Лев Чёрный

ДАЛЬНИЕ ОСТРОВА

Пряности… Такие необходимые и дорогие. Обладание ими сулило несметное богатство, а торговля, приносила баснословный доход. Существовала даже Дорога Пряностей, по которой корица, имбирь, перец, шафран, гвоздика и мускат, веками шли с Востока на Запад. Но сколько смертей, сколько крови пролилось ради обладания ими!

О том, как Испания искала свой путь к пряностям в воспоминаниях последнего конкистадора Хуана де Сальседо.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

К ДАЛЬНИМ ОСТРОВАМ

Март 1576 года.

Чёртова лихорадка!.. Болезнь не отпускала, и он чувствовал приближение костлявой. Господи! Как же прискорбно умирать, когда тебе нет ещё и тридцати… Вон она, стоит в углу злорадно оскалившись, ждёт… замахнувшись косой… Но почему она?… Почему не Ангелы Небесные?… А-а-а… Господи, спаси и помилуй! Он попытался поднять дрожащую, судорогой сведённую руку. Но смерть, уже сильно сжала её своей костлявой рукой… Навалилась… Куда-то тянет… Н-е-е-е-т!

Что-то холодное коснулось губ. Поцелуй смерти?… Прохлада коснулась и лба, прошла по телу, унимая жар в груди, и молодой человек, вернее подобие человека, весь иссушённый болезнью, очнулся. А…а…а, снова бред… Там, где ему чудилась смерть, стоял в кадушке большой цветок, и задуваемый с улицы знойный ветер, колыхал занавеску… Прям как саван… У постели, не отнимая руку ото лба, сидел добрый друг Ксаверий, и с тревогой на лице, пытался нащупать пульс.

— Всё хорошо…Ксаверий… Я ещё… поживу…

И даже находясь без сознания, он не выпускал, крепко прижимая к груди, две толстых тетради. Дело, всей своей жизни…

— Объявляю эти воды, собственностью короля Испании! — аделантадо[1] Васко Нуньес де Бальбоа, по колено войдя в воды открытого им океана, опустил в них свой меч, крестовиной распятия вверх.

Позади остались 25 дней тяжелейшего пути через непроходимые джунгли и горы, многих они потеряли идя сюда, и Бальбоа ещё не знал, что он открыл Тихий океан, и что его люди, первыми из европейцев, увидели его восточный берег.[2]

Лихорадка немного отступила, озноб прошёл, и он, в восторге первооткрывателя, тяжело дыша, раздувал ноздри, представляя какие чувства, тогда бурлили и бушевали, в душе Васко Нуньеса де Бальбоа и его солдат.

Потом был аделантадо Фернан Магеллан, который пройдя Атлантику, через узкий пролив у самой Terra Australis Incognita,[3] 28 ноября 1520 года вышел в открытый океан.

Странный он был человек, этот Фернан Магеллан, португалец на службе у короля Испании. Загадочный и скрытный, никогда никому не открывавший своих замыслов и планов, но он точно знал куда плывёт и какие цели перед собою ставит. Возможно, он уже и был в водах Тихого океана, когда в 1505–1511 годах, участвовал в Португальском завоевании Индии, под командованием Франсишку ди Алмейды.

Пряности и другие редкие и дорогие товары Востока — слоновую кость, редкие породы деревьев, шелка, мусульманские купцы довозили до портов Красного и Средиземного морей, там все товары скупали венецианцы, и торгуя ими, зарабатывали колоссальные прибыли. Португальцы решили положить этому конец и переподчинить себе Дорогу пряностей!

Экспедиция Алмейды, по пути, проложенному Бартоломео Диашем и Васко да Гамой, обогнув мыс Доброй Надежды, вошла в воды Индийского океана, и после нескольких битв, основала города-форпосты в Юго-Восточной Африке. После, Алмейда, направился к Индии. В марте 1506 года, его сын Лоуренс ди Алмейда, имея всего 3 каракки, 1 каравеллу и 3 галиота, в заливе Каннанануре на севере Индии, наголову разгромил объединённый флот османов, правителя Каликуты[4] и Гуджаратского султаната, у которых было около 200 кораблей. 3 февраля 1509 года, сам Франсишка ди Алмейда, повторил триумф сына, разгромив объединённый флот египтян, правителя Каликуты и Гуджаратского султаната, в морской битве у городка Диу.

Но пряности были дальше, и после неудачной попытки, в 1509 году, договориться с местным правителем, в 1511, португальцы захватили город Малакку. Но и это ещё не всё! Им нужен был путь к Островам Пряностей,[5] и на поиски его, в этом же, 1511 году, были отправлены три корабля, под командованием Антониу ди Абреу. Одним из них, командовал двоюродный брат Фернана Магеллана — Франсишку Серран.

И они нашли его!

— Ксаверий… как ты думаешь, участвовал Магеллан… в походе Серрана к Островам Пряностей… или нет?

Монах-августинец отставил растираемое в ступе лекарство, уселся поудобнее.

— Не знаю, сеньор, не знаю. Одни говорят да, другие нет.

— Вот, вот!.. И я об этом! О загадках… в жизни Магеллана… Те письма… которые ему писал Франсишку Серран, осевший на Островах Пряностей, и не захотевший… возвращаться ни к Алмейде, ни в Португалию… И те письма, которые ему писал Магеллан… Кто их доставлял?… Через кого они шли?… Через туземцев?… Нет!.. — он, издав смешок, зашёлся от тяжёлого кашля, чувствуя как озноб, снова пробирает его. — Был кто-то ещё… кто хорошо знал путь… к Островам Пряностей…

Ксаверий поднёс к его губам чашку со снадобьем. Сокрушённо качая головой, он оттирал с его лица горяченный пот.

— Успокойтесь сеньор, поспите, отдохните.

— Нет!.. Нет, добрый друг Ксаверий… Некогда спать, когда так мало осталось жить…

В 1512 году Магеллан уже снова был на родине, но почему король Португалии Мануэл I,[6] всегда жалующий моряков и поощряющий их открытия, дававший денег на экспедиции Васко да Гама, Педру Алвариша Кабрала,[7] Франсишка Алмейды и Афонсу ди Албукерке,[8] отказал Магеллану, и так легко, разрешил ему перейти на службу Испании? И почему король Испании Карл I,[9] принял Магеллана и согласился на его предложение, позволив, организовать его экспедицию?

«Пряности! Всё дело в проклятых, дорогущих пряностях, и в тех прибылях, которые получает Португалия от колоний в Индии! Карл, тоже захотел заполучить их!» — он разволновался, и жестом попросил у Ксаверия воды.

Но испанцы, не особенно-то доверяли португальцу Магеллану, и плывшим с ним его соотечественникам — Дуарте Барбозе и Жуану Серрану.[10]

Как бы то ни было, флотилия Магеллана из пяти кораблей, отплыла от берегов Испании 20 сентября 1519 года.

«По пути Колумба! Следуя не на восток, как португальцы, а на запад, с целью достичь Индии и Китая!»

Магеллан знал куда плыть, точно или по наитию предполагая, что между Атлантическим океаном и Южным морем, открытым Васко Нуньесом де Бальбоа, есть пролив.

«Воды всех океанов и морей, соединены между собой! Вот первое открытие, которое сделал Магеллан, когда 28 ноября 1520 года прошёл пролив, и увидел открывшуюся невообразимую ширь и гладь океана перед собою!» — снова его объял восторг первооткрывателя, как будто он, рядом с Магелланом, стоял на мостике его флагманского корабля «Тринидад», вглядываясь в неизведанные ещё просторы.

А до этого, был Хуан Диас де Солис, который тоже искал путь в Южное море. В 1516 году он вошёл в Mar Dulce — Пресное море,[11] думая, что по одной из рек, он сможет достичь своей цели. Но неосторожно, малым числом, они высадились на берег, где все были убиты и съедены аборигенами.

«Сожрали всех, кроме Франсиско дель Пуэрто!» — зная много о нравах туземцев, он зябко передёрнул плечами. «Загадка, почему местные, пощадили дель Пуэрто?»

И тут выходит на нашу сцену человек, ещё более затенённый туманом, чем Фернан Магеллан. Себастьян Кэбот! А может Кабот? Или Кабото? У его отца, Джованни, тоже было много имён, ведь он, родился в Италии, правда, никто не знает где, он служил Венеции, Испании, Франции и Англии. В Италии его звали Джованни Кабото, в Англии — Джон Кэбот, в Испании Хуан Кабото, во Франции — Жан Кабо, португальцы переиначили его имя как Жуан Каботу. Он тоже пытался найти путь в Южное море, к Островам Пряностей, в Индию и Китай, но только северным путём.

«Хуан Кабото, открыл Новые Земли, но не нашёл пути в Южное море..[12] А есть ли там пролив к Индии и Китаю?… Это, докажут следующими за нами поколения… И вот бы найти письма, которые Хуан Кабото, писал Христофору Колумбу! Описывая свои путешествия и открытия! Хотя Колумб, тоже личность сомнительная…»

Молодой человек, как истинный испанец, не доверчиво относился ко всем не испанцам, особенно к таким как Кэбот и Колумб.

«Колумб, вроде бы генуэзец, предлагал свои планы родной Генуе, Венеции, Португалии и Испании, собирался продать их Франции, а может и Англии. Разве можно полагаться, на таких людей? Вон, Себастьян Кэбот, тот ещё… Продолжил дело отца Джованни Кэбота, и немного послужив Англии, потом переметнулся на службу к нам, в Испанию».

В 1526–1530 годах, Себастьян Кэбот, находясь на службе Испании, идя по пути Магеллана, возглавил большую экспедицию для изучения и освоения Южных земель. Он вошёл в Пресное море, и именно он спас Франсиско дель Пуэрто, и остатки экспедиции Хуана Диаса де Солиса, потерпевших кораблекрушение, у одного из островов.

«И проживших там боле 10 лет!

Выведав и разузнав у нас всё, что ему было нужно, Себастьян Кэбот, снова переметнулся на службу Англии!»

— Испанцы и португальцы прочно завладели всеми торговыми путями, и нас на них не допустят! — заявил он, и найдя поддержку среди высшей знати и богатых торговцев, основал «Общество купцов-изыскателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений неведомых и до этого не посещаемых морским путём». И именно он организовал и снарядил экспедицию, с целью найти морской путь в Китай и Индию, к пряностям! через северные моря.[13] 10 мая 1553 года, на трёх кораблях, экспедиция вышла в море. Разлучённые бурей, два корабля погибло, и только «Edward Bonaventure»,[14] которым командовал Ричард Ченслер, в августе 1553 года, дошёл до устья Северной Двины.

Русские люди благожелательно отнеслись к приплывшим иностранцам, и Ричарда Ченслера, провели к Московскому царю Ивану IV, прозванному Грозным. Между Московским царством и Англией, был заключён торговый договор.

«Мысли знаний унесли меня далеко от Магеллана. Следует вернуться».

Итак… Магеллан…

Прежде чем достичь океана, ему и его спутникам пришлось пережить заговоры, бунты и мятежи, крушение корабля, смерти и убийства, зимовку на незнакомых, и от этого страшных берегах.

С самого начала пути, недовольные Магелланом испанские офицеры, группировались вокруг капитана корабля «Сан-Антонио» Хуана де Картахены, генерального инспектора и счетовода экспедиции, назначенного на эту должность самим королём.

— Я хочу спросить у этого чумазого португальца, куда мы плывём? Куда он, ведёт нас? Почему он ничего не говорит нам и почему мы, ничего не знаем? Его Величество король Карл, лично просил меня, отчитываться об экспедиции, только ему, а не через этого, Магеллана! А я сеньоры, нахожусь в таком же неведении, как и вы!

— Ваша обязанность следовать днём за моим флагом, а ночью, за фонарём на корме моего корабля! — отвечал на все претензии испанских офицеров, суровый Магеллан.

Картахена дерзил, называя его не капитан-генерал, а попросту капитан, подчёркивая этим, что они, ровня.

Магеллан терпел эти выходки, лишь иногда одёргивая Картахену, и стоявших за его спиной, ухмыляющихся испанских офицеров.

Это продолжалось до тех пор, пока Магеллан не пригласил всех капитанов на палубу своего флагмана «Тринидад». Хуан де Картахена в спеси своей, снова назвал его капитаном, забыв как-то, что он не на своём «Сан-Антонио», в окружении единомышленников и друзей, а на «Тринидаде», где вся команда была верна и предана Магеллану.

В два прыжка Фернан Магеллан, преодолел разделявшее их расстояние, схватил Хуана де Картахену за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Другой рукой, своей железной хваткой, сжал руку испанца, потянувшегося к оружию.

— Ты, арестован! И я вправе своём, повесить тебя! — прохрипел Магеллан, в ухо растерянного и опешившего Картахены.

Сразу с Картахены слетел весь его гонор, он сник, жалобно-просящим, умоляющим взглядом, смотря на него.

Магеллан не стал казнить Картахену, снял его с должности и запер под стражей на борту «Консепсьона». Капитаном «Сан-Антонио» он назначил португальца Алвару Мишкиту.

В конце ноября достигли Земли Истинного Креста.[15] Португальцы, объявили эти земли своими, но активно не использовали и не колонизировали, более занятые устройством колоний в Красном море, Персидском заливе и в Индии.

26 декабря вошли в Пресное море. Не искали, думая что все погибли, а потому и не нашли, остатки экспедиции Хуана Диаса де Солиса, которые вот уже более пяти лет прозябали на необитаемом острове. Посланный на разведку «Сантьяго», под командованием Жуана Серрана, вернувшись, подтвердил, что это не пролив, а устье большой, полноводной реки.

Пошли дальше на юг, ища любые намёки на пролив, внимательно вглядывались в берег по правому борту. Но пролива всё не было.

Никто ещё не заходил, так далеко на юг. Неизвестность томила и изматывала. Казалось ещё миг, ещё немного, и край мира. И низвергнуться они с огромного водопада в небытие. По ночам никто не спал, матросы собирались у мачты, ожидая скорого, неминуемого конца.

Надвигалась зима. Не думал Магеллан, что экспедиция настолько затянется, но он хорошо подготовив поход, был готов к зимовке, и найдя удобную бухту, которую он назвал Сан-Хулиан,[16] 31 марта 1520 года приказал готовить стоянку, строить шалаши и ограждение, копать землянки.[17]

— Если весной не найдём пролив, может быть, что его и вовсе не существует, пойдем на Восток, к мысу Доброй Надежды, а там, к Островам Пряностей, по проторенному португальцами пути, — наконец-то поделился Магеллан своими планами с командой.

Не обрадовал. И по ночам суеверные матросы, тревожно всматривались в суровые, раскинувшиеся перед ними бескрайние пампасы.[18]

Страх ещё более усилился, когда на костры зимовищ, вышли аборигены.[19] Высокие,[20] непонятные, они толпой окружили лагерь, с любопытством рассматривая чужаков.

С трудом, но наладили контакт, и Магеллан, первым обратил внимание на ноги аборигенов, которые они для защиты от холода, обвязывали плетёным сеном.[21]

— Patagon — Большеногие — сказал он, и так и появились в истории патагонцы и название местности Патагония.

— Его Величество приказывал, привезти ему, представителей всех народностей, — сказал кто-то, крутящийся неподалёку.

— Да, я помню.

Но вступать в бой с высокими туземцами, как-то не хотелось.

Тогда, особенно предприимчивые и ушлые, нашли выход. Они давали аборигенам в руки горы подарков — шерстяные одеяла, отрезы тканей, ножи и одежду, а когда руки у тех уже были заняты, предлагали в дар ножные кандалы. Туземцы не знали, что это такое, и позволяли добрым чужакам, застегнуть их на своих лодыжках. Всё! Жертвы была схвачены, обездвижены, их валили на землю и тянули в специально выкопанную яму.

Не дождавшись своих друзей и родственников, сотни туземцев окружили лагерь, и потрясая оружием, полезли на частокол. Один человек из команды Магеллана были убит.

— Стрелки!

Залп аркебуз напугал туземцев, и они отступили.

Но во избежание дальнейших стычек, пришлось менять место стоянки на более дикое и безлюдное место. Понятное дело, это ну никак не добавляло оптимизма команде.[22]

Безделье на берегу, подистощило запасы продовольствия. Пришлось урезать нормы питание, что вызвало ворчание и недовольство команды.

В Вербное воскресенье, начался мятеж. Капитан корабля «Консепсьон» Гаспар де Кессадо и капитан «Виктории» Луис де Мендоса, подговорив команды, перебили охрану и освободили Хуана де Картахену.

Магеллан ещё ничего не знал, когда ночью, мятежники, захватили и «Сан-Антонио», большинство команды которого, поддерживали своего бывшего капитана. Алвару Мишкиту, избив, бросили в трюм. Гаспар де Кессадо, ударом кинжала убил штурмана Хуана де Элорьягу. Капитаном «Сан-Антонио» избрали Хуана Себастьяна дель Кано. Хуан де Картахена присвоил себе титул капитан-генерала.

Теперь у него было три корабля, против двух, оставшихся у Магеллана. Но что делать дальше? Картахена написал письмо, в котором излагал свои требования — Магеллан отныне не должен был предпринимать никаких самостоятельных действий и решений, без согласования на общем совете капитанов.

— Суки! — получив письмо, Магеллан быстрыми шагами мерил мостик «Тринидада». «Сантьяго» не годиться для боевых действий против мятежников. Предназначение этого маленького, быстроходного корабля, разведка. Значит, у меня один корабль и сто человек, против трёх кораблей и полторы сотни мятежников».

Вопрос, что делать дальше, встал и перед Магелланом.

«Но не зря, Господь или Судьба, избрали именно его, для осуществления своих замыслов! Суровый и решительный, он был грозным противником для любого врага!» — как молодой человек не любил загадочную натуру Магеллана, за его скрытность, и особенно за то, что он был португальцем, тут он проникся к нему уважением. Даже несмотря на то, что противниками португальца Магеллана, были испанцы.

Снова к борту «Тринидада» подгребла шлюпка, с ещё одним письмом от Картахены.

— Схватить их! — отдал Магеллан приказ своим людям, и парламентёра и гребцов, связав, бросили в трюм.

К счастью, с ним остался альгвасил[23] Гонсало Гомес де Эспиноса. Оставаясь верным Магеллану, он показывал мятежникам, что на его стороне закон.

Посадив в шлюпку своих людей, Эспиноса приказал грести к «Виктории».

Перед лицом страшного своей властью альгвасила, капитан «Виктории» Луис де Мендоса, старался держаться независимо, гордо и прямо. С поклоном взяв в руки письмо Магеллана, он начал читать его, с пренебрежительной ухмылкой.

Он так и умер с нею на губах, когда Эспиноса ударил его ножом, в незащищённую доспехами шею.

— Кровь за кровь! — вскричал один моряк, видимо друг убитого на «Сан-Антонио» Хуана де Элорьяги, и добил упавшего на палубу, захлёбывающегося кровью Мендосу.

Всё это произошло настолько неожиданно и быстро… Команда «Виктории», в ступоре, смотрела на альгвасила, который в свою очередь, обводил их всех устрашающим взглядом, а в глазах его — виселица, для всех бунтовщиков.

Они ещё не опомнились, когда с «Тринидада» подгребла шлюпка во главе с Дуарте Барбозой.

Оружие мятежников, звеня, стало падать на палубу.

На двух оставшихся у него кораблях, Картахена забился в самый глухой уголок бухты Сан-Хулиан, приготовив их к битве.

Но Магеллан не атаковал, не было и у Картахены, особого желание вступать в бой. Он решил проскочить ночью, между перегородивших бухту кораблей Магеллана.

Но их заметили.

— Залп! — Магеллан, вцепившись в борт, смотрел, как орудия трёх его кораблей, ударили по шедшему головным «Сан-Антонио». Но он специально приказал канонирам, целиться выше, чтобы только напугать мятежников, и не дай Бог, не повредить корабль.

— На абордаж! — и шлюпки, быстро взмахивая вёслами, облепили борт «Сан-Антонио».

На удивление, жертв с обеих сторон не было, мятежники сразу сдались, бросив оружие. И к радости Магеллана, был цел и корабль.

Он быстро обернулся. На «Консепсьоне», убирали паруса и поднимали белый флаг. С мятежом, было покончено.

Кровь стыла в жилах, когда Гонсало Гомес де Эспиноса, монотонным голосом, читал обвинения, приговорив 40 человек, как наиболее рьяных бунтовщиков, к смертной казни через повешение.

Но Магеллан, своей волей и властью, помиловал мятежников.

«Он не мог терять сорок человек! Экипаж целого корабля!» — проведя рукой по потрескавшимся, пересохшим губам, он устало откинулся на подушки. Он представил себя на месте Магеллана. «Я бы, не был столь милостив, и казнил бы их всех. Н-е-е-е-т, это ты говоришь потому, что знаешь, чем закончиться экспедиция Магеллана. Он же тогда, не мог и предположить дальнейших мучений, испытаний, боли и страха».

Гонсало Гомес де Эспиноса, с мольбой посмотрел на капитан-генерала, и тот, махнув рукой, отдал в руки альгвасила, обвинённого в убийстве Гаспара де Кессадо. На глазах у всех, его повесили на нок-рее «Тринидада». А Хуана де Картахену, с ним и его духовника, высадили на необитаемый берег.

— Господь даст, вы исправитесь, и не будете злоумышлять против законной власти. Творите добро, несите свет истинной Веры, слово Божье туземцам, и Господь, простит вам, все грехи ваши, — сказал им напоследок Эспиноса, и более их, никто не видел.[24]

За время стоянки, не выдержав тягот, умерло 30 человек. Наступала весна, а с нею, и продолжение похода. Но оно началось с горя. Налетев на скалы, погиб разведывательный корабль «Сантьяго». Вся команда его, за исключением одного утонувшего моряка, спаслась. Её распределили по другим кораблям.

«Да, Магеллан даже и предположить такого не мог, что погибнет корабль, с полными трюмами продовольствия, и уцелеют люди, став лишними едоками на других кораблях. Сурово, но это правда». А ему, вот уже несколько дней, есть, вообще не хочется. Только пить. «Значит, отказ от еды и отсутствие аппетита, предвестник скорой смерти. Надо бы записать эту мысль. Но, позже».

24 августа вышли из бухты Сан-Хулиан, но несмотря на приближающуюся весну, штормы не утихали, и Магеллан приказал зайти в бухту, которую он назвал Святой Крест.[25] Тут он снова повторил своё намерение, если пролив не обнаружиться, идти к мысу Доброй Надежды.

«Добрая Надежда… Добрая Надежда… Надежда… Она никогда не покидала Магеллана, он был упорен в достижение собственных желаний, его тяга и стремление первопроходца, были велики. И вот… 21 ноября…»

— Это не река! Вода солёная! — долетел с мостика «Консепсьона» радостный возглас Жуана Серрана.

— Глубина?

Бросили лот.

— Достаточная! До дна не достали!

— Слава Богу! — прошептал Магеллан, и сердце его сжалось в предвестии открытия.

37 дней им понадобилось, чтобы пройти незнакомым, извилистым и узким проливом.[26]

И вот, 28 ноября 1520 года, перед ними раскинулся океан! Новый, ещё никем не исследованный и не изученный океан!

Ликованию и радости команд, не было предела. Уже 14 месяцев, как они были в плаванье, и вот он, они дошли, они достигли его!

— Океан!

— Друзья мои, нам есть чем гордиться! — кричал Магеллан с мостика «Тринидада».

И, Господи, как же он тогда ошибался в своих расчётах, когда считал, что Индия и Китай, лежат сравнительно недалеко от Нового Света. Что он достигнет Островов Пряностей за месяц, максимум за два.

Он не знал размеров мира и бескрайности Тихого океана![27]

Магеллан сам занимался подготовкой и снаряжением экспедиции, казалось бы, учёл всё, взяв с избытком продовольствия на два года, но…

— Ксаверий…будь любезен.

Монах поднял повыше подушку, усадил его и пододвинул свечу.

Он хорошо изучил записи Антонио Франческа Пигафетта, и сразу открыл одну из тетрадей на нужной странице.

«В продолжение трёх месяцев и двадцати дней, мы были совершенно лишены свежей пищи. Мы питались сухарями, но это уже были не сухари, а хлебная пыль, смешанная с червями. И эта пыль, отвратно воняла крысиной мочой. Мы пили жёлтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели воловью кожу, сдирая её с грот-мачты. От солнца, дождей и ветра она стала неимоверно твёрдой. Мы замачивали её в морской воде на протяжении четырёх-пяти дней, после чего клали на горячие угли и съедали. Мы часто питались древесными опилками. Крысы шли по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать».

Много умерло от цинги и других болезней, но к счастью, не было ни одного шторма, и Магеллан назвал этот океан Тихим.

— Земля! Земля! Земля! — 24 января 1521 года закричал вперёдсмотрящий «Тринидада».[28]

Магеллан был опытным мореплавателем, вовремя заметил опасность, и не дал рифам и мелям погубить свои корабли.

И снова он словно перенёсся на мостик «Тринидада», и стоял рядом с истощённым и больным Магелланом, видел гнев, злость, страх, недоумение и разочарование на лицах остальных участников экспедиции, когда суровый капитан-генерал, приказал плыть дальше.

Через десять дней, проплыли мимо ещё одного острова,[29] команда была близка к бунту и убийству Магеллана, но к счастью, в мелководье этого острова, они наловили достаточно акул, и впервые за долгие дни, полакомившись свежим мясом, наелись досыта.

И только 6 марта 1521 года, они дошли до обитаемого острова Гуам.[30] С аборигенами сразу же наладили добрые отношения и затеяли меновую торговлю.

О, каким блаженством была смена обстановки, возможность поваляться на сочной травке, поесть свежих фруктов, увидеть новые лица, и особенно женщин![31] После долгого воздержания, местные женщины, казались им Богинями Красоты!

А аборигены, пользуясь расслабленностью европейцев, стали тащить всё, что им приглянулось. И тут, стоит сказать к чести Магеллана и его спутников, поначалу они пытались словесно, добрыми увещаниями облагоразумить аборигенов. Но когда те украли шлюпку, терпение лопнуло.

Залп аркебуз, и аборигены, потеряв убитыми 7 человек, в страхе бежали в джунгли. Селение сожгли, и поставив паруса, отплыли от Гуама, продолжая плавание, цель которого ещё не была достигнута.[32]

— Слышь… Ксаверий, а почему Антонио Пигафетта… не пишет точной даты, когда они достигли… вот этих, наших земель?

— Не знаю сеньор. Он вёл свой дневник тщательно и добросовестно, записывая каждое происшествие, но тут у него, явный пробел. Он пишет, что 17 марта они высадились на острове Хомонхом, и всё.

— Это-то, я знаю…

Пришёл торговец молоком, и монах вышел рассчитаться с ним.

Западными островами назвал их Магеллан, и только много позже, в 1542 году, через 21 год после Магеллана, сюда добрался испанец Руи Лопес де Вильялобос, и именно он дал им название, по которым они и ныне известны. «Филиппины, тогда, в честь наследника престола Испании! Ныне, наш король Филипп II благополучно правит, да продлит Господь его дни!

«А бедняга Руи Лопес де Вильялобос… Один из его кораблей погиб, продовольствие закончилась, аборигены были настроены враждебно. Не давая еды, бросая свои селения, они уходили в джунгли. И оттуда, подстерегали неосторожных солдат летящие камни и отравленные стрелы. Де Вильялобос, был вынужден искать убежища у португальцев, на злополучных Островах Пряностей. Там он и умер, в 1544 году.

«Только моему деду, Мигелю Лопесу де Лагаспи, удалось подчинить и привести к покорности эти острова! Ну да ладно, позже вспомню и помяну деда, надо окончить свои мысли о Магеллане».

Небольшой отдых на Хомонхоне, свежая вода, фрукты и мясо, быстро подняли на ноги сплошь болеющую команду. Магеллан не дал им долго жиреть и наслаждаться, а немного починив и приведя в порядок корабли, повёл на исследование островов. И на одном из них, Энрике, темнокожий раб Магеллана, купленный им в 1511 году в Малакке, встретил людей говорящих на одном с ним языке!

«Всё, круг замкнулся! Я представляю радость Магеллана, когда он узнал, понял, что вот тут, совсем рядом Малакка, за ней Индия, и путь мимо мыса Доброй Надежды в Атлантический океан, а там на север, и они дома! Я представляю ликование его спутников, тех, кому позволяло образование, когда было получено подтверждение давно витающих слухов, что наш мир — круглый! Такие открытия делают только Великие люди, избранные самим Господом!»

И грех, жалость, что это не он совершил такое открытие, и зависть к Магеллану, заползли к нему в душу. Вернее, они жили там давно, но вот сейчас, всколыхнулись вновь. «Магеллан, на века прославил своё имя! Следующие поколения, пришедшие после нас, будут всегда его помнить! А что останется после меня? Вроде и сделано немало, но вспомнит ли кто-то обо мне, через сто, двести, триста лет?»

Такие думы снова вызвали лихорадку, и он попытался подтянуть до подбородка баранью шкуру, но сил в руках не было. А Ксаверий, всё не возвращался…

7 апреля 1521 года Магеллан высадился на острове Себу. Там была уже цивилизация, и местный раджа Хумабон, даже стал настаивать на выплате пошлины на торговлю. Но подвернувшийся, весьма кстати, один мусульманский купец, уговорил Хумабона не воевать с европейцами. Снова началась меновая торговля, за изделия из железа и прочие побрякушки, местные легко и охотно отдавали золото и продукты.

Суровый Магеллан, умеющий держать свою команду в страхе и подчинении, умел быть и вежливым, и учтивым. Своим доброжелательством и добрым словом, он расположил к себе Хумабона, и убедил его отдаться под покровительство короля Испании и принять Святое Крещение.

Прямо на берегу срубили большой крест, и Хумабон, его жена, вся семья, представители знати и ещё около 700 аборигенов, вошли в воды океана.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

Взамен Хумабон, попросил у Магеллана, покарать его врага — правителя острова Мактан — Лапу-Лапу.

— Ну что, покажем дикарям, всю мощь Испании? — обратился адмирал к своим людям.

— Покажем!

Но высадка на Мактан, была подготовлена из рук вон плохо. Не зная берега, корабли ткнулись в мелководье, и не смогли огнём пушек поддержать отправившийся к берегу на шлюпках десант.

Туземцы отступили в джунгли и окрестные скалы.

— Сжечь их дома! — приказал Магеллан, и жарким пламенем запылали несколько хижин.

Из джунглей раздался ужасающий вой, крик, и полторы тысячи туземцев, во главе с самим Лапу-Лапу, атаковали отряд Магеллана, у которого было 48 солдат.

— Стрелки, залп!

Но туземцы двигались довольно быстро, не давая аркебузирам и арбалетчикам возможности прицельно стрелять.

Их окружили со всех сторон, и стали теснить в море.

— Отходим! Отходим! — кричал Магеллан, сражаясь уже по колено в воде.

Отравленное копьё пробило ему ногу. Он был ранен в лицо. Ударом меча была рассечена его правая рука.

Молодой человек, наизусть заполнил слова, из записей Антонио Франческа Пигафетта:

«…Островитяне преследовали нас… Увидев нашего адмирала, они стали метать копья только в него. Дважды им удалось сбить шлем с его головы. Но он сражался мужественно, как и подобает храброму рыцарю. Один из туземцев, тростниковым копьём, ранил адмирала в лицо. Разъярённый, он тут же пронзил грудь нападавшего своим копьём, но оно застряло в теле убитого. Тогда Магеллан попытался выхватить меч, но уже не смог этого сделать, так как враги дротиком сильно ранили его в правую руку, и она перестала действовать. Заметив это, туземцы толпой кинулись на него. Магеллан упал, в тот же миг они набросились на него, и стали колоть его копьями и прочим оружием. Так умертвили они наше зерцало, свет наш, утешение наше и верного нашего предводителя».[33]

Вместе с Магелланом погибли ещё 9 солдат, слабость Испании стала очевидной, и Хумабон, пригласив на пир возглавивших экспедицию Дуарте Барбозу и Жуана Серрана, а с ними почти и весь командный состав, убил их всех.[34]

Вернувшийся Ксаверий нагрел молока, добавил туда какие-то свои снадобья, и дал выпить. Сразу стало легче дышать, отпустило сдавленную грудь, прошёл озноб.

Оставшиеся в живых, избрав в командиры Хуана Себастьяна дель Кано, лоцмана с корабля «Консепсьон», поспешно убрались с этих, ставших враждебными островов.

«Магеллан погиб 27 апреля 1521 года. Жуан Серран и Барбоза 1 мая. И почти день в день с ними, на одном из островов Пряностей, при загадочных обстоятельствах, неожиданно умер и Франсишка Серран. Странно всё это… И я подозреваю в этом португальцев, тайно поддерживающих Хумабона и Лапу-Лапу, убивших Магеллана, всех офицеров экспедиции, и отравивших Франсишку Серрана. Вообщем всех тех, кто мог и готов был, указать для Испании путь к Островам Пряностей».

Плывя наугад, корабли дель Кано потратили почти целый месяц, чтобы таки найти путь к Островам Пряностей. И они, нашли его!

Нашли!

Враждебно, полными злобой взорами, глядели португальцы на корабли под флагом Испании, грузившие в трюмы закупленные специи. «Консепсьон» совсем развалился в пути, его сожгли, и команда перебралась на два оставшихся корабля — «Тринидад» и «Виктория».

Всего два испанских корабля, 115 человек команды, в окружении целой флотилии португальских судов и тысячи солдат! Напасть на них? Уничтожить? И из-за этого начать войну с Испанией? От короля Мануэла I, на этот счёт, не было никаких указаний.

И португальский губернатор Индии, Диогу Лопиш ди Секейра, решился, на свой риск и страх. Он знал Фернана Магеллана, который в 1509 году ходил с ним в Малакку, и именем короля Португалии, объявил его изменником, дезертиром и предателем.

Но Хуана Себастьяна дель Кано вовремя предупредили, и «Виктория» и «Тринидад», оставив португальцев в дураках, вышли в море. Дель Кано предлагал идти на запад, не заходя в португальские владения, по югу Индийского океана, мимо мыса Доброй Надежды, потом на север, в Испанию. Но капитан «Тринидада», Гонсало Гомес де Эспиноса, воспротивился:

— Надо идти на восток, и добираться до основанных Васко Нуньесом де Бальбоа городков на побережье Южного моря!

Капитаны так и не пришли к соглашению, и разделились.

«Тринидад» попытался пересечь Тихий океан,[35] попал в полосу встречных пассатов, и вернулся на Острова Пряностей, где был захвачен португальцами.[36]

А «Виктория», пошла в свой беспримерный поход.

Закончилось продовольствие. Антонио Франческа Пигафетта писал: «Кроме риса и протухшей воды, у нас не осталось съестного. Из-за недостатка соли, все мясные продукты испортились». Но они шли, бросая в море трупы умерших от голода и болезней, сошедших с ума от отчаяния и кажущейся безысходности.

Команда бунтовала, требуя пристать к принадлежащим Португалии колониям в юго-восточной Африке,[37] и сдаться. Но Хуан Себастьян дель Кано, и оставшиеся ему верными люди, смогли переломить ситуацию в свою сторону.

— Нет! Мы должны любой ценой, добраться до Испании! И мы, доберёмся!

Большого труда стоило для команды, измученной голодом и болезнями, пройти мимо вечно штормящего мыса Доброй Надежды, где была сломана фок-мачта. Прошли! Теперь путь на север, вдоль побережья Африки, потом на северо-восток. Испания, родная Испания, почти рядом!

Плыли ещё два месяца, питаясь горстью риса в день на человека, сваренного в прогорклой воде.

Терпение иссякло, когда 9 июля 1522 года, впереди замаячили острова Святого Иакова.[38] Это были протугальские владения, но команда набросилась на едва стоящего на ногах дель Кано.

— Хватит! К дьяволу всё! Веди нас туда! Веди! Мы жрать хотим! Жрать!

Уже больше года они не сходили на берег. Однообразие и ужас неминуемой смерти, которая может подкрасться к тебе в любой миг, удручали.

Да и у самого дель Кано, нервы и жизненные силы были на пределе, и он направил корабль к островам.

На островах Святого Иакова, лежащих на пересечении океанских морских путей, никого было не удивить обшарпанным, едва державшимся на плаву кораблём, с рваными парусами и сломанными мачтами. Видали они и не такое, и не раз! И поначалу, португальцы, благосклонно отнеслись к испанским мореплавателям, измождённым, голодным, больным, в струпьях кожных болезней, давно не мытых, вшивых и грязных.

Дель Кано отправил за провизией и свежей водой несколько шлюпок, вот только расплачиваться приходилось не золотом и серебром, потраченном на Островах Пряностей, а дорогим товаром, лежащим в трюмах. Две шлюпки, груженные рисом, благополучно вернулись на «Викторию», но третью, очухавшиеся португальцы, поняв, откуда идёт этот корабль и с каким грузом, захватили.

— Ставьте паруса! Уходим! Быстрее!

На двух португальских каравеллах, тоже спешно ставили паруса.

Они успели! Вышли в море, снова улизнув у португальцев из-под носа!

Только 6 сентября 1522 года они вошли в испанский порт Санлукар-де-Баррамеда. Три года назад, без двух недель, они покинули эти берега, и вот теперь, вернулись! Вместе с Хуаном Себастьяном дель Кано, на борту «Виктории» осталось всего 19 человек.[39] Живые мертвецы, ступили на берег. Четыре раза они пересекали экватор, совершив первое в истории человечества кругосветное плавание. Ещё мало кто осознавал значение этого события, и не встречали их как героев, не было ликующей толпы на улицах, восторгов, цветов и поздравлений. Босиком, со свечами в руках, они пошли в церковь, где возблагодарили Всевышнего, за своё благополучное возвращение.

Дель Кано был вызван ко двору, где король Испании Карл, даровал ему герб — карта земного шара, с надписью — Primus circumdedisti me — Ты первый обогнул меня.

Снаряжение и подготовка экспедиции Магеллана, обошлись в колоссальную сумму — 8 миллионов мараведи,[40] но груз — мускат, гвоздика и корица, которые привезла одна только «Виктория», с лихвой перекрыл все расходы.

— Пряности, стоят того, чтобы плыть за ними, бороться за них и рисковать жизнью! — пришли к общему мнению при королевском дворе, и среди купцов и моряков.

Увлёкшись, молодой человек уже не замечал озноба и лихорадки. Мысли и воспоминания, отогнали их прочь.

— Ксаверий, а ты помнишь моего деда?

— Мигеля Лопеса де Лагаспи? Конечно помню! Он был настоящим идальго! Настоящим Испанцем! Мир его праху. Жаль, что он так рано умер. Да… А до него был ещё Гарсиа Хофре де Лоайса. Я тоже про него слышал, много хорошего.

Страх сковал его! Он знал, что умирает, но такой провал в памяти на исходе жизни, был ужасен. «Как я мог забыть про де Лоайса? А потом, и про Альваро де Сааведра? Не хватало ещё, в последние дни, впасть в слабоумие и маразм».

Он снова забился в ознобе трясучей лихорадки. Ксаверий, сокрушённо глядел на него. На его желтовато-серый цвет лица, впалые щёки, заострившийся нос, мертвенные круги под глазами.

«Эх, ничего не помогает… Он, умирает…»

Но воля к жизни пока была сильнее смерти, желание продолжить незавершённое победило, и он очнулся, вернувшись из темноты забытья.

Пусть в экспедиции Магеллана, из 270 человек, погибло 240, включая и самого Магеллана. При наборе в новую экспедицию, в желающих поучаствовать в гонке за богатством, не было отбоя. Каждый верил в собственную удачу, в то, что ему повезёт. А умрёт в море от голода или болезни, погибнет в шторм, нарвётся на отравленную стрелу туземцев, кто-то другой. Может, вот этот, смуглый как мавр андалузец, что стоит справа. Или вон тот, кривоногий коротышка из Галисии. А я, нет! Я вернусь, богатым!

Гарсиа Хофре де Лоайса был, как и Антонио Пигафетта, командором рыцарского ордена Святого Иоанна. И именно ему король Карл, поручил возглавить экспедицию по пути Магеллана, дабы точно установить координаты Островов Пряностей, по которым можно было бы разрешить начавшийся спор — кому они должны принадлежать — Португалии или Испании? На всякий случай, Его Величество король Испании, дал Гарсии де Лойасу титул губернатора.

24 июля 1525 года, 450 человек, на 7 кораблях, отплыли. Главным штурманом, командуя кораблём «Санкти-Эспиритус» шёл неугомонный Хуан Себастьян дель Кано, едва избежавший смерти в экспедиции Магеллана.

«Когда вспоминаешь об этих экспедициях, Лоайса и Сааведры, приходишь к выводу, что спутникам Магеллана, просто невероятно повезло».

В Атлантике, корабли Лоайса разметал шторм. Опытный дель Кано, сумел собрать подле себя 5 кораблей, но где были «Санта-Мария-де-ля-Виктория», на борту которого находился сам адмирал и губернатор Лоайс, и «Сан-Габриель», под командованием Родриго де Акуньи, было неизвестно.

В январе 1526 года дель Кано привёл свою флотилию из 5 кораблей в бухту Святого Креста. Как раз на такой случай оговоренному месту сбора.

Но пряности манили, пряности звали, богатство, которое сулило обладание ими, сводило с ума. И капитаны кораблей, насели на дель Кано:

— Осень приближается, и мы не хотим зимовать здесь полгода, как вы с Магелланом! Веди нас!

Думая, что по проторенному пути, экспедиция не очень затянется, продовольствия взяли без расчёта на зимовку. Ведь капитаны берегли место в трюмах, для пряностей! Об этом и напомнил капитан самого маленького корабля «Сантьяго» Сантьяго де Гевара.

— Продовольствия мало, задержимся здесь, сдохнем от голода. Надо идти!

— Ладно, я поведу вас, но только ты, останешься здесь, дожидаться возможного возвращения сеньора Лоайсы!

14 января, при подходе к проливу открытому Магелланом, они снова попали в сильнейший шторм. Море бушевало, швыряло корабли, несло их прямо на скалы.

И дель Кано ошибся! Приняв за вход в пролив совсем не то место, он приказал кормчему:

— Правь вон к тому островку, обогнём его справа, и там пролив!

Но вместо пролива, «Санкти-Эспиритус» налетел на скалы и разбился.

Немногим посчастливилось выжить в штормящем море, и мокрые, дрожащие от холода и страха, они выбрались на маленький, каменистый остров. Среди них был и дель Кано, который серый от горя, оплакивал потерю корабля.

— Одежда вся мокрая, укрыться от ветра и просушиться негде. И скоро мы все умрём, если не от холода, то от голода и жажды, — подвёл неутешительный итог, молодой Андрес Урданета.

20 января подошли два корабля Лоайса, на удивление быстро и без повреждений дошедшие до бухты Святого Креста, и они-то, и спасли с острова, остатки команды «Санкти-Эспиритуса».

Починившись и отдохнув, в начале февраля Лоайса повёл свои корабли к проливу. Но едва они подошли к нему, как ясная и тихая погода, сменилась новым, ужасным штормом.

Да, и никто не обратил тогда внимания, на донесения Франсиско Осеса и Хорхе Нахеро, капитанов кораблей «Санто-Лесмес» и «Санта-Мария-дель-Параль», которых шторм унёс к югу:

— Мы видели край земли!

Их отнесло к более широкому проливу, через который, 50 лет спустя, пройдут корабли Фрэнсиса Дрейка, и который получит его имя.

А шторм не пускал корабли Лоайсы к проливу, и они снова вернулись в бухту Святого Креста. Собрались на совет. Педро Ведра, капитан «Анунсиадо», вызвался пойти на восток, мимо мыса Доброй Надежды, и достичь Островов Пряностей восточным путём. Он ушёл, и пропал без вести.

«Сан-Габриэль» Родриго де Акуньи, был отправлен обратно в Испанию, с грузом дорогого сандалового дерева, набранного в Бразилии.

— И расскажи там, про нас… Что мы ещё живы, сдаваться не собираемся, и дойдём до Островов Пряностей, чего бы нам это не стоило![41]

Опять долгий, затянувшийся ремонт, и только 5 апреля, в самый разгар осени, снявшись с якорей, они пошли к проливу, и на удивление благополучно вошли в него.

1 июня 1526 года, перед ними раскинулся Тихий океан.

Тихий… Для второй экспедиции проникшей в его воды, он точно оказался не таким. Ужасный шторм, теперь уже навсегда разлучил корабли.

«Санто-Лесмес» пропал без вести.[42] Во избежание голодной смерти, «Сантьяго» под командованием Сантьяго де Гевары, пошёл на север, вдоль побережья материка, стремясь достигнуть владений Испании в Мексике. И он дошёл![43] В пути капитан описывал берег, составлял карту. Путь от пролива в Новую Испанию, был открыт!

На «Санта-Марии-де-ля-Виктории», оставалось 145 человек. Но, то ли от некачественных продуктов, то ли, подхватив заразу во время стоянок на берегу, на корабле началась эпидемия. 30 июля умер Гарсиа Хофре де Лоайса, так и не добравшись до земель, на которые он был назначен губернатором. Его торжественно похоронили в море. 6 августа, умер, принявший командование Хуан Себастьян дель Кано. Для него этот поход стал последним. Оставшихся в живых возглавил Торибио Алонсо Салазар.

21 августа, они впервые увидели землю.[44] Салазар подробно описал увиденное, дав и координаты. 4 сентября наконец-то дошли до острова Гуам, где несмотря на то, что Магеллан назвал его Воровским островом, сделали остановку.

— Сеньоры…добрые сеньоры…помогите… — поначалу они приняли его за туземца, но он говорил на галисийском диалекте испанского языка!

— Ты кто, страдалец?

— Я…Гонсало из Виго… плотник с «Виктории».

— Из отряда Магеллана?!

— Да, сеньоры! Да!

— Как ты здесь оказался?

— Ох, сеньоры… Я приплыл на этот остров вместе с сеньором Магелланом, и этот берег, показался мне раем…

— Понятно, и ты здесь остался.

— Да, сеньоры, да!

— Значит ты дезертир!

— И подлежишь казни!

— Повесить иуду!

— О-о-о, н-е-е-е-т, н-е-е-е-т добрые сеньоры! Я не дезертир! Я просто глупый матрос Гонсало из Виго! Пощадите меня, прошу вас, пощадите!

— Пощадить, тебя? Беглеца и дезертира?

— Н-е-е-т… Сеньоры, прошу вас!

— Ладно, бросай свои сопли. Скажи лучше, если этот остров, такой райский, то почему ты подошёл к нам?

— Я…я… хочу убраться… отсюда…

— Почему?

— Видите ли, сеньоры… Я думал, что заживу… У меня была женщина, она кормила и ласкала меня… Но когда все наши ушли, и туземцы поняли, что они больше не вернуться, женщина бросила меня, её родичи отобрали у меня всё… Одежду, нож… всё. И теперь я тут, бесправный раб. Прошу вас сеньоры, не убивайте меня, а заберите. Прошу вас, заберите!

Торибио Алонсо Салазар, был сегодня добрым. Его радовало, что они почти у цели, тешило его то, что он капитан, и что он, запишет своё имя в ИСТОРИЮ, как до него это сделали Магеллан и дель Кано. А там король, оценит его! Назначит губернатором Островов Пряностей! И… О, Господи, какое же это богатство, владеть всеми пряностями!

Гонсало из Виго помиловали и забрали с собой.

Но долго Торибио Алонсо Салазару радоваться не пришлось. Он умер на пути к таким вожделенным для него островам. Команду «Санта-Марии-де-ля-Виктории», возглавил Мартин Иньиго Каркасано.

2 октября они дошли до острова Минданао,[45] а 1 января 1527 года, высадились на острове Тидоре.[46]

Они дошли! Вот они, Острова Пряностей! Вот, они!

Объявив эти земли собственностью Испании, Каркасано приказал строить то, без чего не обходилась ни одна колонизация — форт.[47]

И как раз вовремя!

— Португальцы! Португальцы!

Они тщательно стерегли и охраняли Дорогу Пряностей, и не могли позволить испанцам, обосноваться здесь. Их флотилия подошла к Тидоре и начала высаживать десант.

Испанцы не отбились бы, но к Каркасано подошёл местный султан.

— Мы будем биться вместе с вами!

— Почему?

— Ваши враги пришли с Тернате, а Тернате, наши враги![48]

— А-а-а! Понятно!

Совместными усилиями португальцев отбили. «Санта-Мария-де-ля-Виктория» пришла в полную негодность и для плаванья не годилась. Мартин Иньиго Каркасано вскоре умер, и новым капитаном гарнизона на Тидоре, избрали Эрнандо де ла Торре.

Всё…

Одни…забытые и потерянные, в окружении врагов. И вроде, вот они, пряности! Вот она, гвоздика! Вот оно, богатство! Но…что дальше?

А дальше… Приход «Сантьяго» под командованием Сантьяго де Гевары, необычайно заинтересовал генерал-капитана и губернатора Новой Мексики Фернандо Кортеса де Монроя и Писарро Альтамирано.[49] Он находился в опале, дамокловым мечом над ним висели обвинения в превышении власти и судебные разбирательства, по его действиям на Кубе и в Мексике. А посетившая его мысль, давала ему шанс избегнуть опалы и тюрьмы, завоевать благорасположение короля Испании, снова оказаться на коне, оставив с носом своих многочисленных врагов, клеветников и завистников.

В короткий срок, из порта Животворящего Креста,[50] 1600 носильщиков из местных, перенесли на верфь в Вилья-де-ла-Консепсьон-де-Сакатула[51] якоря и корабельные снасти, гвозди и паруса, топоры и припасы. И здесь, в весьма короткий срок, было построено несколько бригантин и каравелл.

В своём письме королю, Кортес напишет: «Ваше Величество, постройка флота в Южном море, самое дерзкое из моих предприятий!»

Но флот, быль лишь инструментом для достижения цели, которую поставил перед собой Кортес. Он снарядил три корабля, назначив командиром этой эскадры своего двоюродного брата Альваро де Сааведра.

— Альваро, я дам тебе вот это письмо к Великому Хану. Если ты достигнешь его страны Катая,[52] то передашь его ему, от моего имени. Старайся установить с ним дружеские отношения, разузнай всё о его стране, войске и кораблях, в каких товарах он нуждается, и какие будет продавать нам. Всё понял? Тогда, слушай ещё. Если ты откроешь неизвестные земли или острова, объявляй их собственностью Испании! Мы преподнесём их, в дар нашему королю. Но и это ещё не главное! Главное, Альваро, пряности! Найди путь, к Островам Пряностей! Сделав такой дар королю, мы… Я… И да поможет тебе в этом Господь! Координаты, которые сообщил дель Кано, тебе известны. С Богом!

От благополучия удачливого Кортеса, зависела судьба всей их многочисленной семьи, и Альваро де Сааведра, ободряюще улыбнулся брату.

31 октября 1527 года, его корабли вышли в море.

Маленькие,[53] построенные наспех, из не просушенного, сырого дерева, также с собранными на скорую руку, непроверенными запасами провианта. Один «Сантьяго», тот, что из состава эскадры Лоайса дошёл до Мексики, более-менее подходил для дальнего плаванья.

«Только безумцы или отчаянные храбрецы, могли выйти на таких кораблях в океан. Но они не были безумцами, и смело шли вперёд, бросая вызов неизведанным водам! Но…не тяга к путешествиям и не желание открыть новые земли, а проклятые пряности, сулившие богатства, двигали их корабли вперёд».

В конце декабря, они попали в зону ужасного урагана. И удивительно, что все три корабля, практически благополучно выдержали его! Но когда ураган стих, флагманский корабль «Флорида», на котором шёл Сааведра, остался один в бескрайнем океане.[54]

29 декабря на «Флориде» заметили цепочку островов. Не опытный в морском деле Сааведра принял их за открытые Магелланом острова, где команды его кораблей наловили акул, избегнув тем самым ужасов голодной смерти.[55]

Но шедший с ним штурманом Винсенте из Неаполя, поправил его, указав на разные координаты этих островов и тех, что открыл Магеллан.

— Новые земли! Отлично! — воскликнул тогда Сааведра, хорошо помнивший наставления брата.[56]

«И вот, наконец-то, в феврале 1528 года, они достигли Филиппин! Путь из Новой Испании к этим островам и Островам Пряностей был открыт!»

Лихорадка отпустила, ничего не болело, и он спокойно, находясь к какой-то приятной эйфории полузабытья, плыл по волнам знаний.

«Удивительно, что они встретили и подобрали моряков с потерпевшего здесь крушение «Санта-Мария-дель-Параля». Все офицеры из команды погибли, записей никаких не сохранилось, не грамотные матросы календаря не вели, и не знали они, что провели на Филиппинах почти полтора года. Но к счастью, всё-таки оказался среди них один смышленый матрос…»

— Сеньор, среди местных ходят слухи, что какие-то испанцы, бьются с португальцами на острове Тидоре.

«О-о-о! Я представляю радость мужественного Эрнандо де ла Торре, его команды, его храброго гарнизона маленького форта, когда на горизонте появился корабль с флагом Испании! Они, выстояли!»

Теперь, надо было решать, что делать дальше.

«Бывает, что мужество оставляет и самых отчаянных храбрецов».

Команда де ля Торре стала просить и настаивать, забрать их в Испанию.

— Давайте поменяемся! Оставайтесь здесь вместо нас, а мы поплывём на вашем корабле.

Их поддерживали и спасённые моряки с «Санта-Мария-дель-Параль», и Сааведра не мог достойно ответить на подобную наглость, так как у него осталось всего 20 человек, против почти сотни у де ла Торре.

— Сеньоры, я должен вернуться к Кортесу. Он ждёт меня! О-о-о, вы ещё не знаете его! Если вы, захватив мой корабль, вернётесь без меня, он скормит вас акулам или повесит!

Суровая правда отрезвила мятежников, а Сааведра продолжал гнуть свою линию.

— Я оставлю вам, все запасы пороха, пушки и почти всё оружие, которое есть на «Флориде», и обещаю вам, что когда вернусь в Новую Испанию, сразу же, снарядив новый корабль больше этого, приду за вами!

На том и порешили. 3 июня 1528 года, «Флорида», с полными трюмами дорогой гвоздики, покинула Тидоре, и взяла курс к берегам Новой Испании.

Сааведра не стал возвращаться уже пройденным путём, желая до конца исполнить наставления Кортеса, найти новые земли, исследовать неизвестные воды Тихого океана. Почти вдоль экватора, он прошёл мимо северного берега неизвестной земли, не зная остров это или материк. Винсенте из Неаполя записывал всё виденное, и они дали ему название Isla del Oro — Золотой остров.

«И как «Флорида» Сааведры, не столкнулась с кораблями португальца Жоржи ди Менезиша, который в это же время, исследовал этот же остров? Повезло».[57]

Онемевшими, холодными, бесчувственными пальцами, он открыл тетрадь, где была выписка из дневника Винсенте из Неаполя. «Люди здесь голые и цветом кожи, такие как мулаты, и волосы у них курчавые. У них мы не видели ни золота, ни серебра, ни каких-либо иных металлов, ни кур, ни свиней, ни коз. Только, сколько угодно кокосовых орехов».

Повернув на север, Сааведра открыл несколько атоллов и островов,[58] достиг ещё одних островов, которые назвал Islas de los Reyes — Острова Короля.[59] Местное население, где со страхом, где с любопытством и дружелюбием, встречало диковинных пришельцев, но были и острова, где поход за свежей водой или съестными припасами, сопровождался стычками. «Захватили трёх человек, чёрных, безобразного вида… На одном из островов, встретили светлых кожей, высоких, бородатых людей. По решению сеньора де Сааведра, я так и записал название этого острова — Isla de la Burbudos — Остров Бородатых… Руки и тело у них разрисованы, женщины очень миловидны, волосы у них чёрные и длинные. Наготу они прикрывают циновками тонкой и изысканной работы, а ноги у них не обуты. Оружием им служат обожженные на костре копья, а пищей — кокосовые орехи и рыба… На этом острове нас встретили враждебно, тоже бородатые, но чёрные аборигены, в камзолах из пальмовых листьев…» — читал он выписки из дневника Винсенте из Неаполя.

«Господи, как же широк, населённый разными людьми, ещё не изученный и не исследованный мир! И как же жалко умирать, когда тебе нет ещё и тридцати… Ведь столько ещё можно было бы свершить и сделать…»

Достигли Воровских[60] островов, но когда Сааведра от них повернул на восток, противные ветра и течения, постоянно сносили его корабль обратно. Измучившись в борьбе с ними, повернули, добрались до Филиппин, а оттуда вернулись на остров Тидоре. Сначала с радостью, думая, что «Флорида» уже пришла за ними, а потом слезами и вздохами сожаления, встретил их гарнизон маленького испанского форта.

— Приходили португальцы, — злой Эрнандо де ла Торре, с вожделением смотрел на корабль. — Их губернатор с Тернате Жоржи де Менезиш,[61] предлагает нам сдаться, и обещает доставить в Испанию.

— И что вы?…

— Послали его! Но терпение людей на пределе! Задержимся тут ещё немного, и они поднимут меня на пиках!

Что мог ответить на это Альваро де Сааведре? Да ничего. У него на корабле, команда тоже была не особо довольна затянувшимся плаваньем, так и не принесшим им богатства, несмотря на богатый груз гвоздики в трюме, и грозила мятежом.

Подлатав расшатавшийся корпус «Флориды», в мае 1529 года, снова вышли в море, в попытке добраться до Новой Испании.

— Чёртов северо-восточный ветер! Он сносит нас!

Вернулись.

Команда и гарнизон форта, грозили и кричали. Злые, отчаявшиеся, они хватались за оружие.

Последняя попытка пробиться через океан, была предпринята в октябре.

Не прошли… Альваро де Сааведра умер в море, а остатки экипажей «Флориды», «Санта-Марии-дель-Параль» и «Санта-Марии-де-ля-Виктории», в 1530 году пленили португальцы.

«В 1536 году, всего 8 человек из них, добрались до владений Испании. И к превеликому счастью, не побоюсь этих слов — Для Всего Человечества, среди них, посчастливилось остаться в живых Андресу де Урданете! Ведь впереди, его ждало, сделанное им, потрясающее открытие!»

Ксаверий предложил поесть бульона, с перетёртым мясом курицы, но он, отмахнулся.

— Нет…Ксаверий…не хочу.

«Сарагосский договор…»

— Как ты думаешь…Ксаверий, имел король Карл…право…продавать хищным португальцам, все те… открытия…Магеллана…и его…последователей? Стоившие…и оплаченные…столькими жизнями?

— Не знаю, сеньор. Всё в руце Божьей, и разве можем мы судить о деяниях Его? Нам ли судить и короля, помазанника Божьего, императора Священной Римской империи, которого благословил на царствование, сам папа римский!

Почти четыре года прошло со дня отплытия экспедиции Гарсии Хофре де Лоайсы. Не было никаких вестей о её судьбе. Не один корабль не вернулся, обогнув земной шар, как это сделала «Виктория» под командованием Хуана Себастьяна дель Кано. И надо было разрешать давний спор, делить мир с Португалией.

22 апреля 1529 года, в Сарагосе, между Испанией и Португалией был подписан договор, устанавливающий новую границу сфер влияния. Испания оставляла за собой Воровские острова, а все земли западнее — включая Западные острова[62] и Острова Пряностей, отходили Португалии за компенсацию в 350 тысяч дукатов.

«Да, король Испании Карл, договор-то утвердил и подписал, деньги, такие нужные для войны с французами и османами от Португалии получил, вот только выполнять условия этого договора, он не собирался. Последующая экспедиция на Филиппины Руи Лопеса де Вильялобоса, в 1542–1544 годах,[63] тому подтверждение. Жаль, что она закончилась столь же печально, как и экспедиции Лоайсы и Сааведры. Экспедиция Вильялобоса открыла несколько островов, исследовала встретившие их войной Филиппины, где они всё же, основали несколько поселений. Но не один из его кораблей, не смог пробиться обратно, через противные встречные пассаты. В одной из этих попыток, корабль Иньиго Ортиса де Ретеса открыл Новую Гвинею. Болезни, одна из них сейчас убивает меня, начали косить команду. Наверное, он был слаб духом, этот Руи Лопес де Вильялобос, когда решил искать спасения у португальцев. А ведь те, едва испанские корабли пришли к Филиппинам, явились с ультиматумом: — Убирайтесь!

Португальцы радовались, когда Вильялобос сдался, конфисковали все его корабли, и через Индийский океан и мыс Доброй Надежды, доставили наших моряков в Испанию».

И тут, неожиданно для Ксаверия, он улыбнулся. Открыв тетрадь, он что-то прочитал, и мечтательно прикрыл глаза.

«Ещё одна загадка истории! Член экспедиции Вильялобоса, моряк из Италии Джованни Гаэтано, пишет: «23 января 1543 года, мы увидели неизвестный остров. Высаживаться не стали, шли мимо, и тут к нам, на своих утлых лодочках, подплыли аборигены, которые складывая руки крестом, кричали нам по-испански: — Buenos dias, matelotes! — Добрый день, матросы!» Вот это да! На далёком острове, затерянном в бескрайних просторах Тихого океана, одетые в пальмовые листья туземцы, говорящие по-испански и показывающие крест! Кто они, кто научил их нашему языку и символу Креста? Кто и когда? И очень жаль, что Гаэтано, никак не комментирует и не даёт пояснений, такому удивительному факту!»

Полежав немного, он стремительно встрепенулся.

— Уф…Такое блаженство…на меня нашло…Я думал…что уже в раю… Подай…пожалуйста…воды…Ксаверий.

Попив, он в изнеможении откинулся на подушки.

«Вот я и подошёл к деяниям своей семьи.

Что могла поделать маленькая Португалия, с находящейся в пике своего могущества Испанией, разгромившей и поставившей на колени Францию, когда наш король Филипп II, отправил на Филиппины новую экспедицию, под командованием моего деда Мигеля Лопеса де Лагаспи?! Кстати, о французах… Французы, заключив свои позорные договора с Османским султанатом, получив разрешение на заход во все их порты и право на беспошлинную торговлю, получили и свою толику доступа к Дороге Пряностей, шедшей по сухопутью».

Из Манилы прибыл посыльный от губернатора Филиппин сеньора Франсиско де Санде, справиться о его драгоценном здоровье.

— Иезуит, — злобно сказал Ксаверий, встретив собрата-монаха.

А он, прохрипел со своего ложа:

— Передай…сеньору губернатору…ещё живой…

«Моему деду было 62, а мне тогда было 15, когда мы, на 5 кораблях, готовились отплыть из Пуэрто-де-Навидада[64] Я хорошо, всё это помню! Сборы, суматошные приготовления к отплытию… Жизнь кипела! И мне, мальчишке, всё казалось таким значительным! За исход экспедиции, я переживал более, чем мой дед! Кораблём «Сан-Педро», командовал мой отец, Филипп де Сальседо! Столько лет прошло, а я, словно это было вчера, вижу Андреса де Урданету, последнего оставшегося в живых члена экспедиции Лоайсы. Сложный жизненный путь прошёл Урданета. После всех передряг путешествия, после португальского плена и тюрьмы, вернувшись в Испанию, он решил посвятить себя Богу и постригся в монахи. И именно в монастыре, Господь осенил его, снизослал Благодать, и он сделал своё потрясающее открытие! Он стоял тогда, в окружении своих учёных собратьев-монахов — Андреса де Агирре, Диего де Эррера, Мартина де Эррада, Педро де Гамбоа, и что-то, водя пальцем по разложенной карте, говорил моему деду.

А отец мой, высказывал слова восхищения начальнику верфи в Пуэрто-Навидаде сеньору Хуану Пабло де Карриону, благодаря, за прекрасный корабль. Этот Каррион, ходил к Дальним островам в экспедиции Вильялобоса, и улыбаясь, принимая слова восхищения и благодарности от моего отца, неодобрительно посматривал в сторону Урданеты.

Торжественно, с огромной свитой, под перезвон колоколов и молитвенные песнопения, прибыл архиепископ Новой Испании падре Алонсо де Монтуфар. Он отслужил мессу, причастил всех отправляющихся в плаванье Святыми Дарами, обойдя корабли, окропил их Святой Водой, и представил назначенного на новые земли епископом падре Хуана де Виверо.

А дед мой, в своей речи, тоже сказал много добрых и хороших слов. Мне особо запомнилось, что он высказал скорбь, по поводу безмерной кончины славного вице-короля Новой Испании дона Луиса де Веласко, так много сделавшего для подготовки этой экспедиции.

21 ноября 1564 года мы отплыли».

С неимоверным усилием, преодолевая боль, но не прося помощи у Ксаверия, он приподнялся на локтях, и глянул в окно, на виднеющееся море.

«Неужели я вижу его, в последний раз?» — острая душевная боль сожаления, ударила больнее, чем боль телесная.

— «Сан-Лукас» пропал! — доложили на рассвете одного из первых декабрьских дней, Мигелю Лопесу де Легаспи.

Тревогой колыхнуло все сердца.

Осмотрели море, но парусов нигде не было видно.

— Странно, штиль, ветер попутный, островов и рифов нет, так куда же он делся?

Оставшиеся четыре корабля шли быстро, уже в январе 1565 года дошли до Воровских островов, высадились на Гуаме, и началась колонизация…

Испанские солдаты,[65] быстро выгнали всё население маленькой туземной деревушки, и бросили на колени местного вождя — чамори, перед повелителем этих земель аделантадо Мигелем Лопесом де Легаспи.

Туземцы возмутились, закричали, но окружившие их испанские солдаты, пинками и древками пик, быстро подавили бунт недовольных.

— Я объявляю эти земли, собственностью Его Величества Филиппа Второго, Божией Милостью короля Кастилии, Арагона, Наварры, Англии, Франции, Иерусалима, Обеих Сицилий и Ирландии, Хранителя Веры, эрцгерцога Австрии, герцога Бургундии, Милана и Брабанта, графа Габсбургского, Фландрского и Тирольского, короля обеих Индий!

Непонимающе, вождь и все остальные туземцы, смотрели на этого высокого, седого чужака, в блестевшей на солнце одежде из железа.

— На, держи, — Легаспи воткнул перед вождём знамя Испании. — Теперь вы находитесь под защитой Испании и под покровительством её короля! Береги его, и кто бы ни приплыл сюда, всем показывай вот его. Понял, ты?

Нет, не понял. Всё тоже глухое непонимание.

— Ну и чёрт с тобой!

Срубили большой крест, глубоко врезаясь в дерево написали на нём — Испания — и воздвигли на берегу, на высоком холме, чтобы издалека было видно!

Обойдя, такие же кресты воздвигли и на всех близлежащих от Гуама островах.

Залпы аркебуз, крики, удары, кровь и плач, и испанцы собрали с новых земель налоги. Хотя, брать особо было и нечего. Кокосовые орехи и рис, несколько оставшихся от первых экспедиций вещей, и конечно же — женщины.

Капитан Эстебан Родригес де Фигероа, записал в своём дневнике семь десятков местных слов, для составления первого разговорника.

Управившись с Воровскими островами, пошли дальше, и 13 февраля 1565 года на горизонте показались Филиппины.

16 марта высадились на острове Бохоль.

Их уже ждали, настороженные, готовые к бою туземцы.

— Мир вам! — прокричал Легаспи, спрыгнув с лодки на берег, подняв в миролюбивом жесте правую руку к небу. — Всем стоять, оружием не грозить, я пойду один.

— Но, сеньор…

— Это опасно!

— Стоять я сказал!

Легаспи остановился на расстоянии броска копья.

— Кто главный? Я бы хотел поговорить с вождём!

Здесь языкового барьера не было, аборигены уже достаточно хорошо изучили испанскую речь, и из толпы, вперёд вышел высокий, широкий в плечах вождь.

— Мир и тебе! Я вождь! Меня зовут Сикатуна!

— Аделантадо Мигель Лопес де Легаспи, посланный на эти земли Его Величеством королём Испании!

— Так вы, не португальцы? — обрадовано воскликнул Сикатуна.

— Видать, эти ублюдочные португезы, успели тут похозяйничать! — прошептал, нарушивший приказ, вставший за спиной Легаспи, Филипп де Сальседо.

Дон Мигель, зло посмотрел на своего зятя.

— Нет, добрый вождь, мы не португальцы! И мало того, португальцы, такие же враги для нас, как и для вас!

— Правда? Поклянись!

— Клянусь!

— Нет, не так!

Сикатуна что-то крикнул своим людям, и один из них принёс разукрашенную местной керамикой глиняную чашу.

— Эти символы наших Богов! А теперь ты, доставай вино, которое вы так цените!

Удивлённый Легаспи отдал приказ, и с корабля быстро доставили бутылку сладкого хереса.

— Наливай!

Вино забулькав, ухнуло в большую чашу.

С видом заправского знатока Сикатуна втянул носом приятный аромат.

— Хорошее вино! Португальцы привозят нам кислятину, и берут за неё дорого. Золотом.

Легаспи хотел сказать, что более не будет тут португальцев, что вождь будет пить только самое лучшее вино, и огромным усилием воли заставил себя не дрогнуть и не отпрянуть, когда Сикатуна вытащил из-за пояса большой нож.

— А ты молодец, храбрый! — одобрительно сказал вождь, и разрезав свою руку, добавил в чашу кровь.

— Давай свою руку.

Моля, чтобы она не дрожала от волнения, Легаспи протянул свою руку. Он не скривился от боли, когда нож глубоко разрезал плоть, и по знаку Сикатуна, добавил и свою кровь в чашу.

— Пей.

Легаспи сделал глоток, и вернул чашу вождю. Тот, удовлетворённо крякнув, влил в себя всё остальное.

— Хорошее вино! Мне понравилось! Есть ещё? Ведь обряд закончен, и мы отныне братья![66]

Легаспи распорядился, и на берег доставили с десяток лучшего вина для вождя, и пару бочек с вином попроще, для всех остальных.

— Ровно сорок четыре года прошло с того дня, когда туземцы убили тут неподалёку, Фернана Магеллана, а потом и умертвили его спутников- прошептал суеверный Андрес Урданета. Но Мигель Лопес де Легаспи был чужд предрассудков, когда 27 апреля высадился на острове Себу.

Здесь, тоже всё обошлось мирно. Только местный раджа Тупас, попросил Легаспи поклясться перед другой святыней.

Дон Мигель воскликнул от восторга, когда туземцы поставили перед ним икону Младенца Иисуса.

— Откуда она у вас?

— Это наша святыня! Её оставили твои первые соплеменники, которые прибыли к нам.

— Магеллан!

— Да, так звали вашего главного. Отец рассказывал мне о нём, и о том, как он погиб. Клянись, ведь это ваш Бог, и наша Святыня, равноценная для нас обоих.

— Клянусь! — Легаспи склонился на колено и поцеловал икону.[67]

В отличие от набеговых экспедиций Каркасано, Сааведры, Вильялобоса, Легаспи сразу заявил туземцам, что прибыл сюда, всерьёз и надолго.

И начхать, что по Сарагосскому договору, эти острова должны были принадлежать Португалии. С Филиппин открывались торговые маршруты в Китай, Японию и Индию, рукой было подать до Островов Пряностей. Разве могла Испания, упустить такое?!

Пришло время, проверить и открытие Урданеты. 1 июня 1565 года, в обратный путь отправился корабль «Сан-Педро», под командованием Филиппа де Сальседо. Штурманом на нём шёл сам Андрес Урданета.

«Мой отец, командовал этим кораблём! И я хорошо помню, плохо скрываемое волнение Урданеты. Да… впереди его ждала слава, или неудача».

Набрав местных товаров, с вестью, что экспедиция Легаспи благополучно добралась до Филиппин, «Сан-Педро» отплыл.

Ещё в португальском плену и тюрьме, пообщавшись со многими моряками из местных, Урданета, многое узнал о строптивых ветрах и своенравных течениях Тихого океана. А в монастыре, обобщив свои знания, он выдвинул теорию, о круговых пассатах в Тихом океане, таких же, какие встречаются и в Атлантике. И чтобы избегнуть их противной силы, надо от Филиппин не идти по прямой, а подняться значительно на север, к мало изученным восточным берегам Японии, и оттуда, на попутных ветрах и течениях, плыть к Новой Испании.

«Они дошли! 8 октября 1565 года, всего через 130 дней, «Сан-Педро», бросил якорь в гавани Акапулько! Маршрут Филиппины-Новая Испания, был открыт! Слава Андресу Урданете! Слава моему отцу, Филиппу де Сальседо, капитану первого корабля, прошедшего этот путь!»[68]

Правда вот, с припасами не рассчитали, и в пути на «Сан-Педро», от голода умерло 16 человек. Вице-короли Новой Испании, чтобы этого более не повторилось, приняли меры, и на полуострове Калифорния, для шедших с Филиппин кораблей, было основано несколько промежуточных баз.

А первенство на открытие этого маршрута, и по сей день оспаривает экипаж корабля «Сан-Лукас», отставший от эскадры в начале декабря.

Им командовал Алонсо де Арельяно, штурманом с ним шёл Лопе Мартин. Есть две версии происшедшего. По одной — «Сан-Лукас» ночью потерял эскадру. По другой, команду взбунтовал Лопе Мартин, и принудил Арельяно, отделиться от кораблей Легаспи. Как бы то ни было… «Сан-Лукас» пошёл южнее эскадры, по пути разоряя и грабя встречаемые острова,[69] и 25 января 1565 года, почти на месяц, опередив эскадру Легаспи, высадились на Филиппинах, на острове Самар. Набив трюм награбленным, не дожидаясь подхода кораблей Легаспи, пошли обратно. На счастье или на беду, Андрес Урданета, на случай если умрёт в пути, рассказал всем капитанам и штурманам о своём предполагаемом открытие, и Арельяно, повёл свой корабль на север, к берегам Японии. Оттуда, 9 августа 1565 года, на два месяца раньше «Сан-Педро», они дошли до Акапулько. Странно, но я не знаю, какими словами оправдался Алонсо де Арельяно, но на следующий год, он был снова отправлен на Филиппины. В пути ещё один бунт, Лопе Мартин убил Арельяно, но и его самого, матросы, высадили на одном из необитаемых островов вблизи экватора.

Но всё же… Именно Андрес Урданета был вызван в Испанию, принят королём Филиппом II, и письменно, для поколений последующих мореплавателей с Филиппин в Новую Испанию, изложил своё открытие. И отныне, этот маршрут, на всех картах мира, был назван «Дорогой Урданеты»![70]

Мигель Лопес де Легаспи, рьяно взялся за освоение новых земель. Он переименовал небольшой городок Себу, в Эль-Сантиссимо-де-Хесус — Город Святого Имени Иисуса. Все строения, испанцы, к удивлению аборигенов, возводили из камня. Прочно, на века! Сначала форт, затем церковь. Для непокорных племён из джунглей, залпы аркебуз, колья и виселицы. Не хочет этот вождь, идти под владычество Испании, не хочет платить налоги — сжечь его деревню! Всех непокорных, в назидание другим, казнить! Женщин и детей в рабство!

Вождь с острова Мактан[71] Дагами, объявил себя продолжатель дела Лапу-Лапу. Но теперь времена и силы изменились, и испанцы, верные политике — разделяй и властвуй, натравливая одни племена на другие, в 1566 году подавили мактанцев.

— Крестите туземцев! Спасайте их души! Приобщайте их к Истинной Вере!

И монахи и священники, основывали свои миссии в непролазных джунглях, среди диких племён.

Особо упорное сопротивление христианству было на южных островах, где был силен, пришедший с арабами, ислам. Южные острова поддерживали мусульманские правители султаната Бруней и султаната Тернате.

— Их направляют и толкают на войну с нами португальцы! — доносили лазутчики, и Легаспи, кидал на южные острова отряды испанских солдат и союзные ему местные племена.

К ужасу португальцев, испанские корабли, теперь меньше чем за год, проходили дорогу Новая Испания-Филиппины-Новая Испания, доставляя Легаспи подкрепления.

А климат здесь был ещё тот!.. Жара, месяцы ливневых дождей, налетающие с моря тайфуны, и ужасная влажность, от которой любая царапина начинала гнить. Тучи гнуса и малярийных комаров, прочая, ползучая и летающая гадость, которая жалила, кусала, грызла тебя, сотнями, вызывая болезни и смерти.

«В свой первый поход, я пошёл в 19. Когда мы, вместе с Мартином де Гоити, подавляли непокорных на острове Лусон. У нас было 100 испанских солдат, и около тысячи местных, с дружественных нам островов. К удивлению Гоити, только прибывшему на Филиппины, и думающего, что нам противостоят дикари, не знающие железа, с деревянными кольями в руках, в Майнильском заливе нас встретила крепость с земляными валами, с прочными стенами из бамбуковых брёвен. Гоити даже растерялся, когда со стен крепости, полыхнули огнём, двенадцать бронзовых пушек, которые здесь называют лантака. Мы отступили… Раджа Сулейман, уже праздновал победу, когда мы, ночным штурмом, благодаря нашим храбрым испанским солдатам, захватили Майнилу. В погоне за Сулейманом мы пошли в джунгли и горы… Сулейман обхитрил нас, снова захватив Майнилу, жестоко казнив захваченных в плен, всех наших испанцев. В апреле 1571 года, на Лусон прибыл мой дед. Мы снова выбили из Майнилы Сулеймана, и именно там, мой дед, основал столицу новых земель.

Захват острова Лусон, дал нам богатые рисовые плантации, которые решили для нас проблему снабжения продовольствием. Да… Приятно осознавать, что в этом есть, и твоя толика участия.

Дед умер, здесь, на Филиппинах, 20 августа 1572 года. И похоронен в Маниле, в соборе Святого Августина. И именно в моих руках, сохранить для потомства его имя, сделать всё, чтобы его помнили в веках…

Я будут ли помнить меня?… Ведь мне, так мало отпущено судьбою…

Потом прибыл новый губернатор Филиппин Гвидо де Лавесарис. Он был участником экспедиции Вильялобоса, дерзко бежал из португальского плена, и месте с ним мы, ходили походами на север острова Лусон.

Что, останется после меня?…

У меня было 50 солдат, когда мы на лодках, обследовали реку Биган. Потом, и реку Кагаян… Через джунгли, в окружении диких племён, в постоянных стычках, голодая и умирая от болезней… Вот это всё, встречаемые нами растения и животных, быт, нравы, верования и культы местных, их обычаи и речь, я записал в своей тетради… Основал город Вилья Фернандина де Виган.,[72] в котором сейчас и умираю…

Потом, в 1574 году, снова вместе с Мартином де Гоити, я отражал нападение на Филиппины китайского пирата Ли Ма Хонга… У нас было менее полутора сотен солдат, а пиратов, три тысячи… Мы, победили!..

Оценит ли кто, сделанное мною?…»

Это только малая часть того, что стоило человечеству желание обладать пряностями. Нет! Тем богатством, которые приносили пряности! Были те, кто вкладывая деньги, снаряжал экспедиции, ожидая при их возвращении, огромные прибыли. И были те, кто рискуя собственными жизнями, плыл за этими пряностями.

И те и эти, совершали дела свои, не ради блага человечества, а ради наживы и богатства, в погоне за прибылями.

Я ещё понимаю простого, бедного моряка, живущего в лачуге, с женой и десятком детишек, для которого один лишь поход за пряностями, если повезёт остаться в живых, давал шанс хоть как-то обеспечить и прокормить семью. А вот те, чьи сундуки и так лопались от золота, те, ходящие по пышным коврам, сытно жрущие различные деликатесы, и посылающие экспедиции ради ещё большей наживы, ужасные, жадные монстры!

И как бы там ни было, имена этих монстров никто и не вспомнит, а вот имена Колумба, Магеллана, Бальбоа и сотен других исследователей и первооткрывателей, будут жить ВЕЧНО! И пусть ими, тоже двигали свои собственные, различные желания и стремления, они навсегда вписали свои имена в историю человечества!

— Слышь, Ксаверий… Колумб открыл Новый Свет, Кортес, завоевал Мексику… Писарро, покорил инков… Васко Нуньес де Бальбоа, дошёл, и открыл Южное море…, Магеллан… и все, кто шёл после него… Мой дед… мой отец… Урданета… И только глупцы думают, что весь мир открыт… Нет!.. Чем больше мы исследуем и познаём… тем больше загадок неизвестного…встаёт перед нами!.. Слышишь, Ксаверий!.. Вряд ли кому, придётся до конца изучить, понять и исследовать этот мир!.. Мир велик и многообразен!..

11 марта 1576 года, разжались руки, державшие тетради. Он умер… Звали его, Хуан де Сальседо, и был он, последним конкистадором.

...