Оглавление

2. 7. 1. 1
      2. 2
      3. 3
   18. 1. 1
       2. 2
       3. 3

КАРНАВАЛ

СБОРНИК ПОЛИТИЧЕСКИХ СТАТЕЙ И ЭССЕ

Согласно требованиям редакции и законодательства РФ, автор доводит до сведения читателя, что в тексте книги неоднократно упоминаются названия или аббревиатура организаций, на территории РФ признанных экстремистскими и запрещенными, как то ОУН, УПА и «Правый сектор».

Автор так же хочет отметить, что высказываемые в тексте книги выводы и выкладки, касающиеся осмысления и оценки сути политических событий на Украине и в России 2014—2021 годов, являются результатом работы с огромным текстовым, теоретическим, медийным и фактически-событийным материалом, вполне общедоступным, обращены к читателю, погруженному в материал и свободно в нем ориентирующемуся, другими словами — сопричастному контекстуальному, информационному, историческому и идейно-смысловому полю обсуждаемых в тексте проблем. А потому, автор заранее просит недостаточно осведомленного в проблеме читателя воздержаться от попыток предъявлять какие-либо претензии и прежде этого, подобно самому автору, более-менее глубоко ознакомиться с проблемой и тематическим материалом.

ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ…

Когда мы переживаем и обсуждаем гибель общественно значимых, символичных фигур, мы как правило делаем это с тем пафосом, который привычно окружал их поступки и жизнь, мы воспринимаем их жизнь и смерть в контексте водоворота глобальных событий и того места, которые они в нем занимали… Мы ищем смыслы и полуясные знаки тайных, скрытых процессов… Мы пытаемся взглянуть на происходящее в исторической перспективе и видим в этом чуть ли не обязанность… Мы забываем, что погибают люди из плоти и крови, чему-то радовавшиеся и печалившиеся перед неожиданной смертью, что-то ожидавшие завтра и на что-то надеявшиеся… Люди, которые за секунды перед настигшей их и кем-то предрешенной судьбой, ежились от холода, мечтали о теплом чае на кухне, наслаждались свежестью воздуха и предчувствием приближающейся весны… Люди, которых дома ждали близкие, в которых в тот самый момент, когда их брали за горло «все» и «никогда», кипели жизнь, будущее, планы, воля к тому, что для них значимо. За несколько часов перед смертью он говорил в эфире, что не понимает кровавого садизма подонка, обрекающего украинскую летчицу на мученическую смерть… его самого обвиняли в излишне светлых и оптимистичных тонах планируемой им акции, кощунственных на фоне ставших уже привычными кровавых событий… Он не знал, что Аннушка уже пролила масло и отдан приказ, и поставлена подпись на документе с грифом «совершенно…», и греется мотор у белой машины, и щурятся от яркости софитов на набережной чьи-то цепкие глаза… и всё уже кончено, сделано, предрешено, неотвратимо… Бессмысленное зло смерти в его наготе, неприкрытости… Бессмыслица и зло насильственной, внезапной смерти, за которой — чья-то холодная воля, чей-то безумный, точный расчет… Пишу сам, читаю то, что в шоке, в горе и невозможности поверить в произошедшее пишут другие… Пытаюсь понять, что скрыто за этим, что значит эта кровь на кремлевской набережной — в перспективе ближайших дней и в тех мрачных временных далях, к которым ведет сокрытое от нас, приглушенное в мелькании повседневных событий… Пишу, рефлексирую, вдумываюсь в собственные чувства… Но всё не идет из мыслей фото с места расправы… Слепят неоновые фонари Кремля, пронизан отблесками холодный воздух, на асфальте — неловко, беззащитно распластавшийся труп… Тело еще дышит жизнью и сохранило ее цвет, не успело закоченеть… по-простецки взбившаяся майка, как будто пьяный работяга не совладал с хмелем и прилег заснуть на холоде… Два часа назад в этом теле бурлил дух, клокотала воля и жизнь духа… Этот человек дискутировал и прокручивал в голове воображаемые картины предстоящего марша за мир… В его сознании проносились тезисы, аргументы, наметки того, что он будет говорить перед смелыми людьми, решившимися собраться в московском пригороде… Комментарии, оценки событий, звуки его беседы в последние часы жизни, воспоминания о его пути — от российских флагов на площади перед Белым Домом в далеком 93-м, кабинета премьера в 97-м до желто-голубых флагов на бульварах осенней Москвы совсем недавно… Слышу его советы, как доехать митингующим на метро до Марьино, заботливые, подробные… А у меня все стоит перед глазами тело этого человека, который вышел после удачного интервью, не подозревая, что делает последние в своей жизни вдохи, что это его последние звезды на небе и последний вечер, а дальше — вечность…

О ДЕСОВЕТИЗАЦИИ, В ПРЕДДВЕРИИ 9 МАЯ 2017 ГОДА

Прошло почти сто лет, но последствия 30-х и их трагического, неотвратимого конца, наступившего 8 мая 1945 года, продолжают не то чтобы «ощущаться» до сих пор — современный мир политически, ценностно и во многих иных измерениях является последствием всего произошедшего. Весь современный миропорядок — начиная от общемировых, над национальных и над региональных политических структур и кончая расцветом и деградацией либеральной Европы — это послевоенный и антивоенный мир. Либеральная Европа, проповедующая зачастую абсурдную терпимость, с ее фанатической готовностью держаться за ценности демократии и политические свободы, рискуя для этого иногда и вправду самой элементарной безопасностью, поднялась на руинах, ценностных и фактических, в попытке обнаружить в себе нечто, что еще обладает ценностью и способно вдохновить посреди состоявшейся пляски безграничного нигилизма, занявшей почти полвека. Эта Европа вызывает насмешки ее решимостью жертвовать всем или почти всем во имя ее «священных коров» — но не стоит смеяться. Просто Европа еще очень хорошо помнит, что бывает, когда политические и общественные свободы превращаются в ценность сомнительную и условную, эта Европа стала, действуя «от противного», утверждая в качестве ценности и цели то, что было ниспровергнуто предыдущей эпохой, потому что в идолах этой страшной эпохи она по выстраданному праву видела и видит абсолютное зло. Мы до сих пор так или иначе расхлебываем и пожинаем плоды произошедшего. Понимая это или нет, мы действуем, принимаем решения, выносим суждения и существуем в отношении к плотности тех событий. Мы требуем терпимости к гомосексуалам, потому что гонения на них стали вечным символом нацизма и тоталитаризма. Невзирая на древние инстинкты рода, мы научились наконец-то хотя бы в официальном дискурсе признавать, что идеи национального превосходства преступны и нравственно порочны. Мы требуем должных, общеобязательных реверансов в отношении к Холокосту, и в неуважении к его памяти видим проявления либо ожившей пещерности, либо безумия. Критикуя демократию, мы сразу вспоминаем, что именно она привела к власти Гитлера и утверждаем — власть большинства не должна быть исчерпывающей и абсолютной. Наблюдая за действиями политических режимов, мы скрупулезно присматриваемся и проверяем — а не происходит ли незаметно то, что было тогда, не поступают ли «эти» сегодня так же, как тогда «те»? Хотим мы или нет — мы принципиально и постоянно соотносим себя с этой эпохой, вызовы и неожиданные события настоящего дают нам причины для этого. Сегодня умирают, и не желая умирать — реинкарнируются те же идеологии, возрождаются казалось ушедшие в небытие модели тоталитарных обществ и фигуры тоталитарных вождей. Память о событиях почти столетней давности, как бы не хотели мы избавиться от нее, отдалить ее от горизонтов настоящего и будущего, властвует над нами, и на то есть весьма весомые причины. Быть может — это плохо, ибо есть неумолимая логика времени, все рано или поздно расставляющая на свои места. Быть может — хорошо, ибо никто не знает, что станет и будет, когда то, что было, станет «далью» и перестанет пугать. Пренебрежение исторической памятью — вещь столь же опасная, сколь и навязчивость оной, чрезмерное в нее погружение.

Противоречивые чувства.

Питер готовится к празднику. Во внешних проявлениях трудно обнаружить нечто крамольное и очевидно «нездоровое». Невский проспект увешен российскими флагами и различной символикой. Рекламные баннеры в центре города демонстрируют фотографии ветеранов, доживших до наших дней, солдат разных национальностей, павших во время обороны и освобождения Ленинграда. Ничего, кроме хорошего, конкретно это не побуждает ощутить. Быть может — кроме тех, кто хотят вообще не помнить, забыть как можно скорее, превратить чествование памяти в ненавязчивую дань приличиям, скоро обреченную кануть в Лету, ибо напоминание становится обвинением и приговором. На Дворцовой собирают трибуны для парада, каналы ТВ пафосно-истеричны — но таковы они давно и по-любому поводу. Эфирное время полно фильмами о войне современного производства, более напоминающими дешевые ремейки на американские фильмы о войне во Вьетнаме — но и это было всегда. В целом, путинская Россия празднует 9 мая во внешних проявлениях куда менее пафосно и экзальтированно, чем этот праздник отмечался при советском режиме, или чем израильтяне празднуют День независимости. Пугает совсем не это — повседневность путинского режима, сюжеты о «узаконенной европейской педофилии», о подводных лодках, «способных стереть в пепел две трети США», давно ставшая привычной самая дремучая «ресоветизация», пугают куда более. Если бы все это происходило тридцать лет назад — вообще не возникало бы вопросов, и потому прежде всего, что память о ВМВ и Победе находилась на пике ее морального значения и жизненности. Конечно, попытка вдохнуть в эту память жизнь как раз тогда, когда неумолимой логикой событий и времени она должна начать умирать, превращаться в реликт, заключает в себе момент опасный и нездоровый. Потому что для реинкарнации этой памяти и превращения ее в живительный для общественного бытия милитаристский миф, «под» эту реинкарнацию, возрождаются привидения фашизма — в них обряжаются украинские события, по всем европейским весям отыскиваются и приводятся в товарный политический вид фашики-маргиналы всех сортов и мастей. Не было еще такого голландского, бельгийского, польского, венгерского, итальянского или французского фашика, который бы не был принят, обласкан, обнадежен, наделен деньгами в Кремле — мировом центре борьбы с фашизмом — при участии сановников первого уровня. Которого бы каналы российского ТВ не превратили в значимую политическую персону — по крайней мере, для их целевой аудитории. Кажется, не будет ничего более радостного для российской власти, чем возрождение право-фашистских движений в современной Европе, ибо только это способно оправдать заклинание памяти о войне и Победе. Произойди это — и мир снова обретет желанную и жизнетворную дихотомию, и впавшие в старческое безумие борцы с фашизмом, вспомнят молодость на дулах танков и благословят молодых на достойное продолжение их дел. Ведь где-то же должен быть этот живительный, вожделенный, долгожданный и оправдывающий существование целого режима «фашизм», с которым подданные российского президента — эти последние «донкихоты» цивилизации — готовы бесстрашно бороться, «не пощадив живота». Если миф оживляет павшее духом общество — не должна ли быть действительность ничтоже сумняшися принесена в жертву мифу и благородным целям, ради которых он возрождается? Преступна ли прихоть?

При всем при этом.

В Петербурге очень трудно не помнить о войне.

Вот ты стоишь возле Исаакия, с западной стороны, и возле вмятин на одной из чудеснейших колонн табличка — «это специально не заделанный след от одного из фашистских снарядов, которые долетали и сюда». Подобная табличка и под вмятиной на Аничковом мосту –««здесь разорвался один из 148 тыс. снарядов, которые фашисты выпустили по Ленинграду за годы блокады». И читающему кажется, что город, повесивший эти таблички, словно кричит сквозь сцепленные зубы, сквозь слезы — посмотрите, что эти варвары хотели сделать со мной.

Правда — в них крик души.

Как можно скорее все забыть, сдать в архив — такова предсказуемая реакция на манипуляции российской пропаганды вокруг Победы. Какое поле для инициативы, какое раздолье покуражиться! Где-то — по делу — вываливается на свет разума и совести правда фактов, страшная, повергающая в трепет, безжалостная, говорящая сама за себя. Где-то — благочестиво-патриотический подонок, зная прекрасно, что хотят от него услышать и на разогревании каких настроений он делает себе имидж, заполняет часовой радио эфир издевательствами над статусом Киева «мисто-герой». «Десоветизация» означает здесь тотальное отрицание, нивелирование всего, что объединимо в понятие «советский», выкорчевывание памяти — не для горизонтов будущего, нет, а чтобы на освободившееся место посадить саженцы привидений той же эпохи, только другого цвета. Советское, его символика и проявления вызывают полуэпилептический припадок и считается — должны вызывать.

А как вы «десоветизируете» Петербург, как вытравите из него память о войне и Победе, да и надо ли, возможно ли вообще?

Даже если бы вдруг явилась на то соответствующая политическая воля?

В начале Московского проспекта поставлен колоссальный мемориальный комплекс, состоящий из музея, массивных скульптурных групп, стелы, занимающий собой огромную площадь. На нем красуется надпись золотыми буквами — «ПОДВИГУ ТВОЕМУ, ЛЕНИНГРАД». Срыть монумент? Сделать поменьше, скромнее? По какому праву? Не было трагедии? Не было подвига? Чтить Бородино, чтить Плевну, чтить Севастополь, а это не чтить? Почему — из-за того, что были репрессии, а сталинские генералы пожимали руку Гудериану и делили Польшу? В этом виновны люди, легшие костьми на тех дотах, линии которых — сразу за мемориалом? Срыть сами доты? Для чего? Что бы удовлетворить иезуитов-«десоветизаторов»? Это можно, конечно, а что делать с остальным?

Что делать с поэзией Бергольц, Пастернака, Симонова, сотен других? С романами Полевого, Гроссмана и Бондарева? Перестать печатать, учить, читать? Ведь война, пережитое, события, литература военная и после военная — все это БЫЛО, оно не отделимо от истории, от культуры, от того, что переживается сейчас. Читать Пастернака-диссидента и «как бы не видеть» Пастернака-военного журналиста? Перестать произносить божественное, трепетное «Ты помнишь Алеша..» или «Жди меня»? Ну, и это быть может достижимо.

А с остальным что делать?

Если ехать в город со стороны Царского Села, проезжаешь Пулковские высоты… Сейчас, покрытые березовыми рощицами, они выглядят безобидно, лишь там и тут попадающиеся братские могилы способны напомнить вдумчивому человеку, каким адом были эти места в начале сороковых, сколько сотен тысяч людей полегло здесь, не пуская немецкую армию к берегам Невы. Запретить помнить? Срыть их? Почему? Оттого что к немыслимой трагедии города, страны и народов, ее населявших, привели ошибки советского режима? Потому что в дьявольской беспомощности закидывали немецкие танки телами? По десяткам таких же причин, звенящих с цинизмом ничуть не меньшим, чем путинская риторика «о великой Победе»? Да по какому праву??? Не дикость ли это, не безумство ли? Может ли это или что-либо иное унизить пережитые муки, память о них? Подвиг людей и память о нем? Подвиг не только отстоявших и переживших, но и восстанавливавших? По какому праву?

А что делать с многими сотнями таких же высот?

С Мамаевым курганом? С Могилой над Днепром? Срыть, снести, переименовать? Чтобы не мозолило глаза? Не глупость ли? По какому праву?

Все это БЫЛО. Правота и власть БЫВШЕГО куда сильнее и тех параноиков, которые возрождают советский миф, и невротиков, которые впадают в истерику при упоминании лет собственной молодости. ВСЕ это было, это часть каждого, родившегося и еще живущего на этой земле. Это БЫЛО: с его ужасами и героизмом, его правдой — трагической, уродливой и величественной. Это как искореженное полиомиелитом или автокатастрофой в детстве тело — не деться никуда, глупо и нездорово потрясать этим на публике, глупо же и нездорово трястись в невротическом припадке при взгляде на это.

«Десоветизация», как она выглядит на практике, далека от покаяния, трезвости осознания и отношения к прошлому, часто — это лишь откровенный невроз вытеснения, не более.

Где вы видели свободное от грехов, просчетов и ошибок прошлое, однозначно «позитивное» или «негативное», когда оно было?

Бородинское сражение и победа в Отечественной войне 1812 года возвращали в Россию феодальное рабство — и что? Свобода должна была прийти в Россию с победой Наполеона? У русских крестьян-рабов не было права и причин защищать СВОЮ землю — пусть рабскую и полную муками и бесправием? Крушение империи Наполеона привело к возвращению Европы во времена католической и тоталитарной реакции — и что? В крушении наполеоновской империи не было несомненного блага?

Путинский режим в первую очередь виновен в профанации памяти о ВМВ и Победе, несомненно так. Говоря по чести — засученные рукава «десоветизаторов» при этом вызывают отвращение ничуть не меньшее, нежели инициативы «советизаторов». Умеренная, взвешенная, пронизанная уважением память была бы куда более достойным ответом на превращение чествования Победы в инструмент пропаганды, нежели становящееся иногда откровенным глумление. Увы, солдаты-победители — наименее худшие герои из всех возможных и альтернативных.

Память моей воевавшей бабки, и моего воевавшего деда, и их многочисленных родственников, воевавших или погибших — не виновна в том, что одни превращают ее в замусоленный козырь манипуляций, а другие — топчутся по ней, дорвавшись до возможности свести счеты и вынуть истлевшие портреты мерзавцев из погреба.

Память всех остальных «бабок» и «дедов», уверен — тоже.

МИР ВАМ

Эх, была — не была!

Прав был Достоевский — только подлец не меняет убеждений.

По крайней мере — если в их трансформации есть смысл, внутренняя логика. Если их перемена — это освобождение от пут иллюзий и заблуждений. Но это — так, в общем, к слову. В моем случае все проще.

Вспоминаю себя три года назад и ухмыляюсь — неисправимый энтузиаст, смело бросающийся в рубку за то, что видится ему правильным.

Громыхало вчера и днысь в районе бывшего Северного автовокзала не по-детски. Ничуть не нарушая привычного уклада здешней жизни, ко всему уже притерпевшейся, кажется. При том, что живу я километров соответственно пять, не меньше, от аэропорта, слышимость была прекрасная… на какой-то момент серьезность и трагичность происходящего отступают на второй план и начинаешь ощущать себя героем одного из тех многих военных фильмов, которых насмотрелся в детстве.

Даст бог, через десять дней я буду жить в самом центре и услышу эти звуки только в том случае, если «освобождением» Донецка займутся всерьез.

Центр Донецка и районы вплоть до ЖД Вокзала выглядят так же наверное, как выглядели и до войны, разве что все же чуть менее людно. Более того, город выглядит чистым, нарядным, цветущим — ладным, знаете ли, есть такое слово. Невзирая на потрясения, все и до сих пор указывает, каким вызывающе процветающим этот город был до войны. Я специально не ездил в те районы, которые когда периодически, когда почти регулярно подвергаются обстрелу. Но я видел фото и проезжал Горловку — этого достаточно, чтобы представить, как они выглядят. Воочию видеть этого не хочу — больно.

К чему это все?..

Говорят, формат АТО сделал свое дело и должен уступить место другой концепции «освобождения». Пора уж, мол.

Конечно, все это должно закончиться, чем быстрее — тем лучше, во имя всеобщего блага.

Освобождать Донецк.

Конечно — желательно «победоносно».

А от кого, позвольте спросить, «освобождать»?

Главное — во имя чего?

Наверное — нужно бы прежде спросить жителей Донецка о том, желают ли они быть «освобожденными» — боюсь, суждения будут для кого-то весьма разочаровывающими.

Конечно — нужно, чтобы все это закончилось.

Боюсь, что закончится это может только путем переговоров.

Переговоров, однако, кажется вовсе не хотят. Освободители — точно не хотят. Им подавай мятежный Донбасс на кончике шпаги. Переговоры — это пораженчество национального духа. Безоговорочная капитуляция — не меньше. Превратить и до сих пор цветущий город, словно ожидающий возвращения к полноценной, пульсирующей жизни, в раздолбанную скорлупу и победно его освободить. Только так. Какие там переговоры.

А во имя чего, простите? И по какому праву, главное?

Во имя того, чтобы ТРК Донбасс вещала по-украински? Так она, кажется, и до войны вещала… Ах, да! Чтобы она теперь полностью вещала!

Еще для чего?

Чтобы людей, производящих национальный продукт, клеймили «быдлом» и «манкуртами» за то, что они говорят на языке родителей и желают гастробайтерствовать там, где им понятнее и ближе? Чтобы переименовать площадь Ленина в площадь Мазепы, ул. Артема — в ул. Бандеры, а Щорса — в Шухевича?

Для чего еще? Что еще принесут в Донецк «новые украинские реалии»? Что есть эти «новые реалии», кроме бесконечной русофобии, пасквильной украинизации, воплей «слава» и «смерть» и «смены пантеона героев»? В чем еще великие завоевания? Ради этого раздолбать кое-как сохранившийся город? О, нет! Пусть он останется целым и невредимым со всей его советской архаикой, с всеми артема-щорса-ленина, пускай сохранятся не разбитыми его бульвары и проспекты. Пусть по-прежнему его обыватели говорят простовато «обувка», а не «шкарпетки», объявления в троллейбусах звучат на языке Пушкина, но не Шевченко — это ничего. Слишком дорога цена «национального прогресса». Победоносное шествие портретов одних лысых упырей на место других не стоит этого города. По своему прекрасного города — вот уж не думал, что когда-нибудь произнесу это…

Мир. Да, мир… Но мир можно принести только с миром, увы…

Июнь 2017

ШЕСТАЯ КОЛОННА

Никогда не испытывал симпатий к режиму Януковича, путинскому режиму в России и т. д. Тем не менее, любопытны несколько моментов

.

Поспорил и вдруг подумалось, стало ясным и понятным.

В 2009 году президент Янукович пришел к власти легитимным путем, через всеобщие и демократические выборы, легитимность которых ни у кого не вызвала сомнений, на волне действительного недовольства демократического большинства режимом Тимошенко-Ющенко. Факты эти общеизвестны, никто и никогда не оспаривал их как и то, что многие сторонники первого Майдана голосовали именно за Януковича и его блок. Более того — проигравшая выборы политическая сила заскрипела зубами, произнесла сакраментальное «это тоже демократия», но поражение признала и ушла в сторону без криков «зрада», «рука Москвы» и прочее, потому, помимо прочего, что сознавала всю бесполезность подобных манипуляций.

Потому что тогда посягательство на легитимные политические процедуры казалось немыслимым, а риторика «патриотизма-предательства» еще казалась одиозной.

Возможно ли нечто подобное ныне?

Конечно же, нет.

По причине исчезновения из украинского общества и электората критичных к действующему режиму, его идеологии и т. д. сил и настроений?

Конечно же нет.

При этом, подобное невозможно.

То есть, даже при наличии в обществе широких слоев, отождествляющих себя с иными силами, установками и т. д. (они, как и геи в Чечне, всё же есть), легитимный приход к власти выражающих эти слои политических сил максимально затруднен на «среднеполитическом» уровне и практически невозможен на уровне высших эшелонов политической власти. Невозможны даже не сам приход, а хотя бы попытка политической борьбы и «прихода».

Как только политический деятель оппозиционного настроя пытается провести, к примеру, разрешенную и даже предписанную законом агитационную работу с населением, немедленно организуется группа патриотических кликуш и с потакания властей осуществляется акт «патриотического аутодафе» — публичного, образцово-показательного поругания политика, рискнувшего говорить не то, что желает слышать осоловевшая патриотическая масса. Более того — «патриотическая масса» граждан, боровшихся за выбор европейского либерализма, подобные акты расправ и аутодафе поддерживает. Политику разрешено произносить только «правильные» вещи, а правильные вещи — это те вещи, которые ласкают слух и настроения охваченной патриотической истерией, лояльной политическому режиму толпы. Хотя бы — не противоречат, или не слишком.

На вопрос — а где же либерализм, терпимость и плюрализм как неотъемлемые атрибуты оного, в ответ слышится обычно — «война идет».

Это — последний довод, ключевой момент.

Хорошо, скажем, что не убили или не посадили, а только облили зеленкой или яйцами, чтобы «не совались».

Подобное приемлемо «либеральной» морали и «либеральному» сознанию.

Война идет. Не до соплей.

Казалось бы — свобода есть безусловная ценность, в соответствии с ней собирались строить страну, повергнув ради такой цели страну в пучину тяжелейшего политического кризиса, а значит — эту ценность надо утверждать, невзирая ни на что, посреди войны и противостояния еще более, нежели посреди мира.

«Война идет». «Ребята гибнут». Не до соплей.

Проще говоря, осуществляемая легитимными средствами попытка политических сил иного цвета прийти к власти, будет немедленно объявлена «предательством», «попыткой переворота», «приходом сочувствующих врагу сил», «копошением пятой колонны» и даже «шестой колонны» — украинский «патриотический либерализм» изобрел этот новый политический термин, которым обозначаются «сочувствующие», то есть инакомыслящие и по другому ориентированные массы сограждан, причем даже если речь пойдет о действиях исключительно легитимного характера. Понятием «шестая колонна» в вину ставятся даже не инициативы и деятельность «не-патриотичного» толка, а сочувствие им или подвергающимся репрессиям политическим и общественным деятелям. К примеру, в связи с недавно открывшимся так называемым «делом Гужбы», несколько весомых патриотических мракобесов призвали внимательно смотреть на сочувствующих или выражающих протест, чтобы знать, где «шестая колонна», отслеживать сочувствующих. Общеизвестно, что сегодня даже в тех случаях, когда в проблемах более частных политик решается высказывать установки и суждения, отличные от установок политического режима, господствующей идеологии, охваченной патриотической истерией социальной массы, его немедленно объявляют «предателем» и подвергают актам публичной обструкции.

Более того, выражающие патриотический дух радикальные силы считают себя в праве экстремистскими, противозаконными действиями подвергать поруганию инакомыслие и оппозиционность, патриотическое мнение одобряет это, политический режим — этому потворствует.

Потому что олицетворением политических интересов нации, «детьми света и добра» мнят и позиционируют себя лишь политические силы очень определенного цвета и настроя.

Короче говоря, приход оппозиционных сил к власти легитимными средствами и в соответствие с легитимной процедурой, или хотя бы легитимная политическая борьба этих сил в Украине третьего года после «революции достоинства», ратующей за «европейский выбор» и «либерализм» скорее всего невозможны. Более того — совершенно очевидно, что буде такой легитимный приход обозначился бы, находящийся у власти политический режим никогда бы не позволил этому произойти и насилием, опирающимся на «патриотизм» и «общественное мнение», подобные тенденции пресек бы и власть не отдал. Или по крайней мере — попытался бы не отдать самыми последними и отчаянными, попирающими последние представления о либерализме и цивилизованности общественно-политической жизни средствами, что собственно уже, в предчувствии угрозы и возможности демократической, в русле законных, а не привычных им провокативных и революционно-насильственных средств смены режима, вовсю начинает происходить. И подобные процессы происходят внутри общественно-политического режима, вознесшего на на лозунги борьбу за европейский либерализм. Всегда приходившие к власти насильственно и незаконно, путем уличных провокаций, неотвратимо утрачивавших популярность в верности коррупции и привычным принципам политики, в претензиях на общенациональный и безоговорочный, подавляющий оппонентов диктат собственных, весьма ограниченных установок и приоритетов националистического толка (неизменно вступавший силу под лозунгами евролиберальной революции) они любыми средствами пыталисб удержать ее, упредить возможность утратить ее в рамках всецело прозрачных и демократический процедур, ныне же кажется вобще готовы пренебречь ради этого всем, что только будет возможно, и откровенно это заявляют. В отличие от тандема Ющенко-Тимошенко, триумвират Порошенко-Турчинов-Аваков на легитимных основаниях власть скорее всего не отдадут, возможен лишь переход власти к режиму определенного политического и идеологического цвета, в соответствии с выбором существующего режима, а не общества. Революционный и формально «евроориентированный» режим, на деле просто насаждающий диктат откровенно националистических установок и приоритетов в отношении к судьбе, внутренней и внешней политике страны, олицетворяющий волю, идеологию, взгляд на идентичность лишь ограниченных сил, слоев населения и регионов, конечно же в принципе не может никак иначе приходить к власти и удержать ее. Он по сути и природе, в самом характере его идеологии и установок тоталитарен, антидемократичен и противоречит волеизъявлению и позиции общественного большинства, а потому может рассчитывать лишь на попытку манипуляциями, разжиганием раскола, опорой на войну и подобное подчинить и сплотить социальную массу, сделать ее лояльной, в конечном итоге, мытьем и катаньем, хрестоматийными для подобных режимах средствами прийти к большинству, утвердить общенациональную гегемонию. Диктат, революционно-насильственный диктат площадной толпы и пассионарного, националистически мотивированного меньшинства — таков извечный, показавший себя в событиях, идеологический выпестованный чуть ли не столетие назад метод их прихода к власти. Диктат пассионарного и патриотичного, националистически и идеологически выпестованного меньшинства с целью общенациональной гегемонии его приоритетов и установок — таков сам отстаиваемый и неуклонно воплощаемый ими принцип общественно-политической жизни, строительства идентичной нации. Любого рода манипуляции и средства, провокации и пренебрежение декларируемыми лозунгами — таков их метод борьбы за удержание власти, и позволив себе один раз не переступить через последние условности и приличия, проиграть и принять это, они скорее всего, после кровавых событий трех летней давности и радикальности, которую приобрели извечные борения, противоречия и конфликты в их отношениях с оппонентами, подобного себе уже не позволят. Их приоритеты и мифы, герои и установки, общественно-политические представления есть позиция и идентичность, идеология и национальное самоощущение специфического в перипетиях его истории меньшинства, но при этом мыслятся как эталон идентичности и самосознания, давно предназначены поэтому к гегемонии на общенациональном уровне, что собственно и происходит как определяющий процесс весь постсоветский период, и диктат как принцип прихода к власти и общественно-политической жизни в целом, есть не просто приемлемое, а вообще единственно возможное средство этого. Даже если бы состоялись выборы, к примеру, на которых победил бы представитель оппозиционных сил, власть бы передана наверное не была, а результаты выборов были бы признаны «агрессией» и отвергнуты, по крайней мере — за подобный сценарий развития событий до последнего и любыми средствами боролись бы. Да и сама политическая борьба в подобном направлении была бы сегодня невозможна, и это очевидно, и очевидно не по причине отсутствия недовольства действующим режимом, а по причине подавления подобного недовольства силами патриотической риторики и разжиганием патриотической истерии. Патриотическая истерия стала очень эффективным орудием в руках политического режима, пришедшего к власти насильственно, вопреки противодействию значительного к-ва регионов страны и широких слоев населения, а значит — нуждался в радикальных средствах политического и идеологического самоутверждения. Патриотизм изначально был приравнен к лояльности политическому режиму и настроениям Майдана, оппозиционность — к «предательству». Еще в июне 2014 года Арсений Яценюк, тогдашний премьер, ставил вопрос на заседании Рады «ребром»: всякий, кто не желает одобрить решение Кабмина о передаче американским компаниям концессии энергосистемы страны, любой скептик и противник решения — «идет против майдана», «предатель» и «московский прихвостень», а «патриоты» должны решение одобрить. Риторика «предатели-дети родины» эффективна и не нова. Власть никто просто так не отдаст, всякие попытки легитимно и демократически сменить ее, будут задавлены в корне патриотической риторикой-истерией и опирающимися на нее насильственно-репрессивными мерами, оправданными «войной» и «нахождением отечества в опасности», Если режим Януковича, не желавший «отдавать власть», был заклеймлен как не-легитимный и тоталитарный, то подавляющий оппозицию режим националистический — это всего лишь «власть патриотов, отстаивающая европейский выбор», и не важно, какими средствами, пусть даже и очень знакомыми. Страна не для того выстрадала европейский выбор, чтобы к власти в ней мог прийти кто угодно, пусть даже и в рамках законных процедур. Свобода и демократия в конечном итоге стоят того, чтобы их утверждали гильотиной.

Украина при Януковиче была страной, в которой возможно быть оппозиционером и иметь отличное мнение, при всей откровенной и криминального толка тоталитарности режима. «Либеральная Украина» является страной, в которой подобное превращается все более и более в невозможное и чревато уже не только публичным поруганием и клеймом «предатели», но и уголовной ответственностью.

Более того — патриотическая и провластная риторика радикализируется и превращается в реальный политический инструмент. Если два года назад оппозицию презрительно именовали «ватниками», теперь ее называют «предателями», «пятой» и «шестой колонной». И если два года назад праздновать 23 февраля и 9 мая был привычно, но «не слишком желательно», «не камильфо», год назад — постыдно, то теперь это приравнивается к «открытой демонстрации нелояльности» и чуть ли не к «предательству». Если два года назад оппозиционные взгляды подвергались патриотической обструкции в провластных СМИ — иных СМИ практически не осталось, то ныне их публичное высказывание предлагается сделать уголовно ответственным и вопль «зрада» может означать вовсе не «поругание», а «процесс» и «статью». Проще говоря — риторика о «предателях» и «пятой колонне» начищена до блеска как штык, припасенный на случай попытки оппозиции легитимно прийти к власти и развернуть легитимную политическую борьбу, и разогретая этой риторикой толпа, готовая насадить на этот штык сограждан другого «цвета» и «акцента» — так же приготовлена. Даже если бы нация действительно решила, что она хочет видеть у власти другие политические силы, на этот случай, то есть на критическую ситуацию легитимного выбора, был бы приготовлен еще один «майдан», ибо по заветам идеологически прародителей нынешних патриотов,«народ — это дурак-свинопас, который не знает, в чем его благо и таковому должен быть научен». А жрецы народного духа и рыцари национальной свободы, конечно же имеют поэтому право любыми насильственными средствами приходить к власти и удерживать ее, подчинять и сплачивать в лояльности себе социальную массу. Если президент Ющенко, хоть и скрипя зубами, но произнес — «это тоже демократия» и признал выбор общества, ставший его поражением, причем не его личным «фиаско», а катастрофическим поражением олицетворяемых им сил и слоев общества, нынешние властьпридержащие заготовленно завопят «зрада» и «происки кремля», будучи готовыми обвинить в этом значительную и даже большую, быть может, часть сограждан. Какие бы доводы не приводились, очевидность проста — легитимная смена власти, законная борьба оппозиции за эту смену в либеральной Украине НЕ ВОЗМОЖНЫ И ВОВСЕ НЕ ИЗ-ЗА ОТСУТСТВИЯ ПОДДЕРЖКИ ОППОЗИЦИИ В ОБЩЕСТВЕ, а по причине заготовленности для нее риторики «предатели-пятая колонна» и готовности политического режима, опираясь на подобное, удерживать власть методами «узаконенных фолов». Оппозиционеры — это «предатели», патриотическая власть имеет право давить их имеющимися в наличии средствами. Потому что насильственный механизм смены-удержания власти отработан, обкатан, оправдан в общественном сознании.

Подобная теория и практика не вызывает удивления в соприкосновении с обществами и режимами, программно тоталитарными, но может ли она не вызывать вопросов в отношении к стране, «воюющей за европейский выбор»? Ведь речь идет не о пророссийской Украине времен Кучмы и Януковича, а об Украине «европейски ориентированной»?

Приготовления к этому уже происходят, примеров множество, от микро до макро политических.

Местные советы, демократическим путем отменявшие решения о слишком «радикальном» с их точки зрения переименовании улиц в соответствие с законом о «декоммунизации», ставились под угрозу уголовного преследования, и даже если речь идет лишь об «устрашении», факт говорит за себя. Если подобные механизмы работают в таком частном вопросе, то можно представить себе, какие меры могут повлечь за собой легитимные действия оппозиции на уровне макрополитическом.

Подлинным шоком послужило заявление депутата от фракции БПП о том, что должна быть рассмотрена возможность возобновления дела о «госизмене» против Тимошенко по факту газовых контрактов в 2009 году. По истине — шок. Знающий — знает: именно этот процесс был флагом оппозиции и обвинений режима Януковича в «тоталитаризме» и «преследованиях оппозиции», примером «сфабрикованного дела» и «политического преследования», освобождение Тимошенко как политической узницы было одним из условий и требований Майдана. К слову — и одним из первых решений майдановского правительства в страшные февральские дни. И вот, вдумайтесь — «либеральный» и «промайдановский» режим Порошенко в канун грядущих выборов намекает о возможности возобновления репрессивного процесса, конечно же — на случай излишних амбиций Тимошенко. Речь идет о лидере системной оппозиции и соратнице по делу. Два варианта — либо героиня Майдана действительно преступница и «нет дыма без огня», а значит — на режим Януковича в этом отношении возводили напраслину, либо, что хуже, «либеральный» режим намекает о возможности возвращения к практике политических репрессий оппозиции теми же методами, что и свергнутый режим тоталитарный. Содрогания или удивления это не вызывает — патриотическая общественность в эти же дни занята смакованием обструкции, устроенной депутату Надежде Савченко.

В случае с делом Гужбы — очевидным фактом «наезда» и уголовного преследования политического оппозиционера, подобный шаг, совершенно возмутительный с точки зрения ценностей Евромайдана, был немедленно оправдан промайдановской, патриотической общественностью по «формуле Аль-Капоне», то есть «сядет, но не за то». Это значит — в общественном мнении готовится почва, чтобы садить «за то самое», то есть политическое оппозиционерство и не лояльность режиму, но по другим статьям. То есть — оправдание откровенно тоталитарной практики. Чего же хуже? Казалось бы…

Речь идет об откровенно и хрестоматийно тоталитарной общественно-политической практике репрессий и подавления оппозиции, которая происходит под лозунгами «борьбы за еворолиберализм» и особенно настораживает несколькими вещами — откровенностью и брутальностью методов, а так же прямой и безо всякого стеснения, одобрительно-улюлюкающей поддержкой «евроориентированного» и «светоносного», упивающегося цивилизационным превосходством над «ордынской» и «немытой» Россией. Однако, в отличие от тревоги, удивления подобное вызывать не должно. Общенациональный тоталитарный диктат и подавление оппонентов в опоре на войну, трагизм и радикальность внутреннего раскола и противостояния, изначально были здесь принципом и политикой, вообще — определяли принцип «евроинтеграционной» политики и парадигмы в ее националистической сути, в характере ее культурных и идеологических, общественных истоков. Увы, «евроинтеграционная» парадигма, в ее безусловно националистическом характере, являясь лишь эманацией идеологии национализма, тоталитарной как форма сознания идентичности и политического движения, а так же ключевых установок и приоритетов оной, с самого начала и в сути, в предполагаемых и фактически методах ее воплощения демонстрировала тоталитарность, отказ от какого-либо диалога и нацеленность радикальное подавление общественно-политических оппонентов, и по другому конечно же не могло быть. Ведь не смотря на лозунги, не может не быть тоталитарной парадигма, идеологические и общественно-политические, культурные истоки и почва которой тоталитарны. И конечно — там, где по сути и в принципе тоталитарны идеология и форма национального сознания, сформированная на их основе модель идентичности и неразрывно связанная с ней общественно-политическая и национальная парадигма, не могли не состояться хрестоматийно фашистские и тоталитарные реалии. Диктат есть их суть, политика и основополагающая, идеологическая и ставшая чуть ли не «сакральной» установка, связанная их с концепцией идентичности и претензиями на решающую культурно-историческую и национальную роль, их отношение к общенациональным реалиям и судьбе страны в целом, мессианское и пассионарное видение в таковы себя. Диктат заложен как принцип и установка в самых основах их идеологии, модели идентичности и самосознания, «сакральных» для них представлений о путях, судьбе и существовании нации. Общенациональная гегемония, тоталитарный и любыми средствами диктат — таковы всецело законный и приемлемый для них, давно провозглашенный и обоснованный идеологически метод строительства идентичной страны и нации, ощущение роли в этом процессе. Оппонент и диалог по этой причине не просто не нужны, а яростно неприемлемы и ненавистны им, должны быть искоренены и подавлены, вымертвлены до основ, и война, трагедия событий «до и после», ярость внутреннего противостояния и раскола, пафосная патриотическая истерия, в иных и чуть более вменяемых обстоятельствах представшая бы хрестоматийно фашистской, есть этому счастливейшей и удачное, подаренное богом и судьбой «подспорье». Якобы стремящиеся к основанному на согласии, диалоге и сосуществовании европейскому либерализму, они изначально, по сути и в тоталитарном характере их сознания, идентичности и идеологии, вознесенной на лозунги общественно-политической и национальной парадигмы, яростно и программно ненавидят, отвергают оппонирование и диалог, нацелены задавить оппонентов в виде инакомыслящих сограждан. Это было изначально и в сути — событий, вдохновившей их евроинтеграционной парадигмы, продиктовавшей ее идеологии и модели идентичности, затеянной площадными бесчинствами как средство воплощения означенного политики и т. д. Просто первое время это еще хоть как-то пряталось под масками и в рамках последних приличий, а ныне, при реальной угрозе утраты власти и общенационального, революционно добытого диктата, прорвалось наружу, словно оскал преступника или безумца со всей откровенностью. Садить оппонентов «не за то», по сфабрикованным и вымышленным статьям — эта классическая формула фашистско-тоталитарных репрессий тех самых режимов, от которых наши евролибералы, в высоте и чистоте их помыслов, душ и идей, законодательно и с осуждением открестились в известных законах 2015 года. Однако — циничных и лживых, лицемерных и до полоумия ханжеских реформаторов-революционеров этот факт нисколько не смущает.

В этом всё дело. В этом истоки, причины и суть сотрясающих страну катастроф. И таковы же глубинные истоки и причины востребованности и желанности, либо откровенной, либо неумолимо проступающей из под всех масок одобряемости ими войны, репрессий, подавления оппонетнов и прочих завоеваний и радостей евролиберальной, освященной как и положено кровью и тоталитарными мифами, истерией патриотической «нашести» и лояльности революции. И если под масками «евролиберальной революции» был построен эталонно фашистский и тоталитарный режим, то лишь по той причине, что такова суть самой «евроинтеграционной» парадигмы и идеологии национализма, являющейся ее истоком и фундаментом.

Без сомнения, Гужба — оппозиционный медийщик. Без сомнения, на его медиа-проекте режим находит и слышит нежелательные для себя суждения и оценки событий. Без сомнения, этот медиа-проект и еще многие подобные ему предполагаются быть использованными как средство совершенно легитимной политической борьбы и агитации — почему же нет, что в этом преступного? В какой из развитых демократий политическая оппозиция не обладает собственными СМИ, доносящими ее позицию в рамках законодательства и профессиональной этики? Проблема в том, что никакой политической борьбы оппозиции в принципе не должно быть, даже если подобная борьба ведется легитимными средствами, оппозиция — это «предательство», а ее политическая борьба — «попытка прокремлевского переворота». Налицо тенденции тоталитаризма и фашизации, стремления определенных общественных сил и слоев, их политических представителей и идеологии прийти к безоговорочной гегемонии на общенациональном пространстве, исключающей инакомыслие, противодействие, плюрализм и наконец — легитимную смену. Проблема в том, что свершившая выбор «европейского либерализма» Украина, как оказалось, не предполагает наличие оппозиционных, медийщиков и политиков, критического и оппозиционного, нелояльного режиму и быть может кому-то неудобного взгляда на вещи, общественной дискуссии, нелицеприятной для правящего режима — «преступным» и «предательским» предстает в ее сознании сам факт существования таковых. При режиме Януковича были возможны дискуссии о выборе, пантеоне героев, обвинения режима и прочие издержки демократии — при «евроориентированном» и «либеральном» режиме подобное есть предательство и преступление. «Свобода» прочно отождествляется с идеологической, политической, патриотической гомогенностью и монолитностью общества, с гегемонией одного «правильного» взгляда на вещи и принципа оценки фактов и событий. Другими словами с тоталитаризмом хрестоматийно фашистского толка, известным из множественных исторических аналогов. Еще яснее — с тем смыслом, которое от Пириней до Магелланова пролива, придавалось слову «свобода» в 30-е года минувшего века. Подобно тому, как не предполагается наличие политически «другой» Украины, не предполагается или откровенно отвергается право на существование граджански и общественно «другой» Украины. Более терпимая к советскому периоду истории, критичная к пантеону «новых героев», сохраняющая лояльность к русским культурно-языковым корням Украина — это вовсе и не «Украина», а «предатели», «манкурты» «быдло», которым в Украине, «движущейся в Европу», места быть не должно. Подобная Украина может существовать лишь в меру ее лояльности к Украине «патриотической» и «передовой», и конечно — только в перспективе ее неотвратимой, грядущей вскоре «перековки» и «переплавки», иначе — «чемодан-вокзал».

Всё это началось не со вчера. Еще в 2014 году раздавались требования чистки академического состава по признаку патриотизма и лояльности промайдановскому режиму, патриотически настроенные студенты договаривались о бойкоте непатриотичных по их мнению преподавателей, позволяющих в частном порядке высказывать якобы «непатриотичные» суждения. Уже тогда возможно было предположить, что подобная тоталитарная настроенность социальной массы, из «настроения кухонь» и периферийных установок перерастет в настроение, определяющее жизнь страны в целом. Политический режим, пришедший к власти ну никак не вследствие политического консенсуса общества — вследствие иных действий и процессов, упрочивает себя посредством патриотической риторики и свойственного ей вытеснения инакомыслия и оппозиционности в область «аморального» и «абнормального». Подобное банально в той же мере, в которой опасно и характерно — как и фашистский режим «страны-агрессора», либеральный украинский режим не менее широко использует «бинарный» взгляд на вещи, риторику «враги-предатели-пятая колонна», откровенно упреждает появление оппозиционных настроений в обществе даже, а не в политической системе, пресекает свободы СМИ и совершает иные действия этого рода. Банально и характерно оправдание — «война идет».

Предчувствие таково, что выборы 2018 будут представлены как «поле боя» в войне Украины за независимость, а соответственно — риторика «предатели-дети родины» выйдет на совершенно иной уровень радикализма и будет закреплена в уголовно-законодательных актах, станет означать переход к практике политических репрессий. На войне, как известно — как на войне: все средства хороши, даже те, которые напрямую противоречат выбору либерализма и демократии. Перефразируя известного политического деятеля — «по мере строительства либерализма, укрепления европейского выбора и отдаления от тоталитарной империи, внутренняя борьба с предателями и манкуртами возрастает». Если политический режим в Украине еще не формулирует в голос этот принцип, то уже откровенно подразумевает его в повседневной политической практике, и кажется — готовится его произнести. Бывший премьер Азаров, проведя аналогию между событиями произнес вслух — «мы власть так просто не отдадим». Увы — либеральный режим президента Порошенко убеждает в этом априори и по умолчанию. Факты таковы, что демократическая смена власти в современной Украине на манер 2009 года скорее всего почти невозможна, а возможна лишь в том направлении, которое созвучно властьпридержащим. Всё говорит о том, что буде президенту Порошенко принесли бы назавтра результаты выборов, из которых следовало бы, что президентом стал не он, а одно из лиц, которое именуют «ватниками» и «манкуртами», «агентами Кремля» — чего не бывает под солнцем» — вместо слов предшественника он произнес бы «зрада» и приказал начать расследование о прокремлевских манипуляциях. Вся атмосфера общественно-политической жизни говорит именно об этом, увы. Господа, «втюривающие» нации новых героев и озабоченные чистотой национальной речи, пришли вовсе не затем, чтобы снова куда-то и надолго уходить, это вам не добасские «гопники».

Всё это так, увы, увы. Мечты о свободе — суждено ли вам порождать что-то громе разочарования и горечи?

Все говорит о том, что к власти ныне могут прийти только политические силы и настроения определенного цвета, акцента, геополитической ориентации и идеологической лояльности, попытка прихода к власти легитимным и демократическим путем иных сил — через выборы, политическую агитацию и т.д., к примеру — будет немедленно признана предательством, содействием врагу, антигосударственной пропагандой, и соответственно задавлена — как силами и институтами политического режима, так и довлением «патриотичного большинства», а точнее — тоталитарной социальной массы. Политики оппозиционного лагеря, за которым стоят настроения ЗНАЧИТЕЛЬНЫХ СЛОЕВ ОБЩЕСТВА И РЕГИОНОВ, буде они проявляют излишние политические амбиции и активность, немедленно публично обвиняются в «предательстве» и «пособничестве врагу», на них заводятся уголовные дела и т. д. Патриотическое мнение это несомненно оправдывает, а «непатриотическое», даже при его возможной широте, должно молчать.

Всё это конечно же, безо всякого сомнения есть признак заявляющей о себе тоталитарности общества и политического режима, по-крайней мере — как тенденции. К власти пришел диктат определенной идеологии и геополитической установки, еще сто лет назад известной как формула Донцова «Австрия, а не Россия», определенной политической ориентированности, который позиционирует всякое инакомыслие и всякую оппозиционность как «предательство» и «содействие врагу», «подрыв суверенитета», с которым отождествляется лояльность политическому режиму и благоденствие оного. А значит — речь идет о входящем во вкус тоталитаризме, несомненно. Подобное достаточно банально — на выборах 2015 года в Израиле политический режим осуществил решающую и победную атаку на оппозицию классическим аргументом «посмотрите, за них голосуют толпы арабов, за них идут голосовать враги».

Далее украинский патриотизм разливает обильные рассуждения о «цвете», в котором правота, хотя правоты в принципе не может быть в порочном политическом механизме и порочных по характеру политических процессах.

Из самых истоков они были движимы «сакрально-эсхатологической» как конфликт, фундаментальной для их сознания и идеологии русофобией, которая обрела подобный статус во многом под влиянием культурно-исторических особенностей и ментальности регионов, где идеология национализма получила масштабное развитие и укоренение, и находила выражение в установке на прочный и долгосрочный союз с Европой «против России». В этом суть их евровыбора. Такой она была с начала и остается сейчас. Такой она была для ныне официально узаконенных героев, святых рыцарей борьбы с тоталитаризмом, певших славословие Гитлеру и сжигавших у него на службе белорусские села. Такой она остается сейчас, когда их духовные, идеологические наследники и потомки, пришедшие к общенациональному диктату, видят в действиях «святых дедушек и героев» прообраз и первый провозвестник восторжествовавшего под гарь покрышек и неизвестно кем пролитую кровь «евровыбора».

Конечно, европейский выбор, буде он совершится по сути, как выбор свободы, терпимости и плюрализма, невзирая ни на что — хороший выбор, но кто сказал, что он может подразумевать ущемленность тех широчайших слоев украинских граждан, которые ощущают культурно-исторические, родственные, деловые и иные связи с Россией больше, нежели с Европой?

Риторика предатели-пятая колонна-враги вокруг» — это всегда означает одно и тоже, вне зависимости от цвета флага, условий и обстоятельств, это как первый звоночек, а бывает и как колокол; подобная риторика всегда словно симптом, первая конвульсия. Проект закона о «информационном единстве СМИ в противостоянии врагу», предложенный недавно «патриотично переформированной» СБУ — это уже не конвульсия, а припадок.

Война, говорите…

Кому война, а кому и мать.

12 июля 2017 года

ОТРЕКАЮСЬ

Более не считаю нужным тратить время жизни на утомительные дискуссии об «украинских делах», жизнь коротка. Оставлю для себя лишь небольшую возможность продолжить отзываться на самые актуальные события по мере их поступления. В двух словах подведу итог и сформулирую основное.

Три года назад, начав с безоговорочной поддержки событий на Майдане, под влиянием не российской пропаганды и смотрения российского ТВ, а исключительно постреволюционных событий и общения с различными слоями патриотического и майдановского сообщества, сегодня я категорически отвергаю для себя возможность поддерживать события произошедшие тогда и совершающиеся в настоящем. Я не вижу более ничего, что мог и хотел бы поддерживать. Это мнение важно более для меня самого, формулирую я его исключительно для себя.

Вчера мне довелось услышать от наияростнейших патриотов, что первый Майдан был несомненно раскручен, проплачен и заранее организован олигархами, но вот второй Майдан был искренним порывом и голосом свободы. Всё в этом признании было шоком для меня, 13 лет назад замиравшего у экрана телевизора в Иерусалиме и вдохновленного искренним, как я считал, и мужественным порывом людей. И откровенность этого признания, за озвучивание которого 13 лет назад, можно было заслужить не менее оскорбительные ярлыки на лоб, нежели сегодня. И лицемерное нежелание понимать очевидного — что недалек день, когда и в отношении событий трехлетней давности будет признано тоже самое. Последнее для меня наиболее тяжело, поскольку немало интеллектуальных копий в дискуссиях было сломано мной во имя тезиса о чистоте и моральной подоплеке порыва.

Украина как и всегда, стала разочарованием, в этот раз тем более возмутительным, что обманувшие надежды события обернулись кровавой катастрофой. Вне сомнения, что лозунги о борьбе за свободу и демократию были лишь фантиком для очередного витка олигархических разборок, перетягивания одеяла влияния между различными в гео-политической ориентации и культурно-языковой идентичности частями Украины, упорно не желающими вырабатывать знаменатели общенационального консенсуса, наконец — для набивших оскомину конвульсий украинского национализма, с его узко-этническим пониманием нации, параноидальной русофобией, пантеоном героев и т. д. Вне сомнения, что помимо объективных исторических противоречий в отношениях между «бывшей колонией» и метрополией, превращения Украины в отдаленный форпост геополитического противостояния — нет сил в слух произнести, какого именно, равносильной этому причиной происходящего ныне послужила последовательная националистическая радикализация общественно-политической системы Украины в нулевых и начале десятых годов. События последовавших за революцией трех лет показали, ВО ИМЯ ЧЕГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВСЕ БЫЛО, ВО ИМЯ ЧЕГО СТРАНА БЫЛА ПОСТАВЛЕНА НА ГРАНЬ КАТАСТРОФЫ.

Все «либеральные реформы» в конечном итоге свелись к смене пантеона героев, мировоззренческо-идеологической парадигмы всего общества в русле его лояльности представлениям определенной идеологии, действительной лишь для отдельных регионов Украины и моделей культурно-национальной идентичности, и к главному, животрепещущему вопросу национального самоутверждения — вопросу о языке. Всё это происходило очевидно и последовательно, в ураганном нарастании событий, начавших разворачиваться почти немедленно, установка восприятия событий трансформировалась следующим образом — от утверждения «никакого национализма, бандеровщины и языкового вопроса нет, это лишь выдумки кремлевской пропаганды» до утверждения «это так и есть, просто в этом нет ничего плохого и неправомочного, а в негативной оценке этого виновата планомерно настраивавшая умы кремлевская пропаганда». Все дискуссии о событиях с представителями патриотического сообщества протекают по короткому сценарию — маска «вы ничего не понимаете и ослеплены пропагандой, никакой героизации, никакого притеснения и запрещения нет», которая очень быстро сползает под аргументами очевидности и превращается в оскал — «да, все это так и ничего страшного, и хорошо что так, проглотят и это».

Увы — вопрос о «хорошо» и «проглотят» будет решаться к сожалению долго и неоднозначно, ибо и родился он не вчера и совсем не под влиянием путинской пропаганды.

Вопрос о том, хорошо ли считать героями нацистских коллаборантов или тех, кто осуществлял нацистскую деоккупацию Украины, взрывавших Крещатик в оккупированном нацистами Киеве или благословлявших оккупацию и немедленно начавшиеся с ней акции Бабьего Яра — будут решать потомки очевидцев и участников событий, каждый для себя и со своей стороны. Вопрос о том, хорошо ли, овладевая в обязательном порядке государственным языком, при этом иметь все возможности сохранять и ретранслировать сопричастность родному, быть может вообще признать двуязычность единого украинского государства, или во имя патриотической и национальной лояльности безоговорочно превратить родной для половины граждан язык в язык кухонь и рынков — каждый пусть решает для себя сам.

Вопрос этот давно уж поседел. Он был актуален еще в начале 90-х, в годы моей молодости, когда совершено лояльные украинской культуре и недавно возникшей государственности русскоязычные жители Донбасса, испытывали угрозу не перед национальной идентичностью государства, а перед той националистической радикальностью культурно-языковой политики, которая, совершенно очевидно это было еще тогда, угрожает их русскоязычной идентичности как граждан Украины. Никому и никогда не пришло бы в голову сепаратистски раскачивать единый дом, если бы он продолжал оставаться «домом», а не превращался в «гостинку,» в которой надо либо перестать быть собой и жить на птичьих правах, либо собрать чемодан и валить из нее. Вся общественно-политическая жизнь Украины до 2014 года — это декларация радикально-националистической политики, неутомимые попытки ее проведения мытьем и катаньем, и волны сопротивления этой политике, ареной которых становились выборы и столичные события, а попутным ветром — борьба олигархических кланов.

Сокращая. Все «реформы» в конечном итоге свелись к смене пантеона героев, идеологической парадигмы, откровенной и основательной политике искоренения русскоязычного анклава граждан, позиции которого ослабели с войной, патриотической и националистической экзальтацией общества и фактическим выходом из под украинской юрисдикции Крыма и ОРДЛО. То есть — ко всему тому, что было задекларировано в качестве политического горизонта еще в 1991 году и очевидно набирало силу как тенденция и угроза во все последующие годы. Хорошо сие или плохо — пусть каждый решает сам. Моей ответ однозначен.

У меня никогда не было «проблем с Украиной», как это теперь принято говорить. Во мне всегда жила украинская идентичность в плане происхождения моей еврейской семьи из украинской глубинки, изучения украинского языка и владения им как родным, сопричастности украинской культуре и т. д. Родным для меня языком при этом — тем языком, на котором я мыслю, познаю себя, говорю с собой и т.д, вне сомнения является русский, владение которым и сопричастность которому я считаю достоянием не меньшим, нежели владение украинским. Мне не могло прийти в голову, что паранойя и вне всякого сомнения фашистская идеология определенных сил поставят эту дилемму во мне — лояльность или «чемодан-вокзал», и не просто лояльность, а отказ от русскоязычной идентичности и права ее ретранслировать во имя патриотической лояльности. По нынешним временам, как любят подчеркивать в патриотических дискуссиях, место в Украине есть только для «хороших русских». А «хороший русский» — это русский, лояльный и демонстрирующий лояльность, спешно обращающийся к добровольно-патриотической перековке и переплавке, сознательно и добровольно отказывающийся от идентичности и прав на оную, от его базисных гражданских и человеческих, продиктованных национальным, гражданским и человеческим достоинством прав и свобод. Тех самых, в отношении которых общество, государство и страна должны быть лояльны ему, чтобы справедливо требовать лояльности в ответ. Увы — та простая истина, что нет противоречия между хорошим и русскоязычным гражданином, по нынешним временам понимается как рудимент тоталитарного сознания. Вина за происходящее, однозначно для меня, лежит не только на внешнеполитических силах и олигархических кругах, манипулировавших ситуацией в большой игре, но прежде всего на тех неутомимо стремившихся к торжеству радикально-националистических силах, для которых, вследствие тоталитарной, параноидальной и ограниченной идеологии, многообразие и культурно-историческая неоднородность страны была не ее богатством и достоянием, а чем-то, на уровне и сознания, и рефлекса, вызывающим ярость и чувство угрозы. Остается лишь сожалеть, что сорокамиллионная страна и энтузиазм социальных протестов оказались заложниками радикально-националистических сил. Если в отношении к «историческим законам» 2015 года была возможна какая-либо дискуссия, то в отношении к реформе образования всякая дискуссия — лицемерие, ибо смысл ее однозначен — фундаментальное искоренение русскоязычной идентичности на Украине, запрет не просто на использование регионального языка в преподавании в средней школе, а на как таковое полноценное овладение родным для жителей половины Украины языком, означает только это. Без сомнения, это возмутительное попрание гражданских прав и достоинств мантра о том, что украинцы лишь вымещают толику перенесенных ими «ассимиляционных страданий», должна служить не оправданию, а безоговорочному обвинению. Увы, речь идет о давно наметившихся тенденциях, которые восторжествовали в опоре на «правду войны» и патриотическую истерию. Вне сомнения, что была возможна ЛОЯЛЬНАЯ И ПАТРИОТИЧНАЯ УКРАИНА РУССКОЯЗЫЧНЫХ ГРАЖДАН, БОЛЕЕ ТОГО — ЭТА УКРАИНА БЫЛА БОГАТСТВОМ, А НЕ ТЕМ, ЧТО НУЖНО ИСКОРЕНЯТЬ. Вне сомнения, что не российская пропаганда перевела социальные протесты 2013—2014 года в плоскость языкового и национального вопроса — это последовательно и немедленно было сделано самими «революционерами».

Если бы у меня были дети — как и моя мать в 80-х, я считал бы для них обязательным изучение украинского языка наравне с русским, более того — я был бы не против, что бы и иностранный язык изучался бы ими с той же основательностью и интенсивностью. Если бы у меня были дети — я вне всякого сомнения ощутил бы возмутительным попранием их прав, утрату возможности для них полноценно выучить русский язык. Я понимаю жителей Юго-Востока Украины, которые ощутили принципиальную угрозу для себя в событиях второго Майдана по сути этих событий, а не только вследствие их насильственного и агрессивного характера. Я не считаю этих людей сепаратистами, потому что затруднительно ощущать отечеством страну, которая попирает права целых гражданских анклавов и ставит перед ними дилемму — жить «в гостях», переплавиться или «валить с чемоданом». Патриотизм и национальная идентичность больше, нежели это думает о них идеология украинского национализма.

Я не считаю более Украину стороной правоты в конфликте, последовательное превращение в реальность «страшилок кремлевской пропаганды», принятие откровенно дискриминационных и антилиберальных законов не оставляет мне возможности ощущать Украину правой. Я считаю Украину одной из сторон, виновных в конфликте и обязанной поэтому быть принужденной к компромиссу в разрешении конфликта. Вне сомнения, что законодательно обоснованное искоренение русскоязычной идентичности де факто лишает Украину возможности реинтеграции Крыма и ОРДЛО и права на это. Потому что представить себе «русскоязычный», по словам главы Медждлиса Крым — а он произнес это в 2012 году — потерявшим возможность учить не просто по-русски, а вообще русскому языку, невозможно. И не нужно. Ни в коем случае.

сентябрь 2017