Глава 1
Элитный клуб «Эйдос» был не просто местом, он был состоянием. Состоянием оторванности от серой, будничной реальности, в которой существовали обычные люди. Он располагался в самом сердце Петербурга, в старинном особняке с отреставрированным фасадом, но за его тяжелыми, бархатными дверьми скрывался мир, где время текло иначе — медленно, сладко, утопая в дымке дорогого сигаретного дыма и аромате выдержанного виски. Сюда не попадали по желанию, сюда приглашали. Или, как в случае Юли, вызывали.
Она стояла перед зеркалом в своей комнате-клетушке, доводя до глянцевого блеска образ «Анжелики». Чёрное платье, обтягивающее, как вторая кожа, с глубоким вырезом на спине, который казался дерзким вызовом. Туфли на головокружительном каблуке, от которых ноги визуально становились бесконечными. Макияж — безупречный маскировочный щит: стрелки, удлиняющие разрез глаз, делающие его томным и немного надменным, и алые губы, обещающие грех, о котором так мечтали скучающие мужчины в дорогих костюмах. Она смотрела на своё отражение и не видела в нём ни капли той провинциальной девочки, когда-то сбежавшей в город своей мечты. Та девочка умерла. Её похоронили по очереди: Виктор, Егор, Арсений и бесконечная вереница безымянных клиентов. Теперь здесь была «Анжелика» — холодная, циничная, профессиональная.
«Анжелика» не чувствовала. Она работала.
Заказ поступил через премиум-службу, с пометкой «срочно, очень важная персона». Адрес, время, дресс-код — «вечерний, безупречный». И сумма, от которой на секунду перехватило дыхание даже у неё, уже привыкшей к большим деньгам. Этой ночью она должна была составить компанию некому важному гостю города, бизнесмену из Москвы, который желал провести время в приятной женской компании в атмосферном месте.
Такси плавно подкатило к подъезду «Эйдоса». Швейцар, величественный, как монумент, открыл дверь, его лицо не выразило ни единой эмоции. Его взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по ней, считывая код доступа — её внешний вид. Он прошёл проверку. Пропуск был получен.
Войдя внутрь, Юля на мгновение ослепла. После темноты питерской ночи клуб обрушился на неё водопадом света: хрустальные люстры, отражающиеся в полированном паркете, мерцание бокалов, золото в интерьерах. Воздух был густым и многокомпонентным: дорогой парфюм, смешанный с ароматом кожи кресел, дорогих сигар и чего-то неуловимого — запахом денег и власти. Приглушённая музыка — не назойливый техно, а живой джаз, исполняемый камерным трио на небольшой эстраде, — обволакивала, создавая иллюзию интимности посреди большого зала.
Её встретил менеджер — молодой человек с безупречными манерами и пустым взглядом.
— Мадемуазель Анжелика? — уточнил он, и она кивнула отработанным жестом. — Пожалуйста, за мной. Господин Борис уже ожидает.
Он повёл её через лабиринт залов, мимо столиков, за которыми сидели красивые, ухоженные люди. Они говорили негромко, смеялись сдержанно, их жесты были отточены и лишены суеты. Здесь все были на виду, но каждый существовал в своём собственном, герметичном мире. Юля чувствовала себя актрисой, вышедшей на самую главную сцену в своей жизни. Она двигалась плавно, её бедра ритмично покачивались в такт музыке, взгляд был томным и рассеянным, будто она искала кого-то в толпе, но на самом деле она никого не искала. Она работала.
Столик её клиента находился в уединённом углу, на небольшом возвышении, откуда открывался вид на весь зал. Борис оказался мужчиной лет пятидесяти, плотного телосложения, в дорогом, но безвкусно сидящем костюме. Его лицо выражало усталое довольство жизнью. Он оценил её взглядом, быстрым, как сканер, и одобрительно кивнул.
— Анжелика? Очень приятно. Садитесь, прошу вас. Закажите что-нибудь, — его голос был глуховатым, с лёгкой хрипотцой.
Она улыбнулась своей знаменитой «анжеликиной» улыбкой — томной, с обещанием и лёгкой недосягаемостью.
— Благодарю, Борис. Мне, пожалуйста, мохито, — сказала она бархатным, поставленным голосом, опускаясь на стул напротив него. Её движения были выверены, осанка — идеальна.
Они заговорили о пустяках. Он — о своих впечатлениях от Петербурга, она — о том, как прекрасен город ночью. Её ответы были лёгкими, чуть ироничными, будто она и вправду была светской львицей, случайно зашедшей сюда и согласившейся составить компанию незнакомому мужчине. Она играла. Играла блестяще. Её мозг работал в двух режимах одновременно: одна его часть генерировала легкомысленные фразы, смеялась в нужных местах, кивала, слушая его рассказы о бизнесе, а другая — холодно и отстранённо анализировала ситуацию. «Сколько он продержится? Скорее всего, после второго бокала виски предложит уехать. Нужно держать паузу, не соглашаться сразу, сделать вид, что мне интересно здесь. Поднять цену».
Именно в этот момент, когда её внутренний аналитик был максимально сосредоточен, её взгляд, скользя по залу, наткнулся на него. И мир рухнул.
У стойки бара, в окружении трёх таких же, как он, уверенных в себе и состоятельных мужчин, стоял Виктор.
Он не изменился. Ни капли. Всё тот же пронзительный, холодный взгляд, тот же идеально сидящий костюм, подчёркивающий его спортивную фигуру, та же аура непререкаемой власти, которая когда-то сразила её наповал. Он держал в руке бокал с коньяком, что-то говорил своим спутникам, и те внимательно слушали, изредка вставляя реплики. Он был центром этой маленькой вселенной, её солнцем.
И это солнце внезапно повернулось в её сторону.
Их взгляды встретились. Словно два клинка, скрестившиеся в тишине. Время замедлилось, потом остановилось вовсе. Звуки джаза, смех, гул голосов — всё это ушло в небытие, превратилось в оглушительную тишину. Юля почувствовала, как вся кровь отливает от её лица, а потом приливает обратно, обжигая щёки нестерпимым жаром. Она застыла, не в силах отвести взгляд, как кролик перед удавом.
Виктор не выразил ни малейшего удивления. Его лицо осталось абсолютно бесстрастным. Он медленно, с наслаждением гурмана, изучающим изысканное блюдо, окинул её взглядом с головы до ног. Этот взгляд был физически осязаем. Он скользнул по её декольте, по обтягивающему платью, по длинным ногам, обутым в эти дурацкие, роскошные каблуки. Он видел всё. Видел маску «Анжелики», дорогое бельё под платьем, профессиональный макияж. И он видел её, Юлю. Испуганную, униженную, растерянную девочку из провинции.
И тогда в его глазах что-то вспыхнуло. Не удивление, не гнев. Ледяное презрение. И… странное, извращённое одобрение.
Он что-то сказал своим спутникам, и те, ухмыльнувшись, отошли в сторону, давая ему пространство. Не спеша, с той же невыносимой уверенностью, с какой когда-то подъехал к ней под дождём, Виктор пересек зал и оказался рядом с их столиком.
Юля не дышала. Она чувствовала, как дрожат её руки, спрятанные под столом, и сжала их в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Её клиент, Борис, нахмурился, почуяв неладное.
Виктор остановился в двух шагах от неё. Его взгляд всё так же пожирал её.
— Анжелика? — произнёс он наконец. Его голос, низкий и бархатный, прозвучал, как удар хлыста. Он растянул имя, смакуя каждый слог. — Прелестно. Очень прелестно.
Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в самое нутро, обжечь изнутри.
— Я всегда знал, — продолжил он, и в его голосе зазвучали ядовитые нотки насмешки, — что в тебе тлеет огонь. Настоящий, дикий огонь. Жаль только, что ты нашла ему такое… приземлённое применение. Из бриллианта, нуждающегося в огранке, ты превратилась в дешёвую бижутерию. Удобную и доступную.
Каждое его слово было отточенным лезвием. «Бриллиант». «Бижутерия». «Удобная и доступная». Они вонзались в неё, разрывая на части тот хрупкий образ, который она так старательно выстраивала все эти месяцы. Стыд поднялся по её телу волной, жгучей и невыносимой. Стыд за то, кто она, за то, где она, за то, что он видит её именно такой. Она хотела провалиться сквозь землю. Исчезнуть.
Но вместе со стыдом, странным и необъяснимым образом, поднялась и ярость. Глубокая, животная, слепая ярость. Ярость на него, за то, что он сделал с ней тогда, за то, что он бросил её, сломав всю её жизнь. Ярость на себя, за то, что позволила этому случиться, за то, что не нашла в себе сил быть сильнее. Эта ярость сжалась в её груди горячим комом, требуя выхода.
И последней, самой чудовищной и нелепой эмоцией, была… гордость. Странная, извращённая гордость. Он видел в ней «огонь». Да, тот самый огонь, что когда-то привлёк его в наивной провинциалке. Он не просто презирал её, он признавал её силу. Пусть искажённую, пусть направленную в самое порочное русло, но силу. В его глазах она была не просто жертвой, а кем-то, кто сумел выжить, пусть и таким грязным способом. Эта мысль была отравленной, но она давала ей опору, какой-то дурацкий, кривой стержень, чтобы не рухнуть тут же, у его ног.
— Виктор, — выдохнула она, и её голос, к её собственному удивлению, не дрогнул. Он прозвучал холодно и отстранённо, будто она лишь мимоходом вспомнила его имя.
Он улыбнулся. Улыбка была беззубой, лишь лёгкое движение губ, но в ней читалось торжество.
— Узнала меня. Рад, что не забыла своего первого… учителя, — он намеренно сделал паузу, давая понять, какой именно «урок» он имеет в виду. — Не мешаю вашему… свиданию. Удачной охоты, Анжелика.
Он кивнул Борису, который смотрел на эту сцену с нескрываемым любопытством, развернулся и так же неспешно пошёл назад, к своим друзьям. Он уходил победителем. Он пришёл, увидел и унизил. И она позволила ему это сделать.
Юля сидела, превратившись в статую. Её тело онемело, внутри всё кричало от боли и унижения. Она чувствовала на себе взгляды окружающих, будто Виктор сорвал с неё не только моральную одежду, но и физическую, выставив на всеобщее обозрение её грязную, испачканную душу.
— Друг, знакомый? — спросил Борис, в его голосе звучал неподдельный интерес.
Она заставила себя повернуть к нему голову и улыбнуться. Улыбка получилась деревянной, натянутой.
— Из прошлой жизни, — ответила она, и это была чистая правда.
Но работать дальше она уже не могла. Всё её профессиональное спокойствие было взорвано изнутри. Каждая клеточка её тела требовала бежать. Спрятаться. Остаться одной.
— Борис, прошу прощения, но я плохо себя почувствовала, — сказала она, поднимаясь. Её ноги едва слушались её. — Мне нужно уйти.
На его лице отразилось разочарование, но он, будучи человеком светским, лишь кивнул.
— Жаль. Надеюсь, это не из-за того грубияна?
— Нет, — солгала она. — Просто мигрень.
Она не помнила, как вышла из клуба, как прошла мимо того же бесстрастного швейцара, как оказалась на холодной, продуваемой всеми ветрами улице. Ночной воздух обжёг её горячее лицо. Она шла, не разбирая дороги, зажимая в пальцах пачку денег, которые Борис всё-таки сунул ей в руку на прощание. Эти деньги, обычно бывшие для неё символом выживания, сегодня пахли особенно остро. Они пахли её собственным унижением.
Эмоции, сдержанные ею в клубе, вырвались наружу. Шок пронзал её, как разряды тока. Стыд заставлял опускать голову, будто каждый прохожий знал, кто она и что только что произошло. Ярость кипела внутри, требуя мести, но она не знала, кому направить этот гнев — Виктору или самой себе. И эта странная, порочная гордость… да, она всё ещё была там. Он признал в ней силу. Он назвал её огнём.
Но какой ценой? Ценой её души, её достоинства, её самой себя.
Она остановилась у парапета набережной, глядя на чёрные, маслянистые воды канала. В них отражались огни города — того самого города, который когда-то казался ей воплощением мечты, а теперь стал гигантской ловушкой, полной соблазнов и боли. Встреча с Виктором стала жестоким напоминанием о том, с чего началось её падение. И о том, что, несмотря на все её усилия, она так и не смогла от этого падения убежать. Маска «Анжелики» была сорвана, и под ней оказалось всё то же испуганное, израненное лицо Юли, которая до сих пор не знала, кто она и зачем живёт.
