Оглавление

Глава 1. Что-то хрустит над головой

Колеса телеги постанывали, наезжая на выступающие корни деревьев. Лесная дорога вилась среди громадных стволов. Тюки с пшеницей шуршали, пересыпая содержимое при каждом крене телеги, а вокруг расстилался туман, вытянувший свои промозглые щупальца из сумрака чащи.

Возница нервно вглядывался в полумрак леса, пожевывая мундштук трубки и выпуская облачка дыма. Справа от него сидел юный паренек с мечом на коленях, сжимая рукоять клинка.

— Эта железка нам не поможет, Гир! — сквозь зубы бросил возница. — Она сгодится только лишь брюхосветам зад ковырять! Умертвий ей не возьмешь! Их сжигать нужно или перемолотым святодревом посыпать. Есть у тебя мука святодрева, а?

Его напарник лишь надавил на рукоять, оголяя часть клинка. Сталь блестела от полировки, но вот на лезвии виднелись глубокие зазубрины, словно кто-то пытался приспособить меч в качестве пилы или попросту клинок был старый.

— Нет, муки нет, но у меня есть способ понадежней, — ответил Гир, возвращая лезвие в ножны.

— Это какой же? — заинтересованно бросил возница, взглянув на соседа.

— Да просто огрею тебя ножнами за ухо и — с воза! Ты мясистый, так что пока тебе бока обгрызают, я уж в Пятачке буду.

— Ха! Вон ты как с друзьями, — усмехнулся возница, — но не забывай, любезнейший, что если меня не доедят до конца, то я обращусь, сяду вон на тот сук и буду терпеливо ждать, когда же поедет Гир на телеге, а потом примощу задницу точно над дорогой и…

Резкий хруст в кроне деревьев заставил коня встрепенуться и заржать, не дав закончить предложение. Звуки леса затихли. Тишина окутала, а туман словно стал гуще, цепляясь сотнями пальцев за борта телеги. Животное волновалось, похрипывало и нервно било копытом по земле.

— Давай-ка поедем дальше, — сквозь зубы, сжимающие трубку, проскрежетал возница. — Поди грибоход ветвь сломал, вот Светлячок и встрепенулся!

— Слушай, а не умертвие ли? — нервно прошептал Гир, сжимая рукоять побелевшими от усилия костяшками.

Возница не ответил, подогнав черного как смоль коня по кличке Светлячок. Оба были встревожены, и на молодых лицах, освещенных редкими лучами солнца, с легкостью можно было разглядеть тень страха.

— Ты сильно не трусь, — с излишним спокойствием в голосе промолвил возница, — ты-то третий раз на возу, а я уже два года вожжи держу. Пшеницу из Черноземки в Пятачок; рыбу и жир — из Лужи; из Топи — ягоды; да соль и камень из Гряды. Я все наши пять деревень знаю наизусть. Ежели днем ездить, то кровососов редко увидишь, уж поверь!

— Ты сказал редко, — ухватился Гир за слово, — значит, иной раз бывают, верно, Ули?

— Эээ… — протянул возница, поежившись от прохлады, вступившей в союз с туманом, — да… Видел пару раз, но не отчетливо. Я еще тогда со старым пьянчугой Бургой ездил. В тот день он перебрал чуть больше, чем нужно, и, представь себе, заснул прямо за вожжами! Вот же старый дурак!

Подогнав Светлячка, он бросил взгляд из-под бровей на кроны деревьев, раскинувшиеся над головой, словно боялся, что кто-то может нависать над телегой. Убедившись, что сверху лишь вьющаяся полоса серо-голубого неба, с густыми берегами крон деревьев-великанов по обе стороны, он продолжил, закусив трубку и выпустив облако дыма.

— Я тогда тоже дремал, так как выехали мы из Лужи с полным возом рыбы поутру. Так вот, дремлю я и слышу словно бы из далека, что Светлячок начал ржать и копытами землю рыть. Ну и чую, что телега не скрипит и не качается, как обычно, а стоит, точно вросла в землю. Ох, я тогда-то сразу встрепенулся, точно ошпаренный! Смотрю, а мы с дороги съехали метров эдак на пять, и уже нет просвета над нами. В тень леса попали, представляешь?! Это тогда телегу перегрузили бестолковые лужане, и зад ее стянуло с дороги под уклон.

С этими словами пухлый, розовощекий Ули ловко дернул за поводья, правя конем и объезжая торчащие из земли корни. Гир внимательно слушал старшего товарища, укутываясь в куртку из плотной оленины, окаймленную серебряной россыпью туманных капель. Дорога его страшила, хоть он и пытался показать Ули, что владеет собой, но вот взятый им из дома меч, который он умыкнул из острога, выдал его в первый же день службы на телеге. Ули, конечно, ничего не сказал при первой поездке, лишь ухмыльнулся, выпустив облачко серого дыма из часто торчащей в зубах трубки, увидев нового попутчика с мечом на поясе и переполненного уверенностью.

В тот день Ули стал заменой пьянчуге Бурге, который был стар, но в первую очередь не возраст отправил Бургу на покой, а скверный характер вместе со спиртным. Он часто пил, отчего телега его теряла колеса чаще, чем брюхосвет мерцал в ночи. Для старого Бурги никто не был авторитетом: он крыл грязной бранью любого, кто пытался его образумить, а побои от быстро вскипающей молодежи, чьих сестер и матерей пьянчуга также не обделял вниманием, словно не трогали его. Отлежавшись пару дней и, залив раны крепкой настойкой, которую он то и дело воровал или выклянчивал у соседей, Бурга снова всех поносил. Вот потому-то Гир и сидел сейчас рядом с дымящим Ули, прежде бывшим помощником Бурги.

— Хм… Так вот, — откашлялся Ули, продолжая рассказ под монотонный скрип телеги, — Бурга храпит, телега — стоит, а я глаза только продрал. Вот тогда-то я страху хапнул, когда понял, что просвет меж деревьев нас больше не защищает. За всю свою жизнь я в чащу ни разу не заходил, все только по дороге ездил днем, а тут в темени оказался.

Ули повел плечами, ощутив пробежавшие по спине мурашки, и на какое-то время замолчал, погрузившись в воспоминания.

— Ну, а дальше-то что? — поторапливал приятеля Гир, убирая с глаз черные, влажные от утреннего тумана волосы. — Умертвие ты когда увидел? Как оно выглядело?

— Жуткое оно было, какое еще может быть умертвие!? — бросил Ули, натягивая поводья, тем самым заставляя Светлячка объехать особо выпученный горб корня. — Пока я расталкивал Бургу, ощутил на своем затылке пронзительный ледяной взгляд. Все внутри меня тогда сжалось, и я точно знал, что за моей спиной находится что-то или кто-то, чьи голодные глаза, не мигая, впиваются в мое тело. Я также знал, уж поверь, что существо это исходит слюной.

Ули перешел на шепот, словно вновь окунулся в тот момент и боялся громкой речью спровоцировать то существо из темной чащи.

— Я остолбенел. Застыл вдруг на месте и ждал, — продолжил возница, — а уж чего я ждал? Когда когти вопьются в бока? Словно зажатый в тиски я смотрел в небритую морду Бурги, но не видел перед собой ничего… Ох, Гир, приятель, затем я услышал то, что будит меня иной раз по ночам. Ух!

Все тело Ули передернуло от ярких воспоминаний.

— Я услышал всего пару хриплых протяжных слов: «Хочешшшь, помогуууу?».

Взгляд Ули в этот момент был далеко, глаза будто остекленели, окунаясь в воспоминания прошлого, а вот пальцы крепко держали поводья, правя Светлячком умело и объезжая каждый опасный участок наезженной тропы даже в такой момент.

— Не помню уж, как я тогда обернулся на этот скрежет, — продолжил вполголоса Ули, — но тела своего я не чувствовал. Глаза мои сразу же нашли его. Шагах эдак в пятидесяти от телеги, на толстом суку… Висит вверх тормашками, глаза круглые, бледные и смотрят не мигая. Чуть покачивается из стороны в сторону, словно от ветра, зацепившись хвостом за здоровый сук. А пасть, ты не поверишь, точно жуткая усмешка, разинута и утыкана зубищами, точно кинжалами.

— Жуть берет! — соглашаясь, пробормотал Гир. — Так и висело умертвие и на тебя глядело? А чего не нападало? Они же голодные, как саранча всегда! Да до крови жадные!

— А кто его знает? — словно вынырнув на секунду из воспоминаний и взглянув на тропу осознанным взглядом, промолвил Ули. — Я умертвий на своем пути видел не много, лишь слышал. Может, потому кровопийца поодаль висел, что мы от полосы света не так далеко были. Слыхивал я, что днем-то умертвия в дуплах да корнях хоронятся. Забираются в самый темный уголок, где и лучик света не попадает, и ждут наступления тьмы. А этот…

— Ну а выбрался как? — подгонял Гир, желая узнать развязку поскорее. — Неужто деру дали со старым Бургой?

— Деру!? — возмутился Ули, задетый насмешливым тоном Гира. — А ты бы деру не дал!? Или со своей железкой бы в бой полетел? На возу сидеть каждый смелый, а поди, как в чащу, так все штаны испоганишь!

Оскорбленный обращением товарища, Ули вновь начал пыхтеть трубкой, нагнетая сизое облако над своей головой. Какое-то время он молчал, желая тем самым наказать Гира. Лишь кряхтела телега и был слышен хруст кожи при натягивании поводьев. Так прошло немного времени, прежде чем разговор вернулся в прежнее русло.

— Хм, деру! — повторил возница, зыркнув на товарища, но через секунду лицо его разгладилось. — Честно скажу, обомлел я тогда. Дал бы деру, да словно ноги в землю вросли. Вот смотрю я на умертвие, а оно словно облизывается, хищно так глядит, покачивается на суку. Клянусь Ишкой, если бы не Бурга в тот момент, так и стоял бы пнем я на том месте. Но в одно мгновение пропойца так меня по плечу тяпнул, что я чуть не взвыл от неожиданности. «Черт тебя дери, Ули, мелкий засранец!» — так и проорал он, дыхнув мне в лицо перегаром. «Где это мы, а ну, вытягивай телегу, пес тебя дери, пока нас не сожрали!».

— А умертвие как же? — спросил Гир. — Неужто Бургу испугалось?

Ули же с ответом не спешил, молча вынул трубку, тщательно выбил ее содержимое о край телеги и лишь после того, как убрал за пазуху, сказал:

— А брюхосвет его знает! Я когда на тот сук глянул, то уже никого и не было. Телегу мы вытолкали на дорогу. Я хоть и озирался по сторонам, но ничего больше странного не заметил. Так вот!

Оба замолчали, глядя на туманную дорогу впереди. Гир размышлял над услышанным, а Ули правил телегой, иной раз бросая скорый взгляд в мрачную глубину леса, теснящего путников с обеих сторон. В дороге они предпочитали молчать, так как из деревень выезжали ранним утром и хватало иной раз пары редких фраз, после чего часами тряслись на телеге в смурном настроении, попеременно меняя друг друга. Бывали, впрочем, и такие случаи, когда дорога становилась унылой, солнце едва светило, а промозглость и туман лезли под колеса. Тогда-то проскакивали шутки и истории, зачастую от Ули, так как он был чуть старше и часто ездил из деревни в деревню, где и сам попадал в разные незначительные происшествия, да и сплетни собирать не брезговал.

— А все же надо было бы иметь что-то против умертвия, — негромко проговорил Гир, высказав мысли вслух, — так ведь и сожрать тебя с Бургой могли…

Ули закатил глаза, понимая, к чему идет разговор.

— Экий ты дурак, — покачал он головой, направляя Светлячка, чтобы тот объехал глубокую яму, — что ты с умертвиями сделаешь? Мечом махать будешь?

— Нет, в бою умертвие один на один не убьешь, — задумался Гир, почесывая подбородок с едва заметным юношеским пушком, — надо не силой рук бороться, а Мыслью!

— Постой-ка, постой-ка! — быстро остановил Гир товарища, видя, как тот набрал полную грудь воздуха и готов разразиться тирадой возражений и усмешек. — Дай доскажу мысль, раз начал. Пусть и говорят, что Мыслью только кувшин с высокой полки достать можно или воды с колодца, чтобы напиться, но чушь это, как я думаю! Вот возьми деда моего, так он Мыслью мог валун с места поднять, а иные мужики и впятером его не шелохнут! Но мало того…

— Молчи, Гир! — воскликнул, не выдержав, Ули, дергая за поводья и останавливая Светлячка. — Ты знаешь, я тебя уважаю и люблю, как друга, но про сумасшедшего Аларда больше ни слова! Пусть он и твой дед, но вспоминать тебе я его не дам, да тем более как человека стоящего! Кровавый Алард, сумасшедший Алард! Чьи это прозвища?!

Ули разошелся, голос его стал громче, а щеки побагровели. Развернувшись к Гиру, он ткнул его пальцем в грудь, проговорив:

— Все пять деревень помнят, что твой дед натворил. Ишка его не зря наказал! Поделом ему!

Теперь и лицо Гира залила краска, несмотря на прохладу, царившую вокруг. Но краска была далеко не от стыда. Скинув резким движением руки палец Ули со своей груди, он вскочил на козлы, схватившись за рукоять меча. Ули на секунду отпрянул, но вдруг еще пуще разошелся, гневаясь теперь и потому, что товарищ его схватился за железку, словно бросая вызов.

— Ты болтай, Ули, да не забалтывайся! — прорычал Гир, не убирая руки с меча. — Дед мой хотел спасти нас всех! Вывести из леса проклятого! Да вот только трусов оказалось больше, чем смельчаков! А те, кто не робок душой был, не стали жизни влачить под страхом смерти, а в лес пошли!

— Ах, в лес пошли!? — взвизгнул Ули, вслед за Гиром вскакивая на козлы. — А может, дурак Алард им мозги запудрил да на смерть отцов и сынов повел!? А? А кто ж Святодревы пожечь пытался!? Иль для тебя и Ишка, и защита его не значат ничего? Пустое место для тебя?

— Так про Ишку ты спорить станешь или про деда моего? — вспыхнул раздражением Гир. — Может, еще чего добавить забыл? Может, и в появлении умертвий мой дед виноват? А!? Может, в том, что ты такой дурак, что дальше носа не видишь, Алард винов…

Впрочем, договорить Гир не успел. Разгоревшийся той же злобой Ули покраснел и схватил Гира за грудки, резко встряхнув. Глаза его сузились, а зубы крепко сомкнулись, оскалившись в лицо товарища.

Оба стояли, ловя равновесие на козлах, но делали это подсознательно, злясь и шипя друг на друга. Один тряс другого, а второй упирался ладонями в лицо неприятеля, стараясь тряску прекратить. Волнение Светлячка они не замечали, желая отстоять каждый свою правду. Конь же волновался, то ли из-за возни позади, то ли из-за все густеющего тумана и пелены облаков, плотно прикрывающих слабый солнечный свет. Ноздри его раздувались, чуя ему один уловимый запах, шерсть на спине приподнималась, а напряжение все росло.

Если бы не возня позади, может, Светлячок бы и устоял, так как дороги эти он уже не раз проходил и мог и без управления кучера обходить глубокие рытвины и торчащие корни. Вот только сегодня его волнение было куда сильнее обычного. Всем своим животным нутром Светлячок ощущал напряжение и злость дерущихся позади, что послужила искрой, воспламенившей безумие в голове животного.

Хруст ветвей над головами извозчики не услышали, занятые борьбой, но Светлячку большего и не надо было. Заржав, высвобождая внутреннее напряжение и показывая свой голый страх, конь рванул телегу, желая нестись вперед, подальше от опасности.

Хоть телега и была загружена тюками зерна и двумя юными сопровождающими, но силы животного, поддавшегося страху, хватило, чтобы сорвать ее с места так, что возница и его помощник потеряли шаткую опору под ногами. В тот же миг Гир и Ули отпустили друг друга, а лица из оскаленных в мгновение ока приняли вид растерянный. Руки забарахтались в воздухе, желая найти твердую поверхность, и походили на крылья птенцов, впервые выпрыгнувших из родного гнезда и всеми силами пытающихся взлететь.

Гир и Ули перекатились через тюки и под грохот колес рухнули на землю, развевая клубы тумана прочь от своих тел. Не успели они опомниться, как телега помчалась по извилистой дорожке, подскакивая на дыбящихся корнях могучих деревьев, щедро разбрасывая золотистое зерно из пары развязавшихся мешков.

Поднявшись на ноги, оба, уже без какой-либо злобы, забыв о недавнем споре и возне, переглянулись и помчались вслед за телегой. Они ясно понимали, что на такой опасной дороге с обезумевшей лошадью во главе колеса долго не выдержат, как и ноги животного, близкие к тому, чтобы попасть в клубок корней или подлую ямку, притаившуюся в тумане. Но как сильно бы они ни старались, Светлячок, пусть и с полным возом пшеницы, мчался быстрее, и вскоре скрип и бряцание затихли за очередным поворотом извилистой лесной дороги.

Ни слова не проронили мчащиеся за телегой. Гир потихоньку начал обгонять товарища. Ули же был более грузным и не поспевал, с каждым шагом все громче дыша и надувая щеки. Лица обоих покрылись испариной, хоть вокруг них и царила прохлада, тянущаяся из темноты леса.

— Эй!.. Гир! — прохрипел отстающий Ули, склонившись пополам и тяжело дыша. — Я… Фух! Я все! Больше не могу! Не жди! Давай… За телегой беги… Я… Я нагоню…

Сам изрядно запыхавшись, Гир кивнул и побежал дальше, оставляя за спиной сложившегося пополам товарища. Звуков телеги он уже не слышал, но головой понимал, что каким бы сильным Светлячок ни был, полный воз далеко он не утащит. Вскоре животное должно устать, и тогда-то он его и настигнет.

Стараясь ровно дышать, чтобы не сбиться и не выдохнуться, Гир смотрел под ноги, ощущая сквозь подошву неровности тропы. Пока тело стремилось в погоню, мысли его, еще не отошедшие от спора с Ули, не желали отпускать ситуацию.

За прожитые шестнадцать лет он привык, что семейство Мултонов недолюбливают, пусть прямо стараются об этом не говорить, но все же Гиру всегда было не трудно это заметить. В детстве детвора дала ему прозвище «внучок-дурачок», ссылаясь на прозвище его печально известного деда — Сумасшедшего Аларада! Потом, конечно, после пары разбитых носов у детворы и десятков синяков у Гира прозвище сгладилось до «внучка». Такое устраивало детвору, уступившую Гиру и убравшую из прозвища обидное «дурачок». Гир же уступил обидчикам и негласно согласился зваться «внучком». Впрочем, расплачиваться за деда пришлось в большей степени родителям Гира, которые после злополучного похода уехали из Пятачка в Черноземку, где жили на отшибе деревни вдвоем, ведя хозяйство и изредка показываясь в центре деревни.

С детства окутанный известностью родственника Аларда Сумасшедшего, Гир не последовал примеру родителей, а гордо задирал голову, когда речь заходила о событиях дней минувших, за что не раз был бит сверстниками. В конечном итоге сошлись все на том, что когда рядом Гир, то тему кровавого события старались не поднимать, чтобы дело не дошло до драки.

Вот и сейчас, перепрыгивая кочки и тяжело дыша, он размышлял над тем, что даже его товарищ Ули, которого он знал с самого детства, готов драться, лишь речь зайдет о деяниях Аларда. Аргументы Гира в защиту деда он, как и большинство людей, встречал резким предупреждением и гневом. Даже отец Гира — старый Грег — советовал Гиру помалкивать. Сам же Грег выглядел всегда слегка устало и разговора об отце не поддерживал. Не злился в ответ на расспросы сына, просто уходил от разговора. Мать же лишь неловко улыбалась на это, переводя тему на вопросы быта.

С ранних лет, столкнувшись со стеной непонимания в головах товарищей, Гир отчасти осознавал, что люди в деревнях возненавидели его деда не из-за того, что он повел на смерть людей, а потому что Алард попытался. Взбудоражил умы, собрал под своим началом энергичных, молодых и не успевших отупеть от рутины людей, но в итоге проиграл. Конечно, вспоминая о днях минувших, жители говорили, что старик отличался высокой способностью к Мысли, отчего сумел захватить умы людей. Одурманил, ввел в заблуждение и сам, ведомый пылающим безумием и заражая всех вокруг, пошел на смерть, увлекая последователей за собой.

Гир же смотрел на события совсем иначе. Хоть деда он и не застал, но видел в его действиях смелость, а вовсе не сумасшествие. В голове его не укладывалось, как могут односельчане так беззаботно жить, окруженные дремучим лесом, полным умертвий, выходящих на охоту, как сядет солнце. Как могут быть довольны жизнью, передвигаясь между пятью деревнями по узким тропам, где единственной защитой является прореха света над головой.

Взбудораженный размышлениями и погруженный в мысли, Гир вдруг услышал что-то помимо собственного, разгоряченного от бега дыхания. Извивающаяся дорожка не позволяла заглянуть далеко вперед, но прислушавшись, он распознал отдаленное ржание Светлячка.

— Ну наконец-то! — с облегчением прохрипел он себе под нос и прибавил в беге, уже не экономя сил.

Глава 2. Встреча со смертью

Вскоре ржание животного стало все сильнее волновать Гира, уже отчетливо слышащего его за следующим заломом дороги. «С чего бы Светлячку так реветь? — подумал он, всматриваясь в сторону звука. — Только бы не поломал ноги этот дурень!».

Оббежав огромный пень когда-то возвышающегося поперек дороги дерева, обхватить который смогло бы только человек двадцать, взявшись за руки, Гир с удивлением уставился на виляющую дорожку. Повозки не было. Дорога за пнем хоть и извивалась, точно змея, но отчетливо просматривалась.

Раздавшееся вдруг истошное ржание заставило Гира вздрогнуть и повернуть голову вправо, в полумрак леса. Без сомнения, произошла беда, парень понял это по ржанию Светлячка. Как собака понимает боль или грусть своего хозяина, так и Гир животным нутром осознал тяжесть ситуации.

Пробежав еще с десяток шагов, Гир увидел телегу, привалившуюся к стволу дерева, а между нагруженным возом и вековым гигантом трепетала голова Светлячка, бьющегося в попытках выбраться из-под тяжести телеги. Увидев эту картину, Гир в ту же секунду бросился на помощь, перепрыгивая пучину корней и не заботясь о целости своих ног. Он погрузился в тень леса.

— Тихо, тихо, приятель! — ласковым голосом постарался Гир привести в чувство обезумевшее животное. — Сейчас я тебя освобожу, потерпи!

Но глаза Светлячка были безумны, что могло говорить лишь о сильной боли. Могучее тело хоть и старого, но все еще сильного животного расположилось в тисках телеги и ствола дерева. Животное не обращало внимания на слова, а лишь билось в агонии, разя головой то ствол дерева, то борт телеги. Повсюду было разбросано пшено из разорвавшихся тюков, и лишь поняв, что успокоить так просто Светлячка не получится, Гир взглянул под ноги. Там, где туман не был так густ от движений и волнений воздуха, проглядывались участки, усыпанные золотистым зерном и алой кровью.

— Ох, Ишка меня побери! — пробормотал Гир наклоняясь ниже. — Сколько крови!

Земля под его ногами была густо обрызгана алым цветом, тянущимся от взбеленившегося животного.

Все эти события произошли за мгновения, как Гир подбежал к придавленному возом Светлячку. Не зная, что делать, он бросился было схватить голову животного, чтобы уберечь от жестоких ударов, оставляющих алые следы то на стволе дерева, то на краю телеги. Силы были несопоставимы, и он едва успел отдернуть руки, которыми схватил за голову животное, как вновь конь врезался в кору, разбрызгивая кровь из раненой плоти.

Растерянный, охваченный исступлением животного, Гир навалился на телегу, но та не поддалась, всем своим весом давя на конский бок. Пару попыток предпринял Гир, прежде чем охваченный путами страха мозг подсказал решение. Хватая мешок за мешком, он не глядя выбрасывал их с воза, гонимый душераздирающим криком коня. Мгновение, и мир Гира затих. Сам он замер, схватившись за очередной мешок, а остекленевшие глаза уставились вниз, ухватившись за торчащее из-под телеги нечто.

Само нутро Гира застыло, когда, схватившись за мешок, он вдруг заметил извивающееся, подобно угрю, бледное, длинное с выступающими мелкими бугорками по всей длине что-то. Время для него замедлилось, но подсознание трубило об опасности, пустив дрожь по всему телу. Какой-то частью разума Гир понимал, что конкретно видит перед собой, но ноги сами начали сгибаться, а спина склонилась. Он заглянул под телегу.

Алая кровь фонтанирующими потоками била из терзаемой груди Светлячка. Крючкообразные когти глубоко вонзались в тело по обе стороны от зияющей раны, а огромная пасть прижималась к плоти, вонзая в нее клыки и жадно, с ежесекундным хрустом сосала жизнь из животного.

Подобие человека, с длинными тонкими конечностями, белое, словно покойник, самозабвенно высасывало жизнь из груди Светлячка. Кадык на горле твари судорожно двигался, проглатывая щедро льющуюся кровь. Длинный хвост торчал из-под телеги и чуть подергивался, когда существо подтягивалось к ране на груди коня.

Впав в состояние ступора от накатившего ужаса, Гир лишь с округленными глазами смотрел на представшую картину. В ушах его звенело, а болезненное и еще пока громкое ржание Светлячка едва доносилось до сознания. Страх словно приказал ему не двигаться, в надежде, что умертвие, а это было оно, в чем Гир не сомневался, не заметит его. Так и было: опьяненное горячей кровью существо высосало настолько много крови, что брюхо его распирало, и похоже оно стало на шар. Глаза умертвия были закрыты, а нос ежесекундно высмаркивал брызги лошадиной крови, заливающей всю морду кровопийцы.

Но долго ли все это продолжалось? Время текло совсем иначе, оно словно застыло. Может, мгновение, а может, целую вечность? Гир не мог ответить. Но где-то внутри его сознания мелькнула искра, вспыхнул огонек, растапливающий ледяные тиски ужаса. Искра злости и ненависти к мерзкому созданию, смеющему причинять столь ужасные страдания его старому товарищу. Сомнений в том, что рана Светлячка была смертельна, у Гира не возникало. Страх и злость в нем перемешались в бурлящую смесь, заставляющую тело реагировать.

«Не чует меня, — промелькнула мысль. — Кровью одурманено! Вот он, шанс!»

Рука Гира потянулась к мечу. В следующее мгновение свистнула сталь, выскакивая из ножен. Раскрылся круглый, бледный, точно туман, глаз умертвия, очнувшийся от сладостного упоения! Сталь пронзила шар плоти! Поток крови брызнул из рассеченного брюха!

Свалившись на спину, Гир судорожно отталкивался ногами от рыхлой почвы, отстраняясь от телеги. Он проткнул брюхо умертвия, видел, как оно беззвучно оскалилось, и моментально, точно насекомое, скрылось из-под телеги, оставляя пульсирующий шлейф из раненого живота. Вскочив на ноги, Гир схватился за меч обеими руками, крутясь из стороны в сторону и пытаясь понять, куда делось умертвие. Откуда ожидать атаки? Ржание Светлячка вновь ворвалось в уши. Теперь-то Гир четко понимал, почему так ревело животное, которое еще секунду назад жрали буквально заживо, разорвав плоть на груди.

«Бежать! Нужно бежать!» — кричало нутро, а ноги дрожали и не желали сделать и шагу.

— Едаааа? — прошипел вдруг тихий, хрипящий голос со стороны телеги.

Глаза Гира, как и острие меча, встрепенулись в сторону звука. На стволе неохватного дерева, вниз головой, с красной от крови мордой расположилось умертвие. Длинные когти на ногах и руках вонзались в кору. Создавалось впечатление, что бледное чудовище не прилагает никаких усилий, чтобы удерживаться. Хвост мерно двигался, подобно змее, и на кончике его Гир приметил крючковатое жало.

Все в деревне знали об умертвиях, но видели их единицы. Чаще всего сталкивались с кровопийцами лесорубы, тщетно борющиеся с деревьями-великанами, растущими быстрее, чем их могли вырубить. Они-то и рассказывали об умертвиях и о том, как они иной раз хватают зашедшего слишком глубоко в лес лесоруба. Пусть тела их и тощие, точно у изможденного голодовкой пленника, но сила в них скрыта несоизмеримая человеческой, как и скорость. Хвост они используют как средство для молниеносного убийства, пронзая им жертву точно в шею, под ребра или в глаз. Свидетелей подобной охоты немного, ибо убивает умертвие быстро, а человек не успевает издать и звука. Если же посчастливится найти останки жертвы, то у нее не остается крови и мозгов. Лесорубы говорят, что первым, точным ударом умертвие убивает жертву, затем тащит его на ствол дерева в полумрак, царящий в гуще даже днем, затем через глаз выедает мозги и если не насытится, то высасывает и кровь. Впрочем, не было найдено ни единого тела с кровью.

Смотря сейчас на тощее и обманчиво слабое тело с длинными конечностями, Гир каким-то чудом осознавал, что стоит ему побежать, и в один прыжок чудовище настигнет его, убив за мгновение.

«Бежать! Нет, умрешь! — судорожно мелькали в голове варианты. — Стоять? Нет, умрешь! Кричать? Умрешь! Нападать? Да, нападать!»

Либо в тот момент страх заставил Гира потерять рассудок, либо его внутреннее животное посчитало, что так он сможет выжить! Как загнанный стаей волков кабан бросается в атаку, так и Гир, вскинув меч над головой и хрипло закричав, с искаженным ужасом лицом бросился на умертвие, застывшее на стволе дерева над телегой.

Сделав несколько судорожных шагов, Гир вдруг споткнулся о корень, и в тот же момент костяной шип просвистел совсем рядом с его шеей, рассекая воздух. Умертвие, точно пущенная стрела, проскочило мимо и теперь отделяло Гира от спасительной дороги с лучами солнца. Но и сюда к краю дороги, сквозь кроны гигантских деревьев просачивались редки лучи. Умертвие словно ощущало каждое их прикосновение своей тонкой, почти прозрачной кожей. Стоило редкому лучу попасть на пергаментную кожу кровопийцы, как в тот же момент даже в полумраке становились видны покраснения, вздувающиеся и причиняющие боль монстру.

Но Гир сейчас не был способен осознать или заметить такие мелочи. Поднявшись на ноги, обезумевший и не осознающий, как сильно ему повезло, что он еще дышит, он вновь бросился в атаку. Тяжело дыша и неловко ступая, он рычал и размахивал перед собой мечом, точно отбивался палкой от бешеной собаки. Он наверняка был бы уже мертв, если бы не обжигающие чудовище лучи солнца, вспенивающие на его тонкой коже волдыри при каждом прикосновении. Смертоносный хвост пару раз вздымался для атаки, но солнце дарило Гиру очередную секунду жизни, разя умертвие со спины, а он продолжал реветь, как оголтелый, размахивая мечом. Впервые он использовал сталь для сражения, да и где мог он воспользоваться ею еще, за шестнадцать лет, живя в деревне, под защитой Святодревов.

Меч свистел, рассекал воздух, а умертвие отступало, шипя и дергаясь от ожогов, но везению вышел срок, а полумрак окутал умертвие вновь, и хвост с крючковатым шипом взвился в воздух. Удар! Вой стали! Хрип! Брызги крови!

Шип метил точно в горло, но яростные и беспорядочные атаки Гира послужили ему на пользу. Сталь вонзилась точно под шип, врезавшись в кость, и отвела смертельный удар вбок. Кровь хлынула из разодранной щеки, обжигая лицо Гира, но не причиняя ему боли. Сейчас он не чувствовал ничего кроме безумства. Его нутро боролось за жизнь, крича, размахивая мечом, ударяя кулаками и ногами. Даже получив серьезную рану, изуродовавшую ему в одно мгновение лицо, он устоял на ногах, но ненадолго. Кровосос уже ринулся на него, молниеносным движением схватив Гира за ногу и вонзив ему клыки в голень! Но и тут жертва не закричала, а лишь правой ногой начала бить по круглой голове каблуком сапога.

В полумраке леса, рядом с хрипящим от боли конем, придавленным телегой, боролись жертва и охотник. Худощавый парень с остервенением колотил ногой по хищнику, стараясь освободить кровоточащую ногу. Правды ради у него получалось! Умертвие было столь голодным, что кровь его буквально пьянила, как заядлого пьяницу первый стакан крепкой выпивки. Попавшая в пасть человеческая кровь заставила монстра на мгновение задрожать от удовольствия, и в этот момент хватка чуть ослабла. Гир дернул ногу, и, казалось бы, она почти освободилась, но мгновения не хватило, и умертвие сомкнуло стальные капканы на ступне, разрывая сухожилия и хрящи. Из сапога полилась алая кровь, а зверь начал терзать ногу, длинными когтями вонзившись в бедро. Животное внутри Гира сражалось, билось! Сознательное уступило бессознательному, вверив жизнь в его руки! Сейчас сражались не подросток и умертвие, а два зверя!

В пылу борьбы Гир вдруг почувствовал, как нога его освободилась! Сапог слетел с голени с кровавым бульканьем, и умертвие вцепилось в него когтистыми пальцами, чавкая и упиваясь кровью. Не теряя и секунды, Гир поднялся и сделал шаг, но тут же рухнул вперед, не чувствуя под ногами опоры. Еще попытка! Снова тело не слушалось, точно он проваливался в яму. Тогда он пополз к свету! К дороге, дарующей жизнь. К лучам света, куда монстр не мог добраться. Он полз не оглядываясь, а позади все тише ржал Светлячок, истекая кровью, теряя последние силы, и, хрипя от возбуждения, упивалось обедом умертвие.

Глава 3. Кто за дверью скребется?

— Это на чем ты такое пойло выстоял?! — воскликнул огненно-рыжий здоровяк, громко ударяя деревянной кружкой о стол. — У меня со второй кружки ощущение, что лесолап мне по лбу копытом съездил! Ха… Крепкая дрянь!

— Особый настой на масле брюхосвета, — ответил высокий и тощий мужчина, протирая кружку, а после Мыслью отправляя ее на верхнюю полку за спиной. — Настаивается неделю в бочке из грибохода, проходит лиственную фильтрацию, так что напиток получается крепкий и забористый! Будь аккуратен, Гриммар.

Здоровяк поднял кустистую бровь, глянув в сторону обратившегося к нему трактирщика, утирая усы. Был он крепок собой, даже можно сказать — гигант. Все черты лица его были массивны, руки бугрились мускулами, а широкая грудь раздувалась при вздохах точно меха в кузнице.

— Смотри-ка, парни, на нашего трактирщика, — весело вскрикнул Гриммар, оглядывая небольшой зал, похожий на внутренности бочки, где уместились за крепкими деревянными столами семь человек, держа по кружке в руке, — кто еще кроме него осмелится мне такое говорить, а?!

По залу прошелся одобрительный хохот, и кружки вновь взвились вверх, глухо ударяясь друг о друга.

— Ты хоть какое пойло настаивай, а меня свалить будет ой как сложно! — вторил он трактирщику, взявшемуся за следующую кружку. — Вот тебя ежели взять, то сколько ты осилишь кружек? Сам же тощий, поди, и топором взмахнешь разок-другой, и сил не останется. А ежели в тебе сил нет, то и пойло тебя с ног свалит, стоит тебе чуть пригубить! Ну что, правду говорю, парни!? — выкрикнул он, громко смеясь и прикладываясь к кружке.

— Правда, Грим! Правда! — весело откликнулись мужики, увлеченные едой и выпивкой.

— Твое дело топором махать, — спокойно ответил трактирщик, — а мое — поить вас да кормить.

Закончив с кружками, трактирщик подошел к каменной печи, где в котле аппетитно булькал наваристый бульон. Помешивая и пробуя на вкус приготовленное блюдо, он свободной ладонью изредка дергал из стороны в сторону, и пустые кружки улетали со столов, а чистые подлетали к бочонку, наполнялись и возвращались к столам, не проливая при полете ни единой капли.

— Эк у тебя как хорошо получается! — восхитился Гриммар, следя за Мыслью трактирщика. — Мысль у тебя отточена, как мой топор. Верно говорят, что ежели одним чем-то занимаешься долгое время, то даже самые сложные вещи даются бездумно, словно дыхание ночью. Вот меня возьми, так я лес с раннего детства рублю. Сколько помню себя, как папка мой в лес меня брал, хоть мамка и кричала на него потом, что, мол, пятилетнего и в лес берешь. Так вот, я рубил с тех пор, и поначалу сложно, наверное, было, я уж не помню. Но сейчас хоть весь день махать буду, а усталости и нет как будто. Вот и ты Мыслью ловко орудуешь: сам суп пробуешь, а вон как парням по столам кружки разлетаются. Ловко, ловко! — заключил он, откидываясь на спинку стула и в тоже время упираясь затылком в деревянную стену.

Поглаживая усы, Гриммар осмотрел подопечных, которым разговор трактирщика и Гриммара были не столь интересны, как выпивка и густой бульон в миске. Они лишь поддакивали, если главный к ним обращался, а все их мысли были устремлены в тарелку и кружку, после тяжелого дня.

— Вот я иной раз думаю, — после недолгого молчания проговорил Гриммар вполголоса, — а как сильно бы ты топором мог с помощью Мысли деревья рубить? С кружками да легкой посудой управляться одно, а вот дерево охватом в сорок человек — другое. Глава деревень Врон набирает в лесорубы крепких да удалых ребят. Вон, взгляни на этих лбов, — обвел он могучей рукой жующих и пьющих подопечных. — Думаешь, Мыслью пользуются? Не-а, оно им не нужно! Машут топором, пока солнце светит, а как перестает, так либо спать, либо пить!

Трактирщик же, казалось, занимался своими делами, не обращая внимания на адресованные к нему слова здоровяка. Он занимался различными приготовлениями, в том числе заправлял лампы, ибо окон в таверне не было, лишь плотные, деревянные стены с одним очагом, десятком небольших столов, стойкой, за которой готовилась еда, и лестницей, уходящей по стене наверх. Вот и сейчас он достал из-под стойки бочонок и заправлял железную, плоскую лампу густой и тягучей жидкостью ярко-желтого цвета. Наполненная лампа без огня освещала помещение теплым светом, и после заправки вылетела из рук трактирщика и закрепилась на цепи над столом Гриммара.

— Слышал ты наверняка, — закончив с освещением и вновь встав за стойку, проговорил трактирщик, — что Мысль утомляет не хуже физической работы. Разный у каждого потенциал при рождении задается, как сила или выносливость. Да вот только мощь мускулов твоих тело контролирует, и ежели силы покидают, то и махать топором не сможешь, а упадешь. Мыслью же до смерти можно пользоваться. Хочешь камень огромный поднять, то ничего тебя не остановит, если сконцентрирован на задаче и ни о чем больше не думаешь, то и поднимешь. Но тут две загвоздки, о которых мало кто говорит. Во-первых, единицы способны поверить в то, что могут сделать Мыслью больше, нежели руками. Смотрит иной на камень, и в голове у него картина, как он к камню подходит, и сколько бы ни толкал его, сколько бы усилий ни приложил, то все едино не сдвинет и на полшага. Вот и Мысль его не способна камень поднять. Во-вторых, если вера в Мысль слаба, а усилие уже приложено, пусть тот же камень будет, то стоит пошатнуться вере, как весь вес камня внутри что-то переломит, и вот уже здоровый с виду мужик лежит бездыханно. От чего умер? Никто не скажет. Переломилось внутри что-то — вот и весь сказ.

— Ну, пусть так, — с ухмылкой ответил Гриммар, разглаживая рыжие усы, изрядно вымокшие от крепкого напитка. — А как же мелкие вещички? Оставим мы камень, чего его тягать-то. Возьмем за пример топор и дерево. Отчего же топором с помощью Мысли не махать? Иль и тут придумаешь оправдание, бульонщик?

На укол трактирщик не обратил внимание, лишь вновь махнул ладонью, отправляя тарелку к котлу наполняться супом. До краев полная тарелка, исходя паром, пронеслась над деревянным полом, изрядно заляпанным землей от сапог, и приземлилась точно перед носом лесоруба, не разлив и капли! Довольный хохот и стуки кружек ознаменовали благодарность за быструю подачу. Трактирщик же вытер руки об низ фартука, словно лично поднес тарелку, после чего соизволил ответить.

— Бить топором весь день можно и во время этого думать о чем попало, хоть о жене своей или о настойке из грибохода. Если желание есть, то и с товарищем шутками поперебрасываться. Да хоть зад почесать, если назойливая муха укусит, а Мыслью нужно всецело управлять. Нельзя отвлекаться, только о ней и думать, иначе надломишься, как я тебе сказал ранее.

Водя по тарелке ложкой, словно что-то выискивая, Гриммар с легкой усмешкой в глазах смотрел на трактирщика, занимающегося своими хозяйственными делами. Даже сам Гриммар не дал бы ответ, касаемо того, доволен он умозаключениями трактирщика или нет. Да и чаще всего он заводил разговоры с ним не для того, чтобы зерно истины отыскать, а чтобы развлечь себя разговором после рабочего дня. Уж сильно ему нравились доскональные пояснения трактирщика, имеющего ответ на любой вопрос, но при этом ни о чем почти не спрашивающего.

Вскоре с супом было покончено, и большинство лесорубов принялись курить трубки, наполняя комнату тягучим дымом, едва успевающим просачиваться сквозь круглые отверстия в стене. Обычно в конце рабочего дня, если везло, бригады останавливались в таверне «Дохлый Кровосос», расположенной на перекрестке дорог, ведущих от Пятачка, Топи и Гряды. Тут ждал вкусный ужин, выпивка и соломенные матрасы на втором этаже. Сам же трактир был вырублен в стволе некогда могучего дерева и занимал не самую большую его часть. Стены внутри изрядно закоптились и обсохли, так что лиственный гигант, ныне пень, даже не замечал того, что в его основании образовался трактир. Место же служило для лесорубов и путников перевалочным пунктом, где можно было отдохнуть, поесть и переждать ночь, когда умертвия выходят на охоту.

Внутри было тихо и спокойно, каждый словно погрузился в свои мысли, пыхтя трубкой, окуная усы в пойло или протирая посуду. Приятное забвение, когда ты сыт, тело в тепле и безопасности, а мышцы тянет после тяжелой работы. Но идиллию эту вскоре прервал отдаленный звук. Поначалу тихий и схожий с комариным писком, но все набирающий силу с каждой минутой.

— Кто там голосит!? — выпуская облако дыма из-под рыжих усов, прогремел Гриммар, явно недовольный прерванными раздумьями. Взгляд его сердитых глаз уставился на обитую железным каркасом дверь.

На лицах лесорубов также отразилось недоумение. Время было позднее, и сейчас на дорогах не могло быть кого-либо кроме диких животных и пробуждающихся умертвий.

— Человеческий говор! — подойдя к двери и прислушиваясь, поведал один из лесорубов. — Кричит чего-то!

— Знаем мы ихние уловочки! — воскликнул сидящий ближе всех к двери лысый лесоруб, закидывая ноги на край стола. — Эти кровопийцы иной раз орут не хуже артиста. Вот помните Грида Лопоухого?

Товарищи утвердительно закивали головами, усмехаясь под нос, явно вспоминая что-то забавное.

— А помните, как этот дурень в лес поперся, думая, что там девка его зовет? Девка! — воскликнул он, ударяя себя по лбу ладонью. — Хорошо еще, что умертвие то ему точно во фляжку в нагрудном кармане попало шипом, прежде чем за уши схватило! Так бы точно не жилец. А так всего лишь ушами отделался.

— Но вот в чем еще интерес! — продолжал задумчиво лысый, почесывая мундштуком трубки лоб. — Ежели не было бы у Грида ушей здоровых, то точно бы помер! Я это как представляю? Умертвие его сначала в сердце, а затем — за башку и на дерево! А тут-то оно просчиталось и вместо головы за уши вцепилось. Отстегнуло, значит, умертвие уши, но зато Грид живой остался! Этак ему дважды повезло! Как сейчас помню картину: ор на весь лес, оборачиваюсь, а там Грид несется, за голову схватился, Ишку почем зря костерит и никого не видит! Сколько я ему ни кричал, все одно не обернулся! Так и удрал в Пятачок, не останавливаясь!

Компания дружно разразилась смехом, вспоминая бывшего напарника. Но даже сквозь смех здоровых, выпивших мужиков прорезался крик, приближающийся к «Дохлому Кровососу».

— Помогите! Эй, вы там! — надрывно звал голос совсем уже близко к двери. — Трактирщик! Открывай, умертвие тебя сожри!

Лесорубы поднялись со своих мест, взволнованные происходящим. Лишь Гриммар остался сидеть, из-под бровей вглядываясь в дверь, и трактирщик продолжал спокойно заниматься своими делами.

— Что-то не похоже на умертвие, — пробубнил кто-то из лесорубов, сгрудившихся рядом с дверью и вглядывающихся в небольшие дырки, служащие вентиляцией и удобным средством узнать, что происходит снаружи, — но и не увидишь ничего, уже вон как смеркается.

— Не умертвие это, — спокойно и без намека на сомнение проговорил трактирщик. — Как постучит в дверь, то открывайте, но смотрите, чтобы кровопийца не запрыгнул вслед, если рядом где притаился.

Услышав распоряжение, лесорубы схватились за топоры, которые до этого момента мирно стояли рядом с их столами, и встали около двери наготове. Видно было, что страха в глазах у них нет. Больше волнение или азарт воина. Все они были крепки собой, а массивные топоры, сталь которых блестела точно месяц на поверхности пруда, словно литые устроились в их мозолистых ладонях. На миг воцарилась тишина, лишь едва уловимый шум раздавался за дверью, вскоре переросший в кряхтение и глубокое, надрывное дыхание. Через секунду в дверь едва слышно постучали, и что-то тяжелое рухнуло на землю. Лесорубы переглядывались, не понимая, считать ли одиночный удар в дверь за стук или подождать, но громогласная команда Гриммара о том, чтобы отворили дверь, привела всех в чувство. Заскрипели металлические засовы, и дверь попыталась было отвориться, но мягко во что-то врезалась. Лысый лесоруб, что рассказывал минуту назад о Гриде Лопоухом, осторожно выглянул за дверь, желая узнать, что ее подпирает. Голову он надежно прикрывал топором, а товарищи позади уже были готовы нарубить на мелкие частички любого, кто попытается силой проникнуть внутрь.

— Погоди-ка, — опуская топор, служащий в этот момент чем-то вроде щита, прошептал лысый. — Это же извозчики! Ох, мать… Что это с ними!

Навалившись на дверь, он сумел отворить ее настолько, чтобы протиснуться на улицу. Вокруг расползался мрак, сменяя своего младшего брата сумрака. Только небольшое блюдце с жиром брюхосвета тускло освещало вход в «Дохлого Кровососа». В этом желтоватом мерцании лежали на земле у двери Ули и Гир.

— А ну, тащи их скорее внутрь! — скомандовал лысый, поднимая на руки более тощего Гира, лежащего на спине товарища.

Двое других схватили Ули, который находился сейчас между сознательным и бессознательным состоянием из-за усталости. Дверь с грохотом затворилась, и запели засовы, закупоривая основание таверны от приближающейся ночи и пробуждающихся чудовищ.

— А кровищи-то! — воскликнул лысый, бесцеремонно сваливая тело Гира на стол. — Аж лица не видно! Грязь да запекшаяся кровь… Ох и потрепаны!

— Что кровь! — воскликнул товарищ по топору, указывая на ногу. — У него ступня висит! Глянь-ка, как сочится кровь!

Все пребывали в состоянии шока, кривясь при виде ноги, а точнее, того, что от нее осталось. На столе лежало тело подростка, измазанное грязью, а левая его ступня свисала сейчас со стола, покачиваясь на тонкой полоске кожи. Мясо, сухожилия и грязь смешались воедино. Кровь уже не сочилась так сильно, а стекала по мостику кожи, соединяющему целую часть ноги и висящую на ней ступню. Впрочем, ее было достаточно, чтобы оставить заметный след от двери до стола.

Растолкав в разные стороны лесорубов, перед столом появилась высокая фигура трактирщика. В одной руке у него была глиняная чашка с полотенцем на предплечье, а во второй руке блестящий нож.

— Разойдись! — скомандовал он холодным тоном. — Свет мне загораживаете! Один пусть лицо омоет и следит, чтобы малец не захлебнулся кровью, а остальные займитесь вторым!

Приказ был выполнен. Лысый мужик, втащивший ранее Гира в таверну, схватил со стола полотенце и, окунув его в глиняную чашу, начал аккуратно оттирать лицо от грязи и крови. Лежащий на столе Гир едва дышал. Взглянув на него со стороны, любой бы заключил, что сейчас смерть нависла над юным, обескровленным и изуродованным телом. Суматоха царила среди лесорубов, и лишь Гриммар не пошевелился, продолжая восседать за столом и попивать выпивку. Не морщась, он наблюдал, как трактирщик перетянул ногу парня, как без лишней суеты омыл ее, используя выпивку, как одним твердым движением отсек ступню и аккуратно поставил ее под стол, словно была она хрупкой вещью, а не куском уже мертвой плоти. Вскоре он перемотал ногу и взялся за лицо, где на левой щеке зияла дыра, сквозь которую отчетливо виднелись зубы.

— Жилец или помрет? — спросил Гриммар у трактирщика после того, как перевязанного парня унесли лесорубы на второй этаж.

— Кто знает? — пожал плечами трактирщик, доставая трубку и присаживаясь рядом с рыжебородым главой лесников. — Я пою да кормлю, а не лечу. Ногу ему я почистил. Рану на лице тоже подлатал, как мог. Дышит ровно, хоть крови и много вытекло. Посмотрим, как ночь переживет. Настойка Святодрева должна гниения не допустить.

— А второй что? — кивнул Гриммар в сторону Ули, недавно пришедшего в себя и сейчас с жадностью пьющего воду.

— В порядке, как видишь, пьет да сидит.

— Эй, пацан! — окликнул Гриммар чумазого Ули. — Что случилось? Волк твоего товарища потрепал, али как?

Ули, отложив в сторону кружку, и, утерев губы, бледный от пережитых волнений, принялся рассказывать о том, как взбесился Светлячок, скинув их с товарищем с воза. Упоминать о драке он не стал, а перешел к моменту, как Гир побежал вслед за взбесившимся конем.

— Гир? — перебил рассказ один из лесорубов, окружавших сейчас Ули. — Это тот, что родственник Кровавого Аларда?

Ули подтвердил, и по паре бородатых лиц можно было сказать, что знай они раньше, кого втаскивают в таверну, то, может, и подумали бы дважды, прежде чем дверь открывать. Впрочем, сейчас они были больше заинтересованы тем, что произошло с Гиром, а не тем, от кого он был рожден.

Рассказал Ули и то, как он нагнал позже воз, а точнее, то, что от него осталось. На краю дороги нашел он лежащего Гира, истекающего кровью, а в глубине леса виднелась телега с дохлым, по всем признакам, Светлячком. Уточнять Ули не стал, так как с его слов и дураку понятно, что, зайдя вглубь леса, можно повстречать хищника похуже волка. Поведал он и о том, как перетянул рукавом рубахи ногу, чтобы не истек товарищ кровью, и то, как тащил его на спине, пока солнце не начало садиться, до «Дохлого Кровососа», а как дошел, то так и рухнул рядом с дверью без сил.

— Ох, и везучие же вы! — прогремел лысый лесоруб, крепко саданув ладонью по плечу Ули. — Ни волка, ни какого иного хищника за все время хода? Никто из леса не вылез?

— Как же, — горько хмыкнул Ули, поудобнее усаживаясь на стуле. — Волки выли, но в отдалении, боялись подойти!

— Кого же они боялись? — загоготали лесники, смотря на полноватого, светловолосого и выглядящего дружелюбно, но никак не устрашающе, молодого парня. — Не тебя ли?

Ули был слишком уставшим, чтобы даже злиться или отвечать на колкости, да и перечить лесникам было все равно, что по камню бить голым кулаком.

— Что-то преследовало нас всю дорогу, как я нашел Гира. — продолжил Ули. — За нами обильная капель кровяная тянулась, а до крови далеко не только волки жадные. Всю дорогу я по правую сторону леса ощущал присутствие чье-то, а иной раз и ветки трещали, будто кто-то по ним за нами скакал.

— Экий ты дурень, Ули! — дружелюбно хохотнул сидящий по левую сторону лесоруб, опирающийся на древко топора обеими руками, точно старик на трость. — Неужто ты на умертвий намекаешь? Так ведь день был, а твари в это время либо в дупле скрыты, либо под корнями хоронятся. Столько на телеге ездишь, а такие глупости иной раз сказанешь!

— Ну а кто же ногу Гиру отгрыз тогда!? — с вызовом бросил Ули. — Ежели волк был, то чего он ему ногу отчекрыжил не до конца, да и оставил лежать полумертвого на краю дороги, аккурат там, где сквозь листву солнечные лучи по его спине ползали?

Спор между Ули и лесорубами завязался довольно быстро. Каждый придумывал свои варианты случившегося. Одни говорили, что росомаха подрала, другие ссылались на старого больного волка, который в схватке с Гиром получил травму не меньше, и потому оба расползлись по разные стороны.

Сидящие в противоположной стороне таверны Гриммар и трактирщик слушали и наблюдали. Один попивал из кружки и почесывал бороду, а другой курил трубку, погруженный в свои думы. В конечном счете трактирщик посоветовал Ули умыться, да идти спать, с чем тот с радостью согласился. Правда, даже встать со стула ему оказалось сложно, так сильно мышцы его тела перенапряглись в гонке с заходящим солнцем, где Ули едва успел, что осознал, лишь очнувшись внутри огромного пня, именуемого «Дохлый Кровосос».

В итоге в зале с невысокими деревянными столами и стульями, освещенными тускнеющими лампами, остались двое. Остальные же, допив и докурив, отправились наверх, укладываться спать.

Какое-то время оба молчали, пока трактирщик не разогнал тишину, смотря при этом не на собеседника, а на околоченную металлическим каркасом дверь.

— Выходит, что умертвия теперь и днем нападают? Не страшен им и свет дневной?

— Сам же понимаешь, что чушь все это, — отмахнулся Гриммар, после чего добавил: — Видел сегодня, какая погодка была? Туман, небо серое, что и лучей солнечных практически нет. Я как понял, полез этот дурень свою телегу доставать, вот там-то и встретил умертвие. Наверняка под корнями день пережидало, а тут такой деликатес, да еще и сам в лес лезет. Единственное, не пойму, как этот хиляк выжить умудрился? У меня иной раз здоровый лесоруб пикнуть не успевает, как шип в сердце или в шею воткнется, а этот так легко отделался. Удивительно…

— Да уж, легко, — хмыкнул трактирщик, переведя взгляд карих глаз на собеседника, которому удалось-таки его удивить, — всего-то ногу потерял, да лицо обезображено…

— Да, легко! — не церемонясь, перебил Гриммар, зыркнув на собеседника. — Или, по-твоему, жизнь менее ценна, чем какая-то нога? Тем более, лишился лишь ступни. Если выкарабкается, то мои парни ему лихо вырубят сносную замену, так что и ходить сможет. А харя будет в качестве напоминания за глупость всякий раз, как свое отражение увидит!

Почувствовав сталь в голосе Гриммара, трактирщик отступил со своей позиции, не изменившись в лице. Вновь в зале заиграла тишина, которую через какое-то время начал разбавлять тихий шорох, доносящийся от стен и в особенности от двери. Постепенно стало отчетливо слышаться царапанье в дверь и возня.

— Вкуссссно, — донесся тихий, металлический шепот за дверью. — Открывввай дверь. Открыввввай же!

Затем вновь послышалась возня, и больше голоса снаружи не было слышно.

— Голодные твари, — подытожил все произошедшее Гриммар, отправив последние капли из кружки себе в рот.

— Они всегда голодные, — ответил трактирщик.

— Много ли ты понимаешь? — усмехнулся рыжебородый, подбрасывая кружку в воздух. Та по легкому мановению руки трактирщика воспарила в воздухе и плавно приземлилась на стойку, не издав ни звука, а Гриммар продолжил: — Умертвия все голодней и голодней становятся, а потому и днем уже охотятся. За этот год я потерял вдвое больше лесорубов, чем за прошлый, а кровопийц видят все чаще и чаще. Люд побаивается даже днем из деревень выходить. Далеко ходить за примером не нужно. Взять отпрыска Аларда Кровавого, что сейчас наверху за жизнь борется. Сопляк — прямое доказательство тому, что твари дичают. На дороге иной раз валяется волк без капли крови, а в Черноземке говорят, аж целый медведь был осушен, а этого хищника задрать ой какая непростая задача.

— А что Врон по этому поводу думает? — задал прямой вопрос трактирщик, продолжая смотреть на дверь, словно мог видеть ее насквозь, как и тех, кто скреб ее когтями.

— А что тебе до Врона? — холодно переспросил лесоруб, в голосе которого сейчас трудно было уловить хоть капельку прежнего дружелюбия.

— Мне-то ничего, — повернувшись к Гриммару, спокойно ответил трактирщик, — Я человек, который прожил в этом лесу всю свою жизнь, и не вижу другого пути для себя, как и дожить здесь до седых волос. Вот только за это время я видел, как лесорубы прорубают дорожки от деревни к деревне, а как только с одной закончат, так лес уже вновь поджимает и приходится снова молодняк рубить, чтобы кроны свет дневной не закрыли. Помнится мне, что лет пять назад дорога куда шире была, нежели сейчас, не правда ли?

— Ох и речи у тебя, бульонщик! — рыкнул Гриммар, так же поворачиваясь к сухопарому трактирщику. — Уж очень похожи на брехню Аларда Сумасшедшего! Дороги, мол, уже, лес поджимает! Может, тоже вслед за Алардом в лес пойдешь выход искать? Как раз умертвий подкормишь, да добавишься в их дружную компанию, если свезет не сдохнуть сразу. Потом будешь кровь с земли жрать, как те твари за дверью. А может, топор возьмешь, да начнешь лес рубить, а не бульоны, да брагу готовить, посиживая в сухой да теплой деревянной бочке, куда кровососы не залезут. Все вы умники, когда в пнях сидите, да знаете, что вам ничего не грозит, а как леса рубить, так пишите, мыслью, мол, пользоваться — это вам не топором махать! Тьфу! Так что прямо тебе скажу: придержи свои высказывания и при мне их не болтай. Ты мужик нормальный, сиди себе в таверне, вари харчи да настаивай пойло, а куда не надо — не лезь! Понял меня?

Голос Гриммара не был громким, но холодная сталь в нем дрожала при каждом слове, не допуская возражений. Трактирщик же не упрямился и не спорил. Только кивнул головой, поднялся со стула, постоял пару секунд, о чем-то задумавшись, а после сообщил леснику, что отправляется спать, и удалился по лестнице наверх. Тот в ответ лишь буркнул что-то под нос и вновь раскурил трубку, утопая в тяжелом дыме под звуки скребущихся снаружи умертвий.

Глава 4. Охота на жирного брюхана

— Эй, поднимайся! Чего уснул-то?! Ну, давай же!

Звонкий голос и тычки в бок вырвали Гира из царства снов. Приподнявшись на локте, он протер одной рукой глаза, в полумраке всматриваясь в лицо улыбающейся девушки.

— Уже пора? — прохрипел он пересохшим горлом, садясь на край кровати.

— Еще как пора! — протараторила девушка, прыгающая на коленях от нетерпения на краю соломенного матраса. — Я уже палку подготовила и петлю намотала! А ты что?

— Э… Что я? — не до конца проснувшись, бубнил Гир, но заметив надувающееся негодованием лицо напротив, спохватился и саданув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Черт! Ловушка! Лия, извини, я совсем забыл! Хотел еще днем смастерить, но что-то…

— Но опять сидел весь день и камни ворочал, так? — перебила его девушка, улыбка на лице которой погасла буквально за секунду.

Уже больше не прыгая от переполняющих чувств, она скрестила руки на груди и уселась на другую сторону кровати, всем видом демонстрируя нахлынувшее недовольство. Гир же, окончательно отойдя ото сна, стянул со спинки кровати рубаху, надел ее, а следом натянул и штаны. В цилиндрической комнате было тихо и царил легкий полумрак. Лишь один светильник над входной дверью освещал деревянные стены, кровать, делящую комнату пополам и стоящую около округлого окна спинкой к стене. Желтый свет из светильника падал на стол и стул, расположившиеся напротив кровати. В противоположной стороне от двери стена была прямой, а не округлой, как в других частях, и стоял там камин без намека на жар внутри. За этой прямой стеной расположилась уборная.

Протерев глаза, Гир выглянул в круглое окошко. Ставня была приоткрыта, и снаружи властвовала ночь. Вдалеке виднелись серые в ночи деревья, стоящие точно стражи, взяв деревню в кольцо. На них не было ни единого листочка, и смотрелись бы они точно скелеты, если бы не желтые огоньки, передвигающиеся по их стволам, и нежный лунный свет, бьющий сверху и раскрашивающий все вокруг, в том числе и скелеты деревьев, столбами серебряного сияния.

— Эх, красиво! — засмотревшись, проговорил Гир вслух.

— Было бы вдвойне красивее, если бы ты сделал ловушку! — из-под носа пробубнила Лия. — Ты постоянно забываешь обо всем! Помнишь только, как сидеть весь день на крыше, да камешки передвигать…

— А слушай-ка! — встрепенулся Гир, оборачиваясь к девушке. — Я хоть ловушку и не подготовил, но мы с тобой наловим самую жирную добычу!

— Правда? — вновь вскочила Лия, но через секунду к ней словно закрались сомнения. — А как же мы наловим самую жирную добычу, если у нас только одна ловушка?

— Вот увидишь! — заулыбался Гир. — Пойдем, сейчас только нацеплю деревяшку. Посветишь?

Девушка утвердительно кивнула и подскочив к входной двери, запрыгнула на табуретку, аккуратно снимая плоский, металлический светильник. Поднеся его к кровати, она отрегулировала высоту так, чтобы Гир мог видеть происходящее. Спустив левую ногу с кровати, он подобрал с пола деревянную конструкцию. Выглядела она довольно просто, в виде плоской деревяшки, отдаленно похожей на ногу, у которой сверху было чашеобразное углубление под культю. Получалась стопа и подобие чаши, в которую вставлялась культя. Вся эта конструкция крепилась ремнями, чтобы не развалиться. Засунув ногу в углубление сверху, Гир зафиксировал ремнями конструкцию выше колена и поднялся на ноги, слегка шатаясь и ловя равновесие.

— Ну что, пошли?! — улыбнувшись, спросил Гир, захромав в сторону двери с характерным стуком деревянной ноги о деревянный пол.

— Спрашиваешь! — хохотнула Лия, быстро вешая лампу на место и выбегая на улицу вперед хозяина дома.

За пределами дома было хорошо. Ночная прохлада нежно прикоснулась к лицу Гира, а свежий воздух, наполненный ароматами трав и пышущей здоровьем природы, окружающей деревню, щекотал нос и заставлял улыбаться. Все вокруг утопало в лунном свете. На небе были редкие облака, застилающие лунный свет на мгновение, а в следующий миг на землю падали столбы серебряного сияния. Летняя ночь была в расцвете сил, полна энергии и загадочности. В такие ночи не хочется спать. Сонливость уходит прочь, сменяясь романтичным настроем, глупой улыбкой на лице и желанием жить. Жить несмотря ни на что! Забываются мелкие проблемы, ведь впереди загадка и имя ей — ночь.

Гир вдыхал дурманящий воздух, Лия пританцовывала вокруг него с растрепанными каштановыми волосами, держа ловушку наперевес. Ловушкой была длинная палка с веревкой на конце в виде петли. Сделана петля была так, что, потянув за один конец, можно было бы резко сократить петлю, обхватив что-нибудь или кого-нибудь.

— Вон, смотри! — указала Лия пальцем в сторону лысых деревьев. — Смотри, сколько брюхосветов, да еще и жирные такие!

— Эти-то нам и нужны! — согласился Гир, беря в руки стоящие около двери плетеные корзины.

— Давай я понесу, — потянулась было Лия, но Гир неловко заковылял в сторону, тем не менее уворачиваясь от ее пальцев.

— Сам справлюсь, — улыбнулся он, поудобнее усаживая в подмышках и пальцах рук четыре корзинки, в которые как раз бы поместился крупный заяц или откормленная курица. — Пошли, но не шумим, а то еще попадемся.

Через мгновение оба уже шли в сторону ползающих по стволам брюхосветов. Лия вприпрыжку от нетерпения, а Гир — прихрамывая и стараясь не отстать. Все вокруг можно было просмотреть практически как днем. Деревня Пятачок выглядела тихо, но то тут, то там раздавались смешки или приглушенная речь. Разглядеть тех, кто говорил, было затруднительно, так как вся деревня представляла собой огромное количество пней. Каждый огромный пень служил домом для целой семьи, и сейчас над многими жилищами взвивались едва заметные струйки дыма от дотлевающего с вечера очага.

Парочка же пробиралась по протоптанной дорожке от дома Гира, расположившегося на краю деревни, к ярко-желтым огонькам, ползающим по стволам деревьев. Они то присаживались, услышав какое-то волнение поблизости, притаившись за кустами или в высокой траве, то быстро пробегали открытую мест