Оглавление

Серия «Мир детектива»

Хрущов-Сокольников Г. Джек — таинственный убийца: большой роман из англо-русской жизни

Мейсон А. Э. В. Дело в отеле «Семирамида». Бегущая вода

Александров В. Медуза

Панов С. Убийство в деревне Медведице. Полное собрание сочинений С. Панова

Феваль П. Жан-дьявол

Темме Й. Мельница на Черном болоте и другие новеллы

Мало Г. Разбитая жизнь

Мари Ж. Ошибка доктора Маделора

Хрущов-Сокольников Г. Петербургские крокодилы

Цеханович А. Петербургская Нана. Убийственная любовь

Цеханович А. Темный Петербург

Супруга кокаиниста

Опытного практикующего врача удивить чем-либо нелегко, а пробудить в нем настоящий профессиональный интерес и того сложнее. Но в те времена, когда я подменял доктора Хамфри в его медицинском кабинете на Оснабург-стрит, что возле Риджентс-парка, я был далек от того, чтобы называться опытным; диплом я получил менее года назад и не успел еще выработать необходимой для любого врача профессиональной невозмутимости. Поэтому происшествие, о котором я собираюсь рассказать, произвело на меня глубочайшее впечатление и занимало мои мысли еще долгое время спустя.

Было около полуночи (на соседней колокольне только что пробило три четверти двенадцатого), когда я отложил в сторону книгу, с наслаждением потянулся и зевнул. Последнее обстоятельство, впрочем, никоим образом не лежало на совести автора, произведение которого я читал.

Я встал и принялся вытряхивать из трубки остывший пепел. В этот момент в дверь позвонили. Слуга мой давно уже спал, поэтому я сам направился к двери, в глубине души посылая к черту запоздалого посетителя.

Как только я открыл дверь, меня обдало холодным ветром и брызгами мелкого дождя. У подъезда стоял автомобиль. Водитель его, высокий и плотный мужчина лет сорока, готовился вторично дернуть за ручку звонка.

— Доктор Хамфри? — спросил он, и по этой его ошибке я понял, что он нездешний.

— Нет, — ответил я, — доктор Хамфри в отъезде. Я его помощник.

— Что ж, тоже сгодится, — сказал он несколько грубоватым тоном. — Вы должны немедленно отправиться со мной к одной даме. Ей внезапно сделалось дурно после сильного потрясения.

— Физического или морального? — Пожалуй, скорее морального, — ответил незнакомец. Однако это прозвучало столь неубедительно, что я решил уточнить:

— Эта дама получила какие-нибудь травмы?

— Н-нет, — ответил он с запинкой. — Насколько мне известно, никаких. Думаю, обошлось без травм.

— Но она точно не ранена?

— Точно нет, — отрывисто ответил он, и в его голосе было столько напускной уверенности, что я тут же начал подозревать обратное. Впрочем, гадать было бесполезно, требовалось поспешить. Я вернулся в кабинет, взял сумку для неотложной помощи и стетоскоп, вышел и запер за собой дверь.

Незнакомец, ожидавший с большим нетерпением, почти затолкал меня в автомобиль, и тот буквально рванул с места. Судя по звуку мотора, машина была очень мощной.

Мы поехали по направлению к Мэрилебон-роуд и свернули на Олбани-стрит, но после этого я перестал различать дорогу: дождь усилился, и вода струилась по стеклам окон сплошным потоком. Мне показалось, что ехать было недалеко, может быть, всего пару миль. Но, возможно, я ошибаюсь — с этими большими машинами никогда не угадаешь. Во всяком случае, поездка заняла минут пять. За время пути мы с моим спутником не обменялись ни словом. Только когда автомобиль уже замедлял ход, я спросил:

— Так как же фамилия этой дамы?

— Ее зовут… э-э… миссис Джонсон, — ответил он.

По его неуверенному тону можно было предположить, что он не слишком хорошо знаком с пострадавшей. Это показалось мне странным: ведь к незнакомому человеку не ездят вызывать доктора посреди ночи. Такая мысль мелькнула у меня в голове, когда я выходил из автомобиля.

Насколько я мог судить, мы оказались на одной из маленьких тихих улиц богатого района Лондона. Было очень темно, и единственное, что я смог рассмотреть, был номер дома — сорок третий. Дом был старинной постройки, от улицы его отделял маленький палисадник. Жалюзи на окнах были плотно закрыты.

Когда мы стали подниматься по ступенькам крыльца, дверь бесшумно отворилась, и я различил в темноте пожилую женщину, по-видимому, служанку. В передней на столе стояла свеча. Мой проводник взял ее и знаком пригласил меня следовать за ним вверх по лестнице.

На первой площадке он остановился и указал на слегка приоткрытую дверь.

— В этой комнате, — сказал он, затем повернулся и стал спускаться по лестнице.

Некоторое время я простоял в нерешительности: все происходящее казалось мне необычайно странным; кроме того, в душу мою начинало закрадываться ужасное подозрение, еще более усилившееся, когда я заметил на двери несколько длинных царапин, точно ее взламывали снаружи.

Вспомнив, зачем я здесь, я поднял было руку, чтобы постучать в дверь, но увидел, что она приоткрылась еще больше, и в образовавшуюся щель выглянул какой-то мужчина. Пальцы его, державшие створку двери, сразу привлекли мое внимание: они были узловатые, с закругленными, подобно ореховой скорлупе, ногтями. Что же до его головы, то она была странной грушеобразной формы, черты лица были резкими, лоб скошен, словно стенка гроба, а волосы над ним были какого-то серого, выцветшего цвета.

— Я врач, — назвался я.

Он посмотрел на меня красными, словно от слёз, глазами, ничего не ответил и распахнул дверь. Я вошел в комнату. Затворяя за собой дверь, я заметил, что замок ее был сломан.

Комната, в которой я оказался, была спальней. На кровати лежала молодая женщина, полностью одетая и укрытая плащом; на ней было, кажется, нарядное вечернее платье, но рассмотреть подробнее мешал плащ, доходящий до самого подбородка. Думаю, ей было лет двадцать восемь. Она была удивительно хороша собой, но смертельно бледна. Однако она пребывала в сознании; глаза ее с вялым интересом следили за мной, когда я в некотором смущении приблизился к кровати.

— Добрый вечер, миссис Джонсон. Мне сообщили, что вы больны. Что с вами? Вы испытали какое-то сильное потрясение?

Когда больная услышала произнесенное мной имя, лицо ее выразило легкое недоумение, но она тотчас же ответила — голосом тихим, чуть громче шепота:

— Да, мне слегка не по себе… но это ничего… право, не следовало вас из-за этого беспокоить.

— Вид у вас нездоровый, — сказал я, взяв ее за запястье, чтобы проверить пульс, — а рука ваша холодна как лед.

Не переставая считать ее пульс, я поднял голову: в зеркале, висевшем напротив, за своей спиной я увидел мужчину, отворившего мне дверь. Он сидел в углу комнаты, вжавшись в кресло и закрыв лицо руками.

— Разрешите спросить, какое именно потрясение вы испытали? — поинтересовался я, убирая часы.

На лице молодой женщины появилось подобие улыбки.

— Это уже совсем не медицинский вопрос, не правда ли? — проговорила она.

— Быть может, — согласился я, хотя и понимал, что она уходит от ответа.

Я счел за лучшее не настаивать. Внимательно посмотрев на пациентку, я понял, что объяснений от нее мне не дождаться, и придется догадаться самому, было ли ее потрясение чисто психическим, или же здесь имело место нечто большее.

Особую тревогу вызывала у меня мертвенная бледность ее лица. Понять, что оно выражало, было затруднительно; было лишь ясно, что незадолго до моего прихода ей пришлось пережить очень сильное потрясение. Но был ли это страх, печаль, ужас или просто физическая боль — этого я никак не мог определить.

— У вас что-нибудь болит? — спросил я, продолжая держать ее руку в своей. Но она лишь устало покачала головой, не открывая глаз.

Конечно же, это был не ответ. Ее внешний вид, равно как и таинственная атмосфера всего дела заставляли предполагать худшее. Странная поза человека в кресле, который, сгорбившись, не отнимал от лица ладоней, лишь распаляла мое воображение. Плащ, закрывавший женщину до подбородка, казался мне все более подозрительным. Возможно, с его помощью от меня пытались что-то скрыть? Но почему? Ведь они сами вызвали меня сюда! Я не мог найти никакого рационального объяснения поведению всех участников…

Я достал из саквояжа стетоскоп и приложил его к груди больной, слегка сдвинув плащ. Она тут же открыла глаза и сделала движение, чтобы придержать край плаща около шеи. Я внимательно прослушал ее сердце — оно билось учащенно, но тоны его были вполне нормальными. Перемещая стетоскоп, я постепенно все больше сдвигал край плаща. Наконец, быстрым движением я вовсе отбросил его.

— Боже мой! — невольно воскликнул я. — Что с вашей шеей?!

— Простая царапина, — ответила она едва слышно. — Ничего страшного. Это… след от ожерелья, которое я надевала вечером. Оно оказалось довольно узким.

— Что ж, понимаю, — сказал я и не соврал, поскольку не понять все произошедшее с ней было невозможно.

Конечно же, я ей не поверил — да этого от меня и не ждали. Но оспаривать ее объяснение было, разумеется, бесполезно. Багровый след на коже был определенно оставлен шнуром или лентой, затянутой вокруг ее шеи со значительною силой, не более часа назад. Кто и почему проделал с нею такое — в этом я, как доктор, не должен был начинать разбираться. Однако мне было совершенно ясно, что в этом случае мой моральный долг выходил далеко за рамки профессионального.

В этот момент мужчина в углу издал громкий стон и воскликнул: «Боже мой! Боже мой!», а затем, к моему глубочайшему смущению, зарыдал в голос.

Я не знал, что и сказать, больше всего желая тут же провалиться сквозь землю. Я обернулся на женщину — на ее мертвенно бледном лице на миг отразилось чувство сильнейшего отвращения и презрения, — и снова посмотрел на человека в кресле. Доставая платок из кармана, он что-то обронил на пол; я присмотрелся: это был небольшой бумажный конвертик. Что-то в его форме, но особенно в том быстром хищном движении, с которым мужчина тут же нагнулся, чтобы подобрать его, убедило меня, что в пакетике был кокаин.

Это объясняло многое, и прежде всего, эмоционально неустойчивое, почти истерическое состояние мужчины. Нервы его были очевидно расстроены, а рука, держащая платок, заметно дрожала. Но рука моей пациентки, когда я проверял ее пульс, была расслабленной и спокойной, да и по лицу ее — серьезному и решительному, несмотря на выраженную бледность, — можно было уверенно определить, что она не находилась под действием наркотика. Но гадать было бесполезно. Вся информация о деле, которую я мог бы получить, у меня уже была, и мне оставалось лишь провести необходимое лечение. Открыв саквояж, я достал парочку успокоительных порошков и подошел к умывальнику, чтобы смешать их в стакане с водой. Неподалеку стоял камин, и на его полке я заметил несколько фотографий людей в театральных костюмах, в том числе обеих персон, находившихся сейчас в этой комнате. Вероятно, моя пациентка была актрисой; на это же указывали и прочие детали, которые я заметил в обстановке, и которые уже были мне знакомы по медицинской практике доктора Хамфри, известного в театральных кругах. Но, как справедливо заметила бы моя пациентка, это был вопрос совершенно не медицинского характера.

— А теперь, миссис Джонсон, — сказал я (и пациентка снова посмотрела на меня с легким удивлением), — пожалуйста, выпейте это.

Она позволила мне помочь ей сесть на кровати прямо, чтобы проглотить лекарство, и когда голова ее была приподнята, я опять увидел впереди на шее отчетливые следы от шнура или веревки. Затем она со вздохом откинулась на подушки и не спускала с меня взгляда, пока я убирал стетоскоп в саквояж.

— Я приготовлю для вас лекарство, и вам нужно будет принимать его регулярно. Думаю, мне не требуется напоминать, — тут я обернулся к плачущему в углу мужчине, — что миссис Джонсон требуются тишина и покой.

Он только кивнул и ничего не ответил. Мне оставалось лишь попрощаться.

— Спокойной ночи, миссис Джонсон, — мягко сказал я, пожимая ее холодную руку. — Надеюсь, что через час или два вам станет лучше. Постарайтесь не напрягать свои нервы и… не забывайте принимать лекарство.

Она поблагодарила меня, сказав несколько любезных слов все тем же тихим голосом и с той же печальной улыбкой, от которой у меня сжалось сердце. Мне не хотелось оставлять ее, слабую и беспомощную, в обществе этого подозрительного субъекта. Но что я мог поделать? Я был всего лишь приглашенным врачом.

Когда я направился к двери, которая оставалась приоткрытой из-за сломанного замка, мужчина поднялся с кресла, словно бы для того, чтобы проводить меня. Я пожелал спокойной ночи и ему, и он ответил мне приятным голосом образованного человека, совершенно не вязавшимся с его растрепанным видом. Спускаясь в темноте по лестнице, я встретил человека, который привез меня сюда; он поджидал меня внизу со свечой в руке.

— Ну, как она? — отрывисто спросил он.

— Миссис Джонсон очень слаба и страдает от нервного потрясения, — был мой ответ. — Я собираюсь приготовить ей успокоительное. Должен ли я прислать его на этот адрес, или вы отвезете меня снова?

— Я отвезу вас домой, — отрезал он, — и сам доставлю ей лекарство.

Мы вышли вместе, его машина ждала у ворот. Закрывая за собой дверь, я быстро осмотрелся в надежде приметить какую-нибудь отличительную особенность этого дома, которая помогла бы мне распознать его, случись такая надобность. Но темнота скрывала всё; лишь у дома напротив я приметил нечто вроде угловой башенки с куполом, увенчанным большим флюгером.

Во время короткой поездки владелец машины опять не произнес ни слова. Когда мы снова очутились перед входной дверью дома доктора Хамфри, мой спутник молча проследовал за мной в кабинет и терпеливо ожидал, пока я готовил лекарство для миссис Джонсон. Когда я передал ему бутылочку вместе с инструкцией по приему, он сунул ее в карман и довольно грубовато поинтересовался, сколько он мне должен.

— Правильно ли я понимаю, что это было разовое посещение? — спросил я.

— Если понадобится, они за вами снова пришлют, — ответил он. — Но я хочу заплатить вам сейчас, ведь пригласить врача была моя идея.

Я назвал ему сумму гонорара, и он заплатил.

— Надеюсь, вы понимаете, — сказал я, принимая деньги, — что больная нуждается в бережном обращении, пока не окрепнет?

— Я-то понимаю, — резко ответил он. — Но я же не ее супруг. Вы объяснили это мистеру… мистеру… ее мужу?

Отметив, как он запнулся на этих словах, я сказал:

— Да, я сообщил это и ему тоже, но не знаю, понял ли он меня. Его психическое состояние внушает мне опасения. Я надеюсь, что у миссис Джонсон есть кто-то более ответственный, чтобы позаботиться о ней…

— У нее есть, — сказал он твердо. — Но ей не грозит никакая опасность?

— С медицинской точки зрения, нет. Во всем же прочем… Вы знаете это лучше меня.

Он посмотрел на меня испытующе и коротко кивнул. Затем, буркнув мне пожелание спокойной ночи, повернулся и вышел.

Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет и вписал сумму полученного гонорара в расчетную книгу доктора Хамфри. Без сомнения, опытный врач посчитал бы на этом сделку завершенной, но я был новичком в медицинской практике, и случай не шел у меня из головы. Меня переполняло удивление, любопытство и чувство глубокого беспокойства о здоровье моей прекрасной пациентки. С трубкой в руке я уселся перед газовым камином, чтобы еще раз все обдумать.

Что же все это означало? Составными частями загадки были, без сомнения, сломанная дверь, пакет с кокаином и синяки на шее миссис Джонсон. Я попытался рассмотреть три элемента этой тайны как по отдельности, так и вместе.

След на шее появился совсем недавно. Ошибиться в его происхождении было невозможно: шнур или веревка были затянуты вокруг шеи со значительной силой, и сделала это либо сама моя пациентка, либо кто-то из ее окружения. Следовательно, это было покушение на убийство… или, может быть, попытка суицида? Как определить точно?

Была еще дверь. Ее взломали, следовательно, она была заперта изнутри. Это больше соответствовало попытке самоубийства, но и покушению на убийство тоже не противоречило. Так кто же тогда взломал эту дверь? Убийца, желающий добраться до своей жертвы, или некто, желающий кого-то спасти? Но, опять же, от чего — от убийства или от желания наложить на себя руки?

Но вот наркотик… Определенно, он и был причиной всех бед.

Что же из всего этого получалось? Могли ли все эти трое участников трагедии быть кокаинистами, а сам эксцесс вызван неумеренностью в употреблении наркотика? Эту возможность я решительно отверг: состояние моей пациентки, ее внешний вид и манеры исключали такое, да и господин, который доставил меня туда и обратно, выглядел крепким и здравомыслящим человеком, не вызывавшим ни малейших подозрений в наркомании.

Я попытался припомнить, как выглядели все трое. Первый из двух мужчин был приятной наружности господином лет сорока; второй — этот так называемый «муж» — казался нездоровым как физически, так и морально, и выглядел, я бы сказал, истерическим слабаком. Если учитывать внешнюю привлекательность его супруги, то причиной трагедии могла стать его ревность.

А она была очень привлекательна, очень! Я даже назвал бы ее красивой — или, вернее, она могла быть такой, если б ее не портила ужасающая бледность. Ее щекам явно не хватало румянца молодости и здоровья. Но, помимо внешней красоты, в ней угадывалась еще и внутренняя, а также деликатность характера. Не знаю, как я распознал это; возможно, было что-то такое в ее улыбке, с которой она поблагодарила меня за помощь перед тем, как мы попрощались, — в улыбке, вызвавшей у меня ответную нежность. При этом у меня сложилось впечатление, что она была женщиной с решительным характером и живым умом.

Ее внешность была запоминающейся. Волосы ее были густы и длинны, с пробором посередине и зачесанные к вискам так, что почти не было видно ушей; темно-серые глаза смотрели ясно из-под ровных черных бровей, почти сходившихся над ее прямым, изящной формы носом. Возможно, именно эти брови и придавали ее лицу выражение внутренней силы, которое еще больше подчеркивали крепко сжатые губы — хотя последнее, вероятно, было вызвано пережитым психическим потрясением.

Я размышлял до поздней ночи, но так ни к чему и не пришел. Внезапно вздрогнув, я очнулся от раздумий, выбросил эти мысли из головы и отправился в постель.

Но и утром, и все последующие дни два лица стояли перед моим внутренним взором: первое — уродливое, со скошенным лбом и шапкой волос мышиного цвета, и второе — милое и привлекательное, безмолвно рассказывающее мне о пережитой трагедии и последующей печали. Разумеется, никто больше не посылал за мной, и местоположение таинственного дома оставалось для меня загадкой почти до самого конца моего пребывания в помощниках у доктора Хамфри.

Я навещал пациента, который жил неподалеку от Риджентс-парка, и на обратном пути сбился с дороги. Внезапно я вышел на тихую улочку со старинного вида домами, стоящими в глубине небольших палисадников. Когда я пошел по ней, меня посетило слабое чувство узнавания, и я стал внимательнее осматриваться по сторонам. Вскоре немного впереди я заметил дом с угловой башенкой, увенчанной куполом и флюгером; я перешел на другой тротуар и вгляделся в дом, стоящий напротив. Я тут же узнал жалюзи на окнах и номер сорок три на его стене.

Это был тот самый дом — вместилище тайны и, возможно, даже место преступления.

Но действующих лиц пьесы здесь уже не было. На окнах отсутствовали занавески, на подоконниках — цветы, и они стояли открытыми для проветривания, а на маленькой доске перед входом было прикреплено объявление о сдаче комнат в аренду. На мгновение мне даже захотелось самому снять квартиру в этом доме, но я тут же прогнал это искушение: поступить так значило бы злоупотребить чужим доверием. Имена этих людей были намеренно скрыты от меня, и скрыты, несомненно, по уважительным причинам. Профессиональная этика врача запрещала мне любое вмешательство в личную жизнь моих пациентов. Поэтому, бросив прощальный взгляд на окно комнаты первого этажа, в которой я когда-то побывал, я решительно двинулся по улице дальше, говоря себе, что та давняя история завершилась, и я никогда больше не увижу актеров, сыгравших в ней свои роли.

Но в этом я, как выяснилось позднее, ошибался. Занавес после первого акта был опущен, но пьеса еще не закончилась. Действие ее развивалось после продолжительного антракта. Говорят, что «грядущие события отбрасывают перед собою заметную тень», но кто может распознать эти тени до той поры, пока они не облекутся в простые и ощутимые формы, чтобы посмеяться над нашими робкими надеждами и предположениями?

Миссис Джонсон появляется вновь

Прошло много месяцев, целый год, прежде чем поднялся занавес перед вторым актом драмы. За это время и в моей жизни произошли изменения, но я упомяну только одно из них, которое косвенно сделало меня действующим лицом этой пьесы. Я получил небольшое наследство, которого едва хватало на то, чтобы покрывать мои ежедневные потребности, но которое позволяло мне жить, не работая, — если бы такой образ жизни меня устраивал. Но я хотел и дальше лечить людей, поэтому я отправился на Адам-стрит в контору моего доверенного медицинского агента мистера Терсиваля, и именно после этой встречи я был вовлечен в те странные события, о которых и будет рассказано.

Мистер Терсиваль имел несколько медицинских практик на продажу, но только одну из них он считал подходящей для меня. «Это очень маленькая практика в Рочестере, — сказал он, — и продается она в связи со смертью предыдущего ее владельца. Покойный был стариком с весьма небольшой клиентурой, а вы еще молоды — или, по крайней мере, выглядите таковым, после того как сбрили эту вашу бороду и усы, — поэтому не ждите, что прежние клиенты так уж сразу потянутся к вам. Но вы можете позволить себе подождать успеха, а лучшего места для ожидания, чем Рочестер, трудно и придумать. Не принимайте решения сразу, лучше съездите туда и посмотрите. Я напишу нашим агентам в Рочестере, господам Джеппу и Банди, и они вам всё покажут. Что думаете?»

Я ответил «да»; и все организовалось так удачно, что утро следующего дня застало меня уже в купе вагона первого класса поезда в Кент, а мой вместительный чемодан — в багажном вагоне под присмотром проводника.

В Дартфорде мне предстояла пересадка, и пока я бродил по перрону в ожидании поезда на Рочестер, мое внимание привлек странного вида субъект на одной из скамеек. Он скручивал сигарету, и на меня произвела впечатление та ловкость, с которой он управлялся с табаком и бумагой. Кончики пальцев его были почти коричневыми от табака, но не цвет, а их форма насторожила меня: они были узловатыми и закругленными, словно скорлупки ореха. Я стоял позади незнакомца и не мог видеть его лица, но его грушеобразная голова и мышиного цвета волосы, клоками торчащие из-под огромной широкополой шляпы, были мне знакомы.

Полагаю, я бессознательно издал удивленный возглас, потому что он вдруг оглянулся и бросил на меня быстрый, полный подозрения взгляд. Он не узнал меня — и немудрено, ведь я сильно изменился за последний год, но я сразу же узнал его: это был «мистер… мистер… ее муж». И, надо сказать, внешний вид его отнюдь не улучшился с момента нашей встречи: одежда выглядела потрепанной и грязной, а стоптанные сапоги стали почти белыми от пыли, как если бы он исходил немало миль по меловым проселочным дорогам Кента.

Тут подошел поезд, и мой знакомый, скручивая на ходу очередную сигарету, тоже поднялся в вагон, но только третьего класса, прицепленный в хвосте состава; и затем на каждой станции я выглядывал в окно, чтобы заметить, не сойдет ли он где. Но он так и не появился до той поры, пока мы не прибыли в Рочестер. Я как раз проходил мимо его вагона, когда на ступеньках появился и он. Какой-то широкоплечий разнорабочий захотел выйти первым и cтолкнулся с моим знакомцем в узком проеме двери; от этого движения полы пальто «мистера мужа» распахнулись, и в глаза мне бросился огромный тесак в ножнах, прикрепленных к его узкому брючному ремню. Это был нож особого сорта, известный у моряков под названием «Зеленая река», но ни у одного сухопутного человека не было ни одной законной причины носить это опасное оружие с собой: оно было пригодно лишь для нанесения смертельных ранений в драке. И тот факт, что этот человек постоянно имел при себе холодное оружие, пролил новый свет (если таковой мне вообще еще требовался) на давние зловещие события в доме возле Риджентс-парка.

Сдавая на хранение багаж, я потерял «мистера мужа» из виду, и когда, пройдя через всю станцию, вышел на улицу, моего попутчика уже нигде не было видно. Раздумывая, что вдруг понадобилось ему в Рочестере, и не здесь ли с ним его красавица-жена, я повернулся и медленно пошел по тихой привокзальной улочке. Не успел я пройти и пары сотен ярдов, как снова натолкнулся на него: с весьма довольным видом он быстро вышел из дверей какой-то таверны, облизывая губы и опять скручивая сигарету. Пройдя мимо него, я оглянулся: закурив, он остался стоять у дверей, испытующе поглядывая на прохожих. Перехватив мой взгляд, он тут же обратился ко мне с вопросом:

— Я ищу некую миссис Фруд, — сказал он. — Не знаете ли часом, где она живет?

— К сожалению, не знаю, — ответил я, радуясь в душе, что мне не пришлось ему солгать. — Как и вы, я чужой в этом городе.

Думаю, что если б я и знал, то ни за что не сказал бы ему.

Он коротко кивнул мне и отвернулся, а я отправился дальше, но уже не прогулочным шагом, а быстро, следя за номерами домов и гадая, кем могла являться моему попутчику эта незнакомая мне миссис Фруд.

Несколькими кварталами дальше я увидел дом, который искал. Это был один из пары красивых старинных домов, стоявших рядом и похожих как близнецы: каждый из них мог похвастаться крыльцом с колоннами в стиле короля Георга, а выкрашенные зеленым ставни приятно гармонировали с обожженным кирпичом стен. Было заметно, что архитектор проектировал оба дома вместе как единую композицию: строения соединялись крытой галереей, и в ней имелась третья, центральная дверь, общая для двух зданий и ведущая, без сомнения, в помещения для слуг.

Отметив про себя эти подробности, я перешел дорогу и приблизился к строению, на котором была видна медная табличка с надписью «Джепп и Банди, агенты по недвижимости». В соседнем окне к зеленой занавеске было пришпилено объявление со списком домов, сдававшихся в наем, и когда я задержался на миг, чтобы прочитать его, занавеска вдруг отодвинулась, и круглое юношеское лицо в громадных черепаховых очках показалось за ней. Впрочем, заметив меня, молодой человек тут же отпрянул от окна и скрылся.

Я поднялся по ступенькам крыльца к открытой двери конторы и вошел. Юноша в больших очках уже сидел на табурете за конторкой в дальнем углу комнаты и что-то записывал в гроссбух. Кроме него в кабинете обнаружился невысокий худощавый старичок с приятным лицом и таким гребнем седых волос на голове, которому позавидовал бы любой какаду. Он сидел за большим столом и рассматривал в лупу какой-то строительный план. Когда я вошел, он вопросительно посмотрел на меня.

— Меня зовут доктор Стренджвей, — поспешил представиться я, доставая из кармана свои бумаги. — Мистер Терсиваль — думаю, вы знаете его, посоветовал мне приехать и уладить на месте все дела. Вот я и приехал.

— Превосходно, — сказал старший из агентов, указывая мне на стул (кстати, я заметил, что это был стул фирмы «Хеппельвайт» со спинкой в форме рыцарского щита). — Я совершенно согласен с рекомендациями мистера Терсиваля. Все довольно просто. Старый доктор Партридж умер около трех недель назад, и его душеприказчик, проживающий в Нортумберленде, поручил нам распродать его имущество. Мы оценили мебель и прочие вещи, добавили небольшую сумму за лекарства, медицинские принадлежности и добрую репутацию доктора и взяли небольшие комиссионные. Всё вместе получилось почти по остаточной стоимости.

— А что с арендой помещений?

— Срок действия аренды истек пару лет назад, но мы предложили доктору Партриджу остаться жить в доме и ежегодно уплачивать нам небольшую сумму. Вы можете поступить так же, или, если предпочитаете, оформить долгосрочную аренду.

— Дом является вашей собственностью? — уточнил я.

— Нет, мы лишь управляем этой недвижимостью в пользу владелицы, миссис Фруд.

— Так дом принадлежит миссис Фруд?! — воскликнул я.

Старичок бросил на меня быстрый взгляд. Юноша за дальним столом перестал писать и замер.

— А вы знакомы с миссис Фруд? — осторожно спросил хозяин конторы.

— Нет, — ответил я, — но мой попутчик в поезде, которым я приехал сюда, спрашивал у меня ее адрес. К счастью, мне нечего было ему сообщить.

— Почему «к счастью»?

Этот вопрос смутил меня, ведь мое предубеждение относительно того человека было вызвано историей, которую я не мог им рассказать. Поэтому я ответил уклончиво:

— Мне показался подозрительным его внешний вид. Какой-то он был… слишком уж потрепанный. Походил скорее на попрошайку.

— Вот как! И все же что это был за человек? Можете ли вы описать его?

— Это сравнительно молодой человек, я дал бы ему лет тридцать пять или сорок. Мне показалось, что ранее он был хорошо образован, но теперь совсем опустился. Он был даже грязен. Знаете, странный на вид персонаж — с головой в форме груши и такого цвета волосами на голове, которые скорее подошли бы персидской кошке. Пальцы узловатые, все в табаке. Что, неужели он вам знаком?

— Подозреваю, что да. Что скажешь, Банди?

Мистер Банди хмыкнул.

— Ее муженек, я полагаю, — сказал он.

— Вы имеете в виду, что он — муж миссис Фруд?! — воскликнул я.

— Именно, — ответил за него мистер Джепп. — И нам очень повезло, что вы не смогли сообщить ему адрес его супруги. Она желает жить с ним раздельно и не хочет, чтобы ее местонахождение было ему известно. Очень, очень неприятная история! Однако вернемся к нашим делам. Желаете ли вы осмотреть дом, доктор Стренджвей? Мистер Банди вас проводит.

Мистер Банди повернулся и, сменив свои огромные очки на монокль в золотой оправе, критически оглядел меня с ног до головы. Потом он спрыгнул с табурета, достал из конторки велюровую шляпу и пару замшевых перчаток. Шляпу он осторожно водрузил на голову, то и дело посматривая в висящее на стене зеркало, затем, взяв ключ с номерной биркой и элегантную трость с серебряным набалдашником, объявил, что готов сопровождать меня.

Когда мы вышли на улицу, я не удержался от вопроса:

— Как я понимаю, семейная жизнь этой миссис Фруд, что называется, не сложилась?

— Да, что-то в этом роде, — ответил Банди. — Похоже, муженек частенько бывал с ней груб. Но я не знаю деталей истории, спросите лучше у Джеппа. Он, кажется, какой-то дальний ее родственник — троюродный дядя или кто-то вроде того. Но наш мистер Джепп, как вы, наверное, заметили, чем-то похож на попугая: может говорить, но чаще помалкивает.

— А эта миссис Фруд, что она за женщина? — спросил я.

— Фигурой она ничего, а все прочее… право, не знаю. Я сам видел ее лишь раз или два, и уже довольно давно. Высокая женщина, густые черные волосы и такие же брови; голос довольно скрипучий. Не тот тип красоты, который нравится мне… но этот мистер Фруд на нее, похоже, крепко запал.

— Странно, что он не знает ее адреса… Она ведь сама из Рочестера, не так ли?

— Нет. Да я и не знаю, откуда она. Из Лондона, полагаю. Дом ей оставила тетка, которая здесь жила, двоюродная сестра мистера Джеппа. А сама Анджелина… она приехала сюда пару недель назад, чтобы спрятаться от муженька. Но мне кажется, что он ее уже почти настиг.

— Значит, она тоже живет в этом доме?

— Да, занимает наверху пару комнат, которые оставил ей Джепп. Во второй половине дома живет еще одна женщина, которая присматривает за ней. Если честно, комнаты миссис Фруд в двух шагах от нашей конторы, но вы лучше держите эту информацию в тайне. По крайней мере, пока ее муженек крутится поблизости. Что ж, мы пришли, вот ваша хибарка.

Мы стояли перед небольшим домиком из красного кирпича, и пока я рассматривал полустертую надпись на латунной табличке у входа, Банди вставил ключ в замок и попытался отпереть дверь — но безуспешно. Внезапно изнутри послышался звон снимаемой дверной цепочки, лязгнул засов, и дверь медленно приотворилась. Длиннолицая пожилая женщина с тяжелыми бровями мрачно посмотрела на нас в образовавшуюся щель.

— Почему бы вам просто не позвонить в звонок? — хрипло спросила она.

— Потому что у меня есть ключ! — парировал Банди, демонстрируя его.

— А что толку от ключа, если дверь на цепочке?

— Но я же не мог видеть этого снаружи!

— Я думаю, что смог бы, если б вынул из глаза эту позолоченную дрянь. Чего тебе надо?

Банди поправил монокль.

— Вот этот джентльмен, доктор Стренджвей, специально приехал в наш город, чтобы увидеть вас. Он прочитал в газете ваше брачное объявление, и теперь очень хочет познакомиться. Кроме того, он желает осмотреть дом. Он подумывает открыть тут врачебную практику.

— Что же ты раньше не сказал! — воскликнула женщина.

— Раньше, чем что? — вежливо поинтересовался Банди.

Женщина что-то недовольно проворчала в ответ, и Банди продолжил, обернувшись ко мне.

— Эта леди, доктор Стренджвей, есть небезызвестная миссис Данк, так же откликающаяся на имя Мона Лиза дель Джоконда. Когда-то она была экономкой у покойного доктора Партриджа, а теперь служит здесь кем-то вроде пугала для воров, — сказал он и завершил свою тираду церемонным поклоном и прикладыванием шляпы к груди.

Миссис Данк воздала должное его словам, повернувшись к Банди спиной. Достав из кармана фартука большую связку ключей, она отперла несколько дверей, выходивших в небольшой холл.

— Комнаты наверху стоят незапертыми, — сообщила она. — Ежели я вам понадоблюсь, дергайте звонок.

И она удалилась по лестнице в кухню.

Осмотр комнат не занял у меня много времени, так как я уже принял решение. Стоимость аренды была невелика, а дом достаточно хорошо обставлен и вполне отвечал моим скромным запросам. Что же до врачебной практики, то особых надежд я не питал.

— Не забудьте заглянуть в расчетные книги, — посоветовал Банди, когда мы вошли в небольшую операционную комнату доктора Партриджа. — Хотя, полагаю, мистер Терсиваль уже просмотрел их и рассказал вам о здешней практике всё.

— Да, — согласился я, — он предупредил меня, что практика была очень маленькой и почти не приносила дохода. Думаю, мой доход будет еще меньше, ведь Партридж был стариком, а я пока молод. Что ж, давайте заглянем в книги.

Банди достал из стола бухгалтерскую книгу и рабочий дневник доктора, подвинул поближе табурет, и я стал просматривать записи и на клочке бумаги делать из них выписки, а Банди занимал себя в это время тем, что рассеянно осматривал бутыли на полках, заглядывал в ящики и позвякивал медицинскими инструментами и приспособлениями. Быстрый подсчет доходов подтвердил предварительную оценку, сделанную мистером Терсивалем, и когда я обернулся, чтобы сообщить об этом Банди, он как раз «прослушивал» свои карманные часы стетоскопом доктора Партриджа.

— Что ж, мне это годится, — сказал я. — Практика незначительна, но мебель и инструменты в порядке, и я не сомневаюсь, что со временем мне удастся приобрести клиентуру. До той поры я вполне продержусь.

— Значит, вы не зависите от доходов от практики? — спросил Банди.

— Нет. Денег у меня как раз столько, чтобы хватило до того момента, пока не появятся пациенты. Но вот как насчет аренды помещений?

— Вы можете, конечно, взять дом в аренду, если захотите. Или продолжать платить нам ежегодно, как это делал Партридж. Я бы посоветовал вам заключить договор на три года с возможностью оформления аренды позднее, если вы обнаружите, что доходы вам это позволяют.

— Да, — согласился я, — это кажется хорошей идеей. И когда же я смогу сюда въехать?

— Как только подпишете договор найма. Озвучьте ваше согласие, и я сегодня же составлю бумагу. Вечером вы и миссис Фруд сможете поставить свои подписи. Вы дадите нам чек, а мы вам — вашу копию договора, и можете заселяться.

— А эта старая женщина?

— Мона Лиза Данк Джоконда? На вашем месте я бы оставил ее. Конечно, она страшна как Квазимодо, но служанка хорошая. Покойный доктор был о ней высокого мнения. По крайней мере, так говорил Джепп, да и вы сами скоро убедитесь, что при ней в доме все будет в порядке, как в пробирной палате, а посуда будет блестеть, словно новенький шиллинг.

— Вы полагаете, она захочет остаться?

Банди рассмеялся. Он вообще охотно смеялся, показывая свои ослепительно белые зубы.

— А вы полагаете иначе?! Она останется здесь, захотите вы того или нет. Она прожила в этом доме чуть не всю свою жизнь, и ее не сдвинуть даже паровозом. Нет, нанять ее вам положительно придется, но я уверен, что вы ни минуты не пожалеете о своем решении.

Пока Банди говорил это, я, скорее бессознательно, рассматривал его, заинтересованный контрастом между его почти мальчишеской внешностью, легкомысленной манерой держаться и его проницательностью, деловой хваткой, дополненной решительным, явно сильным характером.

На первый взгляд, он был элегантным, даже щеголеватым молодым человеком, вполне довольным собой. Я решил, что лет ему не больше двадцати пяти, а из-за небольшого росточка он казался еще моложе. Банди был худощав, но пропорционально сложен, и выглядел весьма энергичным — что называется, полным жизни. Его волосы, коротко остриженные, гладко зачесанные назад и напомаженные, придавали его голове сходство с лесным орехом. Он был безукоризненно выбрит, настолько гладко, что на коже не было даже намека на синеву усов или бакенбард. Одним словом, все в нем, начиная с волос и заканчивая превосходно начищенными и удивительно маленькими туфлями, было тщательно ухожено. А за своими руками Банди, похоже, следил с самым пристальным вниманием: пока мы разговаривали, он достал из кармана какой-то нелепый маленький инструмент и принялся полировать им ногти.

— Дозволено ли мне будет позвонить в колокольчик и вызвать дух Данкана из бездонных глубин кухни? — спросил он после паузы. — Думаю, она будет рада узнать свою судьбу.

И он действительно позвонил, и миссис Данк действительно через минуту появилась в дверях кухни, вопросительно посмотрев на Банди, но не проронила при этом ни слова.

— Доктор Стренджвей согласился купить эту медицинскую практику, миссис Данк, — сообщил ей Банди. — Он забирает себе дом, мебель и все имущество, включая вас.

Огонь битвы тут же возгорелся в очах миссис Данк, и я решил, что пришла пора мне вмешаться и провести мирные переговоры.

— Как я понял со слов мистера Банди, — начал я, — вы, миссис Данк, много лет помогали доктору Партриджу по дому. Поэтому я надеюсь, что в том же качестве вы сможете помочь и мне. Вы согласны?

— Ясное дело, согласна, — ответила она. — Когда мне начинать?

— Полагаю, немедленно. Мне только нужно забрать багаж со станции.

— Вы уже сверили инвентарь доктора Партриджа со списком?

— Н-нет, но я думаю, ничего ведь не украли?

— Ничего, — отрезала она. — После его смерти я все оставила, как было.

— Тогда мы проведем инвентаризацию позднее. Сейчас я заберу на вокзале чемодан и вернусь.

Она кивнула, и мы с Банди, обговорив еще несколько мелочей, вышли на улицу. Мне предстояло добраться до вокзала, а потом где-нибудь пообедать.

— Как вы думаете, нам удастся уладить все формальности до вечера? — спросил я Банди.

— Конечно, — ответил он. — Сейчас я составлю проект договора на тех условиях, что вы мне сообщили, и назначу встречу с миссис Фруд. Загляните к нам в контору около половины седьмого.

Он дружелюбно кивнул мне, улыбнулся, сверкнув зубами, и скорым шагом отправился вдоль по улице, помахивая своей элегантной тросточкой. В ладно сидящей на его фигуре одежде, в желтых замшевых перчатках и до блеска начищенной обуви он являл собой образ самой жизнерадостной, самой благополучной, уважающей себя и уверенной в себе юности, какой только можно было представить.

Анджелина Фруд

Ровно в половине седьмого я был в конторе Джеппа и Банди.

Старший из партнеров сидел за письменным столом, заваленном документами. При моем появлении он встал, и его морщинистое лицо осветилось простодушной улыбкой узнавания.

— Вы приготовили контракт доктора Стренджвея, Банди? — спросил он, обернувшись к помощнику.

— Да, закончил пять минут назад, — ответил тот. — Вот, пожалуйста!

Банди повернулся на своем высоком стуле и протянул старику две копии.

— Не могли бы вы зачитать этот контракт доктору Стренджвею? — попросил его Джепп. — А затем, пожалуйста, пройдите с ним к миссис Фруд и засвидетельствуйте подписи. Я уже предупредил ее о вашем визите.

Банди вынул часы и пристально посмотрел на них через свои огромные очки.

— Боже! — воскликнул он, — Боюсь, что я не смогу. Вы же знаете, что без четверти семь я должен быть у старика Болдуина…

— Ах да! — ответил Джепп. — Совсем из головы вон. Тогда вы идите, а доктором Стренджвеем займусь я сам. Если он, конечно, подождет меня минуту-другую.

— Я вовсе не тороплюсь, — сказал я старику. — Не спешите из-за меня.

— Отлично, — заметил Джепп, — мне остается дописать всего несколько документов. Вы можете пока прочитать контракт. Ручаюсь, что он в полном порядке.

Банди передал мне бумагу, снял очки, вставил монокль, снова надел перед зеркалом шляпу, взял перчатки, щегольскую тросточку, улыбнулся и вышел из комнаты.

Я внимательно прочитал договор найма, чтобы убедиться, что он соответствует нашим предыдущим устным договоренностям, и сравнил обе копии. Мистер Джепп все возился с документами, и я позволил себе перенестись мыслями из его офиса в тот таинственный лондонский дом, в котором более года назад одной дождливой ночью произошли те памятные и странные события. Снова перед моими глазами встало пусть и бледное, но такое милое и доброе лицо моей загадочной пациентки. Много раз за прошедшие месяцы я вспоминал его, и оно стало казаться мне лицом давней моей знакомой. Через несколько минут я должен буду встретиться с ней, ведь сомневаться, что именно она является владелицей помещений, в которые я вселялся, не приходилось. Я ждал встречи с нетерпением, почти с волнением. Узнает ли она меня? А если нет, то уместно ли будет напомнить ей о нашей давней встрече? Вопрос был непростой, и я не находил на него ответа.

Я очнулся от задумчивости, лишь когда мистер Джепп, закончив свои труды, перевязал документы красным шнурком, убрал их в сейф и, закрывая его, громко стукнул дверцей.

— Что ж, доктор, — сказал он, доставая из ящика шляпу, — если у вас нет замечаний по договору, мы приступим к его исполнению немедленно. Чековая книжка с вами?

— Конечно, — ответил я. — Как только договор будет подписан, я внесу требуемую сумму.

— Замечательно. Я уже подготовил расписку, которая одновременно явится документом передачи прав на мебель, обстановку и медицинскую практику.

Он придержал передо мной тугую дверь, и мы вышли на улицу. Миновав соединяющую два здания галерею и ее центральную дверь, мы подошли к крыльцу соседнего дома, поднялись по ступенькам, и мистер Джепп несколько раз постучал очень красивым дверным молоточком. Через пару мгновений дверь открыла какая-то женщина, лица которой я не разглядел, поскольку в прихожей было довольно темно. Наверное, это была экономка; впустив нас в дом, она повернулась и тут же ушла. Подойдя к двери гостиной, мистер Джепп коротко стукнул в нее костяшками пальцев, и сразу же за этим высокий и чистый женский голос пригласил его войти. Он так и сделал, и я вошел вслед за ним.

После первого же взгляда на вставшую нам навстречу даму я убедился, что именно она и была давешней моей пациенткой. Хотя она и оказалась несколько выше ростом, чем я ожидал, лицо ее не оставляло места сомнениям — это было хорошо запомнившееся мне лицо «миссис Джонсон», почти не изменившееся и все такое же бледное и осунувшееся, насколько я мог судить при довольно тусклом свете лампы. Рядом с ее креслом на маленьком столике было небрежно брошено какое-то рукоделие.

Мистер Джепп представил меня хозяйке. Легким наклоном головы она пригласила нас сесть и, тоже опустившись в кресло, снова принялась за рукоделие.

— Вид у вас все еще неважный, — заметил Джепп, доставая бумаги.

— Я чувствую себя немного усталой, — согласилась она.

— Право, в вашем возрасте еще не положено уставать, — заметил Джепп. — Ах да, вы же только что оправились от болезни! Что ж, вам повезло — ведь ваш новый арендатор врач, и за сокращение арендной платы вполне может дать вам консультацию. Давайте-ка вместе просмотрим договор; хотя я уже и уведомил вас о его условиях, но лучше прочитать все еще раз, прежде чем подписывать.

Он протянул ей документ, и она, отложив рукоделие, принялась его читать. Тем временем я смотрел на нее с большим интересом, гадая, как провела она месяцы, прошедшие с той поры, когда я видел ее в последний раз. Должен сказать, свет для этого был не очень подходящим: лампа на столе была единственным его источником, да и ее прикрывал красный шелковый абажур. Но мое первоначальное впечатление об Анджелине Фруд подтверждалось полностью: она была очень хороша собой, и я не сомневался, что в более благоприятных условиях она выглядела бы даже эффектно. Разделенные пробором черные волосы, резко очерченные прямые брови, губы, крепко сжатые и слегка опущенные в уголках, заметная бледность — все это вместе придавало ее лицу несколько напряженное, печальное и даже трагическое выражение. Но я мог полностью извинить это, будучи в курсе ее обстоятельств, и сознавал, что смотрю на нее очень дружелюбным и сочувствующим взглядом.

— Меня все вполне устраивает, — сказала она высоким и чистым голосом (а вовсе не скрипучим, как утверждал Банди), — и если доктор Стренджвей того же мнения, я готова подписать бумаги.

Взяв перьевую ручку, она крупно и разборчиво проставила внизу свое имя — Анджелина Фруд. Джепп расписался в качестве свидетеля, затем поставил подпись я, после чего получил от него мою копию договора и квитанцию об уплате комиссионных. Выписав чек на нужную сумму, я передал его Джеппу.

— Благодарю вас, — сказал он, пряча бумажник с чеком в карман. — Дело завершено, и договор вступает в силу немедленно. Я желаю вам всяческих успехов на вашем медицинском поприще. Кстати, я уведомил миссис Фруд, что вы видели поблизости ее мужа, и уже осведомлены, в каком положении находится она сама. Миссис Фруд согласилась со мной, что будет лучше, если вы полнее поймете всю диспозицию — на тот случай, если вдруг снова столкнетесь с ним.

— Это так, — подтвердила хозяйка дома. — Скрывать что-то нет