автордың кітабын онлайн тегін оқу  Секрет медового пирога

Кимберли Ньютон Фаско

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Моим родителям,

которые показали мне океан.

1

Вы пока не очень хорошо знакомы со мной и не знаете, что я очень тихая. Это моя особенность, как и большие ноги, и непослушные кудряшки, которые мелькают на ветру, словно рубиновые молнии, когда я мчусь вдоль берега Атлантического океана. А еще я могу сказать, о чем думает мой старый пес Броди-Медведь, просто заглянув ему в глаза.

Моей старшей сестре Бронте девятнадцать, и она очень шумная. Она, в отличие от меня, не слышит, как звезды поют друг другу в ночной тишине и как волны зовут морских котиков на рассвете. Бронте слишком занята беседами. Вот почему она не знает, что нынешним утром моя любимая серебристая чайка хочет посостязаться со мной — кто быстрее доберется до самого дальнего конца пляжа. Возможно, Броди-Медведь тоже захочет пробежаться.

Наверняка захочет. А вы бы не захотели?

А еще у Бронте есть неоспоримое достоинство — она считает, что люди необязательно должны быть одинаковыми: «Мы как кусочки пазла, которые подходят друг к другу именно потому, что все разные».

Когда моя старшая сестра ходила в маленькую однокомнатную школу [1], где сейчас учусь я, она получила приз как лучший оратор. Если найдется хоть малейший повод для дискуссии, она переубедит кого угодно и даже несговорчивые старые рыбаки изменят свое мнение быстрее, чем закинут удочку. «Мальчики И ДЕВОЧКИ должны посещать университет, перед тем как принимать важные жизненные решения», — с такой пламенной речью она выступила на пристани, выбрав именно это место для упражнений в красноречии.

Кто-то запустил в нее рыбой, но Бронте даже не запнулась. Она всегда была сильной. Я очень ею горжусь.

В школе мне приходится нелегко, потому что моя учительница, мисс Уизерспун, не согласна с тем, что молчание — золото. По ее мнению, застенчивость мне не на пользу, а слишком богатое воображение мешает учебе, поэтому я не должна вынимать из ранца мой «Дневник вдохновения». Мама подарила мне его перед отъездом, чтобы я записывала все, что вижу. Я так и делаю — даже сломала перо у одной ручки и уже исписала половину страниц.

— Тебе нужно проводить больше времени с другими учениками, а не сидеть с этой тетрадкой, — говорит учительница, обнаружив меня на утесе во время перемены, и ее губы вытягиваются в ниточку, тонкую и прямую. — Бери пример с Мэгги Болдуин и постарайся быть более общительной.

Я бы хотела ответить ей: «У меня никогда не было настоящих друзей, и я не знаю, как их завести, но, даже выпади такая возможность, Мэгги — последний человек, которого бы я выбрала».

Мисс Уизерспун считает, что я несуразная и что способностей у меня не больше, чем у песчаной блохи. Конечно, она никогда не произнесет этого вслух, но все читается по ее взгляду.

Еще одна из самых раздражающих особенностей взрослых. Им кажется, что мы понятия не имеем, о чем они думают, но на самом деле мы все знаем.

Всего несколько минут в ее маленьком классе, где дети разных возрастов прижаты друг к другу, как сельди в бочке, — и у меня пересыхает в горле, а руки прямо тянутся записать что-нибудь в «Дневник». Именно в такие моменты у меня рождаются лучшие идеи.

Урок подходит к концу, и, как только мисс Уизерспун звонит в звонок, я выскакиваю за дверь и сбегаю по ступенькам. Бегаю я очень хорошо, словно быстрая аппалуза [2], перелетаю через дюны на пути к нашему дому, который уже маячит вдалеке, высоко на скалах. Мои любимые сапоги для сбора моллюсков радостно шлеп-шлеп-шлепают по кромке воды — настолько они счастливы умчаться от мисс Уизерспун.

Каждый день я выбираю новую дорогу, потому что менять привычное — здорово. Я стараюсь запомнить все, что вижу, чтобы потом описать это в своем «Дневнике»: первую снежинку, упавшую мне на нос; промерзший песок, хрустящий у меня под ногами, будто ломкий соленый крекер; серебристую чайку, которая снова пытается меня обогнать.

Мне нравится чувствовать тепло красной шерстяной шапки, которую мама связала для меня, когда еще жила с нами, и я посильнее натягиваю ее на уши.

Уши торчат — еще одна моя отличительная черта.

Мне одиннадцать лет.

И у меня миллион веснушек.

2

На полпути меня встречает Броди-Медведь. Мой пес бросается вперед, подпрыгивая и виляя хвостом с таким усердием, что едва не запутывается в собственных лапах.

Я долго обнимаю его, прижавшись лицом к его морде, и в этот момент, когда наши сердца бьются рядом, он тихонько скулит, как будто хочет сказать, что очень сочувствует мне из-за моего школьного невезения. На случай, если вы не знали, школьное невезение — это такая штука, которая приключается почти каждый день, но с Броди-Медведем мне всегда становится легче. Мы вместе мчимся к нашему дому, который стоит высоко на скалах, и взлетаем на крыльцо по скрипучим ступенькам. Дверь, выкрашенная в цвет желтого подсолнуха, приветливо шепчет, что рада нас видеть.

Мой дом куда лучше, чем вы можете себе представить: днем сквозь огромные окна проникает столько света, что комнаты наполнены солнечными лучами, а ночью все вокруг утопает в лунном сиянии.

В моем доме есть волшебство — и это не просто так. Его строил мой дедушка, а начинал строить еще дедушкин отец, и, поскольку оба они были рыбаками из Старого Света, которые больше разбирались в лодках, чем в домах, каждая доска щедро просмолена, а наша острая двускатная крыша стремительно тянется к небу, как корабельная мачта.

Во время работы они использовали всякие причудливые инструменты, некоторые из них зовут конопатными — вы о таких, наверно, никогда и не слышали: крепежные нагели и деревянные молотки-мушкели. И пусть фундамент у дома чуть кренится, словно его потрепало сильным штормом, но нас невозможно потопить.

Наш дом надежен.

Он крепко врос в скалу.

Я люблю в нем все: серебристо-седые доски его обшивки, словно заглаженные и просоленные морем, его чудны́е надстройки, появившиеся потому, что мои дедушки постоянно что-то добавляли. Из-за этого у нас и есть теперь две винтовые лестницы. Одна из них, внутренняя, ведет в мансарду, где стоит моя узкая кровать, накрытая лоскутным одеялом со звездами: его мама сшила специально для меня перед тем, как уехала в «Зимние сосны». Проще говоря, моя комната — лучшее место в доме.

Вторая лестница находится снаружи, и по ней можно забраться на ту часть крыши, которую занимает верхняя большая терраса. Если подняться туда в ясный день, когда солнце норовит посоревноваться со мной — кто шире улыбнется, перед вами откроется простор и вы увидите, как вдалеке океан соприкасается с небом.

Но вернемся в дом. Здесь есть еще длинная лестница с перилами, по которым очень весело съезжать вниз (главное — не налететь на гвоздь!), и стенные шкафы, где на дальних полках хранятся свернутые в трубочку морские карты, судовые часы, компасы и маленькие глиняные горшочки со смолой для заделывания щелей.

Ночью, когда волны с шумом бьются о берег, когда ветер срывает с петель ставни, когда соленые брызги просачиваются сквозь оконные сетки, а бельевая веревка вращается, словно чертово колесо, — наше судно остается крепким и безопасным.

Это чудесное чувство — что твой дом защитит тебя от любых невзгод и любого шторма.

Разве кому-то захочется покинуть такое место?

3

Бронте уже замешивает тесто, чтобы приготовить медовый пирог — наше любимое средство от переживаний.

Моя старшая сестра знает, что после очередного тяжелого дня в классе мисс Уизерспун мне нужно немного взбодриться.

— Расскажи-ка, — предлагает Бронте, разогревая на плите чашку меда.

Каждое ее действие продиктовано сложным семейным рецептом, который передавался из поколения в поколение, потому что ничто не облегчает душевную боль лучше медового пирога.

Я качаю головой. Мне не хочется говорить.

Бронте учится в университете. Она хочет стать учительницей, и я думаю, она просто создана для этой работы. В отличие от мисс Уизерспун, моя старшая сестра не считает, что каждого молчаливого ребенка необходимо превратить в болтливую сороку.

У нас обеих волосы цвета осени — насыщенно-медные, темно-каштановые, с багряным отливом и несколькими золотистыми прядями. Когда мы рядом, наши кудряшки так и тянутся друг к другу.

Мою маму звали Лаванда. Она хотела, чтобы у ее дочерей были сильные имена: такие, что помогут пережить даже самую жестокую бурю. Поэтому она назвала меня Харрикейн — «ураган», а мою старшую сестру — Бронте, что по-древнегречески означает «гром». Пусть даже вам покажется это глупым, но поверьте: дополнительная защита не бывает лишней. Любой, кто потерял свою маму так же, как мы, прекрасно знает, что все может пойти под откос в любой момент, стоит только на секунду отвернуться.

Я стягиваю сапоги и оказываюсь в объятиях нашего дома. Здесь, в нашей уютной кухне с длинным деревянным столом, вечно присыпанным мукой, кто угодно почувствует себя лучше.

Бронте ставит передо мной кружку с дымящимся какао, и, пока она взбивает полдюжины яиц, я достаю из ранца свой «Дневник».

Дорогая мама.

Так я начинаю каждую новую запись, и мне не терпится продолжить.

Я дую на какао, вдыхая аромат шоколада, который добавляет Бронте.

Прямо напротив меня черная кухонная плита внушительных размеров. Она уже набита дровами гикори, которые горят жарче и дольше других, а потому лучше всего подходят, чтобы печь. Рядом с плитой деревянная сушилка для кухонных полотенец, а у дальней стены — холодильный шкаф [3], который работники компании «Милый Пруд» еженедельно наполняют льдом.

Немного левее — узкий шкафчик для гладильной доски, куда я, маленькая и худая как спичка, спокойно помещаюсь. Оба наших утюга по стойке смирно стоят у задней стенки плиты, явно недовольные исходящим от нее жаром. Бронте убеждена, что дни чугунных утюгов сочтены, ведь совсем скоро в каждом доме появится электричество.

— Не сегодня завтра, — говорит она, добавляя в тесто корицу. — У Болдуинов уже прокладывают провода.

Она считает, что нам нужен один из этих новомодных холодильников и тостер в придачу. Наша тетя Клэр уже давно приобрела пылесос, так что ей больше не нужно подметать. К тому же в ее роскошном городском доме есть настоящие ванные комнаты и электрическое освещение.

— Мне и так все нравится, — шепчу я, глядя в окно на нашу маленькую уборную с вырезанным на двери полумесяцем.

Тот, кто потерял свою маму, больше не захочет никаких перемен.

Мой пес лежит под столом, и я могу потереться ногами о его спину. Броди-Медведь — ирландский сеттер, на носу у него уже проступила седина, но шерсть на спине все еще рыжая, как мои волосы, и очень-очень мягкая.

Бронте всегда говорит: если выдался тяжелый день — надо подумать о чем-нибудь приятном.

Я поднимаю глаза от «Дневника» и пытаюсь сосредоточиться, но в голову не приходит ни единой хорошей мысли. Все, что я вижу, — неодобрительный взгляд учительницы.

— Хочешь, я поговорю с мисс Уизерспун? — спрашивает Бронте, заметив выражение моего лица.

Я медленно киваю.

Еще одно неоспоримое достоинство Бронте заключается в том, что, когда я не могу выдавить ни единого слова, она говорит вместо меня.

4

Ранним субботним утром я вылезаю из теплой постели, натягиваю свои любимые сапоги и туго затягиваю завязки. Сапоги жалобно скрипят — ведь еще так рано, солнце едва взошло.

— А ну-ка потише! — строго говорю я.

Впереди выходные, так что я не увижу мисс Уизерспун еще целых два дня. Эта радостная мысль так и подталкивает меня поскорее выбраться на пляж, а Броди-Медведя не надо уговаривать.

Мой ранец, где лежит «Дневник вдохновения», ждет меня на специальном крючке у лестницы. Я подхватываю его и сбегаю вниз, перепрыгивая через две ступеньки разом, и ранец с каждым прыжком бьет меня по ноге. И вот уже я распахиваю дверь и оказываюсь на улице.

Такие собаки, как Броди-Медведь, просто обожают гоняться за крабами-скрипачами. Мой пес особенно прыткий, и, когда он носится по песку, его длинные уши то подлетают, то шлепают его по голове. Мне очень нравятся его большие уши — в некотором роде это добавляет нам сходства.

Бегать по прибрежной траве далеко не так просто, как по лугу. Вам понадобятся ботинки на толстой подошве, потому что пучки жестких травинок торчат, как заостренные доски садового забора. Мои сапоги идеально подходят для этого, и, как только они свыкаются с мыслью о пробежке, мы начинаем набирать скорость.

Броди-Медведю не мешает колючая трава. Его лапы сами прекрасно выбирают, какой дорожкой бежать.

Добравшись до нашего любимого места на краю самого высокого утеса, мы садимся, прижавшись друг к другу, и наблюдаем, как солнце поднимается над водой. Броди-Медведь замер, и только его шерсть чуть шевелится от ветра. Высокая трава стелется по земле, как одеяло. Я глубоко вдыхаю, наслаждаясь умиротворением, которое исходит от океана.

Здесь я забываю, как бешено колотится мое сердце, когда мисс Уизерспун заставляет меня выйти к доске и составить схему предложения. Для меня это тайна, которую я не могу разгадать.

Здесь мое сердце бьется спокойно, и Броди-Медведь придвигается ближе, чтобы прижаться мордой к моему лицу.

Здесь наше дыхание звучит в такт с прибоем.

Если бы при появлении мисс Уизерспун слова не застревали у меня в горле, я бы сказала ей, что, когда она пытается превратить меня в болтушку, я перестаю разбирать голос окружающего мира.

Его нужно слушать всем сердцем, и в душе должен быть покой.

Броди-Медведь поднимает морду, и за долю секунды его нюх преодолевает огромные расстояния.

Издалека надвигается шторм. Мы слышим его в шуме волн.

Я достаю ручку и начинаю писать.