Глава 1

Семь лет спустя

Меня преследует мама. Я слышу ее голос в зазывании ветра, который прогоняет воронов с овечьего пастбища, ее сдавленные крики в скрипе колеса над нашим высохшим колодцем. Ее смех отражается от неровных вспышек молний. Ее ярость выливается в тихих раскатах грома.

Грозы – всего лишь насмешка. Их ливни почти не касаются земли, а когда это происходит, все, что я слышу в его грохоте, – это шаги матери, удаляющиеся от меня и зовущие следовать за собой.

Меня преследует мама… если, конечно, призраки были не тайной мертвых, а скорее отголоском жизни живых. А она должна жить. Я пожелаю это. Она не умерла, а исчезла – пропала в Лесу Гримм. Прошло три года с тех пор, как она отправилась туда вскоре после того, как магия леса обозлилась на нашу деревню.

Полоски ткани и ленты всех цветов радуги свисают с большого орешника на опушке леса. Дерево Потерянных. Мама была не единственной, кто исчез. Еще шестьдесят шесть человек. Потерянные, как мы их называем, которых мы больше никогда не видели после того, как они ушли в лес. У каждого были свои причины уйти, с тех пор как на нас обрушилось проклятие, хотя большинство из этих мотивов остаются загадкой. Единственная известная связь между ними – это состояние отчаяния, в котором они находились перед тем, как покинуть Лощину Гримм.

Мама, должно быть, знала, что не вернется домой. Еще много лет назад карта Полночный Лес предостерегала ее от запретного выбора. Но она отправилась на поиски отца, хотя знала, что он не был Потерянным. Она вошла в Лес Гримм вскоре после его исчезновения и стала первой Потерянной.

Листья орешника трепещут на летнем ветерке, развевая кончики моих волос. Волосы мамы такого же теплого темно-каштанового оттенка, но ее лента выкрашена в розово-красный цвет. Бабушка выбрала этот цвет, потому что он нравится маме, и я сама спряла пряжу из лучшей шерсти овец нашего стада.

Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к ней, щурясь от утреннего солнца, пробивающегося сквозь плотную ткань. Прошло три года с тех пор, как я впервые привязала ее к этому дереву, и за это время ветра истрепали ее.

Что, если мама тоже такая же потрепанная и худая, как кости?

«Я приду за тобой, обещаю. Скоро».

И под «скоро» я имею в виду сегодня.

– Десять минут до лотереи! – объявляет деревенский часовщик.

Мое сердце подпрыгивает, как у кукушки, которая прокуковала назначенный час. Я подтягиваю юбку к икрам и пробираюсь сквозь толпу, собравшуюся на лугу. Ежемесячный День Преданности всегда собирает таких же деревенских жителей, как я, которые не теряют надежды, что наши Потерянные все еще живы. А еще всегда появляются те, кому нравится зрелище лотереи и таящаяся за ней опасность. В центре внимания Дня Преданности всегда была лотерея и выбор победителя.

Я подошла к лотерейному столу, где рядом стоят два кубка, один янтарный, а другой цвета мха. В каждом лежат сложенные листы бумаги с нацарапанными на них именами жителей деревни.

Сегодня меня выберут. Мне наконец-то разрешат пойти в лес на поиски Потерянных. Снова. Снова, потому что мое имя лежит в зеленом кубке, оставленное вместе с другими, которые уже были выбраны в этом году и которые были взяты из янтарного кубка в предыдущие Дни Преданности. Моя очередь подошла несколько месяцев назад, когда я, наконец, стала достаточно взрослой, чтобы принять участие в лотерее после достижения шестнадцатилетнего возраста.

Выиграв в лотерею, я смогу воспользоваться шансом попасть в лес. Мне нужно это сделать, чтобы спасти маму от предсказанной ей ранней смерти. Это все еще остается моей единственной надеждой. Несмотря на то что семь лет назад я решила загадать желание в Книге Судеб, у меня отняли этот выбор.

За два года до того, как мне исполнилось шестнадцать, Лес Гримм проклял деревню, и книга исчезла. И вскоре мы выяснили причину: кто-то совершил убийство и, чтобы замести следы, загадал свое единственное желание у Sortes Fortunae.

Убийцу так и не нашли. Все, в чем мы можем быть уверены, – это в том, что в тот день, когда было обнаружено тело жертвы, Книга Судеб исчезла.

Так же таинственно, как она появилась в Лощине Гримм, книга исчезла из шатра, где жители деревни хранили ее, на этом самом лугу. Многие считают, что большая ива вырвала себя с корнем и выкрала книгу своими плакучими ветвями. Как бы то ни было, ива тоже пропала, а за ней осталась цепочка следов, похожих на корни, которые вели к шатру и из него.

Без книги, без желания, которое многие другие смогли загадать до меня, я надеялась, что лес вознаградит меня добротой, когда мое имя выпадет в лотерее. Но он не высказал благосклонности. Честно говоря, он никогда не приветствует тех, кого выбирают из янтарного кубка. Никто не успевает углубиться в лес дальше чем на несколько ярдов, как их выбрасывает обратно. То же произошло и со мной.

До сих пор этот ритуал так же проклят, как и наша деревня.

Но сегодня все изменится. Сегодня я полна решимости добиться успеха. Я составила подробную карту леса, основываясь на том, что жители деревни помнят о днях, предшествовавших проклятию, когда они могли свободно заходить в лес и покидать его. И я не буду ждать еще месяц окончания лотерейного года, когда имена будут перетасованы, чтобы испытать свою удачу.

Все, что мне нужно, – это чтобы меня снова выбрали. И для этого я разработала стратегию.

Около стола я одна, но все же оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что никто из жителей деревни не наблюдает за мной. Те, кто, как и я, скучают по Потерянным, заняты расставлением подношений у резного алтаря, чуть в стороне от тропинки. В одном футе от него растут ясени, обозначающие границу леса, и никто не пройдет через нее.

Лес больше никому не позволяет входить в него, если только ему не суждено заблудиться, а этого никто намеренно не выбирает. Наши подношения совершаются в надежде задобрить лес, чтобы он уступил нашим попыткам в каждый День Преданности.

Ингрид Струппин, потерявшая мужа, отдергивает свою юбку подальше от невидимой черты и ставит миску с кашей на алтарь. Гретхен Оттель, лишившаяся брата, наклоняется, чтобы положить рядом букет полевых цветов, затем чихает. Она прикрывает рот рукой и смотрит перед собой широко раскрытыми глазами. Этот чих, конечно, был слишком громким, но, к счастью, лес не шевелится.

– Будь здорова, – говорит ей Ганс Муллер, ставя кружку эля рядом с полевыми цветами Гретхен – слабоалкогольным элем, если это хоть немного похоже на то, что я выменяла на моток пряжи пять дней назад. Как только он поставил кружку, он быстро отходит от ясеней. Снимая соломенную шляпу и склоняя голову, он что-то бормочет. Я думаю, это имя его Потерянной матери, Риллы.

Пожертвования жителей деревни стали более скудными, чем когда-то, но это лучшее, что сегодня может себе позволить каждый. Проклятие, обрушившееся на нас три года назад, с каждым месяцем становится все сильнее. Этот луг тому доказательство. На нем больше не растут цветы.

Выжженный бурьян слишком сильно зарастает колючими сорняками, устойчивыми к засухе.

Каким бы бесполезным ни был День Преданности, наше отчаянное желание спасти Потерянных заставляет нас проводить этот ритуал месяц за месяцем. Никто, включая меня, не знает, что еще нужно сделать, чтобы вернуть расположение леса, пересечь его границу и получить разрешение отправиться в опасное путешествие, чтобы вернуть Потерянных.

Но найти их лишь половина дела. От победителя лотереи также ждут, что он сможет отыскать Книгу Судеб, где бы она ни была спрятана в Лесу Гримм. Мы верим, что, если лес позволит вернуть книгу, проклятье будет снято. Земля исцелится, и Потерянные вернутся домой.

Это мы узнали из загадки, которую оставила после себя книга. Не вся Sortes Fortunae исчезла. В шатре на подставке осталась одна страница, и на этой странице были следующие магические слова, написанные зелеными чернилами:

 

Желание смерти,

И мир пошатнулся.

Проклятие на вас,

Волшебный лес отвернулся.

Где вода упадет,

Слова вы найдете.

А проклятие спадет,

Когда другого желанием спасете.

 

Первая половина загадки объясняла, что привело в действие проклятие – загаданное на книге желание, чтобы скрыть следы убийства, а вторая половина объясняла, как снять это проклятие. Загадка также давала единственный ключ к тому, как найти книгу: возле падающей воды. Водопад кажется логичным вариантом, но если бы все было так просто, то Потерянные уже бы нашли книгу и вернулись домой. Но этого до сих пор не произошло.

Но как бы ни было трудно, я клянусь найти Sortes Fortunae. Мне кажется, это такая же моя судьба, как та, что предсказала мне бабушка. Клыкастое Существо, возможно, и сулит мне неминуемую смерть, но я не допущу, чтобы это случилось, пока не спасу маму. Снятие проклятия и ее спасение – связанные вещи. Мне нужна книга, чтобы вызволить ее из леса и лап судьбы.

Когда я убедилась, что никто не смотрит на меня, я сосредотачиваюсь на своей задаче. Быстрая, как сокол, я достаю из кармана фартука горсть сложенных листков бумаги, бросаю их в янтарный кубок и убегаю.

Через несколько секунд молодой баритон раздается в нескольких ярдах позади меня.

– Куда ты так бежишь, Клара? – По дразнящим ноткам в голосе я понимаю, что он улыбается. – Не припоминаю, чтобы ты хоть раз пропускала лотерею, даже когда была еще слишком мала.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, и медленно поворачиваюсь к Акселю. Конечно, он не мог не упомянуть о нашей разнице в возрасте, как будто эти два года между нами значили, что у него гораздо больше опыта в лотерее. Его имя выпало лишь раз, как и у меня.

Каждый год более тридцати жителей бросают свои имена в янтарный кубок, но каждый месяц, когда луна темнеет и превращается в полумесяц, достают только одно имя. Знак удачи для путешественников. Жители Лощины Гримм цепляются за любое суеверие, которое могло бы помочь вернуть Потерянных и снять проклятие с нашей деревни.

Я все еще не ответила Акселю, так как пытаюсь придумать оправдание, когда он направляется ко мне своей непринужденной походкой, уверенный и в то же время невозмутимый. Как и все остальное в нем, он излучает природное обаяние, о котором не подозревает, но которое заставляет деревенских девушек хлопать ресницами так, что можно подумать, будто у них нервный тик.

Им пришлось бы стукнуть его дубинкой по голове, чтобы он обратил на них внимание. Он всегда заглядывался только на одну девушку, и она стала Потерянной, как и моя мать.

– Так что? – Он перенес вес на одну ногу, засунув руки в карманы брюк. Его непринужденный вид отражается и на всем остальном облике. Рукава рубашки закатаны, открывая обзор на загорелые руки, а ярко-голубой жилет расстегнут и развевается на ветру, как постельное белье на бельевой веревке. Он жует кончик длинной соломинки, которая отливает золотом, как и его безупречно взъерошенные волосы.

– Что за спешка?

В ответ на его ухмылку я скрещиваю руки на груди.

– Я забыла шляпу. Если сегодня меня выберут, она мне понадобится.

– Ты никогда не носила шляп. Ни здесь и нигде. – Его глаза цвета морской волны опускаются к моему носу. – А эти веснушки лишь подтверждают мои слова.

– Сегодня они умоляют о тени, – пожимаю плечами я.

Его широкие плечи сотрясаются от беззвучного смеха.

– Брось, Клара. Я видел, как ты только что бросила что-то в янтарный кубок.

Мои щеки заливает румянец.

– Лишь клевер для удачи.

– Клевер не белый.

– Белый, когда цветет.

Его улыбка становится шире, и он кивает, показывая, что якобы поверил моим словам. Он вынимает соломинку изо рта, наклоняет голову ближе и заговорщицки шепчет:

– Сколько бумажек было в твоей руке, а? Сколько раз ты вписала свое имя?

Я разворачиваюсь, чтобы убежать, но он хватает меня за руку и притягивает обратно. Он на целую голову выше меня, и, стоя так близко, мне приходится задирать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Я нехотя делаю это.

– Ты правда думаешь, я расскажу кому-то об этом? – Он шутливо встряхнул мою руку. – Ты же знаешь меня.

Он прав. Когда мой отец был жив, Аксель помогал ему в сезон ягнения. Я тоже помогала отцу, так часто, как только мама и бабушка разрешали мне.

Однажды ночью, когда мне было тринадцать, а Акселю пятнадцать, у двух овец начались схватки. Папа помогал одной, а мы с Акселем вместе приняли двойню от второй – очень трудное испытание. Никто из нас никогда не помогал овце рожать без присутствия отца.

Ситуация осложнилась, когда на свет появился второй ягненок, который не дышал. Мы с Акселем сделали все возможное, чтобы он ожил. Мы трясли его за задние ноги и растирали соломой. Когда из крошечных легких ягненка наконец вырвалось громкое блеяние, я разрыдалась. Аксель притянул меня к себе и позволил плакать у него на плече.

– Сколько бумажек у тебя было? – вновь спрашивает он.

Я выпрямляюсь.

– Семь.

– Семь! – Он давится от смеха. Я хлопаю его по руке и пытаюсь сдержать улыбку. Его хриплый смех невероятно заразительный.

Я оглядываюсь на жителей деревни. Несколько из них, включая господина Освальда, председателя деревенского совета, смотрят на нас, сдвинув брови под таким углом, что могут соперничать со скошенными хохолками больших рогатых сов. В конце концов они теряют интерес, и, как только отворачиваются, Аксель подталкивает меня локтем.

– Пошли. Если поторопимся, то еще все исправим.

– Что исправим?

– Все эти лишние листочки. Их нужно вытащить из кубка.

Я зарываюсь пятками в пожухлую дикую траву.

– Нет.

– Люди поймут, что ты нарушила существующий порядок вещей. Твое имя уже вытаскивали в этом году.

– Кто помнит, что произошло одиннадцать месяцев назад? Теперь мне семнадцать и…

– Клара…

– Час настал! – объявляет деревенский часовщик. Его голос звучит громко, но похож на смертный приговор. – Соберитесь вокруг, чтобы узнать, кто же выиграет в лотерею.

Всякая болтовня мгновенно замолкает. Слышен только шелест травы, по которой пробираются сельские жители, молчаливые, как плакальщицы на похоронах. Для многих надежда на то, что ритуал, проведенный в этом месяце, принесет благоприятный результат, висит на волоске тоньше паутинки.

Непринужденность Акселя улетучивается. Он потирает затылок и наклоняется к моему уху.

– Ты все еще можешь поговорить с господином Освальдом, – тихо предлагает он. – Еще не слишком поздно, чтобы признаться в том, что ты натворила.

Я отстраняюсь и скрещиваю на груди руки. Почему Аксель не хочет, чтобы меня выбрали?

– Ты сомневаешься в моих возможностях? – так же тихо спрашиваю я.

– Не в этом дело.

– Ты видел мою карту. Я подготовлена больше, чем любой другой.

– Я знаю, но лес… – Его взгляд скользит к возвышающимся за лугом деревьям, и его плечи вздрагивают. – Не стоит искушать судьбу.

Я поднимаю бровь.

– А не пора ли кому-нибудь это сделать? – Я позволяю себе улыбнуться. Надеюсь, это вызовет у него ответную улыбку. Я предпочитаю, чтобы надо мной подтрунивали, а не беспокоились.

Он качает головой, и уголки его губ наконец слегка поднимаются.

– Справедливо.

Меня охватывает удовлетворение, но затем в груди что-то сжимается. Я получила желаемую улыбку, но сквозь нее вижу боль, которую Аксель так хорошо умеет скрывать за маской непринужденного обаяния.

Он оглядывает других жителей деревни. Мы все еще вне зоны слышимости, если он беспокоится об этом.

– Если тебя выберут…

– Я найду ее. Обещаю.

Он тяжело сглатывает.

– Тогда ты станешь первой, кого лес будет рад впустить.

– Так и будет. – Я поднимаю голову. Я уже положила на алтарь свое подношение: желудь, который мама подарила мне семь лет назад. Если Лес Гримм не примет это как самое ценное, чем я могу пожертвовать, чтобы завоевать его расположение, то я не знаю, что может помочь.

Аксель долго всматривается в мое лицо, как будто собирается сказать что-то еще, но молчит. Он только кивает, резко отворачивается и направляется к родителям Золы, девушки, которую он потерял прошлым летом.

Ее мать сжимает руку Акселя, а отец кладет руку на его плечо. Данцеры приняли его как сына, которого у них никогда не было, но о котором они всегда мечтали.

Господин Освальд подходит к лотерейному столу и откашливается, приглаживая тонкими пальцами редеющие волосы. Он встречается взглядом со всеми присутствующими тридцатью людьми, и, когда его взгляд останавливается на мне, я стараюсь не вызывать подозрений. Я не могу показаться слишком самоуверенной, учитывая шансы.

– Никогда еще люди не были так одарены магией, как мы, простые жители Лощины Гримм, – обращается он к толпе, а я в это время проскальзываю позади них. – Никогда еще не слышали о магии такого рода в покрытых лесами горных краях, да и вообще нигде, судя по рассказам странствующих торговцев. Но наши предки чувствовали ее. Она привлекла их в это место и помогла им благоустроить здесь жизнь благодаря обильным урожаям и целебной колодезной воде.

Я знала эту историю наизусть. Господин Освальд рассказывает ее каждый День Преданности. Если бы только я могла быть тем, кто расскажет ее. Его тон почтителен, но в нем нет ни пыла, ни надежды.

– Наш народ уважал лес и жил с ним в гармонии. Он всегда был щедрым, спокойным, добрым. Лес Гримм любил нас в ответ, и его любовь была настолько сильной, что больше тысячелетия назад его магия подарила нам Sortes Fortunae.

Я помню, как издалека видела Книгу судеб. Пьедестал, на котором она лежала, до сих пор стоит на этом лугу, так же как и небольшой шатер, в котором она хранилась. Мне не разрешалось прикасаться к книге. Никому из нас, только если кто-то не собирался загадать желание.

– Когда жители деревни шептали самые сокровенные желания Sortes Fortunae, книга показывала, как их исполнить, – продолжал господин Освальд. – Каждому жителю давался этот шанс, когда он достигал совершеннолетия, но только один. Книга никогда не исполняла второе желание.

Sortes Fortunae не вознаграждает алчные сердца. С годами жители Лощины Гримм пришли к пониманию этого. Книга судеб не только не исполняла дополнительные желания, но и отменяла желания тех, кто их раскрывал.

Гилли Химмел пожелала стать красивой. Но, когда она похвасталась, что Sortes Fortunae подсказала ей, как добиться самой безупречной кожи в горных районах, она подхватила оспу, которая оставила на ее лице глубокие шрамы.

Фридрих Брандит пожелал богатство. Когда Книга Судеб велела ему заняться добычей серебра на своей ферме, и он наткнулся на серебряную жилу. Он отпраздновал это тем, что выпил слишком много пива в таверне. Язык развязался, и он выдал тайну того, как он разбогател. На следующий день туннель с месторождением руды обрушился, как и все туннели, которые он прорывал позже.

Со временем жители деревни осознали ограниченную возможность магии, которая помогала Книге Судеб оставаться тайной. В конце концов, если бы информация о ее существовании когда-нибудь стала известна, люди со всех уголков мира стекались бы сюда, наводняли это место и злоупотребляли его ресурсами. Лощина Гримм больше не была бы тем маленьким убежищем, которым является. Или которым была.

– Все было хорошо до тех пор, – вещал господин Освальд, возвращая мои мысли к жизни до проклятия, – пока кто-то не использовал Sortes Fortunae ради злой цели: скрыть убийство.

Толпа начала переглядываться. Никто не знает, кто убил Брена Циммера, но даже если бы они это узнали, то что бы это изменило? Кузнец все равно останется в могиле. Даже магия леса не способна воскресить его. Иначе жители деревни давно бы попытались это сделать. Они бы использовали желания, чтобы вернуть своих любимых к жизни.

– В конце концов Лес Гримм забрал книгу, – продолжает господин Освальд. – Вода в колодце помутнела, а наши посевы погибли.

Жители деревни склоняют головы. Sortes Fortunae исчезла в тот день, когда было обнаружено тело Брена Циммера, лежащее лицом вниз в ручье с кухонным ножом в спине.

– Многие из нас приносили подношения, чтобы лес вернул нашей деревне книгу, но каждый раз, когда кто-либо пересекал его границу, он больше не возвращался.

Это было еще до того, как стали проводиться ежемесячные Дни Преданности, когда люди еще могли войти в лес, не опасаясь немедленного изгнания. Со временем лес начал прогонять любого, кто пытался это сделать. Дни Преданности остаются нашей последней надеждой вернуть расположение леса. Если эти леса почувствуют, как сильно мы все еще чтим их, даже несмотря на наши тяжелые обстоятельства, позволят ли они нам наконец войти, найти книгу, снять проклятие и вернуть Потерянных?

Я смотрю на Дерево Потерянных и на развевающуюся полоску розово-красной шерсти. У меня сжимается грудь в том месте, которое никогда не расслабляется.

Мама стала первым жителем, кто вошел в лес после того, как у нас забрали Sortes Fortunae. Отец пропал за четыре дня до этого, и она не могла найти себе места от беспокойства. Я пыталась успокоить ее. Говорила, что отец ищет заблудившегося ягненка. Что его и раньше не было так долго. Но она настаивала, что времена изменились.

Только когда на четвертый вечер бабушка объяснила, в чем дело, я наконец поняла почему. Успокоенная настойкой валерианы, она призналась, что за несколько дней до этого отец попросил ее погадать ему и она вытянула для него три карты: Безлунная Ночь, Потерянная Любовь и Дикая Вода.

Безлунная Ночь символизировала ночь новолуния, когда исчез отец.

Потерянная Любовь предсказывала, что влюбленных разлучит трагедия, какая угодно, от жаркого спора до мучительной смерти. Мама боялась смерти, поскольку ими не было сказано ни одного резкого слова в адрес друг друга.

А Дикая Вода означала бурное течение воды или ее окрестности, например бушующее море или бурную реку. Поскольку Лощина Гримм находилась на расстоянии месяца пути от моря, мама боялась, что Дикая Вода означала происшествие в одной из бурлящих рек в Лесу Гримм.

Утром пятого дня она отказалась больше ждать возвращения отца. Она пошла вслед за ним, направляясь к ручью, который отделяет нашу овцеводческую ферму от леса.

– Не уходи! – кричала я, хватая ее за рукав. Я не могла потерять обоих родителей. Возможно, отцу и не совсем повезло с картами, но судьба матери была более прямолинейной и безрадостной. Клыкастое Существо означало неминуемую смерть, а Полночный Лес – запретный выбор. В глубине души я знала, что она делает свой выбор. Выбор, который в конце концов убьет ее. – Ты нужна бабушке! Ты нужна мне!

Она отдернула руку, отчего я зарыдала еще сильнее, но потом мама наклонилась и взяла меня за подбородок.

– Никогда не сомневайся в своих силах, Клара. Ты была создана для того, чтобы выдерживать испытания и пострашнее этого.

– Но ты обещала, что будешь долго жить. – Я даю волю слезам. – Ты сказала, что похожа на дуб Гримм. Ты дала мне желудь, чтобы я никогда не забывала об этом.

– Ох, дорогая. – Она грустно улыбнулась. – Я ничего не обещала. Желудь символизируют твою жизнь, а не мою.

Прежде чем я успела возразить, она быстро поцеловала меня в лоб, ее глаза наполнились слезами, и она пересекла ручей. Я могла бы последовать за ней, тогда лес еще не изгонял людей, но ноги подкосились, как тростинки. Я упала, сердце застучало в горле, грудь переполнилась болью.

Бабушка нашла меня в таком состоянии. Она последовала за мной, когда я убежала за мамой, и опустилась на колени рядом со мной в траву. Она ничего не сказала. Лишь положила тяжелую руку мне на спину.

К тому времени я уже верила в судьбу. Я прожила четырнадцать лет, наблюдая за приходами и уходами жителей деревни, чьи предсказания сбывались. Но в ту минуту, когда ушла моя мать, я перестала верить в судьбу. То, что я чувствовала, было сильнее. Я была уверена в ней. И мама тоже все понимала, хотя всегда притворялась, что это не так. Если бы она не верила, то не боялась бы так сильно за отца. Она бы пообещала мне, что вернется. Она бы сказала, что желудь олицетворяет наши жизни.

– Мы никогда не переставали стремиться к миру, – говорит господин Освальд, и я отрываю взгляд от Дерева Потерянных и маминой розово-красной полоски шерсти, хотя не могу так легко избавиться от последнего воспоминания о ней. – И поэтому мы каждый месяц возвращаемся на это место и приносим свои подношения. Мы еще раз пытаемся выяснить, уступит ли нам лес. – Он еще сильнее повышает голос. – Кто же наконец станет победителем? Посмотрим, кому выпадет шанс.

Три года назад жители деревни взревели бы от восторга. Два года назад они, по крайней мере, издали бы несколько возгласов. В этом году их огонь почти не горит. Все, что они могут сделать, – это слегка кивнуть и слабо хлопнуть в ладоши. Я ненормальная. Внутри я превратила свою сердечную боль в надежду. Я пылаю так сильно, что готова взорваться.

Все мои желания зависят от того, чтобы меня выбрали в лотерее, только так я смогу попасть в лес. Пока я этого не добьюсь, я не смогу найти Книгу Судеб и сделать единственное, что может изменить ужасную судьбу матери, загадать свое единственное желание: спасти ее.

Господин Освальд тянется костлявой рукой к янтарному кубку. Мое сердце учащенно бьется. Аксель перехватывает мой взгляд и подмигивает.

Председатель трижды перемешивает листочки. Запускает пальцы в кубок. Достает сложенный листок.

«Изобрази искреннее удивление, – приказываю я себе. – Помни, что ты репетировала». Когда он прочтет «Клара Турн», я приложу руку к груди и ахну. Я сделаю глубокий вдох и расправлю плечи. Я покажу всем, что готова пересечь линию из ясеней.

Господин Освальд разворачивает листок. Уголок его рта приподнимается. Одобрение? Я выпрямляюсь. Мои нервы натянуты как струна.

Он поднимает листок, чтобы толпа могла его увидеть. Я не могу разобрать имя. Я подхожу на два шага ближе, вглядываюсь. Он объявляет:

– Аксель Фурст!

Глава 2

Я замираю. Кровь приливает к голове. Руки подлетают к сердцу. Я ахаю, голова начинает кружиться. Неосознанно я делаю все, что репетировала. Только причина в другом. Я услышала не то имя. Оно должно было быть другим, учитывая такие шансы в мою пользу.

– Нет! – выпаливаю я, выдыхая сдерживаемое дыхание.

Головы поворачиваются. Люди расступаются. Все смотрят на меня. Кровь стучит в висках. Листок в руках господина Освальда пульсирует от моего взгляда.

– Нет? – переспрашивает он. Его лицо вытягивается, когда он хмурит брови.

Я делаю два шага вперед. Наконец я могу разобрать имя. Там действительно написано «Аксель Фурст».

Я бросаю резкий взгляд на своего друга. Что он затеял?

Его широко раскрытые глаза пристально смотрят на меня. Его смуглая кожа становится бледной, как кость. Он слегка качает головой. Он тут ни при чем. Конечно, нет. Он бы никогда не подставил меня. Кроме того, его имя не вытаскивали в этом году. Оно было в янтарном кубке, как и положено. Он выиграл, и выиграл честно.

Взгляды жителей деревни устремляются на меня. Мои щеки горят, и я обхватываю живот руками. Я встречаю испуганный взгляд господина Освальда и откашливаюсь.

– Я просто хотела сказать… – Мой голос становится на октаву выше, и я сглатываю. – Нет, Аксель не сможет войти в лес без моей карты. – Я вытаскиваю сложенный пергамент из кармана. – Так у него будет больше шансов на успех.

Господин Освальд поднимает бровь, но кивает, принимая мой ответ.

– Поздравляю, Аксель, – объявляет он. – Спаси нашу деревню. Спаси наших Потерянных.

– Спаси нашу деревню. Спаси наших Потерянных, – повторяю я с остальными мантру, которую мы говорим каждому победителю лотереи.

Несколько человек подходят к Акселю и жмут ему руку. Другие же направляются ближе к границе леса, чтобы понаблюдать за его попыткой. Некоторые уходят с поляны с потупленными глазами и поникшими плечами.

Я тащусь к алтарю и прячу желудь в карман. Нет, он должен остаться. Я кладу его обратно на резную деревянную скамью. Аксель сделает все возможное, чтобы найти мою маму, как я и обещала ему, что найду Золу, если бы на листке было написано мое имя.

Теперь Акселю пожимает руку господин Освальд. Цвет вернулся к лицу друга. Он воодушевлен. У него появилась возможность спасти любимых людей.

У меня щемит в груди. Я пытаюсь стряхнуть это ощущение. Я не могу делать вид, что мое горе сильнее, чем у кого-либо еще в Лощине Гримм, даже если трудно представить, что они скучают по кому-то больше, чем я по своей матери.

Сияющий отец Золы встает рядом с Акселем. Мать девушки вытирает платком мокрые глаза. Они по очереди обнимают его и что-то говорят напоследок. Когда они отпускают его, Аксель подходит ко мне, пока я бесцельно слоняюсь по лугу, и, вздохнув, дергает себя за воротник.

– Клара, я не хотел…

– Я хочу, чтобы ты сделал это. – Я отдаю ему карту. – Правда. Так у тебя будет больше шансов на успех.

Он наклоняет голову, благоговейно проводя пальцами по краю сложенного пергамента. Он спрашивал меня о карте, и я показала ему ее только один раз. Большую часть последнего года я потратила, чтобы набросать все, что я знаю о Лесе Гримм. У деревенских жителей есть истории о лучших днях, когда они могли отправиться в лес, и на этой карте я собрала воедино все, что они мне рассказали.

Аксель прячет ее в карман брюк.

– Я верну ее, если не смогу…

– У тебя получится. – Я правда в это верю? – Просто пообещай, что…

– Я найду ее. – Он повторяет мои слова, сказанные ему чуть ранее.

В глазах защипало. Я обнимаю его, приподнимаясь на цыпочки. Он наклоняет голову и утыкается носом в изгиб моей шеи.

Когда мы помогли овце родить двух ягнят, руки Акселя дрожали от радости и облегчения. Сейчас они не дрожат, но я все еще чувствую его сильные эмоции, когда он крепко обнимает меня. Возможно, он боится. Он может встретить свою смерть, когда войдет в лес.

В первый год проклятия трое победителей лотереи были убиты, как только они миновали ясени. В прошлом году двое умерло таким же образом, хотя они прошли немного дальше. В этом году еще никто не умер. По крайней мере, пока что. Жители деревни научились не испытывать удачу.

А я уже смирилась с тем, что моя неминуемая смерть наступит от рук леса. Я не забыла, какие две карты выпали мне и маме. Если Аксель не спасет ее, клянусь, это сделаю я. Каким-нибудь образом я верну книгу и загадаю заветное желание.

Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

– Возьми мою удачу, – шепчу я слова, которые жители Лощины Гримм стали говорить с тех пор, как на нас пало проклятие. Они вселяют больше надежды, чем просто «удачи», пусть даже совсем немного.

– Спасибо. – Он криво улыбается в своей непринужденной и очаровательной манере. Его взгляд падает на родителей Золы, и он прерывисто вздыхает. Они рассчитывают, что он вернет их дочь в целости и сохранности.

Когда Аксель отправляется к господину Освальду к началу тропы, я встаю позади группы девушек примерно моего возраста, которые ждут, чтобы понаблюдать за его попыткой. Половины из них не было здесь несколько минут назад. Слух о том, что он выиграл в лотерею, быстро распространился.

– Разве это не ужасно романтично? – прошептала Фрида Краус Лотте Диттмар.

Лотте кивает, теребя кончик длинной косы.

– Что, если на Золе все еще будет фата, когда он ее найдет?

Я представляю прекрасную Золу в белом платье и красной фате. До проклятия жители деревни не выходили замуж так рано, но теперь жизнь кажется короче. Никто не хочет тратить отпущенное им время впустую. У Золы и Акселя это время украли. Она стала Потерянной прошлым летом, всего за несколько часов до их свадьбы.

Той ночью сестра Золы, моя лучшая подруга Хенни, проснулась и заметила, что девушки не было в кровати. Хенни выглянула в окно и в свете полной луны увидела, как Зола шла к Лесу Гримм.

По словам Хенни, Зола была словно не в себе. Она не обернулась, когда Хенни позвала ее, и даже когда та начала плакать. На Золе была фата и белое свадебное платье, но на платье виднелись черные пятна – как позже поняла семья, из-за того, что она испачкала его в саже из камина. Позже жители деревни стали называть Золу Золушкой, трагически Потерянной невестой в Лесу Гримм.

Аксель берет у господина Освальда дорожный рюкзак и перекидывает его через плечо. Он не обращает внимания на разговор девушек о нем. Его челюсть сжата, брови нахмурены, а взгляд устремлен в лес.

Аксель жил на ферме Данцеров накануне своей свадьбы. К тому времени, когда Хенни разбудила родителей и они втроем выбежали на улицу, чтобы остановить Золу, Аксель был уже далеко впереди них. Он бежал за своей невестой, выкрикивая ее имя, пока она приближалась к Лесу Гримм.

Он опоздал.

Деревья распростерли свои ветви, как приветственные объятия, и, как только Зола переступила их границу, они сомкнулись перед Акселем. Корни выросли из земли и сплелись в барьер из веток. Он ударился об него, попытался вскарабкаться, раздвинуть, но лес не поддавался. Барьер оттолкнул парня. Его корни и ветви хлестали, как плети.

Он не рассказывал о той ночи, но Хенни поделилась со мной, что он плакал и злился и в конце концов упал на колени. Семья Золы подхватила его, и они, рыдая, обняли друг друга.

Вместе они наблюдали за тем, как Зола заходила в глубь леса. Сквозь маленькую щель между ветвей они увидели, как она прошла в луче лунного света. Шлейф ее платья волочился по земле, цепляясь за камни и корни, а красная фата развевалась, переливаясь, как кровь.

Она ни разу не оглянулась назад.

Аксель делает первый шаг в сторону леса, и мое сердце замирает. Он все еще в ярде от ясеней, но я уже задерживаю дыхание. Остальные жители деревни, замерев, наблюдают.

Он двигается вперед, пока не достигает деревьев. Останавливается и закрывает глаза, что-то неразборчиво произносит. Выпрямляется. Поднимает правую ногу.

Капля пота стекает по моей шее.

Он равняется с ясенями и заносит ногу. Медленно выдыхает и открывает глаза. Переносит левую ногу через невидимую черту и вдыхает через нос. Делает еще два шага. Кивает.

Я тоже киваю. «Продолжай».

Он продолжает идти веред, осторожно, но целеустремленно. В нескольких футах впереди маячат первые два дерева Леса Гримм, пара высоких стражей.

Большинство победителей лотереи не могут пройти мимо Близнецов, как мы их называем. Тропинка пролегает между их стволами и изогнутыми ветвями, и эти ветви смертельно опасны. Они хлещут и толкают, колют и душат.

Один из победителей, Франц Хаген, попытался обойти Близнецов, выбрав другой путь, но на собственном горьком опыте убедился, что их корни простираются далеко. Они появились из-под земли и утащили его с собой. Когда земля сомкнулась над его головой, жители деревни, затаив дыхание, ждали, когда он вынырнет на поверхность. Но этого так и не произошло. Эта земля стала его могилой.

Теперь Аксель находится в тени Близнецов. Его шаг не замедляется, но кулаки сжаты, а плечи напряжены.

Он выигрывает в лотерею во второй раз. В первый он также дошел до Близнецов, но, как только он встал между ними, их ветви обрушились на него и отбросили на пятнадцать футов назад. Он приземлился на валун и сломал левую руку.

Когда одиннадцать месяцев назад я выиграла в лотерею, я продвинулась так же далеко и ни на шаг дальше. Земля вздыбилась, как огромная волна, и одним движением отбросила меня назад, пока я снова не оказалась за ясенями. Моя попытка войти была оскорбительной. У меня даже не осталось и синяка.

Аксель делает еще один шаг. Он стоит в самом центре, между Близнецами. Я зажимаю нос и рот ладонями. Он смотрит на деревья так, словно умоляет их.

– Пропустите его, – шепчу я, тяжело дыша.

Один шаг. Второй. Третий, четвертый, пятый. У меня перехватывает дыхание. Я испускаю безумный смешок. Он прошел Близнецов. У него все может получиться.

Он продолжает идти. Надежда расцветает у толпы. Раздается несколько одобрительных возгласов. Люди окликают его по имени, подбадривая. Фрида и Лотте подпрыгивают на носочках и визжат. Я обхожу их, чтобы лучше видеть.

– Сохраняй спокойствие, – говорю я Акселю, несмотря на то что он не слышит меня. – Не беги. – Это всегда искушение. Редкие победители лотереи, которым удается зайти так далеко, импульсивно бросаются вперед, забираясь глубже в лес, как будто там они будут в большей безопасности. Но это совсем не так.

Аксель продвигается еще на три шага вперед. Низкий стон раздается позади него. Его издают Близнецы. Они раскачиваются, поднимая корни на поверхность.

Я тихо ругаюсь. Он напрягается. Сгибает колени. Он словно стрела на тетиве, готовая к выстрелу.

– Не делай этого, – тихо умоляю я.

Громкий треск сотрясает воздух. Толстая ветка отодвигается от левого Близнеца. Аксель вовремя отклоняется. Ветка падает на землю, едва не раздавив его. Он смотрит на это широко раскрытыми глазами и идет дальше, к лесу. Его ноги не замедляются. Они набирают скорость.

Нет, нет, нет.

Он бежит. Несется со всех ног. Я никогда не видела, чтобы он двигался так быстро.

Паника накрывает меня с головой. Я с ужасом наблюдаю, как ветви Близнецов тянутся к нему. Они растут с невероятной скоростью.

Он бежит недостаточно быстро. Однажды лес отвергает тебя, и ты не сможешь его переубедить.

Ветви обвиваются вокруг талии Акселя. Они поднимают его высоко в воздух. Теперь он завис над Близнецами. Мои нервы на пределе. «Не уроните его». Он не выживет.

– Аксель! – Я заношу ногу над невидимой чертой. Я не знаю, о чем думала. Я не смогу поймать его или как-то помочь. Он слишком высоко. Но я не могу остановиться.

– Клара! – кричит господин Освальд.

Я нарушила правило. Пересекла черту, не выиграв лотерею. Я не оборачиваюсь. Только бегу вперед. К своему другу.

– Не причиняйте ему вред! – кричу я Близнецам. – Он вам не враг! – Как и моя мама. Никто из жителей деревни, кроме неизвестного убийцы, но лес винит всех нас. – Поставьте его на землю!

Дикая трава обвивает мои лодыжки. Я падаю на колени. Я рядом с Близнецами. Их корни вырываются из земли и извиваются, готовые к удару. Осознание глупости, которую я совершила, обрушивается на меня, как башня из кирпичей. Если я сейчас умру, то никогда не спасу маму.

Я отступаю на несколько дюймов, но больше не могу сдвинуться с места. Дикая трава цепляется за мои лодыжки.

– Пожалуйста! – взываю я к Близнецам, молясь за Акселя, за себя и за маму. Мольба о каждой надежде, которая есть у меня в моей запутанной судьбе с Лесом Гримм.

Аксель пролетает над Близнецами, цепляясь за их ветви. Он катится вниз, к лугу. Деревья отпускают его в двенадцати футах от земли. Он падает рядом со мной и, хватая ртом воздух, перекатывается на спину, уставившись в небо.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. Глупый вопрос. Конечно, он не в порядке. Но хотя бы живой.

Он поворачивает ко мне голову, приподнимая брови. Его взгляд блуждает по моему лицу.

– Почему ты?.. Тебе не стоило…

Близнецы вновь застонали. Аксель выругался.

– Поторопись.

Я пытаюсь встать, но мои лодыжки все еще связаны. Я рву дикую траву. Корни Близнецов тянутся ко мне. Аксель роется в рюкзаке. Каким-то чудом ему удалось удержать его в руках. Он достает маленький нож и срезает траву. Острый край царапает мою кожу, но я не чувствую боли, даже когда по ноге стекает струйка крови.

Большой корень ударяет Акселя по спине. Он наклоняется вперед и роняет нож. Когда он тянется к нему, корень толкает его в сторону луга.

Я хватаю нож и срезаю последние травинки. Ползу за Акселем, но недостаточно быстро. Корни хлещут меня по спине. Я вскакиваю на ноги. Аксель бросается ко мне. Он хватает меня за руку, и мы мчимся к ясеням, обегаем ямы, где совсем недавно лежали корни, и заросли сорняков.

Деревья в ярде от нас. Мы сжимаем руки друг друга и прыгаем.

Мы пересекаем черту и падаем на землю. Моя голова сильно ударяется о живот Акселя. Он хрипит, и у него перехватывает дыхание.

Ошеломленная, я сажусь. Он делает то же самое. Одновременно мы оглядываемся на лес. Пейзаж меняется. Ямы заполняются землей, сорняки исчезают, а корни Близнецов уходят обратно под землю. Их высокие ветви опускаются, а стволы снова занимают свои посты в качестве статуй-стражей. Теперь колышутся лишь листья и трава от слабого ветерка.

Смертоносный Лес Гримм снова погрузился в сон.

Но только на время.