автордың кітабын онлайн тегін оқу  Книга Пассажей

Вальтер Беньямин

От переводчиков

Passagen-Werk, или Passagenarbeit (здесь — «Книга Пассажей», 1927–1940), сочинение-призрак, которое, согласно иным знатокам, является самой цитируемой работой в мировой философии за последние полвека, увидело свет в 1982 году в виде гигантского собрания тематически организованных подготовительных материалов к грядущему произведению, образованных как пространными выписками автора из многочисленных исторических, литературных, философских, экономических источников, так и скорее скупыми авторскими комментариями, отступлениями, сентенциями или афоризмами. Оно представляет собой своего рода фантомный аналог Gesamtkunstwerk, «всеобъемлющего произведения искусства». Задуманная в пандан к академической монографии «Происхождение немецкой барочной драмы» (Ursprung des deutschen Trauerspiels, 1928), похоронившей бюргерские мечты молодого Беньямина об университетской карьере, «Книга Пассажей» не только заключает в себе прототексты самых знаменитых работ немецко-еврейского мыслителя: «Сюрреализм» (1929), «Краткая история фотографии» (1931), «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1936), «Шарль Бодлер. Лирический поэт в эпоху зрелого капитализма» (1938–1939), «О понятии истории» (1942), — но и представляет собой уникальную в своем роде амальгаму радикально перетолкованного исторического материализма, сюрреалистических устремлений модернистской прозы, новейших тенденций немецких и французских исторических или социологических штудий, а также отдельных положений иудаистской теологии. В немецком оригинале собственно «конволюты» (папки с рукописными материалами, рассортированные по темам) предваряются текстами двух так называемых экспозе́ — сжатыми теоретическими очерками; при этом позднейший из них, открывающий наше издание, написан на французском языке в 1939 году и представляет собой, так сказать, авторский синопсис всего сочинения, концептуальный тестамент. Он усугубляет «французский флер» всей книги, посвященной культурной археологии Парижа, «столицы XIX столетия», демонстрируя вместе с тем неустранимую преемственность всей многосложной интеллектуальной конструкции с исходной жанровой формой, определенной автором как «диалектическая феерия». Крытая торговая галерея, в конструкции которой Беньямин усмотрел потребность буржуа XIX столетия превратить город в «интерьер», освоиться в нем со всеми своими гешефтами и развлечениями, амбициями и социальными страхами, будет оттеснена в ХХ веке «машинами для жилья», культурой больших пространств и открытого воздуха. И в этом смысле книга о пассажах — еще и эсхатология зрелого капитализма, коллекция «руин», по которым можно читать праисторию постмодерна.

В «Книге Пассажей» Беньямин почти что осуществил замысел всей своей жизни — создать произведение, составленное исключительно из цитат, «литературный монтаж». Цитаты в жизни, творчестве и смерти Беньямина не столько воссоздают исторический контекст, сколько порождают своего рода контртекст — зыбкую семантическую констелляцию, в которой растворяется авторская воля, а мысль, сопрягаясь с бессмыслием, открывается разноречивым толкованиям. Цитата — главное орудие интеллектуального мифа, в стихии которого создавалась «Книга Пассажей», призванная стать не только археологией французской культуры XIX века, но и своего рода полемологией настоящего времени, погрязшего в прописных истинах: «Цитаты в моей работе — как разбойники на дороге, которые нападают во всеоружии и освобождают бездельника от убежденности». Вместе с тем наряду с культурой ошеломительной цитаты в методе рассуждения «Книги Пассажей» активно, если не сказать агрессивно, задействуется аналогия, которая противопоставляется мифотворчеству — как литературному, так и научному. Наверное, один из самых причудливых лучей, вырвавший из мрака личного существования мыслителя тайну его умственного подвижничества, зафиксирован в том фрагменте «Книги Пассажей», где критик, нащупывая элементы метода, прибегает к редкому для его работ уподоблению, проецируя на себя и на предмет своих изысканий весьма энергичный образ:

Возделывать те земли, на которых прежде бурно произрастало лишь безумие. Продвигаться вперед с отточенным топором разума, не оглядываясь по сторонам, чтобы не поддаться ужасу, манящему из глубин первобытных зарослей. Всю почву нужно расчистить разумом, выкорчевать подлесок, взошедший из химер и мифа. Всё это и предстоит проделать сегодня с девятнадцатым веком [1].

Итак, исторический массив XIX века видится критику века XX-го девственной чащей, образованной безумными, бредовыми или просто мифологическими представлениями, распространяющими свою власть на умы и души современников. Непроходимые дебри праистории бросают вызов или просто ужасают исследователя истории, который призван идти вперед, точнее назад, имея в виде оружия лишь заостренный топор разума: критик-лесоруб против леса исторических заблуждений. Прорубаться, не глядя по сторонам, работать топором разума, подобно тому как другой крушитель идолов культуры призывал философствовать молотом, — таково призвание критика современности, который стремится постичь истину, невзирая на азбучные аксиомы, или идолов, которым поклоняется век.

Разумеется, автор «Книги Пассажей» — не историк, воссоздающий прошлое, «как оно было на самом деле», хотя исторической эрудиции ему не занимать, он скорее социальный психолог, выстраивающий из обильных исторических выписок и редких субъективных глосс типологию человека модерна, разношерстные образчики которого — авантюрист, богема, буржуа, заговорщик, денди, коллекционер, конспиратор, критик, литератор, люмпен-интеллектуал, нищий, поэт, предприниматель, революционер, тряпичник, философ, фланёр — убедительны ровно настолько, насколько один, не теряя оригинальной физиономии, переходит в другого, а все как один так или иначе соответствуют протеической фигуре самого Беньямина, который, уклоняясь от естественной способности говорить от первого лица, вещает здесь через всех своих концептуальных персонажей единовременно. Главные теоретические модели этой социальной типологии — не только труды Адорно, Броха, Вебера, Зиммеля, Зомбарта, Маркса, Мишле, Тэна, Шолема или Хоркхаймера, с которыми Беньямин всё время открыто и скрыто полемизирует, но и «Человеческая комедия» Бальзака, «Созерцания» Гюго, «Лавка древностей» Диккенса, «Цветы Зла» Бодлера, «К вечности — через звезды» Бланки, «В поисках потерянного времени» Пруста, «Замок» Кафки, «Парижский крестьянин» Арагона, «Надя» Бретона, «Париж — современный миф» Кайуа, «Трехгрошовая опера» Брехта и, конечно, «Веселая наука» Ницше — не столько проблематичная традиция, которую Беньямин воссоздает в своем труде, сколько аффективно-интеллектуальная констелляция, которую он любовно, меланхолично и отстраненно собирает по крупицам в грандиозную мозаику «Книги Пассажей».

Вместе с тем цитата — главный бич Беньямина, отдельные тексты которого в настоящее время буквально разобраны на цитаты, хотя исследователей, ответственно работающих с творческим наследием мыслителя, в России можно по пальцам пересчитать, а изданий, отвечающих новейшим текстологическим находкам, и того меньше. Вот почему перевод «Книги Пассажей» — это интеллектуальный вызов, теоретически способный лишить иных знатоков удобной убежденности в том, что всё уже было, а вместе с тем — приглашение к путешествию через открытое море прошлого, что живет в настоящем в ожидании (вне)очередной катастрофы, которая неизбежно всё вернет на круги своя.

Вера Котелевская, Сергей Фокин

---

Экспозе 1939 года
Париж — столица XIX столетия [1]

---

А

[Пассажи, магазины модных товаров, приказчики]

Дворцов этих колонны магические
Показывают со всех сторон аматёру
Вещами, что в портиках выставлены,
Как индустрия соперничает с искусством.

Chanson nouvelle, цит. по: Nouveaux tableaux de Paris ou observations sur les mœurs et usages des Parisiens au commencement du XIX siècle [1]

Продаются тела, голоса, неоспоримая роскошь —
то, чего уж вовек продавать не будут.

Артюр Рембо [2]

«Перед нами, — сообщает иллюстрированный парижский путеводитель, — вся картина города на Сене 1852 года, с его окрестностями, Большими бульварами и множеством ведущих к ним пассажей. Эти пассажи, недавнее изобретение индустрии роскоши, представляют собой крытые стеклом, облицованные мрамором галереи вдоль целой вереницы домов, владельцы которых объединились ради подобных спекуляций. По обеим сторонам этих освещенных сверху проходов тянутся самые элегантные магазины, так что такой пассаж — поистине целый город, мир в миниатюре → Фланёр → [3], в котором досужий покупатель найдет всё, что ему нужно. Во время внезапного ливня они прибежище для всех, кого непогода застигла врасплох и кому они обеспечивают укрытый от стихий, хотя и тесноватый променад, где продавцы тоже не упускают своей выгоды». → Погода →

Эта выдержка — locus classicus описания пассажей, ведь с нее не только начинаются разглагольствования о фланёре и погоде, но можно было бы также развить мысль о способе возведения пассажей с экономической и архитектурной точки зрения.

[A 1, 1]

Модные магазины: «Фрейлина» / «Весталка» / «Ветреный паж» / «Железная маска» / «Красная Шапочка» / «Крошка Нанетт» / «Немецкая хижина» [4] / «У мамелюка» / «На углу» — названия по большей части взяты из популярных водевилей. → Мифология → Перчаточник: «У юноши из бывших»; или кондитер: «К оружию Вертера» [5].

«Имя ювелира огромными буквами, выложенное поддельными драгоценными камнями, красуется над дверью в магазин». Eduard Kroloff. Schilderungen aus Paris. S. 73 [6]. «В галерее Véro-Dodat есть продуктовая лавка, над входной дверью которой читаешь надпись Gastronomie cosmopolite [7]: отдельные буквы ее самым комичным образом составлены из бекасов, фазанов, зайцев, оленей, оленьих рогов, омаров, рыб, птичьих потрохов и т. д.» Ibid. S. 75 [8]. → Гранвиль →

[A 1, 2]

Когда дела шли в гору, владелец покупал запас на неделю вперед и, чтобы освободить место для хранения товара, перебирался на антресольный этаж. Так лавка превращалась в склад.

[A 1, 3]

Это были времена, когда Бальзак писал: «Великая поэма прилавков раздается разноцветными строфами от площади Мадлен до заставы Сент-Дени. Honoré de Balzac». Les Boulevards de Paris (из сборника Le Diable à Paris. Paris et les Parisiens). P. 91 [9].

[A 1, 4]

«День, когда Специализация [10] была открыта Ее Величеством Индустрией, королевой Франции и нескольких прилежащих земель; в этот день, как рассказывают, сам Меркурий, специальный бог торговцев и многих прочих социальных специальностей, ударил три раза своим жезлом по фронтону Биржи и поклялся бородой Прозерпины, что это слово ему по душе». → Мифология → Слово spécialité использовалось поначалу только по отношению к предметам роскоши. Marc Fournier. Le spécialités parisiennes (из сборника La grande ville Nouveau tableau de Paris). P. 57 [11].

[A 1, 5]

«Узкие улочки, что окружают Оперу, и опасности, которым подвергают себя пешеходы, выходя из театра, всё время осаждаемого экипажами, в 1821 году навели группу дельцов на Идею использовать часть построек, которые отделяли новый театр от бульвара. / Это предприятие, которое стало источником преуспеяния для его создателей, обладало огромным преимуществом и для публики. / Действительно, благодаря деревянному, весьма узкому и крытому пассажу появилось средство совершенно безопасного и прямого сообщения, ведущего через эти галереи к бульвару прямо из вестибюля Оперы <…> Поверх антаблемента дорических пилястров, разделяющих магазины, высятся два этажа, отведенные под квартиры, а над ними по всей длине галереи царствуют витражи». Jacques Antoine Dulaure. Histoire physique, civile et morale de Paris depuis 1821 jusqu’à nos jours [12].

[A 1, 6]

До 1870 года улицы наводняли экипажи. На узких тротуарах было чрезвычайно тесно, и поэтому прогуливались в основном в крытых галереях, которые обеспечивали защиту от превратностей погоды и уличного движения. «Благодаря нашим более широким улицам и более просторным тротуарам фланирование, которому наши отцы могли предаваться лишь в пассажах, стало более удобным». → Фланёр → Edmond Beaurepaire. Paris d’hier et d’aujourd’hui. La chronique des rues. P. 67 [13].

[A 1a, 1]

Названия пассажей: пассаж Панорам, пассаж Веро-Дода, пассаж Желания (когда-то вел к месту галантных свиданий), пассаж Кольбер, пассаж Вивьен, пассаж у Нового моста, Каирский пассаж, пассаж на Реюньон, пассаж Оперы, пассаж Троицы, пассаж Белой лошади, пассаж Прессьер (Бессьер?), пассаж Булонского леса, пассаж Гросс-Тет (пассаж Панорам прежде звался пассажем Мирес).

[A 1a, 2]

Пассаж Веро-Дода (построенный между улицами Булуа и Гренель-Сент-Оноре) «обязан своим названием двум богатым колбасникам, г-ну Веро и г-ну Дода, которые в 1823 году начали прокладывать этот пассаж и возводить громадные постройки, к нему прилегавшие; что в те времена было схвачено в выражении, гласившем, что пассаж был прекрасным произведением искусства, вырубленным между двумя кварталами». Dulaure. Histoire physique, civile et morale de Paris depuis 1821 jusqu’à nos jours. P. 34 [14].

[A 1a, 3]

В пассаже Веро-Дода мостовая была выложена мраморной плиткой. Какое-то время там жила Рашель.

[A 1a, 4]

Галерея Кольбера, № 26. «Там под видом перчаточницы блистала доступная красавица, которая, правда, по своей молодости только себе отдавала должное; она заставляла избранных счастливчиков заботиться о ее туалетах, из которых думала составить состояние. <…> Эту молодую и красивую женщину под стеклом звали Абсолют; но в поисках его философия потратила бы попусту всё свое время. Перчатки продавала горничная; она их всё время требовала». → Куклы → Проститутки → Charles Lefeuve. Les anciennes maisons de Paris [15].

[A 1a, 5]

Торговый двор. «Здесь впервые испробовали гильотину для убоя баранов, изобретатель устройства проживал одновременно в Торговом дворе и на улице Ансьенн-Комеди». Ibid. P. 148 [16].

[A 1a, 6]

«Каирский пассаж [17], где в основном занимаются литографией, наверняка заблистал, когда Наполеон III отменил обязательство гербового сбора для коммерческих реклам; это освобождение обогатило пассаж, который выказал признательность в расходах на украшение магазинов. Раньше, когда начинался дождь, по этим галереям, многие из которых были лишены стеклянного покрытия, приходилось ходить с раскрытыми зонтами». Ibid. P. 233 [18]. → Дома мечты → Погода → (Египетский орнамент)

[A 1a, 7]

Тупик Мобера, прежде д’Амбуаз. В домах № 4 и 6 в 1756 году жила отравительница с двумя помощницами. Однажды утром всех троих обнаружили мертвыми: надышались ядовитым газом.

[A 1a, 8]

Эпоха грюндерства при Людовике XVIII. Драматическими надписями на модных магазинах искусство служит торговцу.

[A 1a, 9]

После пассажа Панорам, который был обустроен к 1800 году и светская репутация которого была прочной с самого начала, следует, например, галерея, открытая в 1826 году колбасниками Веро и Дода, она представлена на литографии Арну 1832 года. Только после 1822 года случилось открытие нового пассажа: в период 1822–1834 годов разворачивается строительство большинства этих столь причудливых переходов, самые замечательные из которых сосредоточены между улицей Круа-де-Пети-Шан на юге, улицей Гранж-Бательер на севере, Севастопольским бульваром на востоке и улицей Вантадур на западе. Marcel Poëte. Une vie de Cité. P. 373–374 [19].

[A 1a, 10]

Магазины в пассаже Панорам: ресторан «Верон», кабинет для чтения, музыкальный магазин, «Маркиз», виноторговцы, чулочник, галантерейщики, портные, башмачники, чулочники, книготорговцы, карикатуристы, театр Варьете. Пассаж Вивьен, наоборот, был деловым. Там не было ни одного роскошного магазина. → Дома мечты: пассаж в виде нефа с боковыми приделами →

[A 2, 1]

Его прозвали «гением якобинцев и промышленников», но Луи-Филиппу приписывают еще и такие слова: «Слава Богу — и моим магазинам». Пассажи как храмы торгового капитала.

[A 2, 2]

Самый новый парижский пассаж на Елисейских Полях, построенный американским ювелирным королем, больше не торгует. → Упадок →

[A 2, 3]

В Париже к концу старого режима открывались базары и лавки нового типа, где товары продавались по фиксированным ценам. При Реставрации и Луи-Филиппе появился ряд магазинов модных товаров: «Хромой дьявол», «Два китайских болванчика», «Юнга», «Пигмалион»; но эти торговые заведения были на порядок ниже в сравнении с современными магазинами. Эра больших магазинов начинается при Второй империи. Они стремительно развиваются после 1870 года вплоть до последнего времени». Emile Levasseur. Histoire du commerce da la France. P. 449 [20].

[A 2, 4]

Пассажи как прообраз универсальных магазинов? Какие из названных выше магазинов размещались в пассажах?

[A 2, 5]

Система специализации, между прочим, дает историко-материалистический ключ для понимания расцвета (если вообще не возникновения) жанровой живописи в сороковых годах прошлого века. По мере того как возрастало участие буржуазии в искусстве, оно дифференцировалось, правда, в соответствии со слишком узким пониманием искусства этой прослойкой, лишь в сфере предмета изображения, — так появились исторические сцены, анималистика, сцены с детьми, образы из жизни монахов, семьи, деревни, оформившись в качестве отдельных жанров. → Фотография →

[A 2, 6]

Следует проследить влияние торговли на Лотреамона и Рембо!

[A 2, 7]

«Другая характеристика, особенно со времен Директории (примерно до 1830 года), — легкость тканей. Даже в самые сильные морозы мехов и теплых вещей почти не увидишь. Рискуя собственной „шкурой“, женщины одеваются так, словно зимних холодов нет и в помине, словно природа внезапно преобразилась в вечный рай». John Grand-Carteret. Les élégances de la toilette. P. XXXIV [21].

[A 2, 8]

Но и театр в те времена снабжал своим лексиконом модные вещи. Шляпы а-ля Тарар, а-ля Феодора, а-ля Фигаро, а-ля верховная жрица Ифигения, а-ля Кальпренада, а-ля Виктуар. Та же самая глупость, что ищет правдоподобия в балете, выдает себя, называя газету — примерно в 1830 году — «Сильф» (Le Sylfe). → Мода →

[A 2, 9]

Александр Дюма на вечере у принцессы Матильды. Стихи посвящены Наполеону III:

В своей имперской роскоши
Равны племянник с дядей
Столицы (capitales) дядя брал
Племянник — капиталы (capitaux)
 
Последовало ледяное молчание.

Из источника: Mémoires du comte Horace de Viel Castel sur le règne de Napoléon III. P. 185 [22].

[A 2, 10]

«Кулиса [23] обеспечивала бесперебойный ритм биржевой жизни. Рабочий день не заканчивался, ночь не опускалась. Когда закрывалось кафе „Тортони“, толпа биржевиков перемещалась на соседние бульвары, поближе к пассажу Оперы, и там продолжали ставить на повышение или понижение». Julius Rodenberg. Paris bei Sonnenschein und Lampenlicht. S. 97 [24].

[A 2, 11]

Спекуляции акциями железной дороги при Луи-Филиппе.

[A 2, 12]

«Того же происхождения [т. е. из Дома Ротшильдов] и Мирес, поразительно красноречивый делец, которому было достаточно лишь открыть рот, чтобы убедить своих кредиторов, что убытки — это прибыль; его имя тем не менее было удалено из названия пассажа Мирес в связи со скандальным судебным процессом, после которого этот пассаж превратился в пассаж Принцев (вместе со знаменитым рестораном Петера)». Julius Rodenberg. Paris bei Sonnenschein und Lampenlicht. S. 98 [25].

[A 2a, 1]

Выкрик продавца биржевого бюллетеня: при повышении курса акций — «Биржевой рост», при понижении — «Колебания цен на бирже». Понятие «понижение» было запрещено полицией.

[A 2a, 2]

Пассаж Оперы по важности для теневой биржевой торговли можно сравнить с берлинским «Кранцлер Эк» [26]. Жаргон биржевиков «в дни, предшествовавшие началу Прусской войны [1866] [27]: трехпроцентная рента „Альфонсины“, земельный кредит <…> „толстяк Эрнест“, итальянская рента <…> „бедный Виктор“, кредит на движимое имущество, „малыш Жюль“». Rodenberg. Paris bei Sonnenschein und Lampenlicht, Leipzig. S. 100 [28].

[A 2a, 3]

Стоимость услуг биржевого маклера от 2 000 000 <sic> до 1 400 000 франков.

[A 2a, 4]

«Пассажи, большинство которых датируется эпохой Реставрации». Théodore Muret. L’histoire par le théâtre. P. 300 [29].

[A 2a, 5]

Кое-какие сведения о том, что происходило до, во время и после Скриба [30] и Ружмона [31]. Премьера 28 июня 1828 года. В первой части трилогии изображено общество при Старом порядке, во второй — власть якобинского террора, в третьей — общество эпохи Реставрации. Главный герой, генерал, в мирное время становится промышленником, а точнее крупным фабрикантом. «Мануфактура заменяет здесь для высших чинов поле, что возделывает Солдат-Трудяга. Хвалу индустрии пели как в водевилях Реставрации, так и в песнях, увенчанных лаврами воинов. Класс буржуа, на различных его уровнях, противопоставлялся благородному сословию: состояние, приобретенное трудом, противопоставлялось спасительному родовому гербу, башням старого замка. Это третье сословие, ставшее господствующей силой, тоже имело своих угодников». Muret. L’histoire par le théâtre. P. 306 [32].

[A 2a, 6]

Деревянные галереи, «которые были снесены в 1828–1828 годах, уступив место Орлеанским галереям, были образованы тремя линиями скромных лавочек и представляли собой два параллельных прохода, покрытых толем, досками и несколькими витражами, обеспечивавшими освещение. Посетители ходили прямо по утрамбованной земле, которая в сильные дожди превращалась в грязь. Так вот! Народ всё равно бежал в это место, которое никак не назовешь великолепным, к этим лавочкам, которые казались халупами в сравнении с теми, что были построены на их месте. Эти лавки специализировались на двух видах индустрии, каждый из которых обладал собственной притягательностью. Там было множество модисток, которые работали, сидя на высоких табуретах лицом к публике, стекол в лавках не было; весьма возбужденные девичьи личики были для иных посетителей главной приманкой. Потом деревянные галереи стали центром нового книжного магазина». Muret. L’histoire par le théâtre. P. 225–226 [33].

[A 2a, 7]

Юлиус Роденберг о маленьком читальном зале в пассаже Оперы: «Какой приятной встает в моей памяти эта полутемная комната, с ее высокими книжными шкафами, зелеными столами, рыжеволосым служащим (заядлым книголюбом, который всё время читал романы, вместо того чтобы предлагать их посетителям), немецкими газетами, которые согревали немцу душу всякое утро (за исключением „Кёльнской“, которая появлялась в среднем раз в десять дней). Но если и есть новости в Париже, то их следует получать здесь, здесь мы их и узнаём. Тихим шепотом из уст в уста (ведь рыжеволосый строго следит за тем, чтобы ни ему, ни посетителям это не мешало), не громче скрипа пера по бумаге, курсируют они от стола к boîte aux lettres [34]. У любезной сотрудницы для всех припасена приветливая улыбка, а для корреспондентов — бумага и конверты: первая почта подготовлена — Кёльн и Аугсбург получат новости; а теперь — в двенадцать! — пора в таверну». Rodenberg. Paris bei Sonnenschein und Lampenlicht, Leipzig. S. 6–7 [35].

[A 2a, 8]

«Каирский пассаж отчетливо напоминает, в уменьшенном виде, Лососевый пассаж, который был раньше на улице Монмартр, на месте сегодняшней улицы Бошомон». Paul Léautaud. Vieux Paris. P. 503 [36].

[A 3, 1]

На старинных лавках, занятых торговым промыслом, что встречается только здесь, возвышаются небольшие старомодные антресоли с окнами, на наличниках которых видны номера, соответствующие каждой лавке. Время от времени увидишь дверь, выходящую в коридор, в конце которого находится небольшая лестница, ведущая на антресоли. У дверной ручки одной из них такая вывеска, написанная от руки:

[A 3, 2]

Другая вывеска там же (цит. по: Leautaud. Vieux Paris. P. 502–503 [37]):

[A 3, 3]

Старое название универсальных магазинов: склады дешевых товаров. Siegfried Giedion. Bauen in Frankreich. S. 31 [38].

[A 3, 4]

Постепенное превращение магазинов, теснящихся в пассажах, в универсальные магазины. Принцип универсального магазина: «Этажи образуют единое пространство. Его можно, так сказать, окинуть одним взглядом». Ibid. S. 34 [39].

[A 3, 5]

Гидион показывает (Bauen in Frankreich. P. 35), как принцип «Привлекать и сдерживать толпу, соблазняя ее» (Science et l’industrie. 1925. № 143. P. 6) вел к извращению архитектурных форм во время строительства магазина «Весна» (1881–1889). Функция торгового капитала!

[A 3, 6]

«Даже женщины, которым вход на Биржу строго воспрещен, собираются возле дверей, чтобы собрать информацию о котировках и через решетку отдать распоряжения маклерам». Étienne Clouzot, Marcel Poëte, Gabriel Henriot. La transformation de Paris sous le Second Empire (каталог «Выставки библиотеки и исторических трудов города Парижа») [40].

[A 3, 7]

«Фирменного товара нет», — написал знаменитый старьевщик Фремен, l’homme à la tête grise [41], на вывеске своего магазина с тряпьем на площади Аббатис. Здесь из ветхого хлама еще раз высовывается старая физиономия торговли, которую в первые десятилетия прошлого столетия уже начала оттеснять вездесущая spécialité. «Философу» посвятил владелец этот «Великий промысел домов под снос»: каков излом и обвал стоицизма! «Внимание, не смотрите на лист вверх ногами!» — можно было прочитать на его объявлениях. «Ничего не покупайте при лунном свете!»

[A 3, 8]

В пассажах уже в открытую курили, когда это еще не было принято на улицах. «Я должен здесь добавить пару слов о жизни в пассажах: это было излюбленное место праздношатающихся и курильщиков, арена всевозможных ремесел и мелких услуг. В каждом пассаже имеется как минимум салон чистки одежды. В зальчике, который обставлен настолько элегантно, насколько позволяет его предназначение, на высоких помостах сидят господа и неторопливо читают журнал, в то время как работник вовсю старается отчистить грязь с их одежды и обуви». Ferdinand von Gall. Paris und seine Salons. S. 22–23 [42].

[A 3, 9]

Первый зимний сад — застекленное пространство с цветочным партером, шпалерами и фонтанами, некоторые из них проведены под землей, на месте, где в 1864 году в парке Пале-Рояль был (и всё еще есть?) бассейн. Заложен в 1788 году.

[A 3, 10]

«Первые модные магазины появляются в конце Реставрации: „Сицилийская вечерня“, „Затворник“, „Неубереженная красотка“, „Солдат-Трудяга“, „Два китайских болванчика“, „Ле Пети-Сен-Тома“, „Ле Гань-Денье“». Lucien Dubech, Pierre D’Espezel. Histoire de Paris. P. 360 [43].

[A 3, 11]

«В 1820 году открыли пассаж Виоле и два Павильона. Эти пассажи были одним из новшеств того времени. Это были крытые галереи, возведенные по частной инициативе, где обустроили множество лавок, процветавших благодаря моде. Самую большую известность приобрел пассаж Панорам, успех которого пришелся на 1823–1831 годы. По воскресеньям, говорил Мюссе, вся толпа либо в Панорамах, либо на бульварах. Частная инициатива, отчасти по случайности, привела к развитию жилой застройки, известной как cités, — небольших улочек или тупиков, обустроенных в складчину профсоюзом домовладельцев». Ibid. Histoire de Paris. P. 335–336 [44].

[A 3а, 1]

«В 1824 году открытие пассажей Дофин, Вуазен, Шуазель и Сите Бержер. В 1827 году <…> пассажи Кольбер, Крюссоль и Индустри. В 1828 году открыли пассажи Бради и Гравилье и начали строительство Орлеанского пассажа в Пале-Рояль на месте сгоревших в том же году деревянных галерей». Dubech, D’Espezel. Histoire de Paris. P. 337–338 [45].

[A 3а, 2]

«Прародитель больших универсальных магазинов — „Город Париж“ — появляется в доме № 174 по улице Монмартр». Dubech, D’Espezel. Histoire de Paris. P. 389 [46].

[A 3а, 3]

«Проливные дожди изрядно вымотали меня, один из них я переждал в пассаже. Здесь очень много этих полностью крытых стеклом галерей, которые местами разветвляются и тянутся через множество домов, предлагая таким образом весьма удобные маршруты. Построены они местами с большим изяществом и в плохую погоду или по вечерам, освещенные как днем, весьма популярны для прогулок вдоль рядов сверкающих магазинов». Eduard Devrient. Briefe aus Paris. P. 34 [47].

[A 3a, 4]

«Улица-галерея… один из наиболее важных элементов Фаланстера (Дворца гармонии) и… не дает представления обо всей цивилизации… Зимой она отапливается, летом проветривается... Внутренние улицы-галереи, представляющие собой развернутый перистиль, тянутся вдоль второго этажа… Те, кто видел галереи Лувра, может рассматривать их в качестве модели улиц-галерей Дворца гармонии (Фаланстера)». Charles Fourier. Théorie de L’unité universelle (1822). P. 462 и Le nouveau monde industriel et sociétaire (1829). P. 69, 125, 272. Цит. по: Dictionnaire de sociologie phalanstérienne: guide des œuvres complètes de Charles Fourier. P. 386 [48]. См. также: «Галерея. Крытые и отапливаемые галереи соединяют различные корпуса мест проживания Фаланстера». Fourier. Théorie mixte, ou spéculative, et synthese routinière de l’association [49]. Цит. по: Dictionnaire de sociologie phalanstérienne. Р. 197–198.

[A 3а, 5]

Каирский пассаж разместился по соседству с бывшими Дворами чудес [50]. Возведен в 1799 году на прежней территории сада Аббатства Христовых невест.

[A 3а, 6]

Торговля и движение — два элемента улицы. Теперь в пассажах второй ее элемент вымер; движение в них почти остановилось. Пассаж — всего лишь похотливая торговая улица, призванная будить желания. Поскольку на этой улице соки застаиваются, товар бурно разрастается по ее краям и вступает в фантасмагорические соединения, как ткани в язвах. — Фланёр саботирует движение. Он даже не покупатель. Он — товар.

[A 3а, 7]

Впервые в истории, с созданием универсальных магазинов, потребители начинают чувствовать себя массой. (Раньше их учил этому разве что дефицит.) Тем самым чрезвычайно усиливается цирковой и зрелищный элемент торговли.

[A 4, 1]

С производством массовых товаров появляется понятие фирменного товара. Нужно изучить его отношение к оригинальности.

[A 4, 2]

«Соглашусь, что торговля в Пале-Рояль пережила критическую эпоху; но полагаю, что кризис объясняется не отсутствием проституток, а возникновением новых пассажей, а также расширением и преображением старых: назову пассажи Оперы, Гран-Серф, Шуазель и Панорам». F.-F.-A. Beraud. Les filles publiques de Paris et la police qui les régit [51].

[A 4, 3]

«Не знаю, действительно ли пострадала торговля в Пале-Рояль от отсутствия проституток, но общественная мораль от этого премного выиграла... К тому же мне кажется, что добропорядочные дамы охотнее ходят за покупками в расположенные в галереях магазины... что, должно быть, составляет выгодную компенсацию торговцам; ибо, когда Пале-Рояль был заполнен сборищем почти голых проституток, взгляды посетителей устремлялись, скорее, на них, и отнюдь не те, кого это зрелище прельщало, способствовали преуспеянию местной торговли; некоторые разорялись, предаваясь дебошу, другие, уступая разгулу сладострастия, забывали о покупке вещей даже первой необходимости. Полагаю, могу утверждать, что в наши времена чрезмерной терпимости множество лавок Пале-Рояль были прикрыты, в других почти не было покупателей: торговля, стало быть, отнюдь не процветала, точнее говоря, в это время ее застой был обусловлен больше свободной циркуляцией проституток, чем их нехваткой, — в силу же последней в галереях и саду этого дворца стало больше посетителей, благоприятствовавших скорее коммерсантам, чем проституткам и развратникам». Beraud. Les filles publiques de Paris. P. 207–209 [52].

[A 4, 4]

Кафе забиты
Гурманами и курильщиками
Театры переполнены
Зрителями веселыми
Пассажи кишат
Ротозеями и аматёрами
И мошенники вертятся
Среди фланёров

Ennery et Lemoine. Paris la nuit. Цит. по: Henri Gourdon de Genouillac. Les refrains de la rue de 1830 à 1870. P. 46–47 [53]. — Сравнить с «Вечерними сумерками» Бодлера.

«А те, которые не могут заплатить и за такой ночлег? Те спят где придется — в пассажах, под арками или в каком-нибудь углу, где полиция или домохозяева не нарушат их покоя». Friedrich Engels. Die Lage der arbeitenden Klasse in England (из главы Die großen Städte). S. 46 [54].

[A 4a, 2]

«Во всех магазинах прилавки будто затянуты в униформу: сделаны из дуба и декорированы безделицами разного размера из разных металлов, безжалостно прибитыми гвоздями прямо к доскам, словно чучела убитой дичи на дверях — безоговорочная гарантия скрупулезной лояльности торговца». Félix Nadar. Quand j’étais photographe (из главы 1830 et environs). P. 294 [55].

[A 4a, 3]

Фурье об улицах-галереях: «Эта легкость повсеместного сообщения, защищенного от превратностей непогоды, эта возможность пойти в морозы на бал в ярких туфлях, не встречая на своем пути ни грязи, ни холода, представляют собой шарм столь оригинальный, что его одного будет достаточно, чтобы всякий человек, которому посчастливилось провести зимний день в фаланстере, сразу возненавидел наши города и замки. Если это сооружение будет отведено под рабочие места, связанные с развитием цивилизации, само по себе удобство сообщения, защищенного и оснащенного отоплением и вентиляцией, придаст ему огромное значение. Арендная плата за жилье <…> могла бы быть вдвое больше, чем в любом другом здании». Ernest Poisson. Fourier [Anthologie]. P. 144 [56].

[A 4a, 4]

«Улицы-галереи представляют собой способ внутреннего сообщения, который сам по себе вызовет неприязнь к дворцам и красивым городам <…> Король Франции является одним из первых монархов цивилизации; у него нет ни одного портика во дворце Тюильри. Королю, королеве, королевской семье, когда они садятся в карету или выходят из нее, случается промочить ноги, подобно какому-нибудь мелкому буржуа, который вызывает фиакр к своей лавке. Конечно, если хлынет дождь, всегда найдется лакей или придворный, который раскроет зонт над государем <…>; но это всё равно значит жить без портиков, без укрытия, в неустроенности <…> Перейдем к описанию улиц-галерей, которые представляют собой одну из самых очаровательных драгоценностей Дворца-Гармонии <…> В Фаланге нет наружных улиц или проходов, открытых превратностям непогоды; все кварталы главного здания доступны благодаря широкой галерее, которая царит на втором этаже и над всеми прочими группами построек; с краю этого прохода находятся коридоры, которые выходят на колоннады, или орнаментированные подземные переходы, обеспечивающие во всех частях и пристройках Дворца пути сообщения, отличающиеся защищенностью и элегантностью, оснащенные к тому же в любое время года печным отоплением и вентиляторами <…> Улица-галерея, или сплошной перистиль, находится на втором этаже. Ее невозможно устроить на цокольном этаже, который следует оборудовать множеством аркад, предназначенных для проезда экипажей <…> Окна на улицах-галереях Фаланги не выходят на обе стороны; они прилегают к каждому из корпусов построек; все эти корпуса тянутся двойными рядами, один из которых выходит наружу, а другой — на улицу-галерею. Последняя должна быть высотой в три-четыре этажа, которые с одной стороны выходят прямо на нее <…> На цокольном этаже выстраиваются публичные залы и кухонные помещения, захватывающие по высоте антресоли. Там через равномерные промежутки оборудуются проемы, предназначенные для подъема съестного на второй этаж. Эти проемы будут очень полезны в праздничные дни для прохода участников процессий и воинских соединений, которые не могут уместиться в публичных залах, или серистерах, и будут обедать за двойными рядами столов на улице-галерее. Не следует размещать в цокольном этаже основные залы общественных собраний, что объясняется двумя причинами. Первая заключается в том, что внизу, на цокольном этаже, необходимо поселить патриархов, тогда как дети будут размещены на антресолях. Вторая состоит в необходимости оградить детей от непроизводственных отношений людей зрелых лет». Poisson. Fourier. P. 139–144 [57].

[A 5]

Да, черт возьми, кашемира тибетского вы знаете власть,
Врага беспощадного невинности гордой.
Едва явился он, как сразу прельстил
Супругу торговца и дочь буржуа,
Недотрогу строгую и кокетку холодную;
Для любовников кашемир явился знаком победы.
Ни одному правилу не справиться с его силой,
Позор воистину, ежели его не иметь:
Кашемир, что посрамит любую остроту,
Складками смягчит смехотворности черты;
Воочию увидишь, скажешь: талисман победоносный;
Он раскрывает всем умы и поедает всем сердца,
Это про кашемир: пришел и победил, выступил с триумфом,
Он победитель и властитель, монарх и господин;
Колчан свой уподобив бесполезному грузу,
Амур водрузил на себя венец кашемира.

Edouard [d’Anglemont]. Le Cachmire. P. 30 (одноактная комедия в стихах, премьера которой состоялась 16 декабря 1826 года в парижском театре «Рояль де л’Одеон») [58].

[A 5a, 1]

Дельво о Шодрюк-Дюкло [59]: «При Луи-Филиппе, который ничем не был ему обязан, он <…> вел себя так же, как при Карле X, который был ему кое-чем обязан <…> Его имя исчезло из памяти человеческой быстрее, чем истлели его останки». Alfred Delvau. Les lions du jour. P. 28–29 [60].

[A 5a, 2]

«Лишь после Египетской экспедиции во Франции стали использовать дорогую ткань кашемир, мода на которую была введена в Париже одной гречанкой. Г-н Терно <...> пришел к замечательной идее разводить во Франции коз из Индостана. Итак <…>, надо было обучать работников, продумывать специализацию, ведь предстояло добиться успеха в борьбе с товарами, слава которых упрочена веками! Наши фабриканты начинают ломать <…> предубеждение женщин против французских шалей <…> С блистательной гармонией и изяществом они воспроизводят цветы наших полей и садов, добиваясь того, чтобы дамы перестали горевать о нелепых индусских рисунках. Есть одна книга, в которой все эти предметы трактуются занимательно и элегантно. „История шали“, принадлежащая перу мсье Рея, несмотря на то что она предназначена фабрикантам, пленит внимание наших дам <…> Не приходится сомневаться, что это сочинение поспособствует наращиванию производства превосходных изделий самого автора, равно как поможет рассеять пристрастие французов к работам иностранцев. Мсье Рей, производитель шалей и платков из кашемира, шерсти и т. п. <…> предлагает множество изделий, цена которых колеблется между 170 и 500 франками. Среди прочих нововведений мы обязаны ему грациозными изображениями естественных цветов, призванных заменить причудливые восточные пальмы. Наши похвалы ничего не стоят в сравнении с тем расположением <…>, с теми предостойными знаками изысканности, коими этот литератор-мануфактурщик обязан своим талантам и длительным изысканиям: просто скажем об этом». Chenoue J.-Ch., H. D. Notice sur l’exposition des produits de l’industrie et des arts qui a lieu à Douai en 1827. P. 24–25 [61].

[A 6, 1]

После 1850 года: «Именно тогда открываются большие магазины: „Бон Марше“, „Лувр“, „Бель Жардиньер“. Товарооборот „Бон Марше“ составлял всего 45 000 франков в 1852 году, в 1869-м он достиг 21 миллиона». Gisela Freund. La photographie du point de vue sociologique (рукопись, p. 85–86 (автор цитирует Ernest Lavisse. Histoire de France [62])).

[A 6, 2]

«В конце XVIII века издатели умоляли об обширных площадях под застройку <…> Каирский пассаж и его окрестности <…> Но с ростом Парижа они рассеялись по всему городу. Увы! Пресыщенность издателей! Сегодняшние труженики этой отрасли, развращенные духом спекуляций, должны помнить, что <…> между улицей Сен-Дени и Двором чудес по-прежнему стоит длинная закопченная галерея, где покоятся в забвении их истинные пенаты». Edouard Foucaud. Paris inventeur [63].

[A 6, 3]

Описание Лососевого пассажа, который «через три каменных ступени выходил на улицу Монторгей. Это был узкий проход, украшенный пилястрами, поддерживающими стеклянный дугообразный свод; он был загажен мусором, который выбрасывали туда из соседних домов. Перед входом висела вывеска: лосось из жести указывал на главный товар этого места; пахло рыбой… и чесноком. Здесь было место встречи южан, прибывших в Париж. Через двери лавок можно было разглядеть темные углы, где порой солнечный лучик отражался на каком-нибудь предмете красного дерева, классической меблировке того времени; подальше находилось питейное заведение, насквозь пропитанное табачным дымом, магазин колониальных товаров, испускавший причудливый аромат трав, специй и экзотических фруктов; танцевальный зал, работавший по воскресеньям и вечерами в будние дни; наконец, кабинет для чтения господина Чеккерини, который предлагал посетителям газеты и книги». Jean Lucas-Dubreton. L’affaire Alibaud ou Louis-Philippe traqué (1836). P. 114–115 [64].

[A 6a, 1]

Лососевый пассаж был ареной баррикадных боев, в которых — по случаю беспорядков на похоронах генерала Ламарка 5 июня 1812 года — 200 рабочих выступили против войск.

[A 6a, 1]

«Мартен. Коммерция, видите ли, мсье, это король мира. Дежене. Я согласен с вами, мсье Мартен; но одного короля мало, нужны подданные. Так вот! Живопись, скульптура, музыка <...> Мартен. Да, немного не помешает <…> я тоже поддерживал искусства; в моем последнем заведении — Кафе-де-Франс — у меня было много картин, аллегорий <…> К тому же вечерами я допускал туда музыкантов <…>; наконец, если бы я пригласил вас к себе <…>, вы увидели бы мой перистиль, две большие статуи, изображающие полуодетые фигуры, у каждой на голове сияет лампа. Дежене. Лампа? Мартен. Ну да, я так понимаю скульптуру, должна же она для чего-то служить, а все эти статуи с поднятой рукой или вытянутой ногой — к чему они, если даже газ не проведен?» Théodore Berrière. Les Parisiens. P. 26 (пьеса была впервые поставлена в Театре водевиля 28 декабря 1854 года; действие пьесы разворачивается в 1839 году) [65].

[A 6 2a, 3]

Существовал пассаж Желания.

[A 6a, 4]

Шодрюк-Дюкло — статист Пале-Рояля. Он был роялистом, борцом против Вандеи и имел все основания жаловаться при Карле X на неблагодарность. Он протестовал, публично демонстрируя свои лохмотья и отросшую бороду.

[A 6a, 5]

К гравюре, изображающей фасад магазина в пассаже Веро-Дода: «Невозможно перехвалить это устройство, чистоту линий, блистательный и живописный эффект, которые производят эти два шара, что служат для газового освещения и помещены на капителях двух сдвоенных пилястров, между которыми находится красивое зеркало». Кабинет эстампов [66].

[A 7, 1]

В пассаже Бради, 32, находилась химчистка «Дом Доннье». Она <славилась> своими «просторными ателье» и «многочисленным персоналом». На современной гравюре изображено двухэтажное здание, увенчанное маленькими мансардами; девушек — в большом количестве — можно увидеть через стекло; под потолком висит белье.

[A 7, 2]

Гравюра в стиле ампир: танец с шалью на трех оттоманках. Кабинет эстампов.

[A 7, 3]

Чертеж и архитектурный план пассажа на улице Отвиль, 36, черный, синий и розовый, 1856 года, на гербовой бумаге. Находящийся тут отель изображен так же. Полужирным шрифтом: «Недвижимость внаем». Кабинет эстампов.

[A 7, 4]

Первые универсальные магазины, кажется, походили на восточные базары. На гравюрах видно, <как>, во всяком случае в 1880 году, было модно завешивать коврами балюстрады выходящих во внутренний двор этажей. Например, в магазине «Вилль де Сен-Дени». Кабинет эстампов.

[A 7, 5]

«Пассаж Оперы на улице Ле Пелетье, с двумя галереями: галерея Часов и галерея Барометра. Открытие Оперы на улице Ле Пелетье в 1821 году способствовало его популярности, и в 1825 году герцогиня дю Берри собственной персоной участвовала в торжественном открытии магазина „Европама“ в галерее Барометра… Гризетки эпохи Реставрации танцевали там в зале Идали, обустроенном в подвальном помещении. Позднее в пассаже открылось кафе под названием „Диван де л’Опера“. <…> В пассаже Оперы можно было увидеть также оружейную лавку Карона, нотный магазин Маргери, кондитера Ролле и, наконец, парфюмерию де л’Опера. Добавим сюда <…> Лемонье, волосяных дел мастера, производившего из волос чехольчики для носовых платков, ковчежцы или детали траурного туалета». Paul D’Ariste. La vie et le monde du boulevard (1830–1870). P. 14–16 [67].

[A 7, 6]

Пассаж Панорам был назван так в память о двух панорамах, которые находились с каждой стороны прохода и исчезли в 1831 году. Ibid. P. 14 [68].

[A 7, 7]

Красивое восхваление «чуда индийской шали» у Мишле в «Библии человечества» (Париж, 1864), в отрывке об индийском искусстве.

[A 7а, 1]

Что с Иегуды бен Галеви
Было бы довольно чести
Сохраняться просто в папке
Из красивого картона,
 
По-китайски элегантно
Разрисованной узором,
Вроде чудных бонбоньерок
Из пассажа «Панорама» [69].

Генрих Гейне. «Еврейские мелодии», «Иегуда бен Галеви» 4, III книга «Романсеро» (цитируется в письме Визенгрунда Адорно).

[A 7а, 2]

Вывески. За модой на ребусы последовала мода на литературные и военные аллюзии. «Извержение горы Монмартр поглощает Париж подобно тому, как извержение Везувия поглотило Помпеи, это можно понять спустя полтора тысячелетия по вывескам наших магазинов, хранящим историю наших воинских триумфов и историю нашей литературы». Victor Fournel. Ce qu’on voit dans les rues de Paris (из главы Enseignes et affiches («Вывески и афиши»)). P. 286 [70].

[A 7а, 3]

Шапталь в речи о защите наименований в промышленности: «Пусть не говорят, что потребитель сможет разобраться в уровне качества ткани; нет, господа, потребитель не сможет его оценить, он судит лишь по тому, что доступно его ощущениям: но разве зрение и осязание позволят ему определить с необходимой точностью уровень изысканности ткани, природу и добросовестность аппретуры?» Шапталь. Доклад о создании специальной комиссии, в задачи которой входит экспертиза законопроекта о подделках и нанесении наименования на производимую продукцию. [Chambre des Pairs de France Session de 1824.] P. 5 [71]. — Значение кредитов возрастает по мере того, как специализируется знание о товарах.

[A 7а, 4]

«Что мне еще сказать об этой кулисе [72], которая, не удовлетворившись двухчасовой нелегальной сессией на Бирже, устраивала еще недавно по два представления в день на открытом воздухе на Итальянском бульваре напротив пассажа Оперы, где сотен пять или шесть игроков, образуя сплоченную толпу, тащились, как на буксире, за четырьмя десятками биржевых зайцев, разговаривая вполголоса, будто заговорщики, в то время как сзади их подталкивали агенты полиции, будто это было стадо жирных и уставших баранов, которых ведут на бойню». M. J. Ducos (de Gondrin). Comment on se ruine à la Bourse. P. 19 [73].

[A 7а, 5]

Ласенер [74] совершил убийство рядом с домом 271 по улице Сен-Мартен в пассаже «Красная лошадь».

[A 7а, 6]

Вывеска: «Эпе-сье» [75].

[A 7а, 7]

Из обращения «К жителям домов, расположенных на улицах Борегар, Бурбон-Вильнеф, дю Кэр и Двора чудес <…>. Проект обустройства двух крытых пассажей, ведущих от Каирской площади к улице Борегар, упирающихся в улицу Сент-Барб и обеспечивающих сообщение улицы Бурбон-Вильнеф с улицей Отвиль <…> Господа! С давних пор мы озабочены будущим этого квартала, мы переживаем, что дома, находящиеся в такой близи от бульвара, не ценятся так, как они того заслуживают; это положение вещей изменится, если открыть пути сообщения, и поскольку здесь невозможно сделать улицы по причине большей неровности почвы, и поскольку единственно осуществимый проект — это тот, который мы имеем честь вам представить, мы надеемся, господа, что в качестве домовладельцев <…> вы удостоите нас вашим согласием и содействием. Каждый участник предприятия должен внести взнос в 5 франков за акцию в 250 франков, которую он будет иметь в созданной компании. Как только будет собрано 3000 франков, краткосрочная подписка будет закрыта, так как в настоящий момент данная сумма считается достаточной». Париж, 20 октября 1847. Напечатанное приглашение к подписке.

[A 8, 1]

«В пассаже Шуазель мсье Конт, королевский физик, в перерыве между двумя сеансами магии, которые он проводит самолично, устраивает представление своей знаменитой детской труппы, в которой играют удивительные артисты». Jean Louis Croze. Quelques spectacles de Paris pendant l’été de 1835 [76].

[A 8, 2]

«На этом повороте истории парижский коммерсант делает два открытия, которые переворачивают мир модных товаров: прилавки и мужской персонал. Прилавки, которые заставляют его переехать с цокольного этажа в мансарду и потратиться на три сотни локтей ткани, чтобы завесить фасад, который выглядит наподобие адмиральского фрегата; мужской персонал, сменяющий соблазнение мужчины женщиной, на которое сделали ставку лавочники старого режима, соблазнением женщины мужчиной, что психологически более действенно. Добавим фиксированные цены и узнаваемые марки товаров». H. Clouzot, R.-H. Valensi. Le Paris de la ‘Comédie humaine’: Balzac et ses fournisseurs (из главы «Магазин модных товаров»). P. 31–32 [77].

[A 8, 3]

Когда магазин модных товаров снял помещения, которые раньше занимал Этцель, издатель «Человеческой комедии», Бальзак написал: «Человеческая комедия уступила место комедии кашемира». Ibid. P. 37 [78].

[A 8, 4]

Пассаж Комерс-Сент-Андре: кабинет для чтения.

[A 8а, 1]

«Как только социалистическое правительство стало законным собственником всех парижских домов, оно передало их архитекторам с условием обустроить в городе улицы-галереи <…> Архитекторы как нельзя лучше справились с возложенной на них задачей. На втором этаже каждого дома они взяли все помещения, выходящие на улицу, и сломали все разделявшие их стены, после чего в общих домовых стенах были пробиты широкие проходы, по которым были проложены улицы-галереи, размеры которых по ширине и высоте были с обычную комнату, а по длине тянулись по всему кварталу. В новых кварталах, где этажи смежных домов находятся приблизительно на одной высоте, нижняя поверхность галерей оказывалась, как правило, на одном уровне <…> Но вот на старинных улицах <…> нужно было поднимать или опускать полы и зачастую приходилось обустраивать слишком крутой спуск или заменять его ступенями. Когда во всех домах отдельных кварталов были выстроены улицы-галереи, проходящие <…> по второму этажу, оставалось соединить эти разрозненные группы в сеть, охватывающую всё городское пространство. Что и было сделано, когда через каждую улицу перебросили крытые мосты. Подобные мосты, правда гораздо более протяженные, были выстроены на всех бульварах, площадях и даже на мостах, пересекающих Сену, так что пешеход мог пройти через весь город, не выходя на воздух <…> После того как парижане вошли во вкус новых галерей, они стали говорить, что ноги их не будет на старых улицах, которые пригодны лишь для бродячих собак». Tony Moilin. Paris en l’an 2000. P. 9–11 [79].

[A 8а, 2]

«Второй этаж занят улицами-галереями <…> Вдоль главных путей они образуют улицы-салоны <…> Прочие галереи, не столь просторные, украшены намного скромнее. Они предназначены для розничных торговцев, которые выставляют свои товары таким образом, чтобы прохожие шли не вдоль магазина, а прямо внутри него». Ibid. P. 15–16 (из главы «Типовые дома») [80].

[A 8а, 3]

Приказчики. «В Париже их не менее 20 000 <…> Бо́льшая часть имеет классическое образование <…>; среди них встречаются художники и архитекторы, порвавшие с мастерскими; они извлекают чудесную выгоду из своих познаний <…> используя эти две ветви искусства для обустройства прилавков, а также для надлежащих проектов модных товаров и разработки новых направлений моды». Pierre Larousse. Grand dictionnaire universel du XIX siècle. P. 150 (статья «Приказчики») [81].

[A 9, 1]

«Чем руководствовался автор „Этюдов о нравах“ [82], выводя в художественном произведении портреты знаменитостей своего времени? Прежде всего, ему это доставляло удовольствие, в этом не приходится сомневаться <…> Здесь находится объяснение этих описаний. Но следовало бы поискать другую причину для некоторых прямых цитат, и мы не видим более подходящей, чем ярко выраженный вкус к рекламе. Бальзак одним из первых среди писателей ощутил силу рекламного объявления, а главное — силу скрытой рекламы <…> Тогда этой силы не понимали даже в газетах. Лишь изредка, ближе к полуночи, когда работники завершали набор номера, появлялись рекламодатели, чтобы вставить под колонку несколько строчек о пасте Реньо или Бразильской микстуре [83]. Газетная реклама такого рода была еще неизвестна. Еще более неизвестным оставался столь изобретательный прием, как цитата в романе <…> Не ошибемся, что поставщики услуг, о которых говорил Бальзак, принадлежали к его кругу <…> Никто так не осознал безграничную власть рекламы, как автор „Истории величия и падения Цезаря Бирото“ <…> Если у вас возникают сомнения в отношении умысла, достаточно будет рассмотреть эпитеты, которыми он награждает своих промышленников или их продукцию. Совершенно бесстыдно он пишет: знаменитая Викторина — Утехи, прославленный парикмахер, Штауб — самый знаменитый портной этого времени, Гей — достославный обувщик с улицы Мишодьер (дается точный адрес), кухня Роше дю Канкаль <…>, первого среди рестораторов Парижа <…>, то есть всего мира. Clouzot, Valensi. Le Paris de la Comédie humaine: Balzac et ses fournisseurs. P. 177–179 [84].

[A 9, 2]

Пассаж Веро-Дода связывает улицу Круа-де-Пети-Шан с улицей Жан-Жака Руссо. Там в своем салоне Кабе [85] проводил в 1840 году собрания. О царящем на них настроении пишет Мартен Надо: «Мемуары де Леонара, бывшего мальчика-каменщика». «В руках у него были полотенце и бритва, которыми он только что воспользовался. Нам показалось, он был рад, увидев, что мы были достойно одеты, имели серьезный вид. „А, господа! (он не сказал „граждане“), если бы противники вас увидели, то вы сразу бы обезоружили их критику, ваши костюмы, ваш внешний вид свидетельствуют о том, что вы исключительно благовоспитанные люди“». Цит. по: Charles Benoist. L’homme de 1848: II. P. 641–642 [86]. Характерно для Кабе: он считал, что рабочие не должны утруждать себя письмом.

[A 9, 3]

Улицы-салоны. «Самые широкие и лучше всего расположенные из них [улиц-галерей] отличались подобранным со вкусом убранством и роскошной обстановкой. Стены и потолки <…> были облицованы редким мрамором, расписаны золотом, кругом висели зеркала и картины; на окнах были восхитительные шторы и занавеси, вышитые чудесными рисунками; стулья, кресла, канапе <…> были выставлены для удобного отдыха уставших посетителей; наконец, предметы высокохудожественной мебели, старинные сундуки <…>, витрины, где выставлены напоказ разные редкости, <…> вазы с натуральными цветами, аквариумы с живыми рыбками, вольеры, населенные редкими птицами, дополняли убранство этих улиц-галерей, которые <…> вечерами освещались позолоченными канделябрами и хрустальными люстрами. Правительство стремилось к тому, чтобы улицы, принадлежавшие народу Парижа, превосходили своим великолепием салоны самых могущественных монархов. С утра улицы-галереи переходят в ведение обслуживающего персонала, который их проветривает, тщательно выметает, чистит, протирает, выбивает мягкую мебель, поддерживая повсюду безупречную чистоту. После чего в зависимости от времени года закрывают или оставляют открытыми окна, зажигают огонь или опускают шторы <…> Часам к девяти-десяти работы по уборке завершаются и посетители, которых почти не было до этого момента, наплывают в огромном количестве. Вход в галереи строго воспрещен всякому, кто неопрятно одет или обременен тяжелой ношей; здесь также запрещено курить и сплевывать». Tony Moilin. Paris en l’an 2000. P. 26–29 (из главы «Вид улиц-галерей») [87].

[A 9а, 1]

Магазины модных товаров держались за счет свободы торговли, которую гарантировал и охранял Наполеон I. Из всех этих магазинов, что прогремели к 1817 году: «Неубереженная красотка», «Хромой дьявол», «Железная маска», «Два китайских болванчика», — ни один не выжил. Большая часть из тех, что пришли им на смену при Луи-Филиппе, сгинули позднее, например «Бель Фермьер» и «Шоссе д’Отан», или были закрыты по бедности: «На углу», «Бедный дьявол». George d’Avenel. Le mécanisme de la vie moderne: I. P. 334 [88].

[A 9а, 2]

Редакция журнала Филипона [89] Caricature находилась в пассаже Веро-Дода.

[A 9а, 3]

Каирский пассаж. Заложен после возвращения Наполеона из Египта. Содержит некоторые египетские мотивы в барельефах: сфинксоподобные головы над входом и др. «Пассажи унылы, мрачны, на каждом шагу пересекают друг друга, что режет глаз. Похоже, они отведены под литографии и картонажные магазины, тогда как на соседней улице находятся мастерские по производству соломенных шляп, прохожие здесь в редкость». Elie Berthet. Rue et passage du Caire. P. 362 (из сборника Paris chez soi) [90].

[A 10, 1]

«В 1798–1799 годах Египетская экспедиция придала моде на шали небывалое значение. Ряд генералов экспедиционного корпуса, воспользовавшись близостью Индии, посылали своим супругам и любовницам кашемировые шали <…> С этого момента заболевание, которое можно было назвать кашемировой горячкой, получило широкое распространение, в период Консульства оно продолжало распространяться, то же самое и во времена Империи, приобретя беспрецедентные масштабы при Реставрации, достигнув колоссальных размеров при Июльском режиме и, наконец, обратившись сфинксом после Февральской революции 1848 года». A. Durand. Châles-Cachemires indiens et français. P. 139 (из сборника Paris chez soi) [91]. Содержит интервью с господином Мартеном, владельцем магазина «Из Индии» на улице Ришелье, 39; тот сообщает, что шали, которые раньше стоили от 1500 до 2000 франков, подешевели до 800–1000 франков.

[A 10, 2]

Из Бразье, Габриэля и Дюмерсана: Les passages et les rues, ou La guerre déclarée [92] («Пассажи и улицы, или Война объявлена»), одноактный водевиль, премьера его состоялась в Париже в Театре варьете 7 марта 1827 года. — …Начало куплетов акционера Дюлинго:

Для пассажей у меня всегда
Пожелания благие:
Ведь я вложил сто тысяч франков
В пассаж Делорм.
(p. 5–6)

«Знайте, что все улицы Парижа хотят покрыть стеклом, вот будут славные теплицы; заживем там как дыни» (p. 19).

[A 10, 3]

Из Жирара, «О могилах, или О влиянии похоронных контор на нравы Парижа 1801 года»: «Новый Каирский пассаж рядом с улицей Сен-Дени <…> местами вымощен могильными плитами, с которых даже не потрудились удалить готические надписи и эмблемы». Автор хочет тем самым указать на отсутствие благочестия. Цит. по: Edouard Fournier. Chroniques et légendes des rues de Paris. P. 154 [93].

[A 10, 4]

Brazier, Gabriel, Dumersan. Les passages et les rues, ou La guerre déclarée — одноактный водевиль, премьера которого состоялась 7 марта 1827 года в Париже в Театре варьете. — Партия противников пассажей состоит из мсье Дюперрона, торговца зонтами, мадам Дюэльдер, жены владельца компании, сдающей внаем экипажи, мсье Муффетара, производителя шляп, мсье Бланманто, торговца и производителя носков, мадам Дюбак, рантье, — все они из разных кварталов. Делом пассажей занялся мсье Дюлинго, который вложил деньги в акции пассажей. Адвокатом мсье Дюлинго является мсье За, адвокатом его оппонентов — мсье Против. В предпоследней (14-й) сцене появляется мсье Против, возглавляющий шествие улиц. У каждой из них — знамя с соответствующим названием. Среди них — «У медведей», «Пастушка», «Круассан», «Говорящий колодец», «Горлопан» и т. д. Соответственно, в следующей сцене — шествие пассажей со своими знаменами: Лососевый пассаж, Якорный пассаж, пассаж Большого Оленя, пассаж у Нового моста, пассаж Панорам. В последней (16-й) сцене неожиданно выныривает из чрева Парижа Лютеция [94] в облике старухи. Перед ней произносит речь в защиту улиц мсье Против: «Сто восемьдесят пассажей открывают свои зияющие пасти, пожирая наши привычки, пропуская через себя бесконечную флотилию нашей праздной или деловитой толпы! И вы хотите, чтобы мы, улицы Парижа, смирились с попранием наших исконных прав! Нет, мы требуем сноса <…> ста восьмидесяти наших противников и пятнадцать с половиной миллионов франков в счет компенсации ущерба и упущенной выгоды» (p. 29). Речь мсье За в защиту пассажей облечена в форму куплетов:

Нас запрещают, хотя использовать нас удобно,
И разве не нашему развеселому виду
Весь Париж обязан модой
На базары славные Востока?
Что это за стены, что толпа созерцает?
Что за убранство, а главное — эти колонны?
Мы будто в Афинах, и это вкус
Воздвиг Торговле сей храм.
(p. 29–30)

Лютеция улаживает спор. «Дело ясное. Духи света, да услышите мой приговор. (В этот момент в галерее загорается газовое освещение.)» (p. 31). Водевиль завершается балетом пассажей и улиц.

[A 10а, 1]

«Не побоюсь написать, сколь чудовищным ни показалось бы написанное серьезным художественным критикам, что успех литографии был обеспечен приказчиком. Если бы по-прежнему делали оттиски с картин Рафаэля, «Брисеиды» Реньо [95], то литография умерла бы. Приказчик ее спас». Henri Bouchot. La lithographie Paris. P. 50–51 [96].

[A 11, 1]

В пассаже Вивьен.
Она говорит мне: «А я из Вены».
И добавляет:
«У дяди я живу,
Родного брата Папá!
Лечу ему фурункул,
Что за счастливая судьба».
В пассаже Бон-Нувель
Мне обещана была
Встреча с девахой одной;
Да зря я прождал ее
В пассаже Броди.
…
Вот какова они: аркады любви.

Нарцисс Лебо [97]. Цит. по: Leon-Paul Fargue. Cafés de Paris: II [98].

[A 11, 2]

«С первого, чисто литературного, взгляда не понять, при чем тут лавка древностей. С лавкой этой связаны только два персонажа, и то лишь на первых страницах. Но, вчувствовавшись поглубже, мы поймем, что это заглавие — как бы ключ ко всем романам Диккенса. Они начинаются с какого-нибудь великолепного уличного наблюдения. Лавки — наверное, самое поэтичное на улице — особенно часто давали толчок его фантазии. Всякая лавка была для него дверью в приключение. Удивительно, что среди его гигантских замыслов нет бесконечной книги „Улица“, где каждая глава посвящена другой лавке. Он мог бы написать прекрасную повесть „Булочная“, или „Аптека“, или „Москательная“». Gilbert Keith Chesterton. Dickens Traduit par Laurent et Martin-Dupon. P. 82–83 [99].

[A 11, 3]

«Очевидно, что можно задаться вопросом, в какой мере Фурье верил в свои фантазии. В черновиках ему случалось жаловаться на критиков, которые фигуральное воспринимают буквально, кое-где он говорил о своих „продуманных причудах“. Позволительно думать, что во всём этом была доля умышленного шарлатанства, старание дать ход своей системе мысли, используя средства коммерческой рекламы, которые как раз в это время стали входить в обращение». Felix Armand, Rene Maublanc. Fourier. P. 158 [100]. → Выставки →

[A 11а, 1]

Признание Прудона незадолго до смерти (в «Справедливости» [101], конфронтация с концепцией фаланстера Фурье): «Мне следовало приобщиться к культуре. Но как в этом признаться? Даже та малость, что я усвоил, вызывает во мне отвращение. Ненавижу многоэтажные дома, в которых, в противоположность социальной иерархии, малыши переселяются наверх, а старики устраиваются на полу». Цит. по: Armand Cuvillier. Marx et Proudhon. P. 211 [102].

[A 11а, 2]

Бланки: «Я первым стал носить, сказал он, кокарду-триколор, изготовленную в мастерской мадам Боден в Торговом пассаже». Gustave Geffroy. L’enfermé. P. 240 [103].

[A 11а, 3]

Еще Бодлер писал: «блистательная книга, будто платок или шаль из Индии». Charles Baudelaire. L’art romantique Paris. P. 26–27 (из главы «Пьер Дюпон») [104].

[A 11а, 4]

В коллекции Кроза [105] имеются прекрасные изображения пассажей Панорам 1808 года. Там же есть и рекламный проспект гуталиновой лавки с образом кота в сапогах.

[A 11а, 5]

Бодлер в письме матери от 25 декабря 1861 года о попытке заложить в ломбарде шаль: «Мне сказали, что ближе к Новому году все конторы завалены шалями и владельцы делают всё, чтобы публика перестала их приносить». Baudelaire. Lettres à sa mère. P. 198 [106].

[A 11а, 6]

«Наш век соединит власть силы изолированной, богатой оригинальной творческой способностью, с властью силы однообразной, которая сводит на нет различия, уравнивает результаты труда, превращает их в массовый товар и подчиняется единообразному мышлению, последнему слову социального развития». Honoré de Balzac. L’illustre Gaudissart. P. 1 (издание Calmann-Lévy) [107].

[A 11 a,7]

Оборот «Бон Марше» с 1852 по 1863 год вырос с 450 000 до 7 000 000 франков. Рост прибыли в процентном соотношении — значительно ниже. Большой оборот, низкая прибыль — таков был новый принцип, который вытекал из двух важных факторов: множества покупателей и обилия товаров на складах. 1852 год Бусико ассоциирует с Видо, владельцем магазина модных товаров «Бон Марше»: «Новизна была в том, чтобы продавать качественный товар по цене барахла. Другой смелой инновацией стала продажа товаров по фиксированным ценам, благодаря чему не нужно было торговаться и обмениваться любезностями, то есть завышать цену в зависимости от физиономии покупателя; возврат товара, позволявший клиенту, если ему будет угодно, аннулировать сделку; наконец, оплата труда работников почти исключительно в виде комиссионных с продаж: таковы были составные элементы новой организации». George d’Avenel. Le mécanisme de la vie moderne: Les grands magasins. P. 335–336 (статья в «Revue des deux mondes») [108].

[A 12, 1]

При составлении сметы универсальных магазинов играл роль выигрыш во времени, который они получали в сравнении с розничными торговцами, владельцами мелких лавок.

[A 12, 2]

Раздел Shawls, Cashemirs («Шали, кашемир») в главе Industrie-Ausstellung im Louvre («Промышленная выставка в Лувре») в собрании сочинений Людвига Бёрне [109].

[A 12, 3]

Физиономия пассажа появляется у Бодлера в одной из начальных фраз Le Joueur généreux («Великодушного игрока»): «Мне показалось необычным, что я мог проходить рядом с этим прославленным логовом, не замечая входа в него» [110].

[A 12, 4]

Специфика универсальных магазинов: покупатели чувствуют себя массой; они имеют дело напрямую с товарным складом; они окидывают взором все полки с товарами; они платят фиксированную цену; они могут «обменять» товар.

[A 12, 5]

«В тех частях города, где расположены театры, общественные променады <…> где потому и предпочитают жить иностранцы, нет ни одного дома, в котором не разместился бы магазин. Довольно минуты, пары шагов, чтобы задействовать силы притяжения; ведь спустя минуту, едва сделав шаг, прохожий уже оказывается перед следующей лавкой. Взгляд будто похищают силой, тебе просто необходимо поднять взор и замереть, пока эта сила не отпустит. Имя торговца и названия его товаров повторяются десять раз кряду, написанные вперемежку на дверях, на вывесках над окнами, внешняя сторона арки выглядит как прописи школьника, который без конца выводит одни и те же слова из правила. Вывешены не только образцы ситца, но выставлены целые рулоны перед дверьми и окнами. Иногда их крепят высоко, на третьем этаже, и они низвергаются со всевозможными извивами до самой мостовой. Сапожник разрисовал весь фасад своего дома разноцветной обувью, которая выстроилась по струнке, как в батальонном строю. Торговый знак слесаря — позолоченный ключ, шестью футами выше; огромные небесные врата — дальше уже некуда. На чулочном магазине нарисованы белые чулки высотой в четыре аршина, от которых с ужасом шарахаешься в темноте, приняв их за блуждающие привидения <…> Более благородным и изящным способом пленяют глаз и шаг картины, выставленные перед многими магазинами. Нередко эти картины — настоящие произведения искусства, и если бы их выставили в Лувре, знатоки пусть и без особого восхищения, но с удовольствием остановились бы возле них <…> На доме парикмахера [висит] картина, которая, хотя и плохо написана, привлекает забавной аллегорией. Наследник престола Авессалом, пронзенный вражеским копьем, запутался волосами в ветвях. И тут же наставительные стихи: „Воззритесь же на участь горькую Авессалома! / Он выжил бы, носи парик из нашего салона“. Другая картина, изображающая девушку-розу, которая принимает из рук рыцаря венок, украшает вход в магазин шляп». Раздел Schilderungen aus Paris (1822 und 1823) («Картины Парижа (1822 и 1823)») в главе 6 Die Laden («Магазины») в собрании сочинений Людвига Бёрне [111].

[A 12, a]

К бодлеровскому «религиозному упоению больших городов» [112]: универсальные магазины — храмы, курящие фимиам этому упоению.

[A 13]

---