автордың кітабын онлайн тегін оқу  Погрешности против хорошего вкуса

Милена Есенская

Милена Есенская

Погрешности против хорошего вкуса

Жителям маленького города, построенного серафимами в удаленном уголке страны, не стоит надеяться на спокойную жизнь. Словно магнит, он притягивает к себе и алхимиков, изучающих тайны Вселенной, и ожившую статую, и поезд-призрак. Сестры Гадаловы, неожиданно оказавшиеся в центре событий, вынуждены разгадать множество загадок и распутать немало тайн, чтобы вернуть городу утраченные сокровища. Серафимы, ундины, домовые — никто из обитателей города не останется в стороне от этой истории.

Двум любимым городам посвящаю

Восемь прекрасных яблонь, посаженных серафимами из Семнадцатого отряда Воинств, раскидистый дуб со звездным именем Альтаир, жимолость, выросшая из слез ангела, и небольшая мраморная статуя мадонны Ожидание, обвитая розами, — в этом саду было на что посмотреть. Узкие тропинки, если двигаться по ним от источника, вели прямо к храму, где даже по ночам, за закрытыми дверями, слышалось чудесное пение. Неподалеку располагалась гимназия, фасад которой украшал девиз «Найди небо внутри себя»; высокие стрельчатые окна впускали свет в просторные залы для занятий и личные комнаты учеников на втором этаже.

Целебное озеро с белой лодкой на пристани и бесценная библиотека, запертая на золотой ключ в часовне Благодарного Сердца, дополняли перечень сокровищ, притягивавших в Ялуторовск целые толпы паломников, болящих, просто любопытных и, иногда, заезжих ученых, в особенности теологов.

Эта идиллия начала рушиться в годы Первой мировой войны, когда часть преподавателей и учеников старших классов ушла на фронт, после чего занятия стали проводиться урывками; правда, сад еще поддерживался в приличном состоянии. Гражданская смута и последовавшие за ней печальные события поставили жирную точку в существовании этого удивительного квартета — школы, сада, храма и часовни. Первыми жертвами стали розы, погибшие без должного ухода; затем в бывшей гимназии открыли пункт по ликвидации безграмотности, а мадонна Ожидание была увезена в эмиграцию. После разграбления часовни навсегда умолкли и невидимые хористы. Об ушедших временах напоминали только кусты сирени шести сортов, яблони, щедро роняющие каждую осень свои ветхозаветные плоды, и заросли тамариска, легкой лиловой вуалью покрывшие скелет разоренной часовни. Озеро затянулось ряской; лодка, перекрашенная в цвет ржавчины, какое-то время еще стояла у пристани, но потом исчезла без следа.

Так закончилась лучшая эпоха в истории Ялуторовска — маленького города в двух часах езды от К. Основанный еще в конце восемнадцатого века, он достиг вершины благополучия к первой половине века девятнадцатого. Золотая лихорадка пролила на эту некогда бедную землю реки шампанского и заставила расцвести каменные цветы зданий, сделала марокканские апельсины не большей редкостью, чем свекла, одела дам в радужные шелка и поколебала будничные представления о Восточных землях как о мрачных и лишенных комфорта. К семидесятым годам золотая река пересохла, однако нувориши накопили достаточно денег для себя и потомства, занялись торговлей и банковским делом. Среди всех фамилий в Ялуторовске выделялись Гадаловы — одно из старейших и почтеннейших семейств.

Именно их далекому предку и пришла в голову мысль заложить небольшой городок, который должен был стать своеобразным заповедником веры. Предполагалось построить здесь несколько храмов, дюжину часовен, учебное заведение, призванное наставлять светскую молодежь духовным предметам, и освятить часть природных объектов: родник, сосновый бор, загадочную розовую сопку, покрытую сизым туманом. В строительстве приняли участие четыре десятка ангелов-серафимов — им эта задумка также пришлась по душе.

Через три года после основания города произошел скандал, подробности которого до конца не были известны, — и ангелы покинули недостроенный город. Их уход оказался весьма существенной утратой: крылатые строители не знали усталости и могли работать день и ночь, чего не скажешь о людях. Вместо пяти запланированных храмов удалось выстроить только один, зато все двенадцать часовен были завершены точно в срок. В каждую поместили статую Девы, называемую ангелами на европейский манер мадонной. Итак, двенадцать мистических дев в мраморных часовнях благословили двенадцать улиц этого города, разбегавшихся, словно лучи, от храма Огненных Серафимов.

Весной, на празднике Освящения Источника, здесь устраивались ярмарки, привлекавшие множество народу из К. и других городов. Эта традиция была заложена еще серафимами и с тех пор неуклонно исполнялась. Торговля и паломничество составили основу процветания этого небольшого городка. Люди приезжали помолиться в часовнях, поглазеть на разные диковины и прогуляться в бору, где, как рассказывают, иногда видели ускользающие тени крылатых существ. Для гостей выстроили несколько постоялых дворов, кофеен, магазинов и сувенирных лавок.

Необыкновенная «солнечная» планировка раз и навсегда ограничила возможности роста города. Каждая улица начиналась от храма и, чуть расширяясь к концу, завершалась часовней. Никто не имел права что-либо строить за часовнями — на то был строгий запрет как духовных, так и светских властей.

Улицы получили имена святых — от Маргариты Антиохийской до Франциска Ассизского. За порядком на каждой улице следили старосты — как правило, это были люди надежные, избранные большинством голосов жителей улицы. Первую дюжину старост назначили еще серафимы-основатели — двенадцать самых верных помощников из числа строителей часовен.

Летом город тонул в благоухании редких растений и трав; зимой, когда увядали цветы и уходили ароматы, Ялуторовск засыпа́ло разноцветным снегом. Иногда фиолетовый, иногда голубой, очень мягкий, он скрашивал горожанам скуку долгих морозных дней. Всегда было интересно угадать: какой снег повалит завтра? Лиловый? Или цвета аквамарина? Даже если это был тривиально белый, жители все равно радовались. «Сегодня наконец-то обычный, — говорили они. — А то что это за Рождество — с фиолетовым снегом?» Разноцветные сугробы делали облик Ялуторовска непредсказуемо пестрым. Приезжие сильно удивлялись и, говоря по правде, подозревали, что городской голова нечист на руку и по ночам заставляет дворников обливать снег краской. Эти смехотворные сплетни веселили горожан, а дети с удовольствием кидались в недоверчивых пурпурными снежками.

Среди гостей, впрочем, имелись и неглупые люди, прекрасно осведомленные, что разноцветный снег есть не только в Ялуторовске, но и в уединенных уголках Алтая, Памира и других местах, не слишком испорченных человеческим присутствием.

Война и последовавшие за ней социальные потрясения изменили городские устои до неузнаваемости, и многие удивительные вещи, происходившие здесь, постепенно стерлись из людской памяти; цель этого повествования — выхватить из темноты забвения события, случившиеся в Ялуторовске, когда двадцатый век только вступал в свои права.

1

Невидимые ангелы уже раскинули легкий розовый шатер утреннего неба, когда экипаж с семейством Гадаловых наконец подъехал к своему новому жилищу. Этот особняк в центре города, несостоявшийся гражданин Рима, — камень для его постройки брали из Ардеатинских каменоломен, — провел почти год без хозяев, что отрицательно сказалось на его внешнем виде: окна под слоем пыли выглядели как потухшие без радости глаза, белая краска поблекла и стала серой, крыша покрылась трещинами и прохудилась. Градоправление делало неоднократные попытки привести дом в порядок, но тот, словно живое существо, сопротивлялся всем благим намерениям — свежая штукатурка начинала тускнеть на третью неделю, а крыша исправно принимала прежний запущенный вид уже на четвертый-пятый день после ремонтных работ.

Это было утонченное здание невесомых пропорций, напоминающее свадебный торт: все три этажа круглой формы, каждый последующий чуть меньше предыдущего по площади; с боков к нему примыкали два изящных флигеля.

«Мы просим вас приехать как можно быстрее, иначе дом придет в запустение. Он не привык к столь длительным периодам одиночества и нуждается в людской компании. Приезжайте и спасите — одним своим присутствием спасите — этот уникальный памятник истории и архитектуры», — такова была выдержка из письма градоправления, которое Марья Клементьевна Гадалова получила за месяц до своего прибытия в Ялуторовск.

Четыре новые владелицы особняка не без трепета вступили в свое жилище.

Александра, девица в траурном платье с кружевным жабо, поверх которого висела золотая игла на тонкой цепочке, посещала этот дом пару лет назад — с тех пор в нем не произошло значительных изменений. После смерти хозяина все комнаты прибрали и мебель покрыли чехлами, но не посмели тронуть ни одного предмета обстановки. Здесь имелось множество притягательных мест — начать хотя бы с китайской гостиной, полной фарфоровой посуды и шелковых ширм, где одна из стен была целиком расписана сотней иероглифов. Все они, несмотря на внешнюю непохожесть, переводились словом «счастье».

Из гостиной женщины разбрелись в разные стороны. Александра направилась в спальню Петра Гадалова, где на стене висела огромная карта сонного королевства с постоянно меняющимся ландшафтом — в зависимости от того, куда забредала душа ее владельца во время ночного отдыха. Поскольку в кровати давно никто не спал, карта изображала бесцветный степной пейзаж. На столике возле окна Александра нашла несколько квитанций за сны — отец продолжал работать и ночью, заказывая себе сновидения, в которых ясное сознание полностью или частично сохранялось.

Девушка взяла одну из бумажек, разглядывая малопонятный почерк. Когда она в последний раз была в Ялуторовске, ей доводилось оплачивать эти квитанции в сонной лавке. Ей тогда тоже очень хотелось заказать себе хотя бы одно сновидение, но Гадалов не позволил этого сделать — ведь осознанные сны не предназначены для детского баловства.

Александра была хранилищем маленькой тайны, которая не выходила за пределы рода уже сотню лет. Согласно фамильной легенде, каждая десятая девочка в этом небольшом клане почтенных предпринимателей рождалась с розой вместо сердца.

Гадаловы выбились в люди при Екатерине Великой, и один из их предков, заложивший основы семейного процветания, был преданным другом капитана Семнадцатого отряда Воинств. Когда у этого человека родилась дочь, капитан Л. сказал ему, что у девочки вместо сердца изысканная белая роза, похожая на те, что растут в Кастилии, но только лишенная запаха. По достижении девицей зрелых лет в ее власти будет заставить цветок благоухать — и тогда она сможет раз и навсегда сэкономить на продукции парфюмерных лавок. Правда, что для этого нужно сделать, серафим не сообщил, а Гадалов спрашивать не решился — если ангел чего-то недоговаривает, значит, на то есть веские причины.

За минувшее столетие родилось еще пять младенцев женского пола с цветами вместо сердец, и последним из них как раз и была Александра. Кто-то из семейства верил в это чудо, а кто-то — нет, тем более что ни у одной из девочек роза так и не стала источать аромат. Доказательств не было, и в эпоху материализма и унылого скепсиса словам ангелов верили уже не так безоговорочно, как раньше. Более того, сама Александра иногда в этом сомневалась. Ее дедушка вообще относился к болтовне о розах крайне недоброжелательно. «Грудная клетка не клумба, — ворчал он, когда беседа касалась этого щекотливого предмета. — Кто знает, как это может отразиться на здоровье ребенка? И что проку в таком сердце, не понимаю». Ему возражали, что это красиво и романтично. «В наш век железных дорог и банковского капитала говорить о романтике неразумно, — сразу мрачнел представитель старшего поколения. — Ваш романтизм не намажешь на хлеб». В итоге мнения имелись разные, но и с розой, и без нее дочь Петра Гадалова была самой завидной невестой в К. Внушительное приданое, помноженное на природное обаяние, делало ее привлекательной во всех отношениях.

Пока Александра знакомилась с инвентарем сонной лаборатории, в небольшую меланхоличную комнату, именуемую английской читальней, медленно, будто с опаской, вошла ее двоюродная сестра. Магдалина была внебрачной дочерью Эммы Полозовой и старшего из братьев Гадаловых, растратившего свою часть состояния и умершего вследствие беспутной жизни. Ее приятный облик — миловидное лицо, стройную талию в легких воланах голубого платья — изрядно портил горб на спине, полученный в детстве в результате какой-то травмы, о которой ее мать не особенно любила распространяться. Помимо внешнего уродства она страдала еще и умственным расстройством — могла, например, выйти зимой на улицу без обуви или рассказывать при гостях, что имела удовольствие лично общаться с императрицей Екатериной.

Из-за этих странностей род Полозовых ее недолюбливал и даже лишил скудного наследства. Гадаловым, напротив, она импонировала, так как отлично рисовала, занималась балетом и умела стряпать вкусный коричный пирог, была тихой и покладистой. А что еще требуется от барышни? Ее уже не надеялись сбыть с рук — за двадцать три года своего скромного существования Магдалина не привлекла к себе внимания ни одного мужчины, и все семейство смирилось с ее ролью приживалки, тем более что она хорошо шила и не гнушалась помогать горничной по дому. Никто не препятствовал ей в этой деятельности, поскольку семейный доктор, Клюге, рекомендовал для нее физический труд, чтобы умственные отклонения не прогрессировали.

Комната, куда вошла Магда, была похожа на девушку своим темпераментом. Английская читальня выходила окнами в сад, на некогда аккуратно подстриженную лужайку, посредине которой загадочным каменным пентаклем возвышался небольшой дольмен, вывезенный Петром Гадаловым из Крыма.

Здесь постоянно было пасмурно, за окном не переставая шел дождь — то мелкая морось, то сильный ливень. Однако реальная погода в саду не всегда совпадала с тем, что можно было наблюдать из читальни. На самом деле на улице падал снег или светило солнце, но, очутившись внутри гостиной, вы видели только дождь. Подобный оптический обман создавали особые стекла, заказанные Гадаловым в мастерской Лазаревского, где стеклодувы были искушены в секретах изготовления разнообразных прозрачных изделий, в том числе вызывавших погодные иллюзии.

Магдалина вытащила наугад первую попавшуюся книгу на полке — «Жизнь двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла. Это оказался ее старый знакомец — такой же томик был и в К., и девушка провела за ним немало часов. Из старого фолианта неожиданно посыпались сухие листья, служившие то ли памятью о летних днях, то ли закладками.

В комнате не обнаружилось ни кресел, ни дивана; единственным прибежищем книгочея был очень широкий подоконник, затянутый пестрым бухарским ковром, с массой расшитых подушек, набитых лебяжьим пухом и запашистыми травами. Магдалина, скинув ненавистные ей туфли, с удовольствием примостилась на нем, по достоинству оценив задумку бывшего владельца особняка: шум несуществующего дождя и приглушенный дневной свет создавали идеальный фон для чтения. Она раскрыла книгу на том месте, где автор описывает Золотой дворец Нерона. Этот отрывок неизменно вызывал у нее ужасное любопытство и в свое время подтолкнул к тайному посещению Рима, о котором не догадывался почти никто из родни.

Как выяснилось позже, эта книга любила поиграть с читателем, незаметно переодевая его в древний наряд. Часто, просидев над повествованием два или три часа, Магдалина вставала с подоконника, наряженная не хуже знатной патрицианки эпохи ранней Империи. Античное наваждение рассеивалось не сразу, и за ужином домашние с опаской косились на хитроумно драпированное одеяние, пока Магдалина неспешно вкушала жасминовый чай.

Двумя последними из нового списка обитателей особняка были двоюродная сестра Петра Гадалова со своей дочерью, полноватой пятнадцатилетней девицей, полтора года страдавшей от затяжной болезни, — со дня на день ее готовились отдать в приличный пансион, где она смогла бы доучить французский и набраться хороших манер.

Все эти дамы большую часть своей жизни провели в К., и по крайней мере три из них до недавнего времени не планировали никакой смены места жительства. Причиной их переезда явилась смерть Петра Васильевича, который, по установленному обычаю, являлся патроном Ялуторовска.

По контракту, заключенному более ста лет назад, кто-либо из рода Гадаловых должен был заведовать делами города и находиться в нем практически неотлучно. Это могло быть лицо любого пола никак не моложе тридцати лет. Разумеется, эта обязанность не всем приходилась по душе, поскольку предполагала высокую степень ответственности, однако отец Александры проявлял заботу о серафическом заповеднике с огромной радостью. Неожиданная смерть прервала его деятельность, и Гадаловым пришлось искать нового кандидата на эту должность. Несмотря на обилие родственников, доброволец нашелся только один: младшая кузина Петра Васильевича. Она, не считая дочери, была одинока и довольно бедна. Должность Патронессы обещала ей более чем сносный доход и возможность проявить свои организаторские таланты, которые до этого не шли дальше командования кухаркой и горничными.

Вместе с ней решила поменять место жительства и Александра, ставшая полной сиротой после смерти отца. Разделив с братом внушительное состояние, она еще не чувствовала всех преимуществ богатства. Девушке хотелось сменить обстановку, покинув дом, где жизнь текла слишком размеренно и скучно. Помимо этого, ей нужно было, по давнему уговору с отцом, проучиться хотя бы пару лет в местной гимназии. Ее брат, не проявлявший никакого интереса к духовным делам, остался в К. Ну а Магдалина прицепилась к этой компании из-за какого-то ей одной понятного каприза. Ее не особенно хотели брать — что делать со слабоумной в маленьком городишке? Однако она проявила неслыханное упрямство, и пришлось ее все-таки взять, со всем нехитрым приданым: канарейкой, десятком розовых кустов в белых фаянсовых вазонах и большой плетеной корзиной для рукоделия.

Магдалина попросила себе в качестве пристанища комнату на третьем этаже — одно из самых малоприглядных, по мнению новоиспеченной госпожи Патронессы, помещений. Тем не менее Магде ее жилье очень даже нравилось — у нее не было соседей, а этого как раз ей хотелось больше всего.

Утренний свет, струившийся из окон с трех сторон, окрасил комнату в мягкие золотистые тона. В ней уже давно не жили, и все же она не производила впечатления запущенной. Из мебели здесь имелись только просторная кушетка и письменный стол. Опустив на него канарейку, Магдалина раскрыла плетеный короб, рассеянно перебирая свои незамысловатые сокровища, из которых упоминания достоин, пожалуй, лишь хрустальный флакон, закрученный в виде ракушки. Он был наполнен духами, меняющими запах в зависимости от дня недели. День переезда пал на субботу, и поэтому они источали фиалковый аромат. Этот флакон был подарен ей на именины, и она пользовалась им только по праздникам. Однако перемена места жительства была в чем-то праздничным событием для нее, и Магда позволила себе уронить на запястье несколько драгоценных капель. Девушка не могла часто покупать хорошие духи, поскольку не была богатой наследницей, как Александра; молодость составляла ее единственный капитал. Добавить сюда слово «красота» не позволял горб, портивший все внешнее впечатление о ней.

Как ни странно, саму Магдалину этот факт практически не расстраивал: никто ни разу не видел ее огорченной по этому поводу. Она жила как все остальные барышни, полностью игнорируя свое уродство: крутилась перед зеркалом, любила наряжаться, без малейшей тени стеснения отплясывала на балах. Готовясь к маскараду, она совершенно серьезно обсуждала с Александрой, как нарядиться так, чтобы не быть узнанной, словно бы не понимая, что никакой наряд не скроет ее главную физическую примету. Эти чудачества объясняли врожденным слабоумием и радовались, что она не вполне осознает свою ущербность.

Вскоре в дверь постучали: это явилась горничная со стопкой свежего белья и подушками. Она также принесла ключ от маленькой туалетной комнаты, располагавшейся справа от входной двери. Магдалина тут же заглянула в эту комнатку, где непотускневшей красотой сияли прекрасное венецианское зеркало и вместительная круглая ванна, обставленная целой армией тазиков и кувшинов. По стене, обнимая затейливую решетку вентиляционного окна, спускались побеги какого-то причудливого растения с бледными голубыми цветами. Как пояснила горничная, этот цветок был подарком одной дамы, сильно увлекавшейся садоводством и бывшей в приятельских отношениях с ее отцом.

— Дама развела у себя это растение в больших количествах, прельщенная приятным запахом. — Горничная неторопливо раскладывала вещи, не переставая болтать. — А через месяц-два вдруг выяснилось, что оно не прекращает расти ни на минуту, угрожая превратить дом в джунгли. Ей пришлось уничтожить все цветы, кроме одного, который она и подарила вашему отцу, который заинтересовался этим строптивцем. По ее совету он поместил его в эту комнату, поскольку цветок не любит сырости и темноты и растет в таких условиях гораздо медленнее. Пока дом стоял без хозяев, за растением приглядывал соседский садовник.

Впечатлившись услышанным, Магдалина взяла ножницы и тут же обкромсала половину побегов. Стебли она убрала, а благоухающие голубые лепестки бросила прямо в ванну.

Покончив с этим, Магда принялась разбирать свой гардероб, представленный восемью платьями небесного оттенка. Она была отличной швеей и мастерила наряды сама. Все любимые ее одеяния были безукоризненно голубыми, просто без единой ленточки или пуговицы постороннего цвета. Другие цвета девушка игнорировала, зато могла различать тончайшие переливы бирюзы и знала, что плащ Мадонны на полтона темнее незабудки.

Что касается Александры, то она осваивалась в спальне Петра Васильевича. Ни одного предмета обстановки младшая Гадалова поменять не пожелала, оставив все, как при отце: карту с сонными ландшафтами почти на всю стену, тигровую шкуру на кровати и двух каменных Будд по обе стороны от выхода, устало приподнимавших веки в знак приветствия, когда в комнате кто-то появлялся.

Обходя спальню, Александра внимательно разглядывала каждую вещь, стараясь не упустить ни одной детали: лавандового цвета полог, увядшие растения в кадках, письменный прибор из яшмы, в котором пыль нашла себе надежное пристанище.

Затем девушка извлекла из сундука коробку, наполненную семейными фотографиями, выбрала одну, изображавшую все семейство — отца, мать, давно умершую от чахотки, брата в возрасте пятнадцати лет и ее саму в полупрозрачном кружевном полотне, с кривоногой собачонкой на руках, — и просунула верхний край снимка под раму сонной карты.

Все это стало прошлым, привычный мир развалился, как песчаная башня, и теперь под новой кровлей разместились четыре совершенно непохожие женщины — по сути, это были два лагеря, не слишком расположенных друг к другу. На одной чаше весов оказались наследница богатств и хранительница тайн и ее двоюродная сестра, не то блаженная, не то сумасшедшая, — в сложном ореоле из звуков, сопровождавших ее повсюду, в котором слились воедино стрекотание швейной машинки, песенка «Каде Русель» и стук балетных туфель по паркету; на другой — прагматичная женщина, преисполненная честолюбивых замыслов и трепета за свое единственное чадо, смотревшееся более чем невзрачно на фоне старших сестер.

Постаравшись отогнать от себя беспокойные мысли, словно назойливых мух, Александра пригладила разметавшиеся локоны щеткой, слегка оживила румянами бледные щеки и спустилась вниз к чаю.

Столовая — небольшая полукруглая комната — приняла гостей во всем блеске. Окна здесь выходили сразу на восток и запад, так что краски рассвета и заката являлись неизменным украшением трапез. Толстые сиреневые ковры на полу, большая мозаика на стене с архангелом Михаилом, сразившим змея, дергающегося в предсмертных конвульсиях, и вышитые гобелены, которые уже успела развешать расторопная горничная, — все казалось весьма изысканным и, к облегчению хозяек, вполне обыденным — они немного устали за день от обрушившегося на них шквала чудес.

Госпожа Патронесса сама разлила по чашкам травяной чай: горничной разрешили не прислуживать за столом, и без того у нее было дел невпроворот.

— Мне этот дом определенно по душе, — заметила Марья Клементьевна. — Не такие хоромы, как в К., зато огромный сад. Завтра будем его осматривать и внесем коррективы в планировку. Да, вот еще: в понедельник у нас уже будут гости. Я пригласила на ужин ближайшего соседа.

— Что за человек? — осведомилась Александра, подкладывая Магде на тарелку побольше салата.

— Господин Реутов, староста нашей улицы, — ответила тетка. — Он должен приятно оживить наше дамское общество.

Дальнейшие разговоры касались обстановки комнат, новой мебели, фортепиано, которое должны были привезти в дом через неделю, а также чердака, оставшегося в первый день неисследованным. Гадалов иногда спасался на нем от жары, поэтому не исключено, что там остались какие-то его личные вещи. Затем перешли к планам на ближайшие дни: необходимо было познакомиться с этим удивительным городом. Александра собиралась обследовать его до самого последнего закоулка: отец говорил ей, что Ялуторовск — шкатулка со множеством секретов, а она, к сожалению, при жизни Петра Васильевича не приложила усилий узнать его получше, ограничившись лишь хаотичными прогулками по центру.

2

Чердак не обманул ожиданий — сестры нашли на нем немало интересных вещей: Магдалина, например, обнаружила отличную жердь, из которой впоследствии с помощью садовника смастерила балетный станок. Александре достались коробка восхитительных миндальных отрубей для купания, пригоршня старинных монгольских украшений и небольшая книжица с непонятной надписью «Паспорт желтой незабудки».

Ревизию провели рано утром, когда госпожа Патронесса еще спала, горничная хлопала на заднем дворе коврики, кухарка изобретала завтрак, а Павлина валялась в постели с книжкой и коробкой зефира, не подозревая, чем заняты сестры. Находки подняли им настроение, особенно визитка, на которой значилось: «И. Д. Погорелов. Прямые поставки райских груш и яблок для вашего стола».

За обедом, не без иронии обозрев все эти скромные трофеи, Марья Клементьевна невзначай осведомилась у Александры, не знает ли она, кто приезжает в Ялуторовск в середине следующей недели.

— Неужели Лотар? — несмело спросила та, машинально вертя меж пальцев серебряную кофейную ложечку.

— Именно, — подтвердила тетка и добавила: — У тебя найдется платье повеселее?…

Лотар Бергман был женихом Александры. Его отец держал в К. крупную контору, торгующую мехами, и являлся весьма преуспевающим дельцом. Магазин немецкого семейства был своего рода форпостом меховой моды, оплотом богатых щеголих. В него специально приезжали даже из Е-йска, потому что там невозможно было приобрести такую же «интересную» и роскошную шубу, как у Бергмана. Занимался он и экспортом пушного товара, работал, что называется, на износ, и нажил изрядный капиталец, позволивший содержать великолепный дом и целый букет не самых порядочных женщин, пока его жена почти безвылазно пропадала за границей.

Дом Бергманов в К. стоял неподалеку от гадаловского, и между семьями издавна водилось тесное знакомство. У чадолюбивых немцев было много сыновей, среди которых Лотар выделялся замкнутостью характера и непрактичностью — как раз под стать Александре. Отец считал его несколько бестолковым, но, услышав, что он хочет жениться на дочери Петра Васильевича, безоговорочно эту мысль одобрил.

Со своей стороны Гадалов поставил непременное условие: до замужества его дочь должна была хотя бы два года проучиться в гимназии в Ялуторовске. Это обстоятельство вызвало у всех легкое недоумение, особенно у Бергманов, но спорить никто не осмелился.

После смерти отца Александра не стала нарушать данное ему слово и отправилась в Ялуторовск.

До учебы оставалось чуть больше месяца, и поэтому Лотар был приглашен провести со своими будущими родственниками остаток лета. Точная дата приезда, правда, не оговаривалась, потому что отец просил помочь ему в торговых делах.

Получив сообщение, что он прибудет в ближайшую среду утром, Марья Клементьевна тут же распорядилась убрать из восточного флигеля старую развалившуюся мебель, нашпиговать его ковриками, подушками, коврами и бальзаминами, и велела кухарке включить в меню рыбу под лимонным соусом, столь любимую Лотаром.

— Так что с платьем? — повторила она свой вопрос племяннице. Ее раздражало это пристрастие к черному. Срок траура давно прошел, а Александра все еще ходила в нарядах оттенка «Каирские ночи» и «Танец мулатки». Как бы ни изощрялись приказчики модных магазинов в названиях, черный оставался черным, с весьма небольшим количеством полутонов. Из непонятного упрямства Александра выбросила все прежние наряды более жизнерадостной палитры и превратилась в большое чернильное пятно. «Госпожа Клякса», — называла ее про себя недоброжелательная Павлина.

Однако, узнав о приезде Лотара, Александра немного поразмыслила и вспомнила о коричневом платье с розовой отделкой, каким-то образом уцелевшем после цветовой революции в ее гардеробе.

— Совсем другой коленкор, — пробурчала Марья Клементьевна. — А тебя, — обратилась она к Магдалине, — очень прошу: никаких босоногих вылазок. Иначе что он о тебе может подумать?

Александру покоробил ее приказной тон. Хозяйка в доме все-таки она, а не госпожа Патронесса. Если ей удалось занять здесь высокий пост, это совсем не означает, что в семье она может позволять себе командирские интонации. Впрочем, в такой приятный июльский вечер ругаться с кем бы то ни было ей не хотелось, и она вдруг предложила:

— А не вынести ли нам на воздух ломберный столик?

Горничная побежала ставить самовар, чтобы у господ была возможность испить жасминного чаю на природе. Через полчаса все уже тесным кружком сидели возле стола и резались в винт, заодно поглощая медовое печенье и мечтая о будущих счастливых днях под крышей славного дома с мраморной отделкой.

На следующий вечер их общество оживил приятный юноша — тот самый Антон Реутов, на редкость разговорчивый и дружелюбный малый.

Поскольку это был первый гость в их новом доме, девушки принарядились, даже Александра освежила свои черные шелка переливчатой брошью. Что касается Магдалины, то она и вовсе сияла, разукрасив волосы цветами из сада и гребнем из слоновой кости. Правда, через пять минут после начала ужина госпожа Патронесса не без ужаса отметила, что на дорогой племяннице нет абсолютно никакой обуви. Чулки также отсутствовали. Видимо, у девушки опять начался приступ слабоумия. Если бы не гость, Магда была бы немедленно выдворена из-за стола, но ради сохранения приличий перед посторонними Марья Клементьевна была вынуждена сдержаться.

— Между прочим, когда приедет Лотар, не отправиться ли нам всем вместе в лес, за перьями ангелов? Здесь это летнее развлечение никогда не выходит из моды, — вдруг услышала госпожа Патронесса слова Реутова. Из-за босых ног племянницы она потеряла нить разговора и была немало озадачена этим странным предложением.

— За чем? — в свою очередь поперхнулась от неожиданности Магдалина.

— За перьями серафимов, — невозмутимым голосом повторил Реутов. — Когда-то здесь было полным-полно ангелов. Они строили наш город, пока не произошел один неприятный инцидент, о котором до сих пор нет внятных сведений. С тех пор ангелы нас покинули. Однако в лесу, на тайных тропинках, где они прогуливались ночью, отдыхая от человеческого общества, можно найти их перья, выпавшие из тонких серебряных крыл. Перышки эти совершенно удивительные — светятся в темноте.

— И много ли таких перьев было найдено? — с недоверчивым интересом спросила Павлина.

— Несколько десятков. Кое-когда они появляются в лавке нашего ювелира. Впрочем, это бывает крайне редко, и приезжие их сразу же раскупают. Кому не захочется украсить ими свою шляпу или письменный прибор? Выписывать счета или чиркать любовные послания пером серафима — за это удовольствие люди согласны выложить приличные деньги.

— Не хотите ли грушевого пирога? — не к месту вставила госпожа Патронесса. Эти россказни про ангелов начинали ее сердить. Она и так чувствовала неловкость из-за босых ног Магдалины, все беспокоясь, не заметит ли их гость. Племянницу же это ничуть не волновало — девушка внимательно слушала Реутова, не забывая подкладывать ему еду на тарелку. Когда настало время десерта, она даже вызвалась сходить на кухню помочь стряпухе.

От этого предложения госпожа Патронесса слегка подпрыгнула и прошипела Магде угрожающее «нет». Еще не хватало опозорить их благородное семейство столь нелепым видом!

В этот момент Марья Клементьевна сильно пожалела о своей мягкости — не следовало брать с собой эту полоумную девицу, не знавшую рамок и ограничений. Да, она неплохо готовила и рисовала, но ведь никто ей не давал права самовольно иллюстрировать книги из библиотеки! Неясную угрозу также таила в себе карта мира, исчерченная красными и черными крестами, — Магдалина никогда не вывешивала ее на стену, пряча в шкафу. Ко всему этому нужно еще добавить побеги из дому, купания в лунной дорожке и грубое вмешательство в интерьер жилища, после которого в неожиданных местах домашние находили изображения лотосов и малиновок, смотревшихся как живые.

— Так когда нам ждать приема в честь вступления в должность? — снова задал неудобный вопрос Реутов. Марья Клементьевна удивленно подняла брови: еще не были окончены все хлопоты по переезду, в К. своей переправки в Ялуторовск ожидали фортепьяно, садовый инвентарь и мебель для прислуги; не все ковры были расстелены, не все шторы развешаны, и, самое главное, госпожа Патронесса, равно как и ее подопечные, пока не имела никакого представления о местном обществе, чтобы устраивать какой бы то ни было прием.

Когда все эти соображения облекли в деликатную форму и изложили молодому старосте, он обещал приложить максимальные усилия для скорейшей адаптации прекрасного семейства в Ялуторовске.

— Горожанам просто не терпится с вами познакомиться — им хочется получше узнать родственников покойного Патрона. — Выдержав траурную паузу после этой реплики, Реутов продолжил, адресуясь на этот раз к Александре:

— Петр Васильевич вел довольно замкнутый образ жизни, не слишком любил приглашать людей в дом, поэтому вашей задачей будет поднять гостеприимный престиж фамилии Гадаловых. Если, конечно, у вас есть на то желание.

— Не сомневайтесь, мы этим займемся, — отозвалась госпожа Патронесса. — Вот только дом и сад немного приведем в порядок, и тогда — милости просим всех дорогих гостей в наши объятья!..

Через несколько дней приехал Лотар. Как выяснилось, он бывал в этом городе не один раз — привозил меха в Пассаж на центральной площади.

— Городок первый сорт, — так отрекомендовал он Ялуторовск сестрам. — Но вы, конечно, дальше ближайшей лавки еще не ходили?

Девушки признались, что заботы по обустройству нового гнезда так всех закрутили-завертели, что не было ну никакой возможности… Правда, сосед обещал им, но пока…

— Ясно, — прервал их Бергман. — Беру все хлопоты на себя, а вы отправляйтесь завтра на прогулку. Начните с главной площади — там множество магазинов, которые вызовут у вас острейший интерес. В сад при гимназии можно попасть только по особому пригласительному, его пока у вас нет. Я тут заскочил к Реутову, он сказал, чтобы его выписать, необходимо лично встретиться с сестрой Прагой, директрисой женской гимназии, но она сейчас в отъезде.

Александра даже разрумянилась в тон кружевам от удовольствия — ей нравилось, что Лотар здесь свой человек и все знает. Ее жених с подлинно немецкой невозмутимостью плыл в этом море странностей и чудес.

Если для молодежи главным делом были развлечения, то для госпожи Патронессы настало время потрудиться во благо ангельского отечества.

В четверг утром, убедившись, что Бергман разместился во флигеле с комфортом, Марья Клементьевна отправилась в градоправление — принять свои полномочия. Видение ею новой должности было довольно смутное, города она совсем не знала, и уж тем более не имела представления о его обитателях. Население Ялуторовска в ту пору составляло от силы пять тысяч человек, включая грудных младенцев, так что практически все были друг с другом знакомы — во всяком случае, на своей улице уж точно. Город, однако, не оставлял впечатления скудости людских ресурсов — прежде всего из-за большого количества паломников, которые приезжали сюда из соседних губерний и даже из столицы. Для них были выстроены восемь вместительных гостиниц, и уже задумывались о девятой, но смерть Патрона помешала приступить к ее сооружению. Теперь же, по приезде нового представителя семьи Гадаловых, прежний проект был вновь вынесен на обсуждение.

Помимо этого, требовалось решить проблему иллюминации улицы Оскорбленных, наводившую панику на фонарщиков — они сбегали со своего поста через месяц-другой; нужно было также изучить план по строительству фонтана в городском саду и ознакомиться с личными характеристиками новых учеников мужской гимназии. Дел было хоть отбавляй, и Марья Клементьевна поначалу ощутила легкий приступ ужаса, увидев внушительную стопку документов, подготовленную для нее начальниками различных отделов градоправления. Впрочем, к обеду первые страхи уже немного улеглись, бумаги были рассортированы по тематике, и она сосредоточила свое внимание на людях, которые с этого дня стали ее сослуживцами. Все они показались ей нелепыми: одни страдали рассеянностью или излишней патетикой в разговоре, другие вообще несли что-то невнятное, пересыпанное философскими и религиозными терминами.

Однако, когда госпоже Патронессе представили членов секретариата, она пришла к выводу, что все странности до этого момента были лишь цветочками.

Секретарями здесь служили пятнадцать ангелов-серафимов, настолько маленьких, что Магдалинина корзинка для рукоделия каждому из них могла бы быть вместительной квартирой. Госпожа Патронесса, в душе всегда склонявшаяся в пользу неверия и материализма, никогда до этого не встречала ангелов, не говоря уже об ангелах-лилипутах; эти существа, правду сказать, смущали даже видавших виды жителей Ялуторовска. Тем не менее, будучи до крайности сдержанной дамой, Марья Клементьевна не обнаружила никаких эмоций, когда начальник отдела финансов начал представлять ей крылатый секретариат. Женщина подала каждому из серафимов мизинец, изо всех сил стараясь не ухмыляться. Ей было непонятно, почему с таким почтением относятся здесь к этой пернатой мелюзге и неужели нельзя нанять приличных секретарей вместо этого цыплячьего выводка. Марья Клементьевна не знала, что ее размышления стали незамедлительно известны ангелам, для которых человеческие мысли были как открытая книга: она ведь почти не верила в высшие силы и весьма туманно представляла их возможности.

Ангелы выполняли свою секретарскую работу, сидя на крохотных скамейках за миниатюрными столиками: эта кукольная мебель была заказана специально для них в игрушечном магазине купца Калиновского. Данный уровень комфорта, разумеется, был достигнут не в одночасье: поначалу столом им служила какая-нибудь толстая книга, стульями — перевернутые кофейные чашки, а перьями — зубочистки с металлическими наконечниками. Эти убогие времена остались далеко позади, и теперь у ангелов все было настоящее, все первого класса, как и положено. Серафимы были незаменимы в канцелярской работе, потому что писали в полтора раза быстрее, чем люди, а стенографировали и вовсе молниеносно — не успевал говорящий начать фразу, как они уже записывали ее конец, поскольку, как уже отмечалось, читать мысли не составляло для них труда.

Жили ангелы в гостинице купца Федянова на улице Св. Екатерины, за два дома от часовни. Они снимали небольшой, но уютный номер, не имевший особого спроса, так как его окна выходили на улицу Оскорбленных. В уплату за жилье один из серафимов отдавал свое жалованье за месяц; таким образом, у них оставалось еще четырнадцать заработков, которые они частично откладывали в банк, а остаток, как и положено небесным созданиям, тратили на нужды церкви и благотворительность. Питание и прочие потребности покрывали весьма несущественные суммы, так как ангелы едят крайне мало, да и то скорее из вежливости перед людьми — обед им подавали прямо в конторе, причем вся еда умещалась на трех чайных блюдцах. На извозчика и вовсе тратиться не приходилось — ведь у них были крылья, при помощи которых они довольно быстро перемещались в пределах Ялуторовска. Правда, для значительных расстояний они все же пользовались услугами железной дороги, но и тут выходила приличная экономия — даже для всех пятнадцати более одного места не требовалось. Хотя полным составом они никуда не ездили, опасаясь нервировать пассажиров: два-три ангела уже приводили тех в замешательство, а целой оравы порхающих по вагону крылатых существ никто, начиная с кондуктора, не выдержал бы.

Ангелы знали все языки на свете и могли дать консультацию по любому сложному теологическому вопросу: откуда, например, дети Адама взяли себе жен или где находится земля Уц, родина многострадального Иова. Имея огромные познания и внушительную эрудицию, они в то же время чем-то походили на маленьких детей — любили играть, могли, например, после обеда целый час катать по столу апельсин, словно мяч, или строить домики из игральных карт. Они были очень просты в общении, безотказно выполняли любую просьбу, прекрасно ладили с детьми и домашними животными — кроме кошек, не отличавших их от воробьев и норовивших сцапать.

Несмотря на свои самые лучшие качества, им так и не удалось завоевать симпатию госпожи Патронессы. Она почему-то почувствовала к малюткам-серафимам неприязнь, поскольку считала, что этим микроскопическим созданиям не место в приличном учреждении, и не могла взять в толк, почему все остальные так к ним благорасположены. Марья Клементьевна не сразу разглядела, что среди них есть существа как мужского, так и женского пола, — поначалу они все показались ей одинаковыми: светлоголовые, в белых рубашонках, без растительности на лице. Потом она заметила, что некоторые из ангелов носят бусы и даже крохотные сережки, — бог знает, откуда они их взяли.

Говоря по правде, глазеть по сторонам особо времени не было. Совершенно внезапно на нее свалили целый ворох дел, а она-то думала, что первая неделя уйдет только на знакомства и на визиты!

После обеда госпожа Патронесса уже четко усвоила, что большое жалованье она будет получать не за формальное руководство городом, как легкомысленно представлялось ей в К., а за серьезный и утомительный труд. Оставалось единственное утешение: на службу можно было являться только четыре дня в неделю. Петр Гадалов работал и по шесть, однако, видя ее ошеломленное состояние, об этом милосердно умолчали.

Еще одна вещь неожиданно ее уязвила: она думала, что лицо, осуществляющее патронаж, должно влачить за собой шлейф всеобщего благоговения и почитания. Ничего этого не было и в помине. Градоправление представляло собой не иерархию, а некий слаженный механизм, вроде повозки, в которой нет второстепенных или главных деталей — все они взаимосвязаны и в равной мере отвечают за гладкую езду.

В то время как госпожа Патронесса осваивалась с новыми обстоятельствами своей жизни, в сквер Несокрушимого Счастья, занимавший восточную часть центральной площади, со стороны улицы Св. Маргариты Антиохийской вышли три молодые дамы, разряженные по последней моде — бирюзовый шелк, кофейный атлас, розовая кисея с расшивкой, — совершая свой первый променад в этом городе. Барышень сопровождал Реутов.

Центральная площадь не была площадью в полном смысле этого слова. Она представляла собой довольно обширное пространство, в середине которого расположились храм Огненных Серафимов, сад и гимназия со всеми пристройками. Четыре прямоугольника по периметру сада именовались скверами и были щедро украшены фонтанами и пышной растительностью.

В сквере, с трех сторон окруженном всевозможными лавками, магазинами, пассажами и чайными, стояла большая статуя ангела с изящно изогнутыми крыльями, достававшими почти до земли. В руках серафим держал мраморный рог изобилия, изливавший в круглый бассейн пенистые струи воды. Вокруг разместились деревянные скамьи, на маленьких клумбах цвел львиный зев в гармоничном братстве с мышиным горошком.

Реутов, показывая тростью на роскошную витрину под вывеской «Венский шик», уведомил Александру, что хозяин этого магазина, купец Снежнинский, желает посетить госпожу Гадалову по одному очень важному делу в удобное для нее время. Подробностей Тони не знал, но речь, кажется, шла о финансировании какого-то значительного проекта. Его, как старосту улицы, попросили быть посредником. Александра сказала, что Снежнинский может явиться к ним завтра на ужин в семь часов. Заодно они зашли в его торговое заведение, найдя там множество восхитительных предметов. Павлине особенно приглянулись дамские серебряные часы с цветным изображением пухлого херувима.

— В Ялуторовске у всех почти такие, — заметил Тони. — Тут он продемонстрировал дамам собственный золотой брегет, на крышке которого архангел деловито нес куда-то огромную рыбину. Девицы ахнули от восторга.

— Ангелы основали этот город — отсюда столько к ним почтения и интереса, — пояснил Реутов.

— Но это же просто легенда, — вмешалась в разговор Павлина. Она по-прежнему не желала верить в этот крылатый фольклор. Тони посмотрел на нее с неудовольствием: ему явно не понравился ее пренебрежительный тон.

— Нет, это чистая правда, — сухо ответил он, — такая же чистая, как бриллиант в кольце у Александры. Вы еще их увидите, — добавил он уже мягче, открывая перед дамами двери, чтобы выпустить их в солнечный простор июльского дня.

— Мы увидим ангелов? — растерянно пробормотала дочь Петра Васильевича.

— Ну да, — невозмутимо подтвердил Реутов. — Маменька Павлины уже с ними познакомилась. Они, так сказать, ее коллеги по управлению нашим городом. Впрочем, продолжим экскурсию, сиятельные леди, — сказал юноша, выдержав паузу. — Я считаю своим долгом показать вам все места, где вы можете развлечься и приятно провести время. Вот, например, наше общественное собрание. — Он махнул в сторону зеленого дома со множеством украшений в виде мраморных ваз на балюстраде и погруженных в печальные размышления маскаронов. — Членские взносы, признаться, довольно высоки, зато что вы получаете взамен! Кружок игры на арфах, например. Нотные тетради — наследство серафимов, да-да. Глядя на ваши элегантные пальцы, госпожа Магдалина, я убежден, что у вас есть все задатки превращения в прекрасную арфистку…

Обогнув здание с южной стороны, они очутились в просторном дворе, где располагались площадка для тенниса и велосипедный трек — новшество, которое во всех Восточных землях было только в Т., и, как выяснилось теперь, еще и в Ялуторовске. На дорожке катались четыре велосипедиста.

— А где тут можно искупаться? — вдруг спросила Павлина. — Я пока никакого водоема здесь не увидела.

— Есть река на самой окраине, — ответила вместо Реутова девушка на велосипеде, подъезжая поближе. Это была Анна — приемная дочь талантливой садовницы, взрастившей неугомонный голубой вьюн.

— Там есть общественные купальни. Озеро большое у нас тоже имеется, но до него час добираться на лошадях.

— Кстати, о лошадях, — оживился Реутов. — Александра Петровна, у вас, я слышал, отличный скаковой жеребец?

— Да, Изумруд. А почему вы спрашиваете?

— Потому что летом у нас в конце каждого месяца проводятся призовые скачки. Осталась неделя, и списки уже составлены, но я могу похлопотать, чтобы вашего красавца включили, — сказал Тони.

Мило беседуя о скакунах, они вошли внутрь. Узнав, что Реутов ведет дам в буфет, Анна присоединилась к ним. Это было как нельзя кстати, поскольку завтракали Гадаловы давно, и никакой перспективы обеда до сих пор не просматривалось. Анна отдала распоряжение служке, и через несколько минут он уставил стол, за которым разместились все экскурсанты, различными блюдами, довольно легкими, но аппетитными. Здесь были зеленый салат, пряженцы, снежки из творога с курагой и вафли. Чая подали два на выбор: цветочный и затуран. Последний представлял собой смесь из заварки, соли, молока и обжаренной муки. Девушки приняли его с нескрываемым восхищением.

— У нас дома никогда его не подавали, считали плебейским кушаньем, — сказала Магдалина, осторожно прихлебывая эту смесь.

— А у нас все его пьют: и плебеи, и корифеи, — масляным голосом проворковал Реутов. Он успел изрядно проголодаться, а утомился даже больше прочих, потому что его усталость была умножена на волнение по поводу того, понравился ли Гадаловым город.

— Что это за здание с часами? — поинтересовалась Александра, разглядывая сквозь зеленые перья фикусов большой кирпичный особняк на противоположной стороне сквера.

— Это городской суд, — охотно объяснил ей Тони. — Еще одно чудесное место, чтобы потешить душу… Это у нас главный конкурент театра — на некоторые заседания от публики отбою нет.

Магдалина от удивления поперхнулась затураном.

— Что же веселого — смотреть, как выносят приговор какому-нибудь бедняге? У меня лично такие забавы одобрения не вызывают.

— Ну, если вы думаете, что у нас судят каких-нибудь матерых преступников, вы ошибаетесь. За все время существования города убийств здесь не было; кражи имели место, но только по мелочам. Да и то в них всегда одно и то же лицо замешано — это наш ювелир Бестемьянов. Об этом все знают, и судиться с ним никому нет резона. Но прокурор Звягинцев устраивает такие процессы — пальчики оближешь! — Реутов на минуту задумался о чем-то, иронически улыбаясь. — Одиннадцать лет назад, например, — продолжил он, попутно подливая себе сливок, — им был выигран знаменитый процесс над Зимой.

— Это фамилия — Зима? — простодушно осведомилась Александра.

— Нет, это та зима, которая заставляет вас одеваться в шубы и справлять святки. У Звягинцева была к ней единственная, но большая претензия: полное небрежение к срокам своего пребывания. Он вызвал Зиму в суд — случай, согласитесь, беспрецедентный. Никто не думал, что ее можно поставить на место, но вот Звягинцев, представьте, догадался. О, это был замечательный процесс… Аня, ты должна его помнить, хотя и была еще совсем крошкой. Маменька тебя на него таскала.

— Конечно помню, — живо откликнулась Анна. — Звягинцев свирепо размахивал перед Зимой календарем и чуть ли не кричал: «Почему вы приходите в октябре, это ведь территория осени, и уходите в апреле, это уже весеннее время?!» Надо сказать, что даже адвокаты не питали к своей подзащитной никаких симпатий, и поэтому ей пришлось туго.

Она пыталась пустить в ход разные нечестные штучки — к примеру, нагнала холоду в помещение, в надежде, что все замерзнут и разойдутся по домам. Действительно, на какую-то пару минут зал почти опустел, и Звягинцев уже начал было падать духом, но тут публика стала возвращаться: люди просто ходили в гардероб за одеждой потеплее. Зима усилила атаку, мороз закрепчал, но упрямый прокурор, клацая зубами, продолжал свою яростную обвинительную речь. Все одобрительно кивали, слушая его. В итоге Зиме было строжайше предписано появляться не раньше первого декабря и уходить не позже двадцать восьмого февраля в обычные годы и двадцать девятого в високосные.

Зима, конечно, обиделась. Она удалилась, не проронив ни слова, только ледяные каблуки громко стучали по полу. Когда настал черед расходиться по домам, обнаружилось, что все выходы из здания суда чуть ли не под козырек завалены снегом. Пришлось нескольким добровольцам прыгать в сугробы из окон второго этажа, вызывать дворников и расчищать заносы. Мы добрались до дома только к полуночи. Но с тех пор холодный сезон укладывается ровно в три месяца. У вас будет возможность в этом убедиться, — заключила девушка.

— А что же, на К. решение вашего суда не распространяется? — неожиданно поинтересовалась Магдалина.

— Увы, нет, моя сиятельная госпожа, только на наш город. Это ведь совершенно особая местность, — ответил Реутов, слегка подмигивая.

— Вне сомнений, — отозвалась Магда серьезным тоном. Остальные сестры молчали, находясь под впечатлением от рассказа.

Немного посидев в тишине и осушив все чашки с экзотическим чаем, дамы почувствовали, что уже пора на свежий воздух.

Анна радушно проводила их до дверей.

— Приходите играть в лаун-теннис! — крикнула она на прощанье.

До вечера оставалось совсем мало времени, поэтому наша компания пустилась в обход сквера, разглядывая то, что еще не успела рассмотреть. Вдруг старшая Гадалова воскликнула:

— Смотрите, фотографическая мастерская! А не сделать ли нам снимок? Такой чудесный день должен иметь документальное подтверждение для нетвердой человеческой памяти.

— Боюсь, леди, вам это не удастся, — мягким тоном сказал ей Реутов. — Вы можете сделать прекрасные снимки в другой мастерской — в сквере Свободы, у Игнатьева. К Адамсу без особого приглашения не попадете.

— Где же его взять? — недоуменно спросила Александра.

— Ну, конкретно вы можете получить его в нашей гимназии, когда пойдете туда учиться, — пояснил Тони. Девушки посмотрели на него жалобно, как овечки, ведомые на стрижку: они окончательно перестали что-либо понимать.

— В первый раз слышу про разрешение на какую-то паршивую фотографию! — мрачно сказала Павлина, в сердцах употребив неподобающее слово.

Пора было возвращаться в фамильное гнездо.

Дома их ждали Лотар и госпожа Патронесса (последняя не в самом радостном расположении духа). Зато Бергман чувствовал себя превосходно: к приходу сестер по его указаниям был приготовлен хороший ужин с пирогом-блинником и истоплена баня.

— Не так уж тут и плохо, — пробормотала Павлина, с румяным, распаренным лицом входя в гостиную. Александра и Магдалина уже сидели здесь, демонстрируя будущему родственнику разные мелочи из «Венского шика». Среди них, например, были небольшой эмалевый слон, чей хобот предназначался для нанизывания колец, и бархатная лента, менявшая цвет в зависимости от освещения, и французская серебряная пудра для волос. Лотар восторженно охал и ахал, про себя от души забавляясь над тем, какими пустяками прельщаются женщины.

3

Знакомство с ангелами остальных членов семьи прошло почти безболезненно. Это случилось во время визита в особняк Гадаловых купца Снежнинского. Он, не предупредив хозяев, явился не один, а в сопровождении трех крылатых существ, повергших половину дома в состояние тихого ужаса. В том не имелось злого умысла со стороны гостя: для него ангелы были вполне привычным явлением — всего лишь секретарями финансового отдела градоправления, который уполномочил его просить Александру оказать содействие при строительстве первого городского электрического театра. Жители К. давно уже пользовались этим благом цивилизации. Разумеется, Ялуторовск не хотел плестись в хвосте прогресса. Вопрос о кинотеатре начал рассматриваться несколько лет назад, но неожиданная смерть Патрона заморозила все планы.

Теперь на дочь Гадалова были возложены определенные финансовые надежды. Снежнинский болел этой идеей, но мог выделить из своих средств только треть необходимой суммы. После полуторачасовой беседы Александра предварительно одобрила проект, однако сказала, что все-таки считает нужным сначала посоветоваться с братом, поскольку сама довольно слабо в этом разбирается.

Ангелы-секретари продемонстрировали семейству Гадаловых схему, где новое здание примыкало к театру на улице Св. Франциска Ассизского, а глухой стороной выходило на улицу Оскорбленных.

Во все эти детали, впрочем, кроме Лотара и Снежнинского, никто толком не вникал: дамы, постаравшись в интересах приличия придать себе более или менее равнодушный вид, разглядывали крылатых гостей с огромным любопытством. Павлина, рассмотрев ангелов, как ни странно, успокоилась: ее представлениям о посланцах небес эти создания совершенно не соответствовали. «Из-за этих-то гномов столько шума? — подумала она, презрительно разглядывая их скромную одежонку. — Тоже мне, серафимы! У одного ботинок каши просит. Разве настоящие ангелы могут ходить как оборванцы?»

Обувь у крылатого секретариата действительно была не в лучшем состоянии, но не по причине отсутствия средств и уж тем более не из-за аскетизма, — просто Калиновский, лично обшивавший всю ангельскую братию, уже несколько месяцев серьезно болел. Кроме него, никто в городе не мог сработать носильные вещи для серафимов. Сами себе ангелы тоже ничего сшить не могли, потому что неоткуда было взять столь крошечных иголок, подходящих по размеру к их миниатюрным пальцам.

Посланцы небес отчетливо почувствовали антипатию, исходившую от Павлины, — ощущение напоминало легкие булавочные уколы, отчего они поневоле вздрогнули, поскольку уже второй раз столкнулись с откровенной неприязнью. В Ялуторовске ничего, кроме любви и восхищения, они до этого момента ни у кого не вызывали. Это открытие их несколько огорчило; ангелы многозначительно переглянулись, но вслух, будучи идеально воспитаны, неудовольствия не высказали.

Остальной части компании серафимы, напротив, пришлись очень даже по душе, и каждый постарался проявить к ним максимальное внимание. Когда закончилось обсуждение деловых моментов и все переключились на ужин, Александра принесла для крылатых гостей маленькую подушечку, чтобы они смогли разместиться поудобнее, и чай в наперстках, а Магдалина разломала вафли и печенье до приемлемых размеров.

Пока ангелы ели, Магда, с замирающим от любопытства сердцем, спросила, водят ли они знакомство с кем-либо из святых. При этом вопросе серафимы необычайно оживились и начали наперебой рассказывать удивительные вещи, от которых пошла бы кругом самая трезвая голова. Оказалось, что именно их отряд стоял у истоков ордена бенедиктинцев, в частности, его женской ветви, будучи коллективным наставником сестры Бенедикта Нурсийского, св. Схоластики. После разрушения Монте-Кассино, правда, их перебросили в Византию — разбираться в дебрях монофелитской ереси. Когда бенедиктинцы хлынули в Польшу, ангелы снова вернулись к ним, и по сей день они являются членами попечительского совета, покровительствующего делам ордена. Многие в городе называют их ангелы Схоластики — такое уж закрепилось за ними наименование. Один из серафимов, помимо прочего, входил в комиссию, подготовившую создание культа Священного Сердца Иисуса, и лично сотрудничал с Маргаритой Алякок.

От этих сведений Магдалина пришла в восторг: еще бы — перед ней сидели свидетели легендарных событий, о которых она столько читала! Однако ангелы затронули в своем повествовании только новую эру, а ей хотелось копнуть поглубже, и она уже собралась спросить у них, к каким чудесам Ветхого Завета они были причастны, как вдруг госпожа Патронесса со всей силы пихнула ее коленкой под столом, благо они сидели рядом. Ей не понравилось, что старшая племянница начала доминировать в разговоре. Александра — еще куда ни шло, но эта горбатая приживалка должна знать свое место и не утомлять гостей разговорами о каких-то святых, неизвестно когда живших и живших ли вообще.

Магдалина обиженно замолчала, ей на смену пришла средняя сестра. В теологии она разбиралась слабо — ее больше интересовали вопросы практического характера. Где, например, ангелы берут такие крохотные пуговки для своей одежды? Есть ли у них паспорта? Если есть, то какие у них фамилии?

У одного из серафимов паспорт был с собой, и он охотно показал хозяевам книжицу размером меньше спичечного коробка.

— Нам долго не хотели их выписывать, — пояснил он. — Мы подключили чуть ли не половину штата тогдашнего градоправления — уговоры, тайные связи, — и где-то через несколько лет нас все-таки признали гражданами. А фамилий у нас никаких нет, как и национальности. Мы ведь бывали во всех странах и говорим на любых языках.

Пока велась беседа, абсолютно всех членов семьи одолевал вопрос: почему ангелы столь маленького роста? Конечно, посланцы небес встречаются всякие, но об ангелах размером с ладошку никто из Гадаловых никогда не слышал. Более того, Магдалина перерыла на досуге все справочники по данной тематике, но и там не нашла никакого вразумительного объяснения этому крылатому феномену. Спросить напрямую мешала вежливость. Интуитивно все, даже не особенно деликатная Павлина, понимали, что эту тему лучше не затрагивать в разговоре.

На прощание Александра вручила серафимам пригласительный билет на торжественный прием, который Гадаловы устраивали в ближайшую субботу. Ангелы горячо поблагодарили и, подхватив его с трех сторон, выпорхнули в раскрытое окно, провожаемые восхищенными взглядами старших сестер.

На грандиозный танцевальный вечер было приглашено не менее пятидесяти персон, представлявших собой цвет местного общества, — список ключевых фигур помог составить Реутов. Госпожа Патронесса, нужно отдать ей должное, приготовила праздник на славу. Марье Клементьевне хотелось всем угодить, поэтому она приложила неимоверные усилия, чтобы вечеринка стала незабываемой.

Действительно, приемов подобного уровня Ялуторовск не видал уже давно. Для праздника был испечен огромный трехэтажный пирог, в котором спрятали золотую монету — подарок для удачливого гостя, — заказан фейерверк и множество китайских фонарей для освещения сада. Музыкальный вопрос разрешился при помощи арфистки из общественного собрания, двух скрипачей из театра и талантов Павлины, довольно бойко игравшей на пианино. Магде поручили цветочный декорум помещений, Александра контролировала рассылку пригласительных билетов.

Непосредственно перед вечером из китайской гостиной убрали ковер, вынесли лишнюю мебель, расставили повсюду вазы со свежими садовыми цветами и положили на столик пухлую стопку нот. Повар из общественного собрания помогал кухарке готовить спаржу и уху из восьми сортов рыбы, а старшая из кузин толкла в каменной ступке специи для гурьевской каши, когда вдруг на пороге дома появилась весьма колоритная цыганка с медными серьгами до плеч. Марья Клементьевна выписала ее из К., поскольку та превосходно предсказывала судьбу по картам, соли и линиям руки. Это был единственный промах госпожи Патронессы: подобные забавы в Ялуторовске одобрения не вызывали, но она этого не знала, а может, просто не хотела понимать.

Так или иначе, праздник, по общему мнению, удался. Магдалина, чтобы порадовать приглашенных, принесла с чердака большой планшет с ракушками из тропических морей — часть коллекции, принадлежавшей некогда Петру Гадалову, — и, увидев восхищенные взгляды публики, тут же радушно их раздарила. Александра скрипнула зубами, но промолчала, подчиняясь кодексу гостеприимства. Павлина, разряженная, как французская кукла, ублажала слух собравшихся какими-то мудреными этюдами.

Что касается ангелов, то они явились одними из первых, но поначалу их никто не заметил. Только через четверть часа Магдалина обнаружила нескольких пернатых существ на подоконнике, мирно беседующих друг с другом. Она принесла им специально приготовленное угощение, сервированное на дорогом эмалевом блюдце. Пока серафимы закусывали тартинками, нанизанными на зубочистки, Магда расспрашивала их, насколько возможна и правомерна канонизация Марии Горетти. Ангелы отвечали охотно и так увлеклись беседой, что даже не обратили внимания на поднявшийся шум, когда одна из сидящих за столом дам вытащила из своего куска пирога роскошную антикварную монету — золотой римский солид эпохи Константина Великого. Никто и предположить не мог, что сюрприз, запрятанный между миндалем и цукатами, окажется настолько ценным. Счастливая обладательница приза расплакалась от неожиданности: как она пояснила, ей никогда не везло в подобных вещах. Ее объявили королевой вечера, надели на голову специально приготовленный венок (ради него Магдалина пожертвовала несколько цветов со своей розовой плантации) и усадили в крытое бархатом кресло во главе стола, до этого момента пустовавшее. Этой дамой оказалась та самая девушка, с которой сестры Гадаловы познакомились в общественном собрании. Ее все здесь называли Анной-младшей, чтобы не перепутать с приемной матерью, божьим промыслом тоже именуемой Анной. Эта последняя была отрекомендована госпоже Патронессе как лучшая садовница «во всем нашем ангельском околотке».

Анна-старшая, вдова купца второй гильдии Нарышкина, успевала в любом деле: варила самогон на яблочной кожуре, тайно сбывая его в К., разводила индюшек и, словно нежная мать, лелеяла свои зеленые насаждения: вишня у нее вырастала размером чуть не с грецкий орех.

Несмотря на свою малую образованность, женщина непринужденно сыпала латинскими названиями растений, словно горохом. Она была человеком несколько неблагонадежным, — сестра Прага, например, уже восемь раз отказывала ей в посещении гимназического сада, однако ее терпели из-за приемной дочери, работающей в градоправлении с пятнадцати лет по рекомендации серафимов.

К часу пополуночи танцы закончились: двое ангелов, бодро топая по клавишам, сыграли напоследок штраусовскую польку — что называется, в четыре ноги. Заслышав характерный треск, все выбежали в сад — посмотреть на разноцветные бусины фейерверка, катящиеся по ночному небу. Когда отгремели залпы рубиновых искр, гости разбрелись кто куда — одним хотелось поплутать по зеленому лабиринту из кустов шиповника, другие предпочли отведать кумыса в хакасской юрте, разбитой под большим дубом в центре сада, где приветливая супружеская пара в шелковых вышитых халатах раздавала традиционное для кочевников угощение. Магда, на которую уже немилосердно наваливался сон, вдруг вспомнила про цыганку, тщетно ждущую клиентов в беседке: кроме Павлины, за весь вечер к ней так никто и не наведался. Было также неясно, кормили ее или нет. Сбегав на кухню за остатками индейки и жареной форели, она предложила упавшей духом фараониде немного подкрепиться. Та немедленно все съела, ибо порядком проголодалась за три часа пустого ожидания, затем осведомилась, не хочет ли барышня погадать по руке. Магдалина протянула ей свою ладонь и с любопытством спросила:

— А вы та самая гадалка, предсказавшая Кити Гриневой из К. удачливое замужество, в которое никто не верил?

— А купцу Трофимову неминуемое разорение, — подтвердила она, поворачивая Магдину руку к свету и заодно раскуривая трубку.

Как следует вглядевшись в причудливое скрещение дорожек, проложенных судьбой на нежном полотне ладони, цыганка покрылась холодным пóтом. Магдалина поежилась от внезапно налетевшего порыва августовского ветра и неожиданно ощутила, что зря она согласилась.

— Не буду гадать, — отбросила ее руку женщина и отвернулась, глядя на дуб в отдалении, преждевременно роняющий листья, исписанные загадочными чернильными словесами. Не в привычках Магдалины было настаивать, и она поспешно ушла, стараясь не думать, что же такое недоброе узрели на ее ладони.

Гадалка долго молча сидела в своем зеленом убежище, переводя остатки табака: линия жизни этой весьма приятной девицы резко обрывалась, что грозило в недалеком будущем завершением земного пути.

— Как ваше здоровье, милочка? — спросил Магдалину доктор Клюге, встретившийся по дороге от беседки к дому, — она наклонилась, чтобы поднять дубовый лист, принесенный ветром. Синие замысловатые буквы оплетали его со всех сторон, словно паутина.

— Неплохо, доктор. А вы, я вижу, и вовсе сияете, — заметила девушка, разглядывая его румяное лицо с печатью извечной жизнерадостности.

— Представьте себе: вытащил человека из петли! — похвалился Клюге. — Приходит ко мне один молодчик, говорит: завтра вешаюсь от безысходной тоски, спасите, доктор. Я его спрашиваю: «А вы, вообще, как с деньгами обращаетесь, аккуратно?» — «Думаю, да», — отвечает. — «Ну, возьмите тогда ссуду большую в банке, — советую. — Пока не выплатите, не вешайтесь». Что вы думаете? Сработало! Два года он эти деньги отдавал, а теперь женился, о самоубийстве и не помышляет. Порядочный человек не может умереть, пока долг не отдаст.

— А если бы ваш пациент непорядочным оказался? — спросила Магдалина.

— Тут надо думать, — серьезно ответил доктор. — Другие подходы искать.

 

…После этого дни потекли более или менее монотонно. В начале августа произошло еще одно крупное событие — грандиозные скачки. Конь Александры, как и ожидалось, принял в них участие и пришел вторым, обогнав Экватора, никогда прежде не занимавшего третьего места.

Если июль был наполнен для Гадаловых всевозможными волнениями, то август, напротив, принес умиротворение и покой. Каждый постарался найти себе занятие по душе, чтобы скоротать время до сентября, когда откроются театры, начнутся пышные балы, а двум младшим сестрам волей-неволей придется идти в гимназию. Павлина повадилась ходить в городскую купальню, пропадая там чуть ли не до вечера. Старшие девицы Гадаловы занялись рукоделием, причем если у Александры эти занятия носили идеалистический характер и заключались в вышивании ромашек и пятнистых оленей, то Магдалина тяготела к прагматизму: вязала митенки, мастерила шелковые розы для шляп, перешивала свою старую тальму. Госпожа Патронесса приводила в порядок сад, обещая домашним неслыханный урожай малины и смородины. Иногда она приглашала Анну-старшую. С ней Марья Клементьевна довольно легко нашла общий язык на почве сельского хозяйства. Когда разговоры о сорняках и способах поливки приедались, две дамы перемещались на зелень ломберной лужайки, создавая бесконечное множество комбинаций из крестов и сердец.

В финальную пятницу августа, утром, когда Гадаловы завтракали, к ним явился Реутов и торжественно положил на стол, между молочником и корзинкой с французскими булками, четыре пригласительных билета в гимназический сад. Билет для Лотара не потребовался — он был занят в своем меховом магазине.

После этого всякий интерес к гренкам и яблочной пастиле был утерян, девицы побросали остатки завтрака и разбежались по своим комнатам — приодеться и причесаться. Госпожа Патронесса, которой уже приходилось бывать в саду по служебным надобностям, осталась за столом, невозмутимо помешивая ложечкой свой ячменный кофе.

Торопливо цокая каблучками, три барышни в сопровождении франтоватого юноши с тростью миновали сквер Исполненных Желаний и оказались перед белыми воротами, за которыми слышались крики диковинных птиц.

Едва войдя, сестры увидели прекрасную арку из вьющихся роз.

— Это так называемые врата Новиция, — пояснил Реутов. — Здесь проводят праздник посвящения в ученики гимназии. Вас, Александра Петровна, также проведут под этой аркой в октябре.

При этих словах Магдалина закусила губу. Кому, как не ей, хотелось здесь учиться! В этой прославленной гимназии, где преподают не ботанику, а ангелографию, каббалу и много чего еще. Ни Александре, ни Павлине, по мнению Магды, даром ничего этого не нужно было. К сожалению, обучение требовало денег или особых рекомендаций, а у нее не имелось ни того ни другого, поэтому все, что оставалось милой горбунье, — скрести ногтями столешницу в минуты уединенного досуга да перечитывать житие Марии Египтянки или сочинения Василия Великого — книги, неизменно ее утешавшие.

Еще раз взглянув на воздушного плетения арку, покрытую пышным нечесаным париком из розово-белых цветов, Гадаловы двинулись дальше.

Дорожку вдоль источника окружали пестрые островки разнородной растительности, среди которых, кажется, присутствовали доисторические хвощи, папоротники и мхи, маскирующиеся под многоцветные бархатные покрывала. Огромные вазы и корзины с дивными растениями свисали с ветвей деревьев и с резных опор. Бабочки всех размеров и мастей порхали над цветами; их было так невообразимо много, что Александра заподозрила в этом человеческое вмешательство.

— Скорее ангельское, — поправил ее Тони. — Один из серафимов, проектировавших сад, был большой любитель этой живности. Он доставил нам из Бразилии целый ящик тропических бабочек. Но жить и плодиться они могут только в пределах сада, поэтому не ищите их в других местах. И уж тем более не советую ловить этих красавиц и накалывать на булавки.

Сестры клятвенно заверили его, что подобные черные мысли не могли им и в голову прийти.

Миновав цветочный рай, они вышли на зеленую лужайку к озеру. Свежий ветерок от воды придал силы — Александра, не щадя нового английского костюма, уселась на большой гранитный валун прямо у самой воды и принялась кидать в озеро мелкие белые камешки, в изобилии валявшиеся поблизости. Магдалина разулась и, приподняв подол, с наслаждением вошла в прохладную воду — солнце пекло со всей мочи, но не смогло прогреть прозрачно-чистую озерную влагу.

— Эта лужайка знавала лучшие времена при ангелах-основателях, — сказал Реутов. — Здесь серафимы давали летние балы со всякими затеями. Могли, например, вызвать ливень из лаванды или рассыпать на берегу целый поднос разноцветных топазов, перемешав их как следует с галькой, чтобы устроить потом соревнование: кто быстрее найдет драгоценности.

— Как мне жаль, что эти времена ушли, — с грустью отозвалась Александра, плюхнув в воду увесистый булыжник. — Особенно скверно, что мы не знаем, из-за чего ангелы покинули город. Не расскажешь ли нам? — Она старалась придать своему голосу интонацию поравнодушнее, но розовые лепестки в ее груди вздрагивали. Магдалина тоже постаралась изобразить незаинтересованность: она изо всех сил брыкалась в воде ногами с тем расчетом, чтобы брызги достали зазевавшуюся Павлину, разглядывающую куст со странными синими ягодами.

— Очень мало людей знают, что случилось тогда на самом деле, — ответил Реутов после небольшой паузы. — С уверенностью можно сказать лишь одно: серафимам нанесли тяжелое оскорбление, и, скорее всего, это была кража.

— Кража? — переспросила Александра. — Каким образом можно было обокрасть ангелов, они, как я понимаю, всевидящи?

— Не совсем так. — Тони сосредоточенно разглядывал набалдашник своей трости. — Им разрешили построить город при условии, что во время пребывания на земле они частично утратят свои серафические способности. Это было вполне разумно, иначе к ним бы выстроилась очередь из жаждущих исцелиться или узнать судьбу.

— Что же украли у них? — нетерпеливо перебила его Гадалова.

— Не знаю, но что-то весьма ценное. После этого неприятного происшествия ангелов отозвали назад. Часть, правда, уходить ни в какую не хотела. Им позволили остаться, но небесные регалии так и не вернули, — ведь бесконтрольное пребывание ангелов в физическом мире могло привести к непредсказуемым последствиям. Так что из могущественных серафимов они превратились в беспомощных крылатых гномов.

— Не понимаю: как ангелы на такое пошли? Какую цель они могли преследовать? — задумчиво спросила Александра.

— Я говорил с ними на эту тему. По их словам, прегрешение, совершенное много лет назад, может быть искуплено. Они принесли обет оставаться на земле, пока жители Ялуторовска не исправят ошибку и не будут прощены, восстановив поток милостей, изливавшийся на город на заре его существования.

— Они не могут уточнить, что именно нужно исправить? — вдруг вмешалась в разговор Магдалина, выходя на берег.

— Я не имею удовольствия знать, — почему-то спрятав глаза, пробормотал Тони. — Кушайте ягоды, они чрезвычайно полезны, — сказал он погромче, обращаясь к Павлине, которая все еще обхаживала загадочный куст. — Между прочим, это растение появилось из слез Ренаты, старшего серафима из Семнадцатого отряда. Бедняга — она так нервничала, когда ей стало известно о приказе капитана Л. покинуть наш город недостроенным. Серафима пришла сюда, в свое самое любимое место, и лила безутешные слезы. Из них-то и выросла эта жимолость.

— Вот это — жимолость? — удивилась Павлина. Весь рассказ о какой-то серафической Ренате она восприняла, как всегда, с изрядной порцией недоверия. — Но она раза в три больше и раз в десять слаще той, что растет в нашем саду.

— Естественно, — с легким оттенком презрения в голосе ответил Реутов. — Ведь ваша жимолость не имеет ангельской биографии и, как следствие, необычных размеров и вкусовых качеств. Из ее листьев, кстати говоря, сестра Прага готовит отвар, полезный при катаракте и других заболеваниях глаз. Исходя из интереса к ягодам, я полагаю, вы нагуляли аппетит. Пойдемте-ка к голубятне. Там рядом растут чудесные яблони — заодно и перекусим.

Голубятня оказалась небольшим сооружением в виде китайской пагоды, окруженной фруктовыми деревьями, в основном яблонями. Реутов, услужливо подавая барышням увесистые Евины плоды всех мыслимых расцветок, не уставал рассказывать разные занимательные вещи.

Пока он произносил свои речи, на дорожке поодаль появились две женщины — первые люди, кроме привратника, которых они здесь увидели. Одна из незнакомок, более старшего возраста, была одета в белое платье с золотыми эполетами, руки держала за спиной и шла очень быстро. Ее рассеянный взгляд на минуту скользнул по лицам экскурсантов, но, по-видимому, она не нашла нужным с ними поздороваться и, продолжая начатый ранее разговор, сурово спросила у своей спутницы — молодой девушки, почтительно следующей за ней на расстоянии полушага:

— Ну, и какое же имя носит луна весной? Вспоминайте поскорее.

— Я не уверена, но, кажется, Агюзита?

Что ответила на это барышня, Гадаловы не расслышали, поскольку дамы уже скрылись из виду за печальными зарослями лещины.

— Это и есть сестра Прага, — пояснил Реутов. — Принимает какой-то экзамен у задолжавшей с мая гимназистки.

Магдалина с благоговением посмотрела вслед этой женщине, которая, как ей было известно, неоднократно приглашалась в заграничные университеты с курсами лекций на богословские темы. В Сорбонне, например, она читала «Проблемы святого Грааля в свете современных герменевтических трактовок» и «К юбилею святого Колумбы», а в Болонском университете — «Монотеизм в Древнем Египте», наделавший много шуму, ну и, наконец, в Копенгагене — и вовсе скандальную «Астрологию Апокалипсиса». Ее сестрицы ничего этого, конечно, не знали — в теологических вопросах они продвинулись не дальше, чем, скажем, их кошка Тереза в арифметике.

Магда вздохнула и нехотя поплелась за сестрами — их уже куда-то опять тащил неугомонный Реутов. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, в каком дивном месте очутилась, и только услыхав радостные взвизгивания младших сестер, с удивлением огляделась по сторонам. Они находились на просторной поляне, окруженной молоденькими березами и усыпанной лесными цветами. Как ни странно, цветы представляли исключительно весеннюю палитру — на полуобнаженной, еще не полностью прикрытой растительностью земле цвели подснежники, мать-и-мачеха и пучки лиловых крокусов; только что вылупившаяся клейкая листва на деревьях медленно плыла в потоках теплого ветра.

Александра подошла к первому попавшемуся дереву и молча, не находя слов от восторга, указала сестрам на розовые бутоны. Это была яблоня, и она явно готовилась к цветению — и это в конце лета, когда ее товарки в других частях сада уже сгибались от тяжести янтарного приплода!

Сестры обступили дерево, словно новогоднюю елку, разглядывая цветочные зародыши. Александра жадно хватала их, как детские пальцы, трогая то один, то другой, наслаждаясь непревзойденной шелковой фактурой лепестков. Реутов, сдержанно улыбаясь, стоял в сторонке, ожидая, пока о нем вспомнят. Действительно, через несколько минут Павлина наконец отвлеклась от яблоневого дурмана и спросила:

— Как называется это сказочное место?

— Резервация весны, — ответил Тони. — Ангелы подали прошение в верховную палату Природных Элементов, чтобы в городском саду всегда имелся небольшой клочок земли, оживленный дыханием майского ветра — где истомленные зимой люди могли бы отогреть и души, и тела.

Когда барышни налюбовались вечноцветущими деревьями, Реутов повел их дальше, объясняя, что основные диковины сада они уже осмотрели, осталась только библиотека в часовне, возле входа в которую росли олива и рожковое дерево.

— Бьюсь об заклад, что об этих представителях южной флоры вы читали только в книжках. Наши девицы из гимназии так объелись маринованных оливок за время обучения, что на нынешний урожай уже и смотреть не хотят. Сестра Прага, конечно, сердится. Зачем, хотелось бы знать, первый директор гимназии выпрашивал у ангелов семена рефаим?

— Какие семена? — заинтересовалась Магдалина как главный садовод в семье.

— Ну, рефаим их называли ангелы на своем языке. Агрикола именует их semen universalis. Неизвестно наперед, какие из них получатся растения. Ангелы дали нашему саду целых три семени. Из них выросли олива, рожковое дерево и голубые лотосы нестандартного размера.

— Но мы не видели никаких лотосов, — вставила Павлина.

— Отдыхают, — кратко пояснил Тони. — Теперь уже до следующей весны. Хотя это цветы с норовом: захотят — распустятся и в октябре.

Сразу за майскими яблонями расположилась часовня Благодарного Сердца, вход в которую охраняла старшекурсница Марианна Синицына. Она молча скользнула взглядом по пестрой компании, деловито вздернула бровь и повернула на два оборота золотой ключ.

Книги висели под потолком на веревках, на разном расстоянии от пола. Едва гости шагнули вовнутрь, фолианты пришли в движение: одни стали подниматься вверх, другие — их было меньшинство — начали снижаться. Александра запрокинула голову: прямо на нее медленно опускалась книга внушительных объемов. Через минуту девушка уже прикасалась к ее обложке.

Большая часть страниц была закреплена железной скобой — прочесть их пока не представлялось возможным.

Гадалова раскрыла книгу на первом свободном листе. На нем значился текст:

«Александра с изумлен

...