Оглавление

Глава 1. Хирург

Прозрачный полиэтиленовый пакетик валялся на обочине. Ветер подхватил его, немного приподнял, перекинул через дорогу и потащил в поле. Пакет не сопротивлялся. Безропотно он подчинялся малейшему порыву и летел, напоминая искусственную медузу на дне воздушного океана.

Лёня наблюдал за ним со стороны, привалившись спиной к дереву:

«Этот полиэтиленовый мусор протянет дольше меня. Он будет медленно разлагаться лет сто или двести, если случайно не сгорит. А может, он вообще всех людей переживет…»

Когда пакет пропал из вида, парень поднялся и накинул на плечи рюкзак. Передышка закончилась, пора было идти дальше. Путник посмотрел на небо — большие пушистые облака, словно откормленные породистые овцы, не спеша брели по своему голубому пастбищу. Дождя сегодня не ожидалось.

Лёня бодро шагал по краю асфальта, время от времени оглядываясь через плечо. Он преодолел уже длинный и опасный маршрут, но до пункта назначения оставалось еще порядочно. Путник всякое повидал в дороге, ему встречались разные люди: добрые и ублюдки, монахи и убийцы, одни помогали, другие пытались прикончить, но все они остались далеко позади. Лёня нигде не останавливался дольше чем на пару дней и то, если вынуждала погода.

Вчера он отпраздновал двадцать два года. Вечеринка прошла в палатке посреди леса. В качестве подарка именинник позволил себе открыть тюбик сгущенки и съел её в одиночестве. Он даже зажег тоненькую свечку, загадал желание и тут же задул её. Экономия. Свечей осталось всего три. Несколько раз Лёня заходил в брошенные церкви, надеясь разжиться этим добром, но Божьи дома стояли уже разграбленными.

Лёня вытер пот со лба и поправил зеленую бейсболку. Серая, не по размеру большая майка, сидела мешком на его костлявом теле. Болотные штаны-карго тоже обвисли на тощей заднице. За время пути парень сбросил килограммов десять, но зато его мышцы окрепли и стали выносливее.

Внезапно бродяга сбавил шаг, заметив впереди опасность. Рослая немецкая овчарка вылезла из канавы и застыла поперек дороги. За ней последовала вторая, чуть меньше — странная помесь бульдога, ротвейлера и каких-то беспородных шавок. Через секунду с противоположной обочины выбежала третья псина и тут же зарычала.

Леня быстро посмотрел по сторонам в поисках убежища. Из рюкзака торчала рукоятка алюминиевой биты, но против трех голодных озлобленных псов этого было маловато. Проблема состояла в том, что он наткнулся не просто на собак. По большим проплешинам на шкуре, облысевшим ушам и кровавой пене, сочившейся из пасти, сразу стало понятно, что бобики заражены. А значит, один укус или даже просто касание такой зверюги может стать смертельным. Подцепить клещей легко, а вот избавиться от них невозможно.

— Тихо-тихо, спокойно, — рука машинально потянулась к травматическому пистолету, который болтался в кобуре под майкой. Но Лёня тут же передумал. Пушка смотрелась грозно, вот только была не заряжена. Впрочем, недавно этот ствол здорово его выручил. Лёня припугнул им пару бродяг и те не рискнули проверять, есть ли в магазине патроны.

С собаками такой трюк не прокатит. Просто показать пушку им мало, надо хоть разок пальнуть. А нечем. Три пары свирепых глаз сверлили человека, оценивая — добыча он или угроза. С рюкзаком за спиной парень выглядел внушительно, но вот испуганный взгляд выдал в нем жертву. Гляделки закончились. Овчарка оскалилась, злобно гавкнула и кинулась в атаку.

Пришлось активировать план «Б». Путник рванул в поле, посреди которого как огромные железные великаны возвышались линии электропередач. Хотелось скинуть рюкзак, но это сбило бы темп, к тому же он мог послужить защитой для спины. Для долговязого нескладного парня, Лёня бежал на удивление резво, его длинные ноги делали огромные прыжки по траве, вот только, несмотря на все старания, собаки догоняли.

Леня напоминал загнанного оленя, которого через секунду растерзает стая волков. Из горла вырвался отчаянный крик, взгляд беспомощно скользнул по лугу, где предстояло принять бой или умереть. Однако победить он мог только избежав схватки.

ЛЭП казалась уже совсем рядом, но дыхание голодных псов слышалось еще ближе. Причудливая помесь бульдого-ротвейлера опередила остальных и попыталась первой вцепиться в ногу беглеца. И тут охотничий азарт подвел зверюгу, она угодила лапой в моток стальной проволоки, запуталась и резко сбавила ход.

У человека появился шанс. Из последних сил Лёня рванул к спасительной опоре. Десять метров! Пять! Три! Беглец подпрыгнул, вцепился в железный уголок и подтянулся. Челюсти овчарки лязгнули в паре сантиметров от кроссовка. Промашка. Спустя мгновение парень забрался на безопасную высоту.

Псины ворчливо кружили внизу, поочередно задирая морду и облизываясь. Собаки приготовились к долгой осаде, а Леня прижался к спасительной опоре и тяжело дышал:

«Не зря я в детстве легкой атлетикой занимался, ой не зря».

В груди закололо так, словно там поселилось семейство дикобразов. Постепенно боль прошла, и беглец начал соображать, что делать дальше. Собаки могли караулить сутками. Нужен был новый план.

Леня осторожно снял свою ношу и положил между перекрещенных опор. С виду рюкзак казался здоровым, но на деле весил не так много. Все тяжелое — тушенка, консервы, рис, гречка, сахар — уже давно подъелось.

Парень аккуратно вытащил биту, спустился чуть ниже, взял оружие в правую руку, левой схватился за уголок и свесился. Псины мигом подскочили. Самая облезлая и плешивая шавка с обрубленным ухом прыгнула и тут же получила дубинкой по затылку. Собака взвизгнула, рухнула на землю, но быстро очухалась и отбежала в сторону.

— Черт! Живучая тварь!

Лёня надеялся проломить ей череп, но попал вскользь. Остальные бобики сразу впитали в себя горький опыт собрата и уже не повторяли его ошибок. Уличные собаки удивительно быстро учились, жизнь дрессировала их лучше любого инструктора.

Теперь Лёня уповал лишь на то, что стая заметит добычу полегче и оставит его в покое. Чтобы скоротать время он залез почти на самую верхушку опоры и долго разглядывал окрестности. Впереди виднелось несколько поселков и широкая трасса «М-4 Дон». А еще поля. Бескрайние, зеленые, нарезанные аккуратными прямоугольниками, на которых раньше выращивали пшеницу, подсолнечник, кукурузу и прочую сою. Теперь они стояли бесхозными и зарастали сорняками.

Но запустение царило не везде. К своему удивлению человек заметил движение на одном клочке земли. Синий трактор деловито катился по грунтовой дороге вдоль поля, поднимая за собой серое облако пыли.

— Ферма! Люди! Эх, далеко… не докричаться, — внезапная радость быстро сменилась унынием безнадежности.

Лёня полез вниз, перебрался на другую сторону, прислонился плечом к опоре и свесил ноги со стального уголка. Отсюда он заметил тот самый пакет, за полетом которого следил во время привала. Белый шуршащий мешочек зацепился за куст. Пакет будто нашел в нём союзника и бросил вызов ветру, воспротивившись тому, что его без отдыха гоняют по полям. Кусок полиэтилена запутался в тонких кривых ветках и не двигался с места. Он жалобно трепетал при каждом порыве, но продолжал бороться.

Солнце неумолимо двигалось к горизонту. День угасал. Перспектива торчать здесь всю ночь сильно печалила Лёню. Он знал, что если уснет, то наверняка свалится с ЛЭП. Между тем собаки, лениво зевая, растянулись на земле в десяти метрах от опоры. Временами одна из них убегала на разведку, но пара дежурных всегда оставалась на посту.

Пошёл третий час осады. Вдруг псы встревоженно подняли морды и зарычали. Лёня обернулся. Через поле в его сторону шел человек. Мужик с легким рюкзаком, в синих джинсах и бледно-розовом поло сжимал метровый кусок черенка от лопаты.

— Эй! Тут собаки! Осторожно! Они зараженные! — заорал Лёня, честно пытаясь спасти незнакомца. Тот замер на мгновение, кивнул и уверенно двинулся дальше.

Зверюги вскочили и бросились на новую жертву. Человек наклонился, точно решил завязать шнурки, но затем резко выпрямился и швырнул в зубастых противников булыжник. Отпрыск овчарки заскулил — камень попал ему в плечо. Собака захромала, а затем остановилась. Остальные последовали примеру вожака.

Мужик взмахнул дубинкой и угрожающе крикнул:

— А ну, пошли! Пошли нахрен отсюда! Зашибу, твари! Уууу!

Бобики с трусливым лаем попятились. Незнакомец продолжил своё наступление, и шавки дрогнули. Они спешно засеменили прочь, но пробежав метров пятьдесят, остановились. Лёне показалось, что собаки совещаются.

Тем временем дядька продолжал переть на них с прежней агрессией. Один против трех, вооруженный только палкой. Но к удивлению Лёни, зверюги рванули наутек. Незнакомец гнал их до шоссе и остановился только, когда четвероногие пересекли дорогу и скрылись в высокой траве.

Человек постоял с минуту, а затем неспешно направился обратно к ЛЭП. Теперь Лёня мог хорошенько рассмотреть своего спасителя: на вид ему было лет сорок, лысый немного вытянутый череп, узкое лицо, водянистые глаза, короткий нос и тонкие губы. Светлые брови казались почти невидимыми, а тело напоминало цилиндр или тубус. В нем угадывалось что-то змеиное. Худой, чуть сутулый, с покатыми плечами, незнакомец выглядел слабым и тщедушным, тем удивительнее было видеть, с какой смелостью он бросился на трех крупных собак.

— Спасибо! — Лёня скинул рюкзак на землю и спрыгнул следом, — они меня чуть не порвали, а вас испугались. Как так?!

Мужик смерил его флегматичным взглядом и почесал плечо:

— Ворон ворону глаз не выклюет.

— Ох. Я сразу и не понял. Значит, Вы…?

— Чесоточные собаки гоняются за вами… чистыми. На меня они кинутся, только если совсем рехнутся с голоду.

Лёня заметил, с какой горечью и завистью этот человек назвал его «чистым».

— Я не знаю как Вас и отблагодарить. У меня есть немного сгущенки, горох, лапши два пакета. Хотите?

— Ab ovo usque ad mala, — угрюмо кашлянул змееподобный собеседник.

— Чего?

— По латыни дословно — от яйца до яблок. Так, к слову вспомнилось. Ты куда путь-то держишь, турист?

Лёня замялся, обдумывая разумно ли открывать свои планы:

— До Джубги надо добраться. У меня там тётка. Хочу проверить, что с ней, а потом думал в Грузию.

— Чего ты там забыл?

— Мне в Грузии очень понравилось, я туда два раза ездил с друзьями.

Он сдуру чуть не спросил «А Вы чем занимаетесь», но вовремя удержал язык за зубами. Чем может заниматься зараженный? Тупо доживать последние дни. У всех болезнь протекала по-разному: один мог и год чадить, а самые слабые потухали месяца за три.

— Значит, ты один хочешь дойти пешком до Джубги? Давай-давай. Мне кажется, я проживу дольше тебя.

— Я от Москвы иду! — гордо объявил Лёня, но тут же осёкся, решив, что сболтнул лишнего.

— ОГО! — наигранно восхитился незнакомец, — ну тогда я за тебя спокоен. Тебе, получается, туда?

Мужик указал пальцем на юг, Лёня заметил в районе его запястья красноватое пятно.

— Ага, дальше по М-4. Но я редко по трассе иду. Опасно. Обычно стороной обхожу посёлки с городами. У меня карта и компас.

За время пути Лёня встретил много чесоточников, все вели себя по-разному. Одни сбивались в большие караваны и отправлялись в последний путь, чтобы встретить смерть в красивом месте где-нибудь в горах или у озера. Другие промышляли грабежом и насилием. Третьи, не дожидаясь агонии, лезли в петлю или прыгали с моста. Четвертые специально искали «чистых» и заражали их из зависти. Пятые коротали жизнь в надежде, что ученые вот-вот изобретут вакцину.

Никто из них не видел этих таинственных ученых, но бедолаги с маниакальной убежденностью были уверены, что они есть. Всё как положено: в тайных лабораториях, в белых халатах, склонившись над микроскопами, вирусологи-микробиологи-генетики стояли на пороге открытия лекарства от Бурой Чесотки. Увы, на этом пороге они стояли уже почти два года, а шаг вперед сделать так и не могли.

Мужик почесал дубинкой между лопатками, и устало выдохнул:

— Послушай, турист. Перед Динской заправка будет. Там нехорошие люди засады устраивают. Меня-то не трогают. Что с такого возьмёшь? А тебя до нитки оберут. И не только. Женщин у них там нет. Поэтому молоденького московского мальчика они просто так не отпустят. Понял?

— Фак, вот мрази…, — Леня проглотил густую слюну, чувствуя, как похолодели пальцы.

— Тебе сегодня второй раз повезло. Нам почти по пути, так и быть, проведу безопасным маршрутом, — незнакомец посмотрел на запад, — солнце садится, надо спешить. Ночью в наших местах лучше не шататься. Я могу предложить у меня переночевать, но ты не согласишься. Я бы тоже не согласился. Ты же не идиот? Идиоты от Москвы, считай, до Краснодара не доходят.

— Спасибо, у меня палатка. Показывайте дорогу.

— Нет там дороги, сначала полем пойдем, потом перелеском и снова полем. У нас тут кругом одни поля. Кубань — житница России.

— Ой, простите. Я даже не представился, меня Лёня зовут. А вас?

— Хирург. Просто Хирург.

— А, так вы доктор…? Говорят, врачей почти не осталось, они первыми заразились.

— Возможно я последний, других коллег в округе давно не встречал. Aequo pulsat pede.

— Снова латынь? Переведите, — глаза парня заблестели от любопытства. Давно ему не попадался столь интересный попутчик.

— Смерть безучастно поражает любого.

— Это да…

Новый знакомый шел резво, Лёня даже со своими длинными ногами едва поспевал за Хирургом. Доктор совсем не выглядел смертельно больным, и если бы не пятна — первый симптом этой жуткой болезни — то парень принял бы его за обычного человека. Чистого — как теперь говорили.

Он решил, что Хирург заразился недавно. Его отметины были бледными, почти розовыми. Лёня знал, что со временем пятна станут ярче, сначала покраснеют как зрелая вишня, а затем потемнеют. Поэтому болезнь и прозвали «Бурая чесотка».

А еще пятна чесались. Жутко чесались, особенно по ночам. Так сильно, что люди раздирали кожу и лезли на стены от боли. Некоторые пытались лечиться «народными методами» — прижигали пятна раскаленным железом или поливали кислотой. Но они только уродовали себя. Избавиться от клещей подобной терапией никому не удалось.

«Повезло, что этот дядька мимо шел. Сейчас нормального человека редко встретишь, особенно среди чесоточных».

Они миновали поле, пересекли узкую дорогу с раздолбанным асфальтом и вновь запылили по земле.

— Мы из Балашихи втроем на машине выехали. Я, мой друг Ванька и сестра его Алёна. Она первой погибла под Воронежем, нас местные отморозки обстреляли. Ей через стекло в висок попали, сразу насмерть.

— А друг где?

— Когда бензин закончился, мы на велики пересели, нашли два байка на заброшенной даче. Решили, что хозяева за ними уже не вернутся. Ехали, никого не трогали, как вдруг из кустов собака бросилась и сразу Ваньке в голень вцепилась.

— Собаки велосипедистов не любят почему-то. Особенно деревенские, — чуть замедляя шаг, пробормотал Хирург. Он поправил лямку и в рюкзаке что-то звякнуло.

— Шавка зараженной оказалась. Ванька когда пятна увидел…

Леня замолчал на полуслове. Его лицо покраснело, глаза стали чуть влажными.

— Можешь не продолжать. Догадываюсь.

— Повесился Ванька. Я утром просыпаюсь, а он в десяти метрах на березе болтается.

— Сжег его?

— Чего? — тут парень запнулся и упал на колено, — фак, гребаная кочка.

— Сжигать нас надо. Чтобы падальщики дальше заразу не распространяли.

— Знаю. Я ветками завалил и подпалил. Кости только обугленные остались.

— Молодец, — похвалил доктор.

— А дальше один. Нормальных попутчиков не встретил, в основном ублюдки попадались или психи.

— Таких сейчас большинство, — Хирург остановился и показал палкой налево, — вон хутор мой. Почти пришли. Тебе дальше прямо.

— Хутор? — заволновался Лёня, — а там много людей уцелело?

— Два калеки. Один перед тобой. От хутора мало что осталось, сгорела половина. Пока не стемнело, тебе надо как можно дальше уйти отсюда. До тех деревьев еще провожу, а потом ты сам.

Они дошли до длинной лесополосы. Высокие старые тополя угрюмо покачивались и шуршали листьями, несколько ворон каркали на ветках, беспокойно посматривая на людей недружелюбным взглядом.

— Ну всё, турист, прощай.

— Еще раз спасибо, — Лёня чуть не протянул руку своему спасителю, от старых привычек было сложно избавиться, — стоп, ну возьмите хоть лапшу! Сварите и вспомните меня. Чем-то я Вас отблагодарить должен!

— Тебе нужнее, молодому растущему организму необходимо хорошо питаться. И так тощий как скелет. Дорога длинная, пригодится.

— Тогда сгущенку…

— Перестань. Долгие проводы — лишние слёзы. И мой совет тебе напоследок: Cave canem.

— Звучит круто. Как заклинание в Гарри Поттере. А перевод?

— Берегись собаки, — улыбнулся доктор.

— Прощайте! Держитесь, не падайте духом!! Лекарство обязательно найдут!

Лёня повернулся, сделал шаг, второй, третий и рухнул лицом в землю. Хирург понюхал пятно свежей крови на дубинке, а затем скинул свой рюкзак. Он быстро извлек прочный трос, чистую пластиковую бутылку, металлизированный скотч, широкую чашку из нержавейки и маленькую кружку. Затем торопливо обвязал веревку вокруг ног парня, перекинул её через толстый сук и потянул. Несмотря на худобу, Леня весил прилично, доктор с кряхтением едва поднял его на полтора метра.

— Дышишь? Это хорошо. С мертвых крови мало, — вполголоса пробормотал Хирург, закрепив трос.

Он замер, прислушался, осмотрелся по сторонам, а затем оторвал кусок скотча:

— Чуть не забыл рот тебе заклеить. Ни к чему нам лишние крики. Место тут глухое, безлюдное, но мало ли…

Лёня очнулся. Затылок жутко болел, тошнило, перед глазами расплывались мутные темные круги. Он попытался что-то сказать, но лишь промычал с залепленными губами. «Спаситель» достал скальпель. Левой рукой он схватил жертву за волосы, а правой резанул по шее.

— Не дергайся. Расплескаешь, — произнёс Хирург таким тоном, точно речь шла о стакане с чаем. Он поспешно убрал скальпель на место и поднес к ране глубокую чашку.

Сердце бедняги бешено колотилось, выталкивая через поврежденную артерию ярко алую кровь. Доктор знал, где резать. Через пару минут всё кончилось. Хирург зачерпнул кружечкой красную жижу из наполненной чашки, продегустировал её с видом сомелье, затем перелил остатки крови в чистую бутылку и бережно убрал в рюкзак.

Труп плавно покачивался из стороны в сторону. Маятник-мертвец остекленевшими глазами таращился в пустоту. Вдалеке завыли собаки. Возможно, они уже почуяли, что сегодня перепадет мясца, всех падальщиков ожидало сытное пиршество. Хирург щелкнул складным ножом, отрезал трос и смотал его. Полезными в хозяйстве вещами доктор не разбрасывался.

— Спасибо тебе, турист. Вот ты меня и отблагодарил. Теперь в расчете, — Хирург поднял дубинку и направился к хутору.

В это самое мгновение сильный порыв, наконец, оторвал упрямый пакет от куста возле ЛЭП. Кусок полиэтилена сдался. Ветер, играясь, взметнул его в темнеющее небо и погнал дальше.

Глава 2 Осторожно, злые хозяева

Юля закуталась в тёплое одеяло, но всё равно ощутила, как по коже пробежал холодок. Она проснулась за секунду до щелчка рации. Чутьё предупредило об опасности как раз в тот момент, когда первый бандит перелез через забор. Часы показали половину третьего ночи.

Куницыной потребовалось пару секунд, чтобы прийти в себя. Юля сунула руку под подушку, вытащила пистолет, спрыгнула с кровати и затаила дыхание. Она не выглядела на свои семнадцать: миниатюрная, светловолосая, с бледной кожей — посторонний человек дал бы ей лет пятнадцать, не больше. В Юле еще сохранилась легкая подростковая угловатость. Не гадкий утёнок, но и не прекрасный лебедь.

Рация тихо зашипела голосом Тараса Романовича, которого все привычно называли Бобёр-старший:

— Историк, жди сигнала. Подпустим ближе. Мы бьём задних, а ты передних. Приём.

— Понял. Саня, как у тебя? Приём, — раздался голос папы из соседней комнаты. Отец вжался в стену и осторожно разглядывал улицу через окно.

Тихо, как кошка, Юля пробралась в его спальню, не проронив ни слова.

— Пока никого. Приём, — ответил Швец.

— Саня, секи свой участок. Чтобы с тыла не зашли! Мы тут сами разберемся, — предупредил Тарас Романович.

Сашка Швец, он же Таран, жил через дом от них. Юля представила, как он сейчас бегал по второму этажу от одного окошка до другого, высматривая незваных гостей.

А противники прибывали. Один, второй, третий. И все на их участок. Налетчики выбрали не самую удачную ночь. Стареющая, но почти полная луна отлично подсвечивала силуэты незнакомцев. Когда пятый бандит перемахнул через ограду, Бобёр-старший скомандовал:

— Огонь!

Историк быстро приоткрыл окно и выстрелил. Грохот его гладкостволки слился с щелканьем «Сайги» Тараса Романовича. Следом жахнул дробовик Бобра-младшего.

Мародеры были уверены, что посёлок спит, и не ждали такого горячего приёма. Ошибочка вышла. Вместо хлеба с солью их щедро угостили сталью и свинцом.

— Спокойно. Сидим. Наблюдаем. Приём, — невозмутимо пробубнил Тарас Романович, словно секунду назад он пристрелил не двух человек, а просто сбил из «воздушки» пустые консервные банки.

— Один шевелится. Приём, — заметил Историк.

Юля различила в его голосе дрожь, руки у отца тоже тряслись. Школьному учителю сложно было перестроиться и стать убийцей. Но он старался. Старался ради неё.

Динамик вновь зашипел:

— Мы с Витькой выходим. Историк, ты следом. Саня, прикрывай сверху. Приём.

Приказы Тараса Романовича не обсуждались. По части военно-тактических вопросов он считался непререкаемым авторитетом в посёлке.

— Юлька, не высовывайся, — бросил на ходу отец и затопал вниз по лестнице. Дочь послушно осталась в комнате, понимая, что толку от неё сейчас все равно мало.

Во дворе громко стонал раненый. Одна пуля прострелила ему бедро, вторая вошла между ребер чуть ниже сердца. Трое его подельников лежали неподвижно, упокоившись навеки. Бобровы обступили противников, но ближе чем на метр не подходили.

— Жаль, пятый ушёл, — с досадой проворчал Витька, которому досталось фамильное прозвище «Бобёр-младший».

— Сами виноваты. Мы с тобой в одного ударили. Вон, в зеленой олимпийке валяется, — Тарас Романович кивнул на мертвеца с тремя пробоинами.

— Так я правого жахнул, как договаривались, а потом всех подряд, — пожал плечами Витёк.

Боброву-младшему недавно исполнилось двадцать. Когда он стоял рядом с отцом, казалось, что Тарас Романович клонировал себя и создал точную копию на тридцать лет моложе. Роста они были среднего. Широкоплечие, большеголовые, с мощными лбами, крепкими подбородками и кривыми ломаными носами. Характер обоим достался задиристый, но отходчивый.

Отец с сыном успели переброситься парой фраз, прежде чем к ним присоединился Историк. Это прозвище сразу прилипло к Михаилу Ильичу Куницыну, когда в посёлке узнали, кем он работает.

— В этого я стрелял, — вздохнул Историк, рассматривая раненого.

— Жестокий ты человек, Ильич. Не гуманный, а еще учитель, — с порицанием усмехнулся Бобёр-старший, — почему не насмерть? Зачем бедолагу мучиться заставляешь?

— Сам знаешь, какой я снайпер.

— Ладно. Витька, следи за дорогой, вдруг группа поддержки пожалует, а мы тут потолкуем с товарищем.

Налётчик корчился от боли не в силах подняться. В душе раненого теплилась надежда, что раз его не грохнули сразу, то может и пощадят. Так уж устроена человеческая природа — цепляться за жизнь до последнего вздоха. Особенно когда эта жизнь висит на тонком, до предела натянутом волоске.

— Вы нахрена к нам полезли?! — рявкнул Тарас Романович.

Бандюга ответил не сразу. Он простонал что-то невнятное, а затем едва выдавил из себя:

— Жратву искали…

Бобёр-старший хмуро оглядел оружие противников: старенькая, видавшая виды двустволка ИЖ-58, два топора да алюминиевая бита. С чем лез пятый грабитель, которому удалось удрать, никто не запомнил.

— Жратву говоришь? Вы же знали, что здесь живут! Это не мародерка, а разбой, тут другой спрос, — Тарас Романович придвинулся на полшага, чтобы лучше разглядеть лицо чужака.

— Сколько вас? Где лагерь?! — требовательно, как на уроке, спросил Историк.

Но его вопросы остались без ответа. Раненый закряхтел, кашлянул и потерял сознание.

Бобров устало зевнул:

— Кончай его. Хрена собачьего он нам расскажет, а пытать я не хочу. И так ясно — очередная ватага чесоточников.

Из-за этой банды мужики последние три дня дежурили в усиленном режиме. Не высыпались, сидели как на иголках. Когда Витька заметил слежку, все поняли, чем это закончится. Такое уже проходили.

— Историк, чего завис? Добивай, говорю, — повторил Тарас Романович.

Юля наблюдала за происходящим из своей уютной чистенькой комнаты на втором этаже. Куницына видела, как отец поднял ружьё и прицелился в голову налетчику. Но тут Бобер-старший замахал руками. Историк покачал головой и отшагнул. Они начали спорить. Юлька приоткрыла окно, чтобы послушать разговор.

— … у нас не армейский склад, беречь патроны надо, так кончай.

Долетала до Юли концовка фразы Тараса Романовича. Отец не соглашался:

— Бобёр, я ж не палач, чтоб головы рубить. Давай сам…

— Нет уж, Ильич! Ты ранил, ты и добивай!

— Тьфу! — рассердился Историк и направился за угол дома. Вскоре он вернулся с большим топором.

На свою беду раненый пришел в сознание, увидел, какую ему приготовили казнь, забыл про боль и попытался отползти к калитке:

— Пощадите! Не убивайте!

— Все равно, сынок, тебе подыхать. Вон уже какое пятно на шее, -почти с отцовской заботой ответил Тарас Романович.

— Это родимое! Клянусь, родимое! Я чистый, правда, чистый, — тараторил бандит, хотя пару минут назад едва ворочал языком.

— Ага, родимое. У тебя, у кореша твоего на руке. Все вы меченные. Ты же знаешь, конец один — долгий, жуткий, мучительный. А мы быстро. Зажмурься, и почувствовать не успеешь.

— Нет, есть средство, есть…, — прошипел раненый, харкая кровавой пеной. Ползком на животе он почти добрался до приоткрытых ворот, словно за оградой ему кто-то гарантировал безопасность. Внезапно путь к отступлению перекрыл Бобёр-младший. Молчаливая суровая фигура Витьки казалась неприступной точно бетонная стена.

— Историк, руби уже! Не могу смотреть, как трепыхается. Хоть бандит и чесоточник, но человек всё же…, — поторапливал Тарас Романович.

Куницын не шевелился. Сгорбившись и опустив плечи, он безучастно смотрел на противника.

— Ну, твою ж мать, интеллигенция! Пора бы чешуей обрасти, жестче надо быть, жестче!

Бобёр-старший выхватил топор, высоко поднял над головой и резко опустил. В последний момент раненый повернулся к нему лицом, инстинктивно выставил руку, пытаясь защититься от безжалостного металла, вскрикнул и тут же затих. Лезвие вонзилось аккурат между глаз.

— Вот и всё. Не сложнее чем дрова колоть, — крякнул Тарас Романович, сплюнув горькую слюну, — Витька, давай за горючкой, обожжем их, а утром закопаем.

Бобёр-младший тут же отправился исполнять поручение бати. Мужики даже не попытались обыскать трупы. Первое правило выживания гласило: «Никогда не трогай чесоточника, даже мертвого. Ничего у него не бери и вообще держись как можно дальше».

Через пару минут мертвецов облили бензином, и во дворе заполыхало. До отвращения аппетитно потянуло жареным мясом — все уже подзабыли вкус шашлыка. Хрюшек, овечек, коровок и другую живность также коснулась эпидемия. Микроскопические чесоточные клещи проникали почти во всё, что бегало по земле и даже летало над её поверхностью. Если б не рыба, «чистым» пришлось бы поголовно переходить на вегетарианскую диету.

Мужики подождали пока огонь потухнет и разошлись по домам. Бобёр-младший и Саня Таран остались за дежурных, а остальные могли отдохнуть до утра.

Юлька облегченно выдохнула, когда скрипнула дверь и послышались тяжелые отцовские шаги на лестнице. Михаил Ильич шёл медленно, точно дряхлый старик. Наконец, он поднялся на второй этаж, замер в коридоре и повернулся в сторону комнаты дочери:

— Кино закончилось, отбой.

Юлька съежилась на кровати. Прижимая подбородок к коленям, она обхватила ноги худенькими ручонками и слегка раскачивалась:

— Что он сказал?

— Ты о чем?

— Перед тем как Бобёр его зарубил, он что-то крикнул про лекарство или средство какое-то. Я не разобрала…

Историк задумался и вытер испарину со лба:

— От страха бредил. Забудь. Отдыхай. Мне тоже надо выспаться, завтра тела закапывать. Тарас наряд выписал за то, что добить отказался.

— А почему ты не смог его ударить топором? — тонкий голосок Юли из темноты звучал чуть жутковато.

— Не знаю, мышка. Убивать оно легче, чем рожать, но тоже не всем дано. Тем более так. Одно дело выстрелить, а другое… ох, проехали.

Отец ушел в свою комнату. А Юльке еще целый час не давали покоя разные мысли, предсмертные слова незнакомца глубоко засели у неё в голове.

ГЛАВА 3. ВЕСНА

Душа вышла из тела

И вернулась обратно.

Поболело — прошло,

И остались лишь пятна…

Пятна прошлых надежд

И любви безвозвратной,

Разбежались по коже

Ярко-красные пятна.

Счастья даже крупица

Не дается бесплатно,

У всего есть цена,

И расплата нам — пятна.

Юля закончила стих, но еще пару минут раздумывала над последним четверостишьем. Хотелось поменять концовку. Однако ничего интереснее в голову не пришло, и она оставила всё как есть. Куницына захлопнула толстый ежедневник, который служил ей дневником. Писала она в нём редко, в отличие от отца. Это он приучил Юлю вести дневник, после того как паутины социальных сетей порвались, Интернет рухнул, а желание делиться своими мыслями и воспоминаниями осталось.

Михаил Ильич как школьный историк, начал вести свою летопись задолго до эпидемии. Его дневники занимали половину книжного шкафа. И теперь он почти ежедневно делал короткие пометки, описывая падение цивилизации от лица обывателя. Историк в шутку называл это «Хроники Куницына».

Юля взглянула на часы:

«Пора бы им уже вернуться. Может, на озеро зашли? Нет, корм не взяли. Тогда тем более пора».

Утром отец с Бобровыми отправился закапывать вчерашних налетчиков. Вернее их обгорелые останки. Братскую могилу для таких незваных гостей организовали в овражке за посёлком.

Юлька нервно царапнула ногтями подоконник. Прошло пять минут, затем десять. Никого. Она поднялась с кровати, провела рукой по старому настенному календарю с постером любимой рок-группы, а затем остановила взгляд на фотографиях. Три одинаковых рамочки висели на стене: портрет Юли в пятнадцать, Юля с папой в аквапарке, Юля, папа, бабушка и дедушка на юбилее. Но семьи в полном составе не было ни на одном фото.

— Прогуляюсь к «скворечнику». Оттуда хорошо дорога просматривается, — сказала Куницына, словно в комнате еще кто-то был. В одиночестве она часто разговаривала сама с собой. Звучащий голос успокаивал её лучше, чем мысли в голове.

Юлька надела джинсы, заправила в них футболку с длинным рукавом и натянула перчатки. Теперь даже в жару приходилось ходить в закрытой одежде. «Модные тенденции» постапокалипсиса гласили — чем меньше видно кожу, тем сложнее чесоточным клещам поселиться в твоём теле.

Она спустилась на первый этаж, повернула дверной фиксатор, выглянула на улицу, осмотрелась и переступила порог. Между участками сделали проходы в заборах, чтобы быстрее передвигаться от одного дома к другому. Их маленький поселок теперь превратился в подобие коммуны, где было почти всё общее.

Юля подошла к высокому дубу. Среди его толстых ветвей бывший хозяин года три назад сколотил для детишек настоящий домик. Все как положено: веревочная лестница, канат, маленькие окошечки-бойницы, даже пиратский флаг для антуража. Теперь в домике на дереве устроили наблюдательный пост.

Сегодня дежурил Сашка Таран. Вообще его фамилия была Швец, но прозвище Таран крепко прилипло с самого детства. До эпидемии он мечтал стать профессиональным боксером и даже успел выиграть чемпионат Южного федерального округа.

— Стой, кто идет?! — шутливо крикнул Саня из «скворечника».

— Папу с Бобрами не видно?

— Неа.

Юлька скрестила руки на груди и шаркнула ногой по земле:

— Долго их нет, я переживать начинаю…

— Овраг недалеко. Если бы кипишь случился, я выстрелы отсюда бы услышал. Ты же знаешь старого Бобра, он любит языком почесать. Минуту работает — пять болтает.

— Скинь лестницу.

— Залазь, — Саня приоткрыл люк, веревочная лестница размоталась в воздухе и повисла в полуметре над землей.

Юля шустро вскарабкалась наверх и встала около окошка. Она прикусила нижнюю губу, разглядывая знакомый пейзаж за посёлком.

— Хорош паниковать, Куница.

— А ты чересчур спокоен. Нас вчера атаковали, забыл?

— Да там чесоточники обдолбанные с топорами были. Тоже мне атака.

— Один сбежал. Он может с дружками засаду устроить.

— Юль, ты конечно отличница, но старый Бобер не тупее тебя в этих делах. Мы разведку провели, никого кругом.

Саня смотрел на подругу чуть снисходительно, точно перед ним стояла маленькая девочка, которая утверждала, что под кроватью сидит чудовище, а он как большой и взрослый успокаивал её, убеждая, что чудовища нет.

Таран поставил ружье в угол и почесал макушку. Его темно-русые жесткие волосы торчали «ёжиком» в разные стороны, а вот на лице юношеская щетина еще не показывалась.

— Надо на базар ехать, патронами затовариться, — Саня хрустнул костяшками пальцев.

— Я бы тоже выбралась. Мне кажется, сто лет в Краснодаре не была.

— Я полгода назад, туда и обратно. Сейчас, говорят, там поспокойнее, «пятнистых» почти не осталось. Вытурили подальше.

— Угу, вот они к нам и лезут теперь, — вздохнула Юля.

— Ну а как ты хотела? Им тоже жрать хочется. Жрать, бухать, насиловать. Отрываются перед смертью.

Семья Сашки переехала в Краснодар из Омска, когда мальчику исполнилось восемь. Юля родилась в Москве, но почти не помнила столицу, всё её детство и юность прошли на Кубани. Познакомились они три года назад, когда Михаил Ильич решил перебраться в коттеджный поселок «Весна» под Краснодаром. Юльке пришлось идти в новую школу, и первым, с кем ее посадили за одну парту, стал Сашка Швец. Впрочем, никакой романтики в их отношениях не проскальзывало, только дружба.

— Петушок-петушок, выгляни в окошко, дам тебе горошка, — звонкий девичий смех послышался за «скворечником».

Таран хмуро сдвинул брови. Юля понимающе улыбнулась и кивнула на дверь:

— Пообщайся с невестами, я подежурю.

— Никакие они мне не невесты! — фыркнул Швец.

Скрипнула деревянная дверца люка и в проёме показалась суровая морда Сашки. Под домиком стояли две очень похожие девушки — Уля и Лиза Ложкины. Ульяне исполнилось восемнадцать, Елизавета была на год младше, но казалась даже чуть выше сестры. Обе смуглые, с толстыми косами черных волос, большими глазами и широкими бедрами.

— Привет. Ну, выглянул, гони горох.

— Заходи на обед, мама как раз варит, — предложила младшая, игриво поглядывая на парня.

— Спасибо. Я гречки с тушенкой наготовил, мне до завтра хватит. Вы по делу пришли или соскучились просто?

Сестры Ложкины переглянулись и снова захохотали.

— Ой, Саш, правда скучала, особенно когда вчера в баню ходила. Легла на поло́к, глаза закрыла и о тебе думала, — томно протянула старшая Ульяна, и новый приступ веселья накатил на сестёр.

Таран усмехнулся, терпеливо дожидаясь, когда девчонки перейдут к делу. Ложкины считались в поселке самыми видными девками и до эпидемии, а уж когда болезнь выкосила почти всех, то и подавно стали первыми невестами в округе.

Юля Куницына рядом с ними чувствовала себя настоящим гадким утенком. Она тоже была миловидной, но из-за своей миниатюрной внешности походила на подростка, который только-только начал превращаться в девушку. А вот Улька и Лизка уже налились соками. Их бедра округлились, грудь выпирала из рубашек, а мягкие губы, томные глаза и ямочки на пухлых щечках придавали им особенную женскую привлекательность. Кровь с молоком, да и только.

— Я на дежурстве вообще-то. Чего случилось?

— Кран потёк на кухне. Поможешь? — наконец призналась Лиза, накручивая конец косы на палец.

— Помогу, но позже. После смены. Перекройте воду пока, если сильно капает. Можете у меня набрать.

— А когда твоё дежурство закончится?

— Когда Витька придёт. Сама же знаешь, куда они двинули.

— Идут! — раздался в скворечнике радостный голос Юльки.

— Ой, да ты не один дежуришь? И Куницу к обороне привлёк? — протянула Ульяна, чуть поджав губы.

Юлю никак не задела сквозившая в словах ревность. На Сашку она не засматривалась, и отбить его не пыталась. Да и формально Таран ни с кем не встречался. Время сейчас было такое, что фривольные отношения не поощрялись. Обнимашки, поцелуйчики и прочие романтические нежности остались в прошлом. Даже члены одной семьи опасались лишний раз прикасаться друг к другу. Бурая чесотка продолжала свирепствовать, и любой неосторожный контакт мог привести к заражению.

— Ладно, я пошла, — Куницына повесила бинокль на торчавший из стены саморез и спустила веревочную лестницу.

Ложкины продолжали топтаться у «скворечника», точно дожидаясь её ухода, чтобы сообщить Сашке еще что-то. Юля не стала их стеснять и быстро направилась домой.

Отец вернулся уставший, попросил заварить чай и сел в тени черешни возле крыльца. Михаил Ильич Куницын преодолел пятидесятилетний рубеж, но казался чуть старше. Когда-то темные волосы почти все поседели, круглая борода тоже не молодила Историка. А вот солидным животиком к такому почтенному возрасту он не обзавёлся и держал себя в форме. У них перед участком стоял турник, на котором Михаил Ильич хоть сейчас мог подтянуться десять раз. А еще Юля помнила, как он любил бегать по утрам. Раньше. До эпидемии.

— Нормально всё прошло?

— А? — вопрос вывел Историка из глубокой задумчивости, — да, в яму сбросили, землей закидали, дело несложное.

— Думала, вы быстрее вернетесь.

— Ой, дочь, мы с Тарасом уже не такие молодые. Замедляемся с каждым годом. То ли дело Витька — шустрый пацан. Мы пока доковыляли, он вперед на разведку сбегал, туда-сюда лесок прошерстил. Бойкий малый. Про тебя, кстати, спрашивал, — на последней фразе Михаил Ильич улыбнулся.

— Что про меня спрашивать? Он меня каждый день видит, — насупилась Юлька.

— Мышка, ты чего такая колючая сразу стала? Спрашивал, не испугалась ли ты вчера во время стрельбы. Волнуется видать.

— Угу. Ясно.

— Я в твою женскую тактику не лезу. Понимаю, что парень добиваться должен и все такое. Сразу перед ним стелиться не надо. Но ты не перестарайся только.

— Пап, ты о чем?

— О том, что мужиков мало осталось. О будущем надо думать в настоящем. Ладно, я уже старый, а тебе дальше как-то жить, семью заводить.

— Какую семью, пап? Мы — последнее поколение. После нас никого не останется.

Тут пришлось нахмуриться Михаилу Ильичу. Пессимизм и апатия дочки его сильно беспокоила:

— Мышка, рано ты лапки вверх подняла. Большинство умерло, потому что не знало, с чем столкнулось. А мы теперь знаем. Поэтому выживем.

— Тоже мне жизнь! Ни к кому не прикасаться, любого суслика бояться, — каждое слово Юльки было пропитано тоской и безнадежностью.

— Ладно, давай перекусим и пойдем на озеро.

— Вдвоем?

Историк стянул мотоциклетные перчатки и почесал глаза. Жутко хотелось спать. Михаил Ильич протяжно зевнул:

— А ты кого позвать хочешь?

— Может Сашку? Для подстраховки.

— Аааа, ну если только для подстраховки, то давай.

Юлька поняла, о чем подумал отец и тут же виновато начала оправдываться:

— Папа, мы просто друзья. Но с Сашкой мне больше нравится общаться, чем с Витькой. Мне этот Бобёр совсем не к душе…

— Ладно. Дело твоё. Зови жениха…

— Ну, пап!!!

Через час Михаил Ильич, Юля и Саня Швец направились к озеру. Все трое несли в рюкзаках корм для карпов. Рыба осталась практически единственным животным продуктом, пригодным для еды. Болезнь с одинаковым успехом поражала людей, свиней, коров, овец, собак, кошек и другую живность. Не щадила она и птиц. «Чистые» почти забыли вкус жареной курочки, шашлыка или говяжьего гуляша.

Но этот вид клещей не мог жить под водой. Поэтому рыба стала основным источником белка. Тем, кто поселился у моря, больше повезло с разнообразием рациона. Остальным приходилось довольствоваться живностью, что водилась в окрестных водоемах.

Раньше Историк не особо увлекался рыбалкой, но помнил, что ничего крупнее карася в их озере мужики не ловили. Теперь же в нем плавали толстые довольные карпы. Когда прилавки супермаркетов опустели, а потом закрылись и сами магазины, Бобёр-старший быстро смекнул, как жить дальше. Так у них появилась своя маленькая рыбная ферма.

— Стойте. Ветки шатаются, — предупредил Куницын, указывая на противоположный берег.

Таран залёг в траву, прильнув к прицелу карабина. Историк со своей гладкостволкой сместился в сторону. Юля тоже достала пистолет «Байкал», хотя её «травмат» с такой дистанции мог только напугать хлопками, но не ранить.

— Я обойду, — прошептал Сашка.

— Сидеть, герой! — шикнул Михаил Ильич, — вон там сразу засекут, даже в траве не спрячешься.

Через несколько мгновений загадочный враг, наконец, показался из кустов. С беспокойным кряканьем несколько уток под предводительством солидного селезня заскользили по водной глади.

— Эх! Может они не заразные? Я бы отсюда всех положил, — проглотив слюну, мечтательно вздохнул Швец.

— Хочешь променять здоровье на жареную утку? — Историк поднялся и повесил ружьё на плечо.

— Да ладно, это я так.

Юлька не принимала участие в разговоре, но продолжала пристально следить за противоположным берегом. Чтобы окончательно успокоиться, мужики обошли озеро, но никого опаснее пернатых водоплавающих не встретили.

— На следующий год карпов будем голыми руками таскать! Вот таких, — Таран широко развел ладони в стороны.

Историк с осторожностью разделял его оптимизм:

— Зарыбленное озеро — ценный ресурс. Важно его защитить. Ладно, если еще кто с удочкой придёт, а если сети начнут ставить?

— Их самих в эти сети замотаем и — на дно!

— Воинственный ты парень, — улыбнулся Михаил Ильич, развязывая рюкзак.

Саня аккуратно положил оружие на траву. Припекало. Хотелось искупаться, но вода еще не прогрелась, вот через пару недель будет самое то. Послышался звонкий плеск. Историк бросил первый «колобок» из вареной перловки, пшенки и манной крупы. Где-то там, в тёмной воде, оживились зеркальные карпы и караси.

Пока отец с Сашкой откармливали рыбу, Юля прогуливалась в стороне. Пространство вокруг хорошо просматривалось, Куница спрятала пистолет и замерла около кустов дикой малины. Послышался писк. Слабый, едва различимый. Очень тонкий слабеющий голосок звал на помощь из последних сил. Юля пошла на звук и увидела среди травы птенчика.

— Ой, скворчонок выпал…

Птенец попытался убежать, неловко переваливаясь с лапки на лапку, но Юля преградила путь к отступлению.

— Погоди, сейчас найдем твоё гнездо.

Куницына вертела головой, скользила взглядом по кронам и, наконец, заметила его. Совсем невысоко, в паре метров над землей притулилась постройка из травы и веток. Внутри слышалось тихое попискивание. Птенцы ждали родителей. Вскоре один из скворцов уселся на соседнее дерево, боязливо поглядывая на человека.

Юля отошла и спряталась за стволом березы. Птенцы в гнезде заголосили, а выпавший собрат принялся вторить им с земли. Самка заметила его, но почувствовав опасность, быстро взлетела. Куницына решила вернуть беднягу на место, но только она склонилась над малышом, как сзади раздался грозный окрик:

— Стоять! Не трогай!

Историк приблизился быстрыми шагами, схватил дочь за плечо и оттащил в сторону.

— Ты что делаешь?! Зачем лезешь к нему?!

— Поднять хотела просто, в гнездо вернуть, — недовольно одернула руку Юлька.

— А если он заразный? Дотронешься и пятнами пойдешь! — отец постучал себя кулаком по лбу, — я на тебя удивляюсь, уже семнадцать лет, а ведешь себя как маленькая.

— Ну, я же в перчатках! — крикнула дочка и две большие слезы скатились у нее по щекам.

— В печатках-перчатках! Ну и что?! Всякое может случиться! Ты же не в водолазном костюме! Охота тебе рисковать?!

— Может и охота! Может меня всё это достало! Перчатки ваши, правила эти, страхи вечные! Может, я сдохнуть уже хочу! Надоело!

Сашка застыл поодаль, не вмешиваясь в семейную сцену. Когда истерика Юльки закончилась, она разревелась, схватила свой рюкзак и побежала домой.

— Иди за ней, присмотри, чтоб по пути ничего не натворила.

— Понял, — кивнул Таран и рванул за Куницей вдогонку.

Михаил Ильич уставился на скворчонка. Тот забился в траву у корней дерева, и поглядывал наверх, где среди зеленых ветвей укрылось его родное, безопасное и недосягаемое гнездо. Остальной выводок тоже притаился, испугавшись громких людских голосов.

— Ох, Юлька-Юлька. Из-за пташки собой рискует. Сердце большое, а умишка маловато.

Историк пошарил в рюкзаке и достал плотный полиэтиленовый пакет. Натянув его сверху перчатки, он быстро схватил дрожащего от страха птенца, поднял, осмотрел внимательно, а затем сунул в гнездо.

Через минуту вернулись оба скворца, и желторотые детеныши заголосили с новой силой. Теперь в полном составе. Михаил Ильич бросил пакет на землю и на всякий случай сжег его. Коварная болезнь не прощала ошибок. А выжившие еще слишком мало о ней знали.

Глава 4. Союзники

Ночную тишину нарушил требовательный стук в дверь. Хирург подскочил на кровати. Сперва он решил, что показалось. Ему снилось что-то страшное, но сейчас он никак не мог вспомнить что. За печной заслонкой потрескивали дрова, ветерок из приоткрытой форточки легонько волновал тюль. Всё было тихо, спокойно. Но стук повторился. Явно били ногой в дверь. А затем послышался надрывный мужской голос:

— Хирург, открой! Это я, Игорек! Впусти! Будь человеком! Мне помощь нужна!

Хозяин неторопливо встал и почти бесшумно приблизился ко входу. Несмотря на лихие времена, он так и не обзавелся огнестрельным оружием. Брать в его хибаре было особо нечего, само жилище какой-то ценности тоже не представляло. Вокруг таких брошенных домов стояло в достатке.

Дверь в третий раз сотряслась от грубых ударов. Потратив последние силы, человек сполз по стене и развалился на крыльце. Скрипнули старые петли, сутулый Хирург с видом сонного удава выглянул на улицу, осмотрелся и проворчал:

— Заходи.

Игорек на четвереньках заполз в дом, оставив за собой кровавый след. Раненый застонал:

— В засаду попали. Хотели пощипать несколько домишек, там бабы, молодняк, да пара колхозников жили. А нас как в тире похлопали. Леха, Белый, Васька Щербатый, Макар… всех перебили, твари.

— Почему твари? — устало потер переносицу хозяин, — я бы вас тоже перебил. Мы же договаривались без своевольностей? И тут такое нарушение дисциплины. Ай-я-яй. Кто из вас таким инициативным оказался? Ты?!

— Нет! Отвечаю, нет! Это Макар придумал.

— Макар…, Макар… насчет него у меня сразу возникли сомнения, — отстраненно пробормотал Хирург, открывая медицинский чемоданчик.

— Да, Макар он такой… был. Отморозок тот еще. Предложил всех в поселке связать и резать по одному. Мол, нам так на месяц крови хватит.

— Молодец, масштабно мыслил, — похвалил покойного Хирург, — но подобные крупные операции продумывать надо, а для этого крайне важно иметь такой орган как мозг. И заметь не спинной, а головной. Но никто из вас этим ресурсом не обладал.

Игорек обижено заткнулся. А Хирург продолжал над ним потешаться:

— Но меня расстраивает другой момент. Я же тебя из могилы вытащил и думал, что ты будешь хранить мне верность как влюбленный лебедь. А ты к Макару под крыло переметнулся. Обидно.

— Мы бы тебе тоже долю подогнали, отвечаю, — дрожащим голосом оправдывался раненый.

— Amicus certus in re incerta cernitur. Не слышал такую фразу? Дословно что-то вроде — надёжный друг познаётся в ненадёжном деле. Ну, или «друг познается в беде» на современный манер.

— Хирург, я от твоей латыни подохну быстрее, чем от пули.

— Не исключено. Так, давай оценим масштаб трагедии…

Игорек с жалобным кряхтением повернулся и показал простреленный бок.

— Ооооо, — печально протянул доктор, осмотрев глубокую рану. Его водянистые глаза скорбно прищурились, — тебе операция нужна.

— Сделай, а? Ты же хирург!

— Раскрою тебе страшную тайну: хирург — это прозвище, а не специальность. Вообще я терапевт, а «Хирург» ко мне со студенчества прилип. В горы ходили по молодости, так там один парень сорвался, голову себе немного разбил и плечо вывихнул. Я ему бровь зашил, сустав вправил, вот и стал Хирургом. Даже в поликлинике меня так называли, новые коллеги путались поначалу. Хе-хе.

— Хирург, терапевт, да мне похеру! Ты пулю вытащить можешь или нет? — Игорек жутко побледнел от потери крови и едва ворочал языком.

— Не горячитесь, батенька. Помогу, конечно, мы же друзья. Только потерпеть придется. Отвернись к окошку, сейчас немного больно будет.

Раненый стиснул зубы. Хирург придавил ему голову, вонзил скальпель в горло и держал так, пока тело не перестало трепыхаться. Игорек обмяк.

— Ну вот, я тебе помог. Теперь не болит, да? Эх, весь диван мне кровью перепачкал. Ладно, хоть обивка бордовая, не сильно заметно.

Доктор вытащил мертвеца на улицу, накрыл старыми тряпками и оставил так до утра. На рассвете пришлось взяться за топор. Отделив руки, ноги и голову от туловища, Хирург с помощью садовой тележки переместил покойника на окраину леса. Сухой валежник весело затрещал, языки пламени принялись облизывать дерево и человеческое мясо. Судмедэкспертов больше не осталось. Никто и никогда теперь не определит личность бедолаги Игорька по кучке золы и обгоревшим костям.

Волосы на голове вспыхнули как сухая хвоя. Кожа почернела, потянуло горелой плотью. Хирург бросил еще несколько бревен поверх трупа и решил, что достаточно. Жар усилился. Доктор отошел в сторону, наблюдая, как горит бывший союзник. Игорька ему жалко не было, как и остальных членов банды. Доктора печалило другое:

«Не получилось у меня команду организовать. Не хватило дисциплины, пошли разброд и шатания. А помощники нужны, одному всё труднее становится. Надо прогуляться».

Хирург собрал рюкзак, положил запас продуктов, захватил палатку, выпил на дорожку стакан крови и двинулся в путь. Три дня он бродил по окрестностям Краснодара, присматриваясь к островкам жизни, разнюхивая последние новости, но в сам город не совался. Там еще сохранилась какая-никакая власть. По центральным улицам иногда даже разъезжали патрули безопасности. Очень редко и до наступления темноты. Но все же поддерживалась видимость порядка.

Глобальные вызовы, будь-то война, революция, эпидемия или футбол, как правило, раскалывали общество. И одна половина всегда стремилась подавить другую. «Пятнистых» всячески выдавливали из города. Формально закон защищал их от прямого насилия, но когда у нас соблюдали законы? Хирург, конечно, мог рискнуть и ради миски похлебки добраться до центра помощи зараженным. Таких на весь Краснодар осталось целых… один. Формально. А реально там давно висел большой амбарный замок. Впрочем, и сами чесоточники не приближались к этому месту, боясь нарваться на чистильщиков.

«Посмотрим сверху на округу», — доктор уцепился за пожарную лестницу и полез на крышу торгового центра «Красная площадь». Огромное здание теперь походило на труп кита, которого штормом выбросило на берег. Оно медленно разлагалось под открытым небом, половину стекол выбили, все ценное давно растащили. Рёбра каркаса угрюмо проглядывались между дырами в фасаде. Левое крыло и вовсе сгорело, перекрытия там обвалились, обнажая черное обугленное нутро храма шопинга.

Печальная панорама открылась перед Хирургом. Огромный шумный мегаполис теперь молчал. Но в этом молчании слышался тихий зловещий гул, точно тысячи мертвецов бубнили проклятья в адрес тех, кто еще ходил по земле. Жилая часть Краснодара скукожилась до размера спального района. Город разбился на несколько общин, и они с каждым днем все жестче конкурировали за оставшиеся ресурсы.

— Домой, пора домой, — доктор не увидел ничего интересного и полез вниз. Но как только он спустился, за спиной раздался хриплый крик:

— Стоять! Руки поднял! Ты кто такой?! Это наша территория! Чего тут шаришься?!

Хирург осторожно повернулся, миролюбиво демонстрируя открытые ладони:

— Я ничего не взял. Просто осматривался…

— Осматривался он, — проворчал бритоголовый детина квадратного телосложения. Ростом незнакомец был невысокого, зато с могучими широченными плечами, короткой толстой шеей и злобной круглой мордой. Рядом стояли два подростка с такой же брутальной фигурой.

— Вали отсюда, чесоточник! На первый раз прощаю, но если еще встречу — сразу кишки выпущу, — прогудел амбал, направив в лицо доктору дробовик «Beretta».

— Пап, можно я в него пальну разок? — начал клянчить сынуля, точно речь шла о мишени в тире.

Худое лицо доктора испуганно вытянулось, ноги подогнулись, будто рюкзак потяжелел в три раза.

Батя колебался:

— Жалко на этого чушка патрон тратить.

— Лови, пятнистый! — второй отпрыск швырнул камень, угодив в ключицу.

Хирург побежал. Он четко усвоил правило, что когда говорят «вали», надо валить. Папаша мог передумать в любой момент и разрешить детишкам поупражняться в стрельбе.

— Урод чесоточный! Катись подальше со своей заразой!

— Чтоб тебя быстрее клещи сожрали!

— Увидим — убьем!

Крики, угрозы, проклятья, улюлюканье, презрительный смех неслись вдогонку. Второй братец тоже кинул булыжник, но промахнулся.

Банка сайры болталась в рюкзаке и ощутимо била доктору по спине. Но дробь сделала бы ему еще больнее, поэтому Хирург не останавливался. В таком темпе его хватило на две минуты. В печенке резко закололо, тяжелая одышка разрывала легкие. Горло першило так, что казалось, оно потрескалось изнутри как раскаленная солнцем земля. Беглец согнулся пополам. Его не преследовали, но расслабляться не стоило. Отдохнёшь лишнюю минуту и упокоишься навеки.

Хирург перешел на шаг. Он часто оглядывался, задыхаясь от боли и злобы. Так хотелось всех их перебить — всех, кому тупо повезло остаться «чистыми». Почему-то эти людишки вдруг возомнили себя особенными, даже избранными — надеждой человечества на воскрешение. А всех, кого коснулась болезнь, оптом записали в черный список. Чесоточники, пятнистые, чумные, клещевеки — как их только не называли. Зараженных боялись и ненавидели, пятна означали смертный приговор. Нет лекарства. Нет надежды. Нет будущего.

«Вечереет. Не успею я домой добраться, придётся лачугу искать на ночь».

Доктор заметил вдалеке тоненькую струйку дыма. Жилья в той стороне не наблюдалось, только застывшие остовы недостроенных многоэтажек. Значит, костер развел какой-то бродяга, такой же собрат по несчастью. Это совсем не гарантировало теплый приём, радушные объятья, веселую компанию, вечеринку под звездами и новых друзей, но доктор решил попытать счастья. Три дня прошли практически безрезультатно. Лишь однажды он повстречал небольшую группу зараженных, но те двигались от Волгограда, чтобы окончить свои дни на берегу Черного моря.

Когда люди понимали, что жить им оставалось мало, многие устремлялись в места, где давно хотели побывать, но все время откладывали. Толпы смертников двигались на Байкал, Кавказ, Алтай, Камчатку, Черноморское побережье, Абхазию. Пандемия снесла санитарные кордоны. Почти все границы рухнули, их стало некому охранять, и люди принялись мигрировать между странами. Зараженные мечтали встретить последний закат где-нибудь среди Альпийских лугов или песчаных пляжей. Но большинство дохли по дороге.

Хирург подобным романтическим идиотизмом не страдал, а умирать в ближайшее время не собирался. Он знал секрет. И этот секрет помогал бороться с болезнью. Доктор шел медленно, останавливаясь и прислушиваясь каждые пару минут. Дымок продолжал спокойно куриться в стороне от дороги, вскоре показался и огонёк.

На пустыре за редкими чахлыми деревцами Хирург увидел строительный вагончик-бытовку, перед которым, разложив костерок, застыли два силуэта.

— Здравствуйте! — издалека поприветствовал доктор. Он опасался, что если его внезапно обнаружат слишком близко, то могут пальнуть со страху.

— Чего тебе?! — озлобленно крикнул незнакомец и привстал.

Хирург показал ладони, замедлив шаг:

— Я без оружия. Просто ищу, где переночевать. Могу угостить своей едой.

— Иди вон там ночуй! — бродяга кивнул на темнеющую за спиной двадцатиэтажную громадину. Каркас здания возвышался в поле бетонной скалой, глядя во все стороны пустыми ячейками недостроенных квартир.

— А люди там есть?

— Люди? Нет там людей! Нигде людей нет! Сейчас не люди, а херня на блюде! — обижено на весь свет прорычал незнакомец.

— Ладно, извините. Я скорее компанию искал, чем убежище. Но если вы против, мешать не буду. Доброй ночи, — доктор развернулся и потопал в обратном направлении.

Но не успел он сделать и десяти шагов, как послышался новый крик:

— Эй! Как там тебя? Ладно, иди, потолкуем.

В голосе бродяги больше не звучала угроза, даже наоборот, слышались нотки дружелюбности. Пока, правда, очень слабые нотки.

— Кочерга, — мужик протянул грязную мозолистую ладонь с почерневшими ногтями.

— Хирург.

Теперь рукопожатием обменивались лишь зараженные. Это стало некой фишкой для своих, данью памяти прежним «дочесоточным» временам. «Чистые» даже в перчатках боялись дотрагиваться до незнакомого человека, да и близких старались лишний раз не касаться.

При свете огня доктор внимательно разглядел бродяг. Возраст мужика определить было сложно. Распухшая рожа, заросшая куцей бородой, могла принадлежать как тридцатипятилетнему забулдыге, так и человеку под полтинник. Кочерга явно жестко бухал, и пагубная привычка не молодила его и без того быстро умирающий организм.

Рядом сидела в стельку пьяная шатенка лет двадцати. Она относительно недолго разрушала себя алкоголем, поэтому оставалась еще вполне симпатичной девицей. Молодость пока прощала. Синяя барышня даже не заметила появления гостя и продолжала дрыхнуть, прислонившись к стенке вагончика. Мужик вальяжно обнял подружку и с гордостью сообщил:

— Любаша, моя невеста. Фотомодель, между прочим, была.

А затем добавил уже с угрозой:

— Не дай тебе боже положить на нее глаз. Живьем по косточкам разберу!

— Не беспокойтесь. После смерти жены я не ищу даже мимолетных отношений.

Жених удовлетворился этим ответом и чуть расслабился. Хирург расположился на раскладном туристическом стульчике с прожженной дыркой в спинке.

— Вы здесь постоянно?

— Пока да. Может, на море двинем. Не знаю. Я раньше-то на него не ездил, да и сейчас не тянет. Вот Любка хочет на моря, она сама с Севера к нам перебралась перед самой чесоткой.

— Perigrinatio est vita.

— А? — Кочерга замер с открытым ртом, из которого разило перегаром, дошираком и прочей дрянью.

— Есть такое красивое выражение на латыни. Означает: жизнь — это странствие.

— Угу…

— А почему в бытовке обустроились? Дома же пустые есть.

— Нам и здесь нормально. До тебя вообще никто не появлялся. А по поселкам ипподромовские шарят, те еще твари.

Хирург вспомнил недавнюю встречу с папашей и сынками:

— Ипподромовские? Да, я сегодня тоже имел честь пообщаться с ними. Жестокие люди. Пристрелить грозились за то, что попался на глаза. Пришлось бежать.

— Повезло, — протянул бродяга, отхлебывая из двухлитровой пивной бутылки, — мне из рогатки чуть глаз не выбили.

Кочерга показал затянувшуюся рану над левой бровью. Мимоходом доктор еще заметил запекшуюся в ухе кровь.

— Это у них забава такая, нашего брата из рогаток глушить. Развлечение. И охота вроде, и патроны не тратятся. Я вот стрельнуть в отместку хотел, но Любка удержала. У нас заряда мало осталось, на крайний случай берегу, — новый товарищ сунул руку за пазуху и достал пистолет Макарова.

— Ооооо… хорошая вещь. Как сохранили? Наших же всех разоружили, — уважительно надул щеки доктор.

— Всех, да не всех. Кореш один мента хлопнул, а перед тем как преставиться, мне подогнал, — Кочерга с любовью потер пистолет о заселенную штанину и спрятал обратно.

Тут очнулась Любаша. Внезапно заметив Хирурга, она испуганно промычала и попыталась отползти, но алкоголь сыграл с её координацией коварную штуку. Девушка взмахнула руками и свалилась на землю.

— Любка, твою мать! Ты чего шугаешься? Видишь, у нас гость! Хоть нормального человека встретили, я думал такие уже выродились. Поздоровайся лучше…

— Люба, — плаксивым голосом выдавила из себя шатенка, потянувшись к пойлу.

— А Кочерга, между прочим, не погоняло, — мужик с важным видом покачал указательным пальцем, — эта фамилия моя. А зовут Константин Назарович. А тебя как по батюшке?

— Просто Хирург. У меня больше нет ни имени, ни фамилии.

— Ну ладно, дело твоё, паспорт требовать я не собираюсь, — Костя хрипло заржал, — хирург так хирург, по мне хоть гастроэндыр… гастрондур… сука, как там правильно?!

— Гастроэнтеролог, — подсказал доктор мудреное название.

— Или патологоанатом, — хихикнула девица, неожиданно продемонстрировав чудеса пьяной артикуляции.

— Да хоть дерматовенеролог! — Кочерга задрал футболку, обнажив покрытый пятнами живот, — один хер не вылечишь от этой заразы!

Узкие плечи Хирурга уныло поникли. Чтобы его взбодрить, Костя протянул бутылку пива, но доктор отказался. Вместо этого он достал из рюкзака банку тунца и вяленое мясо.

— О, добрые харчи! — похвалил Кочерга. Его подруга тоже заметно оживилась при виде аппетитной закуски. Любаша даже принялась стоить глазки новому знакомому, но так чтобы ухажер ничего не заметил.

Бродяги пили до глубокой ночи. Хирург уже клевал носом и с трудом поддерживал разговор, он порядком устал после тяжелого дня. Костя допил очередную бутылку, швырнул её в заросли бурьяна и недобро покосился на собеседника.

— Слышь, ты как хочешь, а к нам ночевать не пущу! Ты меня ночью зарежешь! — приступ подозрительности, граничащий с паранойей, внезапно накатил на Кочергу.

— Ради чего?

— Да вот ради него! — мужик полез за стволом, неловко перехватил его и уронил себе под ноги. Люба взвизгнула и подскочила. Её паника передалась доктору, он тоже вздрогнул от неожиданности.

— Да не боись, не граната же. Он на пре-до-хра-ни-те-ле, — Костя с кряхтением поднял пистолет — о чем я говорил? А! Вот ты же себе такой хочешь? Да хооооочешь. По глазам вижу хочешь! А что в наше время стоит убить человека? Ни-че-го. Жизнь людская теперь измеряется в банках тушенки, в патронах, даже в рыболовных крючках. Сам видел, как одному мужику разбили башку из-за пары поплавков и катушки лески. А ради такой игрушки многие родного брата придушат.

Кочерга с любовью поцеловал затвор Макарова и снисходительно покосился на доктора. Тот потянулся к рюкзаку и отцепил от него маленькую палатку:

— На ваш дворец я не претендую. Зачем мешать новобрачным? Я как улитка, omnia mea mecum porto — всё своё ношу с собой. Ночь сегодня теплая. Пойду, разложу на той полянке, если не возражаете.

— Нет проблем, — прогудел Костя, — будем соседями.

Хирург быстро поставил легкую одноместную палатку, постелил туристический коврик и развернул спальник. Отключился он почти мгновенно. Ночью ветер усилился, и стало прохладнее. Но проснулся доктор не от холода, а из-за жужжащей под куполом жирной зеленой мухи. Только-только рассвело. Живой надоедливый будильник монотонно гудел, пытаясь вылететь на улицу.

— Вот бестия! Как ты сюда пробралась? А…, — взгляд Хирурга упал на чуть расстегнутую молнию у входа. Он попытался опять уснуть, но через десять минут понял, что бесполезно.

Доктор выбрался из палатки, муха радостно прошмыгнула следом. Костер давно потух, Костя с Любой еще крепко спали в своём вагончике. Учитывая, во сколько они легли, скорого пробуждения ждать не стоило. Хирург собрал палатку, попил воды и задумался над тем как поступить дальше.

«Эти маргиналы — не лучшая компания, но надо с чего-то начинать сбор новой команды. У них есть оружие. Попробуем».

Чтобы скоротать время доктор набросил рюкзак и пошёл к ближайшей брошенной высотке. По соседству раскинулась огромная стройплощадка: башенные краны жалобно скрипели на ветру, бетономешалки вросли колесами в грунт, а пыльные бульдозеры обрастали плющом. Еще недавно этот пустырь планомерно застраивали многоэтажками. «Концептуальный закрытый двор, панорамное остекление, видеонаблюдение, зоны для йоги и спорта, школа рядом с домом», — заманчивые надписи всё еще пестрели на растянутом вдоль ограждения плакате. До эпидемии дома в Краснодаре росли как грибы после дождя, и дождь лил регулярно. А теперь пустыня.

Два пролёта синего забора давно рухнули, и проникнуть на стройку не составило труда. Но вдруг появились местные охранники. Стая собак со злобным лаем бросилась защищать территорию, однако, Хирург подготовился к этому. Несколько кусков битого кирпича заставили дворняжек разбежаться.

Доктор беспрепятственно поднялся по наспех сколоченным деревянным ступеням и скрылся в темном проёме подъезда. Перила здесь не успели поставить, поэтому Хирург держался ближе к стене. После десятого этажа на лестничных площадках стали появляться голубиные гнезда. Пару раз встретились дохлые птицы. А на пятнадцатом дорогу перегородил скелет собаки. Что заставило псину взобраться так высоко прежде чем сдохнуть, осталось загадкой. Хирург загадки не любил, поэтому перешагнув через останки, вскоре поднялся на крышу.

«Вот это я понимаю наблюдательный пост. Не то, что с Красной площади. Хотя за кем тут наблюдать? За двумя алкашами в вагончике? Бррр, ну и ветрище!»

Доктору открылся превосходный вид на ряды автосалонов вдоль Западного обхода, амбициозный комплекс «Город спорта», бесконечные крыши старых и новых домов. Хирург повернулся, его водянистые глаза уставились в сторону Ипподрома.

«Там большая община, сильная. Человек триста, не меньше. Хорошо устроились: земли много, бетонный забор по периметру, крыша над головой есть. Только в конюшни, наверное, заглядывают исключительно в чумных халатах. Чистые…»

Ипподром превратился в сплошной огород, ни одной лошади там, конечно, не осталось. Половину земли засадили картофелем, морковью, капустой, луком, свеклой, а вторую половину заняли теплицами с другими овощами. Ипподромовцы почти полностью обеспечивали себя продовольствием, а то что не могли вырастить, покупали у других общин.

Хирург сплюнул с крыши и посмотрел вниз. У подъезда суетились три собаки, обнюхивая свежие следы человека. Вдруг что-то загудело позади. Доктор обернулся и приставил ладонь ко лбу. Серая точка на небе двигалась прямо на него, быстро приближаясь с грозным рокотом. Хирург на всякий случай убрался с крыши и затаился на лестничном пролёте. В «вертушке» мог сидеть и стрелок, ему ничего не стоило превратить подозрительного человечка в фарш. Пронесло. Вертолет, разрубая воздух винтами, с грохотом пролетел над недостроенной высоткой.

«Давненько авиацию я не видел. Значит, кто-то важный к нам пожаловал», — предположил Хирург, спешно спускаясь вниз.

Бродяги в вагончике тоже проснулись от шума, задрав голову на пороге своей убогой хибары, они провожали вертолёт мутным похмельным взглядом. Разглядев вдалеке ночного гостя, распухшая физиономия Кости чуть подобрела:

— Вот и доктор Айболит, он с чекушкой к нам спешит. Приходи к нему лечиться, даст всегда опохмелиться!

— А я думала, он свалил, — Любаша не оценила поэтический талант кавалера и ушла в бытовку спать дальше.

Кочерга отошел шагов на десять, справил нужду, а затем принялся за костер. Когда Хирург вернулся, вода уже грелась в черном от сажи котелке.

— Добра утра, док! Чифирнём?

— Благодарю, но я только зеленый пью.

— Ишь какой, дело твоё, — Костя смачно харкнул в сторону, — жратвы мало осталось, надо сегодня пошукать по домишкам.

— Сколько тебе осталось, как думаешь?

Неожиданный вопрос заставил Кочергу вздрогнуть:

— А тебе-то чего? Сколько есть — все мои!

— Ты давно заразился? Судя по цвету пятен раньше, чем твоя подружка. Она месяца два назад, верно? — продолжал допытываться Хирург, точно принимал пациента в кабинете.

— Три. Любка — три месяца, я — полгода, — холодно ответил Костя.

— Полгода…, — повторил доктор с той интонацией, когда больным оглашают смертельный диагноз.

От ледяного голоса собеседника Кочерга вдруг сжался в комок. Он сам не понял, чего так испугался, но мелкая дрожь под коленками заставила его немедленно сесть. Бродяга знал, что обречен. Поэтому он и напивался каждый день, чтобы приглушить ужас неизбежности. Страх костяной рукой хватал его за горло, а алкоголь хотя бы отчасти разжимал эти тиски.

— Все там будем, не бзди, — сипло протянул Кочерга, успокаивая скорее себя, чем доктора.

Хирург отстранено смотрел на огонь и теребил кончик тонкого носа. Костя ждал, когда новый знакомый скажет что-то важное, раз он завёл такую тему, но доктор молчал, точно забыл, о чем они говорили. Скрипнула дверь и на пороге вновь появилась Люба. Шатенка высунулась из бытовки в черной запачканной майке, которая едва прикрывала соблазнительные бедра.

— Здрасьте, — сухо процедила Люба и пошлепала в сланцах к кустам.

Кочерга недовольно покосился на неё, но промолчал. К доктору он уже не ревновал. Сейчас, на трезвую голову и при дневном свете, глядя на тщедушную фигуру с узкими плечами, Костя был уверен, что Хирург ему не конкурент. Интеллигентные манеры и флегматичный вид доктора подкрепляли это убеждение.

— Ты сам-то когда подхватил? На прошлой неделе? — усмехнулся бродяга.

— Больше года.

— Чего?! А ну покажи!

Хирург снял рубашку. Кочерга обошел его вокруг, недоверчиво осматривая каждый сантиметр кожи.

— Ниже пояса примерно так же. Если позволишь, я не буду снимать штаны, поверь на слово.

— Поверить? Да я тебя вообще не знаю, с хера ли мне тебе верить?! Больше года… не бывает таких бледных пятен у тех, кто больше года носит на себе клещей!

— Как видишь, бывает.

— И чё? А? Чё с того?! Всё равно пятна есть! Красные, розовые — одна херня! Думаешь, не сдохнешь как другие?

— Думаю, я смогу предложить тебе и твоей невесте приятный свадебный подарок. Что скажешь насчет шанса на очищение? — по-змеиному прошипел Хирург с лукавой улыбкой.

Глава 5. Хали-Бали

Высокий глухой забор скрывал за собой ряды уютных коттеджей. Бетонную стену со всех сторон обвивал густой зеленый плющ, чтобы ограда не выглядела мрачной и отталкивающей. Так задумалось давно, еще, когда это место называлось базой отдыха «Хали-Бали». Теперь плющ служил дополнительной маскировкой от любопытных глаз. Зд