Оглавление

Глава 1

Обращение к людям

Обращение к массе. Хотя это обращение будет всегда проклятием революционеров.

Революционеры знали, за что их казнят современники, но и не знали, что самым опасным палачом левого движения будет будущее.

Как это случилось, скоро узнаете

Духовный застой, инерция, традиция вызывают сопротивление.

На вызов бездуховности рано — поздно появляется пророки, или даже группа.

Революционеров почти две тысячи лет называли еретиками, а не революционерами. Значит, что то было не так в официальной системе (или в официальной церкви). В такие моменты сама система, традиция, обряды сообщали открыто, почти нагло — систему необходимо менять. Такую систему обозначали местом средоточения главного фарисейства, — что верить этим людям нельзя. Вот тогда то и появляются пророки, они же штучные протестанты. Они чувствовали первыми отклонения. (Вот потому революционеров раньше не было. Были когнетивные отщепенцы против застоя)

Но обращались эти изгои именно к толпе.

Как же так?

Быть ближе, иметь возможность стать частью системы, но обращаться к низам?

Проявляется вторая черта леваков — обращение к массе, к низам, к самому народу.

(В тот момент никто из еретиков не знал конечно, что умрет. Что обращались они за своей смертью. Цель данной книги как раз показать механизм самообмана, смертельную целевую разницу)

Ибо именно в массе, в самом народе живет система, она же официальная любовь, — к инерции, к традиции, к порядку. Самые уважаемые люди, отцы народа, нации обрамляют систему.

Система есть система — порядок любит порядок.

Эти люди кто?

Конечно фарисеи -первосвященники, правители, аристократы, их обслуга: чиновники, философы -поэты, воины. Элита одним словом.

Оттого имущая элита, эта правая сторона мира всегда поддерживала иерархию собственности, материальную иерархию, — надменное лицо и богатое платье.

Но и еретики, пророки — революционеры (то есть уже левая сторона) обращаясь к толпе, поддерживали структуру (хотя левая иерархия всегда по вере и по таланту, а правая всегда — это материальный ценз, представленный золотой лестницей).

В массе, в подлом народе живет вековая мечта, когда то разбогатеть. Потому он, как бы, поддерживает систему, ведь не может же каждый консервативный мечтатель ломать лестницу. В мечте разбогатеть, стать уважаемым человеком и живет сам консервативный смысл. Массы любят инерцию, как воображаемую лестницу, это если выразить коротко. Каждый подлый человек, будущий мещанин стоит на самом дне — хочет разбогатеть (уже 5000 лет), пролезть наверх — взлететь. (Хочет ли он сам махать плеткой, как раб, желающий иметь рабов, сразу не понятно. Не известно пока. Чем выше поднимается обезьяна, тем отчетливее ее зад. Ствол революционного древа не выдержал бы столько задниц одновременно. Обыватель же желает хвастать своим золотым унитазом, как минимум до сих пор. И все мещане планеты Земля показывают друг другу унитазы с одинаковым упоением и вечным неудовлетворением. Все равно чего то не хватает).

«Когда Адам копал, а Ева пряла, кто дворянином был тогда?»

Пророки, а следом и революционеры указали сразу на механизм своей солидарности с подлыми массами, — на эксплуатацию. На эксплуатацию они намекали все время, но указали только в 17 веке (а в научном коммунизме показали официально).

Сначала они говорили о справедливости издалека (в консервативном обществе справедливости не может быть из-за иерархии). Мы, мол — за справедливость. Мы, рождаемся равными, мол, рождаемся одинаковыми, — откуда же все остальное?

Люди с древности приучены к порядку и, конечно, к иерархии, как части гарантированного спокойствия (это качество можно изобразить — будешь смирным, будешь сосать сиську у двух маток одновременно). Потому экономическую эксплуатацию они не разделяли с моральным подчинением старшим.

Лишь когда эксплуатация обрела промышленные масштабы, она была названа эксплуатацией. И механизм солидарности пророков — революционеров с толпой пролетариев стал очевиден. Революционеры — пророки сошлись с «гоями» на эксплуатации. При этом революционеры искали по идее новые таланты, а гои подразумевали выгоду (одним словом новый тоталитарный режим сидит в самих гоях генетически в виде любви к иерархии)

Правые политики же (они же элитарии) рассматривал эксплуатацию продолжением доминирования. Как всегда. Во все времена без исключения.

Против правых у штучный леваков не было никаких шансов.

Чтобы массы откликнулись на обращение пророков, ситуация должная разговаривать на понятном языке, — на языке голода. Любой не рядовой кризис находит отзывчивость толпы, как и любой призыв к бунту.

Союзник леваков среди зерефов — гоев — это их желудки (и желудки их близких). Именно с желудками они вели беседы и вели агитацию желудкам. «Сытое брюхо к учению глухо», или что то вроде этого: сытое брюхо не желает новой справедливости.

Хотя революция — это не бунт. Революция — это левая иерархия.

И «желудки» начинают это понимать, все лучше и лучше.

Пророки идут первыми, обличителями бездуховности по праву. Толпа за ними следует вместе с желудками как огромный бык за лилипутом.

Как только толпа придет во дворец, всегда есть опасность, что она снова почувствуют себя частью системы. (Все бычьи желудки прошлого обязательно находили в платьях свергнутых господ, — пьяными, в лужах собственной блевотины). Потому революционеры обязаны быть жестокими (как быков бьют плетью)

Чтобы толпа не стояла на краю, перед новой золотой лестницей, — да, революционеры должны находится рядом.

Как только революционеров толкнут, когда первый же желудок подойдет и будет щупать курку революционера за рукав, за этой панибратской выходкой, за первым же толчком обнаружится вероятная иерархия — новый бездуховный строй, почти старая церковь с обрядами, но одухотворенная жертвами желудков. Пастухи (так мы их назвали с самого начала) создадут обязательный культ из уничтоженных революционеров. Главный же пастух из погибшего пророка создаст культ, даже соорудит ему зиккурат на площади. Это значит: «это не я, это он законный наследник нового мира». Прикрываясь культом пророка, тем самым он сам себе создаст культ, сначала втихаря, потом все более откровенно — «это не он уже, а я».

Пастух знает, что делает.

Сначала убирают свидетелей, оставляют приближенных.

Новый культ пастуха может заиграть всеми красками новой системы, новой церкви. При этом все талантливые, они же умные будут отсекаться от системы пастухов, которую будут называть «народной властью».

Путевку получают только дети пастухов (дети кухарок).

Весь народ получит свои куски и путевки, от этого вдохновения сам вдохновится. Всем остальным, которые чуть засомневаются в новой церкви, в новой системе будет возможность сочинять песни, гимны, рисовать картины, в том числе художественные — «Это наша, народная власть». «Я другой страны не знаю в мире»

Культ главного пастуха будут развивать уже не свидетели превращения, а второе поколение после революции.

Даже в третьем найдутся ярые фанатики «сильного государства», как продолжения имперской линии. С пеной у рта доказывающих, что заговоры против прошлого лидера были, были, были. Все второе пост революционное поколение будет это говорить, потому что все жизнь в этом жило, — это от страха смотреть в зеркало.

Они не признают, что всех умников просто уничтожали.

Чтобы не появились новые пророки. Чтобы не было революционеров против новой затхлой системы, — против новой церкви. Потому что любая революция умирает, как и церковь — это очевидно.

От веры остаются лишь обряды, а людей отбирают не по талантам, а по услугам.

С того момента можно говорить, система привлекала худших и портила лучших.

Революционеры подлыми не бывают.

Глава 2

Символизм рулит

«Не верь, кто кричит громко -много уряя, уряя. Больше всех кричит держи вора…»

Дональд Трамп провел парад в честь 250 -летия армии США (одновременно и своего 79 -летия, просто так совпало).

После юбилейного Парада Победы в России в честь 80 -летия победы над гитлеровской Германией не Красной площади американских воины, шедшие и салютовавшие своему лидеру, напоминали не юбиляров, а военнопленных.

Для людей, видевших советские парады, тем более служивших, американское шествие было насмешкой. Или еще хуже — цирком.

Для кого как.

Для меня же это прохождение было находкой

Более наглядной подсказки, почему люди Востока бегут на Запад, просто не найти.

Парадное шествие на минималках напряжения. Воины идут почти, как хотят, только держат ряд и строй: можно в ногу, можно не в ногу. Но все таки старались идти в ногу. Но это не важно.

Восточный мир, восточное общество, которое всегда связывают с такой же деспотией — это вышколенная армия. Это не обязательно молодые военнообязанные мужики. В неформальный строй попадают женщины, старики и дети. Детей с детства приучают слушаться родителей, а женщин подчиняться мужчинам.

В конце концов, женщины на Западе не рожают, потому что в родах нет главной эмоции свободы — кайфа (у меня даже есть статья, почему освобожденные цивилизацией женщины не рожают. Если хотите получить новых солдат, не учите женщин наукам, разучите женщин думать вообще. Подкуп женщин ничего не даст. Пропагандируйте не кайф, а любовь. Меньше гоняйтесь за золотыми унитазами. Это я правителям говорю. Если в правительстве бывшие деревенские или советские мещане, то есть из неблагополучных семей, они все равно за золотые унитазы. И чтобы показать золотые унитазы. А борьба «за роды» — это побочные заботы «для вида» из-за должности)

На Запад бежали, оттого что восточная деспотия — это только шапка общей культуры, пик, завершение миллиона, миллиарда невидимых мыслей, философии жизни.

Каждый восточный человек — это мини диктатор, которого не видно на вершине, но он там есть.

В общине структурированная, четкая иерархия. Если ты с детства пригвожден прозвищем родителей, кличкой двора, недоверием мира, тебе никуда не деться. Сын слесаря будет слесарем. И это было правильно. Социалисты пытались с эти бороться, но и себе думали (сталинская сельская фракция. Зюганов о коммунизме думает под иконами?). Я сам по молодости был демократом, против партократов. Потому что партократы только себе, в Москву, в семью и домой везли — для витрины, а их дети учились в МИМО. Ну, чем не кастовое общество?

Затем, все эти иноагенты сразу предавать бросились Родину, где они бабки гребли лопатой. Они все идейные? Нет же. Пока была демократия, то есть временное нарушение строя, они могли делать деньги, на эти деньги купили недвижимость там. Олигархи тоже бы предали. Но в России у них «Клондайк, Эльдорадо, здесь у них лежбище», как говорил Глеб Жеглов.

При восточной деспотии, будь то монархия православие, или сталинский, даже брежневский социализм, все удовольствия в ограниченных пределах. Все удовольствия при этом стратифицированы: каждый получает по чину.

Всякие так певцы, певуньи, юмористы, художники, музыканты, композиторы, писатели — это восточный неформат. Творческие люди — юродивые вообще, не от мира сего (на ВК у меня был спор Там оппонент сказал, что у русских нет слов отчуждения, оно из немецкой культуры, оттого Маркс, затем Ленин, значит и Троцкий — чужие для русских)

Вот оттого и бегут не от мира сего люди. Не от мира, значит не от общины. Община рулит, корректирует и дозирует кайф.

Не от мира сего бежали на запад, а европейцы еще дальше, через океан — в Америку.

Эти люди бежали от душной общины, от лицемерной родни, от завистливых соседей.

Община ориентируется только на средний показатели. При этом сохраняет, соблюдает касты, поддерживает очередь за подачками. (Никто не хочет стоять в унизительной очереди!)

Оттого в СССР мало приживался сверх чувствительный, одаренный и умный отличник, а в царской России поэт и вольнодумец — нигилист. Всякий советский отличник — это обязательный либерал, затем диссидент, затем вероятный иноагент. А в царской России — декабрист, разночинец, народник, брат Карамазовых.

Главный козырь общины — средний человек, грубый, ленивый троечник. Подобный человек будет всегда за диктатуру, за порядок, «за Сталина».

Во время опасности так и должно быть. Бесспорно.

Однако это всегда создает бегство умов и ограниченное творчество. Что сказывается в отставании не только в моде, но и в технологиях. На уровне — исключительно военные машины.

Зачем нужны эти школьные отметки, если их обладатели пойдут на дно, если не научатся жизни. Если научатся, сбегут, — показало будущее.

Нужно делать сразу набор в опричнину, черную сотню, партократию — номенклатуру. Никаких школ и институтов.

Сразу известно — понятно, кто туда попадет не за знания, а за умения угодить.

И спорить не приветствуется, инициатива наказуема, все не те мысли крамольные.

И да. Все детки партноменклатуры живут на Западе.

И детки чиновников.

Глава 3

Стокгольмский синдром

За несколько лет нахождения в соцсетях понял современных людей. Почему-то им кажется, что я указываю на их ничтожество. Особенно когда выставляю свои книги.
Сначала не любят именно мои книги. Потом меня. (Немудрено: все посетители социальных сетей — писатели. Такого феномена массового самолюбия еще не было никогда. Мне приходится появляться в кадре, чтобы разъяснить ситуацию. Нет лучшего лекарства, чем испробованное на себе. Самолюбие — это не яд, но именно самолюбие отравляет человеческую историю. Все политики современности, например, — продукты ядовитого самолюбия. Люди думают: «Путь этот фрик будет политиком. Я все равно лучше»).
А ведь эта реакция болезного самолюбия легко считывается и управляется. Раз уж я назвал социальные сети в виде средоточения современного самолюбия, прежде чем оно проявится официально — в публичной политике. Людей в сетях нахваливают по методу Карнеги. (А у кого научился сам Дейл Карнеги? Просветитель Шарль Фурье, к примеру, был единственным сыном у своего отца — торговца колониальным товаром из Индии. Из своего детства он с отвращением вспоминал улыбку на лице своего отца, когда тот расхваливал продаваемый клиенту товар. И как угодливое лицо становилось серьезным, когда за покупателем закрывалась дверь).
Итак, что людей надо хвалить как товар, знает любой продавец. Потому сама система называет всех людей личностями (а не только команда обслуги социальных сетей, собранная олигархом)
Кому то покажется, «личность» — это атрибут сытого Запада.
Но и в традиционном мире, где все хотят быть выше других или хотя бы обеспеченнее рядом живущего соседа — по культуре и генетике: этим, как раз создается резонанс тотальной болезни.
В Евразии, Азии, Африке, даже когда то и в Южной Америке всегда происходил отбор лабильного и некачественного человеческого материала.
Ибо консервативное общество — это почти армия. Наверх отбирали самых тихих, услужливых, исполнительных, не творческих, можно сказать просто тупых. А тут (в социальных сетях) идет нахваливание скрытой армии, сотрудники соц сетей нахваливают посетителей, что дает просто взрыв вывернутых эгоизмов и обид (ведь современные люди одиноки как никогда). Именно социальные сети показывают, как отбиралась элита в традиционном мире во все века — из-за зависти, самолюбия, мести.
Но сначала это касалось только элиты. Пока не было демократии в элиту отбирали в качестве обслуги воли вышестоящих.
Теперь роль элиты исполняет «свободная» масса личностей. И сама же эта масса загоняет себя в карантин. Вы это понимаете? Сама эта масса желает получать вакцину. Сама. Масса так называемых свободных «личностей» сама идет на вакцинирование, сама движется в сторону стационаров, сама собой довольная, что будут жить больше всех.
Во-первых, эти массы очень любят себя — не так ли? Хотя бы из-за постоянной рекламы любить себя: из-за постоянной рекламы любить себя и покупать товары, они любят себя, только себя. Любить себя -это мода такая. Если у них есть хоть капля сомнения, а капля сомнения все таки есть, потому что фон смертельной пандемии не приятен был сам по себе: они захотели отомстить, хоть кому — за ложь и унижения.
Они и до этого мстили, по возможности, своим хайпующим политикам.
Я уже сказал, почему почти вся Европа из-за этого управляется странными людьми. Потому что эти люди продолжают шоу и греют самолюбие избирателей, хотят нравится. Избиратели видят их старательность, угодливость, — берут как их унижения (как рекламу товара отца Шарля Фурье в конце 18 века). Вот как товар, они и превращаются в знаковых политических лидеров — клоунов..
И избиратели сознательно «покупают», причем самый некачественный товар руководителей — из-за самолюбия. Вот она — маленькая месть, создающая большой дурдом.
Они выбирали политиков за явную внешне выраженную глупость, за какой-нибудь незаметный ущерб, изъян, то есть за дурость. В минуту выбора они думают: «Он дурак, она шлюха» За секунду до восторга и интуитивного же отвращения они думают: «Ах, какие они милые клоуны».
Но все также знают: любая «дура» — отыграется за свои уже унижения: за трату тонкой энергии на ложь, за хайп, за искусство Карнеги. Да, эти «дураки» и «дуры» будут править как настоящие азиатские, но скрытные и подлые диктаторы. На прошлой работе много не заработаешь. Ведь власть дает больше зарплаты гинеколога в разы.
Вот так зависть и месть одного самолюбия встречается с завистью и местью оппонентов в пункте вакцинации. И никто же не удивляется — откуда у жертв мировой аферы такая солидарность с палачами.
Эти жертвы сделали бы тоже самое — послали бы всех делать инъекции, чтобы заработать кучу денег (то есть, если была бы возможность сорвать куш). Это есть современный либеральный фашизм. Но никто не желает этого замечать. Униженные никогда не восстанут против палачей. Они будут травить только тех, кто не ходит на такие выборы. Кто не голосовал и разоблачает будущих палачей. Сами понимаете, на таких демократических выборах умных не выбирают. На таких выборах трезвых людей презирают. Они не знают, что это такое. Потенциальные брахманы давно опрокинуты на самое дно ревностью, завистью, недоброжелательством. Ведь масса личностей — это номинальная элита покупателей.
Итак, все жертвы демократии — это потенциальные палачи своих же друзей дружно поют одну песню. Почему?
Потому что они любят деньги. Короче говоря, они любят хозяина. Это особое чувство. Оно угадывается несколькими словами, буквально пустыми словами, что то там про терпимость и свободу с улыбочкой. Эту систему, этих людей, эту массу уже не победить разоблачениями, раскрытие тотальных европейских афер. Эта масса работает пропагандистами, репортерами, судьями и прокурорами. Если судьи и прокуроры будут судить больших чиновников Европы или Америки, они сами будут безработными через пять минут.

Глава 4

Сакская каша

В основе имперского импульса едва различимая причина — беда дикаря. Не от хорошей жизни все эти гиксосы, народы моря, кочевники Великого переселения, тюркская волна с Алтая, кипчакская, затем арабская конница, монгольская переформатировали действующий тот мир, — от нестабильного хозяйства. Да, все кочевники жили на вулкане климатического произвола. Сама природа вынуждали и так жить, потом нападать. Примитивная техника отразилась в примитивном восстановлении справедливости. Нападая на сытых соседей. Нападение было справедливостью, не ставшей пока идеологией. Это пока. Нападение или агрессия не могли быть идеологией — это были лишь дикарские орды, организованные для грабежа.
Идеология появилась позднее. Когда, как раз, и появились первые чиновники. Они рассмотрели в поведении наконечника общей стабильности не только запасы орды — союза кланов, но и свою выгоду. Чтобы не повторять ошибок в расчетах, нужно все изучить. Идеология стала побочным продуктом данного подсчета (запасов).
Навскидку. Чтобы состоялась империя Ахеменидов, родился Зороастр: он появился, когда на переходе от тактики дикарей — напал — ограбил — съел. К тому времени уже научились считать запасы, чтобы зря не ходить, ибо любое нападение — затратное.
Теперь поближе. Чтобы Наполеон пошел на Россию, французские энциклопедисты уже представили тезисы. Свобода — равенство -братство. Как видится, в нападении всегда есть что то дикарское — от первобытного мира, ибо в основе агрессии всегда лежит вся та же дикарская проблема. Но дикарское всегда превращается в культурное, когда на в дикарском следе наследили уже обутые в туфли люди — это Вольтер, Руссо, Монтескье. Именно энциклопедисты были аристотелями Наполеона. Если бы он пришел с одним лишь лозунгом «Обогащайтесь», никто бы за ним не поше