Лев Голубев-Качура

Инопланетяне

Приключения

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Лев Голубев-Качура, 2018

Если рассматривать окружавшую нас природу в глобальном масштабе, то она живёт по своим, присущим только ей, Законам. Изменить человеку не может. Он может только уничтожить её!

Лев Голубев-Качура

16+

ISBN 978-5-4493-3345-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Инопланетяне
2. ИНОПЛАНЕТЯНЕ
   1. А ЧТО, ЕСЛИ ЭТО ПРАВДА?
   2. ОБ АВТОАПТЕЧКАХ И… ВООБЩЕ
   3. МОЛЮ ТЕБЯ, НЕ УМИРАЙ!
   4. ЗИМНИЙ ЭТЮД
   5. СРЕДЬ ГОРНЫХ ВЕРШИН ГИМАЛАЕВ
   6. ВОСХОЖДЕНИЕ НА СВЯЩЕННЫЙ КАЙЛАС
   7. ВСТРЕЧА С ВОЛКАМИ
   8. МОЯ ПЕРВАЯ ОХОТА
   9. ПОГОНЯ
   10. СЛЁЗЫ МАТЕРИ
   11. КАК Я СИДЕЛ В СИЗО
   12. «СЫЩИК»
   13. МОИ ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ
   14. МОИ АФОРИЗМЫ
3. ПУБЛИЦИСТИКА
   1. ОБ ИЗДАНИИ КНИГ И ИЗДАТЕЛЯХ
   2. О КОММЕНТАТОРАХ И РЕЦЕНЗЕНТАХ
   3. О ЧИТАТЕЛЯХ

ИНОПЛАНЕТЯНЕ

Всё, что можно сделать с крысой, можно сделать и с человеком.

А с крысой мы можем сделать почти всё.

Брюс Стерлинг.

Я летел домой из Венгрии. Вернее, в самолёт я сел в аэропорту Будапешта, после недельного пребывания в гостях у моего закадычного друга, Иштвана Хорвата. Он сейчас живёт в небольшом городке под странным для меня названием — Печ.

Я, в середине 70-х годов, был в Венгрии (посчастливилось с рабочей командировкой). Но и сейчас я с удовольствием принял приглашение друга. Хотелось вновь полюбоваться на красоты Будапешта, Дуная, посетить церковь святого Матиаша и базилику святого Иштвана. Пройтись по площади Героев.

Иштван, для полного моего удовольствия, свозил меня на Балатон, а заодно мы съездили искупаться в Сеченьи. Правду говоря, раньше было лучше в купальне — не столько народу было. Ну, и напоследок, уже перед обратной поездкой в Будапешт, мы съездили в Секешфехерваре, где я вновь полюбовался на замок Бори, и на ворота завода по производству Икарусов. Дальше меня не пустили. И уж, конечно, не мог я покинуть Венгрию и её гостеприимный народ без посещения дворца Эстерхази в Фертёде. Красота! Но, думаю, наши дворцы и парки С-Петербурга не хуже будут!

Всё-таки хорошо встретить старого друга через столько лет! Я же с ним познакомился…, где-то… в…. Да, именно тогда, когда был с группой товарищей в командировке от нашей организации. Да, да, именно в то время я с ним и познакомился на заводе по производству автобусов «Икарус». Он (мой друг) мне понравился своей простотой в обращении и профессионализмом — настоящий мастер своего дела, и патриот завода. Мне такие люди нравятся.

К нему-то я и летал в гости по приглашению. Он знал, что я пишу книги, и ему хотелось, чтобы я написал о нём и его семье (в его биографии нашлись какие-то древние родственники). Я ему объяснил, что я не биограф и, тем более, не историк, и не могу быть ему полезен. Что нужно сначала обратиться в госархив, и что только после всех мытарств (не знаю, как у них, а у нас это проблема) договориться с человеком в Венгрии, который согласился бы на такую работу.

Весь наш разговор, по обычаю, сопровождался возлияниями Токайского. Надеюсь, Иштван не обиделся на мой отказ, потому что ни в его поведении, ни в обращении ничего не изменилось. Он всё так же был мягок, вежлив и гостеприимен. Хороший человек!

* * *

Самолёт, набрав высоту, совершил прощальный круг над городом и направился в сторону Москвы. В салоне было тихо и уютно. Стюардессы ещё не начали разносить прохладительные напитки, а пассажиры отдыхали от предпосадочной суеты. Откуда-то с задних кресел, изредка, доносился тихий шелест разговора о пребывании в Будапеште, и о прощании с близкими и родными.

Опустив спинку кресла и расположившись в нём поудобнее, я закрыл глаза, чтобы часик-полтора вздремнуть. Не знаю, как кто, а я люблю подремать под ровный гул моторов, тем более что в воздухе мы пробудем часов пять.

Говорят, что писателя или журналиста хлебом не корми, чтобы он не начал выпытывать разные подробности жизни у сидящего рядом человека, но у меня почему-то не так. Как только я усаживаюсь в кресло самолёта, так меня сразу же начинает клонить в сон. Наверное, организм мой так устроен, не иначе. А то бы с чего такая сонливость?

Проснулся я от женского, мелодичного голоса, предлагавшего лёгкий завтрак и напитки. Открыв глаза, я увидел: тележка стоит почти рядом с моим креслом, и миловидная блондинка-стюардесса держит в руках разнос. Где только они таких красавиц находят? — непроизвольно подумал я, устанавливая столик в «рабочее положение» и принимаясь за еду.

Я ещё не закончил есть, как радио, голосом, наверное, командира корабля или второго пилота, рубленными фразами заговорило: «Уважаемые пассажиры. Мы входим в густую облачность. Возможна небольшая тряска. Просим не волноваться. Командир корабля приносит свои извинения».

Не успел я осознать последние слова предупреждения, как в салоне слегка потемнело, а затем включилось освещение. Стало, как-то по-домашнему уютно, но ненадолго. Лампочки, через минуту или две, заморгали, а затем и вовсе погасли. В салоне стало почему-то очень темно. Мне даже показалось, что темнота приобрела какое-то осязаемое свойство, что ли. Вроде бы самолёт, вернее, мы вместе с самолётом попали в какую-то непривычную для тела окружающую среду. Затем, наш самолёт внушительно тряхнуло. Из темноты салона послышались несколько разноголосых испуганных вскриков, типа — «Ой! Ой, что это? Ой, мы не падаем?». И вновь наступила тишина…, какая-то неестественная тишина, решил я.

В темноте салона не слышалось испуганного дыхания пассажиров, не раздавался равномерный гул работающих двигателей, и командир почему-то не говорил ни слова, словно я оказался один-одинёшенек в пустом самолёте, и в кромешной темноте…. Я даже руку поднёс к лицу, чтобы увидеть её, но, увы! Какая-то мрачная, тяжёлая, я бы даже сказал, густая, как растопленная смола, темнота окружала меня…

Я испугался! Я очень испугался: от непонятного отсутствия пассажиров летевших со мной, от окружившей меня непроницаемой темноты и, вообще, от отсутствия в моём окружении чего-то живого, что ли. Я словно находился в безмерном, непроницаемом для глаз, совершенно пустом пространстве! Чертовщина какая-то, решил я. Эй! — есть кто-нибудь, отзовитесь, — негромко позвал я.

* * *

— Николай Степанович, Борт №742 куда-то исчез с экрана локатора, — повернув голову в сторону, сидевшего за своим столом, старшего смены, испуганно прошептал дежурный диспетчер.

— Ты, что! — грозно рявкнул старший, — опять потерял самолёт, да? Нет, Савушкин, давно тебя надо гнать из диспетчеров, давно! Ты, словно бельмо в здоровом глазу для нашего коллектива! Вечно с тобой…

— Да, нет же, Ник Степыч, я правду говорю — пропал борт! — взволнованно перебил монолог старшего смены, Савушкин. И обиженно добавил — не пил я вчера, ей богу не пил, кем хотите поклянусь!

— Господи, вот наказание-то на мою седую голову. Ведь ты, Савушкин, меня раньше времени в гроб загонишь, не доживу я до пенсии, — медленно поднимаясь со своего места, проворчал Николай Степанович. Прошлую смену ты борта перепутал…, сегодня вообще самолёт потерял…

— Да не терял я его, Николай Степанович! Он сам куда-то потерялся, — прошептал бледный, со взъерошенными волосами на голове, Савушкин, подошедшему начальнику. Я его всё время внимательно и осторожно вёл, он же пассажирский…

— Заткнись! — рявкнул старший диспетчер.

…я его от самой границы веду, продолжал трясущийся, и уже совершенно весь в поту от предчувствия сурового наказания, Савушкин, я его…

— Господи, да покажи ты, где его потерял! — заорал Николай Степанович, нависая над провинившимся диспетчером, — хватит ныть!

Картушка экрана дисплея светилась ровным голубоватым светом. На ней были видны пронумерованные точки расположения нескольких самолётов. Точки были в постоянном движении — одни приближались к центру экрана, другие удалялись, но все они двигались по разрешённым им траекториям.

Окинув быстрым, опытным взглядом экран, и не найдя на нём борт №742 начальник смены схватил микрофон и, раздельно и чётко произнёс:

— Борт №742, борт №742 ответьте! Вы слышите меня борт №742?

Подождав несколько секунд и не получив ответа, он вновь заговорил:

— Борт №742 ответь башне. Башня ждёт ответа. Виктор Иванович ответь, что у тебя случилось? Почему не отвечаешь Виктор Иванович?

Самолёт не отвечал. Не отвечал, словно его никогда и не было.

— Савушкин, включи громкую связь с экипажами самолётов в твоём квадрате, — приказал Николай Степанович. — Гаврилов, прекращай отдыхать, дай мне карту полётов в квадрате 53117, и не забудь синоптическую карту!

— Я и без карты знаю, — попытался вклиниться в распоряжения начальника Савушкин…

— Ну, говори!

— Самолёт приближался к грозовому циклону…

— Так почему же ты не предупредил экипаж, и не изменил им маршрут?! — рассвирепел начальник смены.

— Я всё сделал по инструкции.

— По инструкции он сделал…. Где же тогда самолёт, а?! — продолжая пылать гневом, проскрипел зубами Николай Степанович. Шляпа ты, Савушкин. Пошёл вон, идиот! Я отстраняю тебя от дежурства! — Гаврилов, хватит копаться, принимай борта у этого недотёпы!

— Так у меня своих пять бортов…, — попытался возразить попавший под горячую руку начальника, работавший за расположенным рядом монитором, молодой диспетчер.

— Ничего, справишься! Рассспустились! — Петрович, включил громкую связь? — спросил старший диспетчер у своего помощника.

— Да.

По диспетчерской и в эфире разнеслось:

— Всем экипажам, находящимся в квадрате 53117, слушать внимательно. Кто визуально видит пассажирский борт №742, или видел его до входа в грозовые облака, ответьте…. Повторяю — кто видит, или видел пассажирский борт №742 — ответьте…

* * *

Тараща глаза в темноте и хаотично водя руками, я попытался нащупать хоть что-то, что может находиться рядом со мной. Но вокруг ничего! Совершенно ничего! Пустота и темнота!

Я решил подняться с кресла и обследовать пространство вокруг себя. Ноо…, оказывается я не в авиационном кресле, я… си… дел на какой-то ровной поверхности, что ли! Ощупав то, на чём я сидел, почти понял… Что-то вроде пола. Странно! Но…, как я умудрился на нём оказаться? Не понимаю. Ни-че-го не понимаю.

Я продолжал сидеть в темноте и растерянно «хлопать глазами». Посидев так некоторое время, я всё же, правда, с трудом, решился на некоторые активные действия. Пришлось подняться.

Осторожно, боясь упасть или удариться обо что-нибудь в темноте, я, вытянув перед собой руки, осторожно сделал шаг, затем, другой. Ни-че-го, и ни-ко-го!

Да, что же это? — в совершенной растерянности прошептал я, и, сделав ещё несколько осторожных шагов, неожиданно упёрся в какое-то препятствие.

Под пальцами рук, мелко-мелко дрожа, оказалось какое-то, чуть тепловатое на ощуп, но твёрдое, непонятно что. Прижимая пальцы к этому, непонятному, я стал на корточки, затем, опустил руки до самого низа и двинулся, делая по половине осторожного шага, вдоль этого, непонятного. Дойдя до соединения ЭТОГО с другим таким же ЭТИМ, но под прямым углом, я выпрямился и, не отрывая пальцев рук от Этого, пошёл дальше. Продолжая движение, я неожиданно сообразил, что непроизвольно обследую ЭТО. Продолжая прижимать пальцы к дрожащей тёплой поверхности, я сделал не менее сотни шагов и… остановился.

Дальше продолжать обследование не имело смысла — четыре угла, четыре стены. Я вдруг понял, что нахожусь в каком-то, неизвестном мне, помещении, и в нём нет ни дверей, ни окон, нет хоть маломальской щёлочки. Я замурован в нём! Кем? Кем я замурован, и зачем? И ещё один вопрос встревожил моё, начинающее меркнуть, сознание — за что?!

Очнулся я непонятно через какое время: может минута прошла, может час, а возможно и через несколько часов, не знаю. Но первой моей мыслью было, что я один, неизвестно где, и как же моя семья? Они-то ждут моего возвращения, я даже номер рейса скинул им по СМСке. Кошмар! А уж потом я подумал — долго ли я буду находиться взаперти и в темноте. Должен же кто-то проведать меня и объяснить, что произошло с самолётом и пассажирами, и… со мной, конечно.

Но ещё долго я находился в одиночестве. Сколько? Не знаю. Мои внутренние часы говорили о не менее десяти часов, а потом и желудок затребовал своё. И я не выдержал!

Поднявшись с пола, я затарабанил по дрожавшей стене, сначала одним кулаком, а затем и двумя — всё сильнее и сильнее, всё отчаяннее. Тишина! Никто не открыл для меня дверь, никто не откликнулся, не прозвучало ни одного звука…. Да, чтоб вас!!! — окончательно вышел я из себя. Выпустите меня немедленно, заорал я, совсем отчаявшись, иначе я не отвечаю за свои поступки!!! В ответ всё та же тишина!

Примостившись на корточки, и оперевшись спиной об стенку, я задумался. Как же мне поступить? Природа требовала своё всё сильнее и сильнее, и я решился…. Но не успел я принять окончательную позу, как всё вокруг осветилось голубоватым мерцающим светом, и по всему помещению разнёсся механически смоделированный голос: «Сейчас вас проводят».

Куда? — промелькнула мысль у меня в голове. Но тут же и пропала, потому что противоположная стена поползла в сторону, и перед моим взором открылся широкий, ярко освещённый коридор.

— Идите по направлению синей полосы на полу, — услышал я всё тот же механический голос, — она приведёт в нужное вам помещение.

Я, нисколько не раздумывая, бросился, чуть ли не бегом, по синей полосе. Открывались ли передо мной двери или нет, попадались на моём пути другие помещения, или опять же нет — я не обратил внимания. Главное — я оказался там, где мне и надо было оказаться! И очень вовремя, честное слово!

* * *

Никуда я не ходил, ничего не включал и не выключал…, да я вообще ничего не трогал и ни к чему не прикасался, но вновь почему-то оказался в темноте и одиночестве! Да, где же это я нахожусь, чёрт побери! Где?

— Эй, вы, там! Объясните в конце-концов, что происходит! — вновь, уже окончательно рассвирепев, заорал я. Сколько можно держать меня в темноте и неведении! Объясните!

В ответ опять безмолвная тишина.

По моим расчётам я просидел в темноте и одиночестве дня два, а возможно и три. Как тут точно определишь, если нет чередования дней и ночей? Никак! Вот и я точно не знаю. Но думаю, что я не ошибся.

Наконец стена опять поползла в сторону и, уже привыкшие к сплошной темноте глаза, ослепил яркий свет. Я некоторое время сидел, зажмурившись, но в уши мне всё же проник механический голос:

— Встань! Иди за мной!

Медленно приоткрывая заслезившиеся глаза, я увидел перед собой кошмар…! Да, ещё какой кошмар! Хотя я и не верю ни в бога, ни в чёрта, но тут уж я не выдержал и прошептал: «Изыди нечистая сила прочь! Оставь меня в покое!» Но, чтоб ему провалиться, он не пропал и не рассеялся, словно туман под лёгким ветерком. Нет, кошмар всё так же, с металлом в голосе, произнёс: «Следуй за мной!» — и уставился на меня огромными фасетчатыми глазищами.

— Кто ты? — испуганно прошептал я. Или мне всё это мерещится?

И, чтобы прогнать морок, я помахал перед глазами руками. Но оно стояло, чёрт возьми, и взгляд его становился всё страшнее, всё свирепее.

Пришлось подчиниться.

Следуя за моим, то ли провожатым, то ли конвоиром, по бесконечным коридорам, поворачивая то направо, то налево на пересечениях, и всё выше и выше поднимаясь по бесконечным лестницам, я пытался понять, где же я всё-таки нахожусь. Но, как ни старался, определить не смог.

Пройдя ещё по нескольким коридорам и пересеча анфиладу загромождённых какими-то механизмами помещений, мы пришли в огромный, уставленный какими-то приборами, мерцающими экранами, и мириадой разноцветных ламп, зал. За пультами сидели и стояли, похожие на моего конвоира страшилища, и что-то там включали и выключали, регулировали и записывали. Я в изумлении остановился, но меня кто-то грубо толкнул в спину, и мне пришлось, чтобы не упасть от толчка, проследовать дальше.

Наконец последовал приказ: «Стоять!»

Я оказался прямо напротив, по-видимому, главного страшилища.

Он стоял передо мной, вперив в меня свой взгляд, и рассматривал, словно я был для него каким неодушевлённым экспонатом. У меня, хотя я и был, насколько я понял, пленником этих уродов, проснулось чувство собственного достоинства, что ли. И я, не опуская взгляда, спросил:

— Вы кто? Что вам от меня надо?

Не отвечая, это существо продолжало меня разглядывать.

Так мы и стояли — я, не понимая, что им от меня надо, а оно не отвечая, но продолжая разглядывать меня.

И вдруг я неожиданно увидел — у него в глазах, словно в компьютере, начали пробегать какие-то формулы и расчёты. Он, словно прибором обследовал меня на предмет…. Я побоялся даже представить себе, на какой предмет!

Затем, что-то начало твориться в моей голове. В ней, словно муравьи забегали. Её словно проверяли на количество извилин в мозгу и их наполненность. Я никогда даже представить себе не мог, что это возможно, но это факт — меня проверяли на умственное развитие! Чертовщина какая-то, подумал я, и помотал головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. Ну, дела…. К кому это я попал? Не приведи господь они людоеды…, и меня передёрнуло, как от озноба.

Я стоял перед этим…. Да ведь это же…, меня словно током ударило! Да, меня пронзила достаточно нелепая, а возможно даже абсурдная, мысль — передо мной…, я в плену у… инопланетян! Эти уроды инопланетяне? ИНОПЛАНЕТЯНЕ… ахнул я, про себя конечно. Вот это я влип, так влип! Ничего себе поворотики жизни!

Любопытно, я сам об этом догадался, или мне подсказали эти… лупоглазые? По физиономии (назвать лицом у меня язык бы не повернулся) разглядывающего меня существа, пробежало что-то похожее на судорогу, и в моей голове прозвучало что-то похожее на «ха-ха». А затем:

— Ну, наконец-то догадался. Ох, и тугодумное же ты существо. А мне товарищи доложили, что ты один из достаточно развитых. Или… мои люди ошиблись?

Люди…?! Я не ослышался? Этот сказал — люди! Я ошарашено захлопал глазами. Этот, что, совсем больной на всю голову? Нет, ну надо же — они люди! А кто же я тогда?

Ты низшее, недоразвитое существо — категорично прозвучало у меня в голове.

Не знаю почему, но меня неожиданно схватили за руки оказавшиеся поблизости два урода и потащили в открывшуюся сбоку дверь. Я попытался сопротивляться, но… моих сил лишь хватило на лёгкое подёргивание. Здоровущие они оказались, сильные. В их хватке я почувствовал даже что-то железное. У нас есть выражение — железная, а возможно даже, стальная хватка. Так вот, у них и была такая — то ли железная, то ли стальная хватка.

Тащили они меня, вернее, несли, по коридору метров тридцать, затем, впихнули в какое-то ярко освещённое помещение, и дверь позади меня с тихим шелестом закрылась. Я оказался один среди…

* * *

Боже мой! Первое, что я увидел перед собой — были два…, тоже что ли, инопланетянина, только в коричневых, похожих на плащи, одеждах. Они, не произнеся ни звука, схватили меня под руки и потащили к стоящему у какого-то стола, креслу с ремнями и трубками…

От неожиданности и страха я задёргался в их лапах и завопил:

— Отпустите меня, уроды! Кто дал вам право так обращаться со мной? Кто?! Я гражданин…

Продолжать дёргаться и вопить мне не дали — мне попросту заткнули рот какой-то тряпкой и, мгновенно, усадив в кресло, защёлкнули замки. Я оказался пришпиленным к креслу, как бабочка у этого, как его, ну, который коллекционирует бабочек. Я знаю его название, только вот вспомню…. Но мне, честно говоря, было не до воспоминаний о каком-то лепидоптерофилисте…

Видите, видите! В условиях угрожающих твоей жизни, все функции организма человека многократно убыстряются! То же произошло и со мной. Я же вспомнил этого…. Да, ну его к чертям собачьим! — вот привязался этот коллекционер ко мне, как репей к собачьему хвосту. Мне думать надо, как жизнь свою спасать, а не о разных там коллекционерах!

Но думать мне не дали! Подошёл ко мне (я его вначале даже не заметил) такой же, в плаще, уро… инопланетянин и, не долго сумняшеся, воткнул свой хобот в вену на моей руке.

Набрав полный хобот крови, он повернулся к столу и слил её в какую-то пробирку, затем, подставил под мою капающую из вены кровь, какую-то прозрачную склянку.

Вот изверг! — возмутился я, но предотвратить кровозабирание не мог — я же был накрепко пристёгнут к креслу!

Пришёл я в себя лишь в своей тюрьме, правда, уже не в полной темноте, а при тусклом свете спрятанной в стене лампочки.

Живой… — замедленно подумал я, и хотел было встать на ноги, но, увы…, голова закружилась и, в полуобморочном состоянии, я плюхнулся на пол. По всему телу разлилась безграничная слабость.

Даа, так я долго не протяну, решил я, чуть оклемавшись от слабости и головокружения. Надо принимать меры…. А, какие меры я мог принять, не зная, где нахожусь. У кого нахожусь в плену уже и ежу понятно, а не только мне. Значит, надо искать путь к бегству. А вопрос этот можно будет решить лишь после того, как я определю своё местоположение. Я же не могу быть уверенным, что это летающая тарелка… Я помню, как кто-то рассказывал, что инопланетяне с удобствами расположились под землёй, в старых, заброшенных шахтах или туннелях…

Вот и надо осторожненько, но поспешая, пока меня до конца не укокошили эти зверюги, разузнать, где же мы находимся — в космосе, или под землёй. Если в космосе, то сбежать будет проблематично, а вот если в шахте или, скажем, туннеле на нашей матушке-земле, то…

* * *

Додумать я не успел, потому что опять пришли за мной. И куда торопятся, и куда торопятся, возмутился я, опять же про себя. Нет бы дать человеку восстановиться после кровопускания…, так я было подумал, но тут же мысленно зажал рот — они же, сволочи, мысли могут читать. Ой-ё-ёй, надо же так опростоволоситься! Придурок! Но, Слава богу, пронесло — то ли охранники не поняли меня, то ли…, а вдруг эти, охранники, не могут читать мысли, и разговаривать по-нашему не могут? Вот было бы здорово! Вдруг они…. Шальная мысль пронзила мой мозг! Попробую. И я решился на эксперимент.

Конечно, эксперимент — это громко сказано, но всё же — всё же я рискнул проверить — живые существа мои охранники, или же они роботы, неодушевлённые механизмы, просто выполняющие чьи-то команды…

— Эй, вы, придурки, куда это вы меня опять потащили? — крикнул я, и, напрягшись, приготовился получить солидного тумака.

Ничего не произошло, ни-че-го — они даже не обратили внимания на моё оскорбление. Они, как волокли меня, так и продолжили. Ни один сустав не дрогнул у них.

Роботы…, даже не био, а просто роботы…, бездушные механизмы…, и я воспрянул духом. Вот почему они чёрного цвета, а не коричневые, вот почему…, а я-то…

Значит, кроме нескольких живых существ (вот только как определить их) в помещениях находятся обыкновенные роботы…. Они всю работу выполняют, а те, коричневые…, а может я не прав, может у них совсем другое различие, и коричневые тоже…

Почему-то путь к кровопусканию оказался коротким. Я даже не успел закончить свою мысль, а меня уже ждал «коричневый», так я его окрестил, но совершенно в другом помещении.

— Ты будешь спать здесь, — проскрипел он, — это твоё помещение для жизни… пока в тебе есть надобность, — и, окинув меня изучающим взглядом, направился к двери.

За ним последовали и охранники, притащившие меня сюда.

В помещении, тускло освещённом, у стены стояла обыкновенная, ширпотребовская кровать с панцирной сеткой, а рядом с ней примостился небольшой стол.

Даа…, убогая мебель у инопланетян, даже как-то обиделся я, а говорят: технологии и электроника у них на высшем уровне, не чета нашим. Тоже мне …, высокая цивилизация! Даже кровать модерновую не могут сделать… ино-пла-не-тя-не, протянул я с сарказмом и, завалившись на голую сетку, неожиданно крепко уснул.

Но и во сне разные мысли тревожили меня. То я бежал, а за мной гнались инопланетяне, то подходил к «Главному», и напрямую спрашивал его — ты живое существо, или робот… Короче, вроде бы спал крепко, а проснулся с гудящей головой — мысль о побеге была главной.

Как узнать, в космической тарелке я, или под землёй? И словно только этой мысли и ждал мой рассудок, как тут же, словно на экране ноутбука, появилась в голове мысль — надо выбраться из помещения и обследовать территорию! Ведь сколько раз меня выводили на разные там «процедуры», я не видел посторонних, в смысле других роботов, в коридорах. Значит, они настолько в себе уверены, что даже в мыслях не допускают совершение отсюда побега, и поэтому не поставили охранников в каждом коридоре. Дурачьё! — усмехнулся я, и даже позволил себе чуть улыбнуться.

Но тут же критическая мысль несколько охладила моё чувство превосходства над инопланетянами — в коридорах-то пусто, а вдруг у них в стенах или потолке спрятаны приборы видеонаблюдения, или установлены датчики движения? Как их обойти? Как не попасться, обмануть? Что-то уж больно подозрительно отсутствие охраны. Как-бы не навлечь на свою голову ещё больших неприятностей…! Даа… положеньице.

Опять же, что, у меня отличное положение? Да, нет же! Я пленник, меня наверняка прикончат не сегодня, так завтра…. Этот, кровопускатель, проговорился же, что я жив до тех пор, пока им нужен, а потом…. Нет, бежать, только бежать!

Утвердившись в мысли о побеге, я принялся за её осуществление.

* * *

Прислушиваясь к тишине за дверью, я расстегнул поясной ремень и, сгибая и разгибая язычок пряжки, вытащил его. Затем, настала очередь дверному замку. Хоть и были у меня знания в радиоэлектронике, но не настолько обширные, чтобы сразу справиться с запором. Я, и так, и эдак к нему подлазил…, короче, в результате моих настойчивых непрофессиональных действий дым с него всё-таки пошёл, и дверь открылась. С ним я провозился часа два, и, как только дверь приоткрылась, мгновенно замер в тревожном ожидании.

Я просидел тихо, как мышка, примерно минут десять-пятнадцать, всё ждал оглушительного рёва сирены, или топота ног охраны. Но тишина всё так же окружала меня. Вытерев обильно катящийся пот с лица, я осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Ти-ши-на! Тишина царила вокруг! Ни сирен, ни звонков, ни топота ног! Я и коридор, и больше никого вокруг!

Убедившись в отсутствии близкой опасности, я, прижимаясь к стене, постоянно оглядываясь и настороженно ловя каждый возможный звук, двинулся по коридору. Сделав шагов около двадцати, я обратил внимание на чуть выпуклые контуры, похожего на небольшую заглушку, кусочка стены. Не будь я так внимательно-осторожен, я вероятно и не заметил бы этой погрешности в совершенно ровной поверхности, но…

От небольшого надавливания рукой (вероятно инстинкт сохранения жизни подсказал, а возможно и впитавшееся в кровь любопытство) выпуклость вдавилась в стену. А через мгновение на уровне моих коленей открылась небольшая дверка. Была, не была! — сказал я себе и, осторожно заглянул внутрь. Сердце моё учащённо забилось от радости, когда я увидел слабо освещённый прямоугольник колодца, с тянущейся вверх и вниз металлической крутой лестницей. Не размышляя, я нырнул в дверку и осторожно закрыл её за собой. И вовремя! За дверкой, в пустом уже коридоре, раздался заполошный трезвон, а затем и грохот множества сапог. Примчались роботы-охранники, сообразил я. Значит, какое-то наблюдение всё же велось. Не такие уж они дураки, укорил я себя за свою самоуверенность.

И я, ускоренным шагом, чередуя одну через две ступеньки, стал подниматься вверх. Почему вверх, а не вниз? Не знаю! Наверное, сказалась человеческая привычка, а может и инстинкт, что наверху тебя ждёт свобода и воздух. Короче, раздумывать, почему я помчался вверх, а не вниз, мне даже не пришло в голову. Я просто спасал свою жизнь!

А. позади меня уже протискивались в найденную мной дверку роботы и мчались за мной, и в голове у меня раздавались их крики и команды — «Он направляется к шлюзу!», «Пошлите пять солдат в седьмой шлюз и перекройте ему выход на верхнюю палубу!», и т. д. и т. п. Все-таки мыслеречь — это здорово! По звучавшим у меня в голове приказам и распоряжениям, я мог, худо-бедно, ориентироваться, и знал, где меня ожидают. И, главное, что я понял — я нахожусь на борту космического корабля, и спастись я могу только на шлюпке, космической шлюпке! Другого пути для меня нет, и не будет! Если меня поймают, то…

И я поднимался вверх. Пыхтя, хрипя, с подгибающимися ногами, и готовый вот-вот упасть, я всё же поднимался по лестнице! Наконец, наступил момент, когда я не смог сделать и шага. Привалившись к стене, я дал своему измученному телу небольшой отдых. Да, и шестое чувство подсказывало мне — дальше не пройти. Я загнан в угол! Все пути наверх отрезаны! А снизу меня тоже догоняют! Я почувствовал себя загнанной в угол мышью…. Всё, приплыли! — с горькой иронией констатировал я своё положение.

Пока я так «отдыхал», в голове у меня, словно росток злака, пробивалась какая-то мысль, или решение проблемы. Она зудела, тревожила, заставляла меня стонать словно от зубной боли, и…, пробилась! Почему, чтобы сбежать, я должен стремиться вверх? — спросил я себя. Ведь шлюзовые камеры могут быть и на нижних палубах корабля, а в них шлюпки, Почему бы, нет? Правда, я профан в устройстве кораблей, но… может же быть такое, чёрт побери! И я, опираясь руками о стену, поднялся, и вновь, правда, теперь уже медленнее, опять стал подниматься вверх, до следующего коридора. Спуститься вниз я не мог — меня догоняли чёрные роботы — их тяжёлый грохот сапог раздавался всё ближе и ближе. Собственно, мне уже нечего было терять, кроме своей жизни, конечно! Такая малость! — с иронией подумал я…

* * *

На моё счастье коридор был пуст, и я бросился бежать по нему, подальше от лестницы, подальше от погони! Но счастье моё было недолгим — пространство надо мной и с боков стали прошивать молнии лазерных лучей. По-видимому, погоня уже была близка. А тут ещё, только я хотел повернуть в боковое ответвление коридора, как навстречу мне, уже из него, показались два коричневых. И я, и они, остановились, наверное, от неожиданности встречи.

Но, как я и говорил, мне терять уже было нечего, и я, врезав одному по хоботу, повалил его, а другой так и стоял, удивлённо хлопая фасетчатыми глазами как объектив фотоаппарата.

В освободившееся пространство я ввернулся, словно штопор, и помчался по коридору прочь. Лучи лазеров преследователей, почему-то меня не задевая, прошивали пространство вокруг и ударялись о стены и потолок. У меня даже проскочила шальная мысль — может им был дан приказ захватить меня живым?

Ага, как же, так я вам и дался! — продолжая бежать, прошептал я.

Дальше мой путь к свободе преградила металлическая дверь. Открыв её, я растерянно остановился. Помещение было заполнено различными механизмами и змеевиками. Они, шипели, попискивали, и даже погукивали. Среди этой какофонии звуков иногда, словно отмеряя определённые промежутки времени, раздавался тихий звон колокольчика, как у пишущей машинки в конце каждой строчки.

Это машинный зал, догадался я. Куда бежать дальше? Куда? Преследователи были совсем близко. Они даже стрелять в мою сторону перестали, вероятно, боясь повредить механизмы. Я заметался в поисках выхода. В какую бы сторону я не бросался, везде были механизмы с узкими проходами между ними, и ни одного выхода. Я попался, понял я, они загнали меня туда, куда хотели! Если бы я знал устройство корабля…, если бы я знал, с горечью подумал я, и поднял руки. У меня ещё хватило сил, чтобы пошутить — «Сдаюсь милорды», и добавить шёпотом — чтоб вы сдохли, паразиты.

* * *

Уже идя под конвоем обратно в камеру, мне почему-то неожиданно вспомнились свои последние слова, произнесённые шёпотом — «паразиты». Почему я сказал «паразиты»? И ответ сам пришёл ко мне. Да ведь они похожи на… тараканов, на огромных тараканов. А я-то мучался столько времени не понимая, отчего мне их облик кого-то напоминает. А оно, видишь, как получается!

Я думал, что меня отведут назад, в «обжитую» мной камеру, но нет. Мы шли по незнакомому мне коридору и, когда меня втолкнули в открывшуюся дверь какого-то помещения, то оказались перед расположенными в два ряда, клетками. В одну из них меня, как я не сопротивлялся, и затолкали. Даа…, с горечью констатировал я, поменял шило на мыло…

Воздух помещения был пропитан устойчивым запахом страха, ужаса и какой-то безысходности, я это сразу почувствовал, и содрогнулся от напавшей на меня тоски и отчаяния.

Роботы, заперев клетку, покинули помещение — я остался один на один, со своими, довольно не радостными, мыслями.

Другие клетки были пусты, и мне не с кем было поговорить, поделиться своими мыслями, или хотя бы пожаловаться на судьбу. С другой стороны, одиночество располагает к философствованию и ревизии своих действий, поступков, своей жизни. И вот тут-то ты и начинаешь анализировать, благо никто не мешает.

В жизни всякое может случиться — и хорошее и плохое. Чаще всего именно в условиях нежелательного одиночества, одиночества не по своей воле, наступает такой момент, когда человек решает, кто он — человек или амёба, когда ему приходится решать раз и навсегда — быть ему рабом своей судьбы, или её господином!

Такой момент наступил и для меня.

Мой неудачный побег показал, что справиться с инопланетянами не так-то просто, даже невозможно. Если бы я был не в космической тарелке, а на Земле, то хоть какая-то надежда на удачный побег могла быть — это раз. Далее, покориться и стать «кормушкой», или подопытным животным для них…, но это до тех пор, пока во мне есть нужда? А, затем? Затем, всё равно смерть! Какой путь выбрать? Прекратить борьбу и выбрать путь раба обстоятельств, или всё же попытаться совершить новый побег, даже если он и закончится смертью? Сложный выбор…

У любого живого существа заложен инстинкт самосохранения. Ему не хочется умирать, тем более рано, ему хочется жить и жить! Даже больное существо, находясь при смерти, цепляется за жизнь…. Такова природа, и не нам менять её!

С такими мыслями я и провалился в короткий сон. А во сне я принял решение на новый побег. Проснувшись, я утвердился в принятом во сне решении! Сон был для меня вещим, что ли. Говорят же, во сне иногда приходят ответы на решения, на которые ты не находишь во время бодрствования.

Странно, как только у меня возникает мысль о побеге, так они, «тараканы», тут же приходят за мной и ведут «сдавать» кровь. Они, словно специально ослабляют меня, чтобы я не смог убежать. Может, они телепатически считывают мои мысли даже тогда, когда я сплю?

Так и сейчас, только я укрепился в мысли о новом побеге, как два охранника появились перед моей клеткой, открыли её и, грубо подхватив меня под руки, потащили к «кровососу».

Бежать, во что бы то ни стало бежать! — твердил я мысленно, смотря, как моя кровь капает в банку…

* * *

После «кровопускания», меня, совершенно ослабленного, роботы-охранники принесли назад и бросили в клетку. Закрыв дверку, они ушли.

Интересно, мне показалось, или это бред ослабленного организма — я не услышал щелчка запорного механизма! Полежав немного, пока перед глазами перестали летать чёрные мушки, не вставая, подполз к двери. И, всё так же, лёжа, попробовал осторожно открыть её. Иии…, она приоткрылась! Я замер, прислушиваясь — тишина!

Первой моей мыслью было сомнение, а правильно ли я поступаю, вдруг это ловушка? Затем, сомнение сменилось на осторожную радость — охранники, посчитав меня совершенно ослабленным после «сдачи» крови, посчитали ненужным запирать дверь. И третья, более вероятная — халатность. Это ж не только у людей бывает недобросовестное отношение к своим обязанностям. Наверное, у всех живых существ бывает. Что, одни мы такие неполноценные, что ли?

Что ж, подумал я, сама судьба решила дать мне ещё один шанс. Так воспользуемся им, прошептал я, и решительно пополз из клетки! Затем, кое-как поднявшись на дрожащие от слабости ноги, преодолевая дурноту и мушки в глазах, медленно пошёл прочь, подальше от своей тюрьмы.

Пока мне везло — то ли охранная система была на профилактике, то ли инопланетяне решили, что я, слабый и обескровленный, не смогу убежать, то ли ещё по каким причинам, но воя сирен, трезвона и погони, не было. Я, медленно переставляя ноги и опираясь о стены руками, шёл по коридорам, спускался по каким-то лестницам (подниматься вверх у меня бы не хватило сил), и оказался, наверное, на самом нижнем ярусе. Дальше хода не было. Было только несколько круглых дверей, с чуть утопленными в стену кнопками сбоку.

Куда дальше? — замедленно подумал я, и нажал оказавшуюся перед моими глазами кнопку. Зашипев, дверь открылась, и мгновенно по всему коридору разнёсся громкий вой сирены.

От слабости, от продолжавшей кружится головы, от сознания, что и этот шанс на побег, вероятно, уже последний в моей жизни, я безвозвратно потерял, я совершенно неосознанно заглянул внутрь помещения и увидел в нём что-то похожее на подводный батискаф.

Что ж, решил я, забираясь в люк и запираясь — запрусь, и пусть они меня выковыривают из него, как кильку из консервной банки. Мне уже всё осточертело! Я больше не в состоянии сопротивляться!

А по крышке люка уже тарабанили чем-то тяжёлым, но она пока держалась, и я был пока под защитой батискафа.

Сев за пульт управления, и окинув его взглядом, я обескуражено пробормотал: «Ну, и к чему понатыкали столько переключателей, кнопок и разноцветных лампочек? Чёрт в них ноги сломает, и нажал первую же попавшую мне под руку кнопку. На пульте заморгали и просто засветились с десяток огоньков, а внутри батискаф наполнился тихим жужжанием, словно улей ожил.

Ага, ехидно пробормотал я, ожил. Сейчас я ещё что-нибудь нажму, и нажал… сразу всей пятернёй, одновременно прошептав — «бог не выдаст, свинья не съест!» — и…, мгновенно провалился в пустоту. От страха я заорал благим матом: «Твою мать! По-мо-ги-те!», и взлетел вверх, под потолок! Сильно ударившись всем телом, я потерял сознание. Сколько времени я находился в бессознательном состоянии, не знаю, но, очнувшись уже на полу, я вновь услышал удары по люку, правда, более слабые. И, как мне показалось, батискаф медленно покачивался, словно на волнах. Это от слабости меня качает, решил я, и вновь забрался в кресло.

По люку продолжали громко барабанить, правда, как-то интересно барабанить, словно азбукой Морзе что-то хотели сказать.

Ни за что не открою! Я же не совсем идиот, чтобы свою собственную смерть впускать! Уж лучше я в батискафе задохнусь от отсутствия воздуха, чем погибну от лап роботов-инопланетян! Фиг вы меня живым получите!

На этом бы, наверное, моя жизнь и прекратилась, если бы я не разобрал раздающиеся снаружи голоса, сказанные по-русски:

— Он или мёртвый, или без сознания.

А другой голос, словно бы предложил:

— Давай газосваркой люк вырежем. Надо же посмотреть, может там живой кто внутри.

Я даже онемел от неожиданности, а потом, как заору:

— Лю-ди…! Не надо, миленькие, резать! Я сам, я сам открою!!!

Преодолев сопротивление ослабленного неимоверной усталостью и потерей крови, тела, повторяя, наверное, в десятый, а возможно и в сотый, раз «Не бросайте меня, подождите!», я добрался до люка и нажал на зелёную кнопку, что находилась рядом с красной. Почему я нажал на зелёную? Я просто решил, да и во всех научных трудах писалось, что зелёный цвет — это цвет свободы! А я так рвался к ней, к Свободе, она мне так была нужна и желанна, что у меня даже мысли не возникло, что я могу ошибиться, что зелёная кнопка может служить и для других целей.

И я не ошибся!

Люк, зашипев рассерженной змеёй, резко откинулся наружу, и моему взору открылось, усеянное мириадами звёзд, ночное небо. А посредине всего этого великолепия, словно бабушкин блин, светила тысячевольтной лампой огромная, круглая луна. И свет её был настолько ярок, что казалась она не настоящей, какой-то неестественной.

Наполовину высунув голову наружу, я хотел оглядеться и определить, куда же это занесла меня нелёгкая, и что подлая судьба мне уготовила на этот раз? Я, после побега от «тараканов», а я всё-таки надеялся в душе, что сумел убежать от них, теперь всего опасался, и ничему, даже глазам своим, не всегда верил.

Но опасаться было нечего.

Протянув руки мне навстречу, чтобы помочь мне покинуть шлюпку, стояли трое или четверо, сразу-то я и не определил от волнения, людей в рабочих комбинезонах. Они настолько были рады моему появлению из люка, да ещё и живым, что улыбки доброжелательности и радости освещали их лица.

Уфф, вздохнул я облегчённо, и подал руки встречающим.

Через мгновение, с широкой, во всё лицо, улыбкой радости и счастья, я стоял на палубе космической шлюпки, и пожимал руки своим соплеменникам.

Прохладный воздух Родины ласково овевал моё тело, и мне было так хорошо, как никогда раньше ещё не было.

Ох, и натерпелся же я в плену у инопланетян, и вот наконец-то вдохнул воздуха Свободы, подумал я и, чуть не задыхаясь от любви к себе подобным, кинулся обнимать стоявшего напротив меня рабочего.

Повторяя «Родненькие вы мои, дорогие!», не считая кому и сколько раз, я пожимал руки всем подряд, и слёзы счастья текли по моим щекам.

Радость от встречи и обретённой Свободы захлёстывала меня, наполняла всего целиком, била через край!

Ослеплённый чувствами и непередаваемыми эмоциями, перевозбуждённый, я не знал, как выразить свои чувства соплеменникам, то есть, настоящим Homo sapiens, и поэтому не сразу обратил внимание на лица «освободителей». Они в какое-то мгновение нашей встречи потеряли своё первоначальное, радостное выражение, они постепенно начали изменяться!

Из радостных и приветливых в начале, они постепенно теряли свой первоначальный восторг, и обретали мрачное и угрюмое выражение. На лица их легла тень невысказанной застарелой боли, а глаза потускнели.

Мне бы спросить «Что с Вами?», но я не спросил. Я всё ещё был под впечатлением встречи с людьми, и ничего вокруг не замечал. Я в этот момент был «глух и нем» к окружающему, я был словно «не от мира сего» — только радость и счастье наполняли меня.

Однако кое-что заставило меня постепенно уменьшить свои восторги: рукопожатия встречающих становились всё слабее; объятия всё менее пылкими, и они всё чаще отводили взгляды в сторону.

И ещё я обратил внимание на их непроизвольные повороты голов в одну сторону, словно они смотрели на что-то, или на кого-то, нуу…, как-будто ожидали чьих-то указаний, что-ли, или боялись.

Я один-единственный раз, краем глаза, тоже посмотрел в ту сторону, и… мысленно пожал плечами — там, освещённые луной стояли, держа в руках трости, несколько человек. Они ничем не отличались от моих встречающих…, разве только одеждой.

Собственно, одежда их была просто другого покроя, и всё — не комбинезоны, а что-то в виде штанов с буфами и накидок на голом торсе. Были ли они обуты или нет, я не увидел…, да, собственно, я и не смотрел на их ноги, до того ли мне было? Мне, главное, хотелось побольше насладиться общением с себе подобными, почувствовать их рядом, прикоснуться к ним. Какие уж тут ноги!

Но всё же…, по-моему, раньше их не было, Во всяком случае, я их не видел до тех пор, пока «мои» обнимались со мной, и не стали поворачивать головы в их сторону.

Да, точно, были только мои встречающие, а эти подошли позже, может…, когда я, радостный и счастливый, обнимался и пожимал руки.

Меня их присутствие не очень-то и взволновало. А вот поведение моих встречающих заинтриговало, и не просто заинтриговало, а даже озадачило.

Как так? Я же видел искренность улыбок, физически ощущал крепость ответных рукопожатий, и вдруг… всё это куда-то, словно по мановению волшебной палочки, исчезло…. Появилась какая-то напряжённость, скованность в движениях….

Непонятно и странно. Более, чем непонятно! Более, чем странно!

Мой мозг ещё не успел отреагировать на внешние изменения, а тело уже напряглось, приняло положение «стойки», словно легавая при встрече с медведем. Наверное, сказалась «тренировка» организма в плену у «тараканов». А то с какой бы это стати я почуял совершенно незаметные изменения в поведении встречающих.

Продолжая обнимать очередного рабочего я, приблизив рот к его уху, шёпотом спросил:

— Что случилось?

И в ответ, тоже шёпотом, услышал:

— Пришли надсмотрщики.

— Ккааккие надсмотрщики? — бледнея от предчувствия приближающейся беды, проблеял я и непроизвольно поёжился

— Охранники лагеря. Ты уж извини, дружок, но мы тебе помочь не можем…. Мы рабы!

Ещё не закончив говорить, он сжал меня в своих объятиях, да так, что я не мог не только пошевелиться, но и дышать.

Куда уж мне, чуть ли не ежедневно терявшему по половине литра крови, сопротивляться! Как говорится — «тут уж не до жиру — быть бы живу»

Вот и я, чуть потрепыхавшись воробышком, вынужден был сдаться на его милость.

Остальные рабочие, словно повинуясь чьей-то команде, достали из карманов комбинезонов верёвки, и в одно мгновение «спеленали» меня вдоль и поперёк.

Это предательство с их стороны так возмутило меня, что я, в первое время, от растерянности, от изумления, от неожиданного, подлого коварства, даже слова вымолвить не мог. И только потом, когда до меня дошло, в какую ситуацию я снова вляпался, начал отчаянно пытаться освободиться от сковывающих меня пут…, но… было уже поздно «шашкой махать».

Меня подхватили и быстро, не успел я и глазом моргнуть, спустили по трапу и подтащили к охранникам.

Неизвестно откуда, скорее всего оно стояло с другой стороны шлюпки, и мне не было видно, подлетело странное сооружение, и остановилось рядом с охранниками и рабочими-предателями.

Я, глядя на них, даже зубами заскрипел, так они мне были омерзительны.

Предатели! Сволочи! А ещё людьми называетесь! — вслух возмущался я. Но они, как стояли небольшой группой, не смешиваясь с охранниками, так и продолжали стоять. Только глаза их были опущены, и смотрели они не на меня, а были упёрты в землю.

Но, что я мог сделать — связанный, обессиленный, не понявший с кем имею дело, и… вообще…?

Чтобы до конца не растратить оставшиеся у меня, хоть и крохотные, силы, мне пришлось прекратить извиваться и пытаться освободиться от верёвок.

И, я притих!

Я только с ненавистью и презрением смотрел на пленителей, да тихо, не вслух, ругался. На какие-нибудь радикальные меры я пока был не способен — ни на физические, ни на, какие-то другие.

По небрежному взмаху руки одного из охранников, меня вновь подняли и, так, связанным, положили (хорошо хоть не бросили) в подлетевшую коробку. Охранники тоже забрались и, разместившись вокруг меня, вроде как задремали. Насчёт «задремали» я не особенно был уверен, но глаза-то они всё же закрыли.

А коробка вдруг «ожила!». Я даже вначале и не понял, что с ней произошло. Но она вдруг изменилась…, да что там изменилась…, она превратилась… в… вертолёт! Да, в самый что ни на есть взаправдашний вертолёт. А мы — я и охранники, оказались внутри него…, правда, я лежал на полу, а они… сидели в мягких креслах.

У меня от изумления глаза сами собой на «лоб полезли», а рот принял форму бублика с дыркой посредине.

Винт бесшумно завертелся, и мы, плавно поднявшись метров на десять-пятнадцать над землёй, полетели.

Чу-де-саа…! Таких фокусов я ещё в жизни не видел! Вот это даа! — одновременно изумлялся и восхищался я.

Хоть и было мне чертовски плохо и неудобно лежать на жёстком полу вертолёта, но изумляться и восхищаться увиденным мне же никто не запретил. Правда ведь?

Вот я и изумлялся, и восхищался, насколько мне здоровье и лежащее в неудобной, скрюченной позе, тело позволяло.

* * *

Минут…, да, наверное, через семь-восемь, вертолёт приземлился на площадке перед двухэтажным, ни чем не примечательным, зданием.

Меня вынесли и, поставив на ноги, подтолкнули. Чтобы не упасть, я сделал шаг, затем, второй, и хотел уж было остановиться, но сильный тычок в подреберье «сказал» — не останавливайся, иди! И я вынужден был идти.

У «сильного» всегда «бессильный» должен исполнять то, что ему прикажут, если конечно он ещё надеется как-нибудь выкрутиться из неприятного положения — то есть, продолжить борьбу за выживание.

А именно это я и имел в виду (борьбу за выживание), когда меня поставили на ноги и «приказали» шевелить «ластами», то есть, идти куда приказано.

Я шёл достаточно медленно, но так, чтобы не получить новый удар по рёбрам, и шевелил, понятно не ластами, а мозгами. И посматривал украдкой по сторонам — на военном языке это называется — проводил рекогносцировку на местности, то есть присматривался на всякий случай. А, возможно и не так — я же военным наукам не обучен.

Находясь под конвоем всё тех же охранников, я толкнул входную дверь здания (хорошо, что она открывалась внутрь здания, а не наружу) иии…, мама моя родная!!! За столом сидел… таракан! Нет, не тот кровопивец, от которого я сбежал, а другой…, но очень похожий на первого!

За время сидения в плену я научился различать их. У них были мельчайшие, и сразу незаметные отличия, но были. Вот по этим мельчайшим отличиям и признакам я и понял, что передо мной другой «таракан».

Вся душа моя заледенела, а тело охватил какой-то озноб! Я был в ступоре! У меня, наверное, ноги приросли к полу, потому что я и шага сделать не мог, они не хотели двигаться.

Я стоял, моргал «глазами», и… молчал. Меня бросало то в жар, то в холод, а волосы, я прямо это чувствовал, шевелились на голове.

Господиии!

Прошло, не знаю, сколько времени, в молчании и разглядывании друг друга. «Таракан» пошевелил усами, и мои охранники вышли за дверь. Затем, с ним произошла метаморфоза прямо у меня на «глазах» — он встряхнулся и, теряя прежнее, тараканье обличье, превратился в элегантно одетого, молодого человека.

Это как…? Это… почему? Такого…, в принципе, не может быть! — суматошно забились мысли в моей голове. Такое только в кинофильмах бывает…!

— Вы, я вижу, удивлены? — произнёс молодой человек на чистейшем, моём, русском языке, и продолжил: «наши технологии далеко опередили Вас…, людей. Такие эффекты у Вас ещё только с помощью компьютерной графики возможны, а мы уже давно с этим… живём, привычка уже выработалась».

Какой там удивлён, хотел я ответить — я ошарашен! Но не смог. Язык мой прилип к гортани, а горло могло только сипеть, типа «ссс», а потом ещё «ссс», и всё.

Так и стояли мы друг против друга — он, в ожидании ответа, а я…, а я только сипел, да «глазами» моргал.

Наверное, мы представляли бы собой чудную, сюрреалистическую картину, если бы мне не было сейчас так страшно и обидно за напрасно потраченные усилия и нервы при побеге с летающей лаборатории-тюрьмы.

Ну, надо же — столько усилий…, столько надежд на обретение Свободы, и так….

Господи, когда же я избавлюсь от этих уродов? Ну, что тебе, Боже, стоит чуть-чуть помочь мне. Я так устал…. Мои силы и нервы на пределе — ещё немного и я не выдержу…, сдамся, откажусь от борьбы… — так думало моё слабое тело, так думал мой, до конца вымотанный, мозг.

А где-то в подсознании уже тлел зародыш, искорка чего-то. Я пока ещё не знал чего. Но он, зародыш, настолько малый по размеру, как, например, инфузория-туфелька, или даже ещё меньше — как атом, но он уже начал тревожить меня, тревожить мой разум.

— Ааа…, где… другие… пассажиры с… самолёта? — наверное, прошептал я, а вероятнее всего, подумал.

И ответ сразу же воспроизвёлся в моей голове.

— О них не беспокойся. Они…, самолёт благополучно приземлился в аэропорту «Внуково»…

Не дослушав до конца, я встревожено воскликнул:

— Но я-то не прилетел! Меня будут искать…, уже ищут…!

— Никто тебя не ищет, писатель. Ты прилетел…, прошёл таможенный контроль….

— Ааа…?

— Да не парься ты…

Опережая мой вопрос, зазвучал ответ в моей голове, и даже цветные картинки замелькали у меня перед глазами.

…тебя сбила неустановленная машина, и тебя уже похоронили…

И мгновенно я увидел себя переходящим улицу возле своего дома. В руках у меня были дипломат и букет алых, вперемешку с белыми, роз (любимых цветов жены), и мчащийся на большой скорости автомобиль…

Эту картинку быстро сменила другая — я увидел свои похороны…

Господи, за что? За что ты так…? В чём я провинился перед тобой? — застонал я, и от несправедливости судьбы что-ли, или от злости на этих…, этих, я даже не мог сразу подобрать необходимое слово. Наконец сообразил — этим… тварям и, наконец-то обретя голос, заорал:

— Что Вам от меня надо, ублюдки, кровопийцы?! Я лучше погибну от ваших пыток, чем покорюсь и стану рабом ваших экспериментов…!!!

Инопланетянин, вновь неуловимо изменился. Он принял облик человека…, облик моего издателя и, с язвительной улыбкой искривившихся губ, издевательским тоном проговорил:

— Вот такой ты нам и нужен — задиристый, непокорный, готовый биться за свою жизнь до конца.

— Но…, зачем?

На этот, не совсем корректный вопрос, я всё же отвечу тебе.

— Люди, по природе своей, свободолюбивые особи. Они ненавидят рабство в любых его проявлениях…, не признают законы, противоречащие их пониманию справедливости и, доведённые до крайней черты — восстают. Они стремятся освободиться от ненавистного ига, и ищут любые возможности, чтобы свергнуть тиранов или сбежать от них.

— Ноо…, я-то здесь причём? Зачем меня…

— В тебе с рождения заложен сильный бунтарский дух, и ты, пример передо мной, постараешься сбежать, или… поднять восстание, чтобы нас уничтожить.

— Ноо…, если так…, то…

— Ты хочешь спросить — зачем же ты нам такой нужен? Не проще ли тебя сразу уничтожить?

— Да.

— Ты попытаешься любыми способами сбежать. То есть, ты будешь искать любую лазейку в нашей защите, любую ошибку в нашей обороне, а мы…, мы будем…

Он, вдруг осёкшись, замолчал, и подозрительно взглянул на меня.

Из его пространной речи я понял лишь одно — я пленник, а для своей семьи давно мёртв и похоронен. Значит, я никому уже не нужен…, со мной морально покончено.

От такой мысли у меня даже на мгновение пропал интерес к жизни.

Зачем, кому нужно моё существование, если я никому не нужен? — подумал я. Ни дома, ни семьи…, лишь жалкое подобие жизни…

Я представил себе картину будущего своего, и приуныл, настроение резко ухудшилось. Я уже готов был попросить таракана, чтобы меня тут же, не сходя с места, прикончили, прервали мою юдоль горьких слёз и стенаний. Я готов был, словно потерявший стаю одинокий волк, завыть от горя. Я готов был…. Господи, сейчас я готов был на всё, лишь бы прекратилось моё существование.

Но видимо так уж у нас, человеков, заложено (а может это Всевышнее Божество так расстаралось), мы не можем вот так, запросто, не за понюх табака, расстаться с бренным своим существованием — что-то сопротивляется в нас, что-то противится.

Такое же состояние посетило и меня. Что-то во мне воспротивилось скоропостижной смерти, и я ещё подумал, а почему эта тварь будет преспокойно наслаждаться жизнью, а я нет? Почему? Да я…

И замолк, вспомнив, что эти твари владеют даром мыслеречи, то есть, я перестал думать о чём-либо, постарался отключить свой мозг от любых эмоций.

По-видимому, Таракан уловил моё настроение, и насмешливая улыбка появилась на его лице. Презрительно усмехнувшись, он как-бы решил подвести итог нашему диалогу:

— Вот видишь, я прав.

— Ни фига ты не прав, — мысленно сопротивляясь его выводу о нас, ответил я, — ты прав только в одном — Человек существо, действительно, свободолюбивое, а вот я — я слабый, никчёмный человек. У меня ничего ценного в жизни не осталось — ни семьи, ни жены, ни детей. Мне теперь всё по-фигу — что продолжать жить, что умереть. Ты можешь приказать бросить меня в темницу или сделать рабом…. Да пошёл ты! Буду я ещё с тобой лясы точить, мразь!

Я специально так говорил, и даже вслух, я так говорил, чтобы его разозлить, чтобы он понял — я ничего не боюсь, и мне начхать с высокой колокольни на его умозаключения. И ещё я так говорил, потому что уже знал — что бы со мной впоследствии не случилось, я всё равно сбегу!

А он слушал мою сумбурную речь, и улыбка не покидала его лица. Он, паразит, понял всё-таки по моим словам и выражениям, что он «достал» меня, довёл меня до холодного каления, и что я приложу все силы, чтобы сбежать.

Увидев его иезуитскую улыбку, я тотчас замолчал. Только сейчас я сообразил — он, оказывается, достаточно умная бестия, и специально спровоцировал меня на эмоциональный взрыв.

Надо с ним быть осторожнее, решил я.

И почему-то после этого решения почти успокоился, и пообещал себе — кровь из носу, но сбежать! Никакие запреты и запоры меня не удержат здесь, сказал я себе. Я докажу им — Человек сильнее, хитрее и умнее всех остальных существ не только на планете «Земля», но и в космосе, чёрт побери! Я докажу!

Странно конечно, даже удивительно, и для меня совершенно не понятно, почему он, «таракан-многоликий», всё же меня отпустил? Правда, отпустил тоже как-то непонятно: ну развязали меня вызванные охранники, затем, тычками, выпроводили за дверь…, и всё.

А уж потом… пошли непонятки.

Я ещё не успел, как говорится, сориентироваться на местности, как откуда-то из темноты, подъехала легковая машина с включёнными фарами, типа «Жигули». Пассажирская дверка открылась и…, меня, словно я кусок железа, как магнитом затянуло внутрь — чтобы не удариться об крышу авто, я всё же успел голову пригнуть, и тут же на мне со щелчком застегнулся ремень безопасности.

Повертев головой в разные стороны, чтобы увидеть, что за нахал так невежливо со мной обошёлся, я вдруг услышал:

— Не верти головой, не ищи, сиди и не рыпайся!

Судя по говору — наш человек! — подумал я. Так у нас молодёжь разговаривает, и оглянулся, не сидит ли кто сзади? Нет, заднее сиденье странного автомобиля было пусто!

— Я же сказал тебе — не верти головой, сиди смирно! — вновь раздалось в пустом салоне.

Меня возмутили и слова и тон, какими они были произнесены.

— Эй, кто ты там? Я хоть и пленный, но не раб, так что попридержи язык!

— Ладно, попридержу. Поехали что ли? — в голосе неизвестного проскользнула явная насмешка.

Вот гад, издевается он надо мной что ли? — возмутился я беспардонным поведением говорившего.

— Поехали? Это куда же мы поехали, ты-то, хоть знаешь? — не оставаясь в долгу, с издёвкой спросил я, и стал ожидать ответа.

— А я думал, ты знаешь. Сейчас спрошу, — пошёл невидимка на попятную.

Прошло несколько минут. Машина молчала.

Я попытался отстегнуть ремень и покинуть эту болтливую, невоспитанную машину, но, нет! Пряжка не расстёгивалась, и притянут я к спинке сидения был крепко-накрепко, только голова и была у меня свободна. Скорее всего свободна в физическом смысле слова, а в умственном…?

В этом отношении в ней был полный бардак — говорящие автомобили, многоликие тараканы, освобождение…

Ну, насчёт «освобождения» я бы не торопился говорить, надо ещё подумать — не новая ли это хитрость с их стороны? Не приготовили ли они для меня новый карцер без пищи и воды…? Хотя…, не будем торопиться с выводами, подождём, что скажет этот болтун… «Жигуль».

Прошли ещё пару минут и машина заговорила.

— Я отвезу тебя в бараки, там ты будешь спать, и тебя будут…, а впрочем, моё дело только доставить тебя на место, а там уж тебе всё объяснят.

— Договаривай уж до конца. У нас говорят «Замахнулся, так бей!», нечего «Тень на плетень наводить».

— Приказа не было, — уже тронувшись с места, ответила машина, и замолчала.

Как я ни старался ещё хоть что-нибудь выведать, разузнать о своей дальнейшей судьбе, какие ещё неприятности меня ожидают, но не смог.

Она была глуха и нема.

Чтобы скоротать время в дороге, я принялся любоваться проплывающим мимо пейзажем. А пейзаж, между прочим, был достаточно интересен: то мы мчались по автотрассе, то ныряли в какие-то туннели, а выскочив из них, попадали в густые леса…, а однажды даже преодолели по мосту широкую реку…

И над всей этой красотой до самого горизонта простиралось звёздное небо, и освещала всё та же огромная, яркая луна.

Замечательная природа, восхищался я с каждой новой наплывающей картиной, прямо таки волшебная сказка!

Я, конечно, говорил это вслух, чтобы заставить находящегося в салоне «невидимку» ответить мне. Я пытался завязать с ним непринуждённый разговор, и ненароком получить хоть какую-нибудь информацию, но так и не добился результата. Все мои потуги получить от него, хотя бы односложный ответ, остались втуне.

Вскоре показались какие-то деревянные одноэтажные постройки. Подъехав к одной из них, авто остановилось прямо напротив огромных ворот с входной дверью сбоку иии…

«Жигуля» как не бывало, а я оказался сидящим на голой земле. Рядом стоял старичок с бородкой клинышком и, покхекивая, морщил в улыбке лицо.

— Не жёстко ли сидеть? — поинтересовался он с издёвкой в голосе.

Я понял, что старик и жигуль, который доставил меня сюда, одно и то же лицо — перевоплотившийся таракан, и отпарировал:

— Попробуй сам, старый хрыч!

Он ещё шире заулыбался, лицо его покрылось сетью глубоких морщин, а затем, внезапно, без переходов, стало молодым и пышущим здоровьем.

И опять я был удивлён и озадачен. Я никак не мог привыкнуть к их внезапным перевоплощениям в любого человека, или в любую вещь. Это меня, непривычного к таким переменам, сильно, если не смущало, то озадачивало своей непредсказуемостью и необычайностью скрытых возможностей. Иногда, чего уж тут греха таить, я даже им завидовал.

Нам бы такие возможности — никаких механизмов, никакой старости и болезней, вообще ничего на земле, кроме садов, цветов, птичек и нас…, людей. Красота! Воздух чистый, в лесах полнёхонько разного зверья, а в реках изобилие рыбы, и даже пить из них можно… Даа, красота, вздохнул я, представив такую заманчивую картину.

Утопия! — горько вздохнул я.

Мы всё это безвозвратно и давно похерили. И пьём мы загрязнённую чёрти чем воду, и едим напичканные пестицидами продукты, да ещё и модифицированные к тому же. Эх, нам бы вернуться на несколько миллионов лет назад…

А, как же, встрепенулся я, без сотовой связи, без телевидения и интернета, и прочих удобств, в виде унитаза? Да чёрт с ними, с этими удобствами, сказал я себе! Лучше двести-триста лет жить без них, чем в тридцать-тридцать пять загнуться от рака или инфаркта с инсультом, или в одночасье погибнуть от атомной или водородной бомбы. Брр!

Я голосую за миллион лет до нашей эры! — только было подумал я, как меня кто-то грубо, схватив за шкирку, поднял.

Передо мной стоял верзила с тростью в руке и, помахивая ею, орал:

— Марш в сарай! Найдёшь себе свободное место, сразу ложись! Увижу тебя болтающимся по сараю, выпорю…, понял?

Переход от мечтаний к грубой действительности был резок, настолько резок и груб, что я в первое время никак не мог прийти в себя. Поэтому, не сопротивляясь, не огрызнувшись ни разу, безропотно подчинился грубому приказу.

И всё же я, оказывается, открывая дверь, на какое-то мгновение замешкался.

Не подумал я, а может и забыл, какими коварными могут быть пришельцы. И возможно поэтому, чтобы я не забывал «Кто есть кто», получил мощнейший пинок под зад, да такой, что после него кубарем влетел в сарай и червяком распластался на полу.

Дверь захлопнулась, отгородив меня от прекрасной звёздной ночи и луны, похожей на бабушкин блин.

Придя в себя, я предпринял попытку подняться на ноги, но головокружение и подступившая слабость не дали — я снова распластался на полу. Перед глазами плавали мушки, а в ушах звенело так, словно внутри головы надрывался будильник.

Но тут кто-то подхватил меня под руки, и осторожно помог встать. Я открыл глаза, и сквозь застилавший их туман увидел: меня окружало несколько человек, а двое или трое поддерживало под руки. С их помощью, и ведомый ими, я сделал несколько шагов. И снова у меня закружилась голова и подступила слабость, тогда я просяще прошептал:

— Всё! Больше не могу идти. Сделайте как было раньше…

Я, наверное, хотел попросить снова положить меня на пол, а получилось что-то невразумительное и непонятное. Ну, кто догадается с первого раза, что просьба «сделать как раньше» может означать лишь одно — «положить на пол», а не что-то другое.

Но они догадались.

Подняв меня на руки, понесли куда-то, а затем осторожно положили на что-то мягкое. В нос ударило застарелым крепким потом. Но мне уже было всё равно. Я отключился!

* * *

Сколько времени я провалялся в бессознательном состоянии — не знаю. Но голова уже не кружилась и мушки перед глазами уже не летали. Не вставая и не шевелясь, я рассматривал новое своё, уготованное судьбой, «жилище» — что-то до боли знакомое в нём было, но вот что?

Я, напрягая память, стараясь восстановить значимые события в своей жизни, перелопачивал прошлое, и в какой-то момент перед моими глазами всплыла моя студенческая жизнь. Даже не весь студенческий период, а его начало, время перед первым курсом:

Нас, студентов-первокурсников, не очень-то объясняя — зачем и почему, посадили в пассажирский поезд и повезли…

Лишь в дороге нам сказали, что мы теперь студенческий отряд, и мы обязаны помочь Казахстану собрать, небывало богатый урожай хлопка.

Поезд всё мчался и мчался. Мы пересекли границу с Узбекистаном, проскочили, не задерживаясь, мимо Ташкента, снова пересекли границу Узбекистан-Казахстан, и вновь оказались на территории Казахстана. А дальше…?

Нас рассадили по грузовикам и повезли.

Вокруг, лаская глаз, простирались хлопковые поля, кое-где прерываемые аулами и МТС.

Припорошенные толстым слоем пыли, мы наконец-то приехали к месту нашего «вхождения» в студенческое общество. Нас построили, озадачили планом выработки на неопытную студенческую душу, и показали наше теперешнее, хотя и временное, жильё.

И вот тут-то мы и захлопали удивлённо глазами. Перед нашими взорами возвышалась обыкновенная конюшня, с пристроенной глинобитной мазанкой. Представитель Правления хлопководческого совхоза, а может это был сам председатель, с благожелательностью во взоре и сладкой, напыщенной речью, пожелал нам трудовых успехов и быстро укатил. А мы…?

После команды разойтись и устраиваться, я вместе с остальными студентами вошёл внутрь конюшни и, вопросительно-недоумённо стал любоваться нашими «хоромами».

Студенты, оказывается, люди подневольные, на возражение заселяться тут же следовало строгое — тогда мы Вас отчислим!

Поворчав и повозмущавшись, не вслух конечно, мы принялись обживаться на новом месте. Главное, придумали, чем топить печь для приготовления пищи, потому что ни дров, ни угля нам не завезли — оставили лишь благие пожелания — усердно трудиться, не лазить в чужие сады, не воровать курей, ну и т. д. и т.п., и пр.

Даа, так о чём это я? Ах, да! О сарае, а может о конюшне? Нет, о бараке для нас рабов-бедолаг. Но конюшня всё же свою роль ещё не доиграла в моей памяти до конца. Об этом дальше:

Это, действительно, была бывшая конюшня! Я догадался об этом по обилию конских «яблок», в изобилии валявшихся вокруг нашего жилья.

Куда подевались из неё лошади, остаётся лишь догадываться.

Посредине, вроде второго этажа, была устроена общая лежанка. Три или четыре, затянутых паутиной и пылью окна, добавляли свой рассеянный свет к четырём, подвешенным к потолку, стоваттным лампочкам.

Стены конюшни, словно панелями, были затянуты восьмидесятисантиметровой ширины бумагой, используемой в торговле — обёрточной. Вместо матрасов, прямо на полу и на втором «этаже» была набросана обыкновенная солома. И всё это было покрыто, конечно, от «великих щедрот» совхозного правления, обыкновенным брезентом.

От воспоминаний о своём первом, но не последнем в моей жизни, студенческом отряде, я вернулся на «Грешную землю». Этот барак был, как две капли воды похож на тот, из моей счастливой юности.

Вокруг царила тишина — в бараке было пусто. Даже жужжание мух не тревожило её.

Всех погнали на работы, сообразил я. А почему же меня не подняли и не погнали как всех? Почему…

Не успело слететь с губ очередное, произнесённое шёпотом «Почему», как в дверь ввалился охранник, не тот, который меня встретил, а другой, более интеллигентный и вежливый до приторности. Я это сразу определил по цветному галстуку на шее и первым словам.

— Пожалуйста, пройдите за мной, я покажу Вам, где Вы будете принимать пищу.

— А после? На сдачу крови? — тревожась, спросил я.

— Нет, нет, что Вы! — воскликнул он, и даже сделал вроде отстраняющего жеста. Я уполномочен Вам…, сказать, собственно…, мне доверили Вам передать — Вы можете поступать, как Вам будет угодно, ходить, куда Вам вздумается, и вообще…, Вы свободны, как птица… в этом, как его…

— Полёте, что ли? — помог я краснобаю.

— Вот, вот. Вы правильно меня поняли.

Последние слова очень меня обрадовали, но и насторожили чрезвычайно. Что бы могли означать его слова — «Свободен, как птица в полёте». Уж не кроется ли за ними очередная ловушка? Уж не хотят ли они… подловить меня на чём-нибудь? Подловить на недозволенном, но не озвученном прямо?

У страха глаза велики, так говорит наша пословица. Вот и у меня всё-таки где-то в глубине души таился страх — я боялся навлечь на себя ещё большие неприятности, чем имел сейчас.

— То есть, я могу прямо сейчас выйти, сесть на самолёт, или воспользоваться автобусом, и отправиться домой?

— Неет, — произнёс он, и лицо его покраснело то ли от смущения, то ли от злости.

— Так бы сразу и сказали, — отрубил я, решив докопаться до истинного своего положения. Значит я всё же раб?

Он ещё больше покраснел, пытаясь выбраться из собственной ловушки, и залепетал:

— Вы, конечно же, не раб, в прямом смысле этого слова, Вы обыкновенный пленник, но…,

Вы свободны и…

— И, что? — перебил я его.

— Ну, Вы можете свободно передвигаться по территории иии…, Вам никто препятствовать не будет…, только…

«Интеллигентный» таракан, окончательно запутавшись в словесных дебрях, замолчал, и лишь продолжал, словно глухонемой, размахивая руками о чём-то «говорить».

Как пилюлю не подслащивай, она всё равно останется горькой, подумал я, и перестал обращать внимание на таракана. Из диалога с ним я понял основное — я снова пленник!

Хотя мне и разрешили свободу передвижения, но эта «свобода» была условной. Какие-то границы для моих передвижений всё же существуют, но вот какие? Нужно разобраться.

И потом, раз они называют меня пленником, значит, они уверенны, что я не смогу убежать…. Но ведь я же попытался…, хотя бы сбежать из летающей тарелки? Так почему они уверенны, что я не попытаюсь это сделать снова? Откуда такая уверенность? Или я чего-то не понял в их поступках и словах…?

Обратившись к замолчавшему Таракану, я сказал:

— Показывайте, где у вас пищеблок, а то я что-то проголодался.

Он, перевоплотившись в огромного таракана, почти с дворовую собаку ростом, шустро перебирая лапами, побежал к другому сараю.

Мне, чтобы не отстать от него, пришлось перейти на ускоренный шаг, почти бежать трусцой.

* * *

В бараке всё ещё никого не было, и я мог свободно предаваться думам. А думы у меня были не очень-то весёлые — всё больше о побеге думал я, ну и конечно, о своей семье тоже.

Раз они разрешили мне безвозбранно и бесконвойно передвигаться, то надо воспользоваться их разрешением, то есть, присмотреться, прикинуть. Авось что-нибудь и найду. В смысле, найду способ, как сбежать отсюда, прикидывал я мысленно свои будущие действия. Да, и у людей надо поспрашивать, поинтересоваться…, стоп! А как же я узнаю человек это, или опять же, таракан перевоплощённый? Подойдёшь к такому, а он тебя за шиворот и в кутузку…

О-хо-хо…, невольно вздохнул я, так недолго залететь «под фанфары». Неет, тут наскоком не возьмёшь…, с местной «братией» надо быть очень и очень осторожным. Чёрт! Нарваться можно здорово, кровью умоешься…

Мои размышления и думы, как-то само собой так получилось, развернулись в интересную, и неожиданную для меня сторону. Я почему-то перешёл на рифмованную речь:

Миллионы лет до «Нашей Эры»,

Когда мамонты водились на Земле,

И разные там динозавры и динотерии

В джунглях кровавые вершили пиры,

Из космоса глубокого странные твари явились,

А на чём прилетели — не видел никто, хоть убей.

Их множество было — батальоны, полки,

И как-то быстро они в щели забились,

Чтобы никто не увидел какие уроды они.

Тогда и прозвали их словом неласковым —

Сиречь — тараканами, люди назвали их.

Вроде малы по размеру те тараканы,

Но умные бестии и хитрованы они.

Не сразу увидишь их, не сразу заметишь,

Глядишь, а они бегут рядом, или уже впереди.

Быстро размножились, везде расселились,

Землю заполонили, и сами не дохнут они.

Так зачем же к нам они перебрались? —

Спросит у меня любопытный какой.

Ответ лежит на поверхности, и очень понятен он —

Они прилетели, спасаясь от смерти голодной,

Чтобы есть хлебушек наш, и всё что у них под рукой.

Ну, ты даёшь! — похвалил, а может быть укорил я себя. Такого со мной ещё не случалось, чтобы я, прозаик, да стихами…. Услышит кто — засмеёт! Скажет, он того, не иначе как сбрендил от неприятностей. Хорошо, если ещё не покрутит пальцем у виска, а так — полный писец!

Я даже хихикнул потихоньку, представив крутящего пальцем у виска, читателя. А потом и вовсе безудержно расхохотался.

Слава Богу, что я был один в бараке, а то бы и правда могли подумать, что я того…

Для собственного своего успокоения, я, отсмеявшись и вытерев подступившие к глазам слёзы, на всякий случай всё же воровато огляделся по сторонам, мог же кто-нибудь войти неслышно, пока я предавался думам. Но нет, я был один. Ну и, Слава Богу!

Ещё один вопрос, ответа на который я ещё не нашёл, сильно беспокоил меня — за время моего нахождения здесь, небосвод и луна ни на йоту не сдвинулись с места. Небо всё такое же было антрацитово-синим, звёзды ярко блистали, а луна…, хоть бы маленькой тучкой прикрылась. Вообще, весь небосвод со звёздами и луной оставался неизменяемым, во всяком случае, мне так показалось.

По крайней мере, странно, подумал я. Даже очень странно!

И опять же, чтобы найти решение для такого природного феномена, надо шевелить мозгами, и обязательно обзавестись товарищами, а лучше друзьями, и с их помощью находить ответы.

Иначе я, один, не смогу правильно решить поставленную перед собой задачу, главную задачу теперешней моей жизни — побег из «тараканьего Рая».

Додумавшись до такого, «глобального» в моём случае, решения, то есть, найти способ и возможность для побега, я приступил к его реализации. Приступил, конечно же, это громко сказано. Приступил не сразу, а дождавшись возвращения людей с работ.

Не мог же я, совершенно не ориентируясь на «местности», и местных обычаев не зная, вот так, с бухты-барахты пойти «гулять». Надо сначала поговорить с людьми, разузнать, где что и как, а там уж…, может на следующий день…, при солнечном свете отправляться на разведку.

* * *

Не очень-то я и поговорил с однобарачниками. Они, угрюмо выслушивая мои вопросы, или молчаливо отходили от меня, или, пробурчав что-то невразумительное в ответ, быстро ретировались на своё пронумерованное место в общей постели.

Единственное что мне удалось узнать, так это о небесной, такой непонятной для меня, сфере. Оказывается, это и вовсе не небо со звёздами над нами, и даже не луна, а силовое поле, отгораживающее нас от…. Дальше продолжения не было.

С таким трудом вызванный на «разговор» собеседник внезапно замолкал, или говорил, что устал и ему необходим отдых, и нехотя добавлял — понимаешь, мне завтра рано на работу.

Я пытался, даже экивоками и подсказками, добиться продолжения разговора, или намёка на продолжение, но упирался, как «бык рогами в новые ворота», в стену молчания.

После таких «откровенных» бесед у меня сложилось впечатление, что, или они не знали всего, или им запретили говорить об этом. Я не думаю, что такой запрет касался только меня, тем более, что прошло совсем немного времени после моего появления здесь. Возможно этот запрет изначально вдалбливался им в голову, понял я, вот поэтому они и замолкают сразу, как только я начинаю их расспрашивать.

Даа, с великим трудом придётся мне добывать информацию, много сил придётся приложить, чтобы побороть их равнодушие и апатию, с грустью констатировал я результат первоначальных бесед с «местным населением». Ну, что ж, ещё не вечер! — сказала бы моя жена, попав в аналогичную ситуацию.

И я повторил уже от себя — «Ещё не вечер!»

Рано лапки складывать, дорогой товарищ. Ты ещё только в начале пути к разгадке тайны. И, возможно, тебе повезёт, и ты быстро сообразишь, как, не замеченным тараканами, улепетнуть отсюда, сказал я себе и смежил веки.

Проворочавшись без сна с полчаса или час, я понял, что не только у меня бессонница, но и у моего соседа тоже.

Повернувшись к нему, я шёпотом спросил:

— А как Вы определяете, когда день, а когда ночь? Я вот, сколько здесь нахожусь, так и не смог заметить рассвета. Тут, что, всегда ночь?

И в ответ услышал, тоже произнесённое шёпотом:

— Здесь вообще всё время ночь — тараканы, знаешь ли, дневного света не переносят.

— А, как же вы узнаёте, когда вставать, а когда ложиться спать? — продолжил я допытываться.

— Ты что, с луны свалился? — удивился он. Когда надо разбудят, когда надо спать прикажут…

Произнеся эти слова, он повернулся на другой бок, и захрапел. Мне показалось, что захрапел он понарошку, лишь чтобы прекратить со мною разговор.

Я ещё немного повертелся с боку на бок, но сон так и не пришёл ко мне.

Потихоньку, чтобы не потревожить рядом спящих, я натянул одежду и, на «цыпочках» направился глотнуть «свежего воздуха».

Во дворе меня никто не задержал. Охранник, стоявший у двери, даже не поинтересовался, чего это я в ночную темь решил прогуляться? Он только посмотрел на меня, и медленно отвернулся, словно продолжая анализировать моё неурочное появление вне барака.

Ну что ж, раз не задержал, значит можно заняться полезным делом, решил я, и быстрым шагом направился «куда глаза глядят».

* * *

Пройдя метров триста или четыреста, я всё больше и больше начал удивляться разнице в ландшафте. Удивляться тому, что я видел за окнами «Жигулей» и теперешнему. Куда подевались, мост через реку, туннели и автострада? Была лишь просёлочная узкая дорога, да по бокам её, невысокие, с темнеющими провалами каких-то входов, холмы. Что могла означать такая разница? Что?

Ну, что ж, потом разберусь, решил я, и пошагал дальше.

Дорога, освещаемая всё той же луной, хорошо просматривалась метров на сто-двести. Она была ровна, как стрела — никаких поворотов, и пустынна. Только я и лунный свет были на ней.

Где-то впереди, за границей света и темноты, послышались странные звуки, больше похожие на вой, чем на плач. Что бы это могло быть? — подумал я и, поубавив шаг, прислушиваясь и поглядывая по сторонам, продолжил идти. Меня влекло любопытство, желание узнать, кто, человек или зверь так воет?

По мере моего приближения к источнику «воя», граница лунного света тоже продвигалась впереди меня. Вскоре я вышел на ровную площадку, посредине которой, возвышалось здание кубической формы, высотой метров в пять-шесть.

Из здания, а оно было без окон и дверей, и исходил тот, настороживший меня, низкий вой.

Возможно вход с тыльной стороны, подумал я, и осторожно, делая по половине шага, прислушиваясь и озираясь по сторонам, направился вокруг него.

Дойдя до угла боковой с задней стеной, я неожиданно упёрся в какую-то невидимую преграду. Она пружинила, но, сколько, и с какой бы силой я не нажимал на неё, она не поддавалась. Эта невидимая упругая преграда не давала мне возможности даже заглянуть за угол здания.

Я, уже более смело, обошёл его, и попытался, с другой стороны проникнуть за угол.

Тот же результат!

Когда и вторая попытка мне не удалась, я остановился в раздумье, а затем, облокотившись спиной об стену, присел на корточки, и задумался.

Попасть внутрь куба со стороны стен я не могу. Узнать, кто, или что там воет, тоже не могу…. а если… взобраться на крышу? Может оттуда я смогу проникнуть внутрь? Но, как туда забраться без лестницы? И я начал перебирать в памяти способы такого подъёма.

Перебрав известные мне, я, кажется, нашёл подходящий для себя вариант.

Нужно набросить на ограждение крыши крюк с привязанной к нему верёвкой, и по ней взобраться…

Стоп, стоп! Размечтался! Где крюк? Где верёвка? — осадил я разыгравшееся воображение. Тоже мне, скалолаз гребаный! Размечтался! Специально для тебя тут приготовили оборудование…

Чёрт подери! Должно же быть какое-то решение. И потом, надо же проверить, может быть, есть на крыше какой-нибудь лаз, или люк? Надо? Конечно надо. Тогда, думай дальше, приказал я себе, и вновь погрузился в размышления.

В таком состоянии я просидел минут пятнадцать, и докопался таки до решения проблемы подъёма! Я решил применить опыт попавших в затруднение скалолазов. То есть, пряжкой ремня выковырять пазы между блоками и, держась за них, подняться на стену.

И вот, я уже почти три часа, держась пальцами одной руки, и разутыми ногами стоя в выщербленных пазах между блоками, выскребал следующую ямку…

Труд, достойный Титанов!

Уже почти наполовину торса поднявшись над стеной, я хотел праздновать победу, но тут… мощный удар в грудь и голову, швырнул меня вниз. Совершив пару раз сальто-мортале, и в завершение кульбит, я плашмя приземлился на землю. Правду говорят «Знал бы, где упадёшь, соломки настелил». Но я-то ведь не знал!

Провалявшись без сознания пару часов, я поднялся, и «захромал», потирая бока и охая от боли, обратно.

Первая попытка выбраться на волю, оказалась неудачной! Но желание получить Свободу, было сильно! И я предпринимал и предпринимал попытки прорваться во многих местах, но везде терпел полное фиаско!

Куда бы я ни сунулся, везде меня встречало силовое поле! Оно колошматило меня, сбрасывало с высот на землю. Моё тело было до того избито, что представляло собой сплошной синяк.

Рабы, наблюдая исподтишка за мной, и видя, в каком плачевном состоянии я нахожусь, соболезнующе кивая головами, говорили — бедняга, и добавляли — не иначе как, чокнутый! А иногда, когда находили меня где-нибудь вновь побитого, или без сознания, приносили в барак и, осторожно ложили на «постель».

Отлежавшись два-три дня, а то и неделю, я вновь предпринимал попытку добиться свободы.

Я даже пытался найти себе сообщников, но везде получал отказ, мне говорили — «Ты что, с дуба рухнул?» Не пытайся нас заставить помогать тебе, мы знаем, чем это закончится — смертью для нас!

И я отступился!

Я понял — они очень запуганы, они страшно боятся быть наказанными и…, я лишь послал их к Чёрту, добавив, что и сам смогу найти выход на свободу.

И, отлежав почти полмесяца после очередного избиения, чуть укрепив здоровье и немного набравшись сил, вновь принялся искать хоть маломальскую лазейку для побега из плена.

Странное дело, но «Тараканы» совершенно не препятствовали моим попыткам удрать. Они, я это нутром чувствовал, только денно и нощно, тайно следили за мной, но не более того. То есть, я, фигурально выражаясь, был полностью свободен и мог творить что угодно, ходить куда угодно — полная Свобода, чёрт её задери! Ноо… свобода на отведённой мне территории. А если дальше…, то… ни-ни!

И я, в конце-концов понял, зачем я здесь, для чего?

Мне была уготована роль трёхметрового, золотоглазого полоза — беспокойного создания, постоянно мечущегося по вольеру в поисках малейшей лазейки. Уникальное свободолюбие этого существа стало для него роковым! Он попал в неволю именно благодаря своей способности, и обречён был служить своеобразным индикатором целостности и непроницаемости вольера.

Как только эта огромная, почти трёхметровая чёрная змея исчезала из поля зрения учёных-серпентологов — значит надо было немедленно искать и заделывать лазейку.

При любой, самой минимальной возможности бежать, этот чёрный, золотоглазый уж удирал первым и, как правило, попадался, попадался потому что следили за ним одним постоянно, и только за ним.

Вот и я оказался в роли этого золотоглазого змея-полоза!

Это за мной неусыпно следили охранники этого, то ли городка, то ли посёлка — следили за мной одним, человеком, самым свободолюбивым существом в галактике. Следили за уникальным индикатором возможности побега.

* * *

За своими заботами в поисках возможности сбежать отсюда, я совершенно упустил из виду — а где же я нахожусь? Ведь я, вернее вся эта тараканья братия, и я вместе с ней, могли находиться, чёрт знает где. Я же не управлял шлюпкой при побеге, она сама спустилась. А куда? Наверное, прежде, чем думать о побеге мне нужно было подумать… — откуда бежать и куда.

Шлюпка могла приземлиться или приводниться…, стоп! Мне же не показалось… тогда…, при приземлении, что она, словно бы покачивалась на небольших волнах…. Или мне тогда это показалось, или, как говорила моя бабушка — «Внучек, тебе померещилось».

Так померещилось мне или нет? Может, действительно, космическая шлюпка не приземлилась, а приводнилась…. Но если приводнилась… тогда…, почему же она оказалась здесь, на земле, каким образом?

Вот что нужно было, прежде чем строить планы и искать возможности побега, уточнить. А я…, вот идиот недоразвитый! — обругал я себя. Не иначе как, придурок малахольный! — И добавил, стуча себя кулаками по голове — идиот, господи, какой же я идиот!

Что было, то было. Ошибку я, конечно, допустил непростительную. Ладно, разберёмся! Чего уж тут стонать и охать, надо исправлять ошибку, тем паче, не всё ещё потеряно. Кажется…, в барак поступил новый раб…, может его поспрошать — откуда он, да как, да почему? Глядишь, и откроется завеса неизвестности. А то, что же, я всё время должен вариться в собственном соку?

В конце-концов пусть, хотя бы рассказами помогают — не только же для себя, а и для них стараюсь! Небось, общими усилиями и одолеем супостатов…

Ох, что-то я стал бабушкиными словами разговаривать. К чему бы это? Наверное, соскучился я по дому…. Господии, вспомнил я, этот придурок, таракан, сказал, что меня похоронили… Ой-ё-ёй…, как же теперь-то быть? Вернуться домой к жене и детям, и сказать «Здравствуйте, я Ваш муж и папа». Вот же ситуация…, Чёрт бы побрал этих тараканов!

Дождавшись возвращения «новенького», я сразу же приступил к расспросам, и правильно сделал! Ему ещё не до конца успели промыть мозги, и он с моей помощью, постепенно рассказал, как попал сюда.

А когда я услышал, откуда он…, не сдержавшись, ахнул, но вовремя прикрыл рот ладошкой, чтобы не прерывать остатков его воспоминаний о прежней жизни.

Из его, сумбурного, прерываемого длинными паузами и словами — «не могу вспомнить», рассказа, я в общих чертах получил представление, где мы находимся. И это «представил» не очень-то меня обрадовало. Суть же его повествования заключалась в следующем:

Он родом из прибрежного посёлка Листвянка, что расположен на берегу Байкала и вроде бы живёт тоже там…. У него жена и дочка…, маленькая…, ей всего пять годочков, пояснил он. Он утром пошёл на берег, у него там есть своё облюбованное место, наловить рыбы.

Только он примостился у кустика и приготовил рыбацкую снасть, как на воде, ни с того ни с сего, при полном штиле, вдруг закружил смерч и…, направился прямёхонько в его сторону…. Он, раскрыв рот от удивления, забыв даже за каким лешим пришёл на берег, стоял и смотрел. А смерч быстро приближался.

Испугавшись, он стал лихорадочно собирать свои пожитки, но… не успел. Смерч налетел на него…, а дальше…, дальше он не помнит, пожал рассказчик плечами, пришёл в себя уже здесь, в руках охранников.

— Аа, раньше… приходилось Вам видеть смерчи? — с волнением спросил я. Пропадали у вас люди7

— Да было дело, и не один раз, — задумавшись, словно пытаясь вспомнить, ответил он.

— Намедни трое вместе с лодкой пропали. Их долго искали, но так и не нашли.

— Аа…, Вы… могли бы их узнать? Это Ваши знакомые?

— Неет, они из других местов, может даже из самого Иркутска.

Так вот, оказывается, куда занесла меня «нелёгкая», вот куда я попал…. Ничего себе поворотики судьбы.

Так теперь что, перестать…, даже думать о побеге? Ну, уж нет! Не на таковского напали! Я буду искать, я буду, кровь из носу, искать…, и я найду лазейку, или хотя бы маломальскую щелку, и… сбегу!

И я начал искать. Однажды ошибившись, я не хотел повторять допущенную мной ошибку. Мне пришлось, можно и так сказать, поменять вектор — в корне изменить направление своих поисков. Я понял, коль я не на суше, то должен быть совершенно другой путь спасения, другой!

Мне даже припомнилась однажды прочитанная брошюра, не помню, кто издатель, с описанием озера Байкал. Так вот, в ней была даже указана его глубина. Прочитав, я как сейчас помню, очень удивился — ну, как же, глубина приближалась к одной тысяче шестистам метров! Это же кошмар! Это же уму непостижимо, удивляясь, сказал я себе тогда, и рассказал о новости жене. Она тоже удивилась, но всё же сказала:

Тебе-то что за дело до его глубины. Всё равно ты Байкала не увидишь, как своих собственных ушей. Ты же москвич, а не сибиряк. И, усмехнувшись, добавила, успокойся, поездка в Сибирь тебе не угрожает, ты же законопослушный гражданин.

Ага, не угрожает, вспомнив её слова, с горечью прошептал я.

И вот сейчас, лёжа в бараке на вшивом ложе, я переваривал услышанное. Было о чём поразмышлять. Было о чём задуматься.

Я, при всём своём желании, даже облачённый в тяжёлый водолазный костюм, не смогу преодолеть такую толщу воды…, рассуждал я. Иии…, даже если…, всё равно надо как-то проникнуть сквозь силовое поле. Я уже столько «шишек» наполучал, пытаясь преодолеть его…. Что же делать…? Что делать?

* * *

Возвратившись в недалёкое прошлое, я вспомнил, как попал сюда? А попал я сюда на шлюпке, а она…, скорее всего, была запрограмированна на конкретную задачу, на определённый маршрут, то есть на линию — «Летающая тарелка-посёлок на дне Байкала». Если бы я забрался в другую шлюпку, то возможно оказался бы в другом месте…. Чёрт, ну как же из-под воды-то выбраться? Как? Да ещё эта глубина…

У меня голова кругом шла от дум, мыслей, предположений. Ну, никак, ну просто невозможно выбраться отсюда, не забравшись тайно в шлюпку. И, опять же — заберусь я, спрячусь в укромном уголке, а она возьмёт, и прямиком доставит меня обратно к «воздушным Тараканам», в их лабораторию….

Даа, хрен редьки не слаще!

Конечно, спрятаться от всевидящих глаз охранников где-нибудь в укромном уголке я всё же смогу. Не так уж и много их. Нуу, если прикинуть, чел…, тараканов двадцать-тридцать. И основная «гвардия» располагается в том, двухэтажном доме…. Остальное население мы — рабы и пленники…. Надеюсь, они не выдадут меня охране.

Дай-то бог, дай-то бог! Как говорится — надеждой жив человек! Ну, а как иначе? Как без надежды-то? Надежда даёт человеку не только физическую, но и моральную силу, она укрепляет веру человека в лучшее будущее…. Иначе, труба! Без веры…

Да, что это я разнюнился. Надо способ побега искать, а не скулить. Надо…

Мои размышления прервала команда — Всем на разгрузку и погрузку шлюпки! В бараке зашевелились: зашуршала надеваемая одежда и обувь, послышались, словно горло прочищали, более интенсивные покашливания и тихое, чтобы не услышали охранники, ворчание.

Меня эти сборы не касались. Я находился в «привилегированном положении», вроде бы как аристократ среди рабов. Это иногда меня смущало и расстраивало. Особенно тогда, когда кто-нибудь, глядя, как я лежу и не встаю по команде, тихо, чтобы только я слышал, говорил — «лежи, лежи сучонок? Мы тебя когда-нибудь всё равно придушим».

Первое время, услышав такое «пожелание», я вставал и шёл со всеми вместе на работы, но меня к ним не допускали. Иногда вежливо, а иногда и пинками, меня выпроваживали со словами — «Пошёл вон! Нам приказано не допускать тебя к работе. Иди, поспи или погуляй где-нибудь».

Это было конечно несправедливо по отношению ко мне, настраивало против меня остальных рабов и пленных, но что я мог поделать? И я уходил.

Иногда я задавался вопросом, почему меня не подпускают близко к месту работ? И лишь позже, через время, когда я начал обследовать, то есть, искать возможность побега, сообразил — они прогоняли меня, чтобы я не смог увидеть, разобраться, сообразить, как воспользоваться случаем, или местом для побега. От меня скрывали всё!

Но кое-что я замечал, кое о чём догадывался.

Например, однажды я высмотрел всё-таки, что загружают в прибывшую шлюпку. А загружали рабы какую-то руду. Я не геолог и не рудознатец, но по тому, как недолго жили грузчики, работавшие на этом участке, догадался — они загружали что-то похожее на урановую руду, которую, другие рабы, тоже не долгожители добывали в шахте.

Высмотрел я, вернее разузнал, откуда мы получаем электроэнергию, Оказалось всё, до безобразия, очень просто. Мы же проходили в школе тему — получение электроэнергии при помощи термопары из разнородных металлов. Вот и здесь электричество получали тем же способом — дёшево и не накладно, без лишних затрат.

Термопара разделялась: один электрод опускался в скважину в районе горячей лавы, а другой находился в водах Байкала, и всё…, пожалуйста, черпай электроэнергию бесплатно и вечно. Приходилось только заменять выработавшие свой срок электроды. Я же говорил — очень дёшевая электроэнергия!

Обслуживала электроды с кабелями и защитное силовое поле специальная бригада, состоящая из одних «тараканов». Они прилетали к нам в своей космической шлюпке пару раз, откуда прилетали? Не знаю! Я не смог разгадать этот секрет, и они что-то там, снаружи силовой защиты, ремонтировали. Затем, не задерживаясь у нас надолго, улетали.

А если…, а если забраться в их шлюпку и…

Проблема — их, «спецов-тараканов», прилетает несколько за раз, а я всё же один…. Хорошо бы как-нибудь прилетел один пилот, или спец, я бы потихонечку проник в шлюпку, а затем, уже в воздухе, трах его по кумполу французским ключом…, и вся недолга. Затем, лети дорогой, куда твоей душе угодно…, хоть прямо в Москву…, к жене и детям.

Эврика! — воскликнул я, и потёр руки от удовольствия. Эта привычка, потирать руки от удовольствия, у меня с детства, вернее со школьных годов. Получу пятёрку по какому-нибудь предмету, и разулыбаюсь во весь рот, и ещё рука об руку потру. Отец как-то мне даже вроде замечания сделал, он увидел мою улыбку «шесть на девять», то есть во весь рот, так сразу и сказал — «Смотри, ребёнок, муха в рот залетит!».

Залетит, не залетит, а пятёрка в дневнике — это всё-таки приятно! Так и не отучился я руки потирать от удовольствия, даже, когда в возраст вошёл. Привычка — великая вещь!

Нашёл я всё-таки решение задачи! Нашёл! Буду, уже с сегодняшнего дня, воплощать свой план в жизнь, а Тараканов постепенно приучать к ложному следу. Даа, пришёл мой «Звёздный час!», не зря я столько времени затратил на поиски побега, не зря….

И тут же, «не отходя от кассы», вспомнились мне слова моей любимой бабушки — она как-то сказала — «Ты, внучек, шибко-то не радуйся, как бы плакать не пришлось!». Вспомнив бабушку, я тут же захлопнул рот. И, правда, чего развеселился?

* * *

С этого дня, а возможно и ночи (Чёрт их разберёт, когда день, а когда ночь), я регулярно стал ходить к воющему кубическому зданию, подальше от посадочной площадки. И стал его то обходить с трёх разрешённых мне сторон, то поглядывать на крышу, а то и постукивать по стенам. Я приучал тараканов к мысли, что собираюсь проникнуть в него и, отключив силовое поле, удрать.

Конечно, они не замедлили клюнуть на мои манёвры. За мной, не выпуская ни на мгновение из-под контроля, ещё тщательней начали следить. Меня это, одновременно, и радовало и огорчало. Радовало, что я отвлёк их ложным следом, а огорчало, потому что мне приходилось быть под постоянным наблюдением — я и…, извиняюсь, в туалет нормально не мог сходить — за мной тут же следовал таракан.

Даа, «Тяжела ты шапка Мономаха!». Но ничего не поделаешь — взялся за гуж, так уж не говори, что не дюж.

Я играл свою роль добросовестно, чтобы они, тараканы, окончательно уверовали в моё намерение сбежать именно этим путём, а не каким-нибудь другим.

И я надеюсь, что убедил их, убедил окончательно и бесповоротно.

Они поверили! Честное слово, поверили!

Оставалось только дождаться прилёта «мастеров», и я ждал. Ждал с нетерпением, с надеждой, и в то же время, переживая и волнуясь всё больше и больше за каждый потерянный в ожидании день.

Оказывается, ох, как тяжело ждать! Как тяжело!

Я весь изнервничался, и, наверное, похудел за это время килограммов на пять. Меня, если бы здесь был ветер, наверное, сносило бы в сторону при ходьбе, но ветра не было, и я передвигался по территории прямо.

Наконец, месяца через два, я увидел, как пришвартовалась к причалу маленькая космическая шлюпка. Это меня очень озадачило, и напугало одновременно — уж, не по мою ли душу она прилетела? — в необычайном волнении подумал я. Не дай Бог! Не дай Бог!

Если по «мою», то прощай свобода, прощай навсегда! Мне, во веки веков не освободиться от этих выродков. Сгину я в безвестии, и даже дальняя родня не будет знать, как я погиб и где могила моя…. Ох, горе мне, горе…!

Эх, была, не была! Сколько ещё ждать? Рискну! Авось получится.

И, больше не рассуждая, бросился бежать к своему бараку.

Чувствую, нутром чувствую, тараканы помчались за мной! Я бегу, и они бегут, но не препятствуют мне. Наверное, думают, ну куда ты, дурашка, от нас денешься? Всё равно мы тебя поймаем, и если надо будет, шкуру с тебя живого сдерём!

Бегите! Бегите! — озлобившись окончательно, подумал я. С вами я обязательно распрощаюсь — не сегодня, так завтра…

Влетев в барак, я быстро сдвинул пару досок обшивки, и нырнул в подготовленный лаз. Я знал, я знал, они в барак не войдут! Они уверены, что из него другого выхода нет…. Глупцы! Вы, тараканье отродье, даже представить себе не можете с кем связались!

Я Человек! В любой ситуации я, ЧЕЛОВЕК!

Осмотревшись по сторонам, я бросился к шлюпке. Мне повезло, наверное.

Судьба, конечно, «индейка», но и она, наверное, соображает и прикидывает, когда «жареный петух должен тебя клюнуть в ж…».

Основное внимание охраны было обращено в сторону «моего» барака. Они наблюдали и ждали, когда я выйду наружу…

Ждите, ждите, дожидайтесь, шептал я, и, наддав ещё немного, так, что аж в боку закололо, «подлетел» к шлюпке с обратной, невидимой для охраны стороны.

Постоял мгновение, прислушиваясь к посторонним звукам, отдышался чуток, и осторожно, стараясь не шуметь, залез в люк. А уж находясь внутри шлюпки, опять же, не производя шума, нырнул в мусоросборник и быстро набросал на себя всякий хлам.

Я же говорил — я везучий!

Минут через пятнадцать появился космолётчик. и я услышал как, зашипев сжатым воздухом, захлопнулся люк. Затем, корпус шлюпки чуть завибрировал — мы взлетели…

Я начал отсчитывать время!

Приблизительную скорость шлюпки я знал, глубину озера тоже приблизительно, знал иии…, остановившись на цифре «десять», протянул руку, нащупал рычаг сброса мусора…, иии… повернул!

Падая в воды Байкала, я заорал — «Свободааа!

В лицо ударил луч солнечного света, и я, задыхаясь от счастья, с громко стучащим сердцем, широко раскрыл глаза…

* * *

Рядом, почти у самого моего изголовья, стояла моя радость, моя любимая жена, и с тревогой в голосе говорила:

— Опять плохой сон приснился? Ты так стонал во сне, так беспокойно спал, что я уж хотела тебя будить. Тебе, дорогой, надо отдохнуть от своей писанины. Смотри, до чего ты себя довёл! Так, на износ, нельзя работать. Ты бы договорился с друзьями насчёт рыбалки…. Отдохнули бы, да и для семьи рыбки наловил. А то всё пишешь и пишешь…

Слушая жену, наслаждаясь её милым голосом, я подумал…, и, правда, почему бы не выбраться на природу, подышать свежим воздухом, искупаться в Химкинском водохранилище…. А то, действительно, засиделся я в четырёх стенах, вот и снятся разные кошмары…

Всё, решено! Еду! Действительно уж плесневеть стал.

— — <<<>>> — —

А ЧТО, ЕСЛИ ЭТО ПРАВДА?

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вот уже на протяжении многих веков ведутся дебаты о существовании РАЯ и АДА, ТЁМНЫХ и СВЕТЛЫХ СИЛ, о том, что в лесах и болотах водится, или не водится, всякая нечисть: кикиморы, водяные, лешие, и тому подобные существа. А сколько народных сказок о Бабе Яге и Домовом написано за тысячелетия существования человечества.

У всех народов, населяющих земной шар, обязательно имеются рассказы о существовании ЗЛЫХ и ДОБРЫХ сил, которые вредят или помогают человеку в той или иной ситуации. И каждый человек, рассказывающий о своём конкретном случае, обязательно добавляет — «Хотите верьте, хотите нет, но это действительно произошло со мной!» и, для пущей достоверности, укажет год, месяц и число, а особо ретивые — даже место происшествия.

Я тоже не буду оригинальничать, придумывать различные завязки для своего рассказа, и начну как все — «Хотите, верьте, хотите — нет!»

Глава первая

Ужас!

Где-то в середине октября прошлого года я пришёл домой с работы очень уставшим, и в подавленном настроении. Ломило виски, ноги «гудели». Я не чаял добраться до постели и как следует отдохнуть от напряжённого рабочего дня. Жены и сына дома не было. Сын немного приболел, вот жена, неделю тому назад, взяв краткосрочный отпуск без содержания, уехала к своей матери в гости и увезла его с собой, чтобы он подышал свежим воздухом на природе.

Её мать, а значит моя тёща, живёт в небольшом городке расположенном на берегу быстроструйной речушки. Природа там действительно изумительная. Закачаешься!

А какая в тех местах рыбалка! Я в прошлую нашу поездку поймал четыре крупненьких хариуза: то-то, была знаменитая уха! Все ели, да похваливали.

А тамошние рассветы и закаты?! Если бы у меня ну хоть чуть-чуть, ну хотя бы самую малость были способности к рисованию, то…. Ну я не знаю, наверное, взял бы и нарисовал картину. Но, увы…, увы! Как говорит моя жена — «Бодливой корове Бог рогов не дал».

Приняв душ, я немного перекусил хлебом с сыром и колбасой и, всё это запив горячим чаем (варить пельмени из пачки совершенно не хотелось), забрался в постель и, удобно устроившись, смежил веки.

Да, забыл сказать — прежде, чем закрыть глаза я, скорее всего по многолетней привычке, взглянул на циферблат настенных часов висящих на противоположной стене. Стрелки показывали без четверти десять вечера.

Уснул я быстро — только голова прикоснулась к подушке. Но вот во сне…. Господиии, какой ужасный кошмар мне приснился!

Вроде бы я нахожусь среди гор с очень крутыми склонами и, узкое ущелье, в котором я очутился, создавало чувство нереальности. Окружавший меня воздух как-бы колебался, то сгущаясь до осязаемой плотности (он с большим трудом проходил в лёгкие), то до странности разреживаясь, мгновенно приобретал цвета радуги.

Картина была настолько фантасмагорична, что я не мог поверить своим глазам.

Странного вида животные, окружившие меня — жабьи пасти с огромными, острыми как кинжалы клыками, с которых стекала жёлто-коричневая слюна, и горящие холодным безумием глаза, наводили ужас на всё живое находящееся вблизи. А это живое — был я!

Их похожие на медвежьи, но почему-то с коровьими хвостами, покрытые густой чёрной шерстью тела, были уродливы, и в тоже время насколько я понял, очень подвижны.

Я даже в мыслях не мог себе представить, что могут существовать такие монстры.

И все они почему-то были злы именно на меня.

Обдирая руки в кровь и извиваясь как червяк, я полез вверх ущелья, но поднявшись метра на полтора, не удержался и сорвался вниз. Попробовал ещё раз — тот же результат!

В последней отчаянной попытке спасти свою жизнь и не быть растерзанным этими чудовищами, я бросился бежать к дереву, одиноко росшему у самого конца ущелья.

Это, кажется, была акация.

Но в том состоянии, в каком находился я, категорически утверждать не могу.

Да и было ли у меня время?

Бежал я быстро. Очень быстро — так мне казалось.

Задыхаясь и хрипя от недостатка воздуха, обливаясь потом, который как нарочно заливал мне глаза и мешал отчётливо видеть, я почти добежал до него. Но, не тут то было!

Издав громогласный рёв, эти уродливые чудища, все разом, бросились за мной в погоню, чтобы в конце-концов растерзать меня!

Куда мне было равняться с их прытью?

Всё — мне КОНЕЦ! — мелькнула в голове мысль и, закрыв глаза от ужаса, я приготовился к неминуемой, страшной смерти от острых зубов чудовищ!

В какое мгновение сон перешёл в явь я не понял (да и был ли он вообще, этот сон?), но чувство, что я нахожусь в своей спальне, не покидало меня ни на секунду.

Была боль во всём теле. Мне не хватало воздуха. Моё горло, сдавленное чьей-то могучей лапой (на какую-то долю секунды мне показалось, что это совсем не лапа, а мощная рука), не пропускало воздух в лёгкие. Я задыхался от удушья!

Мне хотелось вырваться из этого, такого страшного захвата, но моё тело было парализовано. Я не мог даже пальцем пошевелить, а не то что оторвать от своего горла сдавливающую лапу-руку.

* * *

Меня окружала сплошная, без малейшей крапинки света, темнота. Сколько я не пытался рассмотреть своего врага, мне это совершенно не удавалось.

Вот теперь мне действительно «КОНЕЦ!» — неожиданно подумал я и, теряя последние остатки сознания, закричал, или мне показалось, что закричал: «ГОСПОДИ, ПОМОГИ!»

Но голоса своего я не услышал.

Вероятнее всего это была искрой промелькнувшая в голове мысль.

В то же мгновение всю комнату озарил ярко-голубой свет, и… в голове промелькнуло — прочитай молитву! Прочитай молитву! Любую! Хотя бы небольшой отрывок из неё! Ну, хотя бы несколько слов из молитвы!

В детстве, я это хорошо помню, бабушка водила меня в церковь, а дома заставляла читать Библию и ещё какие-то церковные книги. Она (бабушка) очень у нас богомольная — так все соседи изнакомые говорили про неё. А ещё, она заставляла меня заучивать различные молитвы. «Ты же не нехристь какой-нибудь, а человек крещённый» — убеждала она меня.

Все молитвы, по прошествии многих лет почти забылись, но, что удивляет, молитва «Отче наш», может и не совсем правильно, но крепчайшим образом закрепилась в моей голове, иии… я начал читать:

Отче наш, иже еси на небесах.

Да святится имя твоё,

Да приидет царствие твоё…

Сознание медленно-медленно начало возвращаться ко мне, и зрение тоже. Я начал помаленьку различать предметы в спальне. Удушья, как не бывало! Появилась возможность движения. Но тело было липким и холодным.

С трудом поднявшись из постели и включив свет, я первым делом (опять сказалась многолетняя привычка) посмотрел на часы. Половину третьего утра показывали они.

Проспав столько времени, я должен был бы чувствовать себя достаточно хорошо отдохнувшим. Ничего подобного! По мне будто дорожным катком проехали: ноги дрожали от слабости и были словно из ваты, а перед глазами нет-нет, да маячили страшные разинутые пасти с огромными клыками и горящими холодной злобой глазами.

Из-за слабости во всём теле я вынужден был снова забраться в постель, но уснуть, как ни старался, уже не смог.

Утром, чуть свет, я направился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Стоя перед зеркалом я собрался уж было причесаться, как неожиданно увидел — дверь начала закрываться! Но ведь я был один в квартире! Как так, ошеломлённо подумал я, ведь никого же, кроме меня, в квартире нет!

Быстро подойдя к двери, я попытался её открыть, но она не поддалась!

Я надавил сильнее, и уже двумя руками. Нет, даже щели не появилось! Тогда я надавил на неё всем телом и со всей возможной силой. Она начала чуть приоткрываться, но я чувствовал — её кто-то держит. Держит человек! Упирается всеми силами, но не даёт мне возможности выйти из ванной комнаты. Собрав все силы в одно целое, я направил их на дверь — она приоткрылась на четверть. У меня появилось чувство, что человек, живой человек, немного слабее меня, и я его пересилю, возможно, пересилю.

Почему-то я, задыхаясь от усилия, стал звать маму. Звать сиплым, басовито-утробным голосом. Он, голос, еле продавливался из горла и был еле слышимым. Я звал и звал, и голос мой становился всё громче и почти чётким. У него постепенно пропадала сиплость, но горло всё продолжало выдавать басы.

Я совершенно забыл, что моей мамы в квартире нет, но я продолжал звать её. Она несколько лет назад умерла, но на похороны я попасть не успел. У нас была нелётная погода.

Неожиданно дверь резко распахнулась, словно державший отскочил от неё, и я вылетел в коридор. И мгновенно услышал, как хлопнула дверца какого-то шкафа в кухне. Не раздумывая, я бросился на стук, но в кухне никого не было.

Открывая одну за другой дверцы шкафов, я заглядывал в них, надеясь обнаружить спрятавшегося чужака. И совершенно не подумал о том, что человек-то не сможет в них спрятаться! Не поместится! Но стук дверцы я же слышал явственно! Значит он где-то здесь.

Не найдя в кухне того, кто закрыл дверь в ванную и держал её изо всех сил (это был человек, я же чувствовал по противодействию державшего!), я быстро пошёл проверять остальные комнаты. Но ни в зале, ни в обеих спальнях, ни даже в моём кабинете никого не было. Квартира была пуста!

Так и не отдохнув нормально, не выспавшись, я отправился на работу.

Глава вторая

Пришелец из космоса, или…

В трудах и заботах прошло несколько недель. Жизнь моя шла по накатанной колее, и я почти забыл свой сон. Во всяком случае, он не напоминал о себе, а я старался не вспоминать о нём. Жене я тоже ничего не рассказал. Зачем её понапрасну тревожить, решил я. Верно? У неё своих забот полон рот, а тут я со своим то ли сном, то ли мистическим наваждением.

Выпал первый в этом году снежок. Ударил небольшой морозец, и люди надели зимние пальто и шапки. А через пару дней снег повалил сплошной стеной, и за сутки намёл огромные сугробы.

Всё вокруг преобразилось: деревья, крыши домов, скамейки на бульваре — всё стало белым-белым, а улицы, казалось, стали уже.

Снег, скрадывая городской шум, превратил город в уютное, славное место. Но всё же меня неудержимо тянуло за город. Хотелось полюбоваться на естественную, «живую» природу, подышать чистым, не загазованным выхлопными газами, воздухом.

* * *

Наконец-то в моём расписании жизни, и в жизни моих давних друзей, среди дневной суеты и работы, появилось свободное время. Мы не замедлили воспользоваться представившейся нам возможностью и, заранее сговорившись с Григорием и Сергеем (Сергей мой тёзка), на моём джипе ранним, немного морозным, пощипывающим нос, утром, бодро выехали за город.

Наше место отдыха, давно уже обжитое, расположено в районе Горной Ульбинки, в двадцати семи километрах от города, на берегу горной речушки.

Место, друзья не дадут соврать, поистине изумительное!

Речка, Ульбинка, извивается среди крутых горных склонов, поросших высокими стройными соснами и елями. В воздухе чувствуется запах чистой воды и хвои, а вокруг белый, первозданно-чистый, я бы даже сказал — беловато-голубой, свежевыпавший снег.

Бла-го-дать неописуемая! Приезжайте, сами убедитесь.

Между прочим, иностранцы — туристы и бизнесмены, хотя бы один раз побывавшие в нашей области, называют район Горной Ульбинки — второй Швейцарией. Не верите? Напрасно!

Расположившись на берегу Ульбы (так речка называется), мы разожгли небольшой костерок. Григорий, самый старший из нас по возрасту и отличный рыболов, пошёл рыбачить, надеясь накормить нас свеженькой, с дымком, ухой. А мы с Сергеем не спеша, но и не очень медленно принялись готовить бивак.

Было часов девять, а возможно и половина десятого утра. Сосны и ели серебрились под лучами утреннего солнца, речка журчала у наших ног, дышалось легко и свободно.

Соответственно природе было и наше настроение.

Я даже принялся потихоньку что-то мурлыкать себе под нос, то есть, напевать, хотя данных для этого у меня ну, прямо скажем — никаких. Мой голос сродни скрипу несмазанных колёс персидской арбы. Ну, знаете, такой арбы — с большими колёсами и запряжённой маленьким осликом. Представили?

Дома, когда у меня хорошее настроение и меня так и тянет, так и тянет, выступить в качестве Шаляпина или Льва Лещенко, жена сразу же говорит: «Иди, иди, нечего тут рулады разводить. Иди, пой в другой комнате, да не забудь дверь с другой стороны прикрыть», а потом, в зависимости уже от её настроения, иногда добавляет: «У тебя, муженёк, такой козлетон со скрежетом, что уши вянут!».

Я так увлёкся устройством походного лагеря, что совершенно забыл о существовании нашего старшего друга, Гриши. Но он сумел-таки напомнить о себе, и совершенно неожиданным образом.

— Эй! Ребята! Посмотрите-ка сюда! Что это творится на том берегу-то, а?

Услышал я Гришкин взволнованный голос.

…Там какая-то чертовщина творится! — продолжал кричать он. Я такого отродясь в жизни не видел!

Мы с тёзкой оглянулись на его крик и, действительно, увидели нечто.

Между росших на том берегу сосен и елей как-то кучно клубился туман.

Он приобретал форму, очень похожую на огромного роста, человека. Да, да! Человека!

От изумления у меня, кажется, сам собой открылся рот.

Туман, клубясь и всё более и более уплотняясь, приобретал вид настоящего человека!

Я нисколько не шучу, честное слово.

Рост его был огромен. На мой взгляд, так метра три с половиной — четыре. Голова, величиной со столитровую бочку, сидела на короткой крепкой шее, плавно переходящей в туловище. Я бы даже сказал, у него было какое-то туловище без плеч, или — у него очень покатые плечи!

Огромные, овальной формы глаза, как мне показалось, болотного цвета, посверкивали. А его голое, без всякого намёка на какую-либо половую принадлежность, безволосое тело было заключено в мерцающий кокон перевёрнутой пирамидальной формы, то есть, вверху — широко, внизу — уже.

Иии, он двигался…! Двигался в нашу сторону!

Даже не двигался а, как-бы кокон, вращаясь в вертикальном положении, перекатывался по земле, словно колесо, но не изменяя своей первоначальной формы.

Вот он приблизился к воде и, не образовав даже малейшей ряби, заскользил по её поверхности!

Цвет туманной пирамиды изменился — он приобрёл чуть зеленоватый оттенок, и теперь ничем не отличался от цвета воды.

Существо в коконе (у меня язык не поворачивается назвать его человеком), выставив огромные руки ладонями вперёд (думаю, таким способом оно управляло движением кокона), не спеша направилось на наш берег.

— Удираем от греха подальше! — прошептал Сергей, быстро собирая вещи и забрасывая в машину.

Он закидывал их в багажник, как попало, не укладывая, а потом ещё, слегка заикаясь, прикрикнул на меня: «Ччего стоишь, рраскрыв рот! Давай, шевелись! Заводи джип!».

А Гриша, оскальзываясь на небольших, хаотично валявшихся на берегу валунах, и держа в руке не собранный впопыхах спиннинг, уже бежал к нам.

Он, часто оглядываясь, со всех ног улепётывал от приближающегося к нам необыкновенного существа!

Очнувшись от окрика Сергея, я мухой влетел на переднее сидение машины, и дрожащей от страха рукой, попытался вставить ключ в замок зажигания.

С первой попытки мне это сделать не удалось.

Заставив себя сосредоточиться, я всё-таки попал в прорезь замка и запустил двигатель. Слава Богу, он заработал мгновенно, казалось, он всем своим железным нутром почувствовал надвигающуюся на нас неотвратимую беду.

— Бросайте всё! — кричал на бегу прыгавший с камня на камень словно горный козлик, Григорий, не выпуская из рук рыболовное орудие с оторванной леской и блесной. Жизнь дороже, ребята!!! — добавил он и, часто оглядываясь, прибавил скорости.

Я даже представить себе не мог, что в таком, достаточно солидном возрасте, можно так бегать.

Подбежав к джипу, он попытался сесть в него, но не смог. Он только тогда сообразил в чём дело, когда увидел в своей руке спиннинг. Отшвырнув его в сторону, Гриша мешком плюхнулся на переднее сидение машины и захлопнул дверку.

— Давай, жми! — заорал он на меня испуганным, с козлиным фальцетом, голосом.

Я вообще-то органически не переношу, когда на меня орут, а тем более, командуют. Но сейчас был особый случай, и я промолчал, не возмутился. В такой, я бы сказал, щекотливой ситуации…, действительно лучше промолчать.

Когда дверки, клацнув замками, закрылись, я резко нажал на педаль газа!

Бедный джип, наверное, не ожидал такого варварского обращения с собой — он сначала козлёнком подскочил на месте, затем, выбрасывая из-под колёс снег вперемешку со щебнем, рванул вперёд!

— Ага! Догадались! — загремело со стороны речки.

А эхо, подхватив, продолжило — аг-да-лись! И опять — аг-да-лись!

Эхо повторялось и повторялось, пока не затихло, скрывшись где-то в горах.

Хорошо что джип, с превеликим трудом выбираясь на дорогу, не подвёл. Да и с какой стати он бы подводил? Он хоть и железный, а тоже небось соображает, что к чему.

Елозя и кое-где пробуксовывая, он упорно лез по снегу, всё ближе и ближе приближаясь к накатанной автотрассе Восточного Кольца.

— Смотрите, смотрите, ОНО остановилось у места нашей стоянки! — послышался с заднего сидения машины возбуждённый голос Сергея.

А затем, после непродолжительной паузы, он продолжил:

— Ой, смотрите, опять заклубилось! Необъяснимы дела твои, и неисповедимы пути твои, Господи!

Я не очень-то обратил внимание на его слова — они проскользнули мимо моего сознания. Мне было не до них. Я всеми фибрами своей души помогал, морально конечно, джипу в его героической борьбе со снегом и за нашу общую жизнь! Сейчас вся ответственность лежала на мне, и на стареньком ДЖИПе.

И, мы вырвались! С трудом! Хотя и затратили огромное количество его энергии и моих нервных клеток!

Джип, набирая скорость, помчался по трассе в сторону города…

— Стой! Стой! Да, остановись ты! — чуть ли не в самые уши, закричал мне Гриша, и схватил за плечо: — Давай посмотрим! ОНО больше не движется в нашу сторону, — добавил он после небольшой паузы, и принялся открывать окно.

— Действительно, остановись, — уже вполне нормальным голосом попросил тёзка, — любопытно же, что это такое на самом деле, а? Такое мне и во сне не могло присниться.

Прижав машину к обочине, и не глуша двигатель, я резко, с юзом, остановил её.

Пот градом катился у меня по разгорячённому лицу, «щипал» глаза. Я снял шапку и, вздохнув, медленно провёл ею по лицу.

— Смотрите, смотрите! — вдруг зашептал скороговоркой, Сергей. Воо, как закрутилось!

Обернувшись, я посмотрел на место нашей бывшей стоянки.

Там происходило нечто невероятное, совершенно умом не постижимое: ОНО находилось у самого берега, и кокон, рассыпая вокруг себя разноцветные искры, теперь уже вращался словно юла — всё быстрее и быстрее.

Снег мгновенно вскипел, запарил — побежали ручейки.

Пар, охватывая кокон, казалось, прилипал к нему и закрывал от наших любопытно-удивлённых взоров Его фигуру.

Всё более уплотняясь и уплотняясь, занимая всё большее пространство, пар окончательно поглотил кокон.

На месте нашего бивака остался только густой клубящийся туман, затем, и он начал рассеиваться.

Всё исчезло, словно это был ночной кошмарный сон, а не то, что мы на самом деле видели перед собой раньше. Вместо тумана перед нашими глазами чернела лишь проплешина голой земли.

— Может, вернёмся и заберём оставшиеся вещи? — не совсем уверенно поинтересовался я у друзей.

Не ожидая ничего «хорошего» от их реакции, я уже совсем тихо, добавил: « А вдруг что-нибудь найдём?» — и замолчал в ожидании вердикта.

Верно! ЕГО больше нет, в один голос согласились друзья с моим предложением, а Гриша ещё и добавил: «Ребята, это надо обсудить!»

Гриша — любитель обсуждать и докапываться до истины. Я как раз на это в тайне и рассчитывал.

Немного посовещавшись и набравшись храбрости от совместно принятого решения, мы решили вернуться за оставшимися вещами.

Любопытство, конечно, тоже было не на «последнем» месте.

Не разворачивая машину, на всякий там непредвиденный случай, я включил заднюю передачу, и по нашей же колее направился к месту прежнего спуска.

Затем, так же задним ходом, съехал к издающей запах лесной гари, тёмной проплешине.

— А земля-то тёплая, ребята, — сказал я, потрогав её рукой.

Когда они тоже убедились в правоте моих слов, мы стали укладывать брошенные во время нашего поспешного бегства вещи в машину.

Я вообще не люблю беспорядка в своём «железном мустанге» — даже в таких непредвиденных случаях! Поэтому пришлось изрядно повозиться, вновь сортируя и укладывая наше имущество.

Всё! Накрылся наш отдых медным тазом, с сожалением подумал я. Кому расскажи — ведь не поверят! На смех поднимут, а может и чего похуже — например, покрутят пальцем у виска и скажут: «Пить надо меньше!..»

А тут, простите-подвиньтесь, хоть бы в одном глазу!

Правда, направляясь на отдых мы, чего уж греха таить, запаслись кое-чем горячительным, но… сами понимаете…

Естественно, осмотрев место нашей бывшей стоянки, мы ничего «такого» не нашли, хотя искали очень тщательно. Шесть глаз — это вам не два, а тем более, не один.

* * *

Собрав брошенный впопыхах скарб и уложив его в машину, мы ещё немного посидели думая каждый о своём. Я, например, подумал, а что если нам всё-таки не уезжать, продолжить свой «пикник»? Нет, друзья, скорее всего, не согласятся, засомневался я…, и всё же «попытка не пытка», попробую забросить камешек:

— Ну, что, поехали по домам…, или всё-таки останемся? — поинтересовался я, нарушив общее молчание. Если нет, то чего тут сидеть и ждать у моря погоды… Мне, так, между прочим, тоже что-то страшновато. Ну, как, не дай Бог, ОНО опять нарисуется во всей своей «красе»! Брр! Вот, прости меня Господи, страхолюдина! С другой стороны — чистый воздух, речка, Гришина ушица…

Когда ещё выберемся на природу. Может, всё же останемся…, а…, ребята?

— Да-нет, пожалуй…. Трогай помаленьку от греха подальше!

Как-то неуверенно высказал своё мнение Сергей, и при этом тяжело вздохнул.

— Ну надо же, весь отдых «Коту под хвост». Зато такого страху натерпелись, не приведи Господь. По самую макушку…

— Что ж, ехать, так ехать… — согласился с ним Гриша.

В салоне было тепло и уютно. Двигатель я ведь не глушил.

Выбравшись на трассу, я прибавил газу, и джип, как застоявшийся скакун «Кордовской породы», бодро помчался в сторону города.

В салоне стояла гнетущая тишина, лишь двигатель чуть слышно напевал свою песню.

Выходя из машины у своего дома, Гриша со вздохом пожаловался: «Жаль спиннинг переломился…. Такого добротного спиннинга, днём с огнём в магазинах не сыщешь».

Потом, немного помолчав, добавил — «А что, если это…, правда? И ОН пришелец из Космоса?»

Не закончив свою мысль, прощально взмахнул рукой.

Да, нуу…, одновременно протянули я и Сергей.

— — <<>> — —

СПЕЦЫ

(зарисовка с натуры)

Мы, два друга, сидим это значит в садике за выпивкой. На столе: помидорчики краснобокие, огурчики молодые, в пупырышках, и шмат сала, ну и… у самого края стола краюха хлеба. Много ли настоящему гурману к водочке родимой надобно?

А вокруг деревья: яблони, вишни, и даже одна груша есть. Плоды её (груши) в простонародье «дулями» называют. И это, наверное, правильное название — формой она на человеческую дулю очень похожая — ну, когда большой палец меж двух других показывают. Знаете, как эта фигура делается? Знаю, что знаете, объяснять не буду. Дуля, она и в Африке дуля!

Когда она, груша, совсем созреет, так она насквозь просвечивается золотым цветом, даже зёрнышки видно. А вкусс-нна-яа! Только чуть откусишь — сок как брызнет, да такой сладкий. Сладкий-сладкий!

Вот такие у нас груши в Таразе.

И конечно же арык прохладный у ног журчит. Бла-го-дааать неописуемая! Особливо, когда жены дома нет — ну, на работе она, или у соседки какой в гостях лясы точит.

Так ты в это время…, воспользовавшись моментом полного отсутствия верной супруги…, с другом закадычным…, да ещё с припрятанной от жены бутылочкой…. Ооо!

Вот пригубишь, смакуя, половину стаканчика нектара божественного, долькой помидора с пологурчиком закусишь, а затем ещё и корочку хлеба понюхаешь и сальцем заешь…. Благодать…, красота…, райское наслаждение и в животе, и на душе! Ей богу, не вру!

Не верите? А вы сами-то пробовали? Попробуйте, попробуйте, и вы поймёте справедливость моих слов.

Я, если честно, так вообще врать не умею. Меня, за такой мой слабый к справедливости характер, даже отовсюду с работы прут. Но я терплю, не сдаюсь, правду-матку режу, не взирая на личности…, даже директору. Как, к примеру, вчера…

Даа, так, о чём это я…?

Ааа, сегодня у нас, то есть у меня и моего друга, праздник! У нас, у обоих, жёны на работе: у меня жена на базаре семечками торгует — оптом и врозь; а у Василия, друга моего закадычно-сердечного — жена медицинский работник какой-то там самой высшей категории, самой-самой высшей какие есть в медицине. В общем, санитаркой она работает, в поликлинике.

Сидим мы, значит, оба-два, на темы разные, интересные для общего развития разговариваем: ну, к примеру, почему это початки у кукурузы растут вверх, а не вниз. Или…, такой злободневный для жизни вопрос рассматриваем — почему это собака всё время лает на чужих людей и кусает их, а на своих — ни-ни. Ин-те-ресс-но, правда ведь?

А тут, после третьего или четвёртого стакашка, Петро — это я, значит, это у меня жена семечками торгует — дожёвывая огурчик и занюхивая корочкой хлеба, и говорю:

— А, знаешь, друг, ежлив всё время пиво пить, или какой другой сок, то и кровь будет иметь особый — пивной или соковый цвет, и запах соответствующий.

— Ты што, друг, я тебе как специалист отвечаю — кровь завсегда красный цвет имеет, возразил Василий.

— Ты не специалист. У тебя жена специалист, а ты, ты так себе — сосед и всё. Вот у твоей жены, она специалист, она понимает что к чему, сейчас и спросим.

— Так она ж на работе.

— Ну и што, дождёмся.

И Петро, то есть я, упрямо помотав головой, луковичку зелёную в рот положил, чтобы, значит, сальце быстрее усвоилось организмом.

— А я тебе говорю, што кровь красная, — самоваром вскипел Василий.

И его лицо, уже достаточно порозовевшее от сала с хлебом…, налилось таким, знаете, свекольным соком.

— А я говорю, она…, — опять возразил Петро, то есть я.

— Щас пьём водку, так што, кровь белая? — перебил друга верного, то есть меня, Василий, озлобляясь, я думаю на меня, за непонятливость и полную безграмотность в вопросах кровообразования.

— Ага! Щас я тебе докажу, — тоже попёр буром Петро, то есть я, на друга своего закадычного и собутыльника.

Схватив ножик со стола, я чиркнул им по пальцу — кровь как брызнет…, красная-красная!

— Ах, ты, сволочь!!! — заорал Василий, совсем выйдя из себя. — Тебе тут, што, гангрена ты ползучая?! Ты, зачем в моём доме кровь пускаешь? Щас я тебе юшку-то пущу, по-настоящему…. И, бац друга по носу, то есть меня, а потом справа по дыне. — Я тебе покажу, какого цвета кровь у людей бывает!

Петро, то есть я, покраснел от обиды, стал цветом прямо как спелый помидор,. А нос у меня на «дулю» стал походить, ну, на ту, что на дереве грушевом дозревает. И, понимаете, он стал цвет сизый какой-то приобретать…

— Да я тебя!!! — завопил Петро, то есть я, ответно…

* * *

На следующее утро верные жёны забирали своих «любимых» мужей, то есть нас с другом, из городского вытрезвителя.

Мы выглядели настоящими «красавцами» — лица помятые, и кое-где украшенные синими пятнами…, а так ничего.

Освободившись из злоключ…, то есть, из заключения, мы обнялись, и даже пошли в обнимку — наверное, мы поддерживали друг друга для устойчивости на земле, и её равновесия тоже. Как-никак, друзья мы всё же! А друзья… это особое понятие!

— — <<<>>> — —

ОБ АВТОАПТЕЧКАХ И… ВООБЩЕ

Вчера в интернете с великой, неописуемой радостью и восхищением ознакомился с приказом Минздрава и перечнем строго обязательных таблеток, пилюль, растворов (спиртовых и не…) и инструментов в автоаптечках, которые вводятся с августа 2014 года в нашей Республике! Обрадовался и, одновременно, огорчился. Огорчился, потому что не увидел я того размаха, той широты взглядов, чиновников от медицины, которые я хотел увидеть в новом перечне. Ну что это за размах? Всего-то, каких-то, тридцать пять наименований вместе с приложенной к ним инструкцией! Нет, чувствуется недоработка! Чувствуется!

Вот взять хотя бы шины металлические, или две-четыре строганных полутораметровых доски (типа штакетник) с универсальной ножовкой… Их нет в перечне. Я уж не говорю о литровой бутылке антисептического жидкого мыла, полумешка гипса, пары белых простыней и гипсовых бинтов или салфеток. А ведь всё это необходимо. Ох, как необходимо!

Да, чуть не забыл — надо ещё добавить к этому «скромному» перечню прибор, не помню, как он точно называется…, ну,… этот, как его… для дыхания «рот в рот». А ещё, нужна ассистентка (очка), желательно по-моложе. Для чего? Сейчас постараюсь объяснить. Но сначала я вот, что хочу уточнить.

Чтобы не было в семье законно возникшей ревности, физиобиения и волосовыдирания, необходимо подготовить жену (мужа) к постоянному присутствию ассистентки (очки), так как без её помощи вы никогда не справитесь с обязанностью Спасителя при Дорожно-транспортном происшествии. Потому что, не всегда рядом может оказаться толпа зрителей (читайте — зевак) желающих вам помочь, а чаще — не помочь, а просто полюбоваться на дело рук ваших.

Теперь об ассистенте: Вы, я надеюсь, смотрите по телевизору фильмы и сериалы, в которых показывают работу врачей: мы подошли прямо к вопросу о гигиенических перчатках в аптечке водителя. Так вот, прежде чем…, хотя, давайте по порядку — врач под струёй (а не в тазике или ведре) трижды намыливая руки антисептическим жидким мылом, тщательно, щёткой, моет их. Затем, не прикасаясь к вещам, просушивает их под электросушилкой, смазывает их кремом… — Вот мы и подошли к обязанности ассистента.

Ассистент (очка) стоит рядом с перчатками необходимого (с первого, вплоть до…) размера и надевает их ему на руки (поэтому их и называют гигиеническими, а не простыми!).

А вы знаете необходимый размер перчаток? Прежде чем надеть их вы не одну пару порвёте — это я вам говорю, как… сам не одну пару перепробовал и порвал. Не одеваются они, заразы, никак не надеваются! Руки то у вас не мытые, шершавые, а вы… хвать гигиенические перчатки и… со свиным рылом, да в калашный ряд! Ну, ладно, надели до половины, и бегом к пострадавшему. Правда, вы уже без гигиены, с миллиардом бактерий на руках и перчатках! Зато гигиенических! Тогда, зачем же они, гигиенические, спросите вы? Ей богу не знаю. Наверное, для повышения цены аптечки.

Теперь о приборе «рот в рот». Уж, коль надумали совершить ДТП, то старайтесь столкнуться с машиной, за рулём которой молодая, да ещё и красивая девчушка лет эдак пятнадцати-девятнадцати, на крутом, «честно заработанном» непосильным каторжным трудом, ДЖИПе.

Продолжим разговор? Не возражаете? Ну, что ж, давайте продолжим, я, лично, не против.

Подбегаете вы к пострадавшему, а там кровь, а вы её на дух не переносите, вы её боитесь, и при виде её вы падаете в обморок!

Вот тут-то и нужен ассистент (второй человек), чтобы вас при помощи нашатыря и «лёгких» пощёчин привести в чувство. Вы же на трассе, не в городе, здесь зевак нет — только вы и пострадавший!

Поднимают вас, бледного, как полотно, и вы, на дрожащих ногах, с трясущимися руками и губами идёте оказывать Первую Помощь при ДТП! Оказываете помощь ничего не соображая, полуслепой от удара головой об лобовое стекло и залитыми текущей из раны кровью, глазами.

Капаете в глаза, в рот, в… ещё куда-то, даёте какие-то таблетки, мажете, где ни попадя, йодом, зелёнкой и… ему становится ещё хуже, чем до аварии!

ПРЕДЛАГАЮ: в городах, сёлах, аулах, кишлаках и разных там фермах, открыть НАРОДНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ с трёх и пятилетним обучением (в зависимости от образования, финансового и социального (читай — папино-маминого положения), водителей, с единственным профилем: водитель-травматолог-хирург-гинеколог-офтальмолог-ухо-горло-нос-сиська-писька-хвост!

Не падают в обморок, за редким исключением, участники ВОВ, афганцы и повоевавшие в Чечне!

Я же… Я, при виде крови в обморок падаю, скрывать не буду, и меня самого начинают, как говорится, откачивать!

То же, мне, Спаситель! — возмутитесь вы. И вы будете правы, ой, как правы! Но я, Слава Богу, в ДТП не попадал. Я стараюсь блюсти ПДД всегда, везде, в любое время и в любую погоду! Честно!

А если ты один, и он (она) один, и у тебя от аварии ум за разум заходит, а в глазах калейдоскоп, и вокруг ни души, как быть? Поможет тебе аптечка с тридцатью пятью наименованиями и инструкцией к ним? Нет, и нет!

Я разговаривал с побывавшими в такой ситуации пострадавшими. Ответ один — надежда на помощь Бога и, на Скорую медицинскую помощь! Главное, чтобы она быстро приехала, а не как всегда:

Не прошло и часа и…, вот радость-то какая! Твои уши уловили радостно-заливистые звуки сирены, а ещё через несколько минут в глазах появились разноцветные блики мигалок! Это в сапогах-скороходах примчались сотрудники ГИБДД и Скорой помощи. Ты, и твой спасаемый, оказывается, ещё живы? Значит, долго проживёте!

Высказавшись вам со всей откровенностью, я подумал — а кто же во всей этой кутерьме с автоаптечками будет в выигрыше?

На мой взгляд, от операции с автоаптечками на недосягаемую высоту подскочит прибыль фармацевтических заводов! Нас миллионы, их…. Перемножьте…, у меня получилась преогромная сумма! Кто ещё? ГИБДД и полиция вообще — за счёт штрафов! Чуть что-то с автоаптечкой не в порядке — изволь выложить 9000 тенге штрафа любому полицейскому! Нас миллионы, их… помножьте…

Ну и, конечно же, те чиновники, которые так «стараются» спасти наши жизни. А мы?

Бензин постоянно дорожает, цены на запчасти растут… — Моя родня предлагает мне от машины избавиться, купить осла — говорят, для них ещё ослоаптечки не придумали. А я вот думаю, как знать, как знать! Может, и они уже в проекте… вдруг ошибусь, поменяю шило на мыло, а? Вы-то, что по этому поводу думаете?

Засим, прощаюсь с Вами.

— — <<<>>> — —

МОЛЮ ТЕБЯ, НЕ УМИРАЙ!

С юга на север летят журавли. День и ночь летят они — летят в родные края не уставая. Там пристанище их, там клочок Родной Земли, а на юге были они — морозы и снег пережидая. Внизу, под крылом, простираются горы Кавказа, долины меж ними и Терек-река, а журавли всё дальше летят на Север, на Север, но изменилась картина под ними слегка, не могут узнать её они, всё более и более удивляясь.

Нет тишины, что как прежде была, одинокий пастух не стережёт овец стада. Дым покрыл горы Кавказа, долины меж ними, и чуть видны изгибы Терек-реки.

Пушки грохочут, залпы гремят, разрывы снарядов доносятся снизу. То идёт меж людьми Война! — Что делят они, не могут понять журавли — не может понять людей журавлиная стая.

Давайте изменим маршрут слегка, опасность внизу нас поджидает — другой дорогой к себе полетим, раздался голос, от страха дрожа, из журавлиной стаи.

Не можем мы изменить маршрута, друзья, он проложен предками нашими, проложен тысячи лет до меня — ответил седой вожак, всё прямо и прямо родных и друзей ведя. Не знал и не ведал журавль престарелый, что ведёт на гибель, на скорую смерть, не только весь клин журавлиный, но и себя. — Если изменим мы маршрут тысячелетний, продолжил вожак — изменится судьба твоя и моя. — А люди? Люди дерутся друг с другом всегда, поверь мне — они навлекают гнев судьбы на себя, и не будет им прощенья, ни на том, ни на этом Свете, никогда!

Верно сказал ты друг мой дорогой и любимый, поддержала старого журавля такая ж седая подруга жена — она рядом летела крыло в крыло, правда, чуть сбоку, так уж у них журавлей заведено.

Вдруг вскричал вожак престарелый — Что это?! Почему так больно и горячо в груди?! Не могу я дальше лететь — силы меня покидают, в глазах начинает темнеть, чувствую я — умираю! Не долететь мне до милого края, на Землю Родную не поглядеть мне уж теперь никогда…. Ооо, прости, дорогая! Осколок снаряда, маленький, совсем незаметный, или пуля свинцовая злая, ранили наверно меня… — Простите братья, сёстры, и друзья мои старые, не смогу я повести вас дальше… я уж в преддверии Рая… я ухожу от вас, навсегда…

О, дорогой мой! — вскричала подруга седая, — не покидай нас, веди до конца, мы верим тебе, верили всегда, ты не умрёшь, я люблю тебя… — ты будешь жить, я обещаю!

Но не услышал вожак журавлиный призыва подруги верной своей, призыва жены-журавля!

Он, крылья бессильно раскинув, падал уже не дыша. Падал туда, где грохот стоял нестерпимый, туда, где люди убивали друг друга, где смерть косила всех подряд, кровавой тризной насладиться спеша.

Подруга попыталась, подставив плечо, задержать паденье мужа, но слишком ноша для неё была тяжела, мёртвое тело давило её.

Упало мёртвое тело на землю от взрывов горячую…

Подруга верная рядом села, прикрыв от снарядов тело его, и запричитала горько: «Журавушка мой, родной мой, любимый, как же я буду век вековать без тебя? Скажи хоть словечко, взгляни хоть разочек, не умирай, прошу я тебя…».

Но не ответил ей муж любимый, хладное сердце его перестало биться давно и навсегда!

Тогда она поднялась высоко-высоко, туда, где взрывов не слышно, где не стреляют и не убивают — к чистому небу, к Солнцу лучистому — и песню Любви, песню прощальную, запела она!

Смолкли пушки, стрельба прекратилась, люди подняли головы, в голубую высь смотря и, слушая песнь журавлиную — песню Любви, песню прощальную, поняли — нет ничего на свете дороже Любви!

А она крылья сложив, крикнула громко — в крик свой последний Любовь и душу вложив: «Любимый, жди меня!» — камнем низринулась вниз…, и тоже погибла она.

Люди сложили стихи и песни о Лебединой Верности и Любви, а о любви и верности журавлиной, простой, не Лебединой…

Верность присуща всему живому на свете, если есть сердце и не холодна душа. Отдать жизнь за любимого — вот, любящего сердца судьба!

— — <<<>>> — —

ЗИМНИЙ ЭТЮД

Зима. Туман реку укутал ватным одеялом. Деревья ветви опустили от мороза: с ними произошла метаморфоза — зелёные не так давно, сейчас покрыты серебром они. Хутор, словно сказкой окружённый, стоит в заснеженном лесу один. К нему не проехать, и не пройти — дороги нет к нему, он отрезан морозом и снегом от мира иного.

Тишина вокруг, лишь снег слегка скрипит под ногами одинокого пешехода, да дым столбом стоит над трубами деревянных изб, на грибы похожих от снега на крышах каждого дома.

На окнах узор красочно-замысловатый: это художник-мороз палитры волшебной в дар людям принёс, чтобы не было им в избах так одиноко.

Я у камина в кресле сижу, гляжу на огонь, возле него так тепло, уютно, и с детства так знакомо.

Кот примостился на коленях моих — мурлычет, значит, о чём-то своём поёт, или развлечь меня хочет.

Ноги мои пледом прикрыты, на душе так легко и спокойно, словно я у Бога в Раю, а не дома. В голове мысли плавно текут, а не резво скачут в извечной погоне за новостями газет: где, что построено; кто, куда полетел; или какой счёт в последнем футбольном матче.

Где-то за печкой сверчок затянул извечную песню. Кот ушки свои навострил — перестал мурлыкать, потом зевнул, и сонно глаза прикрыв, повозился и, успокоившись, вновь замурлыкал.

Опять тишина, только песню сверчка слышу. Мороз всё вокруг заполонил — сегодня он Господин, сегодня он всем правит, и нет его выше. А я у камина сижу, наслаждаюсь теплом, и мурлыку-кота глажу.

— — <<<>>> — —

СРЕДЬ ГОРНЫХ ВЕРШИН ГИМАЛАЕВ

Средь горных вершин Гималаев гордая птица орёл летает. Птица орёл летает средь горных вершин Гималаев. Там голые скалы, снег и пурга, и минус сорок. Человек там не может жить никогда — умирает человек там скоро. Там ничто не растёт, там от холода всё погибает. Там Космос Вселенский с Землёй божественная сила объединяет.

Там стоит монастырь гордо, и живут в нём монахи долго. Там монахи молят Бога, чтобы люди тоже жили долго. Там лестница есть золотая, она невидима глазу сразу. Лишь монахи о ней знают — она разум их с Богом соединяет.

Монахи молят Бога истово, энергией космоса питая тело, энергией «Духа» питая мысли. Они говорят с Богом о людском недомыслии.

Они говорят с Богом мысленно, они просят у Бога искренне, чтобы относился он к людям не строго, зная об их недомыслии. Чтобы простил им грехи тяжкие, и простил им грехи малые. Чтобы очистил их души от злобы, и они возлюбили ближнего.

Монахи Богу молятся, просят у Бога милости. Просят у Бога милости снизойти к человеку грешному.

— — <<<>>> — —

ВОСХОЖДЕНИЕ НА СВЯЩЕННЫЙ КАЙЛАС

Тибет, Тибет — центр мироздания людского. Твоя гора с вершиною Кайлас Святой всегда была — паломничества центр, и центр людского поклоненья.

Я паломником мечтал быть или пилигримом, и взойти на вершину Кайласа хоть раз. И сподобился я в свои зрелые годы попасть туда, куда всегда мечтал я попасть.

Тибет, Тибет — седая древность Мира. В твоих заснеженных чертогах оказался я. Вечности коснулся я душой и телом. Попал туда, где живут Боги, и ощутил покоя радость я.

Я паломником, опираясь на посох, к вершине Кайласа с великим трудом поднимался. Тропой очищенья грехов поднимался с трудом, и уставал, и отдыхал, и снам предавался. Чем выше я поднимался, тем легче душе становилось, словно от груза многолетних грехов освобождался. Но до вершины Кайласа я так и не дошёл, не добрался — мне сил не хватило, или святости было мало моей.

Но на Кайласе у двух озёр побывал я — у двух озёр со светлой и тёмной водой. Всегда смелым и крепким был я — я хотел коснуться их вод рукой, но тут испугался чего-то, и… не посмел.

Я увидел, как водная гладь рябью покрылась в безветрии, и задышала она, завздыхала, и стала в них словно живою вода.

Эти озёра, как глаза голубые, в бесконечность космоса смотрят всегда, словно ждут они весточки, или что-то другое, и не замерзают они никогда, никогда!

Тибет, Тибет — рассадник ВЕРЫ, приют монахов, лам, и ищущих очищенья от грехов. Каждый человек познать здесь может жизнь вечную, и Божественную Любовь.

Здесь всюду ВЕЧНОСТЬ: в скалах, в снеге, в ветре; в холодных водах озёр забвенья и любви. Здесь я впервые в жизни ВЕЧНОСТИ коснулся, и понял смысл БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ.

ВСТРЕЧА С ВОЛКАМИ

Передо мной, уходя к горизонту, стояли ажурные мачты. Исполины-мачты, связанные проводами как страховочной верёвкой скалолазы, шагали вдаль, то поднимаясь на взгорок, то спускаясь в долину.

Взошедшее солнце освещало это чудо рук человеческих.

Недавно выпавший и ещё не успевший опасть с веток деревьев снег, искрился под солнечными лучами и, переливаясь всеми цветами радуги, создавал волшебную сказку из снега, стоявших в дремотном сне деревьев, и шагающих вдаль мачт ЛЭП.

В этой картине было что-то космическое. Поистине, волшебная сказка! Сказка, достойная быть описанной великими мастерами кисти!

Вдоволь насладившись раскрывшейся передо мной панорамой, я поднял глаза к голубому, без единого облачка небу, и громко закричал: «Сво-бо-да-а!» А затем, прошептав: «Господи благослови!», оттолкнулся палкой и двинулся в снежную сказку.

Первые двое суток пути в основном прошли без приключений, лишь однажды прыткий заяц, выскочив на просеку и увидев меня, дал такого стрекача, что я даже не успел снять со спины берданку. Рассмеявшись и прокричав ему вдогонку: «Улюлю, держи лопоухого!», двинулся дальше.

Вечерами, из наломанного лапника и воткнутых в снег лыж, я сооружал себе небольшой шатёр и, разжёгши костерок, доедал холодную зайчатину и пил горячий чай. Горячую, калорийную еду, я готовил утром. Отваривал зайца, выпивал бульон и съедал немного мяса, остальное ел холодным в обед и вечером. В чае я себе не отказывал. Горячий чай после холодной зайчатины согревал мой желудок и наводил на приятные воспоминания, в основном о работе, Ирине, друзьях.

А вот на третьи сутки, остановившись передохнуть я, неожиданно для себя, увидел позади, метрах в ста, матёрого волка с волчицей. Я так решил по их размерам. Я даже вздрогнул от неожиданности.

Густая, серо-серебристая шерсть резко выделяла их на белом снегу и, на какое-то мгновение мне даже показалось, что они пришли из другого, колдовского, мира. Вот их не было, а вот — они есть!

Озадаченный их внезапным появлением и одновременно напуганный, я стоял и размышлял, что же мне делать с ними. Я смотрел на них, они смотрели на меня, казалось, они ждали, какое решение я приму, и соответственно примут контрмеры.

Я прекрасно, хоть и здорово перетрусил, понимал — оставлять у себя за спиной таких огромных волков было не только не благоразумно, но и опасно. Решение не приходило. Я лихорадочно перебирал в памяти прочитанные книги, вспоминал рассказы охотников, и никак не мог решить, как мне, лично мне, поступить в данном, конкретном случае. А решаться на что-то было нужно…, для собственной безопасности. Так долго наше противостояние не может продолжаться решил я, и медленно потянулся за ружьём.

Хотя…, какой вред я мог причинить таким крупным хищникам? В моих патронах была мелкая дробь, и что я мог сделать, так это только попугать их и всё.

Но они же не знают этого, промелькнуло у меня в голове!

И, правда, они не стали дожидаться мгновения, когда я сниму со спины и заряжу ружьё, а затем выстрелю. Мгновение, и они скрылись в заснеженном лесу!

Колдовство, не иначе, решил я!

Только сейчас я почувствовал, как по моему лицу обильно течёт пот, а руки мелко дрожат. Тоже мне охотник! — укорил я себя. При виде двух, всего-то двух, волков, чуть не наделал в штаны, а если бы их оказалось четыре, пять?

И тут же ответил — тебя бы, дорогой мой, уже не было в живых, а мелкие косточки твои растаскивали бы вороны и сороки. Бр-р! Не дай Бог такую смерть! — содрогнулся я и, не знаю почему, неумело перекрестился.

Сколько бы я ни стоял, расстояние от этого не уменьшится, подумал я и, закинув ружьё за спину, побежал дальше. Но теперь я был настороже, и частенько, с опаской, оглядывался назад.

В течение получаса за моей спиной никого не было, но… потом, они опять возникли. Возникли из ниоткуда!

И чего привязались! — ругнулся я, идите зайцев ловите, они жирные, а я худой — кожа, да кости и три дня не умывался, и потом весь провонял.

Волки, словно нарочно издеваясь, придерживались одного и того же расстояния от меня, и как привязанные, настойчиво сопровождали до вечера.

Мне приходилось часто оглядываться, на это уходили время и силы. За сегодняшний день я прошёл всего половину намеченного пути, и к тому же устал здорово. Сказались не только физическая усталость, но и психологическое напряжение.

Каково это — идти в сопровождении голодных волков!

Эх, если бы нас было двое, а лучше бы трое-пятеро! — размечтался я. Но я был один! Один на просеке, совершенно один! Я был один: вдали от жилья и людей, вообще один, не считая линии ЛЭП и волков.

Собравшись готовиться к ночёвке, я только сейчас спохватился (почему-то эта мысль до этого момента не приходила мне в голову), как я буду ночевать?

Мои глаза тревожно забегали по сторонам, ища хоть какого-то укрытия, но его не было.

Я не знал, что мне делать. Не мог же я всю ночь простоять на ногах с ружьём в руках, как оловянный солдатик из сказки. Выход…, нужно искать выход из создавшегося положения.

И я нашёл его! Честное слово — нашёл! Или… его подсказала мне опасность, или память подсознания, не знаю, но что-то подсказало или надоумило.

Мне, кажется, помогли найти выход книги, прочитанные в детстве. Мне вдруг вспомнился цикл рассказов Майн Рида — «Зверобой», «Соколиный глаз», о возможности человека приспособиться к любой создавшейся ситуации.

Ещё раз внимательно оглядевшись вокруг, я высмотрел огромную, высокую сосну с толстыми ветвями, и стал карабкаться на неё.

Без привычки к таким упражнениям, даже не успев достичь нижних веток, я пару раз сполз назад. После третьей попытки я кое-как взгромоздился на горизонтальной ветке, метрах в трёх-трёх с половиной от земли.

Фу-у! — отдуваясь, словно после многокилометрового кросса, решился я на небольшой отдых, и осторожно бросил взгляд на волков.

Они подошли ближе, и сейчас находились метрах в сорока от дерева.

Вовремя я забрался, мелькнула у меня мысль.

Волки совершенно осмелев, стали менее осторожными, но, Слава Богу, всё ещё находились на расстоянии.

Осторожно, боясь сверзиться вниз, я отстегнул ремень от ружья и, вытащив свой из брюк, связал их вместе. Балансируя на ветке, как канатоходец на «тросу» в цирке «Шапито», я зарядил ружьё, воткнул его в развилку веток повыше головы, а сам, после нескольких неудачных попыток, всё же привязал себя к дереву.

Положение, конечно, не ахти как удобное, но оно всё же не идёт ни в какое сравнение с тем, что могло меня ожидать, останься я под деревом. Даже если я усну, то не упаду вниз, прямо в раскрытые пасти голодных волков, решил я, туго завязывая ременный узел.

Это меня несколько утешило и, показав зверюгам язык, я громко произнёс: «Ну, что, съели, придурки? Фигу вы получите, а не меня!».

Господи, лучше бы я этого не говорил и не делал. От неаккуратного движения мой мешок с припасами полетел вниз, и я остался без заготовленной зайчатины, вермишели «Роллтон»: не только без ужина, но и без завтрака, обеда, без боезапаса — вообще без продуктов! Хорошо ещё, что я всё время держал в кармане пять-шесть патронов, так, на всякий случай, а то бы, не знаю даже, как бы я выкрутился.

Волки, казалось, только и ждали моего «подарка». Моментально бросившись к мешку, они за один прикус расправились с моими оставшимися зайцами, а на десерт принялись разрывать пачки с лапшой и, совершенно не жуя (врачи, постоянно пекущиеся о нашем драгоценном здоровье, советуют тщательно пережёвывать пищу), глотать их.

Ну, что я мог поделать? Только одно — смотреть, как они, урча от удовольствия, поедают мою пищу, и кричать на них, пытаясь прогнать — «Ах, вы ублюдки! Чтоб вы подавились!». Но они не подавились: заячьи косточки, которые я раньше с удовольствием обгладывал и обсасывал во время остановок на ночлег и отдых, только похрустывали на волчьих зубах.

После волчьей трапезы на снегу остался разорванный мешок и разлетевшиеся в разные стороны патроны. Их они, в своей великой жадности, почему-то проигнорировали.

А, потом, облизываясь после моей зайчатины и вермишели, они сели возле дерева и стали ждать, когда я свалюсь им прямо в пасти.

Зайцы с вермишелью были для них лишь лёгким перекусом, основная еда ещё сидела на дереве, и они ждали, ждали терпеливо, спокойно, лишь изредка поглядывая на меня, словно говоря — сидишь, ну, посиди ещё, мы подождём, нам торопиться некуда…

В их, смотрящих на меня глазах, мне чудилась насмешка над моим упрямством и, так и казалось, что они про себя думают — «Никуда не денешься, всё равно ты будешь наш! Не сейчас, так попозже»

— Не свалюсь, не ждите! Не придётся вам потрапезничать моим молодым телом, — глядя в их голодные, жадные глаза, громко возмутился я. — Оно мне ещё самому пригодится, говорил я им, сидя на ветке и боясь сомкнуть глаза.

Место было, конечно, не очень «комфортным» для ночлега. К несчастью, мне ещё вспомнилась моя поездка в гости к товарищу по армии, в Узбекистан. Какие там растут шикарные пирамидальные тополя! Посмотришь на них — стройные, как молодые девушки, а ветви так ловко расположены и растут кверху…

Его сынишка, Ибрагим, устроил в нижнем ярусе ветвей целые хоромы. Вместе с друзьями натаскал туда душистого сена — запах чудо! И спать можно почти как в кровати, обняв ствол дерева словно девушку.

Он меня как-то пригласил к себе в гости, я залез на тополь, в их шатёр — красота! А тут, сиди, привязавшись ремнём, да ещё на твёрдой, холодной деревяшке — врагу не пожелаешь!

Я, помню, читал в одной книжке, как её? Ааа, «Легенда об Уленшпигеле» — о герое Нидерландов, когда там во всю зверствовала испанская инквизиция. Так в этой книжке описывалась такая пытка: сажали человека на бревно, как на коня, а чтобы не сбежал, связывали ноги под бревном и оставляли его в таком положении на всю ночь. Так к утру тот криком заходился от боли…

Господи, не дай, чтобы и со мной такое случилось! — взмолился я. Нет уж, лучше к волкам в зубы, чем такие мучения.

Небо стало совсем тёмным, и оно покрылось крупными, ярко блиставшими звёздами.

Я даже какое-то время полюбовался ими.

Затем, медленно взошла луна и осветила всё вокруг серебристым, волшебным светом: лес по бокам ЛЭП; меня, привязанного к дереву; сидящих неподвижно, словно истуканы, волков подо мной; и среди всего этого великолепия выделились красавицы ели, опушённые чистым, белым снегом.

Вокруг разлилась сонная тишина и, честное слово, если бы эту картину увидел иллюстратор сказок Бажова, он, нисколько не раздумывая, запечатлел бы её на страницах книги. Думаю, и придумывать-то ничего не надо было бы — так всё было красиво!

Всё вокруг мирно спало, не спали только волки, да я, старательно раздиравший глаза. Но, по-видимому, и меня всё же вначале сморила дремота, а затем незаметно подкравшись, как тать в ночи, пришёл сон.

Один раз за ночь, а может быть и два, я, с трудом разлепляя веки, увидел в ставшем теперь золотистым, свете луны, неподвижно лежавших под деревом, волков.

Они не ушли, паразиты! — сквозь дрёму подумал я, но подумал как-то расслабленно, без особой злости. Они, заразы ненасытные, ждут!

Мои веки вновь опускались, и я, проваливался в сновидения…

* * *

Мне опять приснился мой первый заяц, но в окружении волков, и, чтобы спасти его от их страшных клыков, я нажал на курок. Теперь ружьё не дало осечки — прогремел громкий выстрел, и я, вздрогнув, сразу же открыл глаза.

Наступил ранний рассвет и, первое, что бросилось мне в глаза — поспешно удирающие волки. Кто стрелял?! — возникла в голове испуганно-беспокойная мысль.

Я быстро протянул руку за ружьём — его не было. Его не было! Место, куда я его приткнул было пусто! Не веря в случившееся, я поднял голову, чтобы окончательно убедиться — пусто!

Вконец обескураженный, посмотрел вниз — моё ружьё валялось под деревом, а из ствола курился лёгкий дымок.

Недоумённо переводил я взгляд на ружьё, на удиравших в спешке волков, и тупо соображал, как так могло случиться, что моё ружьё оказалось внизу и само стало стрелять?

Ответа не было, но инстинкт жизни заставил меня быстро развязать ремень и, несмотря на трёхметровую высоту, сигануть с дерева.

Схватив ружьё, я быстро зарядил его и, сторожко оглядываясь по сторонам, собрал рассыпанные патроны.

Рассовав их по карманам, подержал в руках изгрызенный мешок и, убедившись, что он совершенно не пригоден к эксплуатации, отбросил в сторону.

И с лыжами было дрянь дело. Волки изгрызли весь камус и крепления. Пришлось ножом обрезать оставшиеся лохмотья на лыжах и приспособить бечёвки вместо креплений.

Больше здесь мне нечего было делать. По моей прикидке, до автотрассы оставалось пройти каких-нибудь двадцать пять, тридцать километров.

* * *

Привязал лыжи к валенкам, и ещё раз, для успокоения, оглядевшись вокруг, я пустился в дальнейший путь.

Помимо воли я вновь и вновь возвращался к эпизоду с ружьём. Так, говорил я себе — ноги заняты, руки заняты — нужно занять чем-нибудь голову. И я занял её.

Я решил включить в мыслительном аппарате, логику: что мы имеем? — задал я себе вопрос. И мгновенно ответил — мы имеем упавшее ружьё и выстрел…. Далее…. А вот с «далее» было несколько труднее. А, впрочем…. Ии…, я громко, до колик в животе, расхохотался, и чуть не упал от смеха. Да всё очень просто!

Вот, что значит уметь логически мыслить, похвалил я себя:

Вечером я зарядил ружьё и, на всякий случай, не поставил его на предохранитель. Оно, каким-то образом, может быть, снег упал с ветки, свалилось на волков, и от удара спусковой механизм сработал, грянул выстрел…

Я представил себя на месте ошарашенных выстрелом, полусонных зверюг, и вновь неудержимый смех затряс меня!

Представляю, смеялся я, быстро скользя по спуску с небольшой горки: лежу это, значит, я себе под деревом, подрёмываю, и в предвкушении свежего мясца…, а тут, как снег наголову, бабах тебя по загривку! Только ты вскочил от страха, а тут, над самым ухом твоим опять — бабах! Выстрел! Поневоле пустишься наутёк.

Хорошо ещё, что волки не страдают «медвежьей болезнью», а то бы вообще — вышел бы сплошной конфуз для серых хищников. Их бы ни одна стая потом не приняла…. Шарахались бы от них, как от прокажённых.

Настроение моё улучшилось.

В надежде, что волки, напуганные выстрелом, отстанут от меня, я больше не оборачивался и не оглядывался. Но каково же было моё удивление, когда остановившись передохнуть, я вновь увидел их.

Они всё также трусили в ста метрах от меня и, по-видимому, не собирались прекращать преследование, надеясь, что намеченная жертва обессилит и достается им.

Вот настырные! — разозлился я окончательно и, обернувшись, погрозил им кулаком.

Ближе к вечеру в конце просеки, как в маленьком оконце, показалась автотрасса. По ней двигались игрушечные автомобильчики.

Пройдя ещё с километр, я обернулся к следовавшим за мной хищникам и, вновь показав им кулак, закричал: «Ну, что, съели? Не на такого напали! Я, запросто так не собираюсь отдаваться вам в зубы, не дождётесь! Спасибо за компанию!»

От автотрассы меня отделял последний, не очень крутой, спуск.

Оттолкнувшись палкой, я заскользил вниз.

Но судьба, или чёрт, подставили мне подножку в виде порвавшегося самодельного крепления на левой лыже. Лыжа поехала в одну сторону, я в другую!

Пару раз перекувыркнувшись, я воткнулся носом в снег!

Но время терять было никак нельзя, сзади следовали голодные, озверевшие волки!

Быстро перевернувшись на бок, я потянулся за ружьём, но оно валялось в метре-полутора от меня. Ремень был порван. И ещё, краем глаза я увидел приближающихся скачками волков. Я в этот миг почему-то очень хорошо рассмотрел их разинутые пасти и горящие холодной злобой глаза.

Дотянуться до берданки у меня уже не было времени. Всё, пропал, решил я отрешённо! Но инстинкт самосохранения заставил меня быстро думать. За долю секунды я перелопатил в мозгу не менее сотни, казалось бы, безвыходных ситуаций.

Волки одновременно прыгнули на меня!

Я, изловчившись, быстро перевернулся на спину, подставил прыгнувшим волкам обе ноги с оставшейся на ноге лыжей, и перекинул их через себя.

Они отлетели метров на пять и, быстро вскочив, опять бросились ко мне, но я уже лежал с ружьём в руках! Я был готов отразить нападение!

— Убью!!! — в ярости заорал я, — хоть одного, но убью!!! Чтоб вы сдохли, недоноски вонючие!!!

Первой прыгнула волчица, но заряд дроби вылетел ей навстречу!

Она упала метра за полтора до меня.

Оставался волк! Крупный, сильный, матёрый зверь — глаза его пылали жаждой убийства и мщения!!!

Какой древний, охотничий навык подсказал мне, как действовать, не знаю! Но, как только волк прыгнул и оказался в воздухе надо мной, я мгновенно, уперев приклад ружья в твёрдый наст, поднял ствол вверх, и волк, как на вертел, насадился на ружьё!

Хватаясь за ствол, клацнули волчьи зубы!

Горячая волчья кровь обрызгала мне лицо и одежду. Я лежал под волком и ждал конца его агонии.

Это была ещё одна моя победа в борьбе за жизнь!

А ещё через час я, покачиваясь от усталости, стоял на обочине дороги и, подняв руку — голосовал Я пытался остановить проезжающие с рёвом машины.

— — <<<>>> — —

МОЯ ПЕРВАЯ ОХОТА

…Было послеобеденное время, но точно который час я конечно не мог определить, потому что мои часы остановились во время болезни, и я выставил их приблизительно, по солнцу. Но, думаю, было не меньше двух часов после полудня.

Поразмышляв, я решил испытать свою охотничью удачу, хотя… какой из меня охотник? Я-то и ружьё никогда в жизни в руках не держал до этого дня.

Лыжами я пробивал себе путь по чуть подмёрзшему на десятиградусном морозе снегу. Прошёл уже километра два, но чьих-либо следов не обнаружил. Устал чертовски!

Впереди меня, в двадцати шагах, раскинула ветви шатром красавица ель, вот я и решил возле неё передохнуть. Стряхнув снег с пары ветвей, я влез под них, и оказался полностью укрыт от постороннего взгляда.

Прошло минут пятнадцать моего сидения под елью, и вдруг я обратил внимание на прыгающий по снегу, метрах в тридцати от меня, белый комок. Приглядевшись, я признал в нём зайца или кролика…

Откуда я знаю — кролик это был или заяц, а не скажем медведь? Просто догадался вспомнив школьные уроки биологии. Я же, если честно, зайца или кролика видел только в ресторане, в качестве второго блюда, и то, не целого, а только его кусочки!

Осторожно, боясь издать малейший шум, снял ружьё и дослал патрон в патронник, затем, также осторожно, вылез из-под ветвей…, приложил ружьё к плечу…

Заяц присел на задние лапы и заворожено, как на диковинку стал смотреть на меня, а я смотрел на него, только через прорезь прицела. Возможно, он в это время думал — что за чудо-юдо вылезло из-под ветвей. На волка — совершенно не похож. На лису… тем более. На медведя? Медведь мне не страшен, я от него убегу…, и он продолжал сидеть и смотреть на меня.

Почему он не прыгнул в сторону и не убежал при моём появлении я не знаю, но он сидел и не шевелился, а я прицеливался…, долго прицеливался.

Время замедлилось, а может даже и остановилось.

Я долгую минуту держал зайца на мушке, а он всю эту минуту смотрел мне в глаза.

Сухо щёлкнул курок берданки, но выстрела не последовало!

Заяц в то же мгновение резво подпрыгнул и, задрав куцехвостый зад, бросился наутёк.

Я вновь взвёл курок — и опять только сухой щелчок.

Осечка!

Забыв о лыжах, до колен проваливаясь в свежевыпавший рыхлый снег, на ходу перезаряжая ружьё, я бросился за зайцем в погоню.

А он, хитрец, опять остановился и, словно насмехаясь надо мной, вытянувшись столбиком, казалось, стал ждать, что же я предприму дальше.

Не долго, думая, я опять прицелился и нажал на курок — грянул оглушительный выстрел!

Заяц опять подпрыгнул и, живой и невредимый, бросился наутёк.

Я промазал!

Я даже успел увидеть, куда попала дробь.

В лесу суматошно застрекотали сороки, а с ветвей деревьев посыпался сбитый дробью снег.

Гнаться за зайцем дальше у меня не было сил, и я вернулся под ель.

Вставив валенки в лыжи, и вслух кляня себя за безрукость, переживая своё невезение, я зашагал назад к избушке.

Так закончился первый день моего первого в жизни охотничьего сезона!

Скажем прямо — очень неудачный день!

Я здорово расстроился. Я прекрасно понимал, от моей охотничьей сноровки зависела моя жизнь, моя свобода, но…

Впоследствии, дня через два, я всё же смог добыть зайца. Но, думаю, это уже был другой заяц, не тот — первый, не такой хитрый и ловкий…

* * *

ПОГОНЯ

…Поздно ночью я был в Душанбе, а на утро следующего дня уже сидел в кабинете начальника городского отдела полиции, дружественной нам страны. Нас было трое: подполковник — среднего возраста, стройный таджик; лейтенант, в национальной одежде, и я — старший следователь по особо важным делам, майор Кондратьев.

Лейтенант рассказывал, как они задержали Серого.

— Понимаете, товарищ майор, я в тот день был свободен и решил сводить жену и сына в кафе, давно обещал. Так вот, заходим мы в кафе, садимся за столик, а за другим столиком сидит таджик и ест лагман…

— Лейтенант, ты на лагман здорово не налегай, давай по существу, — перебил его подполковник, — про лагман и водку будем говорить, когда о Сером расскажешь.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

…Так вот, ест он, значит, лагман, продолжил лейтенант, а сам всё по сторонам посматривает…, вроде как беспокоится.

Подполковник поморщился.

…Ну, я, естественно, так это, аккуратненько, стал его рассматривать.

Смотрю, а это и не таджик вовсе, а русский, и лицо как-будто знакомое. Стал вспоминать, где я мог его видеть и, представляете (лейтенант повернулся ко мне), вспомнил — точно такое же лицо в ориентировке из Москвы было.

Серый — ахнул я! Что делать? Со мной сын и жена…, страшно! Под пулю могут попасть. Решил я не торопиться и выследить его. Дождался, когда он поест и выйдет из кафе, ну и бросился за ним. Жене деньги дал, чтобы, значит, расплатилась и без меня домой шла…

До чего же словоохотливым оказался лейтенант, и я не выдержал:

— Лейтенант, переходите к сути.

…Так вот, — лейтенант обиженно замолчал, — я же самую суть рассказываю…

— Хорошо, продолжайте, только по короче.

…Ну, я его и выследил. Он в старом городе поселился.

— Можно, товарищ подполковник? — посмотрел лейтенант на своего начальника.

Тот только кивнул головой.

…И, оказалось, он поселился у старого чайханщика. А чайханщик этот у нас в разработке, как связной и хранитель «дури» у наших Душанбинских наркодельцов.

Я, конечно, сразу доложил начальнику…

Мы в тот же вечер провели операцию по задержанию.

Слава Аллаху, обошлось без трупов — только двое с нашей стороны ранено…, попали под пули Серого. Злой, гад, оказался! Хотел через дувалы уйти — не получилось у него. Мы его скрутили, когда у него патроны закончились. Ну, а уже на следующий же день перевезли в Душанбе.

Лейтенант замолчал и вопросительно посмотрел на меня, казалось, он хотел спросить: «Что вас, товарищ майор, ещё интересует?»

Но всё и так было понятно — Серый задержан, склад с наркотиками захвачен, связной арестован. Почти победа. Только вот главари-то продолжают гулять на свободе. Ну, да не мне судить о чужих делах, мне сейчас надо думать о своих — как Серого в Москву доставить?

— Товарищ подполковник, — обратился я к начальнику горотдела, — не дадите для охраны два-три сотрудника в помощь? Серый — зверь матёрый…

— Майор, не беспокойтесь о доставке. Доставим своими силами, а вы …. Вы спокойно отдыхайте. Мы вас в отдельное купе устроим…. В ресторане посидите, наверное, давно не бывали в вагоне-ресторане?

— Ноо…

— Я же сказал, сами доставим, никуда он не денется. Браслетики нацепим, и…. Я даже пару человек для охраны выделю.

В отдельном купе Серого повезём, как индийского набоба, — ироническая улыбка показалась на лице подполковника.

— Может, лучше самолётом? И быстрее, и надёжнее, — попытался я настоять на своём.

— Нет! У меня приказ — железной дорогой!

Он поднял взгляд кверху, давая этим понять мне, что приказа он не может ослушаться.

— Ноо, товарищ подполковник…

— Отдыхайте, отдыхайте майор, доставка Серого не ваша забота.

Я понял, спорить бесполезно. По-видимому, подполковник и его начальство решили «заработать» от Москвы благодарность за склад с наркотиками и за Серого.

Даа, честолюбивыми оказались подполковник и его руководство, честолюбивыми!

— Товарищ подполковник, могу я воспользоваться вашей спецсвязью, чтобы проинформировать своё руководство о принятом Вами решении?

— Да. Лейтенант, проводите майора.

Когда я доложил Фёдору Ивановичу о сложившейся ситуации, он помолчал, тяжело вздохнул, и произнёс сакраментальную фразу — «Ох, уж эти мне, удельные князьки!», и продолжил:

— Но ты не вздумай расслабляться, будь поблизости от Серого. Знаешь, держи ухо востро! Понял, майор?

— Понял. Слушаюсь, товарищ полковник.

На следующий день, рано утром, мы уже ехали в поезде. Я возвращался в Москву.

Серый, в сопровождении двух полицейских офицеров в штатском, находился в купе номер пять. А я же, по иронии судьбы, тоже в купе номер пять, только в следующем вагоне, в вагоне номер семь.

Такое положение дел меня, мягко говоря, не устраивало, но что я мог поделать? Пришлось смириться.

* * *

Несколько раз я наведывался в купе к Серому и его сопровождающим. Тревожно мне что-то было. Душа словно томилась от какого-то неприятного предчувствия, что ли.

Правильно охарактеризовали свидетели внешность Колмогорова (Серого). Он, действительно, походил на мельника — человека припорошенного мукой. Серые волосы, серый костюм, всё блёклое, невыразительное, а вот глаза…. Взгляд пристально-режущий и холодный как лёд — неприятный, рыбий взгляд.

Он свободно разместился на нижней, пустой полке вагона, держа скованные наручниками руки перед собой. Никакого волнения в нём не чувствовалось.

Изучающе окинув меня взглядом, казалось, он хотел понять, с кем имеет дело, отвернулся и стал смотреть в окно.

Сопровождающие его офицеры недовольно косились на меня и, чтобы избежать ненужных выяснений отношений, пришлось сократить число посещений, а зря! Ох, напрасно я не прислушался к своей томящейся душе, напрасно. Надо было, несмотря на недовольство сопровождающих, находится с ними в купе, ноо…

После станции Чаршанга, насколько я знаю она расположена на территории Туркменской Республики, я решил проведать Серого и его конвой. Войдя в тамбур шестого вагона, я увидел открытую наружу дверь и, предчувствуя недоброе, бросился к пятому купе. Дёрнул за ручку двери, она, вопреки инструкции, оказалась не запертой.

В купе вагона были охранники, но не было Серого.

Один охранник, неловко вывернув голову, лежал на полу, второй, бездыханной куклой покоился на нижней полке.

Оба были мертвы!

У охранника, лежавшего на полке, отсутствовало удостоверение личности и оружие.

Я всё понял! Я сразу всё понял! Серый каким-то образом сумел усыпить бдительность офицеров, убил их, и спрыгнул на ходу с поезда.

Я бросился к купе проводников и только собрался постучать, как дверь сама открылась, и показалось заспанное лицо миловидной девушки.

— Гражданин, вы чего шумите?

— Немедленно вызовите поездного врача в пятое купе и сообщите поездной службе охраны — у вас убийство! — быстро проговорил я шёпотом. — Шум не поднимать! Поняли?

Проводница схватилась обеими руками за горло и зажала рот. Глаза её стали круглыми и белыми от страха. А я? Я бросился в тамбур к открытой двери.

Поезд после очередного замедленного подъёма на ровное плато, вновь стал набирать скорость. Перестук колёс начал учащаться, и я сообразил, если сию же минуту я не покину поезд, то потом, при большой скорости движения, я не смогу этого сделать, я разобьюсь. И я, держась за поручень, спустился на нижнюю ступеньку вагона, затем, выбрав относительно ровное место на земле, прыгнул.

Сколько раз я кувыркнулся, не знаю, но ударился об землю я здорово: в голове аж искры засверкали!

Голова гудела словно пустой чугунный котёл, а тело болело так, словно по мне дорожный каток проехался.

Сориентировавшись, я, покачиваясь и поддерживая руками гудевшую голову, отправился в обратный путь, к станции Чаршанга.

Я шёл и смотрел в землю — я искал следы Серого.

При приземлении он должен был оставить хоть какой-то след. Во всяком случае, я надеялся на это — иначе мой прыжок с риском сломать себе шею был бы пустой затеей.

Пройдя километров пять вдоль железнодорожного полотна я, наконец-то, увидел место прыжка Серого. Трава ещё не успела выровняться, и была чуть примята, а в сторону пустыни Кызылкум вёл одинокий след человека…

На что рассчитывал Серый, выбрав это направление, я не знаю, но он точно знал, куда идёт. В этом я был больше чем уверен, я всем своим нутром чувствовал это. Не мог такой человек, как Серый, не понимать пагубности выбранного направления. Значит…

Значит, мой путь был в ту же сторону.

* * *

Голова почти перестала болеть, и я ускоренным шагом, иногда переходящим в лёгкий бег трусцой, пустился вдогонку за убийцей. Но этот бег и ускоренный шаг продолжались недолго — ноги вязли в песке, идти было трудно. Единственное, что меня поддерживало в этой гонке — Серому было так же тяжело, как и мне.

Часов через пять, уже почти в сумерках, я увидел впереди небольшую, медленно передвигающуюся точку. Насколько мог я прибавил шаг, и вскоре увидел — впереди движется человек.

Он шёл медленно, но уверенно. Он ни разу не оглянулся назад. Казалось, он был твёрдо уверен в своём одиночестве и отсутствии хоть одной живой души в этой, прокалённой солнцем, безводной пустыне.

Мне нужно было догнать его пока не вступила в свои права ночь, иначе я потеряю его, решил я. А решив так, я постарался, хоть и через силу, ещё прибавить шаг.

Но догнать человека я не успел — темнота на юге, оказывается, наступает так быстро, что человек может даже не успеть приготовить себе ночлег.

Я же этого не знал. Я же приехал из Москвы, а у нас сумерки медленно переходят в ночь. И ещё, я многого не знал о здешнем климате.

Пришлось лечь на песок. Ноги гудели от усталости, давал о себе знать голод и, особенно, жажда. Ни того, ни другого у меня не было.

Свернувшись клубком, я попытался уснуть на ещё тёплом песке, но после полуночи стал мёрзнуть. Давала о себе знать особенность резко-континентального климата — днём невыносимое пекло, ночью заморозки!

Чтобы окончательно не замёрзнуть, приходилось вставать и двигаться. К утру я настолько устал, что уже стал подумывать: «Да ну его к чёрту, этого Серого, погибать из-за него, что ли? Потом поймаем, никуда он не деется».

Но это был первый порыв, а второй — я увидел, Серый уже далеко впереди и вот-вот скроется за очередным барханом. Пришлось брать «ноги в руки» и бежать за ним. Мой бег помог мне — я согрелся!

Спустившись в очередную ложбину, я потерял из виду бандита, а выбравшись наверх, не увидел его — горизонт был девственно чист.

Куда он мог запропаститься? — обожгла меня мысль.

Не мог же он бесследно испариться, или падшим ангелом вознестись на небо, и так быстро? Не мог! Он где-то здесь! Где-то недалеко…

Я бросился вперёд, а шагов через пятьсот вдруг услышал выстрел, и пуля, вырвав клок волос из моей головы, улетела вдаль. От неожиданности, и от скользящего удара пули по голове я упал, голова закружилась. Вскоре я почувствовал, как что-то горячее стало заливать мне глаза.

Не зря же я столько лет работал в следственном отделе: ответ был ясен — это кровь из раны, а что при этом кружится голова, так и это было ясно — я контужен, и тяжело.

Плохо, совсем плохо, решил я. С таким ранением мне долго не выдержать, и путь, который я выбрал для поимки преступника, не для меня! Тогда для кого?! Кто будет защищать людей от таких бандюг, как Серый, кто?! Не Иваницкий же, и не нежная, худенькая Ирина… — У них совсем другая задача в жизни. А моя задача — защищать их!

Образ Ирины заставил меня встрепенуться. Я очень хотел её увидеть, и она пришла ко мне…

Она, удаляясь, шла босиком по песку, нежно улыбалась, и пальчиком манила меня за собой. Я поднялся чтобы последовать за ней…, и в ту же минуту у моих ног поднялся фонтанчик пыли. Чёрт! Серый! О нём-то я совершенно забыл! Идиот!

Я вновь лежал уткнувшись носом в песок, и пытался решить один единственный вопрос — сколько выстрелов сделал Серый? Может быть, пока я очухивался от контузии, он стрелял по мне несколько раз, или нет?.. Так всё же — да, или нет?

От решения этого вопроса зависела не только моя жизнь, но и успех всей операции, моя карьера следака и полицейского, в конце-концов!

Осторожно приподняв голову, я попытался найти место, откуда стрелял Серый, и в тот же миг новый выстрел заставил меня прижаться к песку. Чёрт! Но на этот раз я был более внимательным: я заметил, откуда поднялся небольшой столбик дыма и сделал в ту сторону несколько выстрелов. Ответных выстрелов не последовало. Я подождал ещё немного, а затем медленно приподнял голову — Серый уходил!

— Стой, Серый! — крикнул я. Если не остановишься, я буду стрелять!

Но он даже не обернулся на мой крик — он никак не отреагировал на него!

Тогда я выстрелил в воздух — раз, другой…

Результат был тот же — он, не оборачиваясь, не ускоряя и не замедляя шага, уходил в пустыню.

Ну, что ж, придётся стрелять на поражение — решился я на крайнюю меру. Стоп! У меня же приказ — доставить Серого живым! В раздумье я опустил руку.

Но это же в сложившейся ситуации, действительно, крайний, безвыходный случай — я же не могу отпустить бандита, убийцу, живым! И я вновь, теперь уже не колеблясь, прицелился, и опять закричал ему вдогонку:

— Серый, ещё шаг, и я стреляю на поражение!

В ответ послышалась нецензурная брань и ясный, как день, ответ: «Стреляй, сволочь, но меня живым ты не возьмёшь!»

Чуть опустив ствол пистолета, и прицелившись по ногам, я нажал на курок — выстрела не последовало! Лишь раздался сухой металлический щелчок бойка!

Быстро дёрнул затвор, дослал патрон в патронник, нажал на курок — опять сухой щелчок! Догадка пришла чуть позже, когда из пистолета выпала пустая обойма.

У меня закончились патроны!

* * *

Держа пистолет в руке, я бросился догонять Серого.

Неет, не уйдёшь, шептал я, делая шаг, второй, третий…. Я доставлю тебя бандит, убийца, куда следует. Ты будешь у меня за решёткой, сволочь! Ты за всё ответишь!

Часа через два, я уже шёл у него за спиной.

— Серый, стой! — прошептал я пересохшими губами. Не заставляй меня стрелять тебе в спину.

— Стреляй, мусор! Стреляй, легавый! Не-на-ви-жу вас всех! — злобно прошептал он.

И, не оборачиваясь и не останавливаясь, продолжил: «Не-на-ви-жу!!!

Я очень устал, и если сейчас, прямо сейчас я не отдохну, то я здесь же, на этом самом месте умру…, вяло текли мысли в затуманенной болью голове, и я… решился: рукоятью пистолета я ударил его по затылку.

Серый кулем свалился у моих ног.

Завернув ему руки за спину я, затратив последнюю оставшуюся у меня энергию, сковал их наручниками, а сам свалился от полной потери сил.

Мы, как лучшие друзья, или как братья, лежали рядом — убийца и следователь по особо важным делам — только один был без сознания от удара пистолетом по затылку, а другой — от полного истощения сил. Мне кажется, я какое-то время даже был без сознания.

Очнулся я от чувства нехватки воздуха. Моё горло что-то жутко сдавливало, я уже начал хрипеть.

Рядом, спиной ко мне, сидел Серый и закованными в наручники руками сжимал моё горло…

— Сволочь! — кое-как выдавил я из себя и, дёрнувшись, вырвался из его рук.

Он только криво оскалился.

Горло саднило, дышать было больно. Не долго, думая, я врезал кулаком прямо в его ухмыляющуюся рожу!

Из его разбитых губ потекла кровь, а он только криво улыбнулся.

Я потянулся за пистолетом, но его в кобуре не было, Я понял, он специально выводил меня из себя: он рассчитывал, что я, взбеленясь, убью его, или он, задушив меня, сумеет скрыться.

Нет, шалишь! Я тебя, голубчика, живёхоньким доставлю, подумал я, и стал прикидывать, как же я его буду доставлять по пескам без еды, без воды…

— Скажи, Колмогоров, на что ты рассчитывал, уходя в пески? Или тебя где-то здесь ждут? — держась за горло, хрипло, с сипотой спросил я.

— Тебе, сраный мент, необязательно знать, на что я рассчитывал. Хотя…, ты же всё равно здесь, в песках, подохнешь, и косточки твои вонючие солнышко выбелит. Или… я тебя как-нибудь прикончу…. Ты бы поостерёгся близко ко мне подходить!

— Серый, хватит баланду травить! Я тебя так и так до суда доведу.

— Хрен тебе в задницу, легавый…, доведёт он, — и, скривившись в язвительной улыбке, продолжил, — ты сначала на себя посмотри, говнюк. Ты же выдохся, сучий потрох!

— Серый, ты не в лучшем состоянии.

— А мне терять нечего! На нары я не думаю возвращаться! — злобно ответил он.

— Мне тоже терять нечего. Так ты скажешь, на что рассчитывал, задумав уйти в пустыню?

— Зае… л ты меня мент — на что?! Да, на что…?! А на то — железка… делает петлю, обходя пустыню. Я пустыню пересеку и вновь выйду к железке. Усёк?

Я представил себе карту Таджикистана, она висела у начальника Душанбинского горотдела в кабинете. А ведь точно, вот ведь сволочь уголовная, как всё рассчитал…. Но тут я задумался, если идти через пустыню, то это не менее ста километров. Мы прошли… километров сорок…. О Господи! Ещё целых шестьдесят километров!

Когда я представил, сколько ещё идти, наверное, лицо моё побледнело.

Серый конечно же наблюдал за выражением моего лица, когда высказывал своё намерение.

— Что, мусорок, кишка тонка? Наложил в штаны? А яаа-то думаю, чем это запахло! — и на лице его промелькнула чуть уловимая насмешка.

— Это от тебя запахло. Пролетел ты, Серый, здорово пролетел со своими расчётами. Трудно мне будет, ничего не скажу — трудно. Но я тебя, сволочь уголовная, доставлю на скамью подсудимых.

— Ага, давай мент, потрудись.

Он, таки, меня рассердил.

— Встать! Серый, шевели лапами! — заорал я, — не пойдёшь, точно пристрелю!

Я поднял пистолет и направил ствол ему в грудь.

— Дурак ты, Кондратьев, — спокойно произнёс он.

Затем, медленно встав с песка и отряхнув штаны, продолжил:

— У тебя же патроны закончились, я проверил. Ты пока без сознания был, я тебя сто раз мог застрелить. Ладно, пошли…, вдвоём веселее идти. Если дойдёшь до железки, я тебя возле неё и придушу. Ты посмотри на себя, придурок, ты же и так, вон, чуть живой — не дойдёшь ведь…

Ох, как был прав этот ублюдок, как прав! Голова моя раскалывалась от боли и кружилась, меня подташнивало. По-видимому, контузия у меня была серьёзной, а может быть, она добавила своё к сотрясению мозга, когда я спрыгнул с поезда и неудачно приземлился. Во рту было сухо, губы потрескались, и пить хотелось…. Ох, как хотелось пить!

— Ты, Сергей Николаевич, о себе побеспокойся…, всё хорохоришься, — прохрипел я. — Неизвестно ещё, кто первым скопытится…. Давай, шагай!

И мы пошли. Он впереди, я следом…

* * *

Надо отдать должное Серому — он шёл и шёл, а я еле плёлся за ним. Мои силы быстро убывали, а попросить отдыха я не мог.

Серый изредка оборачивался, чтобы спросить: «Что, мент, не сдох ещё, а то давай, я тебя песочком присыплю, чтобы стервятники не сразу нашли?»

Я молчал, берёг силы, и еле переставляя ноги, упорно продвигал своё тело вперёд. Во рту язык распух и превратился в наждак, губы кровоточили — даже открыть рот было больно.

Вечером, как всегда на юге, солнце быстро ушло за горизонт, и стало чуть прохладнее.

Мы спустились в ложбину между двумя барханами, и я увидел небольшой родничок.

Как он смог здесь сохраниться, не знаю. Это было просто какое-то чудо природы. Вокруг родничка зеленел небольшой пятачок травы. и росла пара каких-то небольших корявых деревьев, почти без листьев.

Мы оба, одновременно, отталкивая друг друга, бросились к воде.

Я пил и не мог напиться, затем, опустил голову в воду, чтобы остудить жар, и тут же, мгновенно, поднял её.

Серый стоял на коленях чуть в стороне, и своим холодным, неподвижным рыбьим взглядом, казалось, пытался пронзить меня насквозь. В нём ясно читался вопрос: «Надолго ли ещё тебя, мент, хватит?»

«Надолго!» — тоже взглядом, ответил я ему, и вновь припал к воде. Я его уже не боялся! Во мне что-то такое произошло, что давало мне силы не сдаться, довести дело до конца, а вот Серый…, с ним тоже стало что-то происходить. Я замечал это по едва заметным мелочам.

Напившись вволю, мы, метрах в десяти друг от друга, расположились на ночлег.

Серый, вольготно раскинувшись, мгновенно, как-бы соблазняя, захрапел.

Я же не мог себе этого позволить. Я чувствовал, что его храп искусственен, он исподтишка наблюдает за мной, ждёт мгновения, когда я усну. Я понимал, мой сон для него — путь к свободе. Он, или придушит меня сонного, или просто уйдёт, а тогда… «Ищи ветра в поле»! В пустыне легко затеряться: в ней ни тропок, ни дорог наезженных — никаких следов.

Я боролся со сном, а Серый ждал — ждал, когда сон переборет меня.

* * *

Чуть начало светать. Мы опять тронулись в дальнейший путь.

Не выспавшись, практически не отдохнув, я словно в сомнамбулическом сне переставлял ноги, и глаза мои непроизвольно закрывались.

Серый же, наоборот, видимо выспался. Он догадался, или догадывался — я должен доставить его живым и никогда не совершу над ним насилия. Он мог позволить себе расслабиться, я — нет!

Вторые сутки без сна давали о себе знать, мой организм протестовал против такого насилия, он просил отдыха, а я не мог ему этого дать. Долг следователя, долг работника полиции, заставлял меня переставлять ноги и следить за Серым, чтобы он не сбежал.

Всё, у меня больше не было сил идти дальше! Ноги подкосились, и я упал на колени, а затем, так и не поднявшись, уткнулся носом в песок.

У меня случился обморок! Я потерял сознание!

Первое, что я сделал, когда очнулся, я стал искать взглядом Серого.

Он уже был далеко впереди! Он бросил меня в пустыне. Волк! Лютый волк!

Перед глазами, за какое-то неуловимое мгновение, пролетело всё моё детство. Я увидел себя на охоте со своим дедом. Мы сидели у костра, а дед, пробуя похлёбку на «соль», поучал меня: «Всегда имей во внутреннем кармане запасной патрон „Жакан“ — мало ли какая ситуация может приключиться на охоте!». И ещё он, подняв заскорузлый палец, добавлял: «Не забывай о ноже!»

Так я же…, и я полез в кармашек для часов. Пистолетный патрон, один единственный патрон, был на месте, в кармашке! Я его туда положил при выезде из Москвы — сказалась сила привычки.

Зарядив пистолет и преодолев сопротивление организма, покачиваясь как пьяный, я устремился за Серым.

Он уходил за очередной бархан, лишь половина его тощей фигуры виднелась над вершиной. Ещё мгновение и он совсем исчезнет из виду.

Через час, а может быть, полтора, я приблизился к нему на расстояние выстрела.

— Серый стой!

Он обернулся.

— Мент, ты живой?

В глазах его сквозило удивление и… растерянность.

— Настырный ты, мент. Когда же ты подохнешь? Ну, щас я тебе помогу, — хрипло зашипел он, — надоел ты мне.

Он нагнулся и в руке у него блеснул нож.

Где он его прятал, почему раньше не воспользовался, не знаю, но, оказывается, нож у него был, а наручников на руках не было.

Я остановился и, подняв дрожащей от слабости рукой пистолет, хрипло, еле шевеля запёкшимися, потрескавшимися губами, сказал:

— Серый, брось нож! Иначе…, иначе я, действительно, тебя убью!

— Да пошёл ты!!!

Лицо его исказила маска ненависти, такой ненависти, что, казалось, одной ею можно было уничтожить человека.

— Стой, тебе говорят!

Серый приближался.

— Сергей Николаевич…, Колмогоров…, остановись, я буду стрелять! — опять прохрипел я распухшими, кровоточащими губами.

Он продолжал надвигаться на меня.

Я нажал на курок!

В пустыне, вдали от цивилизации, прогремел одинокий выстрел.

Серый, словно подрезанный серпом жнеца колос, с возгласом — «Сссу-каа!!!», повалился на песок.

Я не смог убить его!

В последний момент я перевёл ствол пистолета на его ногу.

Когда я медленно, держа пистолет перед собой, приблизился к Серому, на меня смотрел уже совершенно другой человек: в глазах его плескался страх, а безвольно опущенные уголки губ говорили о слабости и покорности.

Серый сломался! В какой момент, я не знаю, но Серый сломался! Он превратился в безвольного, раненого, загнанного зверя. Всё, больше он не был страшен, это я понял сразу, как только увидел его глаза.

Забрав нож, я оторвал от своей рубашки рукав и перевязал ему рану.

— Вставай, Серый, надо идти, иначе, точно, подохнем.

— Лучше бы ты меня пристрелил, мент.

* * *

И вновь две тени, чем-то похожие на людей, брели по пустыне.

Я иногда ловил на себе ненавидящий взгляд Серого. Рано я расслабился, мелькнула у меня мысль, рано. Зверь ещё полностью не ослаб, и представься случай, укусит.

Пришла ночь. Я завернул руки Серого назад и связал их вторым рукавом своей рубашки. Вскоре, не выдержав двухсуточной бессонницы, я неожиданно уснул.

Разбудил меня зверский холод. Я замёрз, так замёрз, что мои зубы выбивали барабанную дробь.

Занимался ранний рассвет. Всё вокруг было покрыто инеем.

Посмотрев на то место, где должен был лежать Серый, я не увидел его. Вскочив как ошпаренный кипятком, или мне показалось что я вскочил, а на самом деле… я только тяжело поднялся (откуда бы у меня появилась такая прыть?), я принялся оглядывать местность вокруг.

Пусто! Вокруг было пусто! Серый исчез! Серый всё-таки ушёл!

Тогда я, словно собака-ищейка, наклонился, и стал всматриваться в песок, и… увидел следы человека. Конечно же, это были его следы, следы Серого!

Продолжая пристально всматриваться в песок перед собой, я двинулся по следу. Мне пришлось пройти километров пять назад, пока след не стал походить на след ползущего человека, а затем, я увидел и самого Серого. Он лежал не двигаясь.

— Напрасно ты это сделал, Колмогоров, — прохрипел я. Теперь нам опять тащиться назад, — устало произнёс я. Ты же знаешь, я тебя не отпущу, подыхать буду, но тебя доставлю в суд.

— Я не могу идти. Рана на ноге открылась, — прошептал он.

— Дай, я посмотрю.

Пришлось вновь перевязать рану на ноге. Господи, взмолился я, хоть бы не загноилась.

Подставив плечо, я потащил Серого обратно, туда, откуда он ушёл.

Когда я выдыхался, он пытался идти самостоятельно, вернее, я заставлял его идти — скакать на одной ноге. Идти самостоятельно…, это как посмотреть.

Если бы он знал, что последний мой запасной патрон я израсходовал, и что я также безоружен как и он, то неизвестно ещё, как бы он повёл себя. А так, я вынужден был всё время держать его под прицелом пистолета без патронов. Это изнуряло меня, отнимало силы, рука сама собой опускалась вниз…

Но я должен был довести его, довести и представить суду, чёрт побери!!!

И, мы шли!

Шли, покачиваясь, оступаясь, падая и вновь поднимаясь, иногда ползли…

К концу дня силы окончательно покинули меня. Я, тяжело дыша, кулем свалился рядом с бандитом, около Серого.

На юге быстро темнеет, и первые звёзды появились на небе. Мой организм требовал отдыха, он криком кричал, требуя отдыха и сна, а я мог позволить ему только неполноценный отдых, без сна.

Я боялся повторения прошлой ночи, боялся, что мне придётся вновь тратить силы на поиски «сбежавшего», уползшего Серого.

Так мы и лежали друг возле друга — Серый постанывая, я тяжело дыша.

* * *

За эти несколько суток в пустыне для меня стало как-то привычно расположение звёзд над головой, и неожиданное появление новой звезды на самом краю небосвода, заинтересовало мой затуманенный усталостью и бессонницей, мозг. Казалось, она (звезда) была привязана к горизонту, она не перемещалась вместе с остальными.

Все звёзды, следуя какому-то определённому «Свыше» Закону Природы, перемещались по небосводу, а эта…, эта всё время была на одном месте. И она каким-то странным образом то ярко разгоралась, то вдруг совсем затухала…

Мысли в затуманенном болью и усталостью мозгу, медленно переваливаясь, словно густая медовая патока, подводили меня к неожиданному, и вполне логическому решению — что может так гореть или светится. И пытаясь вспомнить я, смотря на новую звёздочку на горизонте вдруг понял, а поняв, чуть не закричал «Эврика! Это же Костёр!».

Меня действительно озарило — ну конечно же это костёр.

Костёр!!! — всё же возбуждённо воскликнул я.

А может я хотел так закричать, но вместо крика я лишь прошептал: «Люди!!!»

— Сергей Николаевич, вставай, пошли! — наклонился я над Серым.

Но он никак не отреагировал на мои слова, он был без сознания.

Пришлось в сотый, тысячный раз взваливать его себе на спину и идти к новой путеводной звезде.

Сколько раз я падал и поднимался, я не помню. Мой мозг был в каком-то оцепенении, он ни на что уже не реагировал, в нём была жива только одна мысль — дойти до людей! И ноги, подчиняясь этой команде, автоматически, как у робота, делали шаг, другой…

И так, до бесконечности.

Звёздочка, приближаясь, увеличивалась в размере. Господи, шептал я, пожалуйста, сделай так, чтобы она не потухла! Ну, пожалуйста, Господи, молил я Его, и продолжал переставлять ноги…

На небе ярко, как всегда в Азии, светили звёзды. А моя путеводная звезда вдруг погасла — погасла, рассыпавшись на мелкие искры.

Подождите, закричал я, не тушите костёр!!! Я иду к вам, люди, мне нужна ваша помощь!!!

Но кто мог услышать голос, которого не было. Я кричал, а у меня только губы чуть-чуть шевелились! Это пыталось кричать моё измученное вконец тело, это кричал мой разум…

Люди у костра не услышали моего крика о помощи, люди загасили костёр и ушли спать, а я продолжал механически переставлять ноги…

* * *

Из темноты, совершенно неожиданно для меня, выкатилось несколько более тёмных точек и, окружив, залаяли.

Я не испугался.. Из моих глаз должны были политься слёзы счастья, но за эти несколько дней, находясь под жарким азиатским солнцем, моё тело, наверное, потеряло всю влагу, и глаза мои остались сухими.

Что интересно, во мне, казалось, лопнула какая-то пружина, надломился какой-то стержень — как только я услышал лай и увидел собак, силы окончательно покинули меня, и я упал!

Я упал и потерял сознание…

* * *

Несколько дней я провёл в беспамятстве. Пришёл я в себя от горячей капли упавшей на щеку. Открыв глаза, я увидел над собой склонившуюся, плачущую Лену.

— А, где Серый? — обеспокоенно прошептал я.

— Не беспокойся, Володя, он здесь, почти рядом, только в тюремной больнице.

Облегчённо вздохнув, я прошептал:

— Здравствуй, родная, я вернулся из командировки…

— — <<<>>> — —

СЛЁЗЫ МАТЕРИ

Они были уже в сорока, а возможно даже меньше, километрах от Усть-Каменогорска, когда вновь начался буран. Впереди, чуть левее, сквозь редкие просветы снежной пелены, замаячили три верхушки небольших гор. Это были «Монастыри» с их озером. Так назвали их местные жители за их действительную похожесть, конечно издали, на три башенки-луковки церкви.

Спускаясь по трассе в ложбину быстро приближающихся «Монастырей», Николай, вглядываясь в дорогу сквозь разгулявшийся буран, подумал — осталось проехать тридцать километров пути, и мы…

Он успел только крикнуть Светлане — ДЕРЖИСЬ! — когда из снежной пелены, как туша морского чудовища из глубин океана, показалась огромная кабина КАМАЗа.

* * *

Лариса, в тревоге, вся измучившись от непонятного молчания детей, или хоть какой-то весточки из Усть-Каменогорска, не находила себе места. Странный город, иногда думала она — кто бы из дорогих моему сердцу людей не уехал туда — пропадают без вести. Уж не мистика ли это? А может это Кара Небесная за какой-нибудь грех? Разве властны мы понять деяния Господа, Бога нашего!

От постоянной тревоги за близких ей людей и связанной с ней душевного волнения, у неё всё чаще стали отниматься ноги и появилось заикание. Лариса передвигалась по дому словно сомнамбула.

На третий день, опять не получив весточки, Лариса решила пойти в полицию и подать заявление о пропаже своего сына и невестки. Заявление приняли и пообещали приложить все усилия к розыску.

Из автопарка, где хозяином был Коля, тоже несколько раз звонили на домашний телефон и интересовались, когда же приедет Николай Александрович из Усть-Каменогорска.

Из всего этого она сделала вывод — Коля, прежде чем уехать, звонил кому-то, предупреждал, что несколько дней не появится на работе.

Наконец, совсем измучившись, она решила поехать на розыски сына с невесткой сама. Приобрела билет и десятичасовым, утренним, междугородним автобусом выехала.

Сидя на третьем в ряду сидении от водителя, она краем уха услышала разговор водителей между собой, и этот разговор сильно встревожил её.

Пробравшись вперёд, поближе к ним, она поняла — говорили о какой-то аварии на трассе. Говорили о столкновении легковой иномарки с выехавшим, по причине плохой видимости, на встречную полосу движения, гружёным КАМАЗом. Легковушка и КАМАЗ сгорели. Водитель КАМАЗа остался без ног, но живой, а вот в легковушке… водитель и пассажирка погибли, сгорели. Спасти их не смогли.

Услышав страшные слова, Лариса почему-то сразу поняла — это её сын Коленька и Светлана!

Окаменевшая от горя, совершенно не способная произнести хоть слово, она молчаливо стояла рядом с людьми говорившими об аварии. Слёзы ручьём катились по её щекам из её уже давно поблёкших, исплаканных глаз.

Кое-как справившись со слезами, она попросила водителя высадить её там, где столкнулись машины.

Удивлённый водитель, посмотрев на заплаканную бабулю, в ответ лишь покачал головой, но странную просьбу старушки выполнил. Остановив автобус у места аварии, он попросил: «Вы только недолго бабушка», но в ответ услышал — «Езжай сынок, я здесь побуду…». — «Вы же замерзнете здесь одна, — забеспокоился он. До города ещё тридцать километров…»

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

…………………………………………..

* * *

В стороне от дороги, метрах в десяти, рядом с полузанесённым остовом разбитой до неузнаваемости, сгоревшей дотла, легковой машины, сидела совершенно белая от холода, седая старуха. Подходившие к ней с проезжавших автомашин любопытствующие люди, слышали, как она, плача, всё повторяла — «Сыночек мой, сыночек мой…». «За что, Господи, за что?»

Кровь, смешанная со слезами, покрывала её исцарапанное лицо. От холода оно превратилось в страшную маску.

* * *

Вечером, часов в шесть, в психиатрическую больницу кто-то из сердобольных водителей привёз сумасшедшую старуху, замёрзшую до такого состояния, что врачи не надеялись её спасти. Но она выжила, выжила вопреки прогнозам врачей.

Дня через два, она, увидев медсестру — чуть ниже среднего роста, белокурую, смешливую бестию, обратилась к ней: «Светочка, а где наш Коленька?» — и замолчала.

Других слов от неё до самой смерти уже никто не услышал. Она, сидя на кровати и беспрестанно покачиваясь, вперив взгляд безумных глаз в дверь, казалось, ждала кого-то. И только, когда в палату входила светленькая медсестра в белом халатике, она оживала и задавала всегда один и тот же вопрос — «Светочка, а где наш Коленька?»