Оглавление

Пролог

«Добрый день. Хотя нет, не хочу лгать. Добрых дней в моей жизни уже не осталось. Но думаю, что каждый день, который я проживаю, не столкнувшись с убийцами, можно назвать частично хорошим. Не знаю, чем закончится сегодняшний день. Возможно, скоро я буду мертва, так и не успев ничего рассказать.

Холодно. Два драных одеяла почти не греют. На руках перчатки, но это не спасает. Пишу на ящике, надеюсь, что не развалится. Фонарик держу в зубах, закрепить его негде. Ручка скользит в пальцах, но перчатки я не сниму. Иначе совсем замерзну. Сейчас не до удобства, надо сохранить остатки тепла. Да простят меня те, кто найдет мой дневник и будет расшифровывать эти каракули.

Не знаю, стоит ли здесь называть настоящие имена. Но, пусть вам, незнакомцам, которые найдут эти записи, будет проще.

Меня зовут Клео. Полное имя Клеопатра, но я его ненавижу и не использую. Мои родители… Мои приемные родители — археологи. И о том, что они мне не родные, я узнала совсем недавно. Марго и Алекс были, да и все еще, повернуты на Древнем Египте. И из-за их фанатизма я получила это идиотское имя. Не знаю, о чем они думали, потому что мне пришлось ходить в школу среди Маш, Даш и Насть.

Хотя, соглашусь, сокращенная версия имени не так уж и плоха.

Хотите узнать, как так получилось, что сейчас я прячусь на продуваемом ветром чердаке, хотя у меня есть квартира? Почему меня могут убить, а в полицию я не иду? Их там больше всего. К сожалению, не сразу, но я поняла, что выживать придется самой. Полагаться нельзя даже на таких, как я.»

1 глава

Помню, несколько лет назад мне на глаза попалось видео про необычных детей. «Дети-индиго» — значилось в заголовке. Дети, умеющие читать с закрытыми глазами, различать цвета. Один мальчик мог двигать небольшие предметы. Это казалось забавным надувательством до тех пор, пока я не увидела место, где жили эти дети. Загородная школа-интернат. Трехэтажное, ничем не примечательное, здание на участке у леса, огороженное кованым забором со старыми витыми узорами.

Камера двигалась по дороге, ведущей к крыльцу, и у зрителя возникало ощущение, что он сам направляется к этой школе.

В момент просмотра меня пробрала дрожь, и возникло странное ощущение, будто место кажется знакомым. Какие-то смутные воспоминания проявились расплывчатыми пятнами перед внутренним взором, но как только я попыталась ухватиться за них, рассмотреть получше, растворились в дымке времени. Что-то упрямо твердило, что я уже бывала в этой школе, но факты говорили об обратном.

До шести лет я все время была с родителями в разъездах. Египет, Греция, Италия. Раскопки, музеи и снова раскопки.

Затем в шесть лет обычная школа. Мне приходилось часто жить с тетей. А после школы начался университет.

Интернат никак не мог втиснуться ни в один из промежутков времени.

Сейчас, оглядываясь назад, я проклинаю свое любопытство и желание все выяснить. Лучше бы тогда я закрыла эту вкладку и выкинула видеоролик из головы. Не следовало ворошить прошлое.

За несколько недель до настоящих событий

Третий курс. Факультет журналистики. Сентябрь. Несколько месяцев, и мне стукнет двадцать один. Но я все еще чувствую себя маленькой девочкой лет шестнадцати.

Пустая темная квартира вечером уже стала для меня привычной. Родители со временем хоть и поубавили пыл к поискам приключений, но работу не бросили. Реже, но все с такой же охотой они отправляются на раскопки старинных храмов и гробниц, а я на несколько месяцев оказываюсь в холодном сером одиночестве.

Сижу за заваленным столом и бездумно листаю страницы сети в поисках интересной идеи для статьи, которую мне необходимо сдать через несколько дней. Рядом с настольной лампой возвышается гора из грязных тарелок. Смотрю на них и все откладываю мытье на потом. Все равно никто, кроме подруги, не увидит этого бардака. А она и так знает, что я не любитель частой уборки. Ну и зачем себя лишний раз изводить?

Я вылавливаю глазами слово «интернат» и тут же вспоминаю о давнем видео про детей-индиго и их школу. Вбиваю в поисковик ключевые слова и получаю только старый видеоряд, адрес и номер телефона. И все. Больше никакой информации, словно школа давно перестала существовать и осталась только в этом видео.

Набираю номер и жду ответа. Кажется, проходит вечность, когда мне отвечают.

— Да? — слышится раздраженный мужской голос в трубке.

— Здравствуйте. Это же школа для одаренных детей, верно? — не зная, как начать, интересуюсь я.

— Да, — коротко отвечает мне голос на той стороне, а потом спустя несколько секунд добавляет. — Была. Нет тут уже никого. Все развалилось. Вы что-то хотели?

— Меня заинтересовала ваша школа, собиралась написать про нее статью, — честно признаюсь я, сожалея, что сенсации не будет.

— Тут не о чем писать, — злится мужчина, но потом замолкает и, словно обдумав, спрашивает у меня. — Как вы узнали об этом месте?

— Видео нашла в интернете, — отвечаю, но не понимаю, зачем ему надо это знать.

— А впрочем, приезжайте. Расскажу, что здесь было, пока мы не закрылись.

Такая перемена в настроении удивляла. Сначала он был против, но как только узнал про видео, почему-то согласился.

— Спасибо. Простите, а с кем я разговариваю?

— Иннокентий Алексеевич Бородин, я создал эту школу и был ее директором, пока нас не перестали финансировать.

— Сочувствую, — тяну я, ожидая, что мужчина поинтересуется моим именем, но ему, похоже, все равно.

— Я подъеду к вам тогда… в субботу? — взглянув на свое расписание пар, предлагаю я.

— Да хоть сейчас. Приезжайте, коль интересно. Как ваше имя, кстати?

— Клеопатра Александровна Ключникова, — уже готовясь к недоверчивым восклицаниям, произношу я и морщусь, словно меня бить собираются.

— До свидания.

Раздаются гудки.

Обычно все переспрашивают, а этому мужчине, кажется, было абсолютно наплевать на мое имя. Если бы кто-то представился так мне, я бы решила, что это шутка.

***

Тащиться одной в этот интернат не хотелось совсем. Кристина, моя подруга и одногруппница, согласилась, скрепя сердце. Но категорически отказалась ехать без Эдика — своего парня. А я, превозмогая неприязнь к Эдику, позволила взять его с собой.

У нас с Эдиком взаимная нелюбовь. Причина простая — он тот еще бабник. А я таких на дух не переношу.

Каких-то год-полтора назад, когда Кристина нас только познакомила и вышла в магазин, он начал ко мне приставать. Получил звонкую пощечину. Потом надулся от обиды и попросил ничего не рассказывать Крис. Слово я сдержала, но пообещала, что если при мне что-то подобное повторится, он лишится своего детородного органа. После этого случая Эдик при мне ни разу не прокололся, наверное, поверил.

До сих пор не понимаю, как эти двое вообще сошлись. Крис — невысокая блондинка с уймой комплексов, постоянно сидящая на диетах, каким-то образом смогла подцепить Эдика — высоченного, под два метра ростом нарцисса с глуповатыми шуточками, считающего себя неотразимым во всех спектрах. Ему почти двадцать пять, уже года два, как окончил вуз, но все продолжает сидеть на шее у девушки.

Крис носится с ним, как с маленьким, все верит, что он ищет работу. Наивная. Да я заходила как-то к ним. Он, не переставая, рубится в компьютерные игры. А как только у Кристины хватает сил ему что-то высказать, начинает закатывать истерику, мол, она его не любит, а он изо всех сил ищет работу. А то, что ему еще никто не ответил, так это они плохие, а он вообще ангел во плоти.

Меня тошнит от их отношений. Она души в нем не чает, а он пользуется ей, как прислугой. Мне бы не лезть в это. Но однажды сил промолчать не хватило, и я все высказала Кристине. Та только обиделась на меня и около недели дулась и не разговаривала. Наверное, опять Эдик насоветовал. Больше я ей ничего не говорила. Сама теперь пусть решает, не маленькая.

И вот мы тащимся в школу-интернат. Почти всю дорогу в автобусе Эдик не переставая ноет, что мы теряем время впустую, что все равно ничего я там не найду, и материала на статью не хватит. Конечно, лучше бы он продолжал сидеть дома и бездумно пялиться в экран компьютера.

В двенадцать часов дня мы стоим у школьной калитки. Дергаю ее. Закрыто.

— Отойди, — фыркает Эдик и несколько раз с усилием тянет на себя, затем толкает. И соглашается. — Действительно, заперто.

Раздраженно закатываю глаза, но молчу — обещала Крис, что не буду цепляться. Вместо этого набираю номер Иннокентия и жду, когда мужчина подойдет к телефону.

— Алло?

— Здравствуйте, Иннокентий Алексеевич, это я — Клео, мы с вами созванивались пару дней назад. Я статью собираюсь написать. Вы нам не откроете?

— Совсем забыл про вас. Подождите. Сейчас пошлю кого-нибудь.

Несколько минут мы стоим в полной тишине около старого ржавого забора.

— У меня от этого места мурашки по коже, — признается Крис, и я с ней полностью согласна.

Обветшалое здание, пожухлые клумбы, на которых ничего давно не растет.

Дверь школы открывается, и к нам по дорожке спешит мальчик лет шести-семи. На нем отутюженная форма, лакированные ботиночки. Выглядит как обычный школьник. Только у меня волоски на руках дыбом встают при взгляде на этого ребенка.

— Разве, ты не говорила, что школа закрылась? — бормочет Крис, испуганно глядя на мальчишку. Она вцепляется в руку Эдика и прижимается к нему всем телом. Зная Крис и ее бесстрашность, я усмехаюсь про себя. Обычная уловка, чтобы хоть как-то привлечь внимание парня. Тот в свою очередь окидывает ее взглядом и неловко похлопывает рукой по макушке. Держись, мол. Сам Эдик тоже заметно струхнул. Я отмечаю это по его бегающим глазам.

— Спокойно, детишки, я вас защищу, — бойко говорю я, рукой отбрасывая назад темные волосы.

— Проходите, — взгляд мальчика пригвождает меня к месту. Этот ребенок кажется слишком взрослым для своего возраста. Темно-синие глаза смотрят куда-то вглубь меня, словно рентгеновский луч, просвечивают все тело, сканируют.

— Можно я тут постою? — тихо шепчет Эдик, прижимаясь к Кристине.

— Нет, милый, мы все идем, я не просто так выслушивала твое нытье весь путь, — говорю ему, и первым заталкиваю на территорию школы.

— Тебе сколько лет? — улыбаясь, интересуется Крис у паренька, шагающего рядом с нами.

— Шесть, — кратко отвечает он, больше ни о чем не распространяясь.

— А нам сказали, что школа закрыта. Что же ты тогда здесь делаешь? — Кристина все пыталась наладить разговор с этим странным мальчиком, от которого и мне, и Эдику хочется держаться как можно дальше.

— Они думали, что если прекратят ее финансировать, все развалится. А мы перестанем собираться группами и постигать науки. Глупые, глупые люди. Они боятся нас, поэтому не хотят, чтобы эта школа существовала. Но мы все равно здесь. Все рано или поздно оказываются на этом пороге. Даже если не хотят, все равно приходят. Тебе вот тоже пришлось вернуться, — мальчик снова сканирует меня своим взглядом.

Дрожь пробегает по всему телу. Теперь я почти уверена, что ехать сюда не стоило. Жуткое место. Жуткий мальчик, говорящий странные вещи. Что значат его слова?

— Не была я здесь, что ты выдумываешь? — бормочу тихо, но он все равно слышит.

Мы подходим к металлическим дверям школы.

— Не ври хотя бы сама себе. Да и вообще, глупо врать тем, кто и так знает правду.

Меня начинает это пугать. А когда меня пугают, я злюсь. Такая вот защитная реакция. Сажусь на корточки и грубо хватаю мальчишку за плечи.

— Хватит говорить ерунду. Я пришла написать статью, маленькая ты балаболка.

— Эй, Клео, ты чего? Отпусти мальчишку, — тяжелая рука Эдика ложится мне на плечо.

— Отстань! — рычу я, оборачиваясь к парню подруги. Тот отшатывается назад, словно я собралась откусить ему пальцы.

— Девушка, ваш друг прав, не могли бы вы отпустить моего ученика? — на пороге стоит, опираясь на трость, мужчина лет шестидесяти. Самая запоминающаяся деталь в его внешности — пышные, ныне седые, усы.

Разжимаю руки, и мальчишка юрко проскальзывает в здание. А я не успеваю подняться, как у меня начинает рябить в глазах. Сквозь пелену проступает далекий, словно из сна, фрагмент.

Стою и держу в руках листок бумаги. Глаза у меня завязаны, ничего не вижу, но твердо знаю — листок этот красного цвета. Меня спрашивают, и я отвечаю. Затем повязку снимают с глаз. Передо мной лицо Усача. А в маленьких ручках красный листок.

— Клео? Клео?! — несколько раз моргаю, чтобы вернуться в реальность. Крис обеспокоенно тормошит меня за плечи. — Ты чего? Нам уже давно предложили пройти внутрь и все осмотреть.

Я встаю. Ноги и руки почему-то затекли, и при движении их колет иголками. Странное воспоминание. Но откуда оно? Ведь в моем прошлом просто не было места для этой школы.

— Это вы Иннокентий Алексеевич, да? — интересуюсь я, проходя вслед за мужчиной.

— Да, это я. Мне совсем не хотелось вам говорить, что школа работает. Официально мы закрыты. Я наивно предполагал, будто в субботу ребята решат отдохнуть, но дети все равно пришли, несмотря на мои уверения, что они могут остаться дома. Эти ученики очень способные. Я не мог просто взять и бросить их на произвол судьбы, понимаете? — он как-то странно смотрит на меня. И почему-то мне становится грустно от его взгляда, будто я встретилась со старым знакомым, который когда-то меня обидел. Приходится прогнать странное чувство и сконцентрироваться на интервью.

Я киваю. И стараюсь не забыть вопросы, которые тут же возникают в голове.

— А откуда вы берете деньги на оплату аренды? — готовлю блокнот и ручку.

— Хоть многие из детей сироты, есть те, у кого есть родители. Часть денег дают они. Больше половины присылают мои бывшие ученики. Что-то из своего кармана. Часто мои воспитанники находят подработку. Перебиваемся как можем.

Я старательно записываю его ответ, не забыв на всякий случай включить диктофон.

Нам показывают несколько пустующих классов и только один рабочий. Здесь сидят дети и что-то тщательно разучивают. Показаны их спальни с двухэтажными кроватями. Столовая.

У плиты стоит девочка лет четырнадцати. У нее явно что-то пригорает, но никто не спешит ей помочь.

— Это Вика. Очень способная девушка. Умеет внушать людям то, чего на самом деле нет, — сообщает нам Иннокентий, похлопывая одобрительно Вику по плечу.

— Например? — интересуюсь я. Ручка и блокнот давно наготове. Записываю каждое слово.

Нам предлагают присесть за один из столиков. Вика приносит поднос с тремя тарелками супа.

— На вкус он такой же ужасный, — признается девочка, заметив, как мы смотрим в тарелки. А потом просит. — Ешьте одну ложку быстро. После этого пусть каждый из вас посмотрит мне в глаза.

Я беру в рот ложку супа. Он ужасен. Чувствуется, что что-то пригорело, он пересолен, в общем, есть невозможно. Еле сглатываю, чтобы не выплюнуть.

Смотрю Вике в глаза. Они такие синие, как небо. И ресницы пушистые. Забываю на мгновение, где нахожусь. Потом девочка моргает и все очарование проходит.

Опускаю взгляд в тарелку. Вместо ужасного супа, в тарелке творение шеф-повара. Зачерпываю немного и касаюсь слегка языком. Вкусно. Очень. Ничего лишнего. Кажется, я могла бы есть и есть этот суп не переставая.

Когда тарелки полностью пустеют, нам предлагают второе. Сначала блюдо на тарелке кажется очень аппетитным, но сконцентрировавшись, я понимаю, что нам предложили горелую гречку и маленькую, похожую на уголек, котлету.

Эдик и Крис уплетают за обе щеки, а я не могу даже притронуться к еде.

— Почему не ешь? — удивляется Вика, все это время неотрывно наблюдающая за нами.

— Это не съедобно, прости, Вик, — признаюсь я, отодвигая от себя тарелку.

— Как это? Это же идеально выполненное мясное рагу, — девочка явно раздосадована.

— Это подгорелая гречка с котлетой, — отвечаю я.

Вика хмурится.

— Я ведь использовала на тебе свой дар. И почему ты видишь реальность? — она словно обвиняет меня в том, что фокус провалился.

Девочка дует губы и смотрит на учителя, обеспокоенно теребя кончик светлого хвоста.

— Настоящую еду я вижу, только если напрягу зрение, — сознаюсь, чтобы не совсем расстроить ученицу.

Вика косится на Иннокентия, чтобы увидеть его реакцию. Тот многозначительно поднимает брови и что-то отвечает беззвучно шевеля губами. К сожалению, мне не удается его понять.

— Пройдемте дальше? — тут же обращается он к нам.

Меня не покидает странное чувство дежавю, пока мы обходим школу. Изо всех сил концентрируюсь на интервью и, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, кручу в пальцах кулон с синим, как и мои глаза, камешком. Эта безделушка была у меня столько, сколько я себя помню. И я почему-то всегда была уверена, что он меня защищает.

— Можем мы понаблюдать за уроком? — интересуется Крис, больше меня увлекшаяся этими паранормальными детишками.

— Если только по очереди, а то собьете их настрой. Думаю, ребята могут на вас попрактиковаться, если вы, конечно, не против, — Иннокентий улыбается, и от его глаз в стороны разбегаются лучиками морщинки.

Этот человек единственный, кто пока не вызывал у меня необъяснимого ужаса. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно и легко. Как будто знала, что мужчина может меня защитить.

Кристина решает идти первой, оставляя меня один на один с Эдиком. Ее выбор не нравится никому из нас. Однако, Крис остается неумолима.

Эдик прислоняется к стене, становясь похожим на одного из этих загадочно-роковых красавчиков, которые прислоняются ко всему — к стенам, дверям и даже к особо крупным грузовикам. Набросив на себя скучающий вид, парень начинает разглядывать картины учеников, развешанные по стенам.

Эти рисунки привлекают и мое внимание. Везде изображены люди: женщины, читающие книги, дети играющие в песочнице, мужчины за рулем автомобилей. Но самое странное, что вокруг каждого человека изображены цветные круги, словно свечение.

— Что за странная хрень вокруг всех этих людей? — недовольно бормочет Эдик, подходя к картине с мальчиком, держащим в руках футбольный мяч. У паренька, тоже есть этот странный кокон, только у него он целиком синий. 
— Если память мне не изменяет, это аура, — произношу я деловито, подходя ближе к картине. У мальчика на ней такие же черные волосы и синие глаза, как у меня.
Мама часто говорила, что иметь светлые глаза при темном цвете волос это большая удача. Благодаря ей я чувствовала себя особенной.
До этого дня.

Эдик возвращается к своей стене и вновь подпирает ее.

— В дрожь бросает от этих рисунков. Они словно следят за нами, — его голос сочится недовольством, но мне кажется, что так парень пытается скрыть примитивный страх неизвестного.

Очень хочется как-то уколоть Эдика, сказать ему что-нибудь едкое, но ощущение слежки есть и у меня. Делаю несколько шагов назад, но чувство не проходит.

— Ты прав. Они все очень странно нарисованы. И мне это тоже не нравится, — признаюсь я. Противный спазм сжимает горло.

Эдик гогочет, нарушая зловещую тишину этого места.

— Ого! Неужели бесстрашная Клео вдруг испугалась рисунков? — парень ухмыляется своей самой противной улыбкой. Наверняка он ее перед зеркалом тренировал.

— Как поживает детородный орган? — как бы невзначай спрашиваю я, делая шаг в направлении Эдика.

— Прекрасно, — бормочет он, на всякий случай заслоняя руками причинное место, как футболист, и отступает назад.

Я усмехаюсь. Крис нет всего несколько минут, а мы уже успели поцапаться. Да и на статью пока очень мало информации, ведь самое интересное сейчас скрывается за дверями класса. Мне не терпится узнать, что же такого эти дети вытворяют на уроках. Почему их называют «индиго»? И что Иннокентий может им там преподавать?

Через десять минут Крис все еще не выходит, а стоять и ничего не делать, да еще и в компании Эдика мне совсем не хочется.

— Знаешь, — говорю я ему. — Пойду, осмотрюсь.

— Ты меня тут одного, что ли, оставишь? А если они выйдут и увидят, что тебя нет? Что говорить этому Усачу?

Я тру переносицу. Просеки Эдик, что эта привычка у меня срабатывает на не очень умные вопросы, обижался бы раза в два чаще, чем обычно.

— Ты же не маленький, верно? Придумай что-нибудь.

— Ну, — тянет он и замолкает.

— Ох, ну скажи, что ушла в туалет. Андерстенд? — я тяжело вздыхаю, словно с ребенком общаюсь, ей богу.

— Ну-у-у, — опять тянет Эдик, ероша рукой себе волосы. — Может, все же не пойдешь?

Я ехидно улыбаюсь.

— Скажи, что боишься, и я не пойду.

Парень поджимает губы и фыркает.

Вот и славно! Разворачиваюсь на каблуках, и быстрым шагом иду по коридору, заглядывая в каждый класс в поисках чего-нибудь действительно интересного. Если Эдик будет так мычать перед Иннокентием Алексеевичем, то я школу успею обойти вдоль и поперек аж несколько раз.

2 глава

Осмотрев второй этаж, я решаю спуститься на первый и поискать архив с документами. Или даже порыться в директорском кабинете, если получится. Я на взводе. Это расследование начинает даже мне нравиться. И, кажется, что я не ошиблась с выбором темы. Хотя бы интересно и необычно.

Но я не успеваю даже спуститься, как сталкиваюсь с мальчиком, что встречал нас у школы.

— Ты куда? — интересуется он, преграждая мне дорогу.

— В туалет. Нигде не могу найти, — вру я, даже не моргнув глазом.

— Туалет на втором этаже и ты прошла мимо него, зная это. Зачем врешь? — мальчик хмурит светлые брови и скрещивает руки на груди.

— А ты мысли читать умеешь, да? — я сажусь на корточки, чтобы посмотреть прямо в его синие глаза.

— Умею, — соглашается паренек. — Но ты не ответила. Зачем врала? Что ты хочешь здесь найти? Деньги? Так их у нас и так нет. Выживаем, как можем. Знания? Но тебе и так собирались показать наши уроки. Тогда что, Клео?

Я теряю равновесие и падаю на попу, ударяясь копчиком.

— Да чего ты привязался? — начинаю злиться. Этот мальчишка постоянно оказывается у меня на пути. Говорит странные вещи, словно знает обо мне что-то, чего не знаю я. — Что тебе нужно от меня?

— Я хочу, чтобы ты ушла. Ты здесь чужая, хоть и наша, — он опять говорит загадками.

Поднимаюсь и отряхиваюсь. Копчик ноет. Надо же было так глупо потерять равновесие. Еще и этот мальчуган вздумал меня пугать.

— Что ты имеешь ввиду? Ты можешь нормально объяснить или нет? — я понимаю, что срываюсь на крик слишком поздно.

Мальчик смотрит на меня исподлобья, кривит губы и вдруг начинает плакать. Сейчас он как никогда похож на обычного напуганного ребенка.

— Эй, ну, ты чего? Тише. Перестань, — сейчас Иннокентий услышит, подумает, что я над ребенком измываюсь. Ужасное чувство неловкости. Никогда не умела ладить с детьми. А когда эти создания еще и ревут, меня это приводит сначала в смятение, а потом в бешенство. Мальчик не успокаивался, и тогда я решила резко сменить тему. — А у тебя есть родители?

Переключение внимания сработало.

— Нет. Никого. Они мертвы, — мальчик пронзает меня взглядом, но плакать перестает, хоть губы у него все еще дрожат.

— А как тебя зовут? — надо закрепить результат.

— Витя, — парнишка вытирает нос рукавом и хлюпает.

Я старательно улыбаюсь ему.

— Хочешь конфетку? — спрашиваю я, роясь в кармане куртки, там точно завалялся леденец. Надо как-то задобрить этого мальчика, а дети обычно любят конфеты.

— Зачем мне твоя конфета? Наши тела просто оболочки, которым хватает минимальных благ. Конфета доставит всего лишь минутное удовольствие. Лучше пожертвуй денег школе. Так ты принесешь пользу всем.

Я стою и ошарашенно хлопаю глазами.

— Витя, тебе точно шесть лет?

Его глаза по-прежнему сканируют меня. Хочется прикрыться, заслонить себя чем-то. Мне не нравится этот мальчик. Он кажется милым, но только до тех пор, пока ты не заговоришь с ним. В теле ребенка скрывается настоящий взрослый. И он слишком много знает об этом мире.

Даже я бы ни за что не отказалась от конфеты, а этот ребенок сказал, что она ему не нужна. Странный.

— Телу шесть, — соглашается мальчик. — Но я знаю, что мне больше. Я помню свои прошлые жизни. Помню войну. Помню, как меня убил совсем молодой парень. У него тряслись руки, на голове окровавленный бинт. Мы стояли в лесу. Оба изможденные. Грязь покрывала лица. Дуло его автомата было направлено прямо мне в живот. А я? Я просто стоял, не зная, что делать. Помню, как у него по щекам текли слезы, оставляя на коже светлые дорожки. Воздух был наполнен дымом. Легкие горели. Мне казалось, что я больше никогда не смогу нормально дышать. Я бросил свой автомат на землю. В нем не было патронов. И тихо сказал: «Стреляй, но если не сможешь, живым не уйдешь». Не скажи я этих слов, он бы не смог. Но я знал, что так и должно быть. И он выстрелил. Автоматная очередь вошла в мое тело. Было очень больно. Все горело адским огнем, пока одна из пуль не прошила мне сердце насквозь.

Трясу головой, чтобы развеять яркие образы, которые описал Витя. Сердце колотится как безумное.

— Мне так жаль, — это единственные слова, которые мне удается произнести, перед глазами все еще стоят образы двух солдат.

На меня наваливается странная слабость. А настроение падает до нуля. Желание рыскать по школе исчезает напрочь. Мужчина в теле мальчика. Руки покрывают мурашки.

— Мне надо вернуться к друзьям, — бормочу я, торопясь скрыться от взгляда Виктора.

Чем дальше я отхожу от странного мальчишки, тем больше у меня становится сил, восстанавливается настроение и снова появляется желание найти что-то интересное. И я понимаю, что не просто так этот Витя стоял там и поджидал меня. На первом этаже что-то есть. А этот мальчик с помощью внушения прогнал меня.

Когда возвращаюсь на второй этаж, я снова полна решимости вернуться на первый, но только другим путем. Однако, меня замечает Эдик и призывно машет руками.

— Эй, ну ты что-нибудь нашла? — спрашивает он, когда я подхожу ближе.

— Ничего. Мальчик, что нас вел в школу, не дал мне пройти дальше.

— Не справилась с шестилеткой? — усмехается Эдик, но я не успеваю ответить ему что-нибудь максимально язвительное, потому что открывается дверь, и из кабинета выпархивает счастливая Крис. Ее взгляд затуманен, на губах блаженная улыбка.

— Кристина? Как прошел урок? — интересуюсь я.

Она смотрит словно сквозь меня, все еще витая в только ей видимых облаках.

— Интересно. Я столько всего поняла и узнала. Сейчас должен идти Эдик, его уже ждут. Потом ты.

Эдик боязливо косится на дверь и спрашивает:

— А мне обязательно идти?

— Иннокентий Алексеевич сказал, что сейчас твоя очередь, — твердо отвечает Крис.

Эдик бросает напуганный взгляд на меня. Не от того человека парень ждет помощи.

— Иди уже, трус, — говорю я ему. Эдик поджимает губы и заходит в класс.

Я безуспешно пытаюсь выпытать у Крис, что она видела. Подруга меня просто игнорирует, пребывая в каком-то своем мире. Через несколько минут за дверью начинают раздаются крики Эдика и странный шум.

— Отстаньте от меня, не хочу я слушать ваше бормотание! — вопит Эдик. Вопит истерически, словно его что-то очень сильно пугает. — Нет, я не буду это слушать. Клео! Клео, помоги!

Я, даже не задумываясь, срываюсь с места и бегу к двери. Готовлюсь, что та закрыта на замок, но дверь легко открывается.

— Клео! — Эдик уже не просто кричит, он орет, словно его режут. — Пожалуйста, помоги!

Забегаю в класс. Парень сидит, пристегнутый к креслу. Руки привязаны к подлокотникам, к голове подсоединены датчики, проводки от которых идут к компьютеру. На компьютере ярко светится картинка мозга.

— Отпустите его! — требую я, хотя ничего страшного не вижу.

Здесь шесть ребят и Иннокентий. Парты стоят, как в обычном классе, даже доска есть и учительский стол. Вот только рядом с доской стоят два кресла, в одном из которых сидит привязанный Эдик.

Вокруг него столпились дети.

— Ты чего орешь? — оценив обстановку, спрашиваю я парня.

— Они приковали меня! — парень дергается на стуле, пытаясь отвязаться.

— Клеопатра Александровна, а мы вас заждались, — всплеснув руками, произносит Усач, словно и впрямь ждал моего прихода. — Как раз хотим вам продемонстрировать, как проходят наши уроки. Присаживаетесь.

И он указывает рукой на второе кресло.

— Спасибо, я постою, — говорю я. — Посмотрю без участия в эксперименте.

— Вы не беспокойтесь, никому из вас не грозит опасность. Ваш друг просто излишне эмоциональный, — также спокойно произносит Иннокентий.

— Эдик? — спрашиваю я у него, но тот только безмолвно открывает и закрывает рот, не придумав, видимо, как оправдать свою истерику.

Наверное, я поступаю глупо, но почему-то доверяюсь этому странному ученому. Сажусь в кресло. Два мальчика быстро пристегивают мои руки к подлокотникам, а Иннокентий прилепляет к моему лбу датчики.

— Сверяйте картинки. О расхождениях напишете пару листов, — обращаясь к детям, требует Усач.

Ребята толпятся рядом с компьютером и что-то живо обсуждают. Долетают такие слова, как: «другая», «странно похожи», «сильно выраженное».

— Сейчас я вам все объясню. Торопиться некуда, поэтому начнем сначала. Вы же все хотели узнать, Клеопатра Александровна? — Усач явно надо мной издевается. Зачем я вообще ему сдалась?

— И часто вы пытаете журналистов? — спрашиваю я, чувствуя себя очень неуютно.

— Это не пытки. Дети смотрят на активность мозга обычного человека и индиго. С вами все будет в порядке. А сейчас небольшой экскурс в историю. Школа основана около сорока лет назад. Мне было двадцать, я был молод и полон сил и идей. Меня всегда считали особенным. Я умел двигать предметы. Родители не знали, что со мной делать, поэтому почти все свое детство я провел в больницах и исследовательских центрах. А сколько датчиков на меня вешали, сколькими проводами опутывали мою голову, вам и представить сложно. И вот, когда я наконец-то смог вырваться из этого ада, я решил, что помогу таким же, как я. Я искал. Долго. Искал таких же. Особенных. Детей, людей с паранормальными способностями. И нашел. Сначала одного, потом второго. А дальше они сами приходили сюда, словно чувствовали, что нас здесь много. Мы начали изучать свой мозг, научились управлять способностями. И в конечном итоге создали школу. Добились, чтобы ее начали финансировать. Казалось, лучше не бывает…

Иннокентий делает многозначительную паузу, после которой должно последовать что-то ужасное. Обычно так происходит всегда. Расцвет, а потом увядание.

Я сижу и даже не собираюсь его перебивать. Пусть рассказывает, пока у него есть такая возможность. Вот только я придумаю, как вытащить отсюда себя и Эдика с Кристиной.

— Двадцать пять лет назад нас взяли под контроль военные. Прислали обученных врачей и персонал. Над детьми начали ставить опыты. Моя мечта о школе для одаренных рухнула. Потом стало еще хуже. Мне было сорок, когда случилось первое убийство. Был убит один из моих коллег. Тогда мы думали, что это всего лишь несчастный случай. Но через пару месяцев эпизод повторился.

Двадцать лет назад я только родилась. Удивительно, как давно, и в тоже время недавно, это было.

— Это была семья. Муж, жена и их двухмесячная дочь. Я успел вовремя, чтобы забрать девочку к себе. Оформил опекунство. Своих детей у меня не было, все время я посвящал заботе о тех, кого считал особенными. И вот у меня на руках младенец, а вокруг происходят убийства. Вначале жертвами становились взрослые, потом дети. Я не знал, что делать. Многие ребята, что учились в моей школе, остались без родителей. А я не мог стать отцом им всем. Школа быстро превратилась в детский дом. Я искал еще живых взрослых со способностями, но, если таковые и остались, они не спешили показываться. Все боялись неизвестных убийц. Знаешь, Клео, что отличает детей-индиго от обычных мальчишек и девчонок?

Я мотаю головой.

— Цвет их глаз.

Как будто я не догадывалась раньше. Конечно, знала, где-то подсознательно ответ уже был.

— А еще аура. Она синяя, — говорю я.

— Правильно, — Иннокентий подходит ко мне и показывает какую-то папку. — Знаешь, что здесь?

Я только пожимаю плечами.

— То, что ты хотела найти на первом этаже, — он все знает. Ему уже сообщили. Усач открывает первую страницу и зачитывает. — Мария Игоревна Чародеева. Удочерена в возрасте шести лет.

Иннокентий Алексеевич поворачивает папку в мою сторону. И я вижу первый лист с данными и фотографией, на которой изображена девочка с черными волосами, улыбающаяся во весь рот и смотрящая в камеру радостными синими глазами. И я бы даже не придала этому значение, если бы не синий камушек, висящий у нее на шее. Мой камушек.

— Это я? — рука сама тянется к кристаллу, но она привязана к подлокотнику, так что я оставляю попытки добраться до своего талисмана.

— Быстро ты догадалась, Маруська. Ты всегда была очень смышленым ребенком, — говорит Усач, тепло улыбаясь. — Жаль, что меня ты не помнишь. Поэтому я не буду спрашивать, рада ли ты вернуться в школу.

— Не на такой прием я рассчитывала, когда шла сюда, — признаюсь я.- Зачем было зомбировать мою подругу и привязывать нас к креслам?

Усач трет шею и вздыхает.

— Проблема в том, что я так и не выяснил, что у тебя за дар.

— Нет у меня никакого дара. Я обычный человек. Почему вы вообще считаете, что я особенная? — никогда не замечала в себе чего-то паранормального. Никогда не сталкивалась со сверхъестественным. До сегодняшнего дня.

— Потому что ты была их дочерью. Потому что у тебя синяя аура под слоем обычной. И синие глаза. Ты индиго. Это даже не обсуждается. Если ты дашь провести над собой несколько опытов, я смогу понять, какая у тебя особенность. Сейчас у меня оборудование намного лучше, чем тогда.

Я начинаю закипать.

— Вы привязали меня, прилепили на лоб датчики, стали сканировать мой мозг. Вывалили столько информации. И хотите, чтобы я разрешила проводить какие-то опыты? Я точно помню, что до шести лет путешествовала с родителями по миру. Они археологи. Я не была здесь. Вы спутали меня с кем-то другим, — снова дергаюсь, пытаясь высвободить руки. — Да, думаю, если бы я даже здесь и была, тех опытов, что вы проводили со мной, хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Маруся, послушай…

— Я — Клео!

— Да, теперь это твое имя. Тебе просто заменили воспоминания. Вот и все.

И тут я слышу выстрелы. Иннокентий округляет глаза.

— Быстро в соседнюю комнату! — кричит он своим воспитанникам. — Люся, останься.

Девочка лет пяти с крысиными косичками остается сидеть на месте, постоянно оборачиваясь на дверь.

— Если он войдет, заморочь, — требует Усач и непослушными руками развязывает ремни, что держат мои руки.

Вскакиваю на ноги и непослушными руками пытаюсь освободить Эдика.

— Бегите. Твоя подруга скоро придет в себя. Найди Бориса Егорова и остальных, если сможешь. Он должен помочь тебе, — мы вдвоем распутываем парня.

Я в растерянности.

— Как я вообще его должна найти?

— Вот папка, здесь собраны все индиго, о которых мне известно. Но есть и другие. В первую очередь тебе нужно отыскать Бориса. И не доверяй никому. Бегите. Если сможете, прыгайте в окно, тут не так высоко.

Иннокентий подходит к двери и прислушивается. Где-то там слышатся шаги, пара выстрелов, детский вскрик и тишина. Я дергаюсь, не зная, что делать. В руках крепко сжимаю папку с документами. Главное ее не потерять.

Эдик подхватывает на руки Крис, все еще находящуюся в какой-то прострации, и мы подбегаем к окну. Оказывается довольно высоко, но если повиснуть на руках, можно спрыгнуть и не сломать себе ничего.

Эдик встает на подоконник и сажает рядом Кристину.

— Малыш, ты прыгаешь следом, хорошо? — спрашивает он, уже повиснув на руках. Кристина сонно кивает. Эдик отпускает руки, я слышу звук приземления. Выглядываю в окно. Парень показывает большой палец, мол, отлично, прыгать можно.

Трясу Кристину за плечи и показываю ей, что делать. Девушка повинуется. Такое ощущение, что ее накачали транквилизаторами, хотя меня к полу еще несколько минут назад она приложила знатно.

Эдик ловит ее и ставит на землю. Подходит моя очередь. Я сажусь на подоконник и смотрю вниз. Повиснуть на руках не могу. Папку деть абсолютно некуда. Сумочка слишком маленькая.

— Давай, я тебя ловлю, — слышится голос Эдика, который, видимо, подумал, что я боюсь пораниться. Ладно, может, он не такой уж и плохой.

В последний момент дверь слетает с петель. Вижу мужчину в черной военной одежде. Он выстреливает Иннокентию прямо в лоб, а потом в Люсю, которая успевает только пошевелить рукой. Девочка медленно оседает на стуле.

Взгляд убийцы падает на меня. Он вскидывает пистолет в мою сторону. И я просто прыгаю вниз, крепко сжимая в руках папку и визжа. Раздается выстрел, но убийца не попадает.

Эдик ловит меня и сам чуть не падает.

— Есть бы тебе поменьше, — бурчит он, ставя меня на землю.

— Бежим, бежим, бежим! — я хватаю его за руку и тащу.

Мы несемся со всех ног. Выстрелы. Я визжу. В землю рядом с моим ботинком врезается пуля. Даже Крис, уже почти отошла от зомбирования, переставляет ногами так быстро, насколько способна.

Я сжимаю в руках папку, которую мне доверил Иннокентий. Мы перемахиваем через забор и бежим до остановки, запрыгивая в первый попавшийся автобус. Отдышаться себе позволяем только сейчас.

В горле пересохло, сейчас бы сделать глоток воды, но ни у кого из нас не оказывается бутылки.

— Твою мать, твою мать, твою мать! — Эдик срывается на истеричный крик, затем прислоняется лбом к стеклу и сжимает поручень до тех пор, пока пальцы не начинают белеть. — Что, черт возьми, это было?

Я облокачиваюсь на стенку автобуса и пытаюсь собрать мысли в кучу.

— Ну, сначала нас пытались изучить. Мне сообщили, что я кто-то особенный. А потом попытались убить. Но уже кто-то другой. Милый денек, не находите?

Кристина облизывает губы и тихо произносит.

— Прости, Эдик. Я передумала, — она делает резкий порыв и обнимает парня. Тот обвивает свои руки вокруг нее и крепко сжимает.

— Почему, Крис? Ты ведь все правильно тогда сказала, — сейчас, наверное, единственный момент, когда отношение Эдика к Кристине меня не выводит из душевного равновесия.

Но девушка не отвечает, только сильнее стискивает пальцами рубашку парня.

Нам на удивление везет, ведь автобус едет до метро, поэтому можно даже не пересаживаться.

Я сажусь на освободившееся место, оставляя голубков одних, и открываю папку.

Она толстая и тяжелая. Все индиго идут по алфавитному порядку. Где-то есть фотографии. Но по большей части либо очень старые, либо их вообще нет. У всех стоят даты рождения и способности, которыми человек обладает.

Я наталкиваюсь на страницу с Ритой Малкиной. Ей сейчас двадцать два и она умеет воспламеняться. Фотографии нет. Зато есть адрес. Не факт, что она проживает сейчас по нему, но хоть что-то.

Листаю дальше. Максим Олешов. Семь лет. Видит будущее.

— Ребят, — я зову Крис и Эдика, они быстро подходят и смотрят на меня испытующим взглядом. — Знаете. Я бы не назвала это индиго. Больше похоже на супергероев.

Эдик вырывает у меня из рук папку, листает и присвистывает.

— Ничего себе.

— У них у всех какие-то ошеломительные способности, такого не бывает, — бормочу я, снова забирая папку обратно.

И тут встревает Крис.

— А никто не собирается идти в полицию?

Почему-то никому из нас эта мысль не пришла в голову раньше. Сказался стресс. Мы так перепугались за свои жизни, что совсем забыли о том, что в школе остались мертвые дети и учитель.

***

Я избавлю вас от скучных подробностей о том, как мы объясняли полицейским, что произошло. Не будет также рассказа о том, как долго нас допрашивали, не веря словам. Нас даже чуть было не выпроводили из участка, но, благодаря Эдику, полиция все же поверила.

Мы едем на заднем сиденье полицейской машины и обеспокоенно переглядываемся.

— Ребята, а вы знаете же, что школа эта уже несколько лет, как закрыта? — к нам оборачивается один из полицейских.

— Знаем. Но она работает, хоть и не финансируется государством, — говорит Эдик.

Калитка заперта, как и в первое наше появление. Тогда один из полицейских с ловкостью перепрыгивает через забор и отпирает калитку изнутри.

Мы приходим на второй этаж точно в тот кабинет, где убили профессора.

— Ну, и где труп? — усмехается один из двух мужчин.

Мне не нравится его реакция. Он словно знал на все сто процентов, что не будет здесь никакого трупа.

— А как вы школу нашли? Я лично проверял, она нигде не упоминается. Все сведения о ней стерты. Неужели просто набрели?

Интонация полицейского меняется, голос становится более серьезным. От нашего ответа сейчас явно что-то зависит. Стоит ли говорить правду?

— Мы видео нашли, — не задумываясь, отвечает Кристина.

Я замираю. Обстановка заметно накаляется. Только Кристина и Эдик почему-то этого не замечают. Хотя нет, Эдик понял. У него напряжена спина, ноги поставлены так, чтобы можно было быстро сорваться с места. А Крис он крепко берет за руку, смыкая пальцы как можно сильнее.

— А кто из вас нашел? — краем глаза замечаю, как рука мужчины, что стоит сбоку от меня, тянется к кобуре.

— Ну, предположим, что это я нашел, — Эдик усмехается и смотрит мне прямо в глаза, на мгновение становясь серьезным. Удивительно, но я понимаю его без слов.

Все происходит в считанные секунды. Я бросаюсь вперед, хватая на ходу Кристину за руку, и тащу ее прочь из класса. Гремит выстрел, и слышится вскрик Эдика. Заталкиваю Крис в соседний кабинет в надежде, что мужчины подумают, что мы убежали далеко.

За дверью слышатся их голоса.

— Мои поздравления, еще минус один.

— За девчонками пойдем? — спрашивает второй, слышно, как он перезаряжает пистолет.

— Да ну, бегать еще за ними. Сами придут к нашим. А не придут, не беда. Кто им поверит? Да и смысл, они обычные.

Обычные? Серьезно? Значит, они не видят наших аур, как это делали те дети. Отлично.

Если сильно не светиться, они могут никогда меня не найти. И вдруг я понимаю, что Эдика только что убили. А я опять стала думать только о себе. А он пожертвовал собой ради, меня? Это ведь я нашла то видео. Это меня они должны были сейчас застрелить.

Оглядываюсь на Крис, та стоит, приложив руки к лицу и беззвучно плачет.

И тут я слышу чей-то тихий голосок.

— Вы не будете меня убивать?

3 глава

Поворачиваюсь, но все равно никого не вижу. Заглядываю во все уголки, но в комнате кроме меня и Крис никого.

— Не будем.