#2. Нок

У мамы Мабусы все было большим. Глаза, губы, грудь. Широкие плечи и крупные ладони. Она была крупной женщиной, и от звука ее низкого зычного голоса брехливые дворовые собаки разбегались, а ленивые голуби срывались с крыши Корабельного двора (так еще называли таверну «Корабль»).

Даже блестящие коралловые бусины в ожерелье мамы Мабусы отличались значительным размером. Блеск этих кораллов казался Нок похожим на блеск опускающегося в воду солнца. Когда женщина говорила, девушка смотрела только на бусины. Выше поднять глаза не осмеливалась.

– Поведешь новенькую девочку на Песчаную косу да искупаешь ее как следует. Волосы ей отмоешь, ноги, – наставляла мама Мабуса Нок, пока та заканчивала уборку зала, – но сначала в храм духов Днагао. Козленка в жертву я сама принесу на полную Аниес. А ты возьми кружку пшеничных зерен и еще венок сплети. Мальва, наверняка, уже вовсю цветет. Скажешь Дим-Хаару, что это наша новенькая Нок. Пусть он насыплет на алтарь зерен в честь нее и призовет духов. И пусть проведет белой глиной по ее лбу, чтобы показать, что она – моя Нок.

Девушка кивнула. Сложила ладони вместе и склонила голову:

– Хорошо, мама Мабуса. Все сделаю.

– Вот и пошевеливайся. Только пусть сначала Еж наносит хвороста, чтобы повар не ругался, как вчера, что печь ему топить нечем. Помогите мальчишке обе, нечего тут глаза таращить.

Нок кивнула и тут же кинулась за хворостом. Уже сбегая по выщербленным ступеням запасного выхода, ведущего в огороженный деревянным плетнем двор, она услышала, как мама Мабуса строго велела новенькой:

– Ступай следом. Руки-ноги есть, знать хворост должна уметь таскать. Топай, топай. После старшая Нок даст тебе холодных лепешек и сухих вишен. Натрескаешься еще, успеешь. Есть вы все горазды, и куда только лезет в вас…

Большие вязанки хвороста вовсе не были тяжелыми. Неудобными – это да. Но таскать их – не работа. Так, беготня. Повар – лысый, щекастый Тинки-Мэ уже стоял на низеньком крыльце кухни, тоже выходившем во внутренний двор, и лениво почесывал большой живот.

Круглая печь с черным зевом, обращенным к яркому лазурному небу, жаждала начать новый день. Совсем скоро Тинки-Мэ бросит на ее внутренние бока круглые ровные лепешки, и аромат свежего хлеба наполнит двор.

Но они – Нок, Еж и новенькая девочка – подкрепятся холодными вчерашними лепешками. Им некогда ждать, когда повар протопит печь и замесит тесто. Пока жара не накалила улицы города, а песок на косе не стал обжигающе горячим, надо торопиться. Чтобы успеть к полудню – в полдень общая молитва за процветание, и все домашние рабы обязаны быть на ней.

Нок заскочила в круглую деревянную хижину с соломенной крышей, достала из-под застеленной цветастым покрывалом кровати сандалии с деревянной подошвой и нанизанными на кожаные ремешки крашеными деревянными бусинами.

Травка, видимо, только что проснулась. Она терла глаза и пыталась убрать со лба спутанные волосы. Ей едва сравнялось пять лет, но росточком девочка явно не вышла и выглядела значительно младше.

– Кто это? Еще одна Нок? – с опаской спросила за спиной новенькая.

Голос у нее оказался звонким и нежным. Наверняка умеет хорошо петь – мама Мабуса такие вещи сразу распознает. Девочка с хорошим голосом и слухом в храме Набары будет пользоваться особенным успехом. А потому и продать ее можно за большие деньги.

– Нет, это Травка. Она все время молчит.

Утренние лучи проникли через дверной проем в сумрачную хижину и упали на лицо пятилетнего ребенка. Суровое, неприятное лицо. Почти черные глаза, твердо сжатые тонкие губы и нервно подрагивающий небольшой нос с узкими ноздрями. В ноздре блеснуло медное колечко – знак принадлежности к храму духов Днагао.

Травка принадлежала храму. Всегда. Была рождена там, посвящена с младенчества. Но растить ее выпало Нок. Так легли пророческие кости в руках Главного жреца. И вот уже два года Травка жила в маленькой хижине. Она была молчаливой, медлительной и странной. Странной до леденящего душу ужаса. Она то начинала хрипло кричать ночами и биться об пол, то смотрела вот так, серьезно и пронзительно, будто не глаза у нее, а черный камень, из которого сделан жертвенник в храме духов Днагао. Холодный, непроницаемый камень.

Травка не говорила. Вообще. Ни одного слова. Кричать – да, кричала, когда хватала ее падучая. Билась головой об пол. И помогало тогда только одно – прижать ее изо всех сил к полу, руки, ноги, и шептать на ухо древнее заклинание, которому научила Нок ведунья Хамуса.

Мама Мабуса ругала Травку и называла проклятой девкой.

– Чего это жрецы удумали? И что за напасть такая? А если она больна и передаст нам заразу? – ворчала она. Но выгнать Травку не решалась. Кто же осмелится ослушаться жрецов? Воля жрецов – это воля духов.

Нок сунула Травке в руки кусок лепешки и кинула на колени малышки деревянные бусы. Это займет ее надолго. Травка любит гладкие бусины, перебирает их в сумраке хижины. И медленно поедает лепешку. Ест она совсем мало, потому ручки и ножки у нее тонкие, точно палочки. Зато глазищи на пол-лица. Глянет – и сердце стынет.

– Вот теперь пойдем, – сказала Нок и перевязала концы своих кос тонким зеленым шнурком с бусинами. Браслеты на ее руках при этом тихонько звенели.

– Зачем тебе столько браслетов? – спросила новенькая девочка, когда они бодро шагали по тенистой улице, гладким темными камням мостовой, поднимаясь на городской холм.

– Ты ничего не знаешь о браслетах? – удивился Еж. – Ты же из Верхнего королевства. Там тоже стоят храмы духов Днагао. А в них должны святить браслеты-обереги. Чтобы духи не убили тебя и злые люди не сглазили. Браслеты есть у всех, и у меня тоже. – Мальчик вытянул руку вперед и показал кожаные ремешки, украшенные медными позеленевшими бляхами.

– У меня был амулет, – тихо ответила новенькая.

Она провела рукой по груди, точно желая убедиться, что амулет все еще там, и добавила:

– Рыцари Ордена сняли его с меня. Сказали, что все мы мерзкие идолопоклонники. Сестра моя осталась у них и два брата.

– Сколько дождей было сестре? – спросила Нок.

– Восемь. Она младше меня. Нас у отца десятеро. Шесть девочек и четверо мальчиков. Отец задолжал магу нашего удела, вот он и продал нас рыцарям. У него еще остались старшие мальчики, которые обрабатывают поле и охотятся.

– Так всегда делают. Хвала духам, что тебя не оставили у рыцарей. Иначе выбрили бы тебе все волосы, одели бы в длинную темную юбку и заставили бы всю жизнь работать на чужих людей. И ты бы никогда не узнала, что значит отдавать свою любовь мужчинам. Потому что для рыцарей это страшная мерзость, как и наши храмы.

– Говорят, что у них в храмах Всех Знающих холодно и страшно, – осторожно заметил Еж.

– Там не страшно, – ответила новенькая, – но холодно. И много работы. Я видела, как люди трудятся на полях.

– Ну, работы много и тут. Вот попала бы ты к торговцу рыбой, так узнала бы, что по чем. Целый день чистить рыбу – это тебе не хворост повару таскать, – пояснила Нок.

– А куда мы сейчас идем?

– В храм духов Днагао, как мама Мабуса велела.

– Вы хорошо знаете дорогу туда?

– Как говорит жрец Дим-Хаар, тут все дороги ведут в храм, потому ты никогда не заблудишься. Просто поднимайся вверх по любой улице и непременно придешь.

Узкая улочка с теснившимися друг возле друга домиками из разноцветного глиняного кирпича внезапно повернула вправо и оборвалась. Перед детьми открылась просторная площадь, залитая ослепительными лучами солнца. Ларьки, лавки, палатки и многочисленные подводы с лошадьми заполняли ее так плотно, что рыжая, не мощеная земля, утоптанная копытами лошадей и ногами людей, едва проглядывала. Кричали женщины, нагло торгуясь и возмущаясь, зазывалы нахваливали товар, толстые купцы оглядывали людей, невозмутимо щурясь и высоко задирая синие бороды.

Нок знала, что купцы красят бороды семенами вохи – дикой степной травы. Это знак принадлежности к Торговой гильдии, что давало возможность торговать не только в Одиноких королевствах и на землях Свободных Побережий, но и гораздо дальше, до самой Благословенной Земли Суэмы.

Нок тихо пояснила новенькой:

– Это рынок, сюда тебя будет посылать мама Мабуса. Еж покажет тебе все, что ты должна покупать и где. Основное закупает повар Тинки-Мэ, но зелень, лук, чеснок и приправы иногда придется покупать и тебе. А еще сметану у Носи – у нее лучшая сметана на рынке, и она обязательно оставляет кувшин для мамы Мабусы.

Людей здесь всегда была пропасть. И загорелые до черноты моряки с большими круглыми сережками в ушах, с заплетенными в тонкие косички бородами и с цветастыми платками на шее. И жители Королевских островов с кучерявыми головами и широкими носами. На их бедрах висели загнутые сабли, украшенные золотом и нефритом. Попадались даже высокие светловолосые суэмцы в расшитых бисером рубахах и темных брюках. Говорили, что они не строят храмов и не признают власти ни духов Днагао, ни Ордена Всех Знающих. Ходили даже слухи, что у суэмцев есть повозки, которые умеют двигаться без лошадей, и свечи, которые горят и никогда не сгорают. Много чего чудесного рассказывали об этом народе, но мало ли чего болтают люди…

Сразу за рынком начались стертые, осыпающиеся ступени, уходящие вверх на холм. По краям храмовой лестницы росли кипарисы и можжевельник, а потому, несмотря на жару, тут пахло кипарисовыми шишками, можжевеловыми ягодами и – совсем немного – морем. Это легкий бриз приносил соленые запахи на вершину холма.

– Мы пришли, – выдохнул Еж, вытирая рукой лоб, – вот он, храм духов Днагао.

#3. Нок

Остроконечные крыши храма и храмовых построек сияли на солнце ярким красным цветом. Как любила рассказывать мама Мабуса, черепицу обжигали и покрывали глазурью специально обученные жрецы, чтобы она была багровой и блестящей. Переплет окон, окрашенный в насыщенный синий цвет, гармонировал с синими деревянными колоннами, увитыми цветочными гирляндами.

У ворот грозно поднимали головы деревянные фигуры зменграхов. Вытянутые зубастые пасти, маленькие глазки, раскрашенные оранжевым цветом… Зменграхи были мелкими драконами. Духи, которые им покровительствовали, считались злыми и опасными, потому этих духов задабривали специальными деревянными и медными браслетами.

У Нок на правой руке был один такой, медный, с длинной змейкой и двумя знаками, обозначающими слово «зменграх». Еж носил такой же браслет. За них мама Мабуса заплатила сущие гроши.

Никто не осмелится впустить в дом человека, если у него не будет на руках охранных браслетов. Кроме разве что людей с Королевских островов, чьи короли – а их было не мало – признавали только своих духов и своих вещателей. И еще загадочных суэмцев, которые вообще не поклонялись духам.

Вот потому Нок и Еж привели новенькую в храм: чтобы жрец провел белой глиной по ее лбу, насыпал на алтарь зерен, произнося ее имя, и надел на руку охранные браслеты. Хотя бы парочку браслетов – от зменграхов и падучей.

Странно, конечно, что Травке обереги ни капельки не помогали, и если уж у нее начинался припадок, то остановить его можно было только прижав девочку к полу и прошептав заклинание. Но это не всегда действовало и тогда – прощай спокойная ночь. Приступы у Травки случались только по ночам.

Поднявшись по деревянным, выкрашенным в ярко-желтый цвет ступеням, Нок шагнула в сторону, пропуская огромную крысу. Еж торопливо поклонился. Крысы считались священными животными, потому что ими питались зменграхи. Одни священные животные вполне могли питаться другими священными животными – таков закон жизни.

Большой круглый зал, куда попали дети, не имел крыши и представлял собой дворик с дощатым полом и множеством деревянных статуй по краям. Здесь, в этом дворике, могли находиться рабы. Внутрь, в комнаты храма, попадали только свободные люди, когда совершали специальные молитвы и покупали особые талисманы. Жертвенник находился под открытым небом – широкий круглый камень, черный и чуть влажный. Его каждый день трижды омывали водой.

Правил и служений было много, Нок всех их не знала. Зато хорошо знала старого жреца Дим-Хаара. Тот появился из сумрака внутренних комнат храма, прошел через галерею, огибающую дворик, и ступил на деревянный пол. Шагал он тихо и быстро, точно огромная мышь, да и внешне немного походил на этого зверька – большие темные глаза блестели живым умом и хитростью, сложенные на груди сухие руки с длинными потемневшими ногтями постоянно двигались.

– Пришли к нам, дети, вот и славно, вот и славно, – негромко заговорил он, и в его голосе послышались ласковые нотки. – Как дела у мамы Мабусы, Нок? Как поживает наша Травка? Надеюсь, мама Мабуса хорошо соблюдает договор, и девочка в безопасности?

Нок сложила ладони вместе, наклонила голову – один раз, другой, третий. Только после трех поклонов раб может отвечать на вопросы жреца, но ни в коем случае не поднимать голову. Рабы не должны смотреть в лица свободных людей, чтобы не осквернить их своим взглядом.

Договор, о котором заговорил жрец, был заключен между мамой Мабусой и жрецами храма. Девочку Без Имени, которую Нок впоследствии назвала Травкой, передали на попечение женщины и ее рабыни, и эта рабыня должна была заботиться о малышке, оберегать и охранять ее. И никто во всем городе не должен был знать о девочке.

И действительно, где еще можно спрятать странного больного ребенка, как не на огромном постоялом дворе, вокруг которого рос дикий сад с персиковыми, ореховыми и яблоневыми деревьями? Деревянная хижина рабов – Нок и Ежа – стояла в самом глухом углу сада, за зарослями ежевики и шиповника, рядом с компостной кучей, куда выгребали содержимое туалета Корабельного двора и которую щедро присыпали опилками. В этом углу сада мало кто появлялся, и Девочке Без Имени там было хорошо.

– Мама Мабуса соблюдает договор, – заверила Дим-Хаара Нок.

– Ваша доброта вам воздастся. Духи никогда не забывают тех, кто делает добро. Еще Великий маг Моуг-Дган, освободивший Одинокие королевства от полчищ страшных врагов, – слова «страшных врагов» Дим-Хаар произнес, понизив голос и подняв вверх указательный палец, – говорил, что надо творить добро, и оно обязательно вернется к тому, кто его сделал. Таковы законы нашего мира, дети. А сейчас, – голос жреца снова изменился, стал более жестким, – сейчас пусть возле меня останется новенькая для обряда. А вы подождите ее на ступенях.

Девочка задрожала всем телом, опустила голову совсем низко и две быстрые слезы сбежали по ее щекам.

– Не бойся, – толкнул ее в бок Еж, – он всего лишь споет тебе песню посвящения, помажет лоб глиной и отпустит. Это не страшно.

Девочка кивнула и торопливо вытерла лицо грязным рукавом.

Нок и Еж вышли на улицу, спустились по ступенькам и сели на самую последнюю. За их спинами звенел тишиной храм, а перед ними простирался приморский город Линн. Он скользил, точно длинный морской змей, вокруг удобной широкой бухты и переливался своими такими разными крышами: остроконечными, покрытыми оранжевой черепицей, пологими, сделанными из широкой и твердой травы хаку, пожелтевшими на солнце и осевшими до самой земли. В районе бедняков крыши делали из соломы, потому что даже трава была не по карману рыбакам, что не имели своей лодки и лишь нанимались на работу к владельцам судов.

Гудел круглый, точно пшеничная лепешка, рынок – он пестрел палатками, телегами и яркими нарядами женщин.

Женщины Линна считались самыми красивыми. Смуглые, черноволосые, с высокими скулами и полными губами, они казались такими же горячими, как неутомимое белое солнце, что каждый день наполняло воздух жарой.

От ступеней храма широким полукругом тянулся вишневый сад. На раскидистых ветках деревьев развевалось множество лент из кожи и ткани. На некоторых из них звенели крошечные колокольчики. За каждое служение, за каждую молитву жрецы привязывали на храмовые деревья по ленте. Если заказчик молитвы был состоятельным, то покупал кожаную полоску и колокольчик на нее, чтобы тот своим звоном напоминал духам о просьбе.

Колокольчики звенели тихо и печально, и Нок казалось, что это все молитвы жителей Линна слились в одну и звучат, звучат на верхушке храмовой горы. О чем просят все люди города? О чем просит духов она сама?

Для себя Нок много не просила. Кто услышит молитву девочки-рабыни? Да ей и так неслыханно повезло, духи были слишком милосердны к ней. Она ведь сирота, родители умерли, когда Нок была совсем еще крошкой. И ее передали в караван синебородых купцов даром, просто так. Даже не попросили никакой платы. Иначе в своей деревне она бы умерла от голода, холода и болезней. Кто бы за ней ухаживал? Кто бы заботился о ничейной девочке?

– Пусть о ней заботятся рыцари Ордена, – велели старейшины деревни, – они ведь забирают себе детей для обучения. Вот пусть и эту берут.

Тогда Нок еще раз повезло. В замки Ордена ее не взяли. Высокие люди в длинных кольчугах и больших плащах осмотрели ее и сказали, что толку от такой малявки не будет и что она глупа, как пробка. Таким образом Нок попала вместе с караваном в Линн. И ее нашла мама Мабуса, которая как раз задумала выгодное дельце – вырастить девочку для храма Набары.

Вот оно, везение. Вот она, благосклонность богини судьбы. И чего еще гневить духов и просить у них? В ночь большого полнолуния, когда Маниес станет круглым, серебристым и повиснет над самой бухтой, а Аниес превратится в тонкий серп и спрячется где-то за городским холмом – в эту самую ночь будет праздник Золотых колокольчиков. Праздник, во время которого перед духами Днагао вспоминаются все просьбы людей и все их молитвы.

Вот тогда-то мама Мабуса отведет Нок в храм Набары, получит мешочек золота – золота из далекой Суэмы. Монеты из этих земель самые тяжелые и ценные. Вот сколько платят за хорошую девочку, на плече которой есть шесть цветков, нанесенных жрецом и символизирующих, что ее любовь еще не принадлежала никому.

Ей, девочке-сироте из бедной деревни, очень повезло. Просто неслыханно повезло. Судьба уготовила для нее один из самых добрых жребиев. И совсем скоро тоненькие жрицы храма богини любви, чьи уши украшены крошечными золотыми сережками, а в носах поблескивают золотые колечки – символ принадлежности к храму – выкупают Нок в ароматной розовой воде, расчешут ее длинные черные волосы и заплетут во множество тонких косичек. И на каждой косичке закрепят по коралловой бусине. На ноги и на руки Нок наденет новые золотые браслеты, а на тело, умащенное ароматными маслами, – яркую тунику из прозрачной ткани, расшитую золотыми нитками и белым бисером. Ее девственность будет выставлена на городской торг, и самый состоятельный житель Линна сможет купить первую ночь с новой жрицей храма богини любви. Только тогда Нок получит новое имя – имя, которым назовет ее мужчина, оплативший ночь.

После этого девушка никогда не сможет покинуть храм Набары. По крайней мере до тех пор, пока на ее любовь будут покупатели. О том, что произойдет потом, Нок не задумывалась. Да и чего ломать голову над тем, что случится через много-много лет? Сейчас все складывалось как нельзя лучше, и потому незачем гневить духов лишними просьбами. На долю девушки и так выпало много удачи.

Оставалась неопределенной судьба Травки – маленьких девочек, не достигших шестнадцати лет, не пускают на порог храма богини любви. Вообще женщин-не-жриц не пускают. Это плохая примета, дурной знак – женщина около храма. Набара ревнива и своевольна, она может прогневаться на город, если рядом с ее владениями появятся женщины, не служащие ей. Женщины-соперницы. Те, кто тоже отдает свою любовь мужчинам, но не в ее храме.

Возможно, жрец свяжет новенькую Нок с Травкой, и та должна будет заботиться о Девочке Без Имени. Тогда Травка так и останется в Корабельном дворе мамы Мабусы.

Колокольчики в храмовом саду все так же тихо позванивали, словно напевали известную только им мелодию. Ветер приносил со склонов запахи можжевельника и, совсем немного, горькой полыни. Побелевшее солнце заняло почти самый центр неба и стало маленьким и злым. Пора, пора возвращаться, чтобы успеть на общую молитву.

Из храма, медленно ступая, появилась старая женщина в длинной черной юбке, по краям которой были нашиты мелкие ракушки. Такие же ракушки чуть отливали перламутром с длинного ситцевого шарфа, накинутого на плечи. Многочисленные бусы из раковин, сушеных ягод и дерева сухо пощелкивали при каждом шаге женщины.

Лицо ее, коричневое, выжженное солнцем, казалось вырезанным из темного дерева. Резкие складки у носа и пара вертикальных складок на лбу. Мелкие морщины у глаз – и все. Гладкая кожа, темная и безупречная. И все же с первого взгляда становилось понятно, что солнце поднималось слишком много раз над обладательницей этой гладкой кожи и счет ее дням давно потерян.

Ведунья Хамуса – а это была именно она – уже давно жила в лесу на соседнем холме. И множество раз приходила в храм города Линна. Ее предсказания сбывались и потому ей всегда верили. Правда, предсказывала она неохотно и не каждому. Долго вглядывалась в лицо просившего, словно читала на нем сокрытое в сердце человека, после качала головой и хриплым, каркающим голосом отказывала:

– Что я тебе предскажу, добрый человек? Твоя судьба в твоих руках, а я старая стала и не знаю, как ее удержать…

Но если уж Хамуса бралась гадать на будущее, то слова ее непременно сбывались. Всегда.

Увидев ведунью, Нок и Еж торопливо вскочили, несколько раз поклонились и застыли с опущенными глазами.

– А-а, деточки, – медленно спускаясь, проговорила Хамуса.

Она несколько раз постучала сучковатой палкой о деревянные ступени, перекинула на спину часть черных длинных кос, отчего колокольчики на их концах жалобно звякнули, и снова заговорила:

– Жарко сегодня будет. Тут, наверху, еще ветер да около моей хижины прохладно. А в городе жуть, что творится. Купец Хонут много людей привел этой ночью в город, теперь на торг выставил. А кто в такую жару-то придет на площадь? Время сбивать цену с рабов – вот, что скажу я вам, деточки. А ты, Нок? Скоро, скоро эти голубые глазки подведут черным, в маленькие ушки проденут золотые сережки, и ты станешь служить Набаре. Мы зависим от этой богини, ведь все в жизни начинает свой путь от ночи любви. Даже земля на склонах холмов слишком любит небо и от того рождаются ручьи в ее чреве.

Хамуса подошла совсем близко, и Нок почувствовала резкий запах трав, исходящий от женщины. Горьких и терпких трав.

– У тебя удивительные глаза, девочка. Мама Мабуса не прогадала, когда покупала тебя. Где еще найдешь такую темноголовую, смуглую девочку с глубокими голубыми глазами? Такую тоненькую, с черными бровями, разлетающимися точно крылья бабочки? Не удивлюсь, если твой первый мужчина назовет тебя Бабочкой. Это имя как раз для тебя, дитя. Подними-ка глаза, посмотри на меня. Да не бойся, я не стану ругать тебя. Ишь, какие глубокие глазищи, как вода в нашей бухте в ненастную погоду. Кто может устоять перед такими глазами? Дорого, ох дорого, обойдется кому-то твоя первая ночь, Нок. Приходи ко мне завтра на рассвете, я кину для тебя кости и предскажу твое будущее. Да пошлют тебе духи Днагао удачу, милая девочка.

Голос Хамусы тут же изменился, стал более хриплым и злым. Она стукнула палкой о босые ноги Ежа и крикнула:

– А ты, раб, что глаза пялишь? Давно тумаков не получал? Так я тебе сейчас наподдаю, шкура паршивой овцы… Пошел вон отсюда. Терпеть не могу этих мальчишек бестолковых.

Нок молчала. Еж действительно вытаращился на Хамусу: на ее ожерелья, на подведенные черным глаза. Глядел, как дурачок, а ведунья страсть как этого не любила. Хорошо еще, что не заколдовала. А то могла наслать порчу: слабость живота или икоту на пару дней. Тогда уж точно не до смеху будет. И потому Нок не стала жалеть жалобно пыхтящего Ежа, держащегося за ногу и злобно сверкающего глазами в сторону уходящей Хамусы.

Наконец в дверях храма появилась новенькая девочка. Белая полоса на ее лбу выделялась четко и ясно.

– Пошли, – скомандовала Нок, – и так задержались. Сейчас забежим в Корабельный двор, побудем на молитве, совсем не долго. И на Песчаную косу, купаться. Это здорово, тебе понравится.

На руках новенькой темнели два кожаных браслета. Завязанные на простой узел, с продетыми крупными деревянными бусинами и небольшими медными бляхами, на которых изображались оскаленные головы зменграхов. Изображение грубое, дешевое. Но это не важно. Важно, что браслеты защищали от злых духов.

#4. Нок

Тонкие струи водопада напоминали волосы девушки. Прозрачные длинные волосы, чуть кудрявые. Они разбивались о небольшую затоку, рождая искрящуюся водяную пыль. Недаром этот водопад еще называли Прядями Набары. Здесь, в неглубокой затоке, Нок и Еж всегда купались.

Травку сюда редко приводили. Вдруг та начнет кричать, визжать… Что им тогда с ней делать? Нет, девочку лучше держать взаперти, чтобы никто ее не видел.

Новенькую девочку теперь тоже звали Нок. Стала возникать путаница, но мама Мабуса быстро нашла выход.

– Ну-ка, Малышка, снимай с себя эти лохмотья. Вот твоя новая одежда, – сказала она, принеся к хижине, где сидели дети, корзинку с новыми вещами.

Сшитая из тонкого синего ситца туника длиной до колен, по вороту вышита бисером, рукава собраны у локтей. И широкие шаровары из темного, немаркого ситца. Удобные, не очень длинные. В самый раз для девочки Нок.

– Будешь ходить в этом. Волосы мы тебе первое время будем стричь, чтобы отросли эти куцые стрелки. Стричь на полную Аниес, только так. И каждую неделю я буду смазывать их у корней маслом розовых цветов, чтобы они росли густыми и блестящими. Глянь на нашу большую Нок – правда, красавица?

Мама Мабуса захватила широкой ладонью две длиннющие косы Нок и слегка дернула. После добавила:

– И из тебя мы такую красавицу сделаем. Чтобы каждый мужчина, завидев тебя в храме Набары, принялся трясти свой кошелек, надеясь наскрести на твою ночь любви. Поверь мне, деточка, уж я-то знаю толк в женской красоте. Мотай на ус, Малышка.

Еж и Нок тоже стали называть новенькую Малышка. Так ведь гораздо удобнее.

– Имена мы сами придумываем, – деловито начал пояснять Еж, когда, выкупавшись, все трое устроились на плетеной из травы циновке у самой кромки беспокойного моря, – мы ведь рабы, а рабам имена не положены. Ну, настоящие имена, которые заносятся в городскую Книгу живущих у старейшин города. Меня Нок назвала Ежом, потому что раньше я был злым и все время ругался. Она говорила, что я колючий, как еж. А мама Мабуса давала мне подзатыльники. – Еж усмехнулся, зачерпнул горсть теплого желтого песка и насыпал на свой смуглый живот.

– А Травка? – несмело спросила Малышка.

– Ее назвала Нок. Надо же было как-то звать ребенка. Хотя вообще-то, – Еж понизил голос и оглянулся, после продолжил: – это девочка храма духов Днагао. Она страшная, и ей имя не положено. Она – Без Имени. Девочка Без Имени. Только молчи об этом. Иначе сама увидишь, что случится. Сама увидишь.

Нок торопливо дотронулась до браслетов, после поднесла руку к губам, провела по ним, сжала в кулак, выпустила что-то невидимое в воздух перед собой и проговорила:

– Заберите, духи, все плохое, пошлите хорошее. Еж, не говори, а то – сам знаешь. Давайте лучше поедим. Мама Мабуса нам сложила в котомку лепешек, жареной рыбы, огурцов и немного перца. Ешь, небось у себя на родине и не видала такого.

Малышка дернула плечом. Схватилась за кусок еще теплой лепешки и широко распахнула глаза, когда увидела три большие рыбины с хрустящей корочкой.

– Это повар на обед нажарил рыбы. Сварил казан плова, но его неудобно носить в котомке. Еды тут хватает, море всех кормит. Да и земля щедрая, хоть и оранжевого цвета, – пояснила Нок.

Какое-то время все жевали молча. Ласково плескался у ног неугомонный прибой, изредка кричали чайки, отбирая друг у друга рыбу. На противоположной стороне бухты качались огромные корабли, темнели их влажные бока и реяли разноцветные флаги на мачтах. Еж бы мог много рассказать об этих флагах, он хорошо ориентировался в картах и расположении островов. Знал, как удобно пройти в бухту, где находятся мели и куда направляются течения. Он умел ловко и быстро ловить рыбу, и мама Мабуса нередко посылала его в ночь на мол, на рыбалку.

Да и почему бы Ежу не знать все о кораблях и островах, если он каждый вечер прислуживал морякам и капитанам в таверне, впитывая, как губка, их рассказы, разглядывая карты, которые они стелили на столах, и смеялся их шуткам, крепким и соленым, как морские волны.

Нок тоже хорошо разбиралась и в морских байках, и в картах. Но ее это мало интересовало. Негоже девочке, которую растят для храма Набары, показывать свою грамотность. Не для того наносили ей на предплечья цветочки, чтобы она демонстрировала свой ум. Не ум ценен в девушке, а красота. Красота – вот то достоинство, которое придает ей ценность в глазах мужчины.

Потому, развалившись на теплом песке, Нок щурила глаза от солнца и наслаждалась покоем, не обращая внимания на то, как Еж перечисляет названия всех кораблей, что стояли на рейде в бухте Линна.

– Вы никогда не думали о том, чтобы убежать? – вдруг спросила Малышка.

Она уже управилась со своей рыбой и теперь хрустела огурцами, заедая их лепешкой.

– А зачем? – удивился Еж. – Куда ты пойдешь? Тут у нас еда, работа и крыша над головой. Мы на своем месте. А если убежим, кому мы будем нужны? У нас даже нет имен. И дырка в носу всегда будет свидетельствовать о том, что мы – рабы.

– Да, Малышка. Тебя поймают на первой же дороге, изобьют плетьми и поставят клеймо. И вместо хорошего места хозяин продаст тебя на плантации или галеры. Тогда света вообще не увидишь. Будешь махать веслами… Ну, галеры – это для мужчин, конечно. Женщин отправляют на плантации. Лучше и не думай о том, чтобы сбежать. Да и к чему это? Тебе тут понравится, это точно.

Нок внимательно глянула на Малышку и вздохнула. Глупость какая – сбежать. Рабство – это навсегда. Раз однажды пробили ноздри, то все. Дырка будет всю жизнь напоминать о неволе. И можно только молиться духам, чтобы вместо медного колечка там оказалось серебро, вот как сейчас у Нок и Ежа. Серебро показывает статус раба у своего хозяина. Это значит, что хозяин состоятельный, а раб – старательный и дорогой. И его – этого раба – ценят в доме хозяина. А еще лучше, когда в носу появится золотое колечко. Это будет означать принадлежность к храму. Только храмовые рабы обладают особым положением, к ним относятся, как к свободным. Им даже дают имена.

Совсем скоро Нок получит и золотое кольцо в нос, и новое имя, которое занесут в Книгу: пусть и не в Книгу старейшин города, а в Книгу богини любви. Что может быть лучше для рабыни?

Дети возвращались в Корабельный двор обходным путем. Хотели показать Малышке все городские улицы, которыми можно выйти к дому.

– Смотри и запоминай, – велел Еж, – завтра обязательно свожу тебя на пристань, чтобы ты посмотрела на корабли.

– Еж просто мечтает, чтобы его купил помощником какой-нибудь мореплаватель, – пояснила новенькой Нок. – Но поверь мне, Ежик, мама Мабуса никогда тебя не продаст. Второй раз такого хорошего рыбака ей уже не купить. Дорожит она тобой, вот что! Потому нечего на корабли и заглядываться.

– А это не твое дело! – сердито крикнул Еж. – Сам разберусь, без тебя!

– Конечно без меня. Меня скоро с вами уже не будет. – Нок победно улыбнулась.

– А я накоплю денег и куплю одну твою ночь, – не унимался Еж.

– Начинай уже сейчас копить, потому что долго придется это делать. Небось, аж до старости. Я собираюсь стать самой первой и самой дорогой рабыней в храме.

– И потеснить Лунную Дорожку? Думаешь, она тебе это позволит?

– Ее время скоро закончится. Молодость не вечна. Она начнет стареть, а я все еще буду молодой.

– Ну что ж, посмотрим, – миролюбиво заключил Еж.

Все в городе знали о красоте самой дорогой рабыни храма, которую звали Лунная Дорожка. Ее ночь первым делом покупали капитаны, едва встав на якорь в бухте. Это стало обычаем. Считалось, что такая ночь приносит удачу в денежных делах. Даже поговаривали, что сама Лунная Дорожка приносит удачу.

– Возможно, Еж прав, обойти такую рабыню будет не просто…

Но ведь недаром Хамуса говорила, что у кого еще есть такие глубокие и красивые глаза, как у Нок? Кто еще может похвастаться смуглой кожей лица, на фоне которой глаза – как ясные озера чистой воды? Девушка сама много раз разглядывала себя в зеркало и любовалась своими глазами, полными, безупречно очерченными губами, тонким носом и крохотной ямочкой на подбородке. Ее лицо красиво, юно, свежо. Она вполне может затмить Лунную Дорожку. Ведь до сих пор духи Днагао посылали ей только удачу. Может, они и в будущем не отвернутся от нее?

Дети прошли через узкие, грязноватые улочки рыбаков, что спускались почти к самому морю. Глинобитные хижины, крытые соломой, покосившиеся ветхие заборчики и крохотные огородики в несколько грядок…

– Тут живут те, у кого нет своей лодки. Они нанимаются ловить рыбу к более состоятельным. Но зато эти люди свободные, их никто не имеет право продавать, – пояснил Еж и задумчиво почесал голое смуглое брюхо.

Он был в одних темных шароварах, на его тонкой длинной шее болтался деревянный простенький кулон на шнурке. «Удача моряков» – плоская раковинка, маленькая, розовая, хрупкая. Стоил этот кулон четвертину медного гроша, потому что таких раковин на берегу было полным-полно. Собирай сколько хочешь. Свой талисман Еж сделал сам – нашел раковину, аккуратно проделал в ней дырочку и продел в нее шнурок.

Троица поднялась выше, и вот улицы стали шире, чище и наряднее. Деревянные дома с резными перилами и крашеными калитками. Повозки со смазанными колесами, сытые лошади. Смуглые крикливые дети, играющие в камушки и палочки прямо под ногами.

На Нок, Ежа и Малышку никто не обращал внимания – весь город знал маму Мабусу и ее рабов тоже.

Они вышли к рынку. Нок завернула в проулок, ведущий к Корабельному двору. И тут она первый раз увидела его – Незнакомца. Сначала просто почувствовала на себе чей-то взгляд. Повернула голову и встретилась с черными, непроницаемыми глазами. Черная борода, широкая черная шляпа, надвинутая на лоб. Длинный кафтан с широкими бортами – и это несмотря на жару. Черные высокие сапоги.

Мужчина стоял на перекрестке, прямо перед детьми и пристально смотрел на Нок. Тяжелый, сильный взгляд, казалось, проникал в самое сердце. Таким взглядом можно сглазить, наслать порчу или даже смерть.

Незнакомец не говорил ничего, просто смотрел, и не понятно было, что ему надо. Ни Еж, ни Малышка, видимо, не обратили на него внимания. Они шли дальше, Еж что-то выискивал на мощенной камнем дороге.

А Нок замерла. Она немного отстала от своих спутников. Беспокойство охватило девушку с такой силой, что ее ладони вспотели и над бровями выступили капельки пота. Что надо этому мужчине? Почему он смотрит на нее так, точно она разноцветная птица с далеких островов? Какой ужасный человек…

Нок опустила глаза и бросилась догонять своих друзей. Подошвы ее деревянных сандалий сухо защелкали по камням, и эти звуки вернули ее к реальности. Вот глупая, испугалась приезжего человека… Мало ли, кто он? Может, пришел издалека, из тех мест, где правят рыцари Ордена. А там женщины всегда ходят с покрывалом на голове, в длинной черной одежде. А тут – на тебе: красивая девочка в шароварах, в тунике, без покрывал, с длинными косами. Вот и уставился…

Только не поднимать глаза. Только не смотреть в лицо бородатому человеку. Взгляд у него тяжелый и страшный.

– Ты видел его? – тихо спросила Нок у Ежа, когда они почти подошли к Корабельному двору.

– Кого? – удивился Еж.

– Бородатого этого. Что стоял на перекрестке. Страшнючий такой, глазищами сверкает.

– А… Да, видел. Странный человек. Должно быть, приезжий. Не обращай внимания.

В Корабельный двор заходили через черный вход. Там, где стоит печь, и повар Тинки-Мэ печет свои вкусные лепешки. Правда, Еж умудрился подбежать к парадному входу и провести рукой по бушприту деревянной статуи корабля. Ведь все знают, что это приносит удачу.

#5. Нок

– Вечером мы помогаем маме Мабусе с посетителями. Днем тоже, когда слишком много людей. Вытираем столы, носим воду. Ты сама увидишь. Так что давай, ешь скорее и пошли. Мы нужны в главном зале. Будешь учиться, – велела Нок Малышке, когда они оказались в своей хижине.

Мама Мабуса принесла большой кувшин молока, и Нок, напоив Травку, вывела ее во двор. Достала новенькие сандалии, украшенные деревянными бусинами и ракушками, и расшитую бисером тонкую тунику, присобранную у горловины. Тщательно расчесала и переплела свои длинные косы.

– Мама Мабуса хочет, чтобы мы выглядели красиво, когда прислуживаем в зале, – пояснила Нок, – хотя от Ежа такого и не требуют. Он мальчик, и не должен никому нравиться. Дальше все просто. Обслуживать людей за столиками, приносить полные кружки пива и широкие тарелки с вяленой рыбой. Вареных крабов со специальными травами. Небольшие мисочки с рисом и с соусами. Не забывать улыбаться и быть внимательной, чтобы ничего не перепутать, не разлить, не уронить. Если приспособиться, то вполне можно управляться.

Многих посетителей Нок знала довольно хорошо. Например, вот этого моряка с густой черной бородой и красными щеками. В правом ухе у него качалась тяжелая золотая серьга, расшитый серебром пояс обтягивал огромный живот. Кошелек, прикрепленный к этому поясу, никогда не оказывался пустым. Это был Нитман, владелец нескольких лодок. Один из самых состоятельных людей города. В Корабельный двор он заглядывал нечасто, но уж если заходил, то засиживался допоздна, пил много, а говорил еще больше.

Вот и сейчас он шумно отхлебнул из кружки пива и продолжил начатый разговор:

– Те времена недаром прозвали Горькими. Сколько народу полегло в той войне? Тысячи. Города сожгли, деревни – все, что было на границе. Верхние маги тогда добрались до самой столицы Нижнего королевства. И неизвестно что было бы, если бы не Великий маг Моуг-Дган. Вот кому мы обязаны тем, что Верхние маги и орды проклятых не добрались до Свободных Побережий. И очень плохо, что у нас до сих пор нет храма Моуг-Дгана. Потому что это был могущественный маг, и таких больше не будет. Я бы принес козленка на жертвенник в его храме.

– Ну, так, может, еще построят, – ответил ему рыжеватый худощавый мужчина с подвижным длинным носом. Это был боцман всем известной «Б