Глава 2. Фор

Будь по-моему, я бы сейчас находился в нижней части города вместе со своими воинами, прочесывал бы улицы, дабы убедиться, что все вогги и в самом деле убежали из Мифанара. Либо это, либо я занимался бы ранеными, или помогал бы собирать мертвых и подготавливать их тела. Любое из этих дел, неважно, сколь мрачное или ужасное, было бы предпочтительнее, чем заседать в тронном зале, выслушивая донесения и демонстрируя себя потрясенным членам моего двора, беспрерывно сменяющим друг друга.

И все же я сижу здесь. Мои руки стискивают резные драконьи головы, служащие подлокотниками древнего трона, с которого многие поколения Королей Теней правили этим государством. Мое лицо твердо и неподвижно, словно статуя, не выражает ни ужаса, ни облегчения. Я – то, что требуется моему народу, – камень. Недвижимый и непоколебимый.

Густая синяя кровь сочится из пореза на лбу канцлера Хог, стоящей на коленях у моих ног. Одинокая капля, оставляя за собой след, пробирается вниз, от виска к челюсти.

– Мои подчиненные все еще пытаются установить окончательное число погибших, – сообщает она мне своим обычным монотонным голосом. Ровно так же она могла бы озвучивать повестку предстоящего фестиваля или излагать планы для новых шахтерских разработок. – Есть основания надеяться, что потери оказались не столь значительны, как мы поначалу опасались. Похоже, вогг тянуло к дворцу. А точнее, к саду. Многие даже не отвлекались на убийства.

Вниз по хребту пробегает холодок. Я все еще точно не знаю, что именно сделала Фэрейн или как она это сделала. Не уверен, что она и сама это знает. Но что-то в Круге Урзулхар привлекало отравленных вогг. Должна быть какая-то связь, мне бы только ее увидеть.

Лишь когда Хог заканчивает свой доклад, я спрашиваю:

– А что с лазаретом? Мадам Ар в ее усилиях нужна всяческая поддержка.

Хог кивает и неосознанно касается раны у себя на лбу.

– Лазарет в данный момент переполнен. Это все, что мне известно; я не смогла получить более конкретной информации.

Я раздраженно хмыкаю, стискивая челюсти.

– Проследите, чтобы всех, кто ранен легко, перевели в другие помещения. Например, принца Сула.

– Ох, да ладно тебе, Фор. Ты что же, в самом деле выгонишь своего собственного дорогого братишку из тепла и комфорта его больничной койки? Кто бы мог подумать, что ты столь жесток.

Я перевожу взгляд на дальний конец зала. Там стоит мой сводный брат. Его рука лежит на перевязи, волосы вокруг посеревшего лица растрепаны, но глаза сияют куда ярче, чем когда-либо с тех пор, как мы вытащили его из озера в Хокнате. И эта его вечная ухмылочка на месте, что выглядит нелепо, учитывая, какому потрясению совсем недавно подвергся наш город.

– Кончай маячить в дверях, – рычу я и поднимаю руку, чтобы подозвать его поближе. – Принцу так себя вести не пристало.

– Это да, но я же никогда и не вел себя так, как пристало, верно ведь? – Сул отталкивается от косяка и входит в комнату, ухитряясь двигаться непринужденно, несмотря на свою подвязанную руку. Канцлер Хог встает и делает шаг в сторону от трона, вежливо склонив голову, когда к ней приближается принц. Он ей подмигивает, а она заливается румянцем и опускает подбородок.

Я приподнимаю бровь.

– Судя по внешнему виду, тебе стало лучше.

Он смеряет меня взглядом, изгибая губы в улыбке.

– Жаль, о тебе не могу сказать того же.

Я пожимаю плечами, прекрасно осознавая, каким количеством порезов и синяков усеяно мои лицо и тело. Мне еще не представилось возможности промыть и обработать раны. Столь жалкие потребности бледнеют по сравнению с прочими делами, требующими моего внимания. Боги, до чего же жуткое зрелище я, наверное, представлял собой, когда Фэрейн открыла глаза на краю того пруда! Чудо, что она тут же не умерла со страху обратно.

– Благодарю вас, канцлер, – говорю я, снова обращаясь к Хог. – Ваши выдающиеся усилия в этот тяжелый час не остались незамеченными. Прошу, разгрузите лазарет, насколько сумеете. И пусть Ар осмотрит этот ваш порез, пока вы будете там.

Мой канцлер кланяется и уходит. Мы с Сулом остаемся в гулком тронном зале одни, под висячими кристаллами лорста, озаряющими обширное пространство бледным серебряным сиянием. Сул хорошо подгадал момент для своего появления – всего десять минут назад этот зал был полон придворных, каждый из которых требовал моего внимания. Теперь же все они разосланы с различными поручениями, а каменные стены больше не вибрируют, отражая эхом три дюжины гневных, напуганных голосов.

Сул не утруждает себя поклоном. Он плюхается на ступеньку помоста, тяжело опираясь здоровой рукой на приподнятое колено. Его шарм уставшего от жизни повесы рассеивается, и теперь выражение его лица куда лучше соответствует бледному тону его кожи: оно напряженное, измотанное. Лишенное надежды.

– По дворцу ходят слухи, Фор, – говорит он, наконец нарушая повисшую между нами тишину.

Я не отвечаю, стараясь удержать на лице непроницаемую маску.

– Слухи, что тебя, – продолжает он, – нашего могучего короля, видели покидающим город после катастрофы. Что ты умотал на своем морлете в мир поверхности, бросая всех нас на произвол судьбы. И что ты увез с собой свою невесту-человечишку, – с этими словами он поворачивается ко мне лицом. Его глаза, словно два зубила, пытаются проломить мои каменные стены.

– Поскольку я сейчас сижу перед тобой, ты можешь вполне убедиться, что я не бросил ни свой город, ни свой народ.

Сул пожимает плечами и кладет щеку на раскрытую ладонь.

– А еще поговаривают, что твоя жена умерла.

Нож в живот. Я чуть не взвиваюсь оттого, с какой силой он вонзается, и крепко стискиваю резные драконьи головы своего трона, чтобы не сорваться с места. Потому что она и в самом деле умерла. Она умерла, и я на своих руках унес ее безжизненное тело. И я молил богов, чтобы они вернули ее, предлагал им любую цену. Цену, которую придется уплатить. Как-то, где-то. Рано или поздно.

Я крепче сжимаю челюсти. Я не позволю сожалениям подорвать мою решимость. Какую бы цену боги ни потребовали от меня – оно того стоит. Стоит, даже если я смогу провести с ней лишь несколько часов. Если я встану с этого трона и тут же рухну замертво, расплатившись своей жизнью за ее, я все равно счел бы, что обмен прошел в мою пользу.

Но что моя внезапная смерть будет значить для Фэрейн? От этой мысли меня пробирает мороз. Она окажется в ловушке здесь, в Мифанаре. В городе, находящемся на грани уничтожения. Окруженная врагами.

– Фор?

Я тут же переключаю внимание на лицо моего брата, который пристально меня разглядывает.

– Значит, – говорит он, и голос его ядовито-мягок, – надо полагать, что она все же не умерла.

Я один раз моргаю.

– Она жива.

– А как насчет того другого слуха, что до меня долетел? Мои шпионы страсть как хотели им поделиться. О том, как ее видели стоящей в центре Круга Урзулхар. Как волны странной магии вырывались из камней и разносились по всему городу, приковывая каждого воггу к месту. – Он наклоняется ко мне, его зубы сверкают в свете лорста. – Этот слушок столь же беспочвенный?

Мои губы сжимаются в тонкую линию.

– Ты и так уже знал, что она одарена богами.

– Да. Но который бог ее одарил? И кому это на пользу?

– Это тебя не касается.

– Ну, как скажешь! – Он расслабленно откидывается назад, по его лицу расползается широкая улыбка. – И что же у нас дальше на повестке дня, брат мой? Ты закончишь здесь свои дела и вернешься в свои королевские покои, где будешь грюндлить эту девчонку, пока она не разорвется надвое? Мне собирать войска, чтобы они готовились отправляться обратно в мир людей, отдавать свои жизни в войне ее отца?

Он пытается меня подловить. Он хочет, чтобы я позволил его словам пронять меня и взбесить. Он хочет спровоцировать меня на насилие и в то же самое время вызвать стыд.

Но я отвечаю лишь:

– Вы можете идти, принц.

– Ох, правда? – Пусть его слова и беспечны, но Сул тут же встает и пятится, ни на секунду не разрывая со мной зрительного контакта. По мере того как он удаляется, выражение его лица становится все более серьезным. – Помни, Фор, я принес клятву служить тебе. Я поклялся в день твоей коронации, что буду служить тебе, чего бы это ни стоило.

– Даже если это будет стоить тебе жизни?

Мои слова повисают между нами, а с ними и множество невысказанных вещей. К примеру, моя почти полная уверенность, что мой собственный брат пытался манипулировать мной, заставить меня убить Фэрейн. У меня нет доказательств, и он это знает. Он также знает, что я его подозреваю. Если такие доказательства когда-либо найдутся, он может не сомневаться в том, сколь быстрой и жестокой будет моя расплата.

Как могут под подобной тенью существовать меж нами какие-либо братские чувства?

Он продолжает спиной вперед идти через пустой тронный зал, пока не оказывается под последним кристаллом лорста. Там он останавливается.

– Что бы я ни делал, я делаю это ради тебя, Фор, – его голос тих, но эхом разносится в пустом зале. – Ты – король Мифанара. Ты – мой король.

Эти слова звучат от сердца, в котором бьется истинная преданность. И все же, когда я смотрю на его лицо, мне никак не удается понять своего брата, своего верного соратника, своего друга. Предательство сквозит в каждом его слове, в каждом жесте, что он делает. Или же это лишь моя собственная паранойя? Возможно ли, что я вдохнул слишком много раога и теперь он обволакивает мои эмоции, заставляя видеть предательство в лице того, кого я люблю?

– Ступай, – рычу я, мой голос низок и жёсток, как коренная порода. – И слухи свои с собой забери.

– Заберу, братец, – отвечает Сул, его глаза последнее, ужасное мгновение удерживают мой взгляд. – И я буду служить тебе так, как только позволяют мои скромные способности. Нравится тебе это или нет.

С этими словами он отворачивается и выскальзывает в дверь. Лишь тогда я позволяю себе выдохнуть ругательство через крепко сжатые зубы.

– Морар-джук! – рычу я. – Боги небесные и подземные, прокляните да заберите нас обоих.

– Осторожнее со своими молитвами. Никогда не знаешь наверняка, вдруг кто из богов и вправду услышит.

Я вскакиваю на ноги, на губах – бессловесный вскрик, одна рука уже ухватилась за меч. Трон – это массивная глыба черного мрамора, покрытая резьбой в виде свивающихся кольцами драконов и расправленных крыльев. Он занимает практически весь помост, служа замечательной ширмой для тех, кому требуется незаметно стоять за спиной короля: телохранителей или советников, слуг с кувшинами крильге, чтобы король мог смочить горло. Однако же я полагал, что нахожусь в полном одиночестве.

– Кто здесь? – вопрошаю я, размахивая мечом. – Покажись!

Звучат шаркающие шаги и череда цокающих звуков. В следующий миг под аркой одного из резных крыльев появляется голова, укрытая низко надвинутым, потрепанным капюшоном. Я не вижу ее лица, могу различить лишь челюсть и краешек рта. Но даже так дыхание у меня перехватывает.

– Мэйлин.

Пусть ее одежды лишь лохмотья, но на шее у нее ожерелье из множества ниток кристаллов. Они лежат на ее иссохшей груди, целая россыпь мерцающих самоцветов. Они бы уместно смотрелись, украшая величественную фигуру королевы Рох, второй жены моего отца. На этом же сморщенном маленьком создании, тяжело опирающемся на кривую трость, они выглядят до жалкого нелепо.

Она выходит из-за трона и поднимает свою укрытую капюшоном голову, чтобы оглядеть зал. Это огромное помещение, даже по стандартам трольдов. Последние толчки обрушили потолок в южном его конце, но в остальном зал совершенно не пострадал. Старуха медленно качает головой, цокая языком по зубам.

– Никогда не думала, что снова здесь окажусь. В последний раз, когда я стояла пред этим троном… что ж…

Она содрогается, прежде чем повернуться ко мне. Взмахнув рукой, она откидывает капюшон, открывая исчерченное морщинами лицо с точеными скулами, сморщенными губами и линией челюсти столь острой, что ею можно было бы резать мрамор. Ее глаза, голубые и сверкающие, точно живые сапфиры, огнем впиваются в мои.

Горло перехватывает. Я бы узнал это лицо где угодно. Подобное лицо ни один ребенок бы не забыл, невзирая на годы, разлуку, боль. Она постарела, конечно же. Но все равно остается моей матерью.

Я позволяю мечу в моей руке опуститься.

– Что ты здесь делаешь, Мэйлин? Ты покинула Подземное Королевство много оборотов цикла назад. Почему сейчас вернулась?

Она склоняет голову набок, тонкие прядки белых волос рассыпаются по ее узким плечам.

– Я тебе кое-что принесла. Подарок, можно сказать.

– Я не хочу ничего, что ты можешь предложить.

– Это – захочешь, – с этими словами она запускает руку в глубокий рукав своего балахона и вынимает камень. Он ничем не отличается от самоцветов ее ожерелья – бледно-голубой, сияющий тусклым светом. Кристалл урзула. Старая ведьма протягивает его мне на раскрытой ладони. Он размером с мой мизинец, неограненный и неполированный. Мгновение она взвешивает его на руке, а затем бросает мне.

Я ловлю его прежде, чем он ударит меня в лоб.

– Что это?

– Можно сказать, что это счетчик, – отвечает ведьма, сжимая трость обеими узловатыми руками. – Или, может, измеритель.

– Я не понимаю.

Она улыбается. Целое полчище тонких морщинок скукоживает лицо, которое жило в моей памяти неизменным и не тронутым временем. Мне невыносимо смотреть на нее. Я поспешно опускаю глаза на кристалл. В его центре – глубокое пятно. С первого взгляда такое не заметишь, но теперь, различив, я отчетливо его вижу.

– Одна жизнь, – бормочет ведьма, голос ее тих и так похож на тот, что мне помнится. – Одна жизнь вошла в священные воды под бдительным оком луны. Одна жизнь вошла, но вышли две, а долг остается не уплачен.

Я стискиваю челюсти, скриплю зубами.

– Я был готов заплатить эту цену. Любую цену, которую потребуют боги.

– И она будет уплачена. Рано или поздно.

Она делает шаг в мою сторону. Я отскакиваю и снова наполовину поднимаю меч. Она останавливается, выставив одну руку.

– Можешь думать, что я неправильная мать, Фор. Быть может, такая я и есть. Быть может, сердце, что когда-то было теплым и билось в моей груди, со временем зачерствело. Но я не лишена сочувствия. Мне небезразлична судьба Мифанара или его народа. Мне небезразличен ты.

– Странно же ты это показываешь, – слова горько скатываются с моего языка. – Ты давным-давно ушла от всех нас и с тех пор ни разу не показывалась.

– У меня было много причин уйти. А еще больше – дабы вернуться и поселиться на поверхности твоего мира, достаточно близко, чтобы присматривать за тем, что происходит внизу.

– Мне нет дела до твоих причин.

– Нет, уверена, что нет. Ты ведь был всего лишь ребенком, которого бросила мать. Я не ожидала, что ты простишь меня тогда. Не жду я прощения и сейчас.

– Хорошо. Потому что я его тебе и не предлагаю. – Я протягиваю ей кристалл. – Забирай свой подарок, ведьма. Он мне не нужен.

– Ах, но ведь я не уйду, пока ты его не примешь. Пока не поймешь, что именно сейчас держишь в руке. Так что, если ты хочешь наверняка от меня избавиться…

Я борюсь с желанием швырнуть его прямо в ее морщинистое лицо. Но это было бы слишком явным проявлением эмоций. Вместо того я рычу:

– Затем так утруждаться и спускаться с ним сюда? Что ты с ним сделала? Зарядила каким-нибудь проклятьем?

– Я ничего не делала, – она поднимает руку, отрицая мои обвинения. – Я вынула его из пруда, когда луна зашла. Все кристаллы, находившиеся в той воде, когда к девушке вернулась жизнь, несут внутри одну и ту же тьму. Покуда долг не будет уплачен, они не засияют во всю мощь.

– А что же случится потом?

Старая ведьма пожимает плечами.

– Не сказать, чтобы этот пруд использовали каждый второй оборот луны. Меня и на свете-то не было, когда кто-то в последний раз осмелился попытаться вернуть жизнь. Я располагаю лишь той информацией, которую собрала из не самых надежных источников.

Я делаю медленный вдох, решив, что мой голос должен быть ровным, когда я заговорю.

– И как же мне уплатить цену?

– Потребуется жизнь. Это все, что мне известно наверняка.

– Моя?

– Будем надеяться, что нет.

– Ты – безумная старуха. С чего мне верить хоть одному твоему слову?

– Быть может, и не с чего. Но кристалл все равно оставь себе. По крайней мере, как напоминание.

Я опускаю глаза на камень. Его сияние усилилось, пока он лежал у меня на ладони, как будто камень напитался моим жаром и теперь излучает его обратно ко мне. Но тьма в его центре шевелится. Пульсирует. Иллюзия? Фокус? Я не уверен.

– Как я пойму… – начинаю я, поднимая голову. Мой вопрос обрывается. Я моргаю раз, другой, затем поворачиваюсь и оглядываю пустой зал, залитый бледным сиянием висячих кристаллов лорста. Я даже захожу за каменные крылья драконьего трона и всматриваюсь в окутанное тенями пространство за ним.

Но Мэйлин исчезла.

Глава 3. Фэрейн

И вот я одна. Опять.

Хэйл стоит снаружи, у моей двери. Я не чувствую ее присутствия и уже перестала напрягать свой божественный дар, пытаясь ее нащупать. После того как она разрыдалась, сидя у меня на полу, Хэйл окружила себя многослойными каменными стенами, а потом сообщила мне, что пойдет на свой пост. Затем она сбежала. Не сомневаюсь, что она стоит там, как и обещала. Но дотянуться до нее для меня попросту невозможно.

В какой-то момент я меняю свое черное одеяние на более скромное красное платье, шнурующееся спереди, в которое я сумела облачиться без помощи служанки. Теперь я сижу на стуле, придвинутом к пустому очагу. Я не знаю, как разжигать бледный лунный огонь, который обычно освещает комнату своим серебристым сиянием. Йирт, горничная, которая мне раньше прислуживала, не показывалась. Я не знаю даже, пережила ли она нападение вогг. Или, быть может, она потеряла своих любимых и сейчас скорбит. Быть может… может…

Ну а тем временем я сижу здесь. Бесполезная. Отделенная ото всех.

Фор назвал меня своей королевой, когда мы были на берегу того пруда, а луна и звезды были тому свидетелями. Королевой Мифанара. Но какая королева стала бы праздно сидеть в своих покоях, требуя заботы и опеки, в то время как ее подданные собирают осколки своих порушенных жизней? Уж наверное есть что-то, что я могу сделать, какой-то способ помочь им.

Только я начинаю вставать, как очередная волна головокружения вынуждает меня рухнуть обратно на стул. Значительная часть боли, крутившей мое тело с момента возвращения к жизни, уже отступила, но мне никак не удается избавиться от этой слабости. А еще я голодна. Ужасно голодна. Странное ощущение, учитывая, что лишь несколько часов назад я была мертва. Отделена от тела и одной ногой стояла за порогом этой жизни, да и этого мира в целом. Почему-то ощущать такую базовую физическую потребность кажется мне глупым. Но это очень даже взаправду. Я голодна. Даже умираю с голоду.

Огни, освещающие каверну Мифанара, тускнеют, когда опускается сумрачье. Я потеряла счет времени, пока была… ну, мертва. Если не ошибаюсь, то прошел уже целый день с момента нападения и моего великого магического подвига. Вероятно, это был последний магический подвиг, который я когда-либо совершу. Я верчу свой хрустальный кулон на цепочке. Он был частью моей жизни почти с тех самых пор, как проявился мой божественный дар. Я тоскую по его знакомому вибрирующему гулу, по покою, который он всегда дарил мне, когда мои силы становились слишком велики и мне не удавалось с ними совладать. Но если у меня больше нет сил, то зачем мне успокаивающие кристаллы? Мне стоило бы быть благодарной. Мне стоит…

Дверь открывается.

Я оборачиваюсь, сидя на стуле, сердце радостно подскакивает.

– Фор!

Он входит в комнату, закрывая за собой дверь. И о, да благословят его боги! Он несет накрытое крышкой блюдо. Ставит его на ближайший столик, затем поворачивается ко мне. Его глаза блестят в тусклом свете лорста.

– Ты здесь, – говорит он. Как будто вплоть до этого момента не верил, что так и будет.

Внезапно я перестаю ощущать голод. Во всяком случае, такой, который может утолить еда.

Я встаю со стула и, игнорируя мелкие вспышки боли в ступнях, в груди, в руках, спешу к нему. Фор открывает мне свои объятия, прижимает к себе, а я вдыхаю его запах. Он все еще не помылся и не обработал свои раны, поэтому пахнет от него смертью и кровью – не самое приятное сочетание. Но я его не отпущу. Потому что подо всеми этими запахами от него также пахнет Фором. Силой и камнем, жаром и мощью. Всем, что делает его королем и мужчиной, которого я обожаю. Я утыкаюсь лицом в его грудь и дрожу, прильнув к нему.

Наконец он отстраняет меня ровно насколько, чтобы посмотреть мне в лицо. Большой нежной рукой убирает волосы с моего лба. Его глаза изучают меня и словно впитывают. Затем он приближает свои губы, замирает на миг и мягко касается моих. И тут же ритмичная пульсация связи пробивает меня до самого нутра. Сильнее, чем прежде, более жадная, более настойчивая. Я не знаю, магия ли это или чистый инстинкт. Я знаю только, что он нужен мне. Весь. Столько, сколько способны принять мои тело и душа.

Я хватаюсь за его затылок и притягиваю ниже, вовлекая в поцелуй. Мои губы раскрываются, зубы расходятся, приглашая его войти глубже. Он отвечает на мой пыл. Его язык проникает в мой рот, сплетается с моим. В его горле грохочет стон. Я дрожу от этого звука, от всех этих пульсирующих вибраций связи, открывающейся между нами все шире, становящейся настоящим каналом эмоций. Я ощущаю его боль. Я ощущаю его жажду. Я ощущаю его удовольствие, как свое собственное. Потому что оно и есть мое. Моя боль, моя жажда, мое удовольствие. С ним все сливается в одно.

Ахнув, он отстраняется. Его глаза пылают, когда он смотрит на меня сверху вниз.

– Фэрейн, – говорит он голосом хриплым и низким, – ты уверена…

– Нет, – выдыхаю я, обхватив его лицо обеими руками. – Не говори. Пожалуйста.

Я вновь приближаю свои губы к его. Он не противится, не борется. Мы оба знаем, что нам сейчас нужно друг от друга. Нужно столь же отчаянно, как воздух.

Поэтому он целует меня. А я – целую его. Если подобное единение вообще можно описать словом столь нежным, столь простым, как «поцелуй». Это нечто большее – это битва, в которой нужно биться вдвоем, до победы или поражения. Это подчинение и прогибание столь сильны, что едва не слышится хруст. Мы цепляемся друг за друга, тяжело дышим, чуть не сходим с ума, сознавая, что этот момент, это сейчас может с легкостью стать для нас последним. Мы не можем терять время. Существует лишь то, что мы можем взять и создать друг из друга с той отвагой, которую только способны призвать наши сердца и тела.

Я позволяю своим рукам съехать с его лица на горло, вдоль по плечам, в то время как его ладони вжимаются в мой позвоночник, поднимаются вверх, к задней стороне шеи, и запутываются в волосах. Я вдавливаю свое тело в его, двигаюсь, трусь об него, пока он не издает стон, напоминающий первобытный рык. Одна из его рук падает к переду моего платья, дразня и потягивая мою грудь, пока сосок не твердеет. Я ощущаю тепло его ладони через шелковистые складки материи. Но этого недостаточно.

– Еще, – шепчу я, а он прокладывает поцелуями дорожку по моей челюсти, его язык и зубы исследуют чувствительную кожу моего горла. – Еще, еще.

Отзываясь на мои мольбы, он хватает передние завязки моего платья и сжимает их в кулаке. Вместо того чтобы потратить время на расшнуровывание, он резко дергает, рвет тонкую ткань так, что та распахивается. Я удивленно охаю. Но затем его ладони ложатся на мою обнаженную плоть, и так уже лучше, гораздо лучше. Его большой палец играет с моим соском, а поцелуи спешат вниз по всей длине моей шеи, по ключице. Он встает передо мной на колени и сдергивает платье с плеч, захватывая мои руки ловушкой из тугих складок ткани. Теперь мне не вырваться из его хватки. Взяв мой сосок в рот, он посасывает его и дразнит кончиком языка. Я подаюсь ему навстречу, не в состоянии ничего поделать с волнами удовольствия, – его и моего, – накрывающими меня.

До кровати мы не добираемся. На полу мягкий меховой коврик, и Фор тянет меня вниз, накрывая мое тело своим. Тепло его голого торса, прижатого к моему, – это какой-то рай. Я провожу руками вверх и вниз по его мускулистой спине, подмечая многочисленные порезы и бугры рубцовой ткани; я упиваюсь ими как частью его общего великолепия. Мой лиф собрался складками у меня на талии, и вскоре юбки задираются, чтобы присоединиться к лифу, в то время как ладонь Фора исследует форму моих коленей, моих бедер. Он проводит пальцем вдоль моего позвоночника, и я выгибаю спину, мое тело отзывается на это прикосновение вспышкой чистого огня. Я снова испытываю те странные ощущения, которые он однажды пробудил к жизни. Прежде, чем мир вокруг нас обрушился, прежде, чем он меня покинул, прежде, чем я умерла. Прежде, чем я решила, что потеряла всякий шанс заполучить его любовь.

У нас есть еще один шанс. По благоволению и милости богов, мы снова отыскали друг друга. И я его теперь не потеряю.

Я скольжу рукой к переду его штанов, а затем обхватывая его взбухающую мужественность через ткань. Фор делает резкий вдох и отстраняется. Одна рука ловит мое запястье крепкой, неумолимой хваткой. Он с неохотой отрывает губы от моей кожи и заглядывая мне в глаза.

– Фэрейн, – говорит он, голос у него хриплый, измученный.

Горячие слезы вскипают и проливаются меж моих ресниц. Значит, вот как все будет. Даже теперь, после всего, через что мы прошли. После всех тех заявлений на грани жизни и смерти он все равно будет воздерживаться.

Фор видит обиду на моем лице. Он излучает горечь и сожаления. Ему претит эта пропасть между нами так же, как и мне, даже сильнее. Но его решимость крепче.

– Фэрейн, – говорит он, – ты – моя жена, моя королева. Неважно, что будет дальше.

– Но не… по закону, – шепчу я.

– Да будь они прокляты, эти законы! – его голос почти свиреп. Он наклоняется, захватывает мои губы своими, жестко целует меня, вовлекая в схватку зубов, языков и страстной решимости. Когда он наконец отстраняется и глядит на меня, мы оба тяжело дышим. – В каждом смысле, который имеет значение, – говорит он, – я твой, а ты – моя. Навсегда, Фэрейн. До смерти и после нее.

Новые слезы сбегают вниз по моим щекам.

– Но ты не решаешься привязать себя к моему отцу, – мне противно говорить это, вводить образ Ларонгара сюда, в это пространство, предназначенное только для нас двоих. Но это – истина, которую мы не можем игнорировать. Наш брак заключен не между двумя людьми, а между нациями. Между мирами.

Меня накрывает волной депрессии. Он так хочет мне угодить, унять мои слезы. Внутри него идет война, столь же жаркая и яростная, как и томительное желание, что он испытывает ко мне. Но заставлю ли я его выбрать меня, а не Мифанар и жизни его народа? Зная наверняка, какой это огромный риск? Я – не ценная дочь. Я – испорченная. Та, от которой не жалко избавиться. Я этого не стою. Я должна быть довольна тем, что Фор может мне дать, не рискуя. Даже благодарна. Боги небесные, да как же мне не быть благодарной? И суток не прошло, как я умерла! А этот мужчина, этот воин, этот король, изо всех своих сил боролся, чтобы вернуть меня из мертвых.

Я обхватываю его щеку ладонью, смаргивая слезы. Затем привлекаю его к себе и снова целую. Сладко, мягко. Я позволяю теплу его любви течь по нашей связи, туда и обратно, в такт с пульсацией моего вновь пробудившегося дара. Когда я наконец отстраняюсь, то шепчу:

– Я хочу тебя, Фор. Вот и все. Я хочу тебя и все, что ты готов мне дать.

Он прижимается своим лбом к моему, испуская ужасающий вздох.

– Я бы навсегда забрал твои слезы, будь это в моей власти.

Но какой смысл думать о том, чего мы не можем получить или не можем дать? Я не стану тратить эти бесценные мгновения на печаль. Я притягиваю его губы к моим, ощущаю на его языке вкус крови, смерти, отчаяния. Я вбираю все это, как и напористость, которую они несут за собой. Моя грудь тяжело вздымается и опускается, когда его алчущий рот покидает мой и опускается вниз между грудей. Он стягивает мое платье через ноги, оставляя меня обнаженной на этом меховом коврике. Теперь он наклоняется и целует мой живот, затем опускается еще ниже, а я извиваюсь и стону в предвкушении от того, что будет дальше. В прошлый раз все казалось таким нереальным. Ощущения, что он пробудил в моем теле, не походили ни на одну мою фантазию. Мне до боли хочется снова их испытать. И плоть моя, и сердце кричат от мучительного желания.

Фор встает на колени промеж моих бедер, пробегая пальцами вверх и вниз по моему центру и глядя на меня, лежащую на полу. Он разводит мою плоть в стороны, проникая глубже и улыбаясь, когда новые тихие вздохи срываются с моих губ.

– Фэрейн, – бормочет он. – Фэрейн, ты так прекрасна. Мой нежный человеческий цветок. Как жестоко я поступил, увезя тебя так далеко от солнца твоего мира. Утащив тебя в эти тени, в эту тьму.

– Я сама хотела приехать. – Щеки начинают краснеть. После всей той лжи, которая привела меня в его объятия, произносить эти слова теперь кажется почти что грешно. Но я ничего не могу поделать. Здесь нет места фальши. Он должен знать правду. – Я хотела тебя.

На это он улыбается, его зубы сверкают в тусклом свете лорста.

– Наверное, только боги знают почему!

Затем он подхватывает мои бедра и приподнимает меня к своему рту. Я закидываю ноги на его плечи и выгибаю спину, когда его губы и язык отыскивают мою раскаленную сердцевину. Я закрываю глаза, растворяясь в ощущениях моего тела и буре эмоций, несущихся от него. Одну руку я запускаю в его волосы, а вторую закидываю себе за голову, пытаясь ухватиться хотя бы за что-нибудь. Сперва тихие всхлипы, затем глубокие, гортанные стоны срываются с моих губ, из моей души. Я теряюсь в его чувствах: всей этой тоске, силе и любви, слившихся воедино в вихре ослепительного света. Он ошеломляет меня, совсем как мой божественный дар, но слаще, чище.

Я думала, что потеряла его навсегда. И все же он здесь. И мы вместе. Что бы нас ни ожидало, это мгновение будет жить и впредь, целая вечность блаженства, незапятнанного смертью или временем.

Я подаюсь навстречу ему и его жадному рту, пока все, что нарастает внутри меня, наконец не взрывается. Меня омывает чистое пламя. Мои глаза широко распахиваются, и я выкрикиваю его имя. По всей комнате сами стены вспыхивают ответной пульсацией всех кристаллов, скрытых в камне. Живых кристаллов, сияющих и вибрирующих в такт с моей охваченной восторгом душой.

Он продолжает ублажать меня, пока я наконец на опускаю ноги с его плеч и не притягиваю его лицо назад к моему. Его губы теплые, влажные и опухшие, а мое тело под его руками, языком и покусывающими зубами дрожит от удовольствия.

– Ты вся такая вкусная, – мурлычет он около мочки моего уха, заставляя меня хихикать в ответ на его щекочущее дыхание. – Я мог бы питаться тобой каждый день своей жизни и никогда не потребовать другой еды.

– А ты уверен, что тебе не наскучит такая диета? – смеюсь я, обвивая руками его шею.

– Никогда, – рычит он и кусает меня за плечо, словно бы в доказательство.

Я растворяюсь в ласках Фора и вздыхаю, переполненная его любовью. Но чего-то не хватает. Чего-то жизненно важного.

– Фор, – выдыхаю я, гладя его шелковистые волосы и эти великолепные плечи. – Фор, я хочу дать тебе то же, что ты дал мне. – Я снова обхватываю его щеки ладонями и поднимаю его лицо, чтобы он посмотрел мне в глаза. – Я… Мне рассказывали… До того, как я приехала сюда, меня проинструктировали, как… сделать мужу приятно. Я могу кое-что попробовать. Если ты этого хочешь.

На его губах играет улыбка, в глазах – понимающий блеск. Но он качает головой.

– Тебе не нужно ничего для меня делать, женушка. Делая приятно тебе, я и сам получаю достаточно удовольствия.

И он не шутит. Я толком не могу это понять, и мне с трудом в это верится, но истина слишком очевидна. Я ощущаю ее в каждом оголенном чувстве, которое он разделяет со мной в эту секунду. Он говорит всерьез. Он любит меня. По-настоящему любит. И это превосходит все самые смелые ожидания, которые я осмеливалась вынашивать. Превосходит все надежды о том, что я найду себе место в этом или любом другом мире. Он любит меня чистой, жертвенной любовью, которая всегда будет ставить меня превыше его собственных нужд.

И осознание этого лишь усиливает мою решимость.

– Пожалуйста, – говорю я. – Я хочу попробовать.

На этот раз, когда я протягиваю руку, чтобы расшнуровать его штаны, он меня не останавливает. Он даже помогает мне и встает, пока я спускаю их с его талии, с его ладно сложенных бедер и мускулистых икр. Наконец я вижу своего мужа во всем его великолепии. Я уже видела большую часть его тела, восхищалась им и побаивалась величия его фигуры и осанки. Но ничто не подготовило меня к этому зрелищу. Да ничто бы и не смогло.

Едва ли я все еще дева. Технически говоря, девственности я не теряла, но мы уже делали такие вещи, что, думается, я вполне могу сорвать с себя этот ярлык. И все же лицо заливает румянец. Я раньше никогда не видела обнаженного мужчину. Выглядит очень странно. А еще он очень красив.

– Я… Я думаю, будет проще, если ты ляжешь, – говорю я.

Он вновь улыбается, его забавляет моя застенчивость.

– Как пожелаешь, любовь моя. – Он растягивается на меховом коврике рядом со мной, прижимая меня к своему крупному телу. Несколько мгновений я так и лежу, водя пальцами по линиям его торса и пресса, исследуя выступающие мышцы и многочисленные шрамы. После долгого задумчивого молчания он перекатывается на бок и снова целует меня, отстраняясь лишь затем, чтобы пробормотать: – Тебе не нужно делать ничего такого, чего не хочется, Фэрейн. Мне достаточно просто быть здесь, с тобой.

– Я знаю, – приподнявшись, я сажусь и смотрю на него, поглаживая его сильное, точеное лицо. – Но мне как раз этого и хочется.

И с этими словами я начинаю целовать его. Сперва смущенно, понемногу исследуя его губами, языком, зубами. Мне хочется повторить то, что он сделал для меня, я чутко слежу за всеми его реакциями. Когда я касаюсь его в определенных местах, он ахает, его тело и душа поют в ответ. Я не спеша упиваюсь каждым мгновением с ним, этим нашим миром для двоих. Этим местом, где мы поочередно разбираем и собираем друг друга заново.

– Ох, Фэрейн! – наконец выдыхает он, когда мои поцелуи опускаются все ниже. – Ты меня с ума сведешь!

Я улыбаюсь.

А затем беру его в рот.

Сперва это странно. Как и все, что было до этого. Мгновение я сомневаюсь в себе. Он такой большой, и, несмотря на детальные инструкции, которые я получила еще до брачной ночи, не уверена, что смогу дать то, что ему нужно. Но его стоны удовольствия и чувства, вибрацией идущие от его души, не лгут. Я набираюсь смелости, тяну и дразню, позволяю кончику моего языка лизать и играть. Это даже приятно – распоряжаться им вот так. Чувствовать каждый его отклик на мои прикосновения, ощущать эту мою новую силу, дарующую ему подобное удовольствие. Физическое удовольствие, да. Но ведь это далеко не все. Он мог бы найти способ утолить свои потребности где угодно. Но то, что даю ему я – мое присутствие, мою любовь, мои восторг и обожание, – это лишь только для нас двоих. Никто другой не сможет дать ему этого, никто во всех мирах.

Много времени не требуется. Он вскрикивает, когда приходит разрядка, и в тот же миг интенсивность его чувств пронзает меня насквозь, заставляя ахнуть. Мое тело загорается, словно его удовольствие было моим, а кристаллы в стенах вокруг нас взрываются красочной симфонией, заполняя мою голову пляшущими огоньками и чудесной, многоголосой гармонией песни.

Глава 4. Фор

Когда она в моих объятиях, кажется, что с миром снова все в порядке.

Помню, как я боялся, что человеческая невеста будет попросту слишком… маленькой. Что мне придется постоянно переживать, как бы не раздавить ее своим большим, неуклюжим трольдским телом. Но Фэрейн, какой бы изящной и хрупкой она ни выглядела, подходит мне так, словно ее создали для меня. Она тесно прижимается ко мне и чертит рукой мелкие узоры на моей груди, проводя линии между созвездиями шрамов.

Я опускаю голову и ловлю ее двухцветный взгляд. Она улыбается, и мое сердце вздрагивает, готовое остановиться от чистой радости. Ее улыбка так прелестна – еще более прелестной ее делает то, как редко она появляется на столь серьезном лице. Можно жить и умереть в свете одной этой улыбки – и никогда не возжелать иной.

И я думал, что потерял ее. Навсегда.

Тишину нашей комнаты вдруг нарушает бурчащий рокот.

– Ох! – ахает Фэрейн, кладя руку на свой голый живот. – Прошу прощения!

Я улыбаюсь и провожу пальцем по изгибу ее груди, в итоге кладя руку на ладонь.

– Должно быть, ты умираешь от голода. Никто не догадался тебя покормить?

Она качает головой.

– Я не хотела никого беспокоить.

Я прижимаюсь губами к ее макушке.

– Ты – их королева, – бормочу я, уткнувшись в ее волосы. – Для них честь, если ты их беспокоишь. – Однако, когда я вновь смотрю на свою возлюбленную, ее ресницы уже опущены, а всякие следы той улыбки пропали. Ее лоб омрачен тенью. Она отталкивается от меня и садится. Она все еще обнажена; ничто, кроме россыпи золотых волос, спадающих с плеч, не прикрывает ее тела. Еще на ней кулон, тот небольшой кристалл урзула, с которым она не расстается. Он лежит прямо у ее сердца, чуть поблескивая.

Боги небесные, как же она прекрасна! Я мог бы вечность лежать здесь и просто смотреть на нее, на каждое мельчайшее движение, что она делает. Наклон ее головы, напряжение в челюсти, когда она сглатывает, движение ее груди, когда она делает вдох. Хотя я недолго смог бы просто смотреть; вскоре меня обуяли бы другие желания, та потребность впихнуть как можно больше радости в то немногое время, что у нас осталось.

Но желудок Фэрейн снова урчит, а ее взгляд устремляется к блюду с едой.

– Постой, – говорю я, поспешно вставая на ноги. – Позволь мне. – И не подумав прикрыться, я пересекаю комнату и иду за блюдом. Подняв крышку, я открываю россыпь фруктов, грибов и маленькую буханку хлеба. Еду, которую я насобирал на кухне, получив заверения кухарки, что ее привезли из Гаварии, дабы усладить язык моей человеческой невесты.

Я возвращаюсь к коврику со своими подношениями. К моему огромному разочарованию, Фэрейн снова надела то красное платье, что я сорвал с нее. Вся шнуровка разорвана и болтается спереди, а лиф лишь частично прикрывает ее прелестную грудь. По крайней мере, мне даровано это благословение.

– Спасибо, – говорит она, когда я ставлю блюдо на коврик перед ней. Она оглядывает еду. – Ты очень внимателен. Знаю, ты, должно быть, был ужасно занят весь день.

– Сильнее, чем ты можешь себе вообразить, – я вновь вытягиваюсь рядом с ней на ковре, опираясь на локоть. – Но ты никогда не покидала моих мыслей. Мне чудом удавалось не броситься к тебе всякий раз, как у меня случалась передышка.

Она кусает гриб и мягкий хлеб, затем жует, закрыв глаза.

– Тебе нравится? – спрашиваю я.

Она кивает, но словно бы слегка давится тем, что у нее во рту.

– Прости, – говорит она. – Очень вкусно, и я умираю от голода, просто… ну, мое тело, похоже, больше не знает, что с этим делать.

– Потребуется время, чтобы заново всему научиться, – я протягиваю руку, нежно провожу пальцем по изгибу ее челюсти. – И чтобы научиться новому – тоже.

Услышав это, она улыбается, ловит мою ладонь и прижимает ее к своей щеке. Этого жеста почти достаточно, чтобы я отшвырнул блюдо прочь и сделал все, что в моих силах, дабы вновь пробудить в ней другой голод. Но это было бы эгоистично. Она измотана. И она мне уже так много отдала. Отныне ее потребности должны стоять в моем сердце на первом месте.

Поэтому я сдерживаю свою похоть. Фэрейн же в этот момент целует мою ладонь, а затем возвращается к еде. Сделав еще несколько глотков, она тихо спрашивает:

– А что стало с теми воггами? Насколько… насколько большой урон они нанесли?

Я морщусь и отворачиваюсь. Ей незачем знать все, что я видел и слышал, с чем столкнулся в тот день. Столько смерти и разрушений. Столько страха. А хуже всего этого – та безнадежность, что пронизывает сердце Подземного Королевства. Мифанар всегда был оплотом силы, которая умело противостояла врагам или угрозам. Куда обратиться трольдам, если монстры с такой легкостью вторгаются в их величайший город?

– Могло быть гораздо хуже, – говорю я, понизив голос. – Потери могли быть куда больше, если бы не ты.

Фэрейн содрогается и откладывает в сторону то, что осталось от еды. Я тянусь к ней и беру ее за руку.

– Фэрейн? Любовь моя, что не так?

Она качает головой. Мне хочется надавить на нее, побудить рассказать о своих тревогах, но не против ее воли. Я прикусываю язык в ожидании, а она тем временем прикасается к своему висящему на цепочке хрустальному кулону, привлекая к нему внимание. Глубоко в центре него есть пятно. Я хмурю лоб.

– Это было там раньше? – спрашиваю я.

– Что? – она поднимает глаза в удивлении.

– Это, – я показываю пальцем. – Эта тьма.

– В моем кристалле? Нет. – Она хмурится, опуская взгляд на камень, ее губы стягиваются в задумчивую линию. – Он словно бы затуманился. Не понимаю почему.

Вместо ответа я сажусь и тянусь к своим штанам, небрежно отброшенным в сторону в пылу страсти. Запустив руку в карман, я обхватываю пальцами острые грани кристалла и протягиваю его Фэрейн для осмотра. Поразившись увиденному, она моргает, а затем подбирает его своей изящной ладошкой.

– Где ты его взял? – наконец спрашивает она, поднимая на меня взгляд.

Мне не хочется упоминать Мэйлин. Не могу понять почему, но какой-то инстинкт подсказывает мне, что лучше держать Фэрейн и ту ведьму, что является моей матерью, как можно дальше друг от друга.

– Он из того пруда, – отвечаю я правдиво, пускай и отчасти. – Священного пруда, в котором к тебе вернулась жизнь. Я полагаю, что это – знак от богов.

– Что ты имеешь в виду?

Я подаюсь вперед, убирая ладонью волосы с лица. Последнее, чего мне хочется, это обременять Фэрейн. Не сейчас, пока она еще слишком слаба. Но я не могу скрывать это от нее.

– Весьма вероятно, что, когда цена за твою жизнь будет уплачена, тьма в кристалле развеется.

Ее глаза округляются.

– Что за цена, Фор?

– Цена – это жизнь.

Она смотрит на меня, и ее взгляд медленно заполняется ужасом. Затем она спрашивает обвиняющим тоном:

– Твоя жизнь?

Я потираю рукой загривок.

– Ну, да. Полагаю, что так. – Ее взгляд такой раскаленный, такой яростный, что я едва осмеливаюсь посмотреть на нее в ответ. – Я предложил свою жизнь в обмен на твою. По правде говоря, я не ожидал, что выйду из тех вод живым.

Позабыв об остатках еды, Фэрейн встает, опрокидывая тарелку. Мгновение она смотрит на меня сверху вниз, крепко сжимая в кулаке кристалл Мэйлин. Затем она резко разворачивается и шагает к окну.

– Фэрейн? – окликаю я ее. Она не отвечает. Она стоит там – силуэт, очерченный мягким сиянием сумрачья, тень без определенных черт. Внезапно ее плечи вздрагивают. Судорожный вдох переходит во всхлип.

В ту же секунду я вскакиваю на ноги и иду к ней через всю комнату. Я обхватываю ее руками, прижимаю спиной к себе и утыкаюсь носом в ее прелестные золотые волосы.

– Фэрейн, любовь моя, оно того стоило. Вернуть тебя – стоило всякого риска. Даже призрачный шанс спасти тебя заставил бы меня пойти на куда большее, чем это!

Она мотает головой и несколько раз пытается заговорить, пока не выдавливает из себя:

– Сколько у нас осталось? Ты знаешь?

– Я ничего не знаю. Это все для меня в новинку.

Развернувшись в моих объятиях, она поднимает на меня взгляд. В ее странных глазах сияют слезы, они блестят на ее щеках.

– Быть может, умру я, – шепчет она. – Может, боги лишь одолжили мне немного времени.

– Нет! – Внутри меня вскипает гнев, словно нарастающее давление внутри готового вулкана. – Этого не может быть. Я заключил сделку на твою жизнь. Не на несколько дней, а на целую жизнь, что ты проживешь. На меньшее я не соглашусь.

Она запрокидывает голову, приоткрыв губы.

– Фор, – мягко произносит она, – кто мы такие, чтобы чего-то требовать от богов?

Она права. У меня нет слов, мне нечем ей возразить. Но в сердце своем я противлюсь. Я бросаю вызов самим богам: пусть только попробуют забрать ее у меня.

Вместо слов я наклоняю голову и ловлю ее губы своими. Я позволяю пламени моей страсти смести все слова, все страхи, все протесты. И когда она поддается мне, когда в ее теле вновь разгорается желание, мы забываем обо всем остальном и позволяем этому миру, как и всем прочим, попросту раствориться.

Глава 5. Фэрейн

Когда я просыпаюсь с разгорающимися огнями мерцания, Фора уже нет рядом.

Прошлой ночью мы все-таки добрались до постели. И даже спали. Но ни на миг не переставали обнимать друг друга. Когда мы не занимались любовью, мы просто молча лежали, целуясь и обнимаясь. Мы просто существовали в этом моменте. Как будто мы могли каким-то образом заставить эту ночь длиться вечно. Как будто могли втиснуть целую жизнь любви в эти несколько слишком кратких часов.

Но в конце концов мы заснули. А теперь, когда я открыла глаза и повернулась к пустому месту рядом с собой на кровати, меня заполняет ужасающая боль потери. Должно быть, он ушел очень тихо, зная, как я измотана; внимательный и заботливый, как и всегда. Мне жаль, что он это сделал. Жаль, что он не разбудил меня своим поцелуем, не шепнул еще раз, что любит меня. Пусть даже я, вероятно, не отпустила бы его, поступи он так.

Я потягиваюсь своими голыми конечностями, у меня всё еще всё болит после испытания смертью и воскрешением, но я чувствую, что сил прибавилось. Открыв свою душу Фору и впустив в себя его эмоции, я чудесным образом поспособствовала своему исцелению. Голову заполняют воспоминания о проведенном вместе времени. Может, неправильно думать о таком после всего, что случилось? Все эти жизни, столь жестоко оборванные… и все же каким-то образом, среди смерти и разрушений, мы с Фором сумели отыскать что-то прекрасное. Если не поощрять красоту там, где можно, не питать ее и не помогать ей расти, то зачем вообще жить? Зачем бороться?

Мое тело все еще теплое и поет во всех тех местах, которые прошлой ночью исследовали губы, руки и язык Фора. Я чувствую себя обновленной – и не только из-за того удовольствия, что он пробудил во мне, пускай это и было воистину чудесно. Но это еще не все. Связь между нашими душами зажгла во мне какой-то свет.

Моя улыбка вдруг меркнет, теплое сияние в груди отчасти тускнеет. Он все равно не желает окончательно заключать наш брак. Конечно же, я знаю почему. Я понимаю причины и положение вещей, всё, что будет означать завершение брачного ритуала. Я не могу винить его за этот выбор, за то, что он сдерживается, не позволяя себе угодить в опасную ловушку, расставленную моим отцом. Но смогу ли я довольствоваться тем, что у нас есть? Зная, что наш брак не будет считаться законным в глазах моего народа, да и его собственного? Маленькая часть меня возмущена тем, как все это неправильно. А еще есть печаль от осознания того, что покуда все остается как есть, мы не сумеем выстроить совместную жизнь. Только любовь.

Хватит ли мне этой любви? Хватит ли Фора?

Одолеваемая этими вопросами, я встаю с постели и горестно улыбаюсь, глядя на платье, лоскутья которого разбросаны по всей комнате. Когда Фор срывал его с меня во второй раз, он убедился, что снова я его не надену. Остаток ночи мы провели, сплетаясь друг с другом, прижимаясь обнаженной плотью к плоти. Слов не хватит, чтобы выразить, насколько правильным это ощущалось. Я больше не чувствовала себя голой рядом с ним. Я чувствовала себя целой.

А теперь его нет. И мне холодно. Поэтому я направляюсь к гардеробу на другом конце комнаты и достаю платье в трольдском стиле, пошитое по человеческим пропорциям. Оно насыщенного синего цвета, отделано по кайме самоцветами, горящими живым огнем. В моем мире такое стоило бы целое состояние. Я надеваю его и как раз заканчиваю закреплять шнуровку под мышкой, как вдруг раздается стук в дверь.

– Войдите, – говорю я, оборачиваясь.

Дверь открывается. Входит Хэйл, держа в руках накрытое блюдо, совсем как то, что Фор приносил прошлым вечером.

– От короля, – говорит она, голос у нее глухой и глубокий. – Он распорядился, что вы должны сегодня поесть, иначе полетят головы.

– Ох. Спасибо. – Я сажусь у небольшого стола в центре комнаты. Его поверхность покрыта выбоинами от камней, обвалившихся в прошлые толчки, но он все еще вполне пригоден. Хэйл ставит передо мной блюдо и поднимает крышку, под которой обнаруживается еще одна порция человеческой еды, приготовленной специально для меня. Я открываю рот, собираясь спросить Хэйл о Йирт, моей горничной. Однако что-то в ее лице заставляет меня передумать. Я по привычке пытаюсь дотянуться до нее, коснуться ее чувств, но лишь затем, чтобы вспомнить, что больше этого не могу. Прошлой ночью, когда мы с Фором лежали в объятиях друг друга под светом мерцания, я начала было верить, что мой божественный дар возвращается. Но похоже, что я ошибалась. Ничего нет.

Я закусываю нижнюю губу и разглядываю стоящую передо мной еду: фрукты и выпечку, мягкий хлеб и сливочное масло. Пусть из вчерашней порции я и съела совсем немного, да и в животе пусто, как в пещере, но мне сложно разыскать в себе большой аппетит. Я сейчас должна быть мертва, в конце концов. Мертва, как и родной брат Хэйл, Йок. Он больше никогда не сможет насладиться такой простой радостью, как завтрак. Так с чего бы это делать мне?

Я качаю головой. Наказывая себя против воли богов, я Йо