Артур Мэкен — один из самых таинственных писателей конца XIX — начала XX века. В его творчестве воедино сплелись традиции романтики и готики, он стал основоположником литературы о сверхъестественном ужасе, поклонниками его творчества были Оскар Уайльд, Говард Филлипс Лавкрафт, Хорхе Луис Борхес и Гильермо дель Торо. Он как никто повлиял на развитие хоррора и на многих представителей жанра, включая Стивена Кинга, Рэмси Кэмпбелла, Томаса Лиготти и Адама Нэвилла. Его произведения вызывали скандал, они приводили современников в ужас, но восхищают потомков. Писатель, опередивший свое время, заложивший традиции собственной, ни на кого не похожей мистики, Мэкен до сих пор остается, наравне с Лавкрафтом, непревзойденным мастером странных и зловещих историй, где оживают древние боги и существа, где страх может таиться в самых повседневных мелочах, а зеленые леса и долины скрывают чудовищ, неподвластных человеческому воображению и разуму.
отправился домой, чтобы отдаться изучению примитивных каменных орудий, присланных другом из Индии. Оказалось, что домовладелица, узрев на столе какие-то грубые, бесформенные штуковины, отправила коллекцию в мусорное ведро, кое и опустошила, когда настало время обеда; вторую половину дня пришлось потратить на ее поиски в зловонной среде. Услышав, как постоялец именует камни очень ценными ножами, миссис Браун без зазрения совести назвала его «бедным мистером Филлипсом», и он, мучимый гневом и дурными запахами, провел время образом, достойным сочувствия
Благосклонность заблуждавшихся, но уже покойных родственников привела к тому, что оба молодых человека могли не опасаться голодной смерти – и, как следствие, проводили дни в милой сердцу праздности, мечтая о грядущих свершениях и наслаждаясь беззаботными удовольствиями богемной жизни, не приправленной острым соусом нищенствования
Среди множества заблуждений одно было ему в особенности дорого: Дайсон мнил себя усердным трудолюбцем и входил в любимое заведение, маленькую табачную лавку на Грейт-Куин-стрит, с безграничной усталостью заявляя всякому добровольному слушателю, что дважды зрел восход и закат не сомкнув глаз