Истинный ценитель хорроров рано или поздно обращается к классике жанра. Эдгар По одним из первых как следует напугал читателей. Безымянный рассказчик, получив письмо от своего друга юности Родерика Ашера, приезжает к нему в поместье. Подъезжая к дому, он обращает внимание на невероятно мрачный пейзаж: сам дом Ашеров, озеро, на берегу которого стоит дом, камыши, остовы деревьев. Однажды Ашер сообщает рассказчику, что его сестра, леди Мэдилейн, умерла, и просит помочь ему спустить её тело до похорон в подземелье. Вдвоём они относят туда тело, плотно закрыв гроб и заперев тяжелую железную дверь. После этого Родерик Ашер становится всё более и более тревожен, его тревога и страх постепенно передаются и рассказчику. Какого еще ужаса нужно читателю?.. Говард Лавкрафт придумал Ктулху, Дагона, Йог-Сотот и многих других темных божеств, которые приобрели такую популярность, что сотни творцов фантастики, включая Нила Геймана и Стивена Кинга, до сих пор продолжают расширять его мифологию. Каждый монстр в лавкрафтовском мире олицетворяет собой одну из бесчисленных граней хаоса. Таящиеся в глубинах океана или пребывающие в глубине непроходимых лесов, спящие в египетских пирамидах или замурованные в горных пещерах, явившиеся на нашу планету со звезд или из бездны неисчислимых веков, они неизменно враждебны человечеству и неподвластны разуму. И единственное, что остается человеку — это держаться настороже… Иллюстрации Ольги Московченко Содержание: 1. Говард Филлипс Лавкрафт : Зов Ктулху (Перевод: Юлия Шматько) 2. Эдгар Аллан По : Падение дома Эшер (Перевод: Михаил Энгельгардт)
с чувством гнетущим, которое могу сравнить только с пробуждением курильщика опиума, с горьким возвращением к обыденной жизни, когда завеса спадает с глаз, и презренная действительность обнажается во всем своем безобразии.
Условия этой чувствительности он усматривал в самом размещении камней — в порядке их сочетания, в изобильных мхах, разросшихся на их поверхности, в старых деревьях, стоявших вокруг, — а главное в том, что они так долго оставались в одном и том же положении, ничем не потревоженные, и удвоялись в спокойных водах пруда.
Я смотрел на запустелую усадьбу, на одинокий дом, на мрачные стены, на зияющие впадины выбитых окон, на чахлую осоку, на седые стволы дряхлых деревьев, — с чувством гнетущим, которое могу сравнить только с пробуждением курильщика опиума, с горьким возвращением к обыденной жизни, когда завеса спадает с глаз, и презренная действительность обнажается во всем своем безобразии.