Глава 2
Операция начинается

Офицеры поспешно встали, приветствуя академика Неелова. За разговором они не заметили, как руководитель программы, в неизменном своем докторском халате, появился в классе.

– На ракете, – повторил Неелов, проходя к доске. – На космическом корабле, – уточнил он, становясь за преподавательскую кафедру. – Пожалуйста, вольно.

Последним словам академика, который никак не мог запомнить, что команды «смирно» и «вольно» офицерам на занятиях не подаются, на этот раз никто не улыбнулся.

Слушатели сели.

– Пора расставить точки над «і», – многозначительно произнес академик, встряхивая седой эйнштейновской шевелюрой.

Зацепин увидел, что маленький Неелов словно раздулся от важности, значит, разговор предстоит серьезный. Лейтенант обратился в слух.

– Я займу часть очередной лекции, не возражаете? Впрочем, вы, кажется, не видите в занятиях проку? Что у вас по расписанию? Ангельские чины? Шестикрылые серафимы, двуликие херувимы… Ага. Вы, конечно, убеждены, все это – небылицы, мифология, опиум для народа, бабушкины сказки? Вам и в голову не приходило, что ваше задание надо понимать буквально, а не иносказательно? Так вот, мой предшественник сказал вам истину. Наука действительно подтвердила материальное существование объектов, которые прежде мы относили исключительно к области веры, духовного измерения. Рай, ад, ангелы, черти – есть.

– Этого не может быть! – запальчиво выкрикнул Непейвода.

– Хватит водить нас за нос, мы не дети, – грубо поддержал Дед.

Академик не остался в долгу.

– «Не может быть»! – передразнил он. – Типичная обывательская реакция на все, что противоречит очевидности. Принять невероятное в братские объятия способны только безумцы или гении!

«Кто же ты, гений или, скорее, сумасшедший, если говоришь, что есть рай и ад?» – мелькнула мысль у Зацепина.

– Не будем горячиться, – примирительно сказал академик. – Согласитесь, многое из того, что сегодня кажется нам очевидным, некогда было скрыто во мраке неизвестности. Об иных вещах люди могли только догадываться, фантазировать, в легендах провидя истину. Вспомним, сколько планет было открыто, как говорится, на кончике пера, а позже их увидели в телескоп. Путеводной звездой великих мореплавателей были предания о неведомых богатых землях, предания, в которые почти никто не верил. В религии тоже содержится предание, сохраненное человечеством в веках, о счастливой стране, где справедливая власть, а жизнь прекрасная. Эта страна ждала своего открытия, как когда-то Америка парусов Колумба. Час настал с эпохой космических плаваний. Десять лет назад в ходе пилотируемого полета были получены первые сведения о некой обитаемой территории в Солнечной системе. Описание ее совпало с картиной библейского рая.

Он замолчал. Слушатели долго не нарушали глухую тишину подземелья, обдумывая слова академика.

– Но в космосе нет воздуха, нечем дышать. А в раю? – собираясь с мыслями, спросил Дед.

– В раю, как в Греции, все есть. – Неелов шутливым тоном попытался разрядить атмосферу.

– И Бог – правда, живет там? – спросил Зуев с интонацией, в которой было чуть ли не восхищение академиком: врет и не краснеет!

– Чистая правда. Космонавты видели его.

Зацепин ловил взгляды товарищей. «Что происходит? Нас опять разыгрывают?» – читалось в них.

Подал голос Непейвода:

– А он, Бог, в самом деле управляет нашей жизнью?

Неелов провел рукой по волосам, кивнул:

– На этом строится вся наша затея! Бог, Демиург, Великий Геометр, он конструирует историю, творит судьбы мира. Путь человечества расписан у него на вечность вперед. Вот мы и подумали: неплохо бы разжиться этих планов громадьем. Скажу без ложной скромности – идея принадлежит мне.

У Неелова на все был ответ.

– Бог, нас учили, всеведущий, – не отступал Непейвода. – Как же играть с ним в прятки? И про подготовку нашего десанта он, выходит, знает? Скажете, он не видит сквозь землю? Курам на смех!

– Но вас также учили, – возвысил голос академик, – что божественное предопределение не лишает человека свободы воли, права выбора. Бог может знать о нашем дерзком замысле, даже руководить нашими поступками. Наш центр – тоже строчка в его плане. Это ничего не меняет. Чертеж земного бытия сделан раз и навсегда. План существует в виде текста, или райского информационного облачка, или Творец держит его в голове. Добудьте этот чертеж – и грядущее станет открытой книгой. В борьбе с империализмом, в историческом противостоянии двух систем мы получим решающее преимущество. Пословица «Человек предполагает, а Бог располагает» уйдет в прошлое… Ах, друзья! Я забываю о времени, когда говорю об этом. Но мы заболтались. В теории, я вижу, вы поднаторели. К практике, к практике, мои мушкетеры!

Неелов оставил класс так же внезапно, как и появился в нем.

Офицеры были в замешательстве. Робкий бунт только усугубил их положение. Они надеялись, поставив вопрос ребром, добиться от наставников правды про задание. А Неелов снова накормил баснями, ясно показав, что иного разговора не предвидится. Принять на веру его слова было то же самое, что расписаться в безумии. Но и не верить – не выход. Это означало не верить Комитету, государству, от имени которых говорил и действовал засекреченный академик. Но как тогда нести службу? Офицеры уперлись в тупик. Надежд на скорый выход из него не осталось. С этого дня им стало трудно вдвойне.

Практические занятия, на которые дал добро Неелов, оказались странными, как все в подземном городе, и увлекательными. Инструктор, демонстрируя фотоснимки с нечеткими портретами, учил узнавать в лицо ангелов, апостолов:

– Архангел Гавриил, специалист по особым поручениям Бога. Предуведомление Девы Марии о рождении Иисуса – его работа. Оперативным путем получить его фотографию не удалось. Имеются достоверные иконописные изображения. Запоминайте. И держитесь от него подальше… Архангел Михаил…

– Маршал? – вопросительно произнес Непейвода.

– Подходящее сравнение. По земным меркам Михаил – маршал, никак не ниже. Главный военачальник на небесах, предводитель ангельских ратей. Предстает обычно в подобающем облачении – доспехах… Далее. Уриил, архангел. Осведомлен о тайнах Вселенной. Может стать ценным источником информации.

– Расколем, – мрачновато обронил Дед.

– Апостол Петр… Этого запоминайте особо. У него ключи от райских ворот. Не сумеете завербовать его, раскрутить на ключи, придется вам карабкаться через стену…

Полевые учения проводились за пределами «корабля», в саду-оранжерее. Здесь был сооружен макет рая. Фрагмент крепостной стены имитировал стену вокруг небесной обители праведников. А две исполинские корабельные сосны, изображающие древо познания и древо жизни, принадлежали раю земному, из которого некогда изгнали Адама и Еву. В реконструкции эдемского сада к пышущим под потолком многосвечовым лампам тянулись, соприкасаясь кронами, пальмы и яблони, северные пихты и тропическое хлебное дерево. Ветви никли под тяжестью зрелых плодов, журчали хрустальные ручьи. Между стволов щипали сочную траву козы, овцы, зебра; под присмотром дрессировщика бродили, вяло огрызаясь, пума и леопард.

– Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком… – бормотал Дед, осмотрительно далеко обходя зверинец.

Именитый скалолаз из Приэльбрусья обучал слушателей штурмовать райскую стену по всем правилам альпинистского мастерства. Другой тренер, водя разведчиков по декорации рая, указывал укромные места для тайников, продемонстрировал, как закладывать контейнер в дупло на древе познания. Однажды среди дня начальник центра ввел в класс двух женщин и двух мужчин в штатском.

– Знакомьтесь, – сказал генерал-полковник. – Ваши радисты. Им вы будете передавать сообщения с неба.

К Зацепину распределили радистку. Женщина лет тридцати пяти, полная, курносая, с узлом светлых волос на затылке представилась:

– Кузнецова Мария Анатольевна.

Лейтенант, соскучившийся в подземном монастыре по женскому обществу, был с ней словоохотлив, балагурил, строя из себя записного ловеласа.

– Какую вы предлагаете установить между нами связь, а, Маша? – игриво вопрошал он. – О, не говорите про позывные, радиочастоты! Я бы предпочел общаться с вами только на романтической волне.

Губы женщины трогала улыбка. На краснобайство Зацепина она отвечала односложно, уклончиво. Подняла на офицера зеленые глаза. Во взгляде Зацепин увидел грусть и сострадание.

– Вы, наверное, много занимаетесь, Алексей Павлович, – тихо сказала женщина.

Лейтенанта словно окатили ледяной водой. В памяти тотчас всплыли сочувственные проблески и затаенная суровая печаль в глазах преподавателей школы госбезопасности в Москве при прощальных рукопожатиях.

«Почему все они жалеют меня?» – недоумевал Зацепин.

Остаток дня был испорчен. Зацепин разглядывал себя в зеркале. Да, он изменился. Кожа на лице побледнела, под нездорово блестящими глазами залегли тени. «В самом деле, школяр, замученный учебой!» Отражение пугало Зацепина. Он впервые подумал, что здоровье подводит его.

«Бледность – понятно: живу два месяца под землей, как крот, без солнечного света, дышу мертвым воздухом из вентиляции. Скверно, что у меня все чаще кружится голова».

Зацепин объяснял сбои в самочувствии психологическими перегрузками. Справляться с сомнениями становилось все труднее. Противоречия разрывали его. Он так и не сумел превратиться в затянутый в портупею автомат, бездумно принимающий к сведению любую вводную командиров. Разум отказывался признать материальность мира теней. Наставления преподавательского состава по просачиванию в небесный Иерусалим, вербовке ангелов были, конечно, насмешкой над здравым смыслом. Если серьезные, ответственные люди в больших чинах, с научными степенями изо дня в день твердят тебе, что черное – это белое, поневоле перестанешь верить глазам! Зацепин терял ощущение реальности, почву под ногами.

– Может быть, в существовании Бога нет ничего такого уж невозможного? И до его небесной квартиры прямой путь на ракете, как на трамвае? – разговаривал он сам с собой.

Зацепин вынужден был играть в спектакле, своей роли в котором не понимал. В нем крепло неприятное убеждение, что представление это – не комедия, а драма. «Наверное, все они потому и жалеют меня, что мне не выбраться целым из этой разведки. Нам не сообщают, сколько мы пробудем на небе, как вернемся. Это неспроста».

Переживания угнетали. Зацепин видел, что у его товарищей тоже начались нелады со здоровьем. Они плохо выглядели. Деда донимали приступы глубокого лающего кашля. Самбист Зуев предложил Зацепину схватиться на матах в спортзале, не сумел провести элементарного броска, сел, тяжело дыша, жалуясь на резкую слабость. «Ложное положение, в котором мы находимся, никому радости не прибавляет», – сделал вывод Зацепин.

Слушатели не могли посетовать, что об их здоровье не заботились. Ежедневно их осматривал врач. Каждую неделю у них брали кровь на анализ. Офицеров просвечивали рентгеном. Делали им инъекции.

На регулярный вопрос медиков о самочувствии Зацепин и другие слушатели ни разу не признались в своих хворях. Больных уж конечно не допустили бы к выполнению задания. Слушатели, как огня, боялись этого. Чем более туманной, неисполнимой и опасной выглядела в их глазах операция «Борода Зевса», тем с большим нетерпением они ждали команды «Вперед!». Они хотели отличиться, сослужить службу стране. Примешивалось к высокому стремленью и раздразненное любопытство. Только участвуя в операции, они рассчитывали узнать, к чему же их так усиленно, в невиданной секретности, готовили, какие в действительности задачи поставлены командованием в «Бороде Зевса», задачи, размах которых якобы сравним с освоением космоса.

Однажды утром слушатели «недосчитались» Деда. Он не явился после подъема в спортзал. Его каюта оказалась пуста. Накануне майора особенно сильно терзал кашель, и слушатели подумали было, что он в медпункте. Но врач не видел Круглова. Молчал о нем и караул.

– Да куда он денется с подводной лодки, – повторял расхожую шутку остряк Зуев, однако исчезновение майора удивило офицеров.

К началу лекций они, как обычно, собрались в классе, куда вдруг вошли начальник центра и академик Неелов, торжественные и больше обычного загадочные. Генерал-полковник объявил:

– Майор Круглов ночью заброшен в район операции. «Борода Зевса» началась.

Слушателей обрадовало это известие. Старт операции означал конец неопределенности, от которой так страдали офицеры. Они были лишь немного разочарованы тем, как прозаически, неярко началась операция. Впрочем, в разведке не приняты парадные построения, громкие напутственные речи. Они жалели, что им не дали проститься с Кругловым. Академик Неелов словно прочел мысли своих учеников.

– Вы скоро встретитесь там, – сказал он, указав в потолок. Его глаза лучились веселым безумием, как у фанатика, чьи идеи близки к воплощению.

– В связи с началом операции занятий у вас станет поменьше, – объяснил генерал-полковник. – В остальном – распорядок прежний. Собирайтесь с силами и будьте готовы в любую минуту выполнить приказ.

В тот день разведчики слушали преподавателей невнимательно. Их мысли были уже далеко от опостылевшего подземелья. Вечером они обменялись домашними адресами. Они гадали, кого отправят на задание следующим.

Под утро спящего в своей каюте Зацепина потрясли за плечо.

– Пора, лейтенант.

Глава 3
Марш-бросок в Эдем

Ноги при каждом шаге по щиколотку уходили в зеленую жижу. Это беспокоило Зацепина. Преподаватели не упоминали о том, что к раю путь ведет через болото. «Там ли я приземлился? А вдруг промазал?»

Лейтенант с трудом обернулся в громоздком скафандре. Измерил взглядом расстояние до закопченного в атмосферном пламени шара. Оказывается, он отдалился всего метров на пятьдесят от спускаемого аппарата.

«Нужно поторапливаться», – подумал Зацепин.

Неохотно отведя глаза от космического корабля с темнеющим отверстием входного люка, – как от покинутого дома, убежища с призывно распахнутой дверью, казавшегося таким надежным и манящим в неизвестном краю, – человек неуклюже повернулся и зашагал дальше по нетвердой травянистой почве, оставляя заполненные водой, быстро затягиваемые болотной ряской следы.

Не только неустойчивая хлипкая земля под ногами, но и пейзаж вокруг наводил разведчика на неприятную мысль о том, что он попал не по месту назначения. Низкая кустарниковая поросль и деревца, обычные для среднерусской полосы, совсем не напоминали экзотическую пышность райских садов. Конечно, он был только на подступах к раю. Но неужели ландшафт этого райского предбанника мог выглядеть так прозаически? Зацепину с трудом в это верилось.

Он решил, что уже настало время расстаться со скафандром. Инструкция предписывала снять космический костюм и перейти на дыхание «забортным» воздухом только перед стенами небесного сада. Но доспехи сковывали движения и тормозили марш. Зацепин, подавив секундное колебание, нажал кнопку на груди. Задержав дыхание, отсоединил и снял шлем. Резко и глубоко втянул райский воздух.

Грибную сырость, терпкие испарения прелой листвы распознало обоняние в первом глотке. Вкус неземной атмосферы был приятный и не внушал опасений в ее пригодности для жизни. Лейтенант стянул перчатки, сбросил скафандр, оставшись в комбинезоне защитного цвета, пилотке и сапогах. Скафандр, шлем, перчатки сложил под приметным деревом с раздваивающимся рогаткой стволом. Закидал склад ветками. Ножом вырезал крест на коре. И быстро двинулся на восток, обремененный только рюкзаком с портативной рацией и короткоствольным автоматом. Он стремился дальше уйти от места посадки. Если приземление засек противник, то облава начнется от спускаемой капсулы с распущенным по земле цветком парашюта.

«Бегом!» – командовал себе офицер и тяжело топал по чавкающему зыбкому ковру. Выбивался из сил, но пришпоривал себя командой и мчался, разбрызгивая из-под сапог коньячного цвета воду.

Вдруг в свете неяркого дня он уловил пестрый проблеск в зелени. Словно впереди встала радуга. Зацепин укрылся за деревом и развернул карту. Улыбнулся, глядя на синюю черту у края бумажного листа.

«Ты нашел объект. Вот он, небесный Эдем!»

И осторожно, от дерева к дереву двинулся к источнику сияния – протянувшейся за опушкой леса из края в край стене из драгоценных камней. Скоро стена нависла над лейтенантом, заслонив полнеба.

Перед тем как выйти на открытое пространство перед стеной, Зацепин долго разглядывал его, ощупывал взглядом зубцы, башни, венчающие циклопическое строение. Нигде он не обнаружил часовых, наблюдателей. Стена переливалась отблесками бриллиантов, рубинов, изумрудов. Над стеной вставало золотое свечение. Вот это уже было похоже на рай.

Оставалось найти ворота в этой крепости. Или карабкаться через стену. Зацепин рассудил, что альпинистские подвиги прибережет на потом. Молниеносным броском пересек полосу топкой земли до стены и, прячась в мертвом пространстве от возможных взглядов или выстрелов сверху, стал красться у подножья драгоценного забора.

Довольно скоро излишняя осторожность покинула его, – так безмятежно и безлюдно было вокруг. Стена пестро перемигивалась огоньками. Ни одного звука не доносилось из покинутого Зацепиным осеннего, в желто-красном убранстве леса, не долетало из-за стены. Лейтенант перестал таиться, громкое хлюпанье его шагов вспугивало тишину.

Он вымерял сапогами километра четыре вдоль сверкающей кладки, когда за закруглением стены увидел человека. Это был мужчина, задрапированный на античный манер куском белой ткани, бородатый, с густой черной шевелюрой, в сандалиях. Он сидел на маленьком раскладном стульчике у деревянной скромной калитки, смотрел на опущенные на колени руки. Все это Зацепин «сфотографировал» в одно мгновение. Автомат уже целил в белую фигуру.

«Древний римлянин» посмотрел на гостя без испуга и любопытства, долгим доброжелательным взглядом.

– Вы Петр? Апостол Петр? – осведомился Зацепин, которого стала тяготить длинная пауза.

Он не сомневался, что абориген поймет его. В раю все говорят на одном языке, – на этот счет учителя Зацепина были единодушны.

– Я – Муций, – охотно ответил «римлянин». – А Петр дежурит у главных ворот.

– Далеко до них?

– Не близко. Но вам туда ходить не нужно.

– Почему это? – Зацепин спросил для порядка. Он и не собирался топать до главных ворот, у которых наверняка была многочисленная стража. Разведчик дорисовывал в уме план: «римлянина» нейтрализовать, калитку взломать – и даешь рай. Вот только ведет ли калитка за стену?

Муций повторил:

– Вам не следует туда ходить. – И объяснил: – Ведь вы живой. А в ворота идут призванные.

– Призванные? – переспросил Зацепин. – Умершие, что ли? Души?

– Смерти нет. Есть живые, а есть призванные.

Зацепин не стал вдумываться в эти слова: мудрствованиями такого рода он был сыт по горло еще с подземного «корабля».

– А в эту… калитку кто идет? Здесь можно пройти?

– Можно. Только если поменяетесь.

– Как поменяюсь? – Зацепин был сбит с толку.

– Не как, а на кого. Вы должны поменяться с тем, кто в раю. С призванным.

– Поменяться с призванным… – Зацепин усмехнулся. – Отлично. Меняюсь на Наполеона. Или он в аду?

– Этот Наполеон ваш родственник? Близкий человек? Был вашим другом?

– Наполеон?! – Зацепина, который был весь как взведенная пружина, пробил нервный смех.

Муций развел руками.

– Видите ли, поменяться можно только с дорогим, близким человеком. Который был вам небезразличен. Кого вы оплакивали, когда он был призван.

– А его, умершего… призванного, вы возвращаете назад, в жизнь?

– Нет. Вы отправляете его в ад.

Зацепин опустил автомат. Пора было заканчивать этот дурацкий разговор. Пока не нагрянули другие «римляне». Удар ножом, и путь в рай открыт – разведчик и мечтать не смел, что проникнуть в Богову твердыню окажется так просто.

Но убивать Муция рука не поднималась. Правда, и оставлять в разведпоиске свидетеля – неоправданное легкомыслие. А если взять этого привратника в плен, пусть показывает дорогу? Зацепин заколебался. Или Муций сам из призванных, и ножом его не свалишь, тут нужна очередь серебряными пулями?

– У меня нет близких в раю, не на кого менять, – тянул ненужный диалог Зацепин, давая себе еще несколько секунд на раздумья.

– А Вера? – кротко спросил Муций.

Имя прилетело от тихого «привратника», как удар. Разведчик вздрогнул.

– Вера? Что ты сказал? Откуда ты знаешь Веру?.. – забормотал он, приходя в себя словно после затрещины.

Муций кивнул через плечо.

– Она здесь. Хороший вариант. Вы ее достаточно помучили, в аду ей будет не привыкать.

Зацепин не верил своим ушам.

– Я – Веру? Помучил? Веру – в ад?! Она жива! Она не призванная! Ты что болтаешь?! – Он поднял голос, не заботясь о том, что на шум могут сбежаться.

Бросился на Муция с кулаками. А человек в складках потерял очертания, расплылся в белое облачко.

– Стой! – вскрикнул Зацепин, но схватил воздух.

И отдернул руки: облачко, только что бывшее Муцием, оформилось в академика Неелова. Руководитель программы в белом докторском халате едва не приплясывал от переполнявших его чувств.

– Почему медлите?! – напирал он на разведчика. – Лейтенант, вам дело советуют! Меняйтесь с этой Верой и выполняйте задание. До Бога рукой подать. Вперед!

– Я не могу! Это ошибка. Вера жива! – убеждал Зацепин.

И с ужасом видел, что Неелов его не понимает, не хочет слушать.

В бессильном стремлении объяснить, оправдаться Зацепин говорил все жарче. Перехватило горло. Задыхаясь, он сорвался на визгливый крик:

– Не буду меняться! Нет!! Вера – не призванная!

От своего хриплого вопля иеромонах Новогатинского монастыря, отец Алексий, который четверть века назад был офицером КГБ Алексеем Зацепиным, вскинулся на постели и проснулся.

Глава 4
Вещий сон

Он лежал, с облегчением переводя дыхание. Разогнавшееся в ночном кошмаре сердце успокаивалось, постукивало ровнее.

Место нелепого сна заняла в мыслях Вера. Ее губы, волосы. Зеленый мир ее глаз. Ее дыхание и тепло. Столько счастья и нежности принесла эта греза, столько томительно-сладкой грусти, острого раскаяния, что только закрытые веки удержали наполнившие глаза монаха слезы.

– Господи, спаси и сохрани рабу твою, Веру, – прошептал отец Алексий.

Десятилетия он не мог забыть ее. Она даже приблизилась, являлась в воображении чаще, чем в первые годы его монашества. Память всегда дарила ему Веру юной. Ведь он не знал, какая она теперь.

Случалось, и во время молитвы всплывал ее образ, пугая отца Алексия. «Кому же я молюсь?» – спрашивал он себя. С Верой всегда приходило мучительное раздумье: а правильно ли он сделал, предпочтя ей «путь согнутой спины». Так Вера однажды выразилась, наблюдая, как он с рьяной старательностью клал поклоны перед иконой…

Красивой парочкой называли их однокашники по факультету журналистики. На четвертом курсе Алексей Зацепин и Вера Извицкая на лекции стали приезжать вместе из Ясенево, где сняли комнату. Но студенческий роман не закончился свадьбой ни в университете, ни после.

Получив диплом, Алексей отплыл на научно-исследовательском судне в Арктику. Зимовку и дрейф по Ледовитому океану корреспондент журнала «География» описал в цикле очерков. «Цветной шарф полярного сияния» – такого рода метафорами были густо пересыпаны опусы Зацепина. Из восьмимесячного плавания Алексей привез Вере оленьи унты с бисерной вышивкой и туманные планы на будущее.

Он выбирал между карьерой самбиста и газетчика. В журналистике искателя приключений привлекала только романтика перемены мест и впечатлений. Вера тоже была поглощена первыми шагами в «Хроникере», не вылезала из командировок.

Приглашение служить в КГБ пришло точно по адресу: Зацепину отлично подходил жребий рыцаря плаща и кинжала. Три года учебы в школе госбезопасности пролетели быстро. В них не нашлось места ЗАГСу. Да и разве можно вить гнездо, если впереди тебя ждет полная неизвестности судьба Штирлица или Николая Кузнецова?

А потом катастрофа: нагрянула болезнь. Опухоль в голове. Тяжелая операция. Зацепин – мастер спорта, непоседа, танцор, авантюрист – превратился в бритоголового инвалида: повисшая плетью рука, уплывающая из-под ног земля, навязчивый бред про «Бороду Зевса»… Вместо героического поприща – должность заместителя начальника музея разведки.

Вера трогательно заботилась о нем. Она клялась, что его не оставит и будет его женой. Но вчерашний супермен не хотел взвалить на девушку бремя своей немощи. Замужество из сострадания станет для нее тюрьмой. Ее красота, ее будущность умрут в этой темнице, рассуждал Зацепин. «К лучшему, что нашу любовь мы не успели ввести в официальные берега», – заключал он.

Вера спорила, сердилась, плакала, яростно восставала против его «безумной в век космоса идеи уйти в монастырь». Она долго удерживала его от последнего шага.

Девушка бывала с ним в церкви, на богослужениях, чтобы, по ее словам, получше узнать «разлучницу». Однажды в храме на Ильинке они поставили свечки. Зацепин крестился и шептал молитвы. Неверующая Вера задумчиво смотрела на желтые огоньки.

– Я слышала, гадают на свечах. На жизнь и смерть, – сказала Вера. – Попробуем?

– А давай так, – предложил Зацепин. – Если моя свеча догорит первой, то я ухожу. А нет – остаюсь.

– Еще чего! Я тебя все равно не отпущу. Ты от меня так легко не отделаешься, – с наигранной шутливостью возразила Вера.

Свеча Зацепина погасла, не догорев и до половины.

– Вот видишь, – сказал он.

Решение Зацепина уйти из мира было твердым, и никакие женские слезы и уговоры не могли его остановить. И вот теперь, через десятилетия, его донимали сомнения, по верной ли дороге он пошел…

Зацепин разлепил веки, вытер ладонью мокрые глаза. Сел на постели. Только начинало светать. В келью через маленькое окно проникал свет, золотя иконы в красном углу. Стол, два жестких стула, конторка, полка с трудами святых отцов, узкий платяной шкаф, прикроватная тумбочка. Правильнее было ее назвать «притопчанная»: иеромонах спал на узком, грубо сработанном ложе – топчане. Вот и вся обстановка крохотного жилища.

«Как моя келья напоминает каюту в подземном учебном центре!» – подумал отец Алексий. Этот странный сон не выходил из памяти, снова возвращая его к операции «Борода Зевса».

Он не удивился, что в ночном виденье подкралась к нему эта небылица, родившаяся когда-то в его больной голове. Нет-нет да и посещали его воспоминания о диковинном тренинге в молодые годы в бункере под Каракумами.

И хотя он отлично знал, что воспоминания эти были мнимыми, что никогда не учили его штурмовать небеса, ловить Зевса за бороду, что все это только миражи, горячечный бред, визитная карточка опухоли мозга, – полного согласия с собой у Зацепина не было. Видения подземной стажировки являлись к нему столь яркими, отчетливыми, подробными, что от них не так-то легко было отделаться.

Впрочем, и сегодняшний сон отличался избытком деталей, но не принимать же его за правду! Зацепин усмехнулся, вспомнив «римлянина», изумрудные кирпичи, «живых и призванных», скафандр, болото…

Приснится же подобная чепуха! В таком роде представлять путешествие в рай может кто угодно, но только не он, духовное лицо, священнослужитель.

«Все так. Но если „Бороды Зевса“ не было, если не штудировал я в молодости Библию, откуда взялся у меня этот порыв к воцерковлению, к монашескому служению? – задавался вопросом Зацепин. – Ведь больше ни с какой стороны не могли упасть зерна религиозного чувства в мою атеистическую душу!»

Стремление отгородиться от действительности, оборвать дружеские связи, отказаться от любви женщины, рассуждал дальше Зацепин, – это объяснимо для отчаявшегося и озлобившегося калеки, каким он стал после трепанации. Но закрыться от жизни, фигурально уйти в монастырь – совсем не то, что сделаться послушником, а потом принять постриг в Новогатинской обители.

Выходит, его судьбу некогда определила нездоровая фантазия мозга, в котором угнездилась жирная личинка опухоли. Это она, менингиома[1], давя на мозговую плоть, вызвала в сознании Зацепина колоритную иллюзию. Надиктовала образ подземного учебного центра, где бойцов невидимого фронта тренировали вербовать апостолов. Болезнь сотворила академика Неелова, друзей-разведчиков и учебный курс религиозных догм. Получается, что опухоль стала тем миссионером, который просветил Зацепина по религиозной части.

Вклеенную в память поддельную страничку несчастный человек стал считать фактом своей биографии. Его поднимали на смех, командование гневалось. Но Зацепин – сначала из госпиталя, после удаления опухоли, с замотанной бинтами головой, а потом из своей синекуры – музея – слал рапорты и запросы о «Бороде Зевса», настойчиво, нарушая субординацию, разыскивал Зуева, Непейводу, майора Круглова, и академика Неелова, и генерал-полковника Осокина…

«Нет таких в наших кадрах и не было! – чуть не кричали на него в кабинетах. – Вы никогда не служили в Туркмении! Никаких наших объектов в Каракумах нет. Вам нужно дальше лечиться».

И намекали, что лечиться ему следует в психушке. Но он не унимался и разослал письма на домашние адреса офицеров – соучеников по подземному центру. Письма возвратились, не найдя адресатов.

Зацепин только тогда утих, когда ему пригрозили увольнением из органов. А потом он сам попросился в отставку. В религии, в вере увидел он пристань для своего отчаяния. В эти ножны он мог вложить острую муку от несбывшихся надежд, подбитой на взлете жизни…

Собираясь на утреннюю службу, отец Алексий из ящика стола вынул маленькое ручное зеркало. В келье не было настенного зеркала, как не было и занавесок на окне, что подчеркивало аскетизм ее обитателя. И ежедневный взгляд в припрятанное зеркальце – это была единственная, пожалуй, неискренность, допускаемая Зацепиным в своем монашеском бытии. Единственная ли? – Если бы так…

В зеркале он видел узкое бледное лицо с высоким лбом в обрамлении длинных темных с проседью волос. Морщины от носа к краям тонких, строго сжатых губ. Небольшая окладистая борода, наполовину седая. Особенно впечатляли глаза – темные, глядящие с требовательностью и добротой. Внешность праведника, ревнителя веры, живущего в непререкаемом согласии с собой и Божьим миром.

Почему же этот иконописный лик, которым можно было гордиться, теперь казался ему маской? Потому, что все чаще приходили к отцу Алексию недостойные мысли, не вяжущиеся с истовостью и благообразием в его наружности. Он допускал к себе зависть. Он завидовал мирянам, их безыскусной жизни, в которой было место суетным заботам и телесным радостям. То есть всему тому, о чем он дал обет забыть, избрав одинокий путь любви к Богу.

Вот и сейчас он со вздохом сожаления припомнил себя из недавно покинутого сна – сильного, пышущего здоровьем, с крепкими мускулами, не знающего преград, молодого, готового пустить в дело нож и автомат…

А ведь он и теперь не стар – только пятьдесят седьмой пошел. И давно выправилось здоровье. Костяная заплатка на черепе приросла накрепко, надежно закрыв дыру, проделанную трепаном. И не найдешь ее под волосами.

Лет восемь назад совсем прекратились головокружения и боли, в левую руку вернулась подвижность. Врачи, придирчиво разглядывая на снимках его мозг, поздравляли с полным излечением.

Тогда-то он, уже выделенный братией и начальством за усердие и сметливость, получивший духовное образование, впервые услышал лукавый шепот: «Зачем ты похоронил себя в монастыре? Не поспешил ли ты? А Вера? Для чего ты оставил ее? Угодна ли была эта жертва Богу? Подумай, возможна ли любовь к созданному Им миру без любви к женщине? Чего стоит этот мир без женской любви и красоты?»

Это дьявол искушал его. Зацепин спасался от обольщения молитвой. Пылко благодарил того, кто взял у него такую малость – жизнь земную и в ком обрел он жизнь бесконечную.

«Да малость ли? Ведь это твоя жизнь. И посмотри, во что ты ее превратил. Может, не поздно переиграть?» – не унимался нечистый…

И нынешний сон, конечно, тоже послал враг рода человеческого. Чтобы опять внести смуту в его душу. Рассудив так, отец Алексий утренние молитвы творил с особенным жаром, прося у Бога твердости в монашеском подвиге.

После службы в храме, когда монахи расходились, его робко окликнул послушник Клим:

– Благословите, отец Алексий.

Этому застенчивому, но любознательному, смазливому юноше, бывшему актеру, отец Алексий покровительствовал. Он испытывал к нему отцовские чувства, был наставником в духовных, а больше в практических вопросах.

Дело в том, что Клим из-за постоянной углубленности в себя был рассеян, послушания, как именуют в монастыре обязанности, исполнял без усердия, спустя рукава, за что получал взыскания. Отец Алексий учил молодого брата правилам и тонкостям монастырского общежития, советовал, как делать ту или иную работу.

Впрочем, без особого успеха. Сейчас Клим нес послушание в гостинице для паломников. Он нередко забывал выдать богомольцам постельное белье, они частенько рисковали остаться без обеда, потому что Клим сообщал им неверные часы посещения трапезной.

– А ведь я гонцом к вам, – озабоченно сказал Клим.

– Гонцом?

– Один из прибывших вчера паломников просит встречи с вами. Фамилия его Неелов.

– Как?!

– Академик Неелов.

Глава 5
«Оракул»

Из мобильного телефона зазвучал марш. Черноволосая женщина – ярко накрашенная, что придавало ее броской красоте какой-то театральный характер, в необычном золотом одеянии, – опередив мужа, рукой в перстнях схватила телефон со стола.

– Да! Да!

– Кто это? – растягивая слова, спросил нахальный голос.

– Вера… – Женщина сделала мужу страшные глаза, что означало: «Они». – Ясновидящая Вера… Я – мать…

– Слушай, мать. Твои котята здесь. Догоняешь?

– Да, мы знаем. Не делайте им ничего, пожалуйста! Обещаю, мы все выполним, что вы хотите!

– Это не мы хотим. Это ты хочешь. Чтобы твоих котят в ведре не утопили. Включи мозги!

– Конечно, я хочу… включу… Не трогайте их. Я вас умоляю… – Женщина заплакала.

В трубке выругались.

– Зови твоего, с которым я вчера говорил…

Вера, всхлипывая, протянула телефон мужу, полное холеное лицо и вся представительная фигура которого выражали крайнюю растерянность. С ним заговорил уже другой голос – энергичный, густой:

– Аркадий Дмитриевич Неелов? Наследники ваши погостят у нас, пока вы уладите недоразумение. Ведь речь идет о недоразумении?

– Да, безусловно! Вера не может уловить трансфлюиды из грядущего. Наверное, переутомилась, и ее третий глаз потерял восприимчивость. – Толстые щеки мужчины затряслись, высокий с залысинами лоб и даже посеребренные сединой виски покрылись потом. – Временно потерял. Я убежден, все скоро придет в норму. Мы работаем над этим…

– Технология меня не интересует. Не знаю, как вы угадываете будущее, но делали это хорошо. Вы давали нам важные ориентиры в бизнесе. Кому «нам», не уточняю, вы знаете, от чьего имени я говорю. Мы привыкли полагаться на вас и ходить с крупных карт. И вот сейчас, когда на кону миллиарды, вы нас подводите. Нам позарез необходима информация о перспективах криптовалюты и об изменении цен на углеводороды. У нас сделки стоят размером с автобус, вникаете?

– Мне очень жаль. Мы сделаем все от нас зависящее. Завтра, крайний срок послезавтра вы все получите… – мямлил Аркадий Неелов.

– Если третий глаз закрылся, откройте его. Иначе нам придется заняться глазами ваших ребятишек. Вы станете получать по одному глазу в пластиковом контейнере. Знаете, в таком… Ну, в какие в супермаркетах салаты пакуют. Впрочем, вы в магазинах не бываете, за вас все прислуга делает. Неудивительно, если знать, сколько мы вам отваливаем за предсказания.

– Вы не посмеете…

– Посмею. Вот только пока не решил, с кого начать. С пацана или…

– Это чудовищно!

– Или с глаз девчонки?.. Она так хочет увидеть родителей. Пусть посмотрит.

В трубке булькнуло, и она опустела.

– Отключились, – пролепетал муж. Он опустился в кресло, сжав в кулаке коробочку телефона так сильно, что побелели пальцы.

– Ну что, что?! – вскрикнула Вера. – Они не навредят нашим детям?

Аркадий Неелов неопределенно покачал головой. Он не решился передать жене слова похитителя. Пробормотал:

– Все-таки придется обратиться в полицию…

– Да ведь они не велели! – запротестовала Вера. – Если узнают, сразу убьют детей! Ты видишь, они ничего не боятся. Тебе сказали что-то страшное сейчас?!

Неелов только обреченно махнул рукой…

Вера и Аркадий Нееловы находились в золотых чертогах ясновидящей. Кричащая роскошь и нарочитая таинственность кабинета современной ведьмы, всегда так впечатлявшие клиентов, теперь словно смеялись над родительским горем.

Комната была обставлена бесценной мебелью из красного дерева. На столах и обрядовых алтарях, устланных магическими скатертями, лучились золотом и бронзой шандалы и канделябры, сверкали хрустальные шары, пирамиды, причудливой формы кристаллы, а на стенах отливали лаком, играли цветами живописные портреты Веры. На картинах кисти модных и страшно дорогих художников Вера представала демонически прекрасной, с зелеными в пол-лица очами: вещунья, прорицательница, для которой нет тайн за порогом завтрашнего дня. Дорогая обстановка и загадочные атрибуты чудесного промысла, как и двухэтажный в центре Москвы особняк, где вела прием знаменитая предсказательница, были куплены на деньги от пророчеств Веры.

К которым, надо сказать, она не имела никакого отношения. Все ее ясновидение было представлением, шоу. Имитируя пребывание в трансе, нараспев, раскачиваясь, закатив глаза так, что на публику смотрели жуткие белки, Вера только оглашала заученные тексты, которые вручали ей Аркадий или его отец, академик Дмитрий Дмитриевич Неелов.

Когда много лет назад Аркадий Неелов предложил Вере поучаствовать в семейном бизнесе по торгов