки. Был бы счастлив?»

Но сразу же другой голос в голове отвечал: «Нет. Ты бы был нищим. Жил бы в общежитии, питался бы дошираком, не смог бы позволить себе ничего. Не было бы машины, квартиры, отпусков. Не было бы девушки — какая девушка захочет встречаться с бедным преподавателем?»

И это было правдой. Горькой, но правдой.

«Значит, выбора не было? — спросил он сам себя. — Я поступил правильно?»

Но почему тогда так больно? Почему внутри пустота?

II. Ночные мысли

Ночью он не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами и думал. Думал о том, что жизнь проходит, а он так ничего и не сделал. Двадцать пять лет — четверть века! — а что есть? Нет семьи, нет своего жилья, нет любимой работы, нет даже настоящих друзей.

«Друзья, — с горечью подумал он. — А кто мне друзья? Максим из офиса, с которым мы

здороваемся каждый день, но никогда не разговариваем ни о чем личном? Ребята с форума реконструкторов, с которыми я виделся последний раз год назад? Однокурсники, которые все разъехались кто куда, завели семьи и с которыми я общаюсь только через соцсети?»

Он встал с кровати и подошел к окну. На улице было темно и пусто. Только фонари светили тусклым желтым светом, и где-то вдалеке мигали огни рекламы.

«Петербург, — подумал он. — Город великих писателей, поэтов, художников. Город, который воспевали Пушкин и Достоевский. А для меня это просто место, где я застрял. Серое, холодное, равнодушное».

Он вспомнил, как читал «Преступление и наказание» в университете. Раскольников тоже жил в Петербурге, тоже страдал, тоже не находил себе места. Но у Раскольникова хотя бы была идея, пусть и безумная. А у Дмитрия — что? Даже идеи нет. Просто пустота.

«Раскольников хотел проверить — „тварь ли он дрожащая или право имеет“, — размышлял Дмитрий. — А я даже не задаюсь такими вопросами. Я просто существую. Просыпаюсь, иду на работу, возвращаюсь, ложусь спать. И так каждый день. Я уже даже не тварь дрожащая — я вообще никто».

Внезапно в голову пришла страшная мысль: «А что, если я умру завтра? Что останется

после меня? Кто вспомнит обо мне? Коллеги скажут: «О, Дима умер? Жаль, он хорошо чинил компьютеры». Родители поплачут и будут виноватыми, что мало общались. Друзей, которые по-настоящему будут горевать, — нет. Жены нет, детей нет. Никакого следа в истории. Просто исчезну — и все».

От этой мысли стало так страшно, что Дмитрий почувствовал, как начинается паническая атака. Сердце забилось быстрее, дыхание стало прерывистым, руки задрожали.

«Спокойно, спокойно, — попытался он взять себя в руки. — Это просто ночные мысли.

Утром будет легче. Утром всегда легче».

Но он знал, что утром не будет легче. Утром будет то же самое — ненависть к звуку будильника, нежелание вставать, тоска при мысли о работе. И так до конца жизни.

«Нет, — вдруг подумал он с неожиданной ясностью. — Нет, так жить нельзя. Я должен что- то изменить. Должен! Но что? Что я могу изменить? Уволиться? И на что жить? Найти другую работу? Но везде то же самое. Переехать в другой город? Но разве от географии что-то зависит?»

Он вернулся в кровать и лег, глядя в потолок. В голове крутились мысли, не давая уснуть.

Наконец, уже под утро, он провалился в беспокойный сон, полный странных снов о средневековых замках, рыцарских турнирах и каких-то непонятных событиях.

III. Середина недели

Среда началась еще хуже. Дмитрий проспал — будильник отключился сам по себе, или он во сне нажал на кнопку и заснул. Проснулся в панике в восемь утра, понимая, что опаздывает.

Первое, что сделал Дмитрий, открыв глаза, — потянулся к телефону на тумбочке. Еще не встал, еще не умылся, но уже листал ленту новостей. Теракт где-то на Ближнем Востоке. Политический скандал. Авария на трассе. Липкая тревога заползла в грудь раньше, чем он встал с кровати.

Наспех умылся, оделся, выбежал из дома, не успев позавтракать. В метро было еще больше народу, чем обычно. Он втиснулся в переполненный вагон, чувствуя, как чье-то локоть упирается ему в ребра, а чья-то сумка давит на ногу.

Вагон был забит. Дмитрий прижался спиной к двери, достал телефон. Открыл соцсети. Лента — бесконечная, пёстрая, чужая. Максим в Дубае, на фоне небоскрёба. Света показывает ключи от новой квартиры. Андрей с женой в ресторане, свечи, вино, улыбки.

Дмитрий знал, что это иллюзия — люди выкладывают только лучшее. Но знание не помогало. Каждый раз, листая ленту, он чувствовал: его жизнь — серая, скучная, неправильная. А их — яркая, насыщенная, настоящая.

Внутри что-то сжалось..

«Господи, ну сколько можно? — думал он, задыхаясь от духоты. — Сколько можно жить в этом аду? Метро, офис, метро, дом. И никакого просвета».

В офис он ворвался в девять двадцать, запыхавшийся и взъерошенный. Руководитель, Игорь Владимирович, сидел в переговорной и многозначительно посмотрел на часы.

— Дмитрий, вы опоздали.

— Извините, Игорь Владимирович, пробки были, — соврал Дмитрий.

— Пробки, — недоверчиво повторил руководитель. — Понятно. Постарайтесь больше не опаздывать. У нас сегодня важное совещание в десять.

«Важное совещание, — ехидно подумал Дмитрий. — Где десять человек полтора часа будут обсуждать, какой цвет кнопок выбрать для нового интерфейса программы, которую все равно никто не будет использовать».

Совещание действительно оказалось мучительным. Полтора часа бесполезных разговоров, во время которых Дмитрий изо всех сил старался не заснуть. Говорили о новом проекте, о сроках, о бюджетах, о задачах. Все это было неинтересно, скучно и бессмысленно.

«Зачем я здесь? — думал он, делая вид, что внимательно слушает. — Зачем мне все это? Я ведь не хотел заниматься IT. Я хотел изучать историю, преподавать, писать статьи,

может быть, книги. А вместо этого сижу на совещании про цвет кнопок».

После совещания его позвали к директору — молодому парню лет тридцати, который сделал карьеру благодаря связям отца и считал себя гениальным менеджером.

— Дмитрий, — начал директор, — я хотел с вами поговорить о вашей работе.

«О нет, — подумал Дмитрий. — Сейчас будет разговор про эффективность, про KPI, про

то, что я недостаточно мотивирован».

— Видите ли, у нас есть некоторые вопросы по вашей эффективности, — продолжал директор, листая какие-то бумаги. — Вы в последнее время стали менее активны, менее инициативны.

Коллеги жалуются, что вы не всегда быстро реагируете на их запросы.

«Коллеги жалуются? — возмутился про себя Дмитрий. — Да я целыми днями только и

делаю, что решаю их проблемы! У меня нет ни минуты на то, чтобы заняться своими

задачами!» — Я стараюсь, Игорь Владимирович, — вежливо ответил он вслух. — Но у меня очень много задач, и я не всегда успеваю.

— Понимаю, понимаю, — кивнул директор. — Но нам нужна большая отдача. Знаете, мы

думаем о том, чтобы ввести систему бонусов за эффективность. Кто работает лучше —

получает больше. Кто работает хуже — соответственно, меньше.

«То есть, мне хотят урезать зарплату, — понял Дмитрий. — Замечательно. Просто

замечательно».

— Хорошо, я постараюсь работать эффективнее, — сказал он, чувствуя, как внутри закипает.

— Вот и отлично! — обрадовался директор. — Я верю в вас, Дмитрий. Вы хороший специалист, просто нужно немного больше мотивации.

Выйдя из кабинета, Дмитрий почувствовал, что больше не может. Не может продолжать эту игру, делать вид, что ему все это интересно, что он мотивирован, что он готов работать «эффективнее».

«Я ухожу, — вдруг решил он. — Прямо сейчас пишу заявление и ухожу. К черту эту работу, к черту этого директора, к черту все это».

Но потом вспомнил про съемную квартиру, про то, что нужно платить за жилье, за еду, за

интернет, за телефон. И понял, что уйти не может. Некуда уйти. Не на что жить.

«Я в ловушке, — с ужасом осознал он. — В настоящей ловушке. Не могу уйти, потому что нужны деньги. Не могу остаться, потому что схожу с ума. Что делать? Что делать?!»

IV. Воспоминания о детстве

Пятничный вечер Дмитрий провел дома, лежа на диване и бессмысленно листая каналы по телевизору. Но мысли его были далеко — в прошлом, в детстве, которое казалось теперь каким-то нереальным, словно из чужой жизни.

«Когда все изменилось? — думал он. — Когда я стал таким? Ведь был же ребенком, мечтал о чем-то, радовался чему-то. Когда это кончилось?»

Он закрыл глаза и попытался вспомнить себя маленьким. Вот он, семилетний Митя, сидит в кресле у дедушки Сергея Ивановича и слушает рассказы о войне, о блокаде, о том, как люди умирали от голода, но не сдавались.

— А ты бы смог, дедушка, умереть за Родину? — спрашивал маленький Дмитрий.

— Смог бы, внучек, — отвечал дедушка, гладя его по голове. — Потому что есть вещи дороже жизни. Честь, совесть, любовь к своему народу.

«Честь, совесть, любовь к народу, — с горечью думал взрослый Дмитрий. — А что у меня

есть? Я обновляю антивирусы и получаю за это деньги. Где тут честь? Где совесть? Где любовь к чему-то большему, чем собственное брюхо?»

Дедушка умер, когда Дмитрию было двенадцать. Последние годы старик болел, но до самой смерти сохранял ясный ум и любовь к книгам. У него была огромная библиотека — стеллажи от пола до потолка, заставленные историческими трудами, мемуарами, художественной литературой.

— Митя, — говорил дедушка, — книги — это единственное, что остается от человека после смерти. Не деньги, не вещи — а мысли, идеи, чувства, которые он успел передать другим.

«А что останется от меня? — мучительно думал Дмитрий. — Никаких книг я не написал,

никаких идей не передал. Я даже детей не завел, которые могли бы хоть что-то обо мне помнить».

После смерти дедушки родители продали его квартиру и библиотеку. «Эти старые книги никому не нужны, — сказала мать. — Лучше деньги получим, на твое образование потратим». Тогда двенадцатилетний Дмитрий впервые в жизни почувствовал настоящую боль — не физическую, а душевную. Он понял, что самого близкого человека больше нет, а все, что от него осталось, распродается с рук.

«Может быть, тогда и началось? — размышлял он. — Когда я понял, что все в этом мире временно, что люди умирают, а их наследство продается за деньги?»

В тринадцать лет Дмитрий открыл для себя исторические фильмы. Сначала это были советские ленты — «Александр Невский», «Иван Грозный», «Война и мир». Потом американские — «Храброе сердце», «Гладиатор», «Королевство небесное».

Он смотрел и завидовал героям прошлого. Они жили в эпоху, когда можно было совершать подвиги, сражаться за справедливость, умирать за идею. А что досталось ему? Эпоха потребления, где главная цель — заработать денег и купить что-то новое.

«Вот тогда и зародилась эта мечта, — вспомнил он. — Попасть в другое время, в другую

эпоху. Стать рыцарем или воином, защищать слабых, сражаться с несправедливостью.

Детские мечты, наивные, глупые».

В старших классах он начал заниматься исторической реконструкцией. Сначала просто ходил на фестивали смотреть, потом попробовал себя в роли оруженосца, а к выпускному уже имел собственные доспехи и меч.

— Митя, хватит играть в войнушку! — говорил отец. — Ты уже взрослый, скоро в армию идти, а ты все в рыцари играешь.

— Это не игра, пап, — пытался объяснить Дмитрий. — Это изучение истории, культуры,

традиций.

— Какие традиции? — раздражался отец. — Традиции мертвых людей! Лучше бы

программирование учил или английский язык. Это хоть деньги приносит.

«Деньги, деньги, деньги, — думал Дмитрий. — Для родителей не существовало ничего,

кроме денег. Папа работал инженером на заводе, мама — бухгалтером в конторе. Честные, трудолюбивые люди, но какие же серые, какие безликие. Они прожили всю жизнь, ничего не поняв в ней, ничего не почувствовав».

V. Университетские годы

Поступление в университет на исторический факультет стало для Дмитрия глотком свежего воздуха. Наконец-то он попал в среду людей, которым было интересно то же, что и ему! Профессор Борис Николаевич Крылов — седой, строгий мужчина с пронзительными глазами —

читал курс по истории Средневековья. Его лекции были не просто изложением фактов, а

настоящим театром одного актера. Он мог так рассказать о крестовых походах или о падении Константинополя, что у студентов мурашки бежали по коже.

— История, — говорил профессор Крылов, — это не набор дат и имен. Это живые люди,

которые любили, страдали, ошибались, совершали подвиги. И если вы не чувствуете этого, если не можете представить себя на их месте — вы не историки, а просто зубрилы. «Как же он был прав! — думал Дмитрий. — Я действительно мог представить себя на

месте средневекового рыцаря или византийского императора. Я чувствовал их радости и боли, их страхи и надежды. А теперь? Теперь я не чувствую даже собственных эмоций».

На втором курсе он познакомился с Катей Шипиловой — хрупкой девочкой с огромными темными глазами, которая изучала историю искусств. Они встретились в библиотеке, где оба засиживались допоздна, готовясь к семинарам.

«Катя, — с болью думал Дмитрий. — Единственная девушка, которую я по-настоящему любил. И которую потерял по собственной глупости».

Они встречались два года — второй и третий курсы. Дмитрий был счастлив, как никогда в жизни. Ему казалось, что он нашел родственную душу, человека, который понимает его без слов.

«Антон Весельский, — вспомнил Дмитрий фамилию соперника. — Сын богатых родителей, будущий бизнесмен. Уверенный в себе, успешный, с перспективами. А я что? Историк- неудачник, который мечтает о мертвом прошлом».

Он подошел к их столику. Катя побледнела, а Антон встал и протянул руку:

— Ты, наверное, Дима? Катя рассказывала о тебе.

— Рассказывала? — переспросил Дмитрий, чувствуя, как внутри все горит. — И что же она рассказывала?

— Что вы были друзьями, — спокойно ответил Антон. — И что ты очень увлекаешься историей. «Друзьями, — повторил про себя Дмитрий. — Два года отношений превратились в „дружбу“. Два года любви стерлись из памяти, как ненужная запись».

— Катя, мне нужно с тобой поговорить, — сказал он тихо.

— Дима, не надо, — она избегала его взгляда. — Мы все обсудили уже. Ты же понимаешь…

— Нет, не понимаю, — ответил он. — Объясни мне, пожалуйста.

Они вышли на улицу, и там, под холодным петербургским небом, Катя сказала те слова, которые он запомнил на всю жизнь:

— Дима, ты хороший человек, но ты живешь в прошлом. Тебе интереснее мертвые рыцари, чем живые люди. Ты мечтаешь о каких-то подвигах, а не видишь, что происходит рядом с тобой. И я не хочу жить в музее.

«В музее, — повторял он сейчас, лежа на диване. — Она сказала, что я живу в музее. И оказалась права. Тогда уже, на четвертом курсе, я был живым экспонатом. А теперь я просто сфинкс».

VI. Крах мечты

После расставания с Катей Дмитрий погрузился в учебу с головой. Он писал курсовые работы, готовился к экзаменам, участвовал в научных конференциях. Казалось, что боль утихает, что жизнь продолжается.

На пятом курсе он начал работу над дипломом по теме «Рыцарская культура в эпоху крестовых походов». Научным руководителем был профессор Крылов, который высоко ценил способности

Дмитрия.

— У вас талант, молодой человек, — говорил он. — Вы умеете не просто изучать факты, а

чувствовать эпоху. Это редкое качество. После защиты диплома я рекомендую вас в аспирантуру.

«Аспирантура, — мечтал тогда Дмитрий. — Потом кандидатская диссертация, преподавание, научная работа. Вот она, моя судьба, мое призвание».

Диплом он защитил на «отлично». Комиссия высоко оценила его работу, профессор Крылов был доволен, родители наконец-то почувствовали гордость за сына.

— Ну что, историк, — сказал отец после защиты, — теперь будешь в университете

преподавать?

— Сначала аспирантура, пап, — объяснил Дмитрий. — А потом, если все получится, стану преподавателем.

— А деньги какие? — практично спросила мать.

— Пока небольшие, — признался Дмитрий. — Но это же призвание, мам. Это то, ради чего стоит жить. «Призвание, — горько усмехнулся он в настоящем. — Как же я был наивен». В аспирантуру его действительно приняли. Первый год прошел хорошо — он изучал источники, писал статьи, выступал на конференциях. Профессор Крылов поддерживал его, давал ценные советы, знакомил с коллегами из других городов.

Но на втором году аспирантуры произошло событие, которое перевернуло всю жизнь.

Профессор Крылов неожиданно умер от инфаркта — прямо во время лекции, упал у доски и больше не поднялся. Для Дмитрия это было не просто потерей научного руководителя — это была как потеря отца, наставника, единственного человека, который верил в него.

— Что теперь делать? — спрашивал он у заведующего кафедрой. — Кто будет моим руководителем?

— Посмотрим, — неопределенно отвечал заведующий. — Найдем кого-нибудь.

Нового руководителя нашли — молодого доцента Петрова, который специализировался на истории России XX века и в Средневековье понимал мало. Первая же встреча с ним

показала, что работать они не смогут.

— Ваша тема слишком узкая, — заявил Петров. — Рыцарская культура — это не актуально. Лучше переходите на что-то более современное. Я могу предложить тему по истории промышленности XIX века.

— Но я три года изучал Средневековье! — возразил Дмитрий. — У меня уже есть наработки, источники, план диссертации!

— Источники останутся в архивах, — холодно ответил Петров. — А вам нужно думать о карьере. Средневековье никому не интересно. А промышленность — это востребованная тема. «Востребованная тема, — с отвращением вспоминал Дмитрий. — Все должно быть востребованным, актуальным, приносящим пользу. А красота, поэзия, человеческий дух — это неактуально».

Он попытался найти другого руководителя, но везде получал отказ. Средневековье действительно никому не было интересно — все занимались либо современностью, либо «актуальными» историческими периодами.

Через полгода мучений Дмитрий понял, что аспирантура для него кончена. Он написал заявление об отчислении и ушел из университета.

«Тогда что-то во мне сломалось, — думал он. — Мечта, которой я жил с детства, рухнула. И я не смог найти ей замену».

VII. Первая работа

После университета началась черная полоса. Дмитрий пытался найти работу по

специальности, но везде требовался опыт, которого у него не было. Учителем истории в школе он работать не хотел — зарплата мизерная, а перспектив никаких.

— Может, в музей устроишься? — предложила мать. — Ты же историю знаешь.

Он действительно пытался устроиться в музей. Прошел несколько собеседований, но везде говорили одно и то же: «Мест нет, но мы вас запомним».

«Запомнят, как же, — ехидно думал он. — В музеях работают те же люди, что и двадцать лет назад. Новых не берут».

Деньги кончались, родители начинали намекать, что пора бы сыну самому себя обеспечивать. И тогда Дмитрий решился на отчаянный шаг — пошел на курсы переподготовки по компьютерным технологиям.

«Если не можешь заниматься тем, что любишь, — рассуждал он тогда, — нужно заниматься тем, что кормит».

Курсы длились полгода. Он изучал операционные системы, сети, программирование.

Получалось неплохо — техническое мышление у него было, а упорства хватало на все.

После окончания курсов его взяли на работу системным администратором в небольшую IT- компанию. Зарплата была приличная по тем временам — в три раза больше, чем получают учителя или музейные сотрудники.

— Вот видишь, — радовалась мать, — как хорошо, что ты переучился! Теперь у тебя стабильная работа, хорошие деньги.

«Стабильная работа, — повторял он. — Хорошие деньги. А что такое хорошая жизнь?

Этот вопрос маму не интересовал».

Первые месяцы работы прошли неплохо. Новизна, необходимость вникать в детали, изучать новые технологии — все это отвлекало от грустных мыслей. Дмитрий даже подумывал, что, может быть, найдет себя в новой профессии.

Но вскоре рутина затянула его. Каждый день одни и те же задачи: настроить компьютер, починить принтер, обновить программу, решить проблему с интернетом. Ничего творческого, ничего интересного — только техника и еще раз техника.

«Я стал обслуживающим персоналом, — понимал он. — Просто придатком к машинам. Люди приносят мне свои технические проблемы, я их решаю, получаю за это деньги. Вот и вся моя жизнь».

Иногда он пытался вспомнить, о чем мечтал в университете. Исторические исследования,

преподавание, научная карьера — все это казалось теперь сказкой из детства.

«А может быть, это и к лучшему? — пытался он себя убеждать. — Может быть, я просто переоценивал свои способности? Может быть, я бы все равно не стал хорошим историком?»

Но эти попытки самообмана не помогали. Глубоко внутри он знал, что предал себя, свою мечту, свое призвание. И от этого знания не уйти было никуда.

VIII. Встреча с прошлым

Три года назад, уже работая системным администратором, Дмитрий случайно встретил на улице бывшего однокурсника — Сергея Михайлова, который остался в науке и стал кандидатом исторических наук.

— Дима! — обрадовался Сергей. — Сколько лет, сколько зим! Как дела? Где работаешь?

— В IT-компании, — неопределенно ответил Дмитрий. — А ты как, наукой занимаешься?

— Да, диссертацию защитил, теперь доцент, — с гордостью сообщил Сергей. — Студентов учу, статьи пишу. Помнишь, мы с тобой мечтали стать историками? У меня получилось!

«У него получилось, — с завистью подумал Дмитрий. — А у меня нет. Почему? Что я сделал не так?»

— А что ты изучаешь? — спросил он.

— Историю промышленности XIX века, — ответил Сергей. — Актуальная тема, востребованная. Гранты дают, в командировки посылают.

«Промышленность XIX века, — с отвращением подумал Дмитрий. — Ту самую тему, которую мне предлагал Петров. Значит, если бы я согласился, то тоже мог бы стать

кандидатом наук».

— А помнишь профессора Крылова? — спросил Сергей. — Жаль, что он умер. Хороший был преподаватель.

— Помню, — коротко ответил Дмитрий.

— Он, говорят, тебя очень хвалил. Жаль, что ты ушел из аспирантуры. Мог бы тоже стать ученым.

«Мог бы стать, — повторял про себя Дмитрий. — Если бы согласился изучать промышленность вместо рыцарей. Если бы поступился принципами, предал свою мечту. Но тогда я был еще гордым, еще думал, что принципы важнее хлеба».

После этой встречи Дмитрий несколько дней ходил как в тумане. Он понимал, что сделал неправильный выбор, но вернуться уже ничего было нельзя. Время ушло, возможности упущены.

«Три года назад у меня еще была возможность все изменить, — думал он тогда. —

Поступить заново в аспирантуру, согласиться на любую тему, лишь бы остаться в науке. Но я был слишком гордым, слишком принципиальным. А теперь мне двадцать пять, и начинать сначала уже поздно».

IX. Последняя надежда

Неделю назад — это было 10 декабря — произошло событие, которое на мгновение вернуло Дмитрию надежду. Ему на почту пришло письмо от некой Анны Владимировны Коршуновой, директора частного исторического центра «Хронос».

«Уважаемый Дмитрий Сергеевич! — писала она. — Мы знаем о вашем образовании и интересе к истории Средневековья. У нас открывается вакансия научного сотрудника для работы над проектом по истории крестовых походов. Не могли бы вы приехать на собеседование?»

«Не может быть, — подумал Дмитрий, читая письмо. — Откуда они знают обо мне? И что это за центр такой?»

Он нашел в интернете сайт «Хроноса» — солидная организация, которая занимается историческими исследованиями по заказу музеев и частных коллекционеров. Зарплата, судя по объявлениям, была даже выше, чем у него сейчас.

«А что, если попробовать? — подумал он. — Что если это судьба дает мне последний шанс?» На следующий день он поехал на собеседование. Центр располагался в красивом здании в центре города, офисы были оформлены со вкусом, на стенах висели репродукции средневековых миниатюр. Анна Владимировна оказалась элегантной женщиной лет сорока пяти, доктором исторических наук, бывшим сотрудником Эрмитажа.

— Мы знаем о вашей дипломной работе, — сказала она. — Профессор Крылов очень высоко вас ценил. Он показывал мне вашу работу еще при жизни.

— Откуда вы знаете профессора Крылова? — удивился Дмитрий.

— Мы были коллегами, вместе работали над одним проектом. Он говорил, что вы — один из самых талантливых его студентов. Жаль, что вы ушли из аспирантуры.

«Талантливых студентов, — подумал Дмитрий. — Значит, не все потеряно. Значит, я не зря потратил эти годы на изучение истории».

— А что за проект у вас? — спросил он.

— Мы готовим большую выставку по истории крестовых походов, — объяснила Анна

Владимировна. — Нужны исследования, переводы источников, написание каталогов. Работа интересная, творческая. «Творческая работа, — мечтательно повторил про себя Дмитрий. — То, о чем я мечтал всю жизнь».

Собеседование прошло прекрасно. Дмитрий рассказал о своих исследованиях, ответил на все вопросы, даже процитировал по памяти несколько отрывков из средневековых хроник. — Вы нам подходите, — сказала Анна Владимировна в конце. — Мы готовы предложить вам работу. Подумайте и дайте ответ к понедельнику.

«К понедельнику, — повторил Дмитрий. — Это же 17 декабря, то есть через неделю.

Неужели все-таки получится?»

Он вышел из центра окрыленный. Впервые за много лет у него появилась настоящая надежда. Работа по специальности, достойная зарплата, возможность заниматься тем, что интересно. «Я позвоню в понедельник и соглашусь, — решил он. — Наконец-то моя жизнь изменится к лучшему».

X. Крушение надежды

Но в четверг, 15 декабря 2023 года, произошло то, чего он никак не ожидал. Ему позвонила Анна Владимировна и сообщила новость, которая стала для него ударом:

— Дмитрий Сергеевич, к сожалению, я вынуждена вам сообщить плохую новость. Наш иностранный спонсор отозвал финансирование проекта. Выставка откладывается на неопределенный срок.

— Как это — откладывается? — не понял Дмитрий.

— Экономический кризис, понимаете. Люди предпочитают не тратить деньги на культуру.

Возможно, через год-два ситуация изменится.

«Через год-два, — повторил он. — А что я буду делать эти год-два? Опять обновлятьантивирусы?»

— А может быть, есть другие проекты? — с надеждой спросил он.

— К сожалению, нет, — грустно ответила Анна Владимировна. — Все зависит от спонсоров, а они сейчас осторожничают.

После этого звонка Дмитрий почувствовал, что в нем окончательно что-то сломалось.

Последняя надежда умерла, последняя возможность изменить жизнь исчезла.

«Все, — подумал он. — Больше не будет никаких шансов. Я застрял в этой жизни навсегда».

Оставшиеся дни выходных он провел в полном отчаянии. Не ел, не спал, только лежал на

диване и смотрел в потолок. Родителям врал, что все хорошо, на работу собирался идти в

понедельник как ни в чем не бывало.

«Вот она, моя судьба, — думал он. — Системный администратор до конца дней. Никакой истории, никакого творчества, никакого смысла. Просто существование».

И вот теперь, 17 декабря, в понедельник, он шел по набережной и думал о том же самом.

Неделя на работе прошла как в тумане, он выполнял свои обязанности механически, ни с кем не разговаривал, только ждал конца дня.

«Двадцать пять лет, — считал он в сотый раз. — Половина жизни прожита, а что я сделал? Ничего. Абсолютно ничего». Он дошел до музея — того самого, старинного здания, мимо которого проходил каждый день.

Сегодня почему-то захотелось зайти внутрь.

«А почему бы и нет? — подумал он. — Хоть на час забуду про эту серую действительность.

Посмотрю, как жили люди в прошлом, когда жизнь имела смысл».

XI. Пятница

К пятнице Дмитрий был на грани нервного срыва. Вся неделя прошла в тумане — он работал на автопилоте, общался с коллегами механически, возвращался домой и падал на диван в полном изнеможении.

«Так нельзя, — думал он. — Я не могу так жить. Я должен что-то изменить. Но что? Что?!»

В пятницу вечером он шел домой по набережной Невы — решил пройтись пешком,

проветриться. Октябрь был холодным и пасмурным, ветер с реки пробирал до костей, но

Дмитрий не замечал холода. Он шел и думал, думал, думал.

«Двадцать пять лет, — считал он. — Если жить до семидесяти — а это оптимистичный прогноз, — то у меня осталось сорок пять лет. Сорок пять лет этой жизни. Сорок пять лет работы, которую я ненавижу. Сорок пять лет одиночества. Сорок пять лет тоски».

Он остановился и посмотрел на мутные воды Невы. Река текла медленно, тяжело, неся в себе отражения городских огней.

«А что, если прыгнуть? — вдруг подумал он. — Просто прыгнуть в эту холодную воду и покончить со всем этим? Больше не будет ненавистной работы, больше не будет

одиночества, больше не будет этой тоски, которая съедает изнутри». Он даже подошел ближе к перилам, посмотрел вниз. Вода была темная, холодная, страшная.

«Нет, — вдруг подумал он. — Нет, я не могу. Не потому, что боюсь смерти. А потому, что это будет означать, что я сдался. Что жизнь победила меня. А я не хочу сдаваться. Не хочу!»

Он отошел от перил и пошел дальше. Впереди виднелось здание музея — старинный особняк XVIII века, который недавно открыли после реставрации. Дмитрий проходил мимо него каждый день, но ни разу не заходил.

«А почему бы и нет? — подумал он. — Зайду, посмотрю, как жили люди в прошлом. Хоть на час забуду про эту серую реальность».

Он свернул к музею, поднялся по ступеням и толкнул тяжелую дверь.

Глава 2. Переход — Музей

Дмитрий толкнул тяжелую дверь музея и вошел внутрь. Дверь со скрипом закрылась. Тишина обрушилась на него, как вода — густая, плотная, почти осязаемая. За окнами гудел город, шумели машины, спешили люди, а здесь, за этими старыми стенами, время словно остановилось.

«Как в церкви, — подумал он. — Та же торжественная тишина, то же ощущение, что ты попал в другой мир».

В холле за старинным письменным столом сидела пожилая женщина в очках, что-то читавшая.

Увидев посетителя, она подняла голову и улыбнулась приветливо, но как-то странно — словно знала его давным-давно.

— Добрый вечер, молодой человек, — сказала она тихим голосом. — Вы к нам впервые?

— Да, — ответил Дмитрий, доставая бумажник. — Сколько стоит билет?

— Триста рублей, — она протянула ему небольшой билетик на плотной желтоватой бумаге, какую делали в старину. — Проходите. Экспозиция на втором этаже. Только, пожалуйста, ничего не трогайте руками.

«Ничего не трогайте, — эхом отозвалось в голове. — Как будто я ребенок».

Дмитрий поднялся по широкой деревянной лестнице с резными перилами. Ступени скрипели под ногами — приятный, уютный скрип старого дерева. На стенах висели портреты в тяжелых золоченых рамах: мужчины в мундирах, женщины в вечерних платьях, дети с серьезными лицами. Все они смотрели на него с какой-то особенной, почти живой внимательностью.

«Смешно, — подумал Дмитрий. — Мертвые люди, которые жили двести лет назад, а мне кажется, что они видят меня насквозь. Что они знают обо мне что-то важное, чего я сам не знаю».

На втором этаже начиналась экспозиция. Первый зал был посвящен XVIII веку — времени Екатерины Великой. В витринах лежали старинные веера, табакерки, перчатки, записные книжки. На манекенах были надеты платья и камзолы. В углу стоял клавесин — настоящий, не макет, — и Дмитрий невольно представил, как кто-то играет на нем, а дамы в пышных платьях танцуют менуэт. «Вот тогда умели жить, — думал он, медленно обходя витрины. — Не спеша, красиво, с достоинством. Не то что сейчас — все бегут куда-то, суетятся, ничего не успевают. А для чего? Чтобы заработать денег? Купить новый телефон? Съездить в отпуск раз в год?»

Во втором зале выставлялись предметы XIX века — эпохи, которую он знал лучше всего. Здесь были книги в старинных переплетах, письменные приборы, фотографии в овальных рамках.

Дмитрий остановился у витрины с книгами и прочел названия корешков: «Мертвые души»Гоголя, «Герой нашего времени» Лермонтова, «Отцы и дети» Тургенева.

«Первые издания, — с уважением подумал он. — Сколько им лет? Сто пятьдесят? Сто

шестьдесят? А они до сих пор здесь, живы, могут рассказать свои истории».

Дальше шли предметы быта: самовары, подсвечники, лампы, посуда. На стене висели часы — большие, круглые, с римскими цифрами и тяжелым маятником. Они шли — тикали мерно, торжественно, отсчитывая время, которое уже давно ушло.

«Парадокс, — подумал Дмитрий. — Часы показывают время, которого больше нет. Но они все равно идут, все равно тикают. Для чего? Для кого?»

I. Закрытая комната

В конце второго зала он заметил небольшую дверь — старую, темную, с потертой медной

ручкой. Рядом висела табличка: «Служебное помещение. Посетителям вход воспрещен».

«Интересно, что там? — подумал Дмитрий. — Наверное, склад или что-то в этом роде». Он уже собирался идти дальше, но вдруг услышал странный звук — тихий, едва уловимый, похожий на шепот или на дыхание. Звук шел из-за двери.

«Галлюцинация, — решил он. — Или сквозняк какой-то».

Но звук повторился — и на этот раз он явственно расслышал слова, произнесенные тихо, но отчетливо:

«Войди… войди…»

Дмитрий похолодел. Оглянулся — в зале никого не было. Музей явно не пользовался

популярностью, и он оказался единственным посетителем.

«Я схожу с ума, — подумал он. — От стресса, от усталости, от всего этого дерьма,

которое накопилось в моей жизни. Надо идти домой, выпить что-нибудь успокоительное. Я ведь как раз еще не получил то лекарство, которое мне выписал невролог или психолог, кто вообще в них разбирается…».

Рука сама собой потянулась к ручке двери. Повернула. Дверь открылась — легко, бесшумно, словно только и ждала этого.

За дверью была маленькая комната — не больше трех метров в длину и ширину. Окна не было, но почему-то было светло — тусклый желтоватый свет исходил непонятно откуда, словно сами стены излучали мягкое сияние. В комнате стоял один-единственный предмет — старинный письменный стол с выдвижными ящиками и зеленой кожаной столешницей. На столе лежала открытая книга — толстый том в потрепанном кожаном переплете.

«Что это? — удивился Дмитрий. — Какая-то странная экспозиция. Зачем закрывать от посетителей обычный стол и книгу?»

Он вошел в комнату — и дверь за ним бесшумно закрылась. Дмитрий обернулся, попытался открыть ее снова, но ручка не поворачивалась.

«Заклинило, — с раздражением подумал он. — Вот черт. Надо позвать смотрительницу».

Но вместо того, чтобы звать на помощь, он почему-то подошел к столу и посмотрел на открытую книгу. Страницы были исписаны мелким, старомодным почерком — чернилами, пером, с завитушками и росчерками.

Он попытался прочесть текст, но не смог — буквы расплывались перед глазами, складывались в непонятные узоры. Только одна фраза вдруг стала читаемой, проступила ярко и четко:

«Тот, кто потерял себя в настоящем, может найти себя в другом времени».

«Что за ерунда? — подумал Дмитрий. — Какая-то мистическая чушь».

Но сердце вдруг забилось быстрее. Потому что эти слова — они словно были обращены лично к нему. Потерял себя в настоящем. Это же про него! Он действительно потерял себя — того Дмитрия, который мечтал, который любил историю, который хотел жить не зря.

«Найти себя где?, — повторил он про себя. — Как это? Что это значит?»

II. Очки

Он отвел взгляд от книги и заметил, что на углу стола лежит еще один предмет — старинные очки в тонкой проволочной оправе. Стекла их были необычного цвета — не прозрачные, а слегка желтоватые, словно покрытые патиной времени.

Рядом с очками лежала маленькая карточка — пожелтевшая, с надписью старинным шрифтом:

«Очки ученого господина Э. фон Х., 1840-е гг. Владелец утверждал, что сквозь эти стекла можно видеть не только настоящее, но и прошлое».

Дмитрий усмехнулся.

«Ну конечно, — подумал он. — Мистическая история для туристов. Волшебные очки, через которые видно прошлое. Сейчас еще скажут, что они исполняют желания».

Но рука снова сама собой потянулась к очкам. Взяла их. Поднесла к глазам.

«Что я делаю? — подумал Дмитрий. — Зачем мне надевать какие-то старые очки? Это же глупость, детская игра».

Но что-то внутри — какое-то непонятное чувство, смесь отчаяния и надежды, тоски и любопытства — заставило его надеть очки. Стекла были слегка запотевшими, словно кто-то недавно дышал на них. Дмитрий протер их краем рубашки и снова надел.

И мир изменился.

III. Видение

Сначала он увидел ту же самую комнату, но словно в другом свете — не в тусклом желтоватом, а в ярком, почти режущем. Потом стены начали расплываться, словно написанные акварелью картины под дождем. Цвета потекли, смешались, исчезли.

«Галлюцинация, — подумал Дмитрий. — Я точно сошел с ума».

Он попытался снять очки, но руки не слушались — словно парализованные, они висели плетями вдоль тела. Ноги тоже не двигались. Он стоял посреди исчезающей комнаты и

чувствовал, как земля уходит из-под ног — не метафорически, а буквально.

Страх захлестнул его — животный, первобытный страх смерти, исчезновения, растворения в пустоте.

«Нет! — закричал он про себя. — Нет, я не хочу! Остановите это! Верните меня обратно!»

Но голоса не было — он кричал