Оглавление

Это была великолепная маленькая война, начатая из самых высоких побуждений, продолжавшаяся с великолепным умом и духом, которым благоприятствует та фортуна, которая любит храбрых.

Джон Хей

Первым европейцем ступившим на землю Кубы 28 октября 1492 года стал Христофор Колумб. С палубы каравеллы Санта-Мария перед ним раскрывался сказочный вид на карибский остров бассейна, зазывающий остаться навсегда в этом очаровательном месте. На Кубе, однако, не было обнаружено золота, что привело к тому, что от её открытия до полной колонизации прошел довольно длительный период. Тем не менее, у острова имелись другие качества, которые придали ему ценности в глазах испанских правителей. Таковыми стали удобные бухты, где можно было построить причалы для транспортных судов и военных кораблей Филиппа II. Поэтому вскоре на севере Кубы были основаны порты Гавана и Сьенфуэгос, а на юге — Сантьяго. Отсюда, шли в Европу караваны кораблей с грузом сокровищ Нового Света.

В XVIII веке, Кубой два раза пытались овладеть англичане. В 1741 году они безуспешно пытались захватить Сантьяго. Во время Семилетней войны (1756—1763) англичане атаковали остров опять. На этот раз с бóльшим успехом — в 1762 году они взяли Гавану; правда, по Парижскому мирному договору от 1763 года испанцы вернули себе город и значительно его укрепили.

В XVIII веке в экономике острова преобладало плантационное хозяйство. Латифундии приносили огромные прибыли, особенно благодаря дешевой рабской рабочей силе. Постепенно, завезенные из Африки негры составили треть населения Кубы. Остров быстро снискал себе славу «Антильской жемчужины». При распаде испанской колониальной империи в начале XIX века, Куба одной из немногих колоний сделала выбор в пользу связи с Испанией. Однако к наследству испанской империи всё больше и больше стали проявлять интерес внешние силы, а особенно Соединенные Штаты Америки.

Территориальное расширение молодой американской империи шло прежде всего на запад, но и остров расположенный напротив только что захваченной Флориды привлекал взоры вашингтонских политиков. Уже в апреле 1823 года государственный секретарь США, Джон Куинси Адамс, сформулировал правила американской политики по отношению к европейским колониям в западном полушарии, в последствии получившей название «теории спелого фрукта»:

Есть законы политического и физического тяготения; и если яблоко, оторванное ураганом от своего родного дерева, может только упасть на землю, Куба, насильственно оторванная от своей неестественной связи с Испанией и недееспособная, может тяготеть только к Североамериканскому Союзу, который по тому же закону природы не может сбросить её со своей груди.[1]

Адамс первым из американских политиков озвучил политическое и экономическое значение Кубы и обеспокоенность её вероятным подчинением интересам Великобритании как несовместимым с интересами Соединенных Штатов:

Передача Кубы Великобритании была бы событием, неблагоприятным для интересов этого Союза. Это мнение настолько широко распространено, что даже самые безосновательные слухи о его приближении, которые распространились по всему миру и все еще изобилуют, могут быть связаны с глубоким и почти всеобщим чувством отвращения к нему и с тревогой, что сама вероятность его возникновения поддерживается искусственно.[2]

Из этого Адамс сделал вывод, что

Вопрос как о нашем праве, так и о нашей способности предотвратить это, если необходимо, силой, уже навязывается сам по себе и требует от администрации, призванной, при исполнении своих обязанностей перед нацией, по крайней мере использовать все средства в её распоряжении для защиты от такого развития дел и его предотвращения.[3]

Адамс первым выразил уверенность, что в течении ближайших 50 лет Куба станет одним из американских штатов и призвал рассмотреть возможность её покупки у Испании. В 1848 г., президент Джеймс Полк действительно сделал такое формальное предложение Испании; американцы предлагали 100 миллионов долларов, но ответ Мадрида был отрицательным. Испанский министр иностранных дел ответил, что испанцы «скорее предпочитали бы увидеть остров погружающийся в океане, чем переходящий в руки иностранной державы»[4]

Три года спустя Кубу попытался захватить отряд американских авантюристов под предводительством венесуэльца Нарсисо Лопеса и «безработного» после окончания Мексиканской войны выпускника академии Вест-Пойнт, полковника Уильяма Криттендена. Они собрали в Нью-Орлеане 500 добровольцев и в расчета на подъем анти-испанского восстания отправились на Кубу. Но там их ждало разочарование; никто не стремился воевать с испанскими войсками и те быстро разгромили незваных освободителей. Пятьдесят человек, в том числе Криттенден, было расстреляно, а Лопес отправлен на гарроту. Остальных отправили на каторжные работы в Африке. На весть о расстреле американцев, в Нью-Орлеане вспыхнули массовые беспорядки, в ходе которых было разграблено испанское консульство. Однако президент (с 1850 г.) Миллард Филлмор не стремился к обострению ситуации и быстро уладил конфликт с Испанией.

Однако уже в 1854 году преемник Филлмора, Франклин Пирс, предпринял новую, более серьезную попытку прибрать Кубу к рукам. Во время конференции американских послов в Англии, Франции и Испании в бельгийском городе Остенде было предложено купить остров уже за 120 миллионов долларов. По мнению послов, в случае отказа испанцев пойти на переговоры по соответствующему соглашению, следовало захватить Кубу силовым методом. «Остендский манифест» обосновывал необходимость захвата контроля над Кубой вопросами не столько международной, сколько внутренней обстановки. В частности, его авторы подчеркнули опасность негритянского восстания и захват власти на Кубе бывшими рабами, а это могло стать опасным примером и стимулом для негритянских рабов в южных штатах Америки.

До сих пор неизвестно, при каких обстоятельствах текст «Остендского манифеста» попал в прессу, но он произвел эффект разорвавшейся бомбы. В северных штатах и Европе он был встречен с яростной критикой. Правительство Испании однозначно отказалось от идеи продажи Кубы и возглавило анти-американскую кампанию в европейских газетах. Государственный Департамент США вынужден был заявить, что «Остендский манифест» не отражает позицию американского правительства, а лишь частное мнение некоторых американских граждан.

Нарастающий внутренний конфликт в самих Соединенных Штатах и военно-политические события в Европе на какое-то время отвлекло внимание американского и международного сообщества от кубинского вопроса, но на самом острове начали нарастать сепаратистские настроения. Политическая борьба и гражданская война в Испании, последовавший за ней экономический упадок и рост налогов вызвали недовольство широких слоев населения Кубы. В октябре 1868 года произошли вооруженные столкновения в провинции Орьенте. Они дали начало гражданской войне, которая впоследствии получила название Десятилетней.

Силы повстанцев быстро выросли до 12 тысяч и в ноябре им удалось овладеть городами Баямо и Ольгин в южной части острова. В это время испанские силы на Кубе насчитывали всего лишь 21 тысячу солдат, из них только 7,000 на действительной службе. Очень быстро оказалось, что ни одна из сторон не в силах решить исход войны в свою пользу. Повстанцы вели успешную партизанскую войну в горах на юге и в центре острова, но не были в состоянии перенести боевые действия в равнинные, богатые северо-западные районы, где сосредоточилась политическая и экономическая жизнь Кубы. С другой стороны, у испанцев не было достаточно сил для достижения коренного перелома в войне и подавления восстания. На подкрепления из охваченной гражданской войной метрополии рассчитывать не приходилось.

С американской точки зрения особо остро стоял вопрос о контрабанде оружия на Кубу. Небольшие суда сновавшие по Карибскому морю беспрепятственно поставляли контрабанду на остров. Испанцам удалось в открытом море перехватить, 1 ноября 1873 г., одно такое судно — пароход Вирджиниус — которое было доставлено в Сантьяго, где губернатор провинции, генерал Хуан Буриэль, вынес смертный приговор шкиперу, Джозефу Фраю, командирам повстанческого отряда и нескольким членам экипажа. Когда сообщения об их расстреле достигли Вашингтона, Америку охватил военный психоз. Президент Улисс Грант направил испанцам очень резкую ноту протеста, в которой требовал извинений и денежных компенсаций, а также наказания Буриэля. После продолжительных переговоров Испания согласилась отпустить пароход из Сантьяго и выплатить семьям расстрелянных 80 тысяч долларов компенсации; вопрос о преступности приказа губернатора решился сам по себе в 1877 году, когда Буриэль умер не дождавшись суда.

Восстановление монархии в Испании в 1874 году и приход к власти короля Альфонсо XII из династии Бурбонов постепенно покончил с внутренними распрями и вернул страну в мирное русло. Управление страной взял в свои руки энергичный консервативный политик Антонио Кановас дель Кастильо. Он отлично понимал, что продолжение войны на Кубе может в конце концов спровоцировать американскую вооруженную интервенцию, что повлекло бы за собой неминуемую утрату колонии. Поэтому он первым делом отправил на Кубу 25 тысяч солдат под командованием молодого и талантливого генерала Арсенио Мартинеса де Кампоса. Такая демонстрация силы быстро склонила предводителей восстания пойти на переговоры. Они закончились 10 февраля 1878 г. подписанием Занхонского договора, который постановил, что участники восстания получат амнистию; его предводители смогли беспрепятственно покинуть остров, а восставшие рабы получили свободу. Жители Кубы получили право выбирать своих представителей в испанские Кортесы в обмен на отказ от борьбы за полную независимость колонии.

Окончание Десятилетней войны оживило кубинскую экономику, но не принесло ожидаемых реформ. Мадрид не установил обещанного внутреннего самоуправления; лишь в 1886 г. было полностью отменено рабство. Что хуже, почти ежегодная смена губернаторов привела к хаосу в администрации и небывалой даже для Латинской Америки коррупции.

Те не менее, в конце 1880-х гг. Куба переживала экономический подъем связанный с экспортом сахара и табака в Соединенные Штаты и их высокими ценами на американских биржах. Но надежды на экономическое чудо развеялись в 1893 году вместе с крахом на бирже, который повлек за собой всеобщий экономический упадок. В следующем году Конгресс США ввел 40% пошлину на сахар (тариф Вильсона-Гормана), из-за чего его цена упала до минимума за десятилетия. Это означало резкое обрушение кубинской экономики, банкротство многочисленных предприятий и что за этим идет — массовую безработицу.

Такое положение дел создало отличную среду для роста национального самосознания и возобновления борьбы за независимость. Уже в 1892 году, в Нью-Йорке, бывшие предводители восстания 1868 года и примкнувшие к ним американские друзья основали революционную кубинскую хунту. Её возглавили харизматический политик Хосе Марти и «профессиональный революционер» Максимо Гомес. К новому движению также присоединился один из бывших командиров Десятилетней войны Томас Эстрада Пальма. Они создали сеть своих агентов как на Кубе, так и в Соединенных Штатах. Агенты начали тайно скупать оружие и собирать боеприпасы и другое снаряжение. Гомес установил контакты со многими ветеранами Десятилетней войны, склоняя их присоединиться к заговору. Было решено, что восстание начнется в ночь на 24 февраля 1895 года одновременно по всей Кубе.

К несчастью для заговорщиков, испанцы поймали двух посланников Марти в Гаване и разбили повстанческую организацию в северных провинциях. А американские таможенники перехватили часть груза оружия предназначенного для повстанческих сил. Но несмотря на эти провалы, восстание началось в запланированный срок. Первые столкновения имели место в деревне Байре, всего в 80 километрах от Сантьяго.

 J. Smith. The United States and Latin America: A History of American Diplomacy, 1776—2000. Taylor & Francis, 2005.

 Ibidem.

 Ibidem.

 G. J. A. O’Toole. The Spanish War: An American Epic 1898. W. W. Norton & Company, 1986.

Восстание

Десятого апреля 1895 года к берегам Кубы подошла лодка с двумя пассажирами: Хосе Марти и Максимо Гомес вернулись на родину для участия в революции. Первый погибнет через два месяца в случайной стычке с испанскими войсками. Но его смерть не повлияет на ход событий. Гомес сумел подчинить себе в большей или меньшей степени разрозненные кубинские отряды и направить боевые действия в русло революционной борьбы согласно плану, который он разработал еще будучи в изгнании. Его положения предусматривали, что основные боевые действия следует перенести в западную часть острова и парализовать экономическая жизнь страны, чтобы испанцы не просто лишились доходов, но, более того — вынуждены бы были завозить всё снабжение из метрополии. Гомес издал подробные приказы, в которых подробно описал, как поступать на подконтрольной территории. Все плантации и промышленные предприятия, которые нельзя было использовать на пользу революции, предписывалось уничтожить. Задачей кубинских сил было также изолировать испанские города и гарнизоны, чтобы заставить их их сдаться.

Когда начались боевые действия, на Кубе было всего 16,000 испанских солдат. Сосредоточенные в крупных городах они не смогли предотвратить распространение восстания. В конце года войска Гомеса начали наступление на запад. Вооруженные силы революции никогда не насчитывали более 40,000 повстанцев по всему острову. Кубинцы редко организовывали большие группы. Однако в ноябре 1895 года они захватили обширные районы провинции Матансас в северной части острова. В январе 1896 г. они проникли в провинцию Хабана, а в феврале — в провинцию Пинар дель Рио на западной окраине Кубы; 22 февраля 1896 г. чернокожий генерал Антонио Масео во главе отряда численностью в 1,500 человек занял деревню Мантуа в самой западной точке Кубы.

Реакция испанских властей на начало восстания оказалась слишком медленной. Из Мадрида на Кубу был направлен генерал Арсенио Мартинес де Кампос, тот самый, которому удалось положить конец Десятилетней войне за независимость Кубы. Однако семнадцать лет спустя он уже не был прежним храбрым генералом, способным рисковать. Мартинес де Кампос приехал на Кубу с убеждением, что единственный способ разрешить конфликт — это переговоры, которые приведут к предоставлению острову полной автономии. Он хотел повторить свой дипломатический успех 1878 года, не очень веря в возможность победы на поле боя. Генерал совершенно иллюзорно оценил чаяния повстанцев. Он не учел, что несоблюдение обещания о предоставлении автономии, содержащиеся в Замхонском договоре, оттолкнули даже самых лояльных сторонников соглашения.

Де Кампос прибыл на остров только с 9,000 новобранцев. Этого оказалось недостаточно для ограничения продвижения повстанцев. Из метрополии постепенно поступали новые силы, но никогда в количестве достаточном, чтобы получить операционное преимущество. Проблемой испанских командиров оказался тропический климат Кубы и связанные с ним болезни. Малярия и желтая лихорадка уничтожали свежие части из Европы с угрожающей скоростью. Для испанской армии стало нормой, когда более 50 процентов военнослужащих пребывало в госпиталях или на восстановлении сил. Поступающие с Кубы вести о плохих санитарных условиях эффективно отпугивали добровольцев, а постольку поскольку офицеры получали назначения на добровольной основе, очень быстро создалась парадоксальная ситуация, когда в Испании находилось много офицеров без назначения, а на Кубе не хватало командиров. Для спасения ситуации на остров направлялись после одного года обучения кадеты офицерских школ, которым автоматически присваивалось звание лейтенанта. Случалось и так, что ротами командовали 17-18-летние «офицерики».

Относительно большие испанские силы вынуждены были постоянно находиться в главных городах. Из-за этого военные действия на поле боя могли вести лишь небольшие отряды, порой уступающие по численности кубинцам. Лучшими подразделениями в распоряжении Мадрида оказались отряды кубинских лоялистов, но эти прославились и небывалой даже для видавшего виды XIX века жестокостью и злоупотреблениями по отношению к жителям острова.

Преследующий политические решения де Кампос не в силах был задержать наступление повстанцев на запад, а их успехи вызвали нервную реакцию в Испании. Мадрид требовал отставки неудачного миротворца и замены его на известного своей энергией, упорством и беспощадностью генерала Валериано Вейлера Николау. Уже вскоре он снискал себе сначала прозвище «Мясник Вейлер» — сначала, с легкой руки Уинстона Черчилля, в британской прессе а затем по всей Америке и Европе.

Сразу же после прибытия на Кубу, Вейлер решил полностью изменить тактику ведения войны. Отдавая себе отчет в том, что главной опасностью для испанского владычества на острове является продолжительная кампания в центральных и западных провинциях, он решил вытеснить повстанцев сначала оттуда, а только затем перенести боевые действия в гористые, покрытые тропическими лесами восточные и южные районы. Основным условиен успеха этого плана было предотвращение свободного перемещения повстанческих сил. По приказу Вейлера поперек острова были возведены две линии укреплений, т. наз. трочас (trochas). Техническим новшеством стало их ночное освещение электрическим светом в ночное время. Гарнизон составляли 14,000 солдат. Система трочас эффективно парализовала свободу передвижения повстанцев.

Другим новшеством Вейлера было введение принудительной концентрации сельского населения в местностях или специально отведенных лагерях под охраной войск — реконсентрадос (reconcentrados). Испанские планы предполагали, что таким образом можно будет отрезать повстанцев от снабжения и заставить их принять открытый бой против испанских войск. Согласно этим планам, все запасы продовольствия, которые могли попасть в руки повстанцев, подлежали уничтожению. А так как войска Гомеса поступали аналогичным образом, запасы очень быстро иссякли и на острове начался голод. Кроме того, реконсентрадос лишили кубинских революционеров мобилизационных ресурсов.

Вейлер полагал, что население лагерей будет питаться за счет снабжения из Испании. Однако, если в 1896 г. снабжение поступало еще относительно исправно, то в 1897 г. наступил крах. Свирепствовавший в лагерях голод, в сочетании с ширящимися заболеваниями, привел к трагическим последствиям. Историки до сих пор называют разные оценки числа жертв системы реконсентрадос: от 100 до 400 тысяч умерших по любому число трагическое, особенно если учесть, что согласно переписи 1887 года всё население Кубы насчитывало немногим больше 1.6 миллиона жителей.

Но полное решимости покончить с кубинской революцией испанское правительство продолжало посылать на Кубу всё больше и больше войск. С ноября 1895 по май 1897 гг. на Кубу было послано 181 тысяч солдат и 6,300 офицеров. Это позволило Вейлеру перейти к более активным действиям. Самым большим успехом стала гибель генерала Масео в случайной стычке 7 декабря 1896 г. Смерть харизматического вождя дезорганизовала повстанческие силы в провинции Пинар дель Рио. Кроме того, испанцы добились успехов в провинциях Хабана и Матансас. Однако, несмотря на усилия и неисчерпаемую энергию Вейлера, который не раз лично вел колонны войск преследующих и атакующих повстанцев, испанцам не удалось взять под свой контроль положение в центральных провинциях, не говоря уже о востоке и юге острова. Отсутствие перелома в военных действиях обостряло репрессии и преследования гражданского населения. В отчетах Мадриду, Вейлер уверял, что подавление сопротивления и революции остается лишь вопросом времени. Но реальная ситуация подвергала его оптимизм сомнению и ставила Испанию в весьма невыгодное международное положение.

За развитием событий на Кубе очень внимательно следили в Соединенных Штатах. С самого начала кубинской революции американская пресса широко освещала о её ходе. К сожаления для Испании, две самые влиятельные нью-йоркские бульварные газеты как раз начали острую борьбу за передел читательского рынка. Нью Йорк Уорлд, бывший собственностью Джозефа Пулитцера, и Нью Йорк Джорнэл Уильяма Рэндольфа Херста, в конкурентной борьбе превосходили друг друга в описании ужасов войны на Кубе. Обе газеты послали на остров журналистов, которые должны были не столько освещать события, сколько своим присутствием на Кубе придавать правдивости материалам препарируемым в Нью-Йорке. Их штаб-квартирой стала комфортабельная гостиница в Гаване, а постами наблюдений увеселительные заведения по соседству, в результате чего колонки газет заполнялись самыми фантастическими сведениями имеющими лишь относительную привязку с действительности. Что хуже — эти измышления стали жить своей жизнью и американские политики неоднократно ссылались на них во время дебатов в Конгрессе. Их перепечатывали уже такие уважаемые издания как Нью Йорк Таймс или Нью Йорк Геральд, придавая им авторитета и веса. Попытки испанского посольства хоть как-то парировать самые очевидные измышления американской прессы не давали желаемого эффекта. Тем более, что существенную роль в формировании настроений американского общественного мнения играла кубинская хунта, организованная в Нью-Йорке и оттуда представляющая и теоретически управляющая революцией. Имея многочисленных союзников в высших политических сферах Америки, хунта в большой степени влияла на восприятие войны на Кубе американским общественным мнением. Кубинцы быстро оценили силу влияния на настроения публики прессы, а особенно сенсационной прозы в стиле Херста и Пулитцера, которые не преминули снабжать её свежими материалами.

Неудивительно, что события на Кубе вызвали интерес американского общества и Конгресса. Военные действия 1895 и 1896 гг. стали предметом обсуждения в Палате Представителей и даже дебатов по вопросу признать ли кубинцев воюющей стороной. В Сенате текст резолюции по данному вопросу представили демократ Джон Морган от Алабамы и Дональд Камерон от Пенсильвании. Интересным событием стала дискуссия, наполненная описаниями отвратительных зверств на острове, собранными из донесений корреспондентов Пулитцера и Херста, в результате которой, 6 апреля 1896 г. большинством голосов резолюция была принята. Но для американской Администрации она не имела юридической силы, а единственно представляла мнение обоих палат Конгресса.

В начале кубинской революции, у власти в США находилась администрации президента Гровера Кливленда; пост государственного секретаря занимал тогда опытный политик Ричард Олни. Ни Кливленд, ни Олни не были сторонниками вмешательства в кубинский конфликт и, следовательно, формального признания кубинцев воюющей стороной. Чтобы перенять инициативу в свои руки, Олни начал переговоры с испанским послом в Вашингтоне, Энрике Дюпуи де Ломом. Госсекретарь донес до сведения посла, что Соединенные Штаты не могут допустить новой десятилетней войны в непосредственной близости от своих границ и предложил Испании признать за Кубой широкую автономию. Затем, президент Кливленд должен был своим авторитетом поддержать идею автономии, что должно было склонить повстанцев признать её.

Предложения Олни были официально переданы испанцам в форме дипломатической ноты 7 апреля 1896 г. Реакция Мадрида оказалась более чем сдержанной. Испанский министр иностранных дел, дон Карлос Мануэль О'Доннелл и Альварес де Абреу, лишь ответил 4 июня, что лучшее, что Соединенные Штаты могут сделать, чтобы помочь вернуть мирную жизнь на Кубе, это прекращение незаконной деятельности хунты в Нью-Йорке, а особенно организованной ею переброски оружия на остров.[1] Два месяца спустя, О'Доннелл разослал всем европейским державам дипломатические ноты с критикой действий Соединенных Штатов и предложением создания анти-американского блока. Он даже создал своеобразную теорию «эффекта домино»: мол, если Америка включится в войну, Испания потеряет Кубу и тогда в Мадриде опять падет монархия, а это поставит под удар остальные троны Старого Света, потому что злобные республиканцы получат поддержку из Соединенных Штатов. Эта теория, впрочем, не снискала себе многих приверженцев. Великобритания и Россия заняли сторону Америки; Германия и Франция предпочли сохранить нейтралитет. Испания могла рассчитывать на поддержку только самой слабой европейской державы — Австро-Венгрии. Англичане передали текст ноты О'Доннелла американским дипломатам, что привело к дальнейшему обострению противостояния.

Чтобы получить более полную картину действительного положения дел на Кубе, Кливленд и Олни решили делегировать в Гавану нового консула. Их выбор пал на Фицхью Ли, племянника знаменитого кавалерийского генерала Конфедерации, Роберта Эдварда Ли. Во время Гражданской войны Фицхью Ли командовал кавалерийским подразделением и дослужился до генеральского звания. До своего назначения в Гавану был губернатором штата Вирджиния. Олни надеялся, что Фицхью Ли будет добросовестно информировать Вашингтон о реальном положении дел на Кубе. Однако Ли по прибытии на Кубу быстро пришел к мнению, что вооруженная интервенция Соединенных Штатов является единственным путем решения конфликта и стал передавать сообщения в Вашингтон именно в этом духе.

Во второй половине 1898 г. интерес американцев к событиям на Кубе значительно поубавился, главным образом из-за очередных президентских выборов. Кандидатом от демократов стал тогда Уильям Дженнингс Брайан, а от республиканцев — Уильям Мак-Кинли. По отнощению к Кубе предвыборные программы обоих кандидатов мало чем отличались — оба говорили о необходимости остановить кровавую войну и об обязанности Америки прийти на помощь кубинцам. Никто не вдавался в детали касательно того, как эта помощь должна была выглядеть. В конце концов главными предметами обсуждения в политической борьбе были вопросы внутренние, особенно финансовые. Республиканцы выступали за сохранение золотого паритета доллара, демократы же требовали опереть национальную валюту на серебре. Это означало бы введение в оборот дополнительной денежной массы, удешевление кредитов и развитие тех штатов, на территории которых шла добыча серебра. Кубинская война не играла сколь либо значительной роли в политической борьбе.

Выборы 1896 года выиграли республиканцы. Они получили большинство в обеих палатах Конгресса (46 против 40 в Сенате и 202 против 150 в Палате Представителей, а Уильям Мак-Кинли стал президентом. Для кубинцев это означало новые надежды на более решительные действия новой администрации по отношению Испании. Но у вступавшего в должность 4 марта 1897 г. Мак-Кинли не было еще конкретных взглядов на кубинский вопрос. В своей инаугурационной речи он не посвятил ему ни слова. Тем не менее, новый президент был больше предрасположен к кубинцам чем Кливленд и охотнее искал аргументы в пользу решительных шагов по вмешательству в конфликт.

Мак-Кинли решил послать на Кубу в качестве особого советника при консуле Ли своего личного представителя, иллинойского юриста и политика Уильяма Кэлхуна, для составления подробного отчета о действительном положении дел на острове и перспективах его решения. Кэлхун пробыл на Кубе весь май и июнь 1897 г. Конкретной программы решения конфликта не представил, однако вполне подробно описал ситуацию, которую застал на Кубе. Его отчет говорил о трагических экономических последствиях войны, ширящемся голоде, жертвах системы реконсентрадос и отсутствия надежды на решение конфликта военным путем. Возможность признания автономии Кубы, по его оценкам, была всё больше иллюзорной, потому что всё правдоподобнее становилось, что повстанцы от неё откажутся и будут добиваться полной независимости.

Донесения Кэлхуна произвели сильное впечатление на Мак-Кинли. Президент пришел к выводу, что единственным способом закончить войну будет склонение Испании к признанию независимости Кубы и вывода с ней испанских войск. Мак-Кинли хотел сделать всё возможное для того, чтобы выиграть американские интересы мирным путем, без развязывания американо-испанской войны. Однако его позиция не была сильно популярной, даже в рядах его собственной партии. Многие республиканские конгрессмены занимали гораздо более воинственные позиции и требовали немедленно объявить войну Испании и отобрать у неё все колонии.

Большого значения в создавшемся положении набрал вопрос о назначении нового посла США в Мадриде. Им стал 63-летний юрист, бывший генерал северян во время Гражданской войны, Стюарт Линдон Вудфорд. У него не было прежнего дипломатического опыта и он не владел испанским языком, что во многом затрудняло его миссию, которая заключалась в том, чтобы убедить Мадрид отозвать с Кубы генерала Вейлера и отказаться от его методов ведения войны с повстанцами, особенно реконсентрадос.

Но прежде чем Вудфорд добрался до Испании, там произошли неожиданные события, которые коренным образом изменили международную обстановку. На небольшом курорте Санта-Агеда в муниципалитете Мондрагон, 8 августа 1897 г. итальянский анархист Микеле Анджиолилло застрелил премьер-министра Антонио Кановаса дель Кастильо. Убийство не имело ничего общего с международной политикой; Анджиолилло просто желал отомстить за казнь в Монжуикской крепости испанских анархистов, от которых правоохранительные власти, по прямому распоряжению Кановаса, пытками добились признаний в террористической деятельности. Убийство премьер-министра привело к дезорганизации правящей Либерально-консервативной партии, в результате чего правящая королева-регентша Мария Кристина Австрийская доверила формирование нового правительства предводителю оппозиционной до того Либеральной партии Пракседесу Матео Сагасте, который представил состав своего правительства 6 октября 1897 г. Сагаста уже давно высказывался за скорейшее окончание войны и предоставление Кубе широкой автономии. Уже 9 октября он первым делом отозвал с острова генерала Вейлера и назначил вместо него генерала Рамона Бланко Эренаса, сторонника автономии.

И тем не менее, назначение Бланко было не самым удачным ходом. Ранее он был губернаторон другой испанской колонии — Филиппин. Когда и там вспыхнуло восстание в 1896 году, Бланко оказался совершенно не в состоянии его подавить. Поэтому Кановас быстро отозвал его и обвинил в нерадивости. Тем охотнее Бланко принял назначение из рук Сагасты, видя в этом свой шанс на реабилитацию и очищение от обвинений. На практике новый губернатор Кубы оказался весьма посредственным полководцем, совершенно неспособным организовать оборону стратегически важных районов.

Посол Вудфорд перед прибытием в Мадрид провел политические встречи в Лондоне и Париже. По их итогом он убедился, что в случае американо-испанского конфликта европейские державы сохранят нейтралитет. Надежды Испании на какую либо поддержку в этом вопросе были совершенно напрасны, а самую твердую позицию занял Петербург, открыто заявляя, что Куба находится в американской сфере влияния и у Вашингтона развязаны руки при принятии дальнейших решений. Во время разговоров Вудфорда с Сагастой, последний настаивал а идее широкой автономии Кубы, аргументируя это тем, что ни одно испанское правительство не сможет принять иного решения. В противном случае оно будет немедленно свергнуто, а это в свою очередь приведет к непредсказуемой в своих последствиях революции. Вудфорд учтиво слушал испанца, но оставался в убеждении, что кубинских повстанцев не удовлетворит никакая автономия. Его убеждений не изменили даже декреты королевы от 25 ноября 1897 года об автономии Кубы, расширении действия испанской конституции на Кубу и об избирательных правах кубинцев.

Постановления декретов должны были войти в жизнь 1 января 1898 г. Предполагалось, что первый парламент с участием кубинских депутатов соберется 1 апреля. В связи с этим Бланко получил инструкции склонить повстанцев к перемирию. Это, конечно, было на тот момент чистой фикцией, так как никто из предводителей революции не думал о перемирии, когда неизбежная победа была ближе чем когда либо. Тем более, что отставка Вейлера вызвала упадок дисциплины в испанских войсках и как следствие ухудшение их боеспособности. Бланко не сумел овладеть ситуацией и вернуть бывшую дисциплину, а ликвидация реконсентрадос внесла дополнительную лепту в нарастающий хаос. Сельские жители, освобожденные из лагерей, возвращались в свои места полностью лишенные запасов продовольствия. Бланко пытался восстановить снабжение, но из-за ограниченных финансов его усилия принесли мизерные результаты.

Тем не менее, президент Мак-Кинли положительно оценил планы реформ Сагасты. В декабре 1897 г., в ежегодном Послании о положении в Союзе почти треть своей речи посвятил кубинскому вопросу. Президент похвалил план реформ и обозначил четкую разницу между кровавым режимом Кановаса-Вейлера и либеральным правлением Сагасты-Бланко.

А тем временем правительство Испании, чтобы убедить публичное мнение в необходимости уступок, запустило в прессе кампанию на тему понесенных жертв и расходов. Оказалось, что из 220 тыс. солдат расположенных на Кубе, три года спустя осталось лишь 115 тысяч. Из этого 26 тысяч находилось в госпиталях и больницах, а 35.5 тысяч находилось вне своих подразделений. Противостоять повстанцам могли лишь 53 тысячи солдат. Неизвестны никакие точные данные позволяющие определить, сколько солдат погибло в ходе боевых действий, а сколько умерло от антисанитарии и тропических болезней. Распространенным явлением была практика эвакуации раненых и больных непосредственно в порты Испании, без уведомления командования в Гаване. Оценки числа убитых в бою колеблются в пределах от 2,000 до 9,000 солдат. Зато более достоверные статистические данные называют число 32,247 умерших от болезней, в том числе 14.5 тыс. от тифа и дифтерии, 6 тысяч от желтой лихорадки и 7 тысяч от малярии.[2] Но несмотря на эти ужасающие данные, подавляющее большинство испанского общества поддерживало продолжение войны, неохотно принимая идею автономии Кубы и совершенно отвергая идею её независимости, за что боролись повстанцы. Вейлер в Испании был принят как национальный герой, а находящиеся у власти либералы даже опасались, что он может возглавить антиправительственный переворот.

Но совершенно другие проблемы тревожили американского консула в Гаване. Отъезд Вейлера и декрет об автономии вызвали всеобщее недовольство кубинских лоялистов. Бланко не пользовался среди них никаким авторитетом, а Фицхью Ли опасался, что в случае эвакуации испанских войск, они захотят захватить власть и продолжать борьбу с революцией самостоятельно. Лоялисты могли рассчитывать на поддержку многих армейских офицеров и финансовые капиталы плантаторов, которых волновала судьба своих владений в случае захвата власти революционерами. Фицхью Ли также опасался, что одной из первых целей атак лоялистов станут проживающие на Кубе американцы и консульство Соединенных Штатов в Гаване. Он также опасался, что в случае признания Конгрессом США кубинцев воюющей стороной или даже признания независимости Кубы, ситуация на острове выйдет из-под контроля. Чтобы этого не допустить, он практически с самого начала своей миссии добивался присутствия в поблизости кубинских вод сильной эскадры военных кораблей, готовых по первому сигналу предпринять вооруженную интервенцию.

В конце 1897 года беспокойство Фицхью Ли казалось всё больше и больше оправданным. В начале декабря исполняющий обязанности госсекретаря Уильям Дэй известил консула о приказе выданном коменданту военно-морской базы Ки-Уэст выйти со своими кораблями в море и направиться в Гавану как только получит срочную телеграмму содержащую букву «А». Одновременно из военно-морской базы в Норфолке, Вирджиния, вышел и направился в Ки-Уэст броненосный крейсер Мэн.

В Гаване тем временем, в сочельник 24 декабря 1897 г. вспухнули беспорядки, но они не приобрели крупных масштабов и Рождество, и Новый год прошли спокойно. Гораздо более серьезный оборот приобрели события 12 января. Тогда лоялисты организовали многотысячную демонстрацию перед представительствами тех газет, которые поддерживали план автономии. Бланко быстро взял ситуацию под контроль и не допустил никаких провокаций против американцев. Но в Вашингтоне гаванские события восприняли весьма серьезно. Фицхью Ли со своей стороны, вопреки своим прежним просьбам стал требовать не присылать флот. Он аргументировал изменение своей позиции тем, что пока испанцы воюют с испанцами, интервенция извне нежелательна, ибо она объединит их против американцев.

В середине января 1898 г. в Конгрессе опять на повестке оказались кубинские вопросы, критика Испании за продолжение войны и невыполненная декларация автономии. То, что кубинцы автономию отвергли, конгрессменов не волновало. Зато бурные дебаты так впечатлили Мак-Кинли, что он пришел к пониманию того, что случись в Гаване атаки на американцев, он сам стал бы объектом критики за невыполнение просьбы Фицхью Ли прислать на Кубу американский флот. Поэтому, когда консул повторил свои просьбы 21 января, Белый дом воспринял их всерьез и 24 января, на совещании у президента было принято решение направить Мэн с дружеским визитом в Гавану. Дэй тут же известил об этом испанского посла Дюпуи де Лома и консула Фицхью Ли. Приняв депешу, консул опять изменил свое мнение и попросил отсрочить визит. Но это оказалось уже невозможным — Мэн покинул Ки-Уэст и находился на пути в Гавану.

 G. J. A. O’Toole. The Spanish War: An American Epic 1898. W. W. Norton & Company, 1986.

 J. L. Tone. War and Genocide in Cuba, 1895—1898. University of North Carolina Press, 2006.

Помни о судьбе Мэна!

После короткого рейса из Ки-Уэста, утром 25 января 1898 года, броненосный крейсер Мэн бросил якорь у входа в бухту Гаваны. Прибытие американского корабля удивило всех. Консул Фицхью Ли был уверен, что его предыдущая депеша с просьбой отсрочить визит возымела действие; испанцы уже заранее знали, что визит состоится, но не знали его деталей. Информацию, которую американцы передали послу Энрике Дюпуи де Лому, тот переслал в Мадрид, но на Кубу она еще не попала, точно также, как и официальное уведомление от Государственного Департамента испанскому Министерству Иностранных Дел, переданное через посла Стюарта Вудфорда.

Постольку поскольку губернатор Рамон Бланко Эренас в Гаване отсутствовал, решение, что делать с незваным гостем, должны были принять местные чиновники. Понимая, что отказ впустить корабль в Гавану может иметь непредсказуемые последствия, они дали согласие на заход Мэна в гавань. А чтобы избежать навигационных проблем, крейсеру придали испанского лоцмана, который и ввел корабль в гавань. Крейсер бросил якорь посередине бухты. Неподалеку уже находился американский пассажирский пароход Сити оф Вашингтон, германский учебный фрегат Гнейзенау и старый испанский крейсер Альфонсо XII. Броненосный крейсер Мэн, который призван был одним только видом своих башенных орудий подавить волю кубинских лоялистов и пресечь беспорядки, на самом деле не был таким уж чудом техники. В военно-морской и исторической литературе царит разнобой в вопросе о его правильной классификации. Часто, в связи с большим по меркам того времени водоизмещением и сильным вооружением, его называют броненосцем, а иногда просто крейсером. По принятой в современных США терминологии он классифицировался как броненосец второго ранга (second-class battleship), однако бурное развитие техники, и что за этим идет — новых конструкционных решений — и броненосного флота в конце XIX века, привело к быстрому устареванию кораблей уже в ходе постройки или вскоре после введения их в строй, что вызывало необходимость их перестройки, модернизации и изменения классификации.

Постройка корабля началась в октябре 1888 г. на военно-морской судоверфи Нью-Йорка. Из-за постоянных поправок в проект, строительство длилось 6 лет и 11 месяцев и корабль был принят в строй 17 сентября 1895 г. По стандартам броненосных кораблей, водоизмещение Мэна (6,789 тонны) было большим в 1888 г. и слишком малым в 1895 году. Основным его вооружением были четыре орудия калибра 254 мм. Они помещались в двух поворотных башнях на носу и на корме корабля, но не симметричных, а установленных по диагональной схеме. С точки зрения кораблестроения наших дней, Мэн выглядел одиозно. Носовая башня была установлена по правому борту, а