Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий
Книга прозаика Василия Голованова о путешествии на заполярный остров Колгуев — один из лучших образцов документальной литературы, которая при этом обладает красотой и увлекательностью художественной. Ненцы, поморы, суровая, но манящая северная природа и быт — Голованов сконструировал в «Острове» совершенно особенный мир, в который хочется возвращаться снова и снова.
Жас шектеулері: 18+
Құқық иегері: Альпина Диджитал
Түпнұсқа жарияланған күн: 2024
Басылым шыққан жыл: 2025
Баспа: Альпина.Проза
Қағаз беттер: 248
Пікірлер6
👎Ұсынбаймын
Вся книга - смакование собственной "инаковости", которая выражается в якобы уникальном желании обрести покой на природном отшибе. По факту, просто рассказ москвича, который попал под модное веяние путешествия в регионы. Ничего душевного, умного, стоящего в этой книге нет. Пустышка.
Дәйексөздер155
он, конечно, человек околдованный, больной, совершенно не понимающий реальности того, что открывается ему. Скрученные ветром, как на японских рисунках, сосны, трогательные мелкорослые березы, заросшие цветами луга, боры-беломошники и открытые пространства тундры, из рыжей шкуры которой, как заскорузлые наросты, проступают валуны, обкипевшие желтым и серым лишайником, — все, вплоть до отражений заброшенных храмов в темной озерной воде и дрожащей лесной тишины, сопутствующей человеку, скользящему в лодке по водам каналов, прорытых когда-то монахами вглубь острова,
Может быть, война начинается, чтобы люди в конце концов вспомнили о Боге, который творит из обездоленных человечество. Но как долго суждено ей длиться, чтобы люди исторгли проповедников ненависти из рядов своих? О, до этого далеко… Город еще не разрушен. Мужчины в пятнистых рубахах с закатанными рукавами и с автоматами в сильных руках только-только еще распалились, они исполнены радости бездумной и жестокой игры и еще не догадываются, что война не обойдет никого. Никого из них тоже. Что автомат — хорошая машина для убийства, но плохая защита. От смерти близкого человека. От холода, одиночества, отчаяния, бессмыслицы…
После этого я, можно сказать, очухался. И когда утром выглянул из балка, вдруг совершенно отчетливо понял, что меня все эти два дня давило: грязь. Окурки, железные банки, кости, куски шкур, битое стекло… До того мне невмоготу это видеть стало, что я пошел, снял с борта вездехода лопату и стал рыть помойную яму.
Копаю и чувствую, как растет напряжение: сзади люди смотрят на меня. Потом Егор, бригадир, подошел, посмотрел. Потом так же — мальчишки. Никто не проронил ни слова. Я не оборачивался, копал молча — и все. Пошел на принцип. Дело в том, что во времена кочевья за чистотой в чуме и вокруг него должны были следить женщины, и я, можно сказать, за женское дело взялся, принявшись за эту яму. Могло статься, что тем самым я себя в глазах бригады роняю, ибо в традиции разделение на женскую и мужскую работу соблюдалось очень строго.
Копаю и чувствую, как растет напряжение: сзади люди смотрят на меня. Потом Егор, бригадир, подошел, посмотрел. Потом так же — мальчишки. Никто не проронил ни слова. Я не оборачивался, копал молча — и все. Пошел на принцип. Дело в том, что во времена кочевья за чистотой в чуме и вокруг него должны были следить женщины, и я, можно сказать, за женское дело взялся, принявшись за эту яму. Могло статься, что тем самым я себя в глазах бригады роняю, ибо в традиции разделение на женскую и мужскую работу соблюдалось очень строго.
