автордың кітабын онлайн тегін оқу  Внутренняя политика в царствование императора Николая Павловича

Александр Кизеветтер

«Памятники исторической литературы» — новая серия электронных книг Мультимедийного Издательства Стрельбицкого.

В эту серию вошли произведения самых различных жанров: исторические романы и повести, научные труды по истории, научно-популярные очерки и эссе, летописи, биографии, мемуары, и даже сочинения русских царей.

Объединяет их то, что практически каждая книга стала вехой, событием или неотъемлемой частью самой истории.

Это серия для тех, кто склонен не переписывать историю, а осмысливать ее, пользуясь первоисточниками без купюр и трактовок.

Пробудить живой интерес к истории, научить соотносить события прошлого и настоящего, открыть забытые имена, расширить исторический кругозор у читателей — вот миссия, которую несет читателям книжная серия «Памятники исторической литературы».

Читатели «Памятников исторической литературы» смогут прочесть произведения таких выдающихся российских и зарубежных историков и литераторов, как К. Биркин, К. Валишевский, Н. Гейнце, Н. Карамзин, Карл фон Клаузевиц, В. Ключевский, Д. Мережковский, Г. Сенкевич, С. Соловьев, Ф. Шиллер и др.

Книги этой серии будут полезны и интересны не только историкам, но и тем, кто любит читать исторические произведения, желает заполнить пробелы в знаниях или только собирается углубиться в изучение истории.

Широко распространен тот взгляд, что внутренняя политика правительства императора Николая I была безусловно чужда каких-либо преобразовательных начинаний, что это была политика застоя par excellence. Этот взгляд не может быть принят без существенных оговорок. Особенность внутренней политики названного царствования заключалась не в недостатке преобразовательных попыток, а скорее наоборот: в той самонадеянности, с которой правящая бюрократия бралась за разработку широких и коренных государственных задач. И если тем не менее это царствование никогда и никем не будет названо эпохой реформ, причина тому лежит в своеобразии приемов и способов, посредством которых подготовлялись тогда задуманные преобразования и которые заранее обрекали на полное бесплодие все попытки правительства вступить на путь реформационной работы. Вряд ли кто решится причислить императора Николая Павловича к разряду утопистов, а между тем политическая программа его царствования отличалась чрезвычайной утопичностью. Две несбыточные идеи лежали в ее основе: 1) мысль о возможности разрешения крупных государственных проблем путем частичных и нечувствительных изменений в мелких подробностях старого порядка и 2) надежда провести в жизнь реформу этого порядка при помощи тех органов, которые сами входили необходимым элементом в его состав. Задумывались реформы, которые должны были всколыхнуть самые глубины народной жизни, и при этом говорилось, что преобразование предстоит осуществлять такими мерами, которые «отнюдь не имели бы вида какой-нибудь перемены». Готовились снимать с народа цепи крепостной неволи — и ждали разрешения этой великой проблемы от сановных бюрократов, которые сами выросли целиком на горбу порабощенного крестьянства, а в то же время все побеги прогрессивной общественной мысли взнуздывались все захватывающей полицейской опекой. Нетрудно предугадать, что получалось в результате подготовки государственных преобразований по такому своеобразному методу. Скрипели перья, исписывались горы бумаги, комиссии и комитеты беспрерывно сменяли друг друга, и деятельность правящих сфер носила все видимые черты интенсивной работы. Но эта бумажная работа не получала реальных отражений на жизненной практике. Ее содержание сводилось к изощренному словесному развитию некоторых предрешенных положений, в которых каждая сколько-нибудь жизнеспособная мысль всегда была обставлена коварными ограничительными оговорками, лишавшими ее всякого практического значения. То был непрерывный бюрократический «бег на месте», подобный тому, который употребляется в гимнастике и при котором люди, деятельно двигаясь, никуда не подвигаются. Только привлечение к государственной работе живых общественных сил могло бы придать реальное значение преобразовательным попыткам правительства, но такое привлечение как раз и не входило в политическую программу николаевского царствования: первым требованием этой программы было отрицание всякого рода общественной самодеятельности и инициативы и уже затем вторым нумером ставилась подготовка социальных преобразований.

История преобразовательных попыток в царствование императора Николая Павловича представляет яркий образчик беспомощности всесильной на вид бюрократии, отгородившейся от всякого общения с живыми силами страны. Обе указанные выше характеристические черты этой политики — и сознание необходимости серьезных преобразований, и боязнь участия общества в их разработке — выросли из одного и того же зерна, глубоко запавшего в душу императора Николая. То было 14 декабря 1825 г. Событие, разыгравшееся в этот знаменательный день на Сенатской площади Петербурга, не выходило из головы императора в течение всей его жизни. Оно произвело на государя двойственное впечатление. С одной стороны, он был потрясен готовностью тайных обществ прибегнуть к чисто революционным средствам для достижения своих целей, и с этого времени во всяком, хотя бы самом невинном, проявлении общественной инициативы ему уже чудился призрак кровавого переворота. Отсюда развился тот невыносимый полицейский гнет, который навис над русским обществом на все 30-летие николаевского царствования. Но, с другой стороны, декабрьское возмущение и вызванное им расследование деятельности тайных обществ не могло не обнажить перед глазами правительства картины глубоких политических недугов, подтачивавших благосостояние России. Сами декабристы позаботились о том, чтобы общественное значение их дела вскрылось как можно ярче на учиненном над ними суде. Для себя лично они уже не ожидали ни снисхождения, ни справедливости от своих судей, в гражданское мужество и беспристрастие которых они не имели основания верить. Но, чувствуя себя во власти этих судей, перед лицом самой смерти они не переставали заботиться о России. Пусть — думали они — хотя бы косвенно, чрез фильтр Следственной комиссии дойдет до престола голос правды о вопиющих нуждах русской земли и, может быть, кое-что из того, что не удалось осуществить путем переворота, выполнит впоследствии сама самодержавная власть. Движимые этой мыслью, декабристы вставляли в свои показания на следствии обширные рассуждения о причинах царящего в России неустройства и о тех преобразованиях, в которых, по их мнению, нуждалась страна. Много красноречивого было ими сказано, например, об ужасах крепостного права и о чудовищных злоупотреблениях администрации. На личном допросе у государя некоторые из них ловили всякую удобную минуту, чтобы сообщить царю какую-либо из своих заветных идей. Наконец, некоторые декабристы обращались к государю из крепости с письмами, в которых опять-таки говорилось о необходимых преобразованиях.[1] Внимательное и непредубежденное ознакомление со всеми этими устными и письменными заявлениями декабристов должно было бы внушить правительству высокое представление о мужественном и бескорыстном патриотизме их авторов. И у нас есть некоторые данные, свидетельствующие о том, что правительство склонно было признать в заявлениях декабристов голос политической мудрости. Делопроизводителю Следственной комиссии Боровкову поручено было составить из писем и записок декабристов о внутреннем положении России систематический свод для представления государю. Эта работа действительно была выполнена. Государь оставил свод у себя в кабинете, один список с него сообщил цесаревичу Константину, другой — председателю Комитета министров князю Кочубею. Впоследствии Кочубей говорил Боровкову: «Государь часто просматривает ваш любопытный свод и черпает из него много дельного, да и я часто к нему прибегаю». Этот свод был представлен и комитету 6 декабря 1826 г., в котором обсуждались проекты государственных преобразований и о котором будет подробно рассказано в своем месте. Комитет, заслушав свод в заседании 27 марта 1827 г., в своем «заключении» признал, что в своде «содержатся многие истины, на кои правительство отчасти обратило уже внимание», и положил «извлечь из сих сведений возможную пользу при будущих трудах своих», хотя и прибавил при этом, соблюдая бюрократическое приличие, «что в показаниях злоумышленников существующее действительно зло весьма увеличено, чего и ожидать надлежало от людей, желавших прикрыть свой умысел благовидным предлогом»[2].

В записках Боровкова приведен полный текст этого свода, что и дает нам возможность составить понятие о том, в какой форме и в каком объеме достигли престола думы, волновавшие декабристов и открывшие им путь частью на эшафот, частью — в казематы Сибири.

Во введении к своду[3] очень кратко, но совершенно правильно указаны причины всеобщего недовольства существующим порядком. Либеральные начинания первых лет александровского царствования развязали языки и возбудили надежды: «Все свободно говорили, что думали, и по многому хорошему ждали еще лучшего». Затем патриотическая борьба с Наполеоном пробудила народное самосознание и взрастила в сердцах чувство самоуважения и независимости. Народ возроптал усиленно против крепостной неволи. «Мы проливали кровь за спасение отечества, — говорили возвратившиеся по домам ратники, — а нас опять заставляют потеть на барщине; мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа!» Образованное общество мечтало о водворении в России политической свободы. «Войска от генералов до солдат, пришедши в отечество, только и толковали, как хорошо в чужих краях». Обещание дать России конституцию, провозглашенное императором при открытии Варшавского сейма, было принято обществом как луч сладкой надежды. И после всего этого резкий поворот правительственного курса смутил и ожесточил передовых людей, а пущенная в ход система усиленного шпионства заставила их разговаривать более скрытно и тем теснее сближаться друг с другом. Репрессия сверху породила конспирацию снизу. Глубокое расстройство всех сторон государственной жизни питало общественное недовольство. В целом ряде пунктов свода перечисляются далее главнейшие из этих неустройств. Законы, полные противоречий, не приведены в систему, отчего «сильные и ябедники торжествуют, а бедность и невинность страждут». Судопроизводство страдает сложностью, многочисленностью инстанций, волокитой и лихоимством. Система управления представляет полное искажение правильных начал; губернские учреждения Екатерины II извращены: губернаторы и генерал-губернаторы хозяйничают в областях как настоящие сатрапы; центральное управление утратило единство и представляет нестройную громаду; сенат, это хранилище законов, блюститель правосудия и благоустройства, обращен в простую типографию, подчиненную каждому лицу, пользующемуся доверенностью монарха; система министерств привела к полному отсутствию гласности в делопроизводстве и к постоянному прикрытию злоупотреблений формальной обрядностью; в результате — произвол восторжествовал по всей линии. Жалованье чиновникам распределяется крайне неравномерно: наряду с огромными окладами заместителей разных синекур громадная масса приказных обречена работать с утра до вечера за 30 или 40 рублей ассигнациями в год. Земские повинности, изнурительные для населения, взимаются без всяких форм, без всякой поверки, без всякого учета. Наложение этих повинностей предоставляется всецело усмотрению местных властей: «Стоило губернатору пожелать награды, и вся губерния, стеная, вынуждена была приносить величайшие пожертвования». Выбивание недоимок приводит население к полному оскудению и упадку духа.

Казенное хозяйство — лишено планомерности и исполнено хищений; искусно составляемые отчеты не имеют ничего общего с действительным положением финансов; господство казенных монополий подрывает промышленность, разоряет и развращает народ. Торговля расстроена неустойчивостью тарифной политики. Состояние флота сводится к отсутствию флота: «…корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании. Итак, переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет». Дворяне-помещики и крепостные крестьяне живут в ужасных условиях. Помещики неистовствуют над своими крестьянами, продавать в розницу семьи, похищать невинность, развращать крестьянских жен считается ни во что, что и делается явно, не говоря уже о тягостном обременении барщиною и оброками. Духовенство сельское предано пьянству и не имеет никакого нравственного авторитета. Купечество находится в угнетенном положении, оно страдает и от торгово-промышленного кризиса после 1812 г., расшатавшего многие состояния, и от стеснительных узаконений: права, облагораживающие граждан, присвоены законом не лицу, а капиталу, и потому добродетельный, но бедный купец остается в низшем звании, тогда как бесчестный, но богатый, объявя капитал, получает права, равняющие его с знатнейшим дворянством. Казенные крестьяне, отданные в полную власть земской полиции, уездных судов и губернских правлений, совершенно разоряются частыми набегами чиновников. Никто о них не печется, никто не ответствует за их благосостояние. Свод заканчивается знаменательным заключением, в котором указаны многочисленные трудные и сложные задачи, предстоящие правительству: «надобно даровать ясные, положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственное образование духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях, воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение землевладельцев, уничтожить унизительную продажу людей, воскресить флот, поощрить частных людей к мореплаванию, словом — исправить неисчисленные беспорядки и злоупотребления».

Такими чертами изображено было на основании показаний декабристов внутреннее состояние России. Даже и под пером благонамеренного чиновника, каким был составитель свода, картина эта сохранила достаточную долю выразительности. Глубокие, коренные реформы, обнимающие все стороны государственного быта, — вот что выдвигалось на очередь жизненными потребностями России. Сопоставление заключения свода с его введением должно было навести на мысль, что все указанные реформы могли быть осуществлены лишь при помощи благомыслящих передовых представителей самого общества. Но, как уже было сказано, правительство императора Николая Павловича раз навсегда отказалось от услуг общественной самодеятельности. Лучшие люди земли были посланы на эшафот и за Урал, а выполнение выставленной ими програм