Но если терять больше нечего, а жизнь твоя и твоих близких и так поставлена на кон — почему бы не попытаться взять главный приз в этой игре, установив СВОИ правила?
ван рядом с нею. – Зачем? – покосилась она. – Либо застрелить меня, либо застрелиться самой. Не бойся. Смертную казнь в прошлом году снова отменили, а церковь недавно разрешила отпевать самоубийц. Так что решай. – Я подумаю минут пять. – Хорошо. – Он встал, достал из кармана пачку сигарет. – А я пока пойду покурю на террасе. – Кури здесь, – сказала она.
Это получилось постепенно, незаметно, так сдувается воздушный шарик, после праздника привязанный к оконной ручке. Если глядеть на него каждые пять минут, то он все время вроде бы такой же, как был только что. А к вечеру его уже нет – только сморщенная резиновая тряпочка. Когда Лариса была маленькая, она всегда сердилась, что шарик нельзя снова надуть. Шарик снова не надувается, музыка обратно не играет, что там еще нельзя открутить назад и прокрутить по новой? Жизнь? Или историю страны?
И на каждой даче был уличный сортир, и жители поселка рассказывали про одного конструктора двигателей, который простудил почки и умер именно оттого, что зимой в своем весьма преклонном возрасте бегал в деревянный щелястый сортир. И об этом говорилось со странной гордостью – так, наверное, кочевники пели песни про то, как старого хана насмерть затоптал табун диких жеребцов: вот какой хан, вот какие жеребцы, вот какие мы, живем, погибаем и не сдаемся! Эгей!!!
