Андрей Лазарчук, Ирина Андронати

Заяц белый, куда бегал…

Сборник рассказов

История не знает сослагательного наклонения. Но все же — а вот если бы… Если бы Пушкин не погиб на дуэли, а поехал… осваивать Аляску. А Нахимов и Толстой воевали бы не в Европе, а в Америке. Александр Ильич и Владимир Ильич Ульяновы направили бы свою энергию не на установление диктатуры пролетариата, а на освоение Америки… Думается, что как этот рассказ Андрея Лазарчука и Ирины Андронати, так и многие другие из этого сборника наверняка понравятся всем любителям фантастики наших дней.

На самом деле Дон Жуан был…

Случалось, что какой-нибудь из цветков раскрывал лепестки чрезмерно, и Дон Жуан его нежно срывал и прикалывал к своей шляпе.

Лайош Мештерхази

Пожалуй, знаменитого испанского гранда дона Хуана Тенорио де Маранья, известного также под несколькими десятками других имен и фамилий, по количеству версификаций можно сравнить только с Иисусом Христом. Писатели, поэты и даже философы кем только его не выставляли: соблазнителем — коварным, бессердечным, пылким, искренним, бесчестным, юным, прожженным… авантюристом — храбрым, воинственным, трусливым, хитрым, везучим… ученым и меценатом, полководцем и путешественником, монахом и богоборцем, грешником и искателем истины, распутником и безоглядно влюбленным, хладнокровным убийцей и несчастным дуэлянтом… наконец, импотентом и даже женщиной.

За что, спрашивается? Что он им всем, въедливым труженикам пера и чернильницы, сделал?

«Людям безумно нравится видеть человека, которому на сцене позволено делать все то, о чем они только мечтают, и которому в конце концов приходится за это поплатиться», — предположил в своей версии «Дон Жуана» Макс Фриш — кстати, измысливший для своего героя на редкость страшную кару.

Предположение, казалось бы, объясняет практически любые изыски и спекуляции (кроме импотентной версии). Монах де Молина рисует нам светского соблазнителя; неловкий и физически слабый Моцарт — неотразимого красавца; затравленный женой Гофман — представителя инфернальных сил; женоподобный (во всех смыслах) Верлен — настоящего мужчину; Чапек, от которого плакала половина Праги (а вторая половина — скрежетала зубами), — импотента… Правда, из этого ряда немедленно вываливается Пушкин, которого Бог любовью не обидел, но Пушкин по своему обыкновению вываливается из любого ряда.

И ведь каждый из них уверял человечество, что именно его Дон Жуан — самый донжуанистый Дон Жуан в мире! Некоторые даже ссылались на спиритуалистические свидетельства как самого гранда, так и его бесчисленных «жертв».

Короче, Дон Жуан стал в вечно сумеречном общественном сознании коллекционером женских скальпов, неумолимым бабником и безбашенным бретером.

…В тысяча четыреста пятидесятом году в семье богатого, хотя и несколько провинциального испанского вельможи дона Диего Тенорио де Маранья родился долгожданный мальчик, которого неосторожные родители назвали Хуаном — в честь дедушки, прославившего фамилию в боях с кастильскими пиратами. Ни они, в смысле, родители, ни духовник семьи, благочестивый отец Хименес, будущий наставник мальчика, — никто в целом мире, включая непогрешимого Папу, и предположить не мог, что родился не человек, а — явление. Стихия. Миф. Даже так — МИФ! (Если вам сейчас вспомнился Асприн — сверните его в трубочку…)

У ребенка было обычное испанское детство времен Реконкисты: молитвы, мулеты, шпаги, кони, быки, кастаньеты, дуэньи, доспехи, знамена, пленные мавры — и любимая мамина красная мантилья.

В восемнадцать лет наследник почти не знал латыни, но непревзойденно владел шпагой и сочинял стихи. На испанском языке — что было не в обычае тех лет.

Таким его и приняла в свои нестройные ряды молодая испанская армия. Два года прошли в боях, походах и сочинении милых сердцу военного человека строк. Солдаты командира любили. И не только за отменные, с их точки зрения, стихи. Дон Хуан уже тогда снискал славу отважного офицера, умевшего побеждать противника не только на поле брани, но и за столом переговоров. Но столь блистательно начавшуюся карьеру оборвала трагедия: на дурацком поединке, затеянном по вздорному поводу, гибнет дон Диего, и его сыну приходится вступить в права наследства. Управление хозяйством отвлекло от горя и способствовало кардинальной перемене интересов.

Молодой гранд пушечным ядром влетел в политику. И опять у него все получилось: он стал одним из немногих дворян, которые способствовали тайному бракосочетанию короля Арагонского Фердинанда и принцессы Кастильской Изабеллы. С Фердинандом он сошелся очень близко, и в дальнейшем это не раз пригодилось.

Война между тем продолжалась. Дон Хуан командовал верными королю и королеве войсками во время подавления кастильского мятежа, угрожавшего самому существованию королевства, и в окончательном освобождении испанской земли от мавританского владычества. Так, он лично принимал капитуляцию у короля Гранады Боабдила — и совершенно очаровал этого сурового мавра. Сохранилась их переписка, занимающая два объемистых тома, и драгоценный миниатюрный портрет короля с дарственной надписью.

Вопреки распространенному мнению, испанцы в то время, даже под чудовищным моральным давлением католической церкви, вовсе не были такими ханжами, какими представляют их литературные источники. Представьте себе ситуацию перманентной гражданской войны: король далеко, Бог высоко, а до ближайшего попа — сто верст по бездорожью. Так что ж теперь, и не?… Как-то выкручивались испанцы. Не вымерли.

Та же свобода нравов царила и в верхних слоях атмосферы — то бишь в окрестностях Вальялолида. Больше всего это заставляло нервничать одного человека: королеву Изабеллу. Бедняжка получила полноценное монастырское воспитание. А поскольку муж ее Фердинанд и его закадычный друг дон Хуан были неразлучны в своих эскападах, королева задалась целью во что бы то ни стало женить охальника. С шестого или седьмого раза — удалось.

Жертвой королевской затеи стала воспитанница того же монастыря, тихая милая девочка из хорошей, но обедневшей семьи. Звали ее Эльвира де Охеда. В полуобморочном состоянии она была извлечена из монастыря и так удивила нашего героя своей миловидностью и скромностью, что он рассыпался в неосторожных комплиментах. Августейшая Изабелла, завзятая интриганка, немедленно перетолковала все по-своему и, не дав молодым людям даже мяукнуть в знак возражения, запихала их под венец. Сыграл свою неприглядную роль и дон Хименес, к тому времени превратившийся в пересохшего грифа, — именно он совершил обряд венчания. Возможно, это была его месть за мулету, некогда вонзенную воспитанником в филейную часть наставника…

Первая, а за ней вторая, третья…дцатая брачные ночи прошли в богословских беседах. Именно так, по представлениям Эльвиры, и должна была выглядеть идеальная супружеская жизнь. Дон Хуан ее детских заблуждений не разделял, однако проявлял понимание и недюжинное терпение. Его дипломатический талант впервые не привел к успеху, но не драться же с ней было! Гранд ретировался с поля боя и с удвоенной энергией принялся исправлять страшный вред, нанесенный организму долгим и мучительным воздержанием.

Дамы пришли в восторг.

Королева была крайне недовольна.

Донна Эльвира молилась.

Фердинанд в честь возвращения друга к нормальной жизни проставился в пяти крупнейших кабаках Севильи (в «Юной девственнице» до сих пор сохранилась памятная грабовая табличка, рассказывающая о сем замечательном событии).

А войны как назло не было!

Поэтому, чуть придя в себя, дон Хуан предпринял путешествие в Турцию с дипломатической миссией. Неизвестно, чем он занимался на самом деле, но вернулся с ценнейшим грузом — морской картой адмирала Пири. Уникальной картой, надо сказать: на ней за бескрайним Океаном были обозначены неизвестные земли. И называться бы Америке Маранией или Хуанией, да вот подвернулся — опять же в кабаке — заезжий генуэзский купец, игравший в карты еще лучше, чем дон Хуан. Фатальное невезение в игре немедленно привело к фантастической удаче в любви: дон Хуан встретил наконец свою Беатриче (кстати, так ее и звали)! Молодая жена старого флорентийского дожа не побоялась ни зудения шпанских кумушек, ни многоэтажных проклятий отца Хименеса. (А уж как вопил отец Хименес потом — спускаясь с лестницы не совсем привычным для себя способом!..)

Стоит ли говорить, что дона Хуана и генуэзского путешественника связали дружеские узы, скрепленные подарком на счастье — той самой морской картой. Преисполненный благодарности за знакомство с Беатриче дон Хуан даже устроил своему новому другу встречу со старым — королем Фердинандом. О чем они говорили — дону Хуану было уже не интересно. Он и Беатриче неделями не покидали своей загородной резиденции, предаваясь любовным утехам, гуляя в саду и сочиняя фривольные рифмованные ответы на злобные письма отца Хименеса.

Подавал Тенорио и на развод, и неоднократно. И так же неоднократно получал суровые отповеди и категорические отказы.

Донна Эльвира каждый раз вздыхала с облегчением.

Королева была крайне недовольна.

Фердинанд пил, как простой звонарь церкви святого Варфоломея.

Дамы страшно завидовали.

Всех родившихся у Беатриче детей, одного за другим, признал своими старый дож. Их было семеро — четыре мальчика и три девочки.

На тринадцатый год совместной жизни, когда восторги влюбленной пары наконец-то чуть поутихли, генуэзский мечтатель снарядил-таки экспедицию на запад и уплыл. Дон Хуан сопровождал его до Канарских островов. А дальше — просто не смог.

…Он погиб на охоте в тысяча четыреста девяносто седьмом году, в самом расцвете сил. Последнее, что он видел, были заплаканные глаза старшего сына, так похожие на глаза матери…

Злобный отец Хименес изощренно отомстил за двойное поругание своей филейной части, сочинив богато иллюстрированный пашквиль «Ввержение в ад дона Хуана Тенорио, безбожника и нечестивца, происшедшее в Севилье в наставление неопытным девам», так некстати — или кстати? — обнаруженный в 1627 приором Габриэлем Тельесом, более известным под именем драматурга Тирсо де Молины.

Мы с вами знаем, как работали сервильные драматурги советских лет. Католические были ничуть не лучше. Да и любые ангажированные — вспомним хотя бы, как пакостно очернили доброе имя короля Ричарда Третьего. Или Бориса Годунова.

Но, как сказал классик, рукописи не горят. Архив семьи Тенорио был обнаружен в позапрошлом году, совершенно случайно, во время реконструкции доминиканского монастыря в Севилье, и уже частично передан научным учреждениям. Вероятно, вскоре мы сможем ознакомиться и с юношескими стихами этого замечательного сына испанского народа, и с его мемуарами, полными рисунков на полях, и с многочисленными любовными письмами, представляющими собой подлинный памятник той сложной и бурной эпохи.

Заяц белый, куда бегал…

— Елдыть тя, — горестно покачал головой Пафнутий Губин.

Зима, считай, только началась, а зайцев по лесам-долам было всего ничего, да и те тощие, быдлястые, что твоя саранча. Он вынул зверька из петли, бросил в торбу. Покряхтел, наново застораживая силок, потом выпрямился и побежал дальше. Морозец хватал за щёки. Издали, от дороги, нёсся перезвон поддужного колокольца. Тоись, барин, с досадой подумал Пафнутий. Не к добру, ох, не к добру…

Пушкин прижимался горячим лбом к ледяному стеклу. Под полозьями возка повизгивал убитый до льда лежалый снег, возок покидывало в стороны — кони бежали резво. В груди стыло отчаяние. Ещё никогда ему не было так томно и так безнадёжно грустно. Крикнуть сейчас Ивану: эй, поворачивай! — да где там…

В слабом свете иззябшей луны проплыл мимо тихий призрак мужика в тулупчике и заячьей шапке. Завтра бы, подумал Пушкин. Завтра бы с ружьишком, с Разорваем и Покатаем, на лыжах, хрусткий наст, хрусткий воздух, а после… Добытых зайцев отдать дворне, пусть радуются и благодарят.

Он отслонился от стекла и тихо задумался. Потом представил глаза Рылеева. И Кюхли. Они ничего плохого не скажут, но как они будут на него смотреть…

Как на зайца.

Пушкин поправил полость, уселся поудобнее, протёр успевшее подёрнуться узором стекло. Великие дела лежали впереди.

Две картечины так и застряли у него в бедре немного выше колена, он хромал до конца жизни, и когда, совсем уже бессильного, старшие внуки выносили его в носилках к океану, Пушкин долго молча слушал рокот огромных волн, всматривался в фиолетово-зелёные тучи у западного горизонта и чуть слышно что-то шептал.

— …а потом поднялся дедушка. Сам стоять не мог, его держали под руки. И начал говорить. Царь сначала и слушать не хотел, но дедушку разве уймёшь! Да и любил его царь, только недоумён был сильно и всё повторял: «Саша, Саша, как же ты мог?» А потом вообще заплакал и сказал: «Есть у меня земля за Сибирью, за морем, отправляйтесь туда и творите что вздумается, хоть по Руссо, хоть по Дидро, только отчёты присылайте и подати платите». И посадили наших на корабли…

— Правей, правей наводи! — кричал так, что и сквозь канонаду широко разносилось, босой артиллерийский поручик. — Вон она, за сикаморой! Да куда ты смотришь!..

Он оттолкнул канонира и, схватив орудие за хобот, одним движением развернул.

— Пали!

Пушка выпалила; бомба взорвала чёрный фонтан земли и дыма.

— Не по нраву каша! — захохотал поручик. — Ишь, забегали, чёртовы янки…

— Кто таков? — спросил Нахимов майора Панина.

— Граф Толстой, ваше сиятельство. Воюет — отважно!

— А почему не по форме одет?

— Отдыхал, а тут вылазка…

— Толстой, вы сказали? Это не тот, что «Очерки форта Росс» в «Отечественных записках» пропечатывает?

— Он самый.

— После дела, Павел Васильевич, направьте-ка его ко мне в штаб…

Скобелев придержал кобылу. Ехавший стремя в стремя с ним атаман Белый Башлык вынул из рта длинную трубку и чубуком показал на приближающихся всадников.

— Испано, — коротко сказал он.

Наконец-то, подумал Скобелев. С испанцами он планировал соединиться ещё неделю назад, но те застряли на переправах через плёвую речушку Рио-Гранде (дикси сопротивлялись отчаянно), а с наличными малыми силами — двумя дивизиями стрелков да двумя же казачьими индейскими полками — выступать против старика Ли ни к чему, только людей положишь без пользы.

Он посмотрел на атамана. Семьдесят лет атаману — а по лицу и не скажешь: что из морёного ясеня вырезано, горбатый нос и тонкие неподвижные губы. Глаза, как у орла. И только волосы белые — такие же, как перья на голове. И как вершины гор позади…

Всадники приближались. Теперь и сам Скобелев видел усталые обветренные лица, повязки на лбах, пыльные плюмажи на шляпах. Но всадники сидели гордо и прямо. В них сквозила уверенность и победа.

— Ну вот, — Скобелев похлопал кобылу по шее. — Считай, Доротея, что мы уже в Канзасе…

По случаю скорого, чуть ли не завтра, приезда цесаревича Николая Александровича полы в трактире «Пузатый Гризли» были не только подметены, но и натёрты воском, а окна чисто вымыты. Братья взяли столик у окна, заказали щи из бизоньей лопатки, запечённого шеда, пирог с брусникой — и большую бутылку красного калифорнийского от Голицына. Из окна видна была станция, памятник графу Резанову, хвост строительного поезда. Рабочие в оленьих дохах сидели у вагона, пили что-то из котла, зачерпывая кружками.

— А я, брат, женюсь, — сказал старший, задумчиво глядя куда-то в угол. — Вот замкнём стык, первые поезда пропустим, возьму я отпуск месяца на два — а компания-то мне полгода должна, всё упирались, куда мы без вас, Александр Ильич! — нет, шалишь, хватит. Только маме пока не говори, я сам. О-кей? — он улыбнулся, сильно показав зубы. — Похож я становлюсь на янки?

— До отвращения. Кто она?

— Ты не поверишь. Француженка, из Парижа. Вдова одного нашего управляющего… да я тебе, кажется, рассказывал?

— Нет, — покачал головой младший. — Ну, ещё расскажешь. Весь день впереди. А у меня тоже новость. Надумал я со службы уходить…

— Да ты что?

— Да, так вот. Хочу вкусить вольные хлеба.

— Это то, о чём я думаю? Клондайк?

Младший сдержано кивнул. Потом заговорил, горячась:

— Я ведь, Саша, думал: служить закону — значит служить людям! Ан нет! Тебя нанимают, чтобы ты выгораживал негодяя, может быть даже убийцу. И ты знаешь прекрасно, что он негодяй, но всё равно выгораживаешь, потому что так принято, так положено! А!.. — он налил вина себе, налил брату, поднял бокал. — И не вздумай меня отговаривать!

— Да я и не собираюсь… — старший смотрел на него, наклонив голову, улыбался. — Эх, Володька. Люблю я тебя!..

— Пап! Ты меня слышишь? Какие-то помехи на линии! Я тебе из Вены звоню! Помнишь давешний разговор про художников для проекта Владизапада — столицу переносить? Так вот, я их, похоже, нашёл! Тут их целая колония! Молодые, сумасшедшие и гениальные! Города будущего рисуют! Там с ними Татлин сейчас — они друг от друга в восторге! Я соберу эскизы, привезу! Особенно один парень — Шпеер его фамилия, запомни! Он нам в самый раз будет, вот увидишь!

— Чкалов! Валерий Палыч! Господин полковник!

Голос показался знаком. Чкалов остановился, оглянулся. Его догонял, размахивая палкой, сухонький старичок в светлом полотняном костюме и сандалиях на босу ногу.

— Вот не чаял встретить!.. Какими судьбами в наших широтах?

Чкалов вглядывался и не узнавал. Потом щёлкнуло.

— Сергей Исаевич!?. Не может быть!

— Может, Валера! Ещё как может!

Чкалов выпрямился, щёлкнул каблуками, бросил руку к фуражке.

— Господин инструктор, курсант Чкалов к выполнению задания готов!

— А я в тебе никогда и не сомневался…

Уточкин был ему по плечо; сейчас, остановившись резко, Сергей Исаевич не мог отдышаться. Чкалов подхватил старого учителя под руку, повёл. Они сели на скамейку под навесом — оказалось, это кафетерия. Им тут же подкатили столик с лимонадами и пирожными. Чкалов спросил коньяку — принесли коньяк.

— …мне доктора прописали тёплый климат, я и подумал — теплее, чем здесь, уже не найти. Собрал чемоданишко — на пакетбот — и сюда. И вот уже живу лишних — сколько? — лет двадцать. Благодать. А ты-то, ты-то?

— Ну, про то, что в газетах прописано, умалчиваю, — махнул рукой Чкалов. — А вообще — решили разворачивать здесь, на Гаваях, в Жемчужной Бухте, агромадную базу, поболее Артура. И флот будет стоять, и мы, дальняя авиация. Про новые «Лебеди» Сикорского слыхали?

— Шестимоторные?

— Они самые. Ох, хороши! На что я истребители люблю, но от «Лебедей» в полном восторге — просто поют в небе… Весь Тихий океан наш будет.

— Это да…

Уточкин смотрел куда-то вдаль, в далёкое небо, почти не слыша собеседника. Потом спросил:

— Ты же здесь с аэропланом небось?

— Конечно.

— Прокати меня…

Пузырёк с чернилами ударился о стекло, разбился. Образовалась чёрная клякса в виде треухого зайца. Стекло, конечно, выдержало…

Посол Вознесенский подошёл к окну. Толпа уже поредела, и некоторые самые срамные лозунги исчезли. Полицейские в широкополых шляпах лениво оттесняли студентов от ограды.

Студентов можно понять — кому охота изучать на иностранном языке целые дисциплины? Но департамент образования действует в их же интересах — потому что куда потом из всех этих Гарвардов да Принстонов выпускники стремятся? Правильно, на Запад. А на Западе говорят по-русски. И вам, ребята, без свободного владения языком — труба. Но поймёте вы это уже потом… а сейчас, наверное, какие-то негодяи мутят ваш бедный разум. «Пушкин — нет! Китс — да!» Надо же до такого додуматься! Чем был бы наш мир без Пушкина?…

Он вернулся за стол, вздохнул, открыл блокнот. Надо было писать докладную записку в МИД, но рука сама вывела: «Вместо флейты поднимем фляги…»

Аська

1

День, когда Аська Чебурахина, она же Чебурахина мать, получила свою первую «аську», подписанную простым словом «МЫ», начался безобразно, а кончился так, что лучше бы он вообще не кончался…

После долгой погодной невнятицы на Питер упал настоящий мавританский зной — с белым небом и белым солнцем, с бродящими по улицам пыльными джиннами, с воронами, влипшими в мягкий асфальт, и с несчастными людьми за баранками дорогих автомобилей, которые — автомобили — могли только плестись в сторону загорода в длиннейшей веренице себе подобных со скоростью роста бамбука — ну, если сильно повезёт, то чуть побыстрее. Город, и без того не блиставший чистотой, вдруг опустился, как опускается в дикую жару почти каждый северный человек (семейные трусы и мокрый платок на голову): тротуары завалены были обёртками от мороженого и бутылочками из-под напитков, созданных всякими сволочами, чтобы поддерживать жажду, и ещё каким-то мусором, и палой листвой (в июне!), — и иногда пыльные джинны, проходя мимо, поднимали всё это в воздух и долго кружили вокруг себя, с ленивым любопытством рассматривая.

Оставалось утешаться одним: что остальным ещё хуже. Лондон, например, затопило. Лос-Анджелес в кольце лесных пожаров. Кейптаун завален снегом по самое «не могу». И так далее.

Как это вошло в обычай уже много лет назад, город оказался совершенно не готов к перемене погоды. Летом ведь положено готовиться к зиме? Вот к зиме и готовились.

В первый же день зноя начались перебои с электричеством, потому что те, кто мог, включили на полную мощность кондиционеры. А на третий день к вечеру Васильевский, Петроградку, Охту — да и всё правобережье — накрыло настоящим блэкаутом, даже поезда метро остановились на полтора часа. Это, конечно, было настоящее ЧП, тем более что и начальство, и народ по привычке боялись терактов. Тётя Валя извинялась по телевизору перед подвластным населением, кого-то из своих стыдила, кого-то порывалась повесить, сам Чубайс прилетел в голубом вертолёте с перекрещенными молниями на фюзеляже — в общем, людям нашлось чем заняться.

Равно как и Аське: она чудом выскочила из метро за минуту до конца света и, поразмышляв ночью на тему «надо что-то делать», рано утром пошла в гараж — выкатывать свой «москвич». Четыреста двенадцатый.

Да, Аська ездила на «москвиче». Тем, кто понимает, что это такое: молодая женщина на «москвиче», — ничего больше можно не объяснять. Они и так проникнутся уважением. А тем, кто не понимает, всё равно ничего не объяснить. «Москвич» — это стихия. Это надо почувствовать самому.

Например, как он закипает, постояв десять минут на жаре с работающим движком…

Но Аська не собиралась терять время в пробках. У неё был проложен хитрый маршрут с немалым числом дворов и переулков и с рискованным проездом под «кирпич», зато без малейшего шанса застрять. Сорок пять минут в один конец.

Почему она не ездила так всегда? А потому что на метро получалось в полтора раза быстрее и вдвое дешевле. Аська же была человек практичный.

Так ей казалось.

Ибо все знакомые её твёрдо знали, что нет на свете существа более нелепого и неприспособленного.

Рассмотрим внимательнее.

Общественный статус: офисный хомячок. Контент-редактор сайта (это официально; а на самом деле — делает всё, что умеет, а умеет многое, кроме как отказываться от заданий начальства, а потому регулярно пашет за капризных программёров) не самого большого и не самого раскрученного интернет-магазина. Косметика-парфюмерия-бижутерия-фитнесс. А ведь когда-то начинала как хороший репортёр, ей прочили блестящее профессиональное будущее.

Не срослось. Сломалось и не срослось.

Да и на нынешнем своём месте могла бы получать вдвое больше. Не умеет добиваться, не умеет показать свою незаменимость.

Далее: семейное положение. Солидная замужняя дама, мать шестилетнего сына. Вся загвоздка в том, что не представляет себе, где он шляется, этот так называемый муж. В глаза не видела уже больше года. Время от времени (раз месяца в три) названивает откуда-то, говорит, что дела его блестящи и вот-вот начнётся новая настоящая жизнь. После всего всё продолжается своим чередом. А Бу — это сокращённо от Чебурах — уже осенью в школу. И что нас там ждёт… Дело в том, что Бу не любит разговаривать. Умеет — равно как и читать и писать — но вот не любит, и всё. И никак его не сбороть. Трёх психологов увезла неотложка…

Наконец, внешность. Единственная заметная черта Аськи — это сложноторчащие в разные стороны рыжие кудри. Любимая одежда летнего сезона — маечка-футболочка-топик на голое тело (а как иначе? — размер бюста минус первый, лифчиков таких не делают) и бесформенные «штаны с много карманов». Косметику-парфюмерию-бижутерию-фитнесс Аська ненавидит всеми печёнками. Вернее сказать, не абстрактно ненавидит, а применительно к себе. Ненавидела бы абстрактно — давно бы пошла искать другое место работы. Пока же — нет.

Да, и Аськин «москвич» — настоящей соловой масти. Других таких в мире не существует.

* * *

Чего она не учла — так это ремонта дорог. Город опять спешно латал прорехи. Два раза пришлось пускаться в объезд, и вместо положенных девяти она прибыла на рабочее место в девять тридцать. Что ещё хорошо было в Аськиной службе — так это либерализм начальства. На опоздания и ранние уходы смотрели сквозь пальцы — было бы дело сделано. Удавалось даже брать работу на дом и отправлять результаты по сети. Этот вариант не слишком приветствовался, поскольку в головах у старших менеджеров сидели понадёрганные из учебников и плохо усвоенные слоганы типа «мы — команда!» — тем не менее, если попросить, могли позволить.

Только надо было попасть под хорошее настроение начальства.

Именно это Аська и намеревалась сделать. Чем мотаться через полгорода по такой жаре…

Когда она вошла, то оказалось, что никто ещё не работает, а все живо обсуждают вчерашнее. Сеть лежала мёртво. Сисадмин Женя, красный и злой, пытался высечь искру. К нему подходили, осторожно заглядывали через плечо, исчезали на цыпочках. Шаман под горячую руку мог и убить.

Плюхнув брезентовую сумку под стол, Аська отправилась умываться, а на обратном пути подсела к Гуле, лучшей своей подруге по работе (да и вообще), девушке ориентальных кровей, черноволосой, полногрудой и толстопопой, при этом с талией пятьдесят шесть (Аська сама меряла). Гуля играла с компьютером в покер на раздевание.

— Что, мать? — не отрывая взгляда от дисплея, спросила Гуля. — Грустно?

— Чего? — удивилась Аська.

Гуля щёлкнула мышкой. На белокуром красавце остались только кожаные стринги и один носок.

— Ё! — сказала Гуля, откинувшись на стуле. — Так ты ещё не знаешь…

— Нас всех увольняют?

— А? Нет. Не до такой степени. Но ты готовься. Презики есть или дать?

— Да за что?

— А вот он уже идёт, он тебе всё расскажет…

И нажала F6. Покер свернулся в трей.

По проходу надвигался Грозный, он же Вик-Тим — шеф информационного отдела, непосредственный Аськин начальник.

— А, — сказал Вик-Тим, еле шевеля губами — как будто разговаривать с Аськой он мог, только преодолевая чудовищную брезгливость. — Ну, пошли.

И двинулся дальше, к своей выгородке, ведя понурую и во всём виноватую Аську на невидимой колючей верёвке.

Она шла и никак не могла понять, за что же ей предстоит выволочка. Она всё всегда делала как положено!..

— Твоя работа?

На дисплее была действительно её работа. Та, которую она закончила и сдала буквально вчера. Обновлённая база данных по всем товарным позициям склада с наконец-то нормально работающим поисковиком.

— Да, Виктор Тимофеевич…

— И какого чёрта?

Она посмотрела. Потом попыталась запустить поиск.

Н-да…

Быть этого не могло, но вот — было.

— Не понимаю… вчера же всё работало…

— А нужно, чтоб — сегодня! — тихо рявкнул Грозный.

— Ой, — сказала Аська. — Есть же бэкап! Там всё должно быть нормально! Я сейчас!

Она убежала к своему рабочему месту, пнула комп по клавише включения, замерла в ожидании. Комп защёлкал, зашелестел — и вдруг взвыл винчестером, взвыл так, как никогда не выл раньше, дисплей оставался чёрным, и Аська с отчаянием поняла, что никакого бэкапа у неё нет.

— Жёсткий диск — не средство для хранения информации, — назидательно сказал шаман.

Аська хотела его убить, переехать «москвичом» — однако передумала. В конце концов, шаману тоже сегодня досталось. И тоже совсем не по его вине.

От Грозного Аська много нового узнала о своей необязательности и о легкомысленном устройстве мозга, о вычетах из её, Аськиной, зарплаты за каждую жалобу клиента, и о том, какое это счастье — работать в коллективе единомышленников и какое несчастье в нём не работать…

— Значит, так, Чубуракина! — (и Аська не стала его поправлять) сказал Вик-Тим. — Чтобы к вечеру, кровь из носу…

Но тут воскресла сеть.

* * *

Как всякая уважающая себя интернет-компания, «Шарм» — вот мы и добрались наконец до названия — для внутренней жизни использовал сетевые технологии, прежде всего электронную переписку через корпоративный сервер (это он упал утром) — и знаменитую «аську», интернет-пейджер ICQ, позволяющий обмениваться короткими записочками хоть со всем миром. Кое-кто именно так и делал, начальство мирилось. Обойтись без «аськи» было трудно, контролировать её — геморройно, так почему бы не позволить хомячкам в фоновом режиме поразвлекаться?

Это тоже была рекомендация из учебника.

Воскрешение сети ознаменовалось звуком почтовых рожков, сигнализирующих о поступлении новой почты, и многочисленными «ку-ку» посыпавшихся «асек».

Ближайшее «ку-ку» донеслось из компа Грозного. Он бросил взгляд на экран и, не желая отвлекаться, собрался было продолжить черновую драчёвую отделку Аськи, но вдруг нахмурился.

Вернулся взглядом к монитору.

Привстал, снова сел. Задумался.

Сунул между зубами ноготь, громко клацнул. Застыл — и в стылой позе сидел долго. Потом неожиданно увидел Аську.

— А, Чебурахина. Ладно, иди, иди. Работать надо. Базу свою делай… три дня тебе хватит?

Аська оторопело кивнула.

— Ну и славно. Всё, давай.

«Сколько нужно программистов, чтобы поменять лампочку? — Ни одного. — Почему? — Потому что лампочки — это железо, а программисты железом не занимаются».

Шаман рук замарать не боялся. Когда Аська на подгибающихся вернулась к своему столику, шаман как раз закручивал последний болтик на крышке системного блока.

— Работает, — сказал он. — Я потом с твоим винтом поковыряюсь, униксовский комп нужен, — может, что-то удастся спасти. Ну а тут — всё настроено, валяй, старые бэкапы я тебе сбросил…

Всё ещё офонарелая Аська, сдержанно поблагодарив шамана, уселась на крутящийся стульчик и стала разбираться в том, что у неё есть в наличии и чем придётся разживаться на стороне.

И тут Аськин комп издал знакомое «ку-ку». Развернулась записочка: «Загадайте любое число от 1 до 99». Аська хмыкнула и послала ответ: «8». Через несколько секунд прилетело: «ВЫ УГАДАЛИ!!! Теперь МЫ готовы исполнить любое Ваше желание». Аська задумалась, куда бы поостроумнее послать шутников…

2

В этот момент сдохли кондиционеры. Все четыре — одновременно. На улице было уже за тридцать. В тени.

Пока вызвали сервис. Пока они приехали. Пока разбирались, где поломка…

В чём суть работы редакции сайта? Обновить страничку (если нет новостей, то придумать их), разместить свежие рекламные материалы, исправить обнаруженные ошибки… По большому счёту, при том объёме информационных материалов, что размещался на их сайте, с работой могла справляться одна — одна! — специально обученная блондинка. Однако же держали четверых, в том числе начальника с почти кабинетом: наверное, для солидности. Или чтобы одинокая девочка не заскучала на работе.

В общем, кондиционеры чинили, а три сотрудницы информационного отдела (и примкнувшие к ним компьютерщики и бухгалтерия) обсуждали появление на рынке новых духов с аттрактантами (они же феромоны). Все особенно интересовались Аськиным мнением, поскольку она когда-то занималась продажей парфюмерии — и не по сети, а вручную. Но Аська, как честный человек, ничего обнадёживающего сказать не могла — хотя из опыта знала, что какие-то тайные разработки наверняка существуют (но вряд ли попадают на рынок)…

Впрочем, это была такая история, которую Аська не то что не рассказала бы никому, но и себе строго-настрого запретила вспоминать. И, как честный человек, запрет этот соблюдала.

Старалась соблюдать. Это не всегда получалось, особенно во сне.

Вик-Тим, бросив подчинённых подыхать, поднялся этажом выше, к старшим менеджерам, где наверняка были и прохлада, и лимонад со льдом, и перспективы продвижения по службе… а здесь — одуревшая от духоты Аська вдруг вернулась к своему компу, нашла в списке поступивших сообщений странную «аську» и нашлёпала ответ: «Хачу многа МАРОЖЕНАГО!!!»

И отправила.

Тут же кукукнуло. «Ваше желание принято. МЫ». И следом: «Ваше желание будет исполнено немедленно. МЫ».

— Ну-ну, — сказала Аська.

* * *

Гуля внимательно смотрела на неё.

— Что? — не поняла Аська.

— Да нет, — сказала Гуля. — Ничего.

Но Аська почувствовала какую-то недосказанность.

* * *

Буквально через пятнадцать минут лязгнул грузовой лифт, и в зал, пятясь, вошёл Макмаксыч, начальник отдела логистики и бывший любовник Гули (расстались без обид); в одной руке у него была большая коробка, перевязанная блестящей ленточкой, а в другой — букет цветов.

— Девчонки! — широко улыбаясь, Макмаксыч взмахнул букетом; «девчонки» относилось и к шаману, но на такие мелочи шаман внимания не обращал. — У меня тут сеструха племянника принесла, так что прошу отпраздновать! — и плюхнул коробку на стол.

Сестёр, включая двоюродных, у Макмаксыча было девять, он называл себя ошибкой генетики и жертвой бабьего засилья.

— Мальчика? — недоверчиво спросила Гуля.

— С вот таким этим самым! — радостно показал Макмаксыч. — Смерть девкам!

В коробке оказался шикарный торт-мороженое.

* * *

Когда с тортом было покончено, ложечки облизаны, кондиционеры заработали снова, все расселись по местам и началось какое-то подобие работы, Аське пришла «аська»: «Ваше желание исполнено. Готовы исполнить любое другое ваше желание. МЫ».

* * *

Часа в четыре свет вырубился по всему району, и начальство, проявив человеколюбие, распустило коллектив по домам.

— Ты, мать, это… — сказала вдруг Гуля тихо-тихо, чтобы точно никто не услышал. — Мороженым только не увлекайся, ага?

— Что? — не поняла Аська.

— Ты слышала.

И ушла, очень нервно подрагивая толстым чёрным хвостом.

* * *

На стоянке солового «москвича» не оказалось.

Аська понимала, что это могло произойти в любой день (никакой реальной противоугонки на бедолаге не стояло), но всё же несколько растерялась. И в силу этой растерянности не стала ни вызывать милицию, ни сама идти в отделение (а ведь за углом) — просто плюнула на утраченное имущество, всё равно не найдут, поскольку никогда не находят, — и заторопилась на метро, забирать Бу из садика — почему-то ей казалось, что сегодня надо как можно скорее забрать Бу из садика. Вот надо, и всё. Почему-то.

Метро работало. На подступах к нему раздавали книжечки люди в светлых простых одеждах: то ли «Солнечный Храм», то ли «Храм Света» — Аська встречала их не в первый раз, но никак не могла запомнить. Да и не стремилась.

Ей протянули брошюрку, она вскользь прочитала название: «Друг для друга мы можем сделать всё», но брать не стала — зачем? Тем более что ещё старый, репортёрских времён опыт знакомства с чем-то подобным этому «храму» у неё имелся — и именно об этом она и запрещала себе вспоминать…

В детском саду сказали, что Бу забрал отец. Пришёл и забрал.

* * *

Наверное, сработала защита. Аська не испугалась — или испугалась настолько сильно, что ничего не почувствовала. Пришёл отец. Забрал…

Обыкновенное дело. Каждый бы день так.

Правда, она совсем не помнила, как дошла до дому. Вот только что была в садике — а вот уже отпирает дверь.

Первое, что она услышала, — как хохочет Бу.

* * *

Наверное, Аськин муж (именем Стасик, Станислав Андреевич Громыко, это вам не жук чихнул) был отвратительным мужем. Но у него было замечательное качество, может быть, единственное: он умел нравиться детям. Своим, чужим — каким угодно. Он с ними валялся, боролся, пел, изображал дохлого медведя, грушу для битья, самолёт — в общем, дядя Стасик был кумиром довольно большого числа уверенных в себе личностей возрастом от трёх до девяти лет. Бу в это число входил. На равных с остальными.

И сейчас Аська увидела, что комната её, и без того никогда не отличавшаяся строгим порядком, основательно, по-военному разорена, под зелёный ковёр подсунуты книги (а как ещё можно сделать холмистое поле в комнате?!!) — и на холмах разворачивается сражение между, надо полагать, Бонапартом и марсианами.

Стасик воевал за марсиан — и позорно проигрывал. Тепловой луч был ничто в сравнении со старой гвардией!

Бу, в новенькой треуголке из подручных материалов, поднёс к губам невидимый горн, чтобы протрубить атаку конницы Мюрата (или Нея, кто их разберёт?) — и вдруг улыбка с его лица стремительно потекла, как течёт тушь под дождём…

— Мама, ты что?

* * *

Она сказала им обоим всё, что о них думала, и заперлась в ванной.

* * *

Ещё Стасик умел хорошо признавать себя виноватым во всём, извиняться, пресмыкаться, обещать исправить любые проступки и иногда даже переводить конфликт в шутку. Без этого он бы просто не выжил в нашем жестоком мире.

На второй час осады Аська сдалась. Сдалась в том смысле, что из ванной вышла. Наверное, на это решение повлиял и звонок Гули: Гуля просила политического убежища на коврике под дверью — дня так на два. В чём трабблы, объяснять не стала, а Аське не хотелось расспрашивать, вон — свой траббл нарисовался, девяносто пять килограммов…

Торт, «пепси» и шампанское Стасик наверняка купил заранее, знал, зараза, что всё у него получится. Бу набарабанился до осовения и отправился спать, бормоча: «Покой-ночи, покой-ночи… какой бред…»

Аська посидела с ним пять минут, начала было обязательную предсонную сказку, но Бу, внезапно помрачнев, спросил: а что, уже нельзя быть тем, кем хочешь? Почему это вдруг? — спросила Аська, и Бу рассказал, что сегодня воспитательница спрашивала, кто кем хочет стать, Бу сказал, что хоббитом, а воспиталка сказала, что хоббитов не бывает, а бывают только пожарные, милиционеры и космонавты

...