Оглавление

Глава Первая
Неведомый из Ярналада

I

«Тёмные порождения Убмры издревле проникали в Мид-Ард. И всегда на свете находились те, что питались от Умбры и поклонялись Мороку, как мы Белым Богам. Некогда за колдунами и чудовищами охотились вольные отряды. К наступлению Имперской Эры, под наставничеством Белого Странника, люди Хладных Земель основали Орден Игнингов. Хорошо слаженный хозяйственный и боевой порядок сего рыцарского братства показал бесполезность разрозненных мракоборческих вольниц. Теперь истреблением хельнов и великанов занимаются рыцари-игнинги, а розыском колдунов-тенепоклонников дознаватели Ордена и их старшины — инстигаторы…»

«Лета мракоборческой славы»

Влх. Радан из Вемайра

Альгерд никогда не видел такого оживления близ университета. Толпа облепила улицы и переулки вокруг высокого мрачного здания, стрельчатые своды и шпили коего не могли не вызвать благоговения в душе наблюдателя. Добропорядочные на вид горожане в зауженных дублетах и шапках с длинными свисающими набок языками по последней моде соседствовали в этой толпе с городской беднотой. Не хватало лишь ремесленников, но те всегда были заняты делом, да вельмож, но те обычно избегали университетов. Альгердов взгляд зацепился за карманника, срезающего мошну с пояса толстяка. Карманники тоже были при деле. Надеясь, что его минует участь толстого горожанина, он стал продираться сквозь густую толпу к кольцу стражи.

— А ну, разойдись! Нечего к погляду! — орал алебардист в латах, безбожно, на взгляд Альгерда, коверкая венеярлингский язык.

— По закону о праздношатании… — помогал ему другой стражник, но его оборвал выкрик из толпы:

— Нету такого закона в Вольфгарде!

— Ишь, умник! — потрясая алебардой, словесно защищался стражник. — Легист что ль?

— А может и легист!

— А ты куда прёшь? Не видишь, оцепление тут? — слегка ткнув латной рукавицей в плечо, сказал Альгерду один из стражников.

Вспышка ярости на миг озарила всё существо Альгерда, но, вздохнув, он успокоил чувства и показал пальцем на серебряную брошь, приколотую к его тёмному дублету. Брошь была знаком его коллегии: книга, объятая пламенем. Маленький значок, дающий большую власть.

— И-и-извиняйте, мэтр. Но оцепление, я не могу вас пропустить… — стал заикаться и белеть стражник.

«Какой же ты тупой!» — подумал Альгерд, а вслух сказал:

— Меня прислала коллегия, чтобы разобраться с тем, что сейчас происходит в университете Его Императорского Величества. Показать приказную грамоту?

— Не надо. Понял без неё, мэтр. Так бы сразу и сказали… Чего же не сказали? — ещё сильней напугался алебардист.

Перед тем, как зайти внутрь увенчанного шпилями здания, ему пришлось говорить со старшиной и сотником городской стражи, а потом и с братьями Ордена Игнингов. Они, разумеется, уже были здесь, ведь запершегося внутри университетских залов человека, подозревали в связях с тёмными силами. И теперь Альгерда окружали латники городской стражи и Ордена, первые в белых сюрко с тремя чёрными ромбами, вторые в красных с золотым пламенем. Среди них Альгерд казался белым вороном: без меча, без доспеха. Только кинжал свисал в ножнах на поясе.

«Что он тут забыл?» — читалось на лицах ратных людей.

И всё же сотник провёл его во внутренний двор, где их встретила высокая каменная статуя императора Хенвальда Исмара Хелминагора, основавшего университет. Суровое бородатое лицо выглядело так, словно император-ольданец, захваченный в камне, готовился загнать горного великана со своими конными застрельщиками, а не обозревал созданный им же самим храм изящных искусств. Таковы уж ольданцы.

Недалёко от статуи, перед входом отдавал распоряжения человек в красном плаще и широкополой шляпе, очевидно, начальник орденского дознания.

— Он тут всем заправляет, — показал на человека в красном сотник городской стражи. — Интыгатор он тут, наш, местный, вольфгардский.

Альгерд подошёл к инстигатору и представился.

— Значит, вас послал магистр коллегии волюнтариев? — осведомился инстигатор Ордена. — Что ж, вас пускать туда не так страшно. Человек, который заперся в аудиториуме — Фьяр из Абеларда, лектор, преподавал философию. На него давно жаловались его братья по цеху, будто он днём толкует о том, что сущности лишь отчасти проявляются в вещах, а по ночам призывает демонов Умбры.

— Пошёл против течения?

— Похоже, что так. Была б моя воля, любой философский спор заканчивался бы дракой. И не пришлось бы разводить мышиную возню с доносами и доводить таких ранимых, как Фьяр до белого каления.

Альгерд невесело усмехнулся реплике начальника орденских дознавателей и спросил:

— Чем он вооружён?

— Арбалетом.

Тут уже Альгерд не удержался от смеха:

— Десятки рыцарей и сотни стражников не могут отобрать самострел у преподавателя метафизики?

— Дело не в том, ваша мудрость, — даже не улыбнулся инстигатор. — В аудиториуме куча людей и не только школяры, но ещё преподаватели, и некоторые из них глубокие старцы. И не дай Белые Боги, безумец выпустит болт в кого-то из них! Эти дедушки — цвет имперской учёности. Если сегодня прольётся кровь, то говорить об этом будут во всём Мид-Арде. Хватит и того, что уже происходит в Кордании и Мерении, чтобы повеселить дворы королей Летланна. Но и это не самое важное. У Фьяра могут быть сосуды с алхимическими маслами и порошками, вызывающими пламя, отравой и прочей дрянью.

— Могут быть?

— Мои люди не видели сосудов, но сам Фьяр говорил о них. Быть может, он берёт нас на слабо, но если нет, и он начнёт кидать в школяров и магистров эту пакость… Боюсь, про обезображенные трупы учёных мужей в самом сердце Империи говорить будут до самого Вольного моря. И говорить будут долго.

— Не случится ничего ни с дедушками, ни со школярами, ни с самим Фьяром, — сказал Альгерд, отметив, насколько сильно начальника орденского дознания интересует образ происходящего в сознании далёких иноземцев, в отличие от самого происходящего. Небезынтересным Альгерду показалось и то, что орденский дознаватель не отмечал опасности того, что Фьяр может оказаться чернокнижником взаправду. Заходя в залы университета, Альгерд спросил его об этом.

— Может ли он оказаться настоящим тёмным, адептом Умбры? — переспросил инстигатор. — Может. А может, и нет. Кто его знает? С кафедры демонологии вон сами раз через одного оказываются…

Стены огромных залов гулко отражали шаги Альгерда и сопровождающих его воинов Ордена. Университет опустел, вымер, и только из ниш взирали на них образы магистров изящных искусств прошлого, навсегда застывшие в мраморе. У дверей аудиториума, в котором Фьяр из Абеларда держал заложников, их встретили другие дознаватели и рыцари мракоборческого братства.

За дверью мертвела тишина. Никто не пытался вести с Фьяром переговоры.

Альгерд мысленно начертил руну Альгиз, оживив её образом славящего Белых Богов человека с простёртыми к небу руками. Руна может понадобиться, ему не хотелось, чтобы арбалетный болт из арсенала Фьяра оказался для него фатальным. Тут же представились ему Максимилиан, Тибарий, Альбож и другие недруги из коллегии, насмехающиеся над его воззванием к рунам. Он сразу пресёк своё воображение. Вздохнул глубоко, а затем медленно и плавно стал открывать дверь.

— Я безоружен, — сказал Альгерд.

При нём действительно не было оружия, даже кинжал он отдал инстигатору на сохранение, зная особенность предстоящего ему дела. Без кинжала воззвание к рунам стало ему ещё нужней.

Чувствуя относительную защищённость, он медленно вошёл в зал аудиториума. За кафедрой стоял человек в серой мантии с арбалетом в руках. У него было вытянутое лошадиное лицо, небольшая бородка и стриженные под горшок волосы.

— Кто ты? — спросил человек, наставив на него арбалет.

Альгерд ожидал увидеть истеричного и болтливого философа, каковые обычно спорят о природе всеобщих сущностей, но на удивление тот говорил спокойно, не выдавая волнения ни лицом, ни взглядом.

— Альгерд из Вуковиц, имперская коллегия волюнтариев.

— А, нашли смельчака всё-таки, — усмехаясь, сказал Фьяр. — А может, напротив: отправили на убой слабое звено цепи? Не говорили никому ничего лишнего, мастер чародей? Своим коллегам, например?

Приходилось быстро принимать решения и отвечать честно, а вернее отвечать так, чтобы это выглядело честно для Фьяра.

— Говорил, — отвечал Альгерд. — Как всегда прямо. Но им мои речи, пришлись не по духу. Однако я здесь потому, что сам вызвался прийти.

— И вот мы и встретились, стало быть. Вы и я, чародей и учёный. Оба не признанные коллегами по цеху. Как много общего! И как грязно и нагло вы начинаете, ваша мудрость!

— Недостаток опыта, — покачал головой Альгерд. — Знаете, не каждый день отправляешься разбираться с безумцем, направляющим самострел на безобидных людей, посвятивших себя изящным искусствам.

Он не собирался играть по навязанным Фьяром правилам. Но когда он произносил эти слова, то на миг его бросило в жар. Но едва тонкая кривая линия улыбки проступила ненадолго на лице философа, Альгерду стало спокойнее.

— Они-то безобидные? Служители изящных искусств, ха! — кивнул Фьяр на притихших на скамьях людей, продолжая наставлять арбалет на чародея. — Серые крысы, что научились носить платья! Они обрели дар речи для порицания, выучились письменности для доносов.

Альгерд окинул их взглядом. Их было около трёх десятков. Чёрные и серые мантии, школяры и наставники, они сжались на скамьях, и создавалось ощущение, будто один Фьяр заполняет собою больше пространства, чем они все.

— То же самое можно сказать, войдя в мою коллегию, — пожал плечами Альгерд, — и в городской совет, в любой цех, в любую казарму или темницу. Всё это общие слова, но неужели ты можешь сказать так про каждого из них? Ничего, что я обращаюсь на «ты», мэтр Фьяр?

— Ничего. Кто я такой, чтобы отказывать чародею? Но возразить не премину: про каждого я говорить не желаю, мэтр Альгерд, только про всеобщее, только про суть. Меня оклеветали, хотели положить мою голову между молотом и наковальней: между университетским советом и дознанием Ордена. Этого мне достаточно.

— Как-то нефилософски получается…

— Знаешь, Альгерд, — не дал ему договорить Фьяр из Абеларда, — я теперь уж не понимаю, стоит ли наставлять на тебя оружие. Наверняка ты одной мыслью отразишь стрелу, а второй обездвижешь безо всякой цепи. — Фьяр отвёл арбалет в сторону и направил на одного из старцев-наставников, тот сжался, закрывая лицо руками. — Лучше буду целиться в одного из них.

Ладони Альгерда вспотели. В голове крутились мысли о причастности Фьяра к тенепоклонникам, всплывали слова начальника орденского дознания, ведать не ведававшего о том, кем может оказаться учёный муж. Обратится ли Фьяр в зверя, призовёт ли иномирные тени себе на подмогу, или метнёт из-за кафедры фиал с ядовитой или зажигательной смесью? Ожидать можно было всего.

Альгерд засмеялся, больше от душевного напряжения, чем от веселья.

— Смешно? — спросил Фьяр.

— Отчасти. Смешно… ха! Мне смешно от твоих слов про отражение стрел мыслью. Знаешь, правда в том, что я довольно скверный чародей. Мне трудно порой даётся заклинание мыслью. А ещё я начертил руну перед тем, как сюда войти, хотя обитатели палат коллегии сочли бы это дурным тоном.

Кто-то из заложников застонал. А Альгерд снова засмеялся и заразил этим смехом Фьяра.

И ведь Альгерд ещё не сказал о том, что вошёл в аудиториум без своего кинжала, который служил ему медиатором. Эту разооружающую правду он припас на крайний случай. А пока хватало и откровений о рунах, решил он.

— Значит, коллеги-чародеи тебя всё-таки не любят? — закончив смеяться, вопросил Фьяр.

— Больше того, Максимилиан — тварь, которая изображает из себя магистра нашей коллегии, дал мне добро идти к тебе в надежде, что я провалюсь.

— Я должен, очевидно, в это поверить? Что ж, правда не всегда должна оставаться в пределах правдоподобия, на то она и правда, верно?

— Рад, что мы понимаем друг друга, — прищурился хищно Альгерд.

Фьяр всё ещё не спускал арбалета с учёных мужей, сидящих на скамьях. Один из университетских старцев захрипел, с силой втягивая ртом воздух. Вокруг него засуетилась толпа школяров.

— Может, отпустишь его? — спросил Альгерд. — Его освобождение будет знаком твоей доброй воли. Но коль он умрёт, то спасения тебе не видать.

— Решил быть честным до конца? — произнёс Фьяр и замолчал на несколько мгновений, которые Альгерду показались ужасно долгими. — Хорошо. Отпущу его и ещё одного из молодых с ним, но сперва проверю твою честность.

Альгерда снова бросило в жар. В горле пересохло.

— Ты сказал, что ты скверный чародей. Если это, правда, то один мой выстрел может оказаться для тебя смертельным, как и для обычного профана, лишённого Дара к Воле.

— Это так, — сказал Альгерд и почувствовал отравляющую самолюбие горечь произнесённых слов.

— Как-то с трудом веришь в честного волюнтария из коллегии. Волюнтария, презираемого своими. Волюнтария, неспособного спастись от стрелы, которую он видит перед собой.

— Primo, я не говорил, что меня презирают, только главе коллегии и его миньонам не по нраву моя прямота. Secundo, арбалеты всё же заряжают болтами, а не стрелами. Tertio, не все чародеи сильны, как Белый Странник или Эйвинд Туреон.

У Фьяра из Абеларда дёрнулся глаз.

— Болты, стрелы! Ты не только скверный чародей, но и худший на свете переговорщик! Пора проверить истинность твоих слов. Ты! Уведи старика прочь!

Школяр увёл хрипящего магистра, хлопнула тяжёлая дубовая дверь. Фьяр прицелился. Сердце Альгерда застучало, отбивая дробь в висках. Он вызвал в уме образ тянущегося к Белым Богам человека, ибо вся надежда его была на руну. Он знал, что чистой мыслью сломить быстрый, как молния, болт, не удастся. Не хватит сосредоточения. И всё повторится, как тогда под Добрином…

Щёлкнула тетива, Фьяр выстрелил.

Раздался громовой оглушительный разряд. Альгерд ощутил удар в грудь, будто сам воздух взорвался между ним и обезумевшим учёным мужем. Болт разлетелся в щепки.

В нескольких шагах от Альгерда лежал оплавленный наконечник. В ушах звенело, школяры и магистры беззвучно раскрыли рты.

Фьяр с округлёнными глазами бросился за кафедру. Альгерд вспомнил о сосудах с алхимическим огнём и отравой, которые будто бы могли быть у безумца, и сосредоточил свой ум на образе скрючённого и застывшего Фьяра. Он пожелал этого всем сердцем и вскинул десницу в сторону Фьяра. На сей раз сомнение отступило.

Из-за кафедры на каменный пол упал терзаемый падучей Фьяр из Абеларда. Белая пена била из его рта в такт судорогам, пальцы рвали воротник магистерской мантии. Кто-то толкнул Альгерда сзади. Мир начал терять очертания и темнеть. Теряя силы, Альгерад зачем-то направил ещё одно заклятье на несчастного философа. Он связал его с оплавленным осколком наконечника арбалетнго болта. Альегерд сделал осколок медиатором, ибо боялся, что заклятье погубит его.

Заклятье пронзило тело Фьяра: его кровь, кости, волосы и кожа, пропитались отчайно брошенной Альгердом Волей.

Красные плащи, сюрко и щиты с золотым пламенем, наполняли зал аудиториума. Рыцари Ордена Игнингов были последним, что увидел Альгерд перед тем, как тьма забрала его чувства.

II

«От ольфандцев мы приняли обычай избирать императора на Имперском Сборе. Властители крупнейших единых владений, называемых по обычаю альвов палатинатами, короли и имперские князья, а кроме них высшие волхвы Веры, чародеи, мастера Ордена Игнингов и представители Сословий собираются в Вольфгарде, когда император умирает. Императором избирают человека из родов крови божественного Одальда Хелминагора, первого властителина Вольфгарда и Хладланна.»

«О праве и обычае народов Хладных Земель»

Венцен Измр,

магистр изящных искусств

Вислав проснулся в темнице. И сразу его накрыло тяжкое осознание всего, что происходило с ним в последние несколько недель. Это самое гадкое чувство из всех: когда по пробуждении накрывает мучительное понимание того, что последнее событие в твоей жизни не было ночным кошмаром. Утрата близкого, осаждающая тело болезнь, ставшая явной измена, равно как и нищета, иноземный плен или темница в родном краю — воспоминание о подобном, коль недавно оно было пережито, захватывает дух смертного в самый миг пробуждения. Пронзительной иглой такое осознание впивается в разум и сердце.

Перед внутренним взором Вислава пронеслись образы его отца, братьев, а затем стража в цветах рода Исмаров, королей Ольданских. Его рода.

Серебряный лев на синем поле.

Один из этих псов даже ударил его в коридоре, пока никто не видел. Ударил в собственном жилище. Он очень хотел запомнить морду до безумия смелого стражника, но её закрывала кольчужная бармица. Вислав теперь представлял себе эту никчёмную псину на утоптанной земле ристалища. Представлял он и себя, вольного, в добрых доспехах, с мечом, с секирой, с копьём, с булавой. Со своим отроком-оруженосцем.

«Сволочь лежала б, не успев сосчитать до трёх!» — говорил он про себя, рисуя воображаемые картины и вспоминая с гневом тычок кольчужным кулаком под рёбра. Но правда была в том, что этого стражника ему уж никогда не сыскать.

Сейчас он часто мечтал и думал. Не мыслил, как мыслят философы или чародеи, а обдумывал свои жизненные поступки и будущность, так, как это делает не обделённый умом от природы знатный муж. Уходил в прошлое и в будущее, вспоминал разных людей, которых знал, с которыми охотился, ходил в налёты и походы. Вспоминал девок, с которыми спал, знатных воителей и владык королевства, с которыми пировал. Времени теперь стало много.

Он был один в тесной, но сухой, хоть и прохладной темнице. Часто он сокрушался, что его не посадили с другими узниками. Душа просила разговора, просила живого человека, пусть преступника или даже простолюдина. Он представлял, что ответил бы собрату по несчастью, когда тот спросил бы его осипшим голосом, который воображение обычно приписывает татям и разбойному люду: «А тебя за что закрыли?». «Я хотел помочь отцу и всему королевству!» — ответил бы он горделиво.

Но его не посадят с другим заключённым.

Вислав потянулся на тюфяке, зевнул, и встал с деревянной полки, пристёгнутой цепью к каменной стене. Тюфяк был мягким. Для тюрьмы. Большинство заключённых во всех темницах Мид-Арда могли только мечтать о таком тюфяке. Хотя кроме него были тут и другие удобства: деревянный, а не земляной или каменный пол, маленькое окошко, выходящее на запад, так что большую часть дня было светло, белёные чистые стены. Не было здесь крыс и клопов, только мерзкие двухвостки проползали иногда возле стен. А ведро, куда он справлял нужду, ежедневно выносил какой-то бедолага под присмотром стражников.

Заря едва виднелась в маленьком окошке. В темнице владычествовал холод, как то обычно бывает по утрам. Вислав встал в полный рост и стал растягиваться. Его задубевшие мышцы оживали после крепкого сна, тело наливалось теплом. Он размял шею, сделал несколько уклонов, будто от деревянного меча на ристалище, поприседал.

Скрежет ключа в замочной скважине отвлёк его от занятий. Но напрасно удивление и надежда мурашками пронеслись по телу, ибо открывали не тяжёлую сосновую дверь, а окошко в двери, которую бывалые узники, как он слышал когда-то, нарекли кормушкой. На полке, выходящей внутрь темницы, показалась миска ячневой каши, яйцо, хлеб и подслащённая мёдом вода — всё то, что подавали ему на завтрак уже третью неделю.

— Эй! — позвал стражника Вислав. — Отец уже вышел с войском? Венц с ним? Кто остался править в Ардхольме? Земобор? Отвечай! Я всё ещё Вислав Исмар, княжич Ольдании! Слышишь меня?!

Стражник молча ждал, кормушка оставалась открытой.

«Лучше бы они отвечали! Хоть как-то! Оскорбления, издёвки, хоть под кожу бы лезли — всё лучше, чем молчание!» — думал Вислав.

Стражник терпеливо ждал, пока сын его короля заберёт еду, дабы он смог спокойно закрыть окошко. Вислав хотел было с гнева выплеснуть воду и кинуть кашей в стражника, но рассудок брал своё, как бы не хотелось сердцу, полному сейчас горечи, сорваться на тюремщике.

«Дурак всего лишь исполняет свой долг», — решил про себя княжич Вислав и забрал завтрак.

Окошко закрылось, лязгнуло железо и мир Вислава снова сузился до пределов темницы. Он сел на полку, что служила ему теперь постелью, поставил яйцо и глиняную кружку на табурет и, поблагодарив Белых Богов и себя самого за то, что сладил с гневом, принялся есть. Прекрасно понимая, что его кормят лучше, чем кого-либо из узников темниц Чертога Драконобойца, он всё же ощущал лёгкий голод всякий раз, когда ложился спать. Привыкший к охоте, ристалищам и настоящей войне, Вислав впадал в безумную ярость от скуки, которая давила его сильнее, чем толща стен темницы. Мысленно он возвращался к друзьям, красавицам и шумным попойкам.

«Когда всё это вернётся?»

Но больше всего его тяготило то, что он тухнет здесь в то время, как его отец и братья ведут войну с Гардарией.

За недели заключения ему несколько раз снился бой. Конные сшибки, стынущая в жилах кровь, стук, впивающихся в щиты стрел, крики и лязг железа — всё мешалось во сне, проносясь ураганом в его душе, принося боль тоски по пробуждению.

Доев, Вислав положил миску, ложку и кружку на полку под низким потолком. Крошки и скорлупу от яйца он собрал и выкинул в ведро. Потом лёг и предался мечтам и мыслям.

«Ольдания теперь в тисках. В Ярналаде Неведомый, а на востоке свирепые соседи-гардарийцы, а сын Исмаров валяется на полке в темнице собственного отца! Вот так смешная шутка у Прях Судеб!»

Образы короля-отца, отдающего приказ заковать его в железа, безмолвных братьев, не сказавших ни слова в его защиту, и таких же безмолвных друзей, вновь и вновь наваждениями окутывали его дух. И тот подлый удар собаки-стражника вспыхивал в сознании, порождая ярость.

Вислав коротал время в темнице не только в мыслях и грёзах, лёжа на тюфяке или расхаживая от стенки к стенке, каждый день он отжимался от пола, благо тот был деревянным и чистым. Пара подходов по полсотни раз и настроение улучшалось. Он вспоминал, как дядья и братья учили его правильно отжиматься, подтягиваться на перекладине, фехтовать. Отец всё время был погружён в дела государства, поэтому лет до четырнадцати Вислав с ним особо и не общался. Он не винил отца и не роптал, ведь большинство монархов отдавали сыновей на попечение дядюшек. Тем паче, что винить отца значит отбрасывать тень на самого Дьяса, Отца всего, ведь это его образ проступает в том отце, который породил тебя в смертном мире. Так Вислава учил Белегор, придворный волхв.

Поймав себя на мысли, что он стал впервые во взрослом возрасте задумываться о делах божественных здесь, в тюрьме, Вислав усмехнулся. А после сделал ещё подход отжиманий, и отметил снова, как ему не хватает свежего воздуха в этом каменном мешке.

На обед, как вчера и все дни до того, дали пшеничную кашу со свиным салом, лук, хлеб и пиво. Чувствуя приятную тяжесть в желудке, он разрешил себе вздремнуть. На ужин была селёдка и репа. Из-за самого существования такого ужина, в коем солёная рыба покоится в одной миске с масляной репой, Вислав хотел поклясться никогда не садить врагов в темницы — убивать всех на месте. Из милосердия.

«Никто не заслуживает изведать это», — думал Вислав, с отвращением глядя на плавающую в масле и соке репы рыбу.

Вечером он расхаживал по темнице туда и обратно, вертя кистью так, будто держит меч. Княжич Вислав вспоминал своё отрочество и старого фехтмейстера Олафа. Многоопытный вояка, учивший его мастерству меча, возился с ним больше, чем Венц и Земобор, и чем дядя Ватлав. Когда фехтмейстер решил уйти в братья Ордена Игнингов, Виславу хотелось зареветь. То был третий раз, когда слёзы просились наружу. Страшнее было только когда умирал дед да когда ушла из мира матушка. Мерзко тревожно стонало сердце юного княжича Вислава, когда Олаф собирал вещи, чтобы уйти с гостившими тогда в Драконобойце рыцарями–игнингами.

«Да куда ты, старый, пошёл? — говорил тогда отец, король Рогдай — Ты чудовищ-то убивал когда? Всю жизнь только соседам с Гардарии, Весконии, да Феннрии кровь со мной пускал! Будешь только обузой для профессионалов! А как тролли с кикиморами рыкнут, дак сразу и портки обгадишь!»

Олаф тогда только хмыкнул да сказал, что нужно и Одаль исполнить — наследие миру оставить. И что благороднее истребления чудовищ дела в мире нет.

— А какой прок от того, что я в землю феннрийцев, гардаринов, да весконцев отправлял? — говорил фехтмейстер королю. — Что, лучше кому жить стало? Они такие ж люди как мы.

— Прок такой, что земли у нас больше стало! — отвечал Олафу отец. — Что дёргаться на нас боятся! А ты, что, на старости лет, во младенцы превращаешься? Головой забыл как пользоваться?!

Вислав, которому тогда было лет четырнадцать, хорошо запомнил их разговор, особенно в память врезались слова Олафа, которые он спокойно произнёс сразу, как отец закончил гневную тираду:

— Самое глупое, что мы воюем меж собой, а живём-то единой Империей. И враг-то наш даже не Летние Королевства, настоящий враг — всё, что приходит из Умбры.

В юности Вислав злился на отца за то, что тот бранил Олафа. Но с годами он стал благодарен родителю за попытку отговорить фехтмейстера.

Олаф стал командором целой заставы Ордена, а до того, будучи блестящим мечником, он обучал новобранцев. Но долгой и относительно спокойной службы протектором у Олафа не вышло. Бывший фехтмейстер Драконобойцовского замка постоянно лез на рожон.

Однажды Вислав получил известие о том, что Олафа разорвали бесы. Крылатые твари перебили тогда целый разъезд орденских рыцарей. Было Виславу шестнадцать лет. Тогда он первый раз в жизни напился так, что на следующее утро его чуть не стошнило собственными внутренностями. А через пару дней он впервые поругался с отцом.

— Сгинул дурачок, — сказал тогда король Рогдай. — И много ль поубивал он бестий? Кому хорошо-то теперь? Его сынам что ли? Или жёнке? Всякий должен быть на своём месте! Каждому сословию своё и каждому человеку!

— Он не дурачок, — сквозь зубы сказал отцу в тот вечер Вислав.

При воеводах. В великом чертоге замка.

— Я не спрашивал твоего мнения о погибшем, сын, — спокойная холодность короля Рогдая, удалого и скорого на гнев, как и на радость, не сулили ничего хорошего. Никому.

— Фехтмейстер Олаф не был дурачком, ваше величество. Хочу, чтобы вы знали.

От тишины, воцарившейся тогда в чертоге Драгнаморсхьялля, стало слышно, как самый воздух зазвенел от напряжения.

— Отправляйся в свои покои. Достаточно тебе мёда на сегодня.

Вислав тогда послушно встал из-за стола, поклонился отцу и ушёл. Венц, восседавший одесную от государя-отца, глядел на него высокомерно. А Земобор, сидевший между Виславом и Венцом, округлил глаза так, будто сам наговорил отцу лишнего.

После пира отец зашёл к Виславу в покои. Он дал кулаком в ухо Виславу так, что тот упал навзничь.

— Можешь оспаривать мои слова, но только когда мы вдвоём.

Сказав это, он помог Виславу встать и обнял его.

За воспоминаниями Вислав и не заметил как в темнице сделалось сумрачно. Былые дни постепенно увели душу в мир грёз и сновидений. А на следующее утро он разминал мышцы, потом завтракал, а после думал думы, кричал на молчащего надзирателя, ел обед, дремал, отжимался, бился с воображаемыми врагами воображаемым клинком. А после воображаемой брани вспоминал, мечтал, падал замертво, укрывшись одеялами в холодной тесной темнице, как делалось сумрачно.

На следующий день всё повторялось.

Он будто стал героем тех сказаний скальдов и баянов, в которых само время становится ловушкой герою. Впервые за месяц заключения ему стали приходить странные мысли:

«А не заколдовал ли стражу замка какой гардарийский чародей? А не сижу я уж много лет? Не сошёл ли с ума? А может, меня заколдовали? Может, я один на свете знаю, что я есть? Может, я один живой? А весь мир — темница да вид из окошка? Стражник потому и молчит, что нет в нём чувства и нет души! Может? Может! А может, и нет!»

Заскрипел в замочной скважине ключ, хоть ужин уже приносили, а ведро давно вынесли.

Вислав прислушался и понял, что скрипит дверь, а не кормушка.

«Долго железо гремит. Всегда долго так дверь открывают!» — подумал он, и надежда загорелась у него внутри, отбрасывая страх, как пламя отбрасывает мрак.

Когда стражник закончил возиться с замком, дверь отворилась и вошёл человек в синем длиннополом, отороченном мехом кафтане, расшитом серебряными львами. Начинающую лысеть голову украшал княжеский венец, а на груди висел на золотой цепочке эмалированный синий знак в виде гербового щита с тем же серебряным львом Исмаров. В полумраке Вислав не сразу признал в нём родного брата.

— Земо! — воскликнул Вислав, узнав его.

— Иди обниму! — отозвался брат.

Вислав от радости сдавил Земобора в крепких объятиях.

— Задавишь так! Ну всё! Полно!

— Значит, отец выступил и Венц вместе с ним? — спросил Вислав, отпустив родича.

— Всё верно. Давай только мы продолжим беседу не тут, — Земобор огляделся так, будто ожидал, что сверху на него повалятся клопы, а из угла выскочит крыса, — скверное место для князей крови Хелминагора! И ещё тебе нужно в баню. Брадобрея моему брату! В баню! Ты зарос, как чёрт лесной!

Вислав посмотрел на короткую светлую бороду брата, потом потрогал свою и ощутил, какое клочковатое безобразие успело разрастись на лице.

— Ты прав. Сперва попарюсь, а потом пусть на стол накрывают! Мяса хочу и мёда с орехами!

— Вы слышали моего брата? — крикнул Земобор слугам, что волочились за спинами его стражи. — Свой меч найдёшь у себя в покоях.

После бани Вислав ощутил себя так, будто Белые Боги сварганили его заново. Обильно смазав только что подстриженную брадобреем бороду благовонным маслом из Градов Вольмархии и надев чистый кафтан, он поднялся в свои покои. Он нашёл свой меч в светлице, тот лежал в ножнах на столе. Одноручный, выкованный и зачарованный альвами великолепный меч. Княжич Вислав взял его, и, смакуя ощущение тяжести в руках, сделал несколько взмахов. Руническая надпись, выгравированная на доле клинка, слабо блеснула изнутри огнём и златом на миг. Но и мига казалось достаточно, чтобы понять: меч чуял своего владетеля. У меча не было имени, Вислав ещё не совершил своего подвига, не одержал победы, которая дала бы ему право и божественное вдохновение, чтобы назвать его.

«Всё ещё впереди», — подумал Вислав, подпоясался мечом, и направился к брату в Малый чертог замка. Путь его лежал через Великий чертог, где стоял Резной престол королей Ольдании, сделанный из вечнодрева. После заключения в тесном каменном мешке чертог показался ему исполинским. А когда он посмотрел наверх и увидел привычно висящий среди стропил скелет дракона Хладнира, то от простора у него закружилась голова.

В Малом чертоге за столом, уставленном явствами, никого, кроме двух братьев не было. Вышедший из заключения Вислав волком набросился на оленину и фаршированных каплунов. Брат не лез к нему с разговорами, терпеливо ожидая, когда заговорит он сам.

— Спасибо, что освободил меня!

— Будет тебе! Старший брат всегда пожалеет младшего. Это Венцу я могу ещё козни строить, но не тебе! — восклицал, смеясь, Земобор — Вижу, ты и обедаешь с мечом на поясе! Под нашим столом вроде ни бесов, ни гардарийцев нет!

— Тосковал по клинку. Без него чувствовал себя голым.

— Тогда и я при мече буду, — заявил Земобор и позвал слуг, отроков и всю челядь, чтобы быстро несли ему меч.

— Ты-то у нас известный воин! — усмехнулся Вислав.

— Теперь я известный наместник! — подмигнул Земобор.

— Я заметил — кивнул на родовой знак, висевший на шее брата, Вислав.

В очаге горели поленья, тени играли на стенах. Виславу от освобождения стало весело на душе, и он опьянел ещё до того, как приложился к кубку.

— Если бы я был тут, когда отец приказал… — начал Земобор, смотря в чашу с медовухой. — Я б не молчал как Венц.

— Знаю. Но есть и моя вина. Нечего было уходить из покоев, когда отец наказал мне остыть и одуматься. Вот и сменил покои на каменный мешок. Эх… Раньше он хотя бы говорил, что можно с ним спорить, когда мы наедине. С годами он стал совсем жёстким.

— Да, король Рогдай суровый муж. Но понять его можно. Королевства и княжества Империи и так постоянно рвут друг друга, а тут ещё Ольфанд начинает возню против палатинатов, желая раздробить крупнейшие королевства, чтобы проще было держать нас всех в страхе. Когда императором избрали этого ольфандца Вольрика Одальгерда, отца сильно это подкосило. Он сам метил на Серебряный Престол, а тут ещё эта умброва война! Представляешь, баяны и певцы уже прозвали её войной за меренийское наследство, хех! Бран поднял на нас всю Гардарию, вместо того чтобы объединяться против всесилия ольфандского дворянства! И моё б сердце, брат, посуровело.

— Я его не виню, — проговорил Вислав. — Прекрасно понимаю, что ему нелегко сейчас. Но я не такой, как ты или Венц, в государственных делах я не сильно смыслю, хоть и родовой дух насылает на меня время от времени чутьё, чтоб я совсем не растерялся во всей этой борьбе интересов. И всё же, Брана Гардарийского я тоже понять могу, ведь Мерения была его вассальным княжеством, а отец желает забрать её себе.

— Хорошо, что его величество не слышит, — улыбнулся Земобор и поднял кубок. — Видишь ли, князь Болев был вассалом великого князя Бранимира, а потому и Мерения оставалась частью Гардарии. Но вот Болев умер, пережив своих сыновей. А внуки и дядья развернули нешуточную схватку за престол княжества. Впрочем, для Мерении ничего нового. Там всегда властвовал беспорядок.

— Ратное веселье, а не беспорядок! — усмехнулся Вислав и поднял кубок с мёдом.

Кубки братьев весело ударились.

— Хорошо ещё, что у нас бабы не могут править без мужа, ежели наследуют престол, — добавил Вислав. — И то при согласии князей и сословий, либо со смертью всех мужчин рода. Не представляю, как князья в Летних Землях справляются со своими родовыми распрями.

— Эх, а я бы хотел, чтобы девушки правили и у нас, — мечтательно развалился Земобор на обитом резном стуле. Заметив удивлённый взгляд брата, Земобор пояснил:

— А ты представь, каково жениться на наследнице целого королевства! Твой сын получит всё и сразу, а не пролил и капли крови… по крайней мере в бою.

— Прекрасная княжна с миловидным личиком, тонким станом и пышной грудью, — присоединился к мечтам Вислав, уже разнеженный медовухой.

— Морок с ним, с личиком! — серьёзно бросил Земобор. — Был бы титул и земля.

— Не узнаю тебя, брат. Когда это ты стал образцовым радетелем державы? Где тот мягкий сердцем Земо?

— Пока что отдыхает, — улыбнулся Земобор.

— И долго ли собирается отдыхать?

— Пока цепь со знаком рода висит на шее.

— Ясно, — кивнул Вислав. — Хорошо, что он хотя бы не уснул во время отдыха, и освободил всё же своего брата.

Вислав заметил, как взор Земо оторвался от щитов со львами, висящих на стенах чертога и быстро устремился к нему.

— Эй! Я ведь стараюсь на благо нас всех! — воскликнул Земобор. — Я не могу подвести отца, коль он посадил меня наместником в столице. Он и так говорил мне прескверные вещи недавно.

— Что говорил?

— Что мне нужно укрепить хребет.

— Чтоб быть как Венц? — улыбнулся Вислав.

— Как Венц, — мрачно отозвался Земо.

— Ну, за Венца! — поднял кубок Вислав.

— За Венца! — отозвался брат.

Виславу показалось, что вернулся тот Земо, какого он всегда знал. Брат никогда не показывал той лихой удали, какую излучают обычно большинство мужчин рода Исмаров. Зато Земо обладал теми качествами, каких не хватает порой суровым северным ольданским львам. Брат показал эти качества сегодня вечером, когда вошёл в темницу к Виславу.

— Венц бы так не сделал, — проговорил вслух только что пришедшую мысль Вислав.

— Не сделал, — вздохнул Земобор.

— Вот у него-то хребет из железа. Да только проку в железном хребте, когда ты моришь брата в темнице?

— Ой, да ладно, заморили прямо княжича Вислава! Переночевал недельку в лучшей темнице замка, подумаешь!

— Ты так говоришь, потому что сам не сидел! — засмеялся Вислав. — Вот отдал бы мне цепь, а сам отдохнул недельку-другую.

— Ну уж нет, — ответил сдержанным смехом Земобор. — Хотя, там ведь, к слову, до тебя содержались и короли, и князья удельные да имперские. Так что место почётное.

— Знаю, знаю… да только обычно для королей и князей выделяют комнаты в башне, а никак не в подземелье.

— В Ольдании всё не как у всех, — пожал плечами Земобор. — Всё тут слишком сурово, даже гардарийцы и феннрийцы порой с нас диву даются.

— Да… — протянул Вислав, смотря в пустоту.

Он пытался понять происходящее. Меренийское княжество вклинивалось между трёмя палатинатами Империи. Между Ольданским королевством, Ольфандом и великим княжеством Гардарией. Ещё пару десятков лет назад князья Мерении клялись в верности их с Земобором деду. А полвека назад меренийские владыки были прямыми вассалами императора Вольфгарда, Мерения входила в имперское королевство Ольфанд, но частью сердца Империи её будто бы никто не воспринимал. Так Виславу говорили учителя.

— А что ольфандские герцоги, графы? — нарушил молчание Вислав. — Каковы действия императора и столицы?

— Пока никаких, — сухо ответил Земобор. — Вольрик изветстный любитель повоевать. Но императором его избрали только полгода назад, он ещё осторожничает. А его вассалы не желают лезть вперёд отца в пекло.

— Он не проиграл ни одной войны, я слышал.

— Правда. И всё же войны, что вёл Вольрик, по-большей части были грабительскими походами, налётами на соседей. Сейчас Вольрик император по воле Белых Богов, посланной через Имперский Сбор, но не забывай, что полгода назад он был только герцог. Войны он вёл, чтобы решить межевые споры да разорить несколько деревень.

— Молвят, что и в Летних Королевствах он лил кровь.

— Да, — кивнул Земобор. — Разорял порубежные городки и селения.

— Люди от него в восторге, тем не менее, — добавил, как бы возражая Вислав.

— Удача определённо сопутствует ему. К тому же, Вольрик хоть и не больно красноречив, но есть в нём какая-то сила, что притягивает людей. Ты ведь должен его помнить? Рослый косматый чернобородый ольфандец. Громкоголосый. Чего ещё нужно людям от великого вождя? — усмехнулся Земобор.

— Видел его только издалека и почти не общался с ним, — задумчиво отвечал Вислав. — Но помню, что король Кордании Энрих обязан ему победой над братом в войне за престол королевства. С таким союзным палатинатом Вольрик уже может смело действовать в Мерении… Интересно, как он и его ольфандские вассалы поведут себя. Перерастёт ли меренийская война во что-то покрупнее…

— Мне тоже интересно. Но пока ничего не сказать наверняка. Вольрик, ты, верно, слышал, овдовел несколько месяцев назад, ещё до того, как его выбрали. Пока он не заключил партии. У великого князя Брана тоже нет внушительных союзников. Как и у нас. Да и кому выгода от Мерении, кроме тех, с кем она соседствует? Разве что, усиление или ослабление императора и палатинатов может произойти посредством этой войны.

— Поясни, — молвил Вислав, ставя пустой кубок на стол.

— А что тут пояснять? Если Вольрик и его ольфандцы вмешаются и им удастся посадить на престол Мерении своего князя, Вольфгард покажет палатинатам свою силу. Если же император не станет вмешиваться, палатинаты продолжат свои старые распри, а может даже начнут пробовать отщепнуть землицы от самого Ольфандского королевства.

— Выходит, что император Вольрик не может не вмешаться? Судя по твоим словам.

— Эх, брат мой, лучше надо было слушать наставников! Ведь говаривал волхв Белегор: «Людей не получится просчитать даже, если знаешь о них многое, ибо они свободны волей, хоть нередко глупость и страсти довлеют над ней». Кто знает, что в голове у Вольрика и его ближайшего окружения. А всё зависит именно от них. Державой ведь правят не отвлечённые стихии, а люди со своими душевными и телесными особенностями.

«Хотя иногда душевные их особенности могут напоминать бушующие стихии», — подумал Вислав, а вслух сказал:

— Венцу бы твой ум.

— И отцовский напор… хотя, ежели подумать, он у Венца имеется, — кивнул Земо. — И твой волевой нрав.

— Считаешь меня волевым? — оживился Вислав.

Земобор уверенно кивнул. Виславу стало теплей на душе. Он наслаждался едой, питьём, теплом огня очага и душевным теплом от общения с родичем. И всё же ему не давали пребывать в покое собственные мысли и намерения.

— Эх, — вздохнул Вислав. — Война за меренийское наследство тут под боком, непонятная колдовская чума в Кордании и там же ковен тенепоклонников, а в Летних Землях древние вампиры. А у нас на севере Неведомый. Боги Всеблагие, прошло ли хоть одно десятилетие в Мид-Арде спокойно?

— Ну, сейчас гораздо спокойнее, чем в Доимперскую Эру, — рассудил Земобор.

Свечи, которых Земобор не жалел, дарили приятный тёплый свет. В большом, как пасть детёныша дракона, чёрном камине трещали в бушующем пламени поленья. Тени сгущались по углам, страшась излучаемого огнём света.

— Эх! — снова вздохнул Вислав. — Я ведь и хотел помочь отцу да всей Ольдании. И до сих пор не понимаю, отчего столько негодования у отца из-за моего решения. Всегда мужи рода Исмаров были таковы: старший наследовал отцу, а младшие получали свои наделы, либо шли в мракоборцы. Тем более, отец наш воюет с Гардарией, а возможно, ему навяжут ещё и борьбу с партией нового императора. Нам нужны крепкие тылы, а в Ярналадском княжестве беснуется этот Неведомый. Клянусь Праве, брат, эта бестия вселила в меня лютую ненависть, ибо из-за неё мне пришлось поругаться с нашим родителем, из-за неё пришлось сидеть в темнице!

— Тут ты не совсем прав. Крепкие тылы нам и правда нужны, но ты поставил их под угрозу, — Вислав так глянул на брата при этих словах, что Земобор вздрогнул и стал говорить быстрее, чтобы всё как можно скорее разъяснить. — Ты поставил под угрозу тылы в политическом смысле. Ярналад — княжество незаурядное, предел не только нашей Ольдании, но и обитаемой людьми земли, дальше только ледяные пустоши, да Тенемирские горы. В Ярналаде много железных копей, общины и мастерские йордлингов, промысел. А князь Хвалибор даёт нам довольно много людей в войско. Знаешь, в этот поход на гардарийцев пошли все Хвалиборовы сыновья, каждый со своей хоругвью. С вассалами самого Хвалибора, вышло около трёх с половиной тысяч ратников. Хвалибора ты знаешь, князь слово имеет и притом весомое. В общем, он попросил отца не вмешиваться в это дело. С Неведомым разберётся Белый Странник. Князь сказал, что тот сам ему писал об этом, что это его просьба.

— Знаю эту историю. Отец мне сам всё поведал. Но одного не могу понять: почему он так спокойно доверился ярналадскому князю? Переписка со Странником, которую никто не видел, и оставшийся почти без рати князь, у которого неведомое нечто убивает одно знатное семейство за другим. Это, Сурт подери, очень подозрительно! — на последних словах Вислав ударил кулаком по столу так, что чуть не упал кубок. Расслабленная мёдом душа легко впадала в крайние чувства и недавнее веселье мигом сменилось гневом, при мысли о происходящем на севере королевства.

— Пойми ты! Отец доверился князю, потому что сейчас не до того. Дал хоругви и войсковой налог и ладно! Был бы мир, наш король-отец первее всего выехал бы в Ярналад и лично во всём разобрался. Ты знаешь об этом не хуже меня. Просто обстоятельства сложились так…

— Обстоятельства сложились так, — прервал Земобора княжич Вислав, — что я поссорился с отцом, не пошёл ни в военный поход, ни на Неведомого, потому что просидел почти месяц в каменном мешке! Несправедливо обстоятельства сложились!

— Согласен, — пробормотал Земобор и стал смотреть в огонь очага.

— А ещё знаешь, что странно? Белый Странник на юге, в Летних Королевствах, борется с ковеном высших вампиров в Палладии. От него уже несколько месяцев нет вестей. Обычно люди охотно говорят, когда он, Эй́винд или Тибарий из Громад, Фелан из Диварда или другой великий чародей одерживает победу над тёмными. Князь Хвалибор будто намеренно отдалил от себя все шансы на скорое уничтожение Неведомого. Никто ведь даже сказать не может, что такое этот Неведомый: демон, высший ли вампир, как те, что в Палладии, навья, призрак, или колдун-умбропоклонник? Разумен или неразумен? А сказать никто не может оттого, что князь препятствует расследованию. Мы сейчас сидим тут с тобой, Земо, толкуем об этом, а на юге отец с Венцом и десятью тысячами наших льют кровь в братоубийственной войне с гардарийцами, а ещё дальше отсюда на юге Белый Странник Венитар, возможно, кормит собой древнейших вампиров, а князь Хвалибор в это время уничтожает своих противников, списывая всё на демона!

— Не скажи подобного нигде! Ни о Белом Страннике, ни о Хвалиборе. Ежели первое маловерие, то последнее не что иное, как очень серьёзное обвинение, Вислав. И на чём оно основано, позволь узнать?

— Делюсь с братом соображениями, — пожал плечами Вислав и приложился к кубку.

— Понимаю, ты ищешь смысл в действиях ярналадского владыки, но убитые — его собственные вассалы. Какой толк ему жестоко расправляться с собственными знатными витязями и воеводами? Навлекать на себя подозрения? Кроме того, ты забываешь одну вещь: в Железном Ладе теперь полно рыцарей Ордена Игнингов, как и во всём княжестве. Уж, если Хвалибор причастен сам знаешь к каким искусствам, то дни его сочтены. Орден обязательно раскроет это.

Вислав хмыкнул в ответ брату, да сделав глубокий глоток медовухи, стал отвечать:

— Сколько времени пройдёт прежде, чем Орден докопается до правды? Сколько воевод ярналадского княжества должно быть убито этим Неведомым? Сколько жён и детей воевод и витязей должно разделить их судьбу? Там творятся страшные вещи, Земо! Князь ведёт себя безумно. Только сын рода Исмаров сможет во всём разобраться, сын королевского рода, потомок Ведда Драконобойца! Скоро Железный Лад наводнят проходимцы со всей Империи, каждый из них будет мнить себя победителем Неведомого. Но князь будет отправлять их восвояси, а им останется только безропотно подчиниться. Будут кланяться и уходить. Ордену он тоже найдёт как палки в колёса вставить. Но меня так просто не убрать. Я играл с детьми Хвалибора, когда был маленький, я был гостем у него, и принимал его как гостя. Десятки раз мы охотились вместе и устраивали ристалища, а однажды даже забили тролля вместе с его дружиной. К тому же я сын его сюзерена.

— Но не его сюзерен. Он тебе ничем не обязан, кроме гостеприимства. А гостеприимство и помощь в поисках умбрийской твари, убившей его людей, вещи разные. Не жди от Хвалибора тёплого приёма после того, как откроешь ему цель своего прибытия.

— Хорошо, я услышал тебя, брат. Буду хитрее с князем.

— Ни черта ты не услышал! — ударил ладонью по столу Земобор, подвеска с гербом рода на цепи затряслась. — Я ждал, что мои доводы хоть каплю благоразумия в твоей башке пробудят! Я выпустил тебя из заключения не для того, чтобы ты сгинул в заднице мира за спокойствие этой самой задницы!

— В этой заднице живут наши люди, это часть Ольдании!

— Там Хвалибор правит, его это заботы! Отец и так недоволен будет, что я тебя отпустил, а ты ещё и в такой мрак снова ввязаться хочешь. Знаешь, что мне кастелян сказал, когда я велел в темницы идти за тобой? Сказал, что идёт писать отцу об этом. Сразу же!

— Что ж тогда отпустил?

— Чтоб ты там не сидел, дубина! В темноте и говне! Я думал, будешь помогать мне править, пока все на войне, думал вместе будем всё делать, вместе думы думать. Нужен мне человек, которому доверять могу. А кому, как не тебе доверять? Сюда сейчас будут посольства идти, эмиссары от императора, чародеи коллегии, с Ордена рыцари да инстигаторы — все в Ардхольм пойдут. У меня голова уже чугунная, а я и дня ещё наместником не пробыл!

Вислав закатал рукава и лихо положил на стол ладонями кверху.

— Заковывай в железа, бросай в темницу. Так и гнева в короле нашем не вызовешь, да и я в безопасности буду. Потому как завтра же на заре я отправляюсь к Хвалибору в Ярналад.

— Убери ты свои ветки со стола! — крикнул Земобор и Вислав отметил, что брат быстро вжился в роль повелителя Ольдании. — Тебе проспаться нужно, отдохнуть. Там и порешим. А в целом, тебе надел свой пора иметь, хотя бы воеводство, чтоб с замком, городком, деревнями. И жену тебе надо из великого рода. Тебе ж уже почти двадцать. За чудищами пусть рыцари Ордена скачут, их это долг.

Вислав качал головой и посмеивался.

— Что? — спросил Земобор.

— Ты такой старик, Земо, тебе уже тридцать, а так ни черта в жизни и не понял. Какой мне прок от надела, если умбрийские твари в мире вольно живут, пока мы заняты политикой, дележом и братоубийством, и все беды сваливаем на братьев-игнингов, вместо того, чтобы помогать им? И как детей зачинать, если сердце за них спокойно не будет?

III

«Всеотец Дьяс возжёг Первородный Огонь, из Коего вышли Белые Боги. Духовные существа, как и всесоздатель Дьяс, Они полны сил творения, любви и сострадания. Но Первородный Огонь, называемый альвами Игний, дал жизнь не только Белым Богам, от Которых произошли светлые альвы и мы, люди. Игний отбросил Великую Тень — Умбру. Так Воля появилась в мироздании. Ибо Воля может быть лишь там, где есть противоречия. Игра Огня и Тени».

Младшая Ведда

— Людоедские пиры, попытка дать отпор братьям, попытка призвать на помощь тени, а также тёмные чары, отравление колодцев, воскрешение мёртвых, запрещённые книги, насылание болезней… и это ещё не всё, — чеканил командор Виклад. — Их преследуют чуть ли не с Витновского княжества…

«Как у тебя, Виклад, сумбурно всё получается! — размышлял Альгерд. — В одном списке запрещённые книги и людоедские пиры… надо же».

Воздух густел, липко касаясь кожи. Всё сильней слышался сладковатый смрад. Альгерд хорошо знал теперь этот запах — где-то неподалёку гнили мертвецы.

Волюнтарийским чутьём он ощущал, что чернокнижники тревожили покой мёртвых, что пытались вернуть их к жизни самым противоестественным и мерзким образом.

Летний жаркий вечер застал Альгерда и его соратников где-то в глубинке Ведена — богатейшего имперского королевства, граничащего с Летланном, огибающего Ольфанд с юга и востока. Веденские земли обширны, а рыцарский обычай здесь силён, как и местный Орден Игнингов. Веденские леса издавна служат прибежищем разным опасным тварям, в них же укрываются умбропоклонники, когда их ковены и ложи в городах раскрывают. Совет имперской коллегии волюнтариев направил Альгерда покровителем Добрина, небольшого городка в Ведене. Обязанность волюнтария-покровителя — оберегать людей, живущих на его земле, быть верным советником местному владыке, помогать Ордену в розысках и преследованиях чернокнижников, в охоте на чудовищ.

Это и делал Альгерд сегодня. Вместе со своей помощницей, которую отрядил ему совет коллегии по настоянию Фелана из Диварда, а также с отрядом командора Виклада из Ружи, он настиг наконец ковен тенепоклонников, что держал в страхе несколько веденских воеводств. Тёмных гнали из соседних земель, заставили искать убежища, бежать в глухие леса. И отчего-то они решили, что лес в полутора десятке вёрст от Добрина — хорошее укрытие. Альгерд полагал, что решили они так напрасно.

Он жаждал покарать их. Нисколько не страшась возможной искушённости своих врагов в делах тёмного аспекта Воли, Альгерд ждал, сосредотачивая силы.

«Наконец-то!» — подумал он, увидев приближающегося Виклада.

— Дозорные вернулись, командор? — спросил Альгерд, оперевшись на посох.

— Вернулись, мэтр. Всё как вы и сказали: логовище ублюдков совсем рядом, за теми холмами, ежели быть точным.

Виклад указал рукой в стальной латной перчатке на гряду холмов, виднеющуюся за жидким пролеском.

— И представьте себе, — продолжил командор, — у них там целая усадьба стоит! Высокая деревянная, за частоколом. Посмотришь на неё и не скажешь, что там прячутся от божеского закона лютейшие мерзавцы. Засели в усадьбе, будто господа на охотах, тьфу!

— Не волнуйтесь, командор, недолго им наслаждаться существованием, — взял в обе руки посох Альгерд и улыбнулся, переведя взгляд с Виклада на Алеену из Крайны. На её совсем юном лице проступали ещё детские черты, хотя, знал Альгерд, ей уже минуло девятнадцать. Для не обладающей Даром девушки солидный возраст.

Алеена смутилась, как всегда смущалась, когда он прилюдно обращал на неё внимание.

— Вы думаете, напасть на них сейчас? — удивился орденский командор. — Но уже вечер, скоро стемнеет. К тому же, по имеющимся у меня сведениям чернокнижников не меньше десятка. А у нас только вы и госпожа Алеена владеете Искусством.

— Вы так легко сбрасываете со счетов полтора десятка ваших латников и их оруженосцев, командор? — выгнул бровь Альгерд. — Не забывайте, кроме того, что мы нападём неожиданно.

Тут уже удивился Виклад:

— Как же неожиданно? Госпожа Алеена почувствовала ведь, что то вороньё на деревьях, вероятно, служит врагу? Вы согласились с ней, я хорошо это запомнил.

Алеена кивнула, ореол её волос отлил медью. Так красив был этот ореол в свете багрово-золотого заката, думал Альгерд.

— Верно, — кивнул Альгерд, отведя взор от Алеены. — Скорее всего, птицы подпали под их чары. И да, враги знают, что мы рядом. Но всё же нападение наше будет для них неожиданностью. Они полагают, что мы станем следовать предписаниям: доложим о них, уйдём отсюда, чтобы вернуться с подкреплением. Но, если мы так поступим, то они несомненно покинут это место, сольются с другим колдовским ковеном или призовут своих демонов. Они натворят много лиха, командор, если мы не остановим их прямо здесь и сейчас.

Альгерд грозно потряс изящным чёрным посохом в сторону тех холмов, за которыми находилась усадьба.

— Их логово, наверняка, окружено чародейскими ловушками. При всём уважении, мэтр Альгерд… я понимаю, вы талантливый волюнтарий, ощущаете в себе огромную силу, но меня вы тоже должны понимать. Я — командор рыцарей Ордена. И я в ответе не только за себя, но и за своих людей.

— Так и я в ответе, дорогой Виклад, — возразил, размахивая посохом Альгерд. — В ответе за Добрин, за целое воеводство и всех людей, что тут живут… в ответе с чародейской стороны, конечно. Поэтому я не могу упустить этих чернокнижников. Но вас я вполне понимаю. Однако замечу, что мы уже расправлялись с тёмными волюнтариями, уступая им числом. Это было у нас в Ольфанде пару лет назад. Нас вёл Фелан из Диварда. Я увидел тогда на что способна эта девочка… в смысле, госпожа Алеена.

Алеена потупила взор.

— В Ордене существуют строгие предписания на случай, подобный сему. Никакого проку в нашей гибели ни Добрину, ни Империи, ни всему Мид-Арду не будет.

— Понимаю, командор. Не впервой волюнтариям лезть в самое пекло, в одиночку. Предлагаю, прикрыть нас с безопасного расстояния, — Альгерд понимал, что слова заденут командора, и с удовольствием наблюдал на растерянность в его взгляде.

— Прикрыть? — недоумённо переспросил Виклад.

— Братья возьмут арбалеты, болты с серебряными сердечниками и встанут на тех холмах или, где там будет удобнее всего стрелять, и прикроют нас. Меня и Алеену.

— Надо понимать, если мы всё сделаем по уставу, вы вдвоём пойдёте на чернокнижников? — устало и ворчливо проговорил Виклад.

— Точно так, командор! — весело отозвался Альгерд.

Альгерд знал, что командор Ордена не оставит их одних.

«Соглашайся, Виклад. Ты прекрасно знаешь, сколь много твоих братьев нарушают уставы и предписания, чтобы обрести славу и почёт. И что всё у них прекрасно получается», — думал Альгерд.

— Ах, Морок, Сурт и Убмра! — выругался командор рыцарей. — В неловкое вы меня положение ставите, мэтр Альгерд. Правду молвят о том, как коварны чародеи! Что ж, приказывать я вам не могу, бросить вас тоже… неужели… Погодите! Вы не пытаетесь залезть в мою душу или разум?

— Мы искусны только в боевых чарах — в разрушении и Стихиях Воли, господин командор, — сказала нежным голосом Алеена и улыбнулась милой своей улыбкой, невинной и коварной в то же время.

— При всём коварстве чародеев, вы единственный подлинный сюзерен в своём разуме, — ухмыльнулся Альгерд. — Единственные чары, что я насылаю на вас — это доводы рассудка.

Четверо воителей Ордена со своими оруженосцами действительно заняли позиции на холмах. Самострелы в их руках грозно направляли жала болтов на усадьбу, где засел враг. Остальные с мечами и топорами спускались с гряды холмов.

Высокая бревенчатая покосившаяся усадьба не вызывала ни жути, ни отвращения. Дым шёл из отверстия в крыше, а через щели в ставнях виднелся мягкий свет. Должно быть, внутри зажгли лучины или свечи.

Вооружённые до зубов воины в красном шли без страха, как у них и заведено, ибо железная дисциплина исключала страх. Волюнтарии, шедшие с ними без лат, без щитов, без шлемов, без мечей выглядели такими беззащитными для тех, кто не ведал их силы. Альгерд в чёрном бархатном дублете и дорожном плаще с посохом в руках был не менее опасен, чем эти рыцари. А невысокая Алеена, в коротком платье и таком же дорожном плаще с жезлом в руке и вовсе в ярости становилась грозной, как дракон. В этом, по крайней мере, пытался убедить Виклада Альгерд.

Алеена воинственно шагала, держа в руке жезл так, будто собиралась орудовать им как шестопёром. Взгляд Альгерда скользнул с навершия жезла, позолоченного крылатого льва, на владелицу оружия.

— Сосредоточься на бою, я обеспечу защиту, — коснулся её плеча Альгерд.

— А как же Виклад и его люди? — спросила она, поднимая на Альгерда взор больших небесно синих очей.

Альгерд усмехнулся про себя:

«Всегда-то ты думаешь о других… при всей своей свирепости оставаясь девчонкой…»

— Не волнуйся, они под моей защитой, — отвечал Альгерд.

— Все?

— Кроме стрелков на холмах. Те уж как-нибудь…

— Ты привязал обережные заклинания к…

— К нему? Да, — прервал Алеену Альгерд, кивая на посох. — И ты не забывай пропускать Волю через жезл. Медиатор для нас, что для братьев в латах их мечи. И даже больше. Не бойся направлять силу заклинания через него.

Медиатором, посредником между заклинателем и осуществлением заклинания, мог быть и добрый клинок, если его хорошо зачаровали. Для искусного волюнтария медиатором мог стать и сторонний предмет, совсем не чародейский, а даже самый обыденный и профанический. Фелан, помнил Альгерд, хвастался одно время, что воспользовался обычной кочергой в схватке с навьим умервтием. Но верхом мастерства считалось обходиться без медиатора. Хотя постоянно творить заклятия без вещи, принимающей на себя ток Воли, не смог, пожалуй бы и сам Хранитель Мид-Арда.

— А ты? — посмотрела на него Алеена и ему показалось отчего-то, что она сейчас заплачет. — Выдержит ли твой посох обереги над всеми нами и сам бой?

— Должен выдержать. Но даже если нет, то я, в отличие от некоторых ведьмочек, ношу с собой ещё и кинжал. А кроме того, на тебя я сварганил двойной оберег.

Альгерд подошёл к ней ближе, поднял её подбородок пальцами, посмотрел в глаза.

— Когда будем внутри — нападай. Ты под моей защитой, Леена.

Произнеся это, Альгерд коснулся её уст своими.

Закатное солнце отливало золотистыми сполохами на багровом небосводе. Бог Ярган спешил на своей колеснице прочь, чтобы уступить место своим сёстрам-лунам. Серебряной, Малахитовой и Кровавой. У усадьбы уже сгустились сумрачные тени. Она стояла в низине, меж холмов и чащоб, укрытая, спрятанная от всего мира.

Альгерд и Алеена шли вслед за командором Викладом.

Альгерд ощущал подрагивание посоха. Чуждый умбрийский аспект Воли окружал их, облеплял, липко и заразно соприкасаясь с их аурами. Однако никто в усадьбе не предпринимал никаких действий.

«Чернокнижники как всегда осторожны», — думал Альгерд.

Тишиться было вполне в духе тенепоклонников. Даже очень могущественных.

Альгерд сделал ещё шаг к воротам, и посох дёрнулся изнутри. Шагнув ещё, он ощутил, что посох отводит в сторону. У них есть считанные мгновения, чтобы напасть. Тёмные ощутят их.

Альгерд хотел было взмахнуть посохом, но вперёд вышла Алеена. Посмотрев на него, она покачала головой и направила жезл на ворота. Альгерд не успел ничего сказать.

Ворота с грохотом разлетелись в щепки. Эбонитовый всполох, быстрый подвижный сгусток, вокруг которого кружила такая же чёрная пыль, отлетел от ворот и поразил одного из рыцарей. Прошив латы, кольчугу и поддоспешник насквозь, сгусток вылетел и ушёл в землю. Дыра в груди рыцаря дымилась, будто его прожгли раскалённым железом. Простояв миг в оцепенении, рыцарь пал.

Альгерд лишь успел ощутить, как нагрелся посох в его руке. Так стремительно защитное заклятье тенепоклонников пробило и оберег, и доспех брата Ордена.

Сохранять тишину теперь не было смысла. Бряцая оружием, с криком ворвались латники Ордена в усадьбу. Алеена юркнула с ними.

Альгерд забежал вслед. Сквозь пыль и дрожание воздуха, вызванное резким столкновением аспектов Воли, ничего было не разглядеть. Подавшись ещё вперёд, он увидел, как Алеена волной пламени ударила по усадьбе.

«Жаль, нельзя было поджечь всё с холма», — пронеслось в мыслях у Альгерда, хотя он и понимал, что с далёкого расстояния ещё лучше сработают защитные чары чернокнижников.

Двое воинов в красном отлетели прочь, будто от наката бури. Они пролетели мимо Альгерда, отвлекая от всех посторонних мыслей. Из горящей усадьбы медленно вышел высокий бледный человек с неровным черепом. Вернее то, что было человеком. Три затянутых мраком глаза увидел на его лице Альгерд. Он хотел было испепелить Трёхглазого, но за спиной Алеены возник, словно из-под земли другой чернокнижник. Как и Трёхглазый, он был облачён в кожаный колет и походный плащ. Он занял всё внимание Альгерда. Сосредоточившись на образе грозы, ощущении боли, смерти, развоплощения, Альгерд выпустил волюнтарийскую силу, накопленную в медиаторе.

Из посоха с треском вылетели змеящиеся, отливающие золотом, лучи. Они впились в чернокнижника, стоящего позади Алеены. Треск и гром заглушили его крики. Он горел заживо.

«Она бы не успела…» — с ужасом понял Альгерд.

Алеена ударила ливнем ревущего пламени, словно плетью, по фигуре Трёхглазого. Но защитные чары тёмного исказили пространство вокруг. Ливень пламени рассыпался, всполохи полетели в рыцарей Ордена.

Альгерд ощущал жар посоха, даже сквозь перчатки. Его обережные заклинания отразили часть всполохов. Один оруженосец горел. Его вой заглушил прочие звуки.

Трёхглазый воздел руки, раздался оглушительный свист, будто бы неподалёку бушевал ураган, и Алеена вместе с воинами отлетели от него прочь. Даже Альгерду, находившемуся в паре дюжин шагов от него, пришлось отвести удар. После оглушительного свиста послышался лязг железа да глухой гул ударов, отскакивающих от щитов. Альгерд оглянулся и увидел, что двор усадьбы заполонили хельны. Высокие плечистые существа, сильные и выносливые обитатели умбрийских миров.

«Откуда они взялись здесь? Неужели всё время были рядом? Почему колдуны не призвали их сразу? Надеялись на лёгкую добычу? Или тёмные открыли портал для них?» — Альгерд опасался, что последнее предположение окажется верным, ибо призвать столько умбрийских отродий способны были только весьма сильные тёмные волюнтарии.

А хельнов оказалось здесь не меньше полутора дюжин.

«Пусть рыцари рубят их, нам нужно сосредоточиться на колдунах! — подумал Альгерд и увидел, как Алеена, высекая искры из жезла, крушит хельнов. — Сурт дери эту девчонку!»

Он хотел подойти к ней ближе, но путь ему перерезал выскочивший хельн. На полторы головы выше Альгерда, он был крупным даже по меркам своего проклятого племени. Бездушные глаза цвета мрака, словно вырезанные на сером будто бы обгорелом подобии лица, смотрели на Альгерда. Одетый в шкуру хельн замахнулся на него грубо сделанным топором. Альгерд отвёл удар посохом, примысливая волюнтарийскую силу, а затем обрушил удар на врага. Посох едва коснулся хельна, но тот отлетел, будто незримый великан огрел его палицей.

Слева, ближе к середине двора смыкали строй ратники Ордена. Командор Виклад орал приказы. Глухо отскакивали дубины хельнов от красных щитов, стоял гомон, прерываемый лязгом железа. Хельнов во дворе становилось всё меньше, мракоборцы рубили и кололи из строя одного за другим.

Трёхглазый вернулся в горящую усадьбу. Алеена хотела идти за ним, но трое чернокнижников перегородили ей путь.